Текст книги "Нежный плут"

Автор книги: Джоанна Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА XXXVIII

«Сама знаешь, раньше браки заключали ради денег или чтобы соединить большие кланы… К нам не подходит ни то, ни другое, правда, любимая? В наши дни брак вернулся к своей примитивной первооснове. Это разрешение общества на близость. То есть наш с тобой случай, я бы сказал».

Эти слова то и дело приходили на память Джорджине на протяжении двух недель, прошедших после того рокового дня, когда она сдалась, уступив ухищрениям Джеймса Мэлори. Эти слова напоминали ей о том, что ей и нечего было придавать чрезмерное значение возвращению его интереса к ней. Единственное, о чем она его тогда спросила, – о браке, собирается ли он узаконить их отношения или прервать их. То, что он ответил, нельзя было считать ответом. Невелика радость услышать от него, что, с его точки зрения, их соединяло только взаимное физическое влечение.

И однако в этой близости было так много нежности. Так часто, лежа в его объятиях, она чувствовала, что дорога ему… и почти любима. И это больше, чем что-либо другое, сдерживало ее всякий раз, когда она хотела спросить его относительно их будущего. Конечно, получить от Джеймса прямой ответ было на грани невозможного. Он отвечал либо так, что это унижало ее достоинство и она замолкала и закрывалась в себе, либо уходил от ответа. Она очень скоро поняла, что если попытаться напомнить ему о том, что произошло (между ними) в Коннектикуте, или даже попытаться намекнуть ему на своих братьев, то она снова воскресит огнедышащего дракона, который опалит ее своим пламенем.

И они продолжали оставаться теми же, кем были и раньше – любовниками и приятелями, за одним только исключением: некоторых тонких материй касаться было запрещено. Это было нечто вроде негласного перемирия – так, по крайней мере, казалось Джорджине. И если ей хотелось получать радость и наслаждение от времяпрепровождения с Джеймсом, а хотя бы этого ей хотелось, то ей следовало на время похоронить свою гордость и свои чаяния. Когда они прибудут к месту назначения, а это произойдет скоро, то с нею все выяснится – оставит ее Джеймс или отошлет домой.

Ждать осталось недолго. «Принцессе Анне» благоприятствовали ветры, она шла с хорошей скоростью, так что весь путь от американских берегов до Темзы она преодолела за три недели.

Джорджина с той первой ночи знала, что ей снова предстоит посетить Англию, потому что Джеймс обсуждал свои дела с Конни, когда Джорджина была еще на яхте. Ей тогда нельзя было даже поинтересоваться, почему Джеймс не собирался возвращаться на Ямайку и закончить там свои дела. Это было запретной темой, поэтому она не стала создавать себе проблем и спрашивать его. Однако, беседуя на отвлеченные темы с Конни, она сумела спросить его об этом, и тот ответил, что Джеймс, пока ждал, когда соберется его команда, к счастью, нашел себе агента, который занялся его собственностью на островах. Впрочем, на ее интересах это никак не отражалось, хотя ее и разбирало любопытство, что же привело Джеймса Мэлори в Коннектикут с такой жаждой мщения.

Джорджина снова упаковала, готовясь к отбытию с судна, вещи Джеймса, добавив к ним кое-что из своей взятой напрокат одежды. Но на этот раз она заметила, поднявшись на палубу, что Арти и Генри находятся по обеим сторонам трапа и, не скрывая этого, следят за ней.

Это ее позабавило. Если б могла, то она сказала бы Джеймсу, что ему не найти в лондонском порту никакого «жаворонка» (никакого судна типа «жаворонка» или похожего на «жаворонка»). Поэтому он мог быть уверен, что ей некуда бежать, если это его действительно беспокоило. И он знал, что у нее не было при себе денег, поэтому обставлять ее сторожевыми псами не имело смысла. На ней снова было ее кольцо из нефрита, полученное ею в качестве обручального. Одно время Джеймс таскал его на цепочке на шее, но теперь ей вовсе не хотелось снова расставаться с ним.

Кольцо на пальце служило напоминанием о том, что так легко забывалось, – она была замужней женщиной. Легко забывалась и ее беременность, поскольку она совершенно перестала страдать от тошноты и прочих неудобств, связанных с этим. Она даже не начала раздаваться, разве что груди стали немного побольше. А уже прошло два с половиной месяца. Но она никогда больше не упоминала об этом в разговоре с Джеймсом, и он тоже больше ни разу не говорил об этом. Она даже не была уверена, слышал ли он, когда в тот день она в сердцах выпалила ему об этом и, хлопнув дверью, выскочила из его каюты.

Было свежо, и Джорджина поплотнее надвинула на себя тяжелую куртку Джеймса. Порт в середине ноября являл собой унылое зрелище. Холодина, небо густо затянуто облаками, день такой же мрачный, как и ее мысли в тот момент, когда она дожидалась, пока на палубу поднимется Джеймс.

Что ждало ее здесь, если вообще что-то ждало?

Джорджина хорошо помнила Пиккадилли. Она чуть было не сказала Джеймсу, что они с Маком останавливались в отеле «Элбани» – в тот момент, когда их взятый напрокат экипаж проезжал мимо него. Но одного взгляда на выражение лица своего мужа хватило, чтобы удержаться от этого. Оно оставалось неизменным с того момента, как они сошли на берег, или, точнее, как они увидели берега Англии.

Она не стала спрашивать, что так испортило ему настроение. Он все равно ответит ей пустой отговоркой, которая ничего ей не даст, а лишь вызовет у нее раздражение. И она постаралась сделать все, чтобы не омрачать ситуацию еще больше и не давать выхода своему скверному настроению. Но ей следовало бы подумать о том, что ему приятно быть сейчас дома. Она знала, что у него здесь семья, даже сын… Господи, как она могла забыть об этом? У него же был сын семнадцати лет – парень на пять лет младше ее. Может быть, Джеймс был озабочен тем, что ему надо будет объяснять, почему он приехал домой с женой? А надо ли ему будет объяснять? И домой ли он ее сейчас везет?

Слава Богу, это явная нелепость. Можно спросить его и разогнать сомнения…

– Джеймс…

– Вот и приехали.

Экипаж при этих его словах остановился, и, не успела она взглянуть в окошко, как он уже выскочил из повозки.

– Куда приехали?

Он протянул к ней руки, чтобы помочь ей выйти.

– Это городской дом моего брата.

– Какого брата?

– Энтони. Ты должна помнить его. Черный такой. Как грек – так ты, кажется, сказала как-то о нем.

Внезапное подозрение охватило ее. Брови сошлись у переносицы, и долго сдерживаемое беспокойство вылилось во взрыв возмущения.

– Ах, ты выбрасываешь меня здесь, да? У тебя не хватает духу взять меня с собой домой, и ты оставляешь меня здесь со своим распутным братцем? Что мешает тебе представить меня твоему сыну? Что я американка или что я твоя жена?

– Я терпеть не могу этого слова. Называй себя как-нибудь еще, только будь любезна, вычеркни это слово из своего словаря.

Он произнес это так спокойно, что она еще больше распалилась.

– Прекрасно. Твоя девка – это тебе подойдет?

– Все лучше.

– Ты подонок!

– Моя милая девочка, тебе следовало бы сдерживать свое пристрастие к грязным выражениям. Как обычно, тебе удалось вывалить наше грязное белье на потеху толпе.

«Толпой» оказался Добсон, дворецкий Энтони, который открыл дверь дома по своей прилежности раньше, чем требовалось, услышав лишь приближение экипажа. Джорджина, застигнутая за руганью, густо покраснела. Но по лицу этого невозмутимого англичанина можно было подумать, что он не слышал ни слова.

– Добро пожаловать, лорд Мэлори, – произнес дворецкий, настежь распахивая дверь.

Теперь Джорджину пришлось бы чуть ли не силой тащить в дом. Несмотря на свое мальчишеское одеяние – с этим сейчас ничего не поделаешь, – ей так хотелось именно сегодня произвести хорошее впечатление – в тот самый день, когда ей представилась возможность встретиться с родственниками Джеймса. Но Джеймс сам не отрицал, что собирался оставить ее здесь с Энтони, а все, что она слышала от него о его брате и что видела сама, привело ее к убеждению, что он был такой же безнравственный, как и сам Джеймс. Так что ради чего было стараться? Она не собирается произвести впечатление на слугу. Правда, слуги любят посплетничать между собой, а этот, наверное, знает всех слуг семейства. Вот черт попутал, ей хотелось стукнуть Джеймса за то, что он вывел ее из равновесия.

А Джеймс и сам себя готов был побить за то, что получилось с ней, но привычек, выработанных жизнью, сразу не переделаешь. Но что же это она так близко принимает все к сердцу? Могла бы уже понять, что он не хотел этого. На нее он был тоже зол.

У нее было ведь достаточно времени, чтобы как-то дать ему понять, что она о нем думает, но ведь ни слова не слетело с ее губ до сих пор. А он никогда в жизни не чувствовал себя так неуверенно, как сейчас. Единственное, в чем Джеймс был уверен, – он был для нее столь же желанным, как и она для него. Но он знал слишком много женщин, чтобы не понимать, что это не имело ровно никакого значения, когда речь заходила об их истинных чувствах.

Истина же была в том, что она не хотела выходить за него замуж. Так она сказала своим братьям. Так она сказала ему. Она собирается иметь от него ребенка, но все равно по-прежнему наотрез отказывается выйти за него. Обстоятельства вынудили ее быть с ним, и все, что она делала с тех пор, привело его к убеждению, что она просто тянет время и выжидает случая снова сбежать от него. И сейчас у нее появится желанная возможность подпортить ему настроение. Но он не хотел срывать зло на ней. Надо бы извиниться перед ней… Как же, будет он извиняться.

– Не думаю, что брат в такой час дома, – обратился Джеймс к Добсону.

– Сэр Энтони сейчас в «Найтонс-холле», я полагаю, он там упражняется на боксерском ринге.

– Мне бы сейчас на немножко туда. А леди Рослинн?

– В гостях у графини Шерфилдской.

– Графини? А, ну да, не так давно на подруге Рослинн женился Эмхерст. – Он встретился взглядом с Джорджиной, прежде чем добавил: – Бедняга. – И с удовлетворением заметил, что выражение озабоченности на ее лице сменилось гневом. – А мой сын в школе, Добсон?

– Его на неделю исключили, милорд, но сэр Энтони направил жалобу директору, и его светлость маркиз рассматривает сейчас этот вопрос.

– Хотя он наверняка виноват во всем. Бездельник несчастный. Нельзя его на несколько месяцев оставить…

– Отец!

Джорджина обернулась и увидела, как молодой человек буквально слетел вниз по лестнице и врезался в кирпичную стену, которую представлял собой ее муж и, очевидно, его отец, хотя такой вывод не был само собой разумеющимся. Парень выглядел куда больше чем на семнадцать лет, по внешности он был ближе к ее возрасту, чем к своему. Из-за роста? Ростом он был с Джеймса, но не столь широк в плечах. Он выглядел скорее худощавым, однако видно было, что в плечах он раздастся. Он смеялся, очутившись в медвежьих объятиях Джеймса, и она с самого начала увидела, что в нем не было никакого сходства с Джеймсом, хотя и нельзя было отрицать, что он так же красив.

– Так это случилось? – расспрашивал его Джереми. – Ты так быстро вернулся. Ты решился вести плантацию?

– Нет, – ответил Джеймс. – Я нашел себе агента, он займется ею, вот и все.

– Значит, ты можешь опять засобираться в обратный путь? А ты соскучился по мне?

– Ну-ка, убери улыбку со своей физиономии. Мне кажется, я предупреждал тебя, чтобы на тебя не было жалоб?

Парень с укоризной взглянул на Добсона – тот с порога выдал его, но каяться не собирался, и вновь на лице его появилась широкая улыбка, как только он обратил его к отцу.

– Очень уж хорошая девочка была. Что мне было делать?

– А что же ты сделал?

– Просто нам было очень приятно друг с другом, вот и все. Ну, они неправильно все истолковали, когда обнаружили эту девочку в моей комнате, а я сказал им, что она сама пристала ко мне и без скандала не хотела уходить.

– И они поверили твоей болтовне?

– Директор не поверил. – Джереми озорно улыбнулся. – А дядя Тони поверил.

Здесь засмеялся Джеймс.

– Тони еще недостаточно хорошо знает тебя. – Тут он попридержал свое веселое настроение, заметив неодобрительный взгляд Джорджины. – Однако тебе следует быть разборчивее в развлечениях вне стен школы – если, конечно, они разрешат тебе вернуться туда, – а тебе советую очень надеяться на это, иначе ты получишь от меня такого пинка, что улетишь за квартал.

Джереми от этих наставлений улыбался ничуть не меньше прежнего. Похоже, он слышал подобные строгие предупреждения уже сто раз и никогда не принимал их всерьез. Но он поймал взгляд отца на Джорджину и теперь сам небрежно рассматривал ее. По-прежнему закутанная в куртку Джеймса, с волосами, собранными под кепкой, которую она носила, чтобы не так бросалось в глаза смущение, испытываемое ею из-за своего нынешнего одеяния, Джорджина с полным пониманием отнеслась к тому факту, что парень проявил к ней пониженный интерес.

Джорджина еще не отошла от словесной схватки с Джеймсом, а после только что услышанного разговора между отцом и сыном ей не стало легче. Этого человека всего лишь потешало, что его сын идет по его стопам. Еще одного презренного и безнравственного типа спускают с цепи на горе женскому роду.

Это возмущение, к которому примешивалось смущение от своего несуразного внешнего вида, подтолкнуло ее к тому, чтобы вставить свое замечание.

– Он совсем не похож на тебя, Джеймс. В действительности он больше похож на твоего брата. – Она остановилась и насмешливо вздернула брови. – Ты уверен, что он твой?

– Я понимаю, дорогая, что ты вправе говорить так, но не делай этого при молодом человеке. – Он сказал это таким образом, что был уверен: ей станет стыдно за свою несдержанность. Ей и стало стыдно, очень стыдно. Но это ее не укротило, а, напротив, еще больше разозлило. Джеймс же, к несчастью, этого не заметил. – Джереми, – продолжал он, – проводи Джорджину…

– Его жену, – вставила она противным голосом, испытав при этом большое удовлетворение, поскольку была уверена, что сам Джеймс об этом не говорил. А потом с невинным видом добавила: – Ой, я забыла. Мне же велено вычеркнуть это слово из своего словаря. И называться…

– Джордж!

Окрик Джеймса никак не подействовал на нее, она лишь с подчеркнутым удивлением взглянула на него. А любопытство Джереми достигло высшей отметки. Он приблизился к ней и задал вопрос, глядя на нее, но обращаясь к отцу.

– Жена? Так она же совсем девочка.

– О, она вполне женщина, – раздраженно ответил Джеймс.

Джереми сорвал с Джорджины фуражку, прежде чем она успела помешать ему.

– Ну, я вам скажу, – тоном, которым мужчины оценивают женщин, заговорил Джереми, когда ее длинные темные волосы рассыпались по плечам. – Мне следует поцеловать новобрачную?

– Не в такой манере, мальчишка, – сказал Джеймс, начиная сердиться.

Но Джорджину заинтересовало одно обстоятельство.

– А почему он не удивлен этим?

– Потому что он не верит ни единому слову, – ответил Джеймс.

Она видела, что Джереми не знал, что и думать. Только вот неверия, про которое сказал отец, в нем не было. Парень подумал, что его разыгрывают. В этот момент ей захотелось, чтобы так оно и было.

– Отлично, это истинно по-джентльменски, – сердито заговорила Джорджина. – Будь я проклята, если мне есть дело до того, что думает твое семейство, Джеймс Мэлори, но можешь быть уверен, что пока они не думают, что я твоя жена, я буду спать одна. – Она повернулась к дворецкому. – Вы покажете мне комнату, которая расположена подальше от его.

– Как вам будет угодно, миледи, – ответил дворецкий с прежним неизменным выражением лица.

Но раздраженная Джорджина высокомерно осадила его:

– Я вам не «ваша леди» [1]  [1] My Lady – произносится: «миледи», буквально означает «моя леди» (прим. пер.).


[Закрыть], любезный. Я американка.

Однако ее замечание не вызвало ни ожидаемой ею реакции, ни вообще какой бы то ни было. Но, следуя за ним вверх по лестнице, она почувствовала еще большее раздражение, когда до нее долетело замечание Джереми.

– Дьявольщина, как ты можешь держать здесь свою любовницу! Тетя Рослинн не потерпит этого.

– Твоя тетя будет черт знает как рада, парень. Можешь быть спокоен. Джордж – это одна из Мэлори, в конце концов.

– Конечно. И я тоже законный сын.

ГЛАВА XXXIX

– Слезай с постели, Джордж. Сейчас начнут возвращаться твои новые родственнички.

Джорджина приоткрыла один глаз и увидела Джеймса, сидящего на краю ее постели. Из-за этого она во сне скатилась и прижалась к нему бедром. Но не это возмутило ее, а то, где покоилась его рука.

– Как ты попал сюда? – требовательным тоном спросила она, сразу проснувшись.

– Ногами, естественно. Добсон поступил очень мудро, поместив тебя в мою комнату.

– Твою комнату? Я же сказала ему…

– Да, и он понял это, как ты сказала. В конце концов, он не слышал, чтобы я отрицал твой статус, и только Джереми сомневается в этом, а вовсе не все семейство.

– Ты хочешь сказать, что он до сих пор сомневается? И ты не потрудился объяснить ему и убедить его?

– Я не видел большого смысла в этом.

Джорджина села в кровати и отвернулась от него, так что он не мог видеть, какое впечатление произвел на нее его ответ. Так, теперь ей все ясно. Не важно, верит его сын в то, что они муж и жена, или нет, она все равно здесь надолго не останется. Джеймс скорее всего собирается отправить ее первым же судном в Америку. Ну и прекрасно, чем скорее, тем лучше. Она и не хотела жить в Англии. И во всяком случае не хочет жить с человеком, которого соединяет с ней просто-напросто взаимное влечение. На некоторое время это хорошо, но не навсегда. Навсегда ей нужно нечто большее, намного большее. Плакать она не будет. Не сейчас. Если ему все равно, то и ей все равно, и больше он ничего не узнает. Пусть даже она погибнет.

Джеймс представления не имел о том, какие выводы она делает после его ответа, но поначалу он не принял во внимание того факта, что Джорджина совершенно не знает его сына. Неверие сына объяснялось тем, что он принял сторону отца, а он был хорошо знаком с отношением отца к браку и знал, что тот поклялся никогда не жениться. И Джеймс не готов был к объяснениям, почему он переменил это отношение к браку, так как им Джереми тоже не поверил бы. Поэтому и не было смысла вбивать сыну в голову свои мысли и путать его. Время придет, и он все поймет.

– Ты абсолютно прав, Джеймс, – произнесла Джорджина, вставая с постели.

– Прав? – У него аж вздернулись брови. – Могу я спросить, в чем ты со мной согласна?

– Что нет смысла убеждать кого-то насчет наших отношений.

Он хмуро наблюдал за тем, как она прошла к креслу, где он свалил в кучу ее одежду.

– Я имел в виду только Джереми, – объяснил он. – Нет необходимости убеждать кого-либо еще.

– А раз так, зачем беспокоиться. И я не вижу большого смысла встречаться с остальным твоим семейством.

– Ты позволяешь себе бояться Джереми, да?

– Конечно, нет, – ответила она, с удивлением посмотрев на него.

– Тогда что тебя беспокоит? В противоположность твоей семье, мои родственники будут обожать тебя. И ты прекрасно сойдешься с Рослинн. Она, я думаю, всего на несколько лет старше тебя.

– Рослинн, твоя невестка? Та самая, которая будет возражать против моего пребывания здесь? И какого же брата она жена?

– Энтони, конечно. Это ж его дом.

– Ты хочешь сказать, что он женат?

– Он надел на себя хомут за день до того, как я встретил тебя. С тех пор и длится его блаженство. Но когда я уезжал отсюда, он был в ссоре со своей шотландочкой. Интересно посмотреть, как они сейчас поживают друг с другом. Правда, Джереми уверяет меня, что Тони вышел из-под опалы.

– Тебе, по-моему, неплохо побыть здесь, однако, – со значением сказала Джорджина. – Мог бы рассказать мне об этом и до того, как мы приехали сюда, Джеймс.

Он равнодушно пожал плечами.

– Я не думал, что тебе будет интересно слушать про мое семейство. Мне твои точно неинтересны. В чем дело? – спросил он, увидев, что у нее на мгновение отвисла челюсть, а потом она снова повернулась к нему спиной. – Я не хотел обидеть тебя, дорогая, тем, что не выношу этих варваров, которых ты называешь своими братьями.

– Мои братья не вели бы себя по-варварски, если бы ты нарочно не провоцировал их. Любопытно, как бы отреагировало твое семейство, если бы я сделала то же самое.

– Гарантирую, что тебя не подвергнут порке и не отвезут на телеге на Тайнбернский холм, чтобы тебя там повесили.

– Скорее всего, нет, но я им не понравилась бы. И они стали бы сильно удивляться, как это ты потерял голову и привез меня сюда.

Он усмехнулся и подошел к ней сзади.

– Напротив, моя дорогая девочка. Делай и говори, что тебе заблагорассудится. Ты все равно будешь принята так же хорошо.

– Почему?

– Потому что благодаря мне ты стала одной из Мэлори.

– И это считается важным?

– Скоро ты сама все услышишь, я уверен, но тебе не удастся этого сделать, если ты не оденешься. Помочь тебе?

Она отмахнулась от руки, которая обняла ее и взялась за верхний край ее рубашки.

– Думаю, что я сама справлюсь, спасибо. А чьи это одежды, кстати? Рослинн?

– Это был бы самый убедительный ответ, но это не так.

Она чуть покрупнее тебя в настоящее время. По крайней мере, так уверяла меня ее служанка. Поэтому я послал к Реган, которая одного с тобой размера.

Джорджина повернулась в его объятиях и оттолкнула его.

– Реган? А, ну да, это кто зовет тебя «знатоком женщин» вместо «грязный развратник».

– Ну что ты такая злопамятная? – сказал он со вздохом, что осталось не замеченным ею.

– А я думала, что Реган – это твой приятель. – Потом она удивила его тем, что уперлась пальцем в его грудь и с жаром спросила требовательным тоном: – Так кто она? Брошенная любовница? Если ты берешь для меня платья взаймы у любовницы, Джеймс Мэлори, то позволь-ка мне…

Его смех прервал ее тираду.

– Даже не хочется прерывать такой приступ ревности, Джордж, но Реган – это моя любимая племянница.

Мгновение-другое ее лицо ничто не выражало, но потом на нем появился испуг.

– Твоя племянница?

– Она порадуется, услышав, что ты говорила о ней иначе.

– Нет, ради Бога, не говори ей! – испуганно воскликнула она. – Это была вполне естественная ошибка, учитывая, что ты такой отпетый негодяй.

– Теперь ты меня обидела, честное слово, – ответил он как можно более сухим тоном. – Когда ты зовешь меня распутником и негодяем, то между этими двумя словами огромная разница, дорогая девочка. И твоя исключительно естественная ошибка не выглядит естественной, поскольку у меня не было любовниц на годы.

– А ты как зовешь вранье Джереми? Болтовней?

– Забавно, Джордж, но это так. Я всегда предпочитал разнообразие. А любовницы очень утомляют своими претензиями. Но для тебя я сделал исключение.

– Я должна чувствовать себя польщенной? Но этого нет.

– Ты была моей любовницей на «Принцессе Анне». В чем ты видишь различие?

– А теперь я твоя жена, если ты простишь мне это неприятное слово. Так в чем разница?

Она хотела вызвать его раздражение сравнением, но вместо этого он широко улыбнулся ей.

– Ты мне очень нравишься, Джордж.

– Чем? – с подозрением спросила она.

– Тем, что не соглашаешься со мной. Немного людей решаются на это, знаешь ли.

Она неприлично фыркнула.

– Фи, если в твоих глазах это самый высокий комплимент, то считай, здорово ошибся. Здесь ты не набрал и очка.

– Если мы начали считать очки, то на сколько тянет вот это: я хочу тебя?

При этих словах он притянул ее к себе, и она своим телом смогла почувствовать, что он говорит не вообще, а о данном моменте. Он был возбужден, а когда Джеймс был возбужден, то соблазн исходил от всего его тела. Бедра его терлись о ее живот, движениями груди он приводил ее соски в твердое состояние, его прикосновения приходились только на ее чувствительные точки, а губы подавляли всякий протест. Какой протест, когда Джорджина сдавалась в тот момент, когда чувствовала его желание?

Но, сдаваясь, она умудрялась еще поддразнивать его, хотя ей и не хватало дыхания.

– А как насчет твоих родственничков, которых мне полагается сейчас увидеть?

– Дьявол с ними, – ответил Джеймс, прерывисто дыша. – Это важнее.

Он раздвинул своими ногами ее ноги и под мягкое место подтянул ее до определенного уровня. Она обняла его обеими руками за шею, обхватила ногами талию и зарычала при первых движениях. Затем откинула голову, и Джеймс впился губами в ее шею. Ушло всякое желание дразнить его, осталось только то, что происходило в данный момент, только нарастающая страсть.

Когда сцена подходила к апогею, в комнату и вошел Энтони Мэлори.

– Я думал, парень чепуху мелет, но, оказывается, нет.

Джеймс поднял голову и раздраженно прорычал:

– Чтоб тебя, Тони… Выбрал время, черт тебя подери!

Джорджина соскользнула на пол, хотя ноги ее не держали. До нее не сразу дошло, что к ним вторгся один из родственников. К счастью, руки Джеймса все еще поддерживали ее, но он ничем не мог бы помочь, чтобы убрать краску страсти и стыда, все приливавшую к ее лицу. Она помнила Энтони с того вечера в таверне, когда приняли Мака за кого-то другого, помнила, что подумала о нем, будто это самый красивый из голубоглазых дьяволов, каких она когда-либо видела – пока не заметила Джеймса. Но Энтони был по-прежнему неимоверно красив. И некоторое время тому назад она не просто из чувства раздражения сказала Джеймсу, что его сын больше похож на Энтони. Джереми действительно представлял собой юный образ Энтони, вплоть до голубых глаз и черных, как смоль, волос. Она не могла не задавать себе вопроса: действительно ли Джеймс уверен в том, что это его сын? И не могла не задаться вопросом, что подумает о ней Энтони с первого взгляда.

Ей бы повязку на глаз, и она выглядела бы сейчас форменным пиратом в широкой белой рубашке Джеймса, которую ему удалось расшнуровать на ней чуть ли не до конца, в его широком поясе, обрезанном по ней, – она носила его поверх рубашки из-за ее чрезмерно больших размеров, и в собственных узких бриджах. Она была босиком, и ноги ее были неприкрыты, потому что она успела только сбросить обувь и стянуть чулки, прежде чем упасть в кровать и, вместо того чтобы удариться в переживания, крепко заснуть.

О, еще бы не залиться краской, будучи застигнутой в таком наряде и в таком интимном положении. И то хорошо, что не по ее вине на сей раз. Она ведь была за закрытыми дверями и занималась тем, чем ей заблагорассудится, Это Энтони должно быть стыдно за то, что он вломился без предупреждения. Но не похоже, чтобы ему было стыдно. Он испытывал разве что легкое неудобство.

– Я тоже очень рад тебя видеть, брат, – ответил Энтони на запальчивую фразу Джеймса. – Но не твою эту крошку. У тебя есть пара минут на то, чтобы отделаться от этого цыпленка, – сюда придет поприветствовать тебя моя жена.

– Джордж никуда не пойдет, а ты можешь уходить отсюда.

– Ты что, пьян, что ли? Забыл, что это больше не холостяцкий дом?

– У меня с памятью все нормально, старина, и у меня нет никакой необходимости прятать Джордж. Она…

– Ну вот, приехали, – перебил его раздраженно Энтони, услышав, как и другие, шаги за дверью. – Запихни ее под кровать или еще куда-нибудь… Слушай, не торчи здесь! – И он сам направился к Джорджине.

– Только тронь ее, парень, – вежливо предупредил его Джеймс, – и ты сам растянешься на полу.

– Ну ладно, мне это нравится, – раздраженно ответил Энтони, но отступил. – Прекрасно. Тогда сам выпутывайся и говори, что знаешь. Но если у меня дело кончится ссорой с Рослинн, я вас выкурю отсюда, вот увидите.

– Энтони, – просто сказал Джеймс, – закройся.

Энтони замолчал. Он прислонился к стене, скрестил руки на груди и стал ждать начала представления. Джорджину он не удостаивал даже беглым взглядом. Он ждал, когда откроется дверь и появится его жена.

Тем временем Джорджина ждала появления настоящего дракона. Существо, которое могло заставить дрожать такого высокого и физически крепкого мужчину от страха, как бы она не сердилась на него, должно было быть поистине грозным. Но когда Рослинн Мэлори вошла в комнату, ее вид вовсе не показался ей устрашающим. Она одарила Джеймса ослепительной улыбкой, а потом с такой же улыбкой перевела взгляд на Джорджину. Она была потрясающе красивой женщиной, чуть повыше, чем Джорджина, чуть постарше и, кажется, чуть побеременнее.

– Меня сейчас на лестнице остановил Джереми и сказал, что вы женились, Джеймс. Это правда?

– Женился? – с интересом спросил Энтони.

– Насколько я помню, ты сказал, что не убедил Джереми, – сказала Джорджина, обращаясь к Джеймсу.

– Я не говорил. Мальчик упорно считает, что не со всеми обо всем можно говорить. Заметьте, что Тони он этого не сказал. Потому что еще сам не верит в это.

– Женился? – повторил Энтони то же, что и раньше, и больше ничего не добавил.

Рослинн спросила:

– Во что Джереми не верит?

– Что Джордж прибыла сюда в качестве моей виконтессы.

– Как умно с твоей стороны, что ты нашел для этого другое имя, Джеймс, – сказала Джорджина. – Но против этого я возражаю, найди другое. Не надо цеплять на меня английские титулы.

– Слишком поздно, дорогая. Титул приходит вместе с именем.

– Женился? – На сей раз Энтони закричал и тем самым привлек к себе внимание Джеймса. – Это резко меняет дело, правда? И никакой ругани.

И не успел Джеймс ответить ему, как Рослинн обратилась к мужу:

– А кто с ним собирался ругаться?

– Ты, дорогая.

Рослинн засмеялась. Смех у нее был низкий и хрипловатый, так что Джорджина от неожиданности даже заморгала глазами.

– По правде говоря, я сомневаюсь, но скажи, Энтони, почему я должна была ругаться?

Энтони неопределенно махнул рукой в сторону Джорджины, не удостаивая ее взглядом.

– Потому что он приехал домой с… со своей последней… в общем, с ней.

Это было слишком, чтобы Джорджина с ее характером смогла стерпеть.

– Я тебе не «с ней», ты, надутый осел, – спокойно произнесла она, но выражение лица ее было достаточно колючим и недружелюбным в отношении Энтони. – Я американка, а в настоящий момент – и Мэлори.

– Ну, молодец, дорогая. – Энтони презрительно улыбнулся. – Теперь ты будешь говорить, чему он тебя научил, да?

При этих словах Джорджина повернулась к Джеймсу и ткнула его в ребра.

– Больше никого не надо убеждать? Разве ты не так говорил?

– Ну, Джордж, – миролюбиво сказал Джеймс, – из-за чего сердиться?

– Я вовсе не сердита! – повысила она на него голос. – И вовсе не замужем, по меркам твоего семейства. Стало быть, это означает, что тебе надо искать другую комнату, понятно?

Это было слишком – угрожать ему сейчас, когда его организм не пришел в себя после того, как их так грубо прервали.

– Я поищу, черт возьми. Ты хочешь, чтобы его убедили? Сейчас я покажу тебе, как легко можно убедить моего братика. – И он со сжатыми кулаками двинулся на Энтони.

Встревоженная таким внезапным оборотом дела, Рослинн встала на пути Джеймса, который выглядел так, словно собирался разорвать ее мужа на мелкие кусочки.