Текст книги "Дьяволы Фермана"

Автор книги: Джо Клиффорд Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

– Боддеккер, – сказала Дансигер, – прости.

У меня сжалось горло. Уж кому-кому, а ей совершенно не за что извиняться.

– Мы все выложились на этом ролике, – продолжала она. – Кажется, мы позабыли, каково пришлось тебе.

– Простите, что подвел вас, – сказал я.

– Фигня, – улыбнулся Депп.

– Эй, – сказал Гризволд. – Сохрани идею. Мы сможем использовать эту «надранную задницу» для какого-нибудь другого товара.

– В любом случае это был наш лучший ролик, – сказал Депп.

– И они ошиблись, не приняв его, – прибавила Дансигер. А затем они втроем направились к выходу и исчезли. Бэйнбридж посмотрела на меня глубоким, задушевным

взглядом и проговорила:

– Спасибо, Боддеккер. – Потом она тоже ушла.

Я посмотрел на оставшихся – Харбисон, Мортонсен и Сильвестера.

– Ну? – сказал я. – А вы что же? Желаете покинуть группу?

– Нет, – буркнул Сильвестер и выскочил из кабинета. Я поудобнее устроился на стуле, скрестив руки на груди, и следил взглядом за Харбисон и Мортонсен, пока они не исчезли за дверью. Никто не сказал ни слова.

Я откинул голову на спинку стула и выдохнул. Затем выругался – на этот раз шепотом. Я все более убеждался, что надо мной висит танталово проклятие. Разве что вместо виноградной грозди я пытался достать ключ от дома, свисавший с бледной, нежной руки Хонникер из Расчетного отдела. Стоило мне потянуться за ним, как рука исчезала. Пара огромных глаз смотрела на меня в кокетливой манере европейской женщины, а в ушах стоял завораживающий, дразнящий смех бразильской экзотики.

Теперь главное – самому поверить в то, что я наговорил своим людям. Это была наиболее сложная задача из тех, с которыми я сталкивался за последнее время.

Не буду сегодня этого делать.

– Феррет, – сказал я.

Он активизировался с характерным звоном.

– Да, мистер Боддеккер?

Я отключил телефонную функцию часов.

– Переведи время так, чтобы складывалось впечатление, будто я пробыл здесь остаток дня. Подгони запись к концу рабочего дня; никто не должен знать – во сколько я ушел на самом деле.

– Слушаюсь, мистер Боддеккер. Ролик для «Наноклина» не прошел, да?

Я резко выпрямился.

– А ты откуда знаешь?

– Высокая сетевая активность феррета мисс Бродбент. Входящая информация от клиента по «Миру Нанотехнологий». Ясно, что эти шаги предприняты для подготовки полного касси.

– Феррет, разве я не предупреждал тебя…

– Простите, мистер Боддеккер, но эта информация передана мне от феррета мисс Дансигер. Она попала в разряд полезной информации, которой я должен располагать.

Я закрыл глаза и потер пальцами виски.

– Ладно, феррет, порядок. Спасибо.

– Мне следует наблюдать за вашим кабинетом, или вы уведомите меня, когда соберетесь уходить?

– Предположим, я ухожу прямо сейчас, феррет.

– Хорошо. Удачного дня.

Послышался щелчок, и он отключился. Я снова откинул голову на спинку стула, усиленно массируя виски. Стоило мне стиснуть их покрепче, и перед глазами словно взорвался фейерверк. Бледно-желтые пятна с рваными краями были окаймлены красным и синим. Круги и прямоугольники вращались в бешеном танце, выделывая невероятные пируэты. Я охнул, захрипел и придушенным голосом выдал поток непристойных ругательств.

Первое, что предстало моим глазам, когда я открыл их, – Бэйнбридж, заглядывающая в дверь кабинета.

– Мне действительно жаль, что у тебя ничего не вышло, Боддеккер.

– Мне тоже жаль, что у нас ничего не вышло, – сказал я.

– Куда это ты идешь?

– Иду? Я?

– Мой феррет утверждает, что ты собрался уходить.

– Правда? У моего феррета слишком длинный язык. Бэйнбридж покачала головой.

– Да нет. Просто нужно настраивать феррет определенным образом, если хочешь, чтобы он улавливал те или иные параметры.

– И ты настроила свой феррет так, чтобы он шпионил за моим?

– Ты бы видел себя, когда пришел после разговора со «стариками». Я решила за тобой присмотреть. Но даже я не ожидала, что ты так быстро соберешься уходить.

– Что ж. – Я ухмыльнулся. – Можешь считать меня трусом и слабаком.

– Нет, – сказала Бэйнбридж. – Ты отступаешь только затем, чтобы броситься вперед. Завтра ты вернешься, готовый к новым сражением.

– Да неужто? Она кивнула.

– Надо думать, ты знаешь обо мне больше, чем я сам… Бэйнбридж непринужденно пожала плечами.

– Может быть, я сумею помочь тебе восстановить силы.

– Как это?

– Я иду с тобой.

– Так, так. А тебе не кажется, что сначала следовало меня спросить?

Она проигнорировала мой вопрос.

– Так куда мы пойдем?

– А ведь тебе не очень-то хочется меня сопровождать, – сказал я.

– Я думаю, что сейчас не стоит оставлять тебя одного.

– Ты всерьез считаешь, что я собираюсь сделать какую-то глупость? За кого ты меня принимаешь? За Хотчкисса?

– Я вовсе не думаю, что ты сделаешь глупость.

– Это самая лучшая вещь, которую я слышал за последние дни, – сообщил я.

– Тем более тебе не стоит быть одному. Возьми меня с собой, Боддеккер.

Наверное, стоило убедить Бэйнбридж отказаться от своих намерений, однако я не очень хорошо соображал и долго не мог придумать – как это сделать. В конечном итоге я сообщил, что направляюсь в Вудстокский Приют Альтернативного Образа Жизни Повышенной Комфортности – навестить свою бабушку. Увы, это не помогло. Бэйнбридж еще больше вдохновилась и долго рассказывала мне, какой я замечательный и заботливый человек. Даже в столь тяжелые для меня времена я не забываю о своей семье… И так далее, и тому подобное… Короче, остаток дня она провела со мной.

К полудню мы добрались до Цеппелин-порта. Я зарезервировал два места на рейс к северной границе, заплатив за билет Бэйнбридж, – вопреки ее протестам. Меня неотступно преследовало чувство вины: я был не в состоянии сказать ей, что между нами все кончено. Нужно работать над собой, думал я, заказывая билеты с оплаченным ленчем. Воспитывать в себе мужество. Я перехитрил пятерых членов банды, которые легко могли убить меня, – а теперь не могу справиться с одной-единственной девушкой, которая мне в тягость, а у меня не хватает смелости послать ее к черту.

Путешествие на цеппелине не добавило мне радости. Поднялся ветер, воздушный корабль мотало из стороны в сторону. Большинство пассажиров, включая и меня, чувствовали себя крайне некомфортно. Бэйнбридж без умолку трещала, рассказывая мне о приключениях ее собственной бабушки с материнской стороны. Я не прерывал ее, хотя, честно говоря, очень хотелось.

За этим занятием настало время ленча. Нам подали кусочки чего-то, напоминавшего хлеб из кислого теста – твердые, как гранит. К ним прилагались пакетики овощной пасты («Еда, идентичная натуральной»), которую следовало размазывать сверху. Сверх этого нам досталась большая бутылка винного напитка «Миньют Мэйд». К концу ленча я познакомился с историей семьи Бэйнбридж аж за последние семьдесят лет. Правда, дольше всего я буду помнить кусок полупережеванных овощей, застрявший у Бэйнбридж в щели между зубами. Там он и торчал, покуда она травила свои бесконечные байки. Поэтому, когда Бэйнбридж отправилась в дамскую комнату, я притворился спящим. Она, несомненно, смутится, едва лишь взглянет в зеркало, и ей будет проще, если не придется смотреть мне в глаза.

Сиденье скрипнуло, Бэйнбридж уселась рядом со мной, и мною овладело странное чувство, которое возникает от чужого пристального взгляда. Она смотрела целую вечность, а потом положила руку мне на лоб. В следующий миг чувство пропало. Бэйнбридж пошевелилась, послышался характерный щелчок монитора: она загрузила электронный журнал…

Мы опустились на станции Кингстон, обслуживающей Вудсток, и взяли велосипедную коляску, которая подвезла нас к самому комплексу. Это место выглядело как небольшой поселок, захватывающий часть исторического Вудсто-ка. Здесь находились жилые дома, сгруппированные по виду услуг, оказываемых их обитателям: самостоятельное проживание, проживание с уходом и заботой, повышенная забота, полная забота и отделение наркотически зависимых. Дома окружали административные здания и вспомогательные строения, вроде станций техобслуживания или столовых. Вдоль опушки были разбросаны теннисные корты, чуть поодаль виднелся комплекс бассейна. Повсюду протянулись прогулочные дорожки. На въезде располагались два магазина сувениров: один – для современных вещей, другой – специализирующийся на антиквариате и ручной работе. Все необычайно красиво и уютно… Вот только дорожки во время дождя превращались в непролазную грязь.

По пути я остановился у магазина ручных работ, поскольку Бэйнбридж выразила желание его посетить. Домотканые рубашки не пришлись ей по вкусу, зато она влюбилась в ожерелье с зажимами для штор вместо бусин. Бэйнбридж собиралась купить его, пока я не объяснил, для чего изначально использовались зубчатые «крокодилы». Тогда она остановилась на паре сережек в форме птичек, сидящих на грифе гитары.

Мы прошли через поселок к зданиям «повышенной заботы». По мере того как приближалась наша цель, Бэйнбридж шагала все медленнее и медленнее. В конце концов я остановился и обернулся к ней.

– Слушай, – сказал я. – Тебе не обязательно идти туда. Некоторые люди справедливо полагают, что это место навевает депрессию…

– Да не в том дело, – сказала она. – Я беспокоюсь о тебе.

– Обо мне?

– У тебя все будет в порядке? Я хочу сказать, твоя бабушка живет в отделении повышенной заботы, и все такое…

– Бэйнбридж, – сказал я, – все в норме. Это же не полная забота, верно? И не уход за наркоманами. Ей там очень удобно.

– Тогда я не понимаю, зачем ты сюда приехал. Тебе нужно отдохнуть, развеяться….

Мне хотелось сказать, что это ей стоило бы развеяться. А еще лучше – испариться. Я приехал сюда, потому что путешествие давало мне возможность провести кучу времени в одиночестве. Я собирался сесть в цеппелин и спокойно поразмышлять о жизни, своих неудачах и о том, что делать дальше с «Миром Нано». Разумеется, с Бэйнбридж под мышкой я не мог себе этого позволить. Ее трескотня, бесконечные семейные истории, овощи, застрявшие у нее в зубах, – все это не оставляло мне возможности сосредоточиться.

Я не сказал ничего. Пожал плечами и отвернулся, надеясь, что она воспримет этот жест так, как ей понравится. Бэйнбридж вздохнула и проговорила с покорностью в голосе:

– Что ж, ладно. Я понимаю, что на подобный вопрос нелегко ответить сразу. Особенно мужчине.

Я невольно поморщился. Она не уставала напоминать мне, что мы с ней – мужчина и женщина. И разумеется, в этом слышался определенный подтекст, хотя предполагалось, что мы – просто друзья. В любом случае сейчас мне было определенно не до этого. Впрочем, с другой стороны, я отдавал себе отчет, что подобные вопросы будут следовать снова и снова. Особенно учитывая, что заинтересованное лицо – женщина. И уж тем более учитывая, что эта женщина – Бэйнбридж…

Вудстокский Приют Альтернативного Образа Жизни Повышенной Комфортности, отделение Повышенной Заботы выглядело не так, как бы вы ожидали. Наверняка вы читали в книгах о домах престарелых, и у вас сложилось о них определенное впечатление. Место с однообразными белыми стенами, где изможденные старики в инвалидных креслах собираются в холле возле единственного телевизора, поскольку это – их единственная отрада. Иные уже слишком дряхлы, чтобы адекватно воспринимать окружающую действительность. Они неподвижно сидят в своих креслах, полностью погруженные в собственное прошлое. Некоторые пытаются перехватить вас, когда вы проходите мимо, с единственной целью: попросить поговорить с ними о чем-нибудь. Мрачная, гнетущая атмосфера и ощущение безысходности… Я не знаю, существуют ли где-нибудь подобные места, но Вудсток точно на него не похож. Мама и дядя Кент платили немалые деньги за содержание бабушки Мизи. Я думаю, они чувствовали себя виноватыми, избавившись от нее, и посему попытались по крайней мере обеспечить ей максимальный комфорт.

К тому же и персонал Вудстока имел большой опыт. Они были профессионалами и знали, как заботиться о людях вроде Мизи.

Вестибюли зданий казались высокими и светлыми. Благодаря специальному покрытию рассеянное солнечное сияние проникало через крышу, освещая холлы. Звучала музыка; жизнеутверждающие, оптимистичные песенки и мелодии сменяли друг друга. Повсюду стояли диванчики, стулья с высокими спинками и терминалы для чтения журналов. Здесь же располагались два гигантских аквариума и столько растений, что вестибюль напоминал небольшие джунгли. Все это преследовало единую цель: создать спокойную, веселую и жизнерадостную атмосферу.

Бэйнбридж проследовала за мной в приемную, где я огласил намерение повидать Мелиссу Мерчесон. После того как служитель проверил наши имена (мы ни в чем вас не подозреваем, но осторожность прежде всего), мы вошли в лифт и поднялись на этаж, где располагалась комната бабушки Мизи. Здесь музыка гремела еще громче. Некоторые из обитателей Вудстока бродили по коридору, подпевая серенаде.

– Что такое «радарный любовник»? – спросила Бэйнбридж по пути к комнате.

– А?

– Вон тот старичок пел что-то про радарную любовь[5]5
  Radar Love – песня группы Golden Earrings.


[Закрыть]. Я пожал плечами.

– Это музыка, которую они слушают. Для меня это просто шум.

Песня сменилась другой мелодией. Мы остановились перед дверью комнаты бабушки. Я постучался и окликнул ее по имени, затем вошел. В комнате царила полутьма, но я уловил движение в районе кровати. Я подошел поближе и заметил странные манипуляции, которые она совершала. Правая рука двигалась над животом, зажав что-то невидимое отсюда между большим и средним пальцами.

Бэйнбридж посмотрела на меня. Я пожал плечами и двинулся внутрь.

– Бабушка Мизи?

Она прекратила свои движения и глянула на меня. Бабушка принадлежала к той категории людей, которых старость облагораживает. Злоупотребления психотропами, которые она позволяла себе в молодые годы, не оставили следов на ее лице. Глаза бабушки оставались ясными и живыми, что позволяло предполагать, будто она находится полностью в здравом уме. Однако это не вполне соответствовало действительности. Улыбка демонстрировала великолепные зубы: все до одного – ее собственные. Наследство ее родителей, принадлежавших к поколению, родившемуся после Второй мировой войны. Лицо бабушки обрамляли длинные белые волосы, ниспадавшие на плечи.

Интерьер комнаты был выполнен в естественной гамме; пахло натуральной сосной, клонированные ветви которой росли в горшках, развешанных по стенам. Шторы опущены, видеоэкран темен, и всепроникающая музыка льется из динамиков под потолком.

Бабушкины губы сложились в ее фирменную улыбку.

– Ну, здравствуй, здравствуй. Подойди, дай-ка я на тебя посмотрю.

Я покосился на Бэйнбридж.

– Кажется, она сегодня в хорошем настроении, – прошептал я. Затем подошел к кровати и взял старческую руку в свою. – Как поживаешь, бабушка?

– Почему ты не пишешь? – спросила она.

– Не пишу? – промямлил я.

– Да-да. Сейчас все делается через эти маленькие экраны, верно? Что ж, я могла ждать, что ты хотя бы напишешь? Могла?

– Бабушка…

Ее голос сделался мрачным и угрожающим.

– Хоть дождалась, что приехал – в кои-то веки!

– Бабушка, я приезжал две недели назад.

С ошеломляющей быстротой она выдернула руку из моей ладони и стиснула мое запястье. Острые ногти врезались в кожу так, что я невольно вскрикнул.

– Не лги мне!

– Я не лгу. Вспомни, я сидел здесь, и ты мне рассказывала, как вы с друзьями развели костер на…

Ее пальцы продолжали сжиматься, пока боль не сделалась нестерпимой.

– Кент Стейт Мерчесон! Сколько раз я говорила тебе: нельзя лгать матери!

Я покосился на Бэйнбридж.

– Она принимает меня за своего сына…

Бабушка проследила за моим взглядом, и лицо ее просветлело.

– Солнышко! Это и впрямь ты? Иди сюда и поцелуй свою мамочку!

– Не делай этого, – прошептал я, и бабушка дернула меня за руку так, что едва не оторвала ее.

– Не слушай этого жалкого негодяя, – сказала она Бэйнбридж. – Вообрази: недавно он сообщил мне, что собирается голосовать за Джорджа Буша!

Бэйнбридж сделала шаг вперед. Я попытался ее отодвинуть.

– Миссис Мерчесон, это не ваш сын. Это ваш внук… Бабушка отпустила запястье, но в следующий же миг

ухватила меня за ухо:

– Послушай ее! Послушай-ка, что говорит твоя сестра! – Она вопила, мое ухо горело огнем, и я едва не охнул от боли. – Вы – гадкие, гадкие дети. Вы опять лазали в мамину заначку?! Я ЖЕ СКАЗАЛА ВАМ, ЧТОБЫ НЕ СМЕЛИ ТРОГАТЬ МОЙ ПОРОШОК! – Она потянула мою голову вниз, приблизив к своим губам. – Я ЖЕ ГОВОРИЛА: ЕСЛИ ЖЕЛАЕШЬ ШИРЯТЬСЯ – КУПИ СВОЙ СОБСТВЕННЫЙ!

Уголком глаза я видел, как Бэйнбридж попятилась к двери, а потом повернулась и кинулась вон. Бабушка кричала:

– СОЛНЫШКО, НЕМЕДЛЕННО ВЕРНИСЬ! ГАДКИЕ ДЕТИ РАСТУТ, ЧТОБЫ СТАТЬ ПОХОЖИМИ НА РИЧАРДА НИКСОНА!

– Бабушка! – взвыл я, молясь, чтобы она перестала орать мне в ухо. – Это я…

Внезапно бабушка охнула и согнулась пополам. Рука, стискивающая мое ухо, задрожала. Бабушка резко дернулась, ее колено угодило мне в висок. В голове вспыхнули яркие звезды…

– Оуууууууууааааааааааааа!

– Бабушка, что…

– Я НЕ МОГУ ВСПОМНИТЬ! – выкрикнула она. А потом заскулила. – Не могу вспомнить, не могу вспомнить, не могу вспомнить…

– Что ты не можешь вспомнить?

Бабушка схватила меня за щеки и повернула мою голову к себе, принуждая встретиться с ней глазами.

– Один День из Жизни, – сказала она.

– Один день из жизни?

– Я не могу вспомнить, Кент. Это из «Эбби Роад»? Или из «Белого Альбома»? – Свободной рукой бабушка принялась колотить себя по лбу. – «Эбби Роад»? «Белый Альбом»? «Эбби Роад»? «Белый Альбом»? «Эбби Роад»? «Белый Альбом»…

Из холла донесся грохот, и в комнату ворвалась невысокая коренастая женщина. За ней по пятам следовала Бэйнбридж.

– В чем дело?

– Она чуть не оторвала мне ухо…

Женщина обогнула меня и заглянула бабушке в глаза.

– Мелисса, в чем дело?

– Оливия. – Бабушка улыбнулась. – Это «Эбби Роад»? Или это из «Белого Альбома»?

Женщина одной рукой погладила бабушку по волосам, порылась в кармане своего халата и извлекла тонкую серебристую трубочку.

– Что это, дорогая?

– «Один День из Жизни», – сказала бабушка. – Это из «Эбби Роад» или из «Белого Альбома»?

– Мое ухо… – вставил я.

– Это из «Клуба Одиноких Сердец Сержанта Пеппера»[6]6
  Эбби Роад (Abbey Road), Белый Альбом (White Album), Клуб Одиноких Сердец Сержанта Пеппера (Sgt. Pepper’s Lonely Heart Club Band) – альбомы группы «Битлз».


[Закрыть], – отозвалась Оливия. – Я дам тебе лекарство, и ты все вспомнишь.

– Хорошо, – сказала бабушка. – Спасибо, Оливия.

Женщина прижала трубочку к бабушкиной шее. Раздался щелчок; послышалось негромкое шипение. Хватка цепких пальцев заметно ослабла.

– Теперь оставь в покое сына.

Внезапно ощутив свободу, я поспешно отскочил от кровати, запнулся о край ковра и растянулся на полу. Бэйнбридж присела на корточки возле меня; я осторожно коснулся пострадавшего уха.

– Я внук, – сообщил я.

Оливия покачала головой, не переставая поглаживать бабушку по голове.

– Она не единственная. Время от времени с нашими пациентами случаются подобные вещи – особенно когда в репертуар попадают песни Джимми Хендрикса. Я даже жаловалась менеджеру.

Бэйнбридж посмотрела на Оливию.

– Неужели ничего нельзя сделать?

– Просто у нее неважное настроение, – сказал я. Бэйнбридж по-прежнему не отводила глаз от Оливии.

– Видите ли, он приехал из Нью-Йорка, чтобы повидать ее…

Медсестра пожала плечами:

– Нью-Йорк не так уж далеко. У нас здесь полно пациентов, чьи…

– Все в порядке, – сказал я. – У нее просто выдался плохой день. Такое может случиться с каждым из нас.

Оливия улыбнулась и кивнула мне.

– Знаете, он прав.

Я поднялся с пола и еще раз ощупал пострадавшее ухо.

– Спасибо за помощь, – сказал я Оливии.

Она снова кивнула, и я вышел из комнаты. Бэйнбридж потребовалось несколько секунд, чтобы это осознать. Она догнала меня только у лифтов.

– Как ухо?

Я тронул его кончиками пальцев… Неприятно.

– Еще побаливает.

– Я так тебе сочувствую. Ты проделал далекий путь, и вон как все обернулось. Особенно после такого ужасного утра, которое у тебя было.

Меня обуял ужас. Я знал, к чему идет дело. У Бэйнбридж опять пробудился синдром Флоренс Найтингейл, и она собиралась позаботиться обо мне. Несчастная жертва чрезмерного рвения – я буду вынужден терпеть это всю дорогу до Нью-Йорка. А может быть, и не только. Я не знал, что мне делать и куда деваться. Я нажал на кнопку вызова лифта…

– Боддеккер…

Изощренная пытка началась с того, что она положила руку мне на плечо… Когда мы вышли из корпуса, я попытался обратить все в шутку. Я вспомнил забавного старичка. Я смеялся над бабушкиными манипуляциями с моим ухом… Бэйбридж хранила на лице стоическое выражение.

По пути на станцию Кингстон мне пришла в голову великолепная идея. Возможно, немного алкоголя запудрит ей мозги, и она отстанет от меня… Нашел первый попавшийся бар и приказал водителю остановиться. Это тоже оказалось ошибкой. Бэйнбридж сообщила, что не собирается пить и мне не советует, учитывая мое и без того подавленное состояние духа. Я собрался с духом и даже ухитрился выдать несколько остроумных шуточек на эту тему. Не помогло.

Ближе к вечеру гелиевый «Константинополь» поднял нас в воздух. Полтора часа полета. Стюардессы подавали еще более мерзкий хлеб и овощную пасту. Я воротил нос от еды. Голодание казалось мне более радужной перспективой, нежели поглощение подобного ужина. Хотя, возможно, следовало это съесть – вкус пищи вполне соответствовал моему настроению… Бэйнбридж пронаблюдала за тем, как я отставил тарелку, и понимающе покивала.

– Депрессия, – сказала она. Я вопросительно посмотрел на нее.

– Отсутствие аппетита. Верный признак депрессии.

– Слушай, у бабушки просто неудачный день…

– У тебя тоже.

Я мог бы сказать, что мой день в наибольшей степени испорчен именно ею… Но не стал… Бэйнбридж полагала, что знает причины всех моих бед – лучше меня самого. Тысячу раз я открывал рот, намереваясь послать ее подальше. И тысячу раз не смог это сделать.

Почему? Почему?!

Я бросил на нее быстрый взгляд. Бэйнбридж выглядела серьезной и озабоченной, хотя в глубине души она была счастлива. Ей нравилось заботиться обо мне. Она чувствовала себя нужной, приглядывая и ухаживая за мной. Интересно, а почему Бэйнбридж до сих пор не нашла себя на поприще общественных работ? Скажем, заботясь о детях, оставшихся сиротами после Норвежской войны?..

– Боддеккер? – сказала она.

Я взглянул ей в лицо – коротко и как бы между прочим. А то еще, не дай бог, Бэйнбридж придет в голову, что я послал ей многозначительный взгляд. Казалось, немой вопрос написан у нее на лбу, в уголках глаз и губ. От уголков разбегались лучики, вернее, не лучики даже, а крохотные трещинки – такие маленькие, что наномашина могла проползти через них и срастить кожу, используя субатомного размера инструменты. Это придавало ее лицу странную хрупкость. Если я скажу, что желаю выйти из игры, лицо расколется по этим трещинкам, и Бэйнбридж разразится слезами.

Я не могу вынести слез. И не хочу связывать свою жизнь с этой девушкой. И при этом я так и не придумал способа отделаться от нее.

Иначе сказать, я увяз между Бэйнбридж и собственной трусостью.

– Ты в порядке, Боддеккер? Я пожал плечами.

– Как-нибудь переживу. У меня еще все впереди. В отличие от моей бабушки.

Она кивнула.

– Понимаю. – А затем произнесла слова, которым суждено повторяться еще не раз на протяжении второй половины дня. – Мы поедем домой и там обеспечим тебе полное исцеление.

Зная Бэйнбридж, можно смело ожидать буквально чего угодно. Она великолепно осведомлена обо всех этих новомодных средствах медицины, лекарствах и препаратах. Я уже почти видел, как она роется в моем кухонном шкафу, разыскивая специи, чтобы добавить их в специальную припарку, которую следует класть на грудь специальной лопаточкой…

Одним словом, я притворился, что не расслышал.

Впрочем, Бэйнбрдж это ничуть не смутило. Она намеревалась довести медленную пытку до конца. В течение всего полета Бэйнбридж держалась за слово «исцеление» и периодически стукала меня им позже. Будто дубинкой по голове – дабы я не забыл, что она намерена облегчить мои страдания.

…После того как цеппелин приземлился на станции Род-Айленд: «Скоро будем дома, Боддеккер. Исцеление уже близко».

…Пока мы стояли под ледяной изморосью и ловили коляску: «Выше нос, Боддеккер. Скоро окажемся в тепле, и там тебя ждет исцеление».

…Во время поездки в коляске: «Нет, Боддеккер. Мы поедем к тебе. Там и начнем исцеление».

…В ответ на мои протесты и робкое предложение отвезти ее домой: «Это не то исцеление, которое можно обеспечить по телефону».

…После того как мы вылезли из коляски возле моего дома: «Я оплачу проезд. А ты готовься к исцелению».

На лестнице, по пути к двери, я уже надеялся, что ее «исцеление» будет иметь для меня летальный исход.

К тому времени, как мы добрались до дома, на улице уже вечерело, а в квартире вообще царила непроглядная мгла. Я зажег маленькую лампу и высунулся в окно, любуясь видом на Манхэттен. Стояла величественная, внушающая благоговение ночь.

Бэйнбридж показалась в дверях.

– Будет новый день, – сказала она, скользнув внутрь.

– Не беспокойся, я не собираюсь прыгать. Она рассмеялась.

– Прежде чем заняться твоим исцелением, мне нужно принять ванну. Это ненадолго.

– Сколько угодно. – Я включил телефон в часах, и он высветил цифру «4».

– У меня тут новые сообщения, надо бы их просмотреть, – бросил я. – Ванная через спальню, направо.

Бэйнбридж исчезла в спальне, и я услышал ее голосок:

– Ты живешь совсем один. Это просто отлично.

Я проигнорировал ее замечание. Уселся напротив окна – так, чтобы видеть городские огни, и нажал кнопку прокрутки сообщений. Раздался мелодичный звон.

– Боддеккер, это Дансигер. Мне очень жаль, что сегодня все так вышло. Кажется, я не слишком внятно это обозначила, когда мы находились у тебя в кабинете. Я собиралась переговорить с тобой позже, но Депп сказал, что эта маленькая шлюшка Бэйнбридж куда-то тебя уволокла…

Я осторожно выглянул из двери, чтобы выяснить, в ванной ли еще Бэйнбридж. Она была там. Я уменьшил звук в часах до минимума.

– …Я понимаю твои чувства. Я тоже огорчена, и мне стыдно за то, как я с тобой обошлась. Поэтому прошу прощения. Я очень хотела, чтобы наш ролик прошел в «Мир Нано», но нет – так нет. В любом случае ты сделал все, что мог. В следующий раз у нас все получится. Пока, Тигр.

Тигр? Я вздрогнул. Уж от кого-кого, а от Дансигер я менее всего мог ожидать подобных слов. Или ей не терпится заполнить пустоту, образовавшуюся в ее жизни после исчезновения Хотчкисса?..

Еще один звоночек.

– Мистер Боддеккер, это ваш феррет. Я подумал, вы захотите узнать, что в Пембрук-Холле сегодня отмечена высокая активность в сети. По большей части это попытки вторжения в ваш компьютер. Мне удалось задержать нескольких лазутчиков низкого уровня, однако «Теч-бойз» проломились внутрь, используя ваш персональный код, и я ничего не смог поделать.

Теперь я по умолчанию включил полную защиту, и буду поддерживать ее, пока вы не отдадите иного распоряжения. Я закрыл глаза.

– Куда они пытались вломиться? Молчание.

– Феррет? – Я открыл глаза и вспомнил, что это всего лишь запись автоответчика.

Звоночек.

– Боддеккер? Это Хотчкисс. Мне нужно поговорить с тобой. Перезвони, как только включишь телефон.

Дансигер называет меня Тигром. Хотчкиссу нужно срочно со мной переговорить. Что с ними обоими произошло? Может, они пытались помириться и это вызвало какой-то странный побочный эффект?

Следующий звоночек послышался одновременно с голосом Бэйнбридж, окликавшей меня из ванной. Я поставил часы на паузу.

– Если ты хочешь получить свое исцеление, я готова его обеспечить.

– Буду через несколько минут, – крикнул я. – Мне нужно сделать несколько звонков. – Я помедлил, собираясь спросить, что за исцеление она мне готовит, и в этой паузе я услышал…

Пш-ш! Пш-ш!

Я откинулся на спинку стула и прошептал вульгарное и полностью подходящее к ситуации слово. Потом осторожно приподнялся и заглянул в спальню.

Освещенная льющимся из ванной светом, Бэйнбридж обошла кровать и откинула покрывало. Она была раздета. В полумраке я рассмотрел, что ее фигурка не лишена приятности, хотя далеко не идеальна. Бэйнбридж нельзя назвать толстой, но несколько лишних фунтов в области живота и бедер портили общее впечатление.

Я похолодел, надеясь, что тусклого света лампы недостаточно, чтобы она меня заметила.

Бэйнбридж скользнула в кровать и положила голову на мою подушку.

– Приходи, когда будешь готов, Боддеккер. Я снова тихо выругался.

– Кретин! – прошептал я. – Ты должен был догадаться. Идиот! Идиот!..

– Боддеккер?

– Я еще звоню, – сказал я. Дрожащей рукой я нажал значок последнего сообщения.

– Здравствуй, сынок. Это Левин.

Мое сердце чуть не выскочило из груди.

– Здесь у нас кое-что произошло, и это «кое-что» требует твоего внимания. Я хочу, чтобы ты перезвонил мне, как только получишь сообщение – не важно, в какое время дня или ночи это произойдет. Я прилагаю к сообщению код своего личного номера, так что слезь со своей маленькой студентки и нажми на кнопочку.

Я выругался еще раз. Это что же получается? Я оказался единственным, кто не распознал намерений Бэйнбридж?.. А затем я нажал на кнопку. Левин ответил через три секунды.

– Это Боддеккер, – сказал я. – Перезваниваю, как вы просили.

– А, да! – Послышался сухой щелчок. – Сынок, что это за слово из девяти букв, которое обозначает «интенсивное общение на повышенных тонах»?

Я сглотнул и невольно обернулся в сторону спальни. Б-э-й-н-б-р-и-д-ж. Потом Левин сказал:

– О! Дискуссия! – Щелчок и стук пальцев по клавиатуре. – Этот кроссворд чуть не свел меня с ума своими бредовыми определениями. Может, именно поэтому я их так люблю.

– Вы просили позвонить вам, сэр, – сказал я хрипло.

– Конечно. Да. Боддеккер, после того как ты ушел из офиса, у нас тут последовало интересное продолжение истории…

Да, сынок. Бэйнбридж пока несовершеннолетняя, так что теперь федералы будут преследовать тебя по Акту Михальевича.

– Сэр? – каркнул я.

– Да. Забавная вещь. Кстати, не возражаешь, что я обращаюсь по-простому, на «ты»? После того как закончилось собрание и все разошлись, я уже нацелился заняться своими делами. Вдруг мне сообщают, что меня хотят видеть. Кто бы ты думал? Мисс Бродбент. И вот она заявляется и говорит, что ее ролик – не лучший в Пембрук-Холле и не стоит посылать его в «Мир Нанотехнологий».

– Время от времени такое случается с каждым из нас, сэр. Сперва мы выигрываем конкурс, а потом начинаем думать: «Мой ролик на самом деле вовсе не так хорош, мне просто повезло». У меня тоже так бывало.

– Она долго талдычила, что это твой ролик должен был одержать победу. Я с ней целиком и полностью согласился, однако мы уже проголосовали и приняли решение…

– Хорошее решение, – сказал я. – Мы можем гордиться ее роликом.

– …и тут ко мне в офис позвонил Хотчкисс. Он, дескать, долго обдумывал ситуацию и пришел к выводу, что проголосовал неправильно.