Текст книги "Нежный плут"

Автор книги: Джоанна Линдсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА XIII

Боли в животе у Джорджины прошли быстро, но понадобилось добрых пять минут, прежде чем ее тревожные мысли успокоились и она поняла, что осталась одна в каюте. Когда она это поняла, то издала такой вопль отвращения, который был бы, конечно, услышан за дверью каюты, если бы кто-нибудь оказался там случайно. Но там никого не было, в чем она убедилась, открыв дверь.

Бормоча себе под нос по поводу кирпичных стен и отвратительных английских лордов, она поднималась по ступенькам и была на полпути к цели, когда вдруг вспомнила, что ей приказано спать в кровати. Она помедлила. Что делать, однако? Ну, определенно, она не вернется в кровать, несмотря на этот глупый приказ. Ее главная задача – разыскать Мака и каким-нибудь способом покинуть «Принцессу Анну», пока не поздно.

Однако неповиновение приказам капитана – отнюдь не маленький проступок. Не имеет значения, в какой форме этот приказ был отдан или из каких соображений. Поэтому… она должна быть уверена в том, что капитан не заметит этого неповиновения.

Ну а если он не отошел далеко? Сегодня ей вообще как-то не очень везет… Нет, она должна рассуждать здраво. Если бы он был в поле ее зрения, она могла бы подождать минуту-две, чтобы дождаться его ухода или обмануть его, но не дольше. Ей нужно на палубу, независимо от того, там он или нет. Она всегда сможет объяснить свое появление желанием бросить последний взгляд на Англию.

Так уж получилось, что она решила не тратить зря времени. Капитана не было видно поблизости. Но, к сожалению, не было и Мака. Она постояла немного, привыкая к яркому свету. Вокруг был океан. Берега Англии еще виднелись вдали, но становились все меньше и меньше.

Джорджина понимала, что ее шансы покинуть корабль сводились к нулю. Она посмотрела в небо, чтобы определить, который час. Неужели было так поздно, когда она несла поднос с едой для капитана? Взглянув на раздутые паруса, можно было убедиться, что корабль извлекает все, что может, из штормовых ветров, уносивших его в море. Англия остается позади. Она пошла вниз, желая найти капитана.

Ее охватил гнев. Будь он трижды проклят – надоедал ей со своими поучениями, рассуждениями, издевательствами, а она упустила время. Сейчас же… черт подери, она в ловушке на этом корабле, и теперь ей придется снова терпеть его издевательства. Неужели он не понимает, что ему доставляет наслаждение выводить других людей из терпения? Даже такая терпеливая женщина, как она (а она считала себя очень терпеливой), и та не могла долго выносить такого к себе отношения. Он будет провоцировать и провоцировать ее, пока она не съездит ему по физиономии или еще какой-нибудь женской выходкой не выдаст себя. А что тогда? Она не могла даже строить догадки.

Мадам Удача действительно покинула ее сегодня. Поэтому нужно рассчитывать только на себя. Когда ее охватили эти панические мысли, она вдруг почувствовала толчок в плечо. Одновременно раздался возмущенный крик:

– Что?!

Тут же она почувствовала сильнейший удар, от которого покатилась кубарем.

Удивление, охватившее ее, было глубже, чем боль, хотя ухо, по которому ее ударили, сильно саднило. А ей так и не объяснили, что же она сделала такого, за что следовало ударить ее. Над ней стоял разгневанный матрос и выговаривал:

– Мать твою, отвали отсюда, щекастый говнючок, или пришибу, как пить дать. И никогда не путайся под ногами, вонючка ты этакая!

Площадка не была такой уж узкой, чтобы он не мог обойти ее. Да и он не был настолько уж крупным. Просто сволочь. Но Джорджина не обратила на это внимания. Она поспешила убежать, потому что он намеревался дать ей еще и пинка под зад.

В это время на квартердеке Конрад Шарп беседовал с капитаном, задерживая его, в то время, как капитан рвался спуститься вниз.

– Смотри, чтобы что-нибудь не случилось, чье-нибудь вмешательство, и вы…

– Вмешательство? Да я любому кости переломаю!

– Умнейшее заявление, – саркастически сказал Конни. – Как лучше продемонстрировать перед командой, что Джорджи не является больше каютным юнгой, а превратился в твою личную собственность? Ты можешь снять с юнги кепку и все остальное и даже нарядить его в ночную сорочку. Рано или поздно, но ты сам привлечешь интерес мужиков к этому, и они поймут, в юнге есть что-то особенное. Тебя доведут до того, что ты можешь совершить убийство. И не поднимай на меня бровь, дурак. У тебя кулаки убийственные. И ты это знаешь.

– Хорошо. Я ими буду только отгонять.

Услышав сухой тон и убедившись, что Джеймс снова пришел в себя и готов внять голосу рассудка, Конни улыбнулся.

– Нет уж, не надо. Какой смысл? Если мы не будем особо обращать на нее внимания, никто ничего не узнает. Посмотри, как ее братец заботится о ней, и ни у кого это не вызывает подозрений.

Они увидели, как Макдонелл схватился с Тиддлзом, когда тот намеревался дать девушке под зад. Коротышка изворачивался под кулаками шотландца, приговаривавшего при каждом ударе:

– Еще раз тронешь паренька, говнюк, и я наверняка убью тебя.

– А он неплохо справляется, – прокомментировал Джеймс.

– По крайней мере, никто на это внимания не обратит, потому что это делает он, а не ты.

– Ты прав, Конни, мать твою. Ну а теперь интересно, что она говорит шотландцу?

Девушка говорила что-то своему брату, который в это время приподнял Тиддлза за шиворот.

– Похоже, она собирается смягчить ситуацию. Умненькая девчонка. Знает, что делать.

– Я виноват, – сказал Джеймс.

– О? Или я пропустил что-то, но у меня создалось впечатление, что ты готов приковать ее к палубе?

– Заметь, приятель, что меня не очень удивило твое открытие.

– Жаль, поскольку я-то удивился, – ухмыльнулся Конни. – Но, как вижу, ты отнесся к ситуации благородно. Так что продолжай. Признайся, однако, с какого момента ты решил, что должен особо опекать «мальчика»?

– Да и не думал, знаешь, – отвечал Джеймс. – Но когда она узнала меня, она решила бежать с корабля.

– Она что, сказала тебе об этом?

– Нет, но это было написано у нее на лице.

– Не люблю вдаваться в детали, старик, но ведь она все еще здесь.

– Конечно, здесь, – сказал Джеймс. – Но это только потому, что я задерживал се в каюте, пока не стало поздно для нес делать какие-либо глупости. Она вышла на палубу не погулять. Она высматривала возможность сбежать… и, наверное, проклинала меня за то, что теперь поздно.

– Ну что ж. Она больше не повторит ошибки – ходить по палубе где попало. Удар по уху послужил хорошим уроком.

– Но теперь Тиддлз сильно настроен против нее. Арти тоже был готов дать ей поджопник и дал бы, если бы меня не оказалось поблизости. Ты бы слышал, каким приказным тоном она разговаривала с ним.

– А ты не предполагал, что «мальчик» – леди?

Джеймс пожал плечами.

– Да, она набила руку в приказаниях, кто бы она ни была.

Образованна или по крайней мере здорово изображает таковую.

Шутливый тон вдруг оставил Конни.

– Будь я проклят, но это заставляет смотреть на вещи иначе.

– Черт возьми, да. Но ведь не я напялил на нее эти брюки. А кем она была, по-твоему? Портовой шлюхой? – Молчание Конни было красноречивым ответом и вызвало смех со стороны Джеймса. – Ага, ты становишься кавалером, Конни. Тебе это идет не больше, чем мне. Эта хитренькая бестия может быть даже принцессой, мать ее, но пока время не настало, она остается каютным юнгой. До моих особых распоряжений. Если она решила играть эту роль, я заставлю ее играть по-настоящему.

– До какого времени?

– Пока мне не надоест. – Потом, видя, как шотландец выпустил свою жертву, он добавил. – Ад и огонь. Никакого кровопролития! А я бы…

– Кости переломал, полагаю. – Конни вздохнул. – Мне кажется, ты принимаешь все близко к сердцу…

– Вовсе нет. Я просто не могу видеть, как бьют женщину.

– Не есть ли в этом нечто новое для тебя? Послушай, Джеми, дружок, – добавил он поспешно, когда Джеймс повернулся к нему. – Почему бы тебе не сберечь эти убийственные взгляды для команды, когда это необходимо… Ну ладно, – закончил он, видя, как Джеймс шагнул по направлению к нему. – Беру все слова обратно. Ты, мать твою, настоящий защитник всех женщин.

– Ну не настолько.

К Конни снова вернулось его шутливое настроение, когда он взглянул в лицо приятеля.

– Только ты какой-то чувствительный сегодня.

– Чувствительный? Я? Только потому, что я не переношу вида тех, кто поднимает руку на женщину.

– Мне кажется, нужно отметить следующее. Тиддлз не знал, что ударил женщину.

– Не важно, хотя принимаю это возражение. Однако били ребенка. Есть ли разница? Скажи, сбил бы он с ног Макдонелла, если бы тот также оказался у него на пути?

Конни вынужден был согласиться.

– Сомневаюсь.

– Вот так-то. А поскольку нам нужно положить конец этой склонности к рукоприкладству, а шотландец разочаровал нас, нужно что-то придумать.

– Думаю, она обратит на это внимание.

– Ее пожелание здесь ни при чем. Если в следующий раз я увижу мистера Тиддлза, хорошо бы мне иметь молитвенник в руке.

Джеймс говорил не о религиозной книге. Он имел в виду кусок пемзы. Стоя на четвереньках, этими кусками натирали палубу. Это была одна из самых неприятных работ на корабле.

– Ты хочешь заставить его драить палубу, на которой нет ни пятнышка? – уточнил Конни.

– И не меньше четырех вахт…

– Черт подери, за шестнадцать часов на четвереньках он сдерет всю кожу с колен. Да он зальет палубу своей кровью.

Замечание Конни не изменило намерений Джеймса, поскольку тот сказал:

– Возможно. По крайней мере, кости у него останутся целы.

– Надеюсь, ты понимаешь, что это только подтолкнет его к тому, чтобы еще больше обижать твоего «паренька».

– Вовсе нет. Уверен, ты можешь обнаружить кое-какие перемены в парне, который перенес подобное наказание. Даже порванная одежда уже действует на него. Его рубашка осталась цела после столкновений с кулаками Макдонелла. Но, думаешь, урок на него не подействовал? Если ты ищешь виновных, то тебя, дорогой друг, следовало бы ударить, а не Джорджи.

– Большое спасибо, – сказал Конни. – Ты мог бы оставить все как есть, знаешь. Они сами справятся со своими проблемами.

Джеймс наблюдал, как двое Макдонеллов шли по направлению к мачте. Джорджи прижимал руку к ушибленному уху.

– Сомневаюсь, что они смогут. Но я, несмотря ни на что, смогу. Поэтому я собираюсь наказать кого следует, Конни. Если не то наказание, так другое, может быть, «девятихвостая кошка». А если ты хочешь поговорить по поводу крови, которая забрызгает палубу…

– Опять проблема с кирпичными стенами, да? Это тот говнюк, который ударил тебя? Надо было тебе не мешать, я бы его избил посильней.

– Я имею в виду капитана, – шептала Джорджина, уводя Мака в ту сторону палубы, где никто не мог бы их слышать. – Это и есть тот самый двухтонный бык, который вышвырнул меня из таверны в тот вечер, который мне хотелось бы забыть.

Мак остановился.

– Ты хочешь сказать, что тот светловолосый тип и есть кирпичная стена?

– Он наш капитан.

– О, тогда это нехорошая новость.

Она повторила.

– Разве ты меня не слышишь? Капитан Мэлори – тот самый человек.

– Я слышу тебя хорошо. Но ведь ты не была заперта. Разве он тебя до этого не видел?

– Он не узнал меня.

Мак поднял брови, не потому что его удивил ответ, а потому что Джорджина говорила так, будто сожалела.

– Он тебя хорошо рассмотрел?

– Сверху донизу, – настаивала она. – Он просто не запомнил меня.

– Ладно, давай обсудим это, Джорджи. У них башка была в тот вечер занята другими вещами. Они крепко пьянствовали. А некоторые мужики после таких пьянок забывают собственное имя.

– Я думаю, так и произошло. – Она немного подумала и сказала: – Мне было плохо, я пережила шок, узнав его. Он до сих пор ничего не помнит. Однако может вспомнить, если увидит тебя.

– Это проблема, – сказал Мак задумчиво. Он посмотрел в сторону Англии, которая едва угадывалась на горизонте.

– Поздно, – сказала она, как бы читая его мысли.

– Да, – подтвердил он. – Пошли. Здесь слишком много ушей.

Он повел ее на нижние палубы, в какое-то складское помещение. Джорджина разглядывала канаты, а Мак думал, вздыхая и щелкая языком.

Джорджина терпела, сколько могла, потом спросила:

– Ну, и что нам теперь делать?

– Я постараюсь избегать встречи с ним как можно дольше.

– А потом?

– К тому времени, надеюсь, отращу себе какую-нибудь рыжую растительность на лице, – сказал он, ухмыляясь. – Хорошая маскировка. Не хуже твоей, думаю.

– Неплохо, – сказала она, обрадовавшись, но ненадолго. – Это решает только одну проблему.

– А я и думал, что у нас только одна.

Она покачала головой.

– Мы также должны обдумать способ, как мне избежать общения с этим человеком.

– Ты понимаешь, что это невозможно, кроме разве что заболеть. – Он засиял, думая, что нашел выход. – Ты могла бы почувствовать себя плохо, не так ли?

– Это не сработает, Мак.

– Сработает.

Она снова покачала головой.

– Сработало бы, если бы я спала там, где мы условились. Но теперь мне приказано спать в другом месте. В каюте капитана.

– Что?!

– Я возражала, конечно, но этот грубиян настаивал. Он считает, что я могу понадобиться ему в середине ночи. Но что можно ожидать от напыщенного английского лорда?

– Тогда надо было рассказать ему.

Тут настал ее черед возмутиться, вскочив на ноги.

– Что? Ты понимаешь, что говоришь?

– Лучше поверь мне. – Мак кивнул головой для большей убедительности. – Ты не можешь делить каюту с человеком, который не является твоим другом и не испытывает к тебе добрых чувств.

– Но он думает, что я мальчик.

– Это не имеет значения. Твои братья…

– Они не узнают, – сказала она сердито. – Ради Бога, если ты скажешь Мэлори, кончится тем, что я все равно буду делить с ним его каюту, но таким способом, каким мне меньше всего хотелось бы. Ты подумал об этом?

– Он не посмеет! – воскликнул Мак.

– Разве? – спросила она. – Или ты забыл, кто здесь капитан? Он может делать все, что ему заблагорассудится, а будешь протестовать, закует в железо.

– Только самый черный негодяй может воспользоваться такой ситуацией.

– Правильно. Но что заставляет тебя считать, что он не является таковым? Хочешь ли ты рисковать, опираясь на слабую надежду, что он может оказаться человеком чести? Я нет.

– Но…

– Я это имею в виду, Мак, – настаивала она упрямо. – Ни слова ему. Я постараюсь иными путями выяснить, является ли этот англичанин порядочным человеком, хотя, по правде, сомневаюсь в этом. И спанье в его каюте – наименьшая неприятность. Неприятно другое. Он постоянно испытывает меня, дразнит, как мальчишку. Может быть, ты не поверишь, но он испытывает удовольствие от того, что выглядит гадко. Он фактически признался мне, что это одно из немногих удовольствий, которые у него остались.

– Ты о чем?

– Он любит ставить людей в оборонительную позицию, заставлять их оправдываться. Обращается с людьми, как с бабочками, которых насаживают на булавку.

– Может быть, ты к нему относишься особенно предвзято, и в тебе говорит обычная неприязнь?

Так оно и было, но она не хотела ему в этом признаться. Если бы она действительно была мальчиком, как о ней думает капитан, она не должна бы обижаться на подтрунивания со стороны старшего мужчины по поводу того, что ему не хватает опыта. А разговор о сексе естествен среди мужчин, когда женщин нет поблизости. Разве ей не приходилось слышать подобных разговоров между братьями, когда они не знали, что она рядом?

К счастью, дверь открылась, и это обстоятельство избавило ее от необходимости отвечать Маку. Молодому матросу нужен был Мак.

– Под этим ветром с верхним парусом не все в порядке, сэр. Мистер Шарп послал меня за новым канатом.

– Сейчас поищу, – сказал коротко Мак, уже вытаскивая подходящую веревку.

Неопытный матрос ушел, поблагодарив. Джорджина вздохнула в надежде, что Маку теперь не до нее. Но ей не хотелось прекращать разговора на такой плохой ноте или оставить его беспокоиться о ней.

Единственный способ был сдаться и признать:

– Ты прав, Мак. Моя неприязнь к этому человеку повлияла на то, что я стала думать о нем хуже, чем он есть на самом деле. Он сам сказал, что не обращал на меня внимания несколько дней, значит, и сейчас не будет забивать себе голову мыслями обо мне.

– Ты считаешь, что для тебя лучше быть неузнанной?

– Я ему даже в суп не плюну. Придумай что-нибудь получше.

Она ухмыльнулась, чтобы показать, что она шутит. Он тоже изобразил притворный ужас. Они оба рассмеялись. Потом Мак показал на дверь.

– Будешь приходить сюда?

– Нет, – сказала она, потирая ухо под кепкой. – Мне кажется, палуба для меня более опасное место, чем что бы то ни было.

– Да, это была не лучшая идея, – сказал он с сожалением, имея в виду придуманный ими способ вернуться домой. Это была его идея. И он вспомнит об этом. Если ничего не случится.

Она улыбнулась, не обвиняя его ни в чем, по крайней мере, пока они в пути. Это не более чем случай, что они встретили англичанина, к тому же хозяина и капитана этого корабля.

– Теперь не будем об этом. Мы на пути домой, и все. Нам ничего не остается делать, кроме как с улыбкой нести свою ношу в течение месяца. Я могу, Мак. Обещаю. Как помнишь, я доказала свое умение терпеть и переносить лишения.

– Да, но и ты помни о своем терпении, когда будешь возле него, – ответил он.

– Это самое трудное. А теперь иди, пока кто-нибудь не зашел сюда. Я же думаю, могу побыть здесь некоторое время, до сигнала.

Он кивнул и вышел. Джорджина расположилась между двумя уложенными канатами. Она вздохнула, подумав, что день не мог быть хуже. Мэлори. Нет, у него есть имя. Джеймс Мэлори. Она решила, что ненавидит имя еще больше, чем человека. Будь правдива, Джорджина. Ты не выносишь одного его вида. Одно его прикосновение делает тебя больной. Да, она ненавидит его. Очень ненавидит. И не только потому, что он англичанин. С этим ничего не поделаешь. А ей придется притворяться, будто она относится к нему хорошо или хотя бы нейтрально.

Она зевнула и потерла врезавшуюся ей в кожу ткань под грудью, которая была намотана, чтобы скрыть грудь. Ей хотелось бы снять ее хоть на несколько часов, но она знала, что этого делать нельзя. Быть разоблаченной сейчас – самое худшее, потому что ее судьбу будет решать он. Но как только она начала думать о нем, ее губы скривились в презрительную улыбку. Этот мужик довольно туп. Его так легко одурачить, заставить видеть только то, что она захочет. И эта мысль доставила ей удовольствие.

ГЛАВА XIV

– Джорджи!

Ее голова качнулась вперед, потом назад. Она ударилась и пробудилась ото сна. К счастью, волосы и кепка смягчили удар. Она смотрела на Мака, который тряс ее за плечо. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но он заговорил первый.

– Какого черта ты осталась здесь? Он заставил команду обыскать корабль ради тебя!

– Что? Кто? – И тут она вспомнила, кто она и где находится. – Ах, он? – Она вздохнула. – Хорошо, он может… Нет, так нельзя. Сколько времени? Мне не поздно нести ему обед?

– Я бы сказал, что ты опоздала на час.

Она собралась с духом, вскочила на ноги и направилась к двери.

– Как ты думаешь, сначала показаться ему на глаза или принести сперва обед? – спросила она через плечо.

– Сначала еду. Если он голоден, это поможет тебе.

Она обернулась.

– Поможет в чем? Что он не будет сердиться?

– Я его не видел, но думай головой, – сказал Мак. – Это твой первый день службы ему. И уже ты относишься к работе без почтения.

– Когда хочу спать, не могу удержаться, – сказала она. – В конце концов, он же приказал мне поспать.

– Ладно, я не буду волноваться. Только постарайся больше не тратить времени зря.

Она не стала больше тратить времени. Но она волновалась тоже. Капитан действительно приказал ей спать. Но спать в каюте, где он мог бы разбудить ее, когда пришло время принести еду. Разве не для этого он хотел, чтобы она была под рукой? А теперь он должен был послать людей, чтобы найти ее. Проклятье. А она думала, что самые большие неприятности дня остались позади.

Она проскользнула в камбуз так быстро, что трое мужчин, встретившихся по пути, не успели ей ничего сказать, хотя собирались.

– Поднос капитана готов, мистер О'Шон?

Он поднял палец.

– Готов…

– Но он горяч?

– Конечно, а почему ему не быть горячим, если я в третий раз наполняю его. Я уж? собирался послать Хогана… вот…

Она пропустила его слова мимо ушей и бросилась к подносу. Он был тяжел, тяжелее, чем тот, что ей пришлось приносить перед этим. Он оттягивал руки. Но она держалась. Трое крикнули ей, что капитан разыскивает ее. Она не остановилась, чтобы ответить. Она была озабочена.

«Он сказал, что не хочет скрывать твои уши. Он сказал, что не будет». Но она должна была напоминать себе об этом всю дорогу до его двери, прежде чем постучала и услышала короткую команду войти. Однако она вошла не сразу.

И первое, что она услышала, ступив внутрь, были слова первого помощника:

– Должен бы прятать свои уши.

О, она ненавидела этого человека, действительно ненавидела. Но вместо того чтобы посмотреть на него горящими от ненависти глазами, она низко наклонила голову, ожидая услышать мнение Джеймса Мэлори.

Однако он молчал. Это была пытка молчанием, поскольку она ничего не знала о настроении капитана. Она же отказывалась смотреть на него, воображая себе угрожающее выражение его лица, что только усиливало ее волнение.

Она подскочила, когда он, в конце концов, сказал:

– Ну и что ты скажешь, парень?

Резонно. Он умный человек и хотел бы услышать ее оправдания. Она не ожидала этого, но подняла голову, чтобы встретить взгляд его зеленых глаз. Он сидел за столом, пустым столом, с Конрадом Шарпом, и она вдруг осознала, что из-за ее медлительности двое мужчин вынуждены были дожидаться обеда. И еще она почувствовала облегчение, потому что капитан вовсе не выглядел как грозовая туча, нависшая над ее головой. У него была угрожающая внешность. Но он всегда был такой – большой бык, и все. Но он не выказывал признаков гнева. Конечно, она должна была себе напомнить, что она не видела, как выглядит этот человек в гневе. Может быть, так же, как и сейчас.

– Может быть, – решил Конрад нарушить молчание, – поучить мальчика, что нужно отвечать, когда его спрашивают.

Джорджина уже не колебалась бросить на него один из своих испепеляющих взоров, но ответом был смех этого рыжего дылды. Взгляд, брошенный на капитана, сказал, что он все еще терпеливо ждет.

– Простите, сэр, – сказала она, наконец. – Я спал… как вы мне сказали.

Одна золотая бровь изогнулась, как ей показалось, в гневе.

– Ты представь себе, Конни, – сказал капитан, не отводя от нее взгляда. – Он всего лишь поступил так, как я приказал. Конечно, я сказал ему спать. Но спать здесь, в этой постели.

Джорджина сказала:

– Я знаю, я старался. Действительно старался. Но здесь так неудобно… Я имею в виду… Черт возьми, ваша постель слишком мягкая. – Лучше солгать, чем признать тот факт, что она не могла здесь спать, потому что это его постель.

– Так тебе не нравится моя постель?

Первый помощник рассмеялся, хотя она не могла сообразить, почему. И гневная бровь капитана поднялась еще выше. Было ли удивление в его глазах? Тогда можно успокоиться. Иначе она станет объектом его шуток и подколок. А она уже устала от такого отношения.

«Спокойно, Джорджина, сказала она себе. Безразличие. Ты только Андерсен рядом с Томасом, у которого нет терпения. Все так говорят».

– Уверен, что ваша постель очень хороша, сэр, лучшая на свете. Но это, если вы любите спать на мягком. Я же предпочитаю пожестче…

Она замолчала, вздрогнув, потому что первый помощник разразился новой порцией хохота. Джеймс Мэлори тоже почему-то подавлял в себе смех, поскольку он согнулся на стуле, кашляя. Она почти готова была требовательно спросить, что делает Шарпа таким смешливым, но держать поднос становилось все тяжелей. А поскольку они бездумно заставляли ее стоять и объяснять причины позднего появления, она решила положить этому конец.

– Поэтому, – продолжала она, бросая слова резко, чтобы привлечь к ним внимание, – я решил принести мой гамак, как вы мне также приказали. Но по пути встретил брата, который хотел поговорить со мной. Я на минуту спустился с ним вниз… ну, а у меня снова заболел живот. Я решил прилечь на секунду-две, пока приступ пройдет. Но… помню, как Мак разбудил меня и отругал за пренебрежение своими обязанностями.

– Это все?

«Чего ему нужно, мать его?»

– Конечно, я прячу мои уши. Они вдвое больше, чем нужно.

– Действительно? А я так беспокоился. – Но тут он спросил мягко: – Больно, Джорджи?

– Конечно, больно, – ответила она, – хотите посмотреть?

– Ты хочешь показать свои острые уши, парень?

Она ответила:

– Ладно, не буду. Поверьте мне на слово. Я знаю, что вы считаете их удивительными, капитан, но вы не будете так считать, если я открою уши.

– О, но я их разглядывал и закрыл снова. Я был бы счастлив показать тебе, как…

– Как что?

– Как защитить себя, дорогой мальчик.

– Защитить… от собственного брата? – Ее голос звучал так, как будто она ничего не понимала.

– И брата, и вообще кого бы то ни было, кто будет досаждать тебе.

Ее глаза сузились с подозрением.

– Вы видели, что произошло, да?

– Не пойму, в чем ты обвиняешь меня? Так хочешь ли получить урок кулачного боя или нет?

Она чуть не рассмеялась абсурдности всего этого. Она почти сказала «да», поскольку это полезная вещь, по крайней мере на корабле. Но такие уроки означают проводить с ним больше времени.

– Нет, спасибо, сэр. Я сам позабочусь о себе.

Он пожал плечами.

– Твое дело. Но, Джорджи, если в другой раз я скажу, что тебе делать, делай как приказано, а не как ты предпочитаешь. И если ты еще раз заставишь меня беспокоиться о том, не упал ли ты за борт, я просто запру тебя в этой каюте, мать ее.

Она посмотрела на него. Это была не угроза, а простое предупреждение, и не оставалось сомнений в том, что он так и поступит. Но это нелепо. Ей захотелось сказать ему, что она знает корабль лучше, чем половина его команды, и уж никак не может вывалиться за борт. Но она не могла, потому что притворялась мальчиком, незнакомым с морским делом. Конечно, она не верила в его беспокойство о ней. Он волнуется о том, что ему вовремя не принесут еду. Он самодур, богач. Но она это уже знает.

После некоторого молчания мистер Шарп сухо сказал:

– Если ты не собираешься наказать его девятихвостой плеткой, Джеймс, может быть лучше пообедаем?

– Ты всегда руководствуешься тем, что подсказывает брюхо, Конни, – сухо сказал капитан.

– Кое-кому из нас это доставило бы облегчение. Ну чего ты ждешь еще, малыш?

Джорджина подумала, как приятно было бы опрокинуть поднос на первого помощника. Но лучше не надо, а то он сам применит девятихвостую кошку.

– Мы сами себя обслужим, Джорджи, поскольку у тебя есть и другие обязанности в этот вечер, – сказал капитан, когда она поставила поднос на стол между ними.

Она вопросительно посмотрела на него, чувствуя, что он и не собирается ничего объяснять ей, поскольку уже сосредоточился на еде, как и его приятель.

– Какие обязанности в этот вечер, капитан?

– Что? О, моя ванна, конечно. Я хотел бы принять ее после обеда.

– С пресной водой или морской?

– Пресной, конечно. Горячей, но не кипяток. Обычно мне хватает восьми ведер.

– Восьми! Ладно. Это будет раз в неделю или каждый день, сэр?

– Удивительно, дорогой мальчик, – сказал он, подавляя смешок. – Каждый день, конечно.

Она застонала. Ничего нельзя было поделать. Ей было наплевать, слышит он или нет. Большой бык ей надоел. Она тоже купалась бы в ванне каждый день, но если для этого не надо всякий раз таскать по восемь ведер из камбуза!

Она повернулась, чтобы уйти, но ее остановил комментарий первого помощника.

– Есть цистерна с водой на попдеке, парень. Можешь взять оттуда, но сомневаюсь, что твои мускулы выдержат больше четырех ведер. Поэтому используй другую емкость – наверху по лестнице. Это сэкономит тебе время. Ведь тебе, как я понял, придется заниматься этим каждый вечер.

Она поблагодарила его кивком головы, лучшее, что она могла в этот момент. Хоть он и мог быть хорошим, сделав такое предложение, она все равно ненавидела его, так же как и чистюлю капитана.

Когда за ней захлопнулась дверь, Конни пожелал узнать:

– С каких это пор ты решил принимать ванну на корабле каждый день?

– С тех пор как решил, что эта симпатичная девушка будет помогать мне.

– Я должен был догадаться, – сказал Конни, – но ты не будешь благодарить себя, когда начнешь считать мозоли на ее ручках.

– Неужели ты думаешь, что я заставлю ее таскать все эти ведра? Небо запрещает развивать мускулы девушкам, которым они не нужны. Нет, я уже попросил Анри продемонстрировать, какое у него доброе сердце.

– Анри? – ухмыльнулся Конни. – Доброе сердце? А потом ты ему не сказал…

– Конечно, не сказал.

– А он не спросил, почему?

Джеймс подавил смешок.

– Конни, старичок, ты как таможенник, который так старательно расспрашивает, мать твою, что кажется, кроме тебя, здесь никто ни о чем не думает.