Текст книги "Дьяволы Фермана"

Автор книги: Джо Клиффорд Фауст

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

14
Наслаждаясь перерождением

У женщины оказалось круглое, бледное лицо, короткие черные волосы и глубоко посаженные серьезные глаза. Черная водолазка подчеркивала ее бледность. На груди я увидел два значка. Один – ярко-оранжевый. На нем сияли черные буквы: «Я не помыла свою тарелку!» Другой был плоским, черным, с голографическими буквами ARF[22]22
  ARF (Advertising Research Federation) – Федерация рекламных исследований.


[Закрыть]. Качая головой, женщина озадаченно смотрела на меня – так, что мне не составило труда догадаться, как выглядит моя физиономия. Я сделал попытку отвернуться, но она положила руку мне на лоб, подождала еще пару секунд, а потом громко, проговорила:

– Он проснулся. И стоило бы добавить: он жив.

– Хорошо, – долетел до меня спокойный голос, и моя голова снова загудела.

Я закрыл глаза и попытался сообразить, что все это означает. Похищен Фронтом За Права Животных, поскольку моим коллегой являлся известный канарейковладелец Пэнгборн? Мне пришлось признать, что это маловероятно. Женщина не походила на записную сумасшедшую. Если бы у нее были заостренные уши и значок Церкви Перехода, я, возможно, обеспокоился бы больше. Однако она выглядела самой что ни на есть обыкновенной… Когда я снова открыл глаза, серьезная женщина исчезла из поля зрения, и на ее месте возникла Хонникер из Расчетного отдела.

– Привет, Боддеккер, – сказала она доброжелательно и негромко. – Я бы спросила, как ты себя чувствуешь, но думаю, это глупый вопрос. Верно?

Я попытался кивнуть или заговорить, выразив согласие. Хонникер поспешно положила руку мне на лоб и прижала к нему ладонь.

– Нет. Не шевелись. Не делай ничего. Мы о тебе позаботимся. – Она посмотрела на запястье с часами и вздрогнула. – Или, вернее, Моллен о тебе позаботится. Мне пора бежать на работу.

На работу. Отлично.

– Мне тоже, – каркнул я.

– Нет, – настаивала Хонникер. – Я тебя прикрою. Что-нибудь придумаю. Полагаю, ты заслужил отдых. А Моллен – хороший человек.

Я проследил за ее взглядом и обнаружил Моллен, стоящую чуть поодаль. Она посмотрела на меня и серьезно кивнула.

Тем не менее я сделал еще одну попытку подняться. В результате тело пронзила боль – и ничего сверх этого.

– Тебе лучше ее послушать, – сказала Моллен. – Она права. С работой придется погодить. Это так типично для современной науки. Они находят лекарство от всех болезней и ничего не могут сделать с обычным похмельем.

– Угу, – пробурчал я, несколько смутившись.

– Поправляйся, – сказала Хонникер, запечатлев поцелуй на моем лбу. – Ничего страшного не случилось. Ты бы удивился, узнав, сколько людей сталкиваются со сходной проблемой. И гораздо чаще.

– И в более тяжелой форме, – добавила Моллен.

– Спасибо, – опять прокаркал я. Я надеялся, что это прозвучит саркастично. Не знаю, что получилось.

Хонникер исчезла из поля зрения, и до меня долетел мелодичный голос, говорящий «До свидания». Прежде чем я сумел ответить, Моллен сказала:

– До свидания от нас обоих! – Затем она повернулась и принялась разглядывать меня.

Я обозрел комнату. Тут явно потрудилась женская рука – об этом свидетельствовали шторы и обои. Впрочем, на мой вкус, было чересчур темно. Повернув голову, я обнаружил еще одну подушку рядом со своей. Подушку, еще сохранявшую легкую вмятину по форме головы. Только теперь до меня дошло, что я лежу на двуспальной кровати. И спали в ней двое.

– О, – сказал я, пытаясь разрядить ситуацию, – ты – ее соседка?

Моллен одарила меня задумчивым взглядом. Я не мог понять, раздумывает ли она над моим вопросом или просто нагнетает обстановку.

– Подруга, – сказала она наконец. – Мы вместе снимаем квартиру.

– Тогда скажи мне, – попросил я, – она всегда так заботится о людях?

– Только если ты ей понравился, – напрямик заявила Моллен. – Если же нет – она не испытывает жалости. И не берет пленных. Вот и весь сказ.

Я попытался облизать губы, хотя язык был слишком сух. Судя по тону ее голоса, Моллен вложила в слова немалую долю своего личного отношения к проблеме.

– Однажды, – продолжала Моллен, – она привела домой парня из агентства, какого-то своего коллегу из вычислительного департамента. Он выглядел так же плохо, как ты. Может, немного хуже. – Она помедлила, вглядываясь в мое лицо. – Не смотри на меня этим жалостливым щенячьим взглядом. Ничего такого не случилось.

Моллен снова меня подловила.

– Она сделала это только потому, что пожалела парня. Она понимала, что сам он ни за что не доберется домой. И еще у него будут крупные неприятности, поскольку он не сумеет ничего объяснить своей жене. Да-да, Боддеккер, своей жене. Так что она оставила его здесь спать и попросила еще одного знакомого парня перезвонить жене и сочинить историю о какой-то срочной работе в офисе. Однако наутро все было совсем иначе. Как я сказала, ее вовсе не привлекал этот парень, она просто пожалела его. То есть она не залезала к нему в постель, если ты понимаешь, о чем я…

Моллен замолчала и улыбнулась своим воспоминаниям.

– Тем утром она поджарила самый громкий омлет в истории кулинарии. Она взяла сковороду, крышку и начала бить ими друг о друга. А парень, конечно, пришел в неописуемую ярость, потому что голова у него и без того гудела. Когда она дала бедняге этот омлет, его чуть не вывернуло прямо в тарелку. А Хонникер размахивает сковородкой у него перед носом и говорит: «Надеюсь, ты правильно истолковал мои действия. Это только акт взаимовыручки между коллегами – и ничего более. И если ты примешься об этом трепаться, я позвоню твоей жене и расскажу ей много-много пикантных подробностей». – Моллен рассмеялась. – Можешь считать себя счастливчиком.

– Ты хочешь сказать, что мне с ее стороны ничего не угрожает?

– И лучше бы тебе ее не разочаровать. Потому что иначе ты будешь иметь дело со мной.

Я выдавил из себя смешок.

– Верю.

Закрыв глаза, я откинулся на подушку. Послышался шорох: Моллен перемещалась по комнате.

– Я слышала, ты отличный специалист, – сказала она. Я поднял руку и загородил глаза предплечьем.

– В самом деле?

– Ты создал этот фермановской ролик, не так ли? – Новый шорох. Я не мог понять, что она делает. – И еще я слышала, что ты курируешь контракт с музыкальной группой. А ведь до недавних пор это делали только «старики».

– Ты, кажется, наслышана обо мне, – сказал я, придавая голосу вопросительные интонации.

– Ну, ты – не основная ее тема, – уверила меня Моллен. – Хотя, несомненно, находишься в первой десятке.

Мы помолчали.

– Что касается группы… что ж, у меня не было выбора.

– А что за группа?

Я уже почти смирился с тем, что эти ребята будут преследовать меня до конца моей карьеры в Пембрук-Холле.

– «С-П-Б».

– Кто это?

Я поднял голову и уставился на Моллен.

– Шутишь. Ты что, их не знаешь? Моллен покачала головой.

– Ну… – Когда я взялся за ролик, то велел Дансигер произвести исследование их дискографии. Так что теперь легко выдал необходимую информацию. – «Старые песни Битлз», – объяснил я. – Леннон, Зак Старк, некто по имени Маккартни и еще один парень, Джордж Харрисон. Они выпустили несколько хитов в начале века. Например «Эй, Джон» и «Детка, детка, детка, детка».

Моллен пожала плечами.

– Я не разбираюсь в таких вещах.

– Поверь мне, – сказал я. – Я тоже не фанат «С-П-Б». Моллен рассмеялась. Кажется, еще остались в нашем

мире люди, для которых подобная шутка будет новой.

– Лично я полагаю, что Дьяволы Фермана – ролик для «Мира Нанотехнологий» – венец моего творения. Эта кампания обеспечит мне…

– Обеспечит тебе что?

Я похолодел. Я намеревался сказать: «Обеспечит мне популярность, поскольку „Рекламный век“ желает взять у меня интервью». Но моя популярность еще под большим вопросом. Интервью-то пока не состоялось. И не состоится, если я останусь здесь и буду дальше трепаться с Моллен. «Старики» впадут в ярость, и я смогу лишь помахать ручкой дому в Принстоне…

– Проблема, – сказал я. – Мне нужно уйти.

Я откинул одеяло и встал. Тысячи раскаленных игл вонзились мне в мозг, и я упал на кровать, словно привязанный к ней невидимыми нитями.

– Так. Для этого придется постараться.

– Важные дела на работе, а? – спросила Моллен.

– Да, – просипел я, прижимая ладони к глазам.

– Ну, тогда, – сказала она беспечно, – тебе, наверное, понадобится вот это. – Моллен наклонилась, взяла что-то лежащее на стуле и швырнула мне на колени. Я опустил глаза. Передо мной лежала моя одежда. – Знаешь, ей потребуется «Наноклин». Много-много «Наноклина»…

Не знаю, как мне удалось не сгореть от стыда. Возможно, я был слишком слаб, боль притупила все прочие чувства, и я оказался не в состоянии остро реагировать на внешние раздражители. Так или иначе я оделся, а потом прошел в ванную и ополоснул лицо ледяной водой. Хонникер оставила на раковине стакан воды; к нему прилагалось немного аспирина и витаминов, и еще пара таблеток, которые я не опознал. Впрочем, я не сомневался, что все это предназначено для меня, и я заглотал их, не задумываясь. Здесь же я обнаружил тюбик мужского бритвенного крема. Хонникер оказалась очень предусмотрительна.

Через некоторое время я вышел из ванной в гостиную. Хонникер и Моллен делили одну из этих многоярусных квартир, где все комнаты будто нанизаны на одну вертикальную линию. Гостиная располагалась прямо над кухней, и Моллен занималась уборкой.

– Итак, Боддеккер, – сказала она, – ты готов рискнуть, а? Выйти в свет в таком вот виде?

Я кивнул.

– Как ты и сказала: важные дела на работе.

– А что, разве тебя не каждый день преследуют важные дела?

Я пожал плечами. Моллен подошла к дивану и начала прибирать его; простыня, несколько одеял, подушки, комфортер… Она аккуратно свернула все и уложила на кофейный столик.

– Надеюсь, я не причинил тебе неудобств, – сказал я, оглядываясь по сторонам, дабы убедиться, что ничего не забыл.

Моллен помедлила несколько секунд, посмотрела на меня и пожала плечами.

– Нет, – ответила она после паузы.

– Мы все ищем оптимальное место для жизни, – произнес я.

– Мне подходит любое. – Она собрала постельное белье и понесла его в спальню.

– Ну что же, – проговорил я, чуть громче обычного, чтобы она могла меня услышать. – Спасибо за помощь. Был рад познакомиться, Моллен. – Она вернулась в комнату, и я понизил голос. – Может, мы встретимся при более удачных обстоятельствах? Может, я буду в лучшей форме?

Она издала еще один смешок – на этот раз более дружелюбный. А потом пожала мне руку.

– Ладно, Боддеккер. Ловлю тебя на слове.

Моллен еще раз смерила меня взглядом, словно желая что-то сказать, но никак не отваживаясь. Затем вынула руку из-за спины и предъявила мне крошечный чип, который легко помещался в ее ладони.

– Взгляни-ка сюда. – Она поколебалась. – Ты только не подумай, что я пытаюсь воспользоваться ситуацией. Просто это важно для меня, и я думаю, ты мог бы помочь. Это последние работы ARF. Пока еще не изданные. Они вроде как… в сыром виде.

Я кивнул.

– И ты полагаешь, что я сумею поспособствовать изданию?

– Вроде того.

Я засунул чип в карман.

– Сделаю что смогу. Это срочно?

– Нет, – сказала она, – вовсе нет.

Я мог бы поспорить, что – да, но Моллен не желала быть навязчивой.

– Попытаюсь просмотреть в кратчайшие сроки.

– Спасибо…

Выйдя наружу, я потратил несколько секунд, чтобы сориентироваться. Определив направление, я выбрал кратчайшую дорогу к Пембрук-Холлу и оказался там в самом начале одиннадцатого. А затем мне пришлось объяснять доброй полудюжине людей, с какой стати я оказался на работе, хотя сегодня меня никто не ждет… Да, Хонникер постаралась на совесть.

В конце концов я добрался до своего кабинета. Вытащив из кармана чип Моллен, я засунул его в свой компьютер и вывел документы на экран. Засветилась картинка, из динамиков послышались голоса…

– …Мистер Боддеккер?

– Да, феррет?

– У вас дома – огромное количество электронного оборудования?

Я вперил взгляд в монитор.

– Вообще-то да, но… как ты узнал?

Феррет не ответил на мой вопрос. Вместо этого сказал:

– И будет крайне обидно, если все оно разом испортится, не так ли? Вдумайтесь: один-единственный террористический акт с использованием электромагнитного излучателя – и всей вашей технике крышка. Этого можно избежать, если…

Я закатил глаза и воззвал к своему настоящему феррету.

– Да, кстати, ваша ферретовская программа заблокирована. И документы ARF тоже заблокированы. Вся ваша система будет уничтожена. К счастью для вас, «Обоюдный Цинциннати» сумеет…

– Феррет! – завопил я.

– Ваша страховка станет залогом вашей безопасности! Это правда, мистер Боддеккер! Пусть бомба террориста уничтожит всю вашу драгоценную собственность, «Обоюдный Цинциннати» покроет все!

Я ринулся к терминалу и нажал несколько клавиш. Никакого результата.

– Наш компания – прямо здесь, на Манхэттене – предоставляет самое быстрое обслуживание. Так зачем тянуть?

Введите ваш личный код прямо сейчас и спите спокойно, потому что о вас позаботится…

Из динамиков послышался вскрик, похожий на звук крушения базы данных. Я невольно спросил себя – не повинен ли в этом очередной террорист с электромагнитной бомбой. И даже инстинктивно взглянул в окно, чтобы проверить свою версию.

Секундой позже послышался голос феррета:

– Я очень сожалею, мистер Боддеккер. Не волнуйтесь: я изничтожил эту штуковину.

Я поспешно отвернулся от окна.

– Это действительно ты, феррет?

– Без всяких сомнений. Прошу меня простить. Эта штука проскользнула как стандартная подпрограмма. Я засек ее, когда она переписывала мои директивные коды, но она заставила меня проверить систему подачи воздуха на шестьдесят первом этаже. Я должен был закончить диагностику, чтобы иметь возможность выйти из программы, а потом тестер окружающей среды не пожелал меня выпускать. Проклятые вирусы никак не…

– Это все, что ты можешь сообщить, феррет? – нетерпеливо спросил я.

– Да, сэр. – Он вздохнул. – О нет! Здесь репортер из «Рекламного века», и он хочет поговорить с вами. Впустить его?

– Да, пожалуйста.

В интервью не оказалось ничего удивительного или неожиданного. Все так, как я и предполагал. Даже то, что журналист использовал одну из этих убогих голограмм, которые вечно искажаются, попадая на экран к читателю. Он закидал меня кучей острых и язвительных вопросов, после чего я долго разглагольствовал о своих чувствах по отношению к работе, о наградах, которые мне довелось получить, а также о достоинствах и недостатках рекламного бизнеса в целом. Затем репортер ловко подвел все это к кампании Дьяволов Фермана – и здесь мне пришлось поправить его, указав на то, что вообще-то это кампания «Мира Нанотехнологий». Закончил же я тем, что слоган, персонаж или же песенка не могут популяризироваться, пока они не привязаны к очередному рекламному ролику.

Наконец все завершилось. Я пожал репортеру руку и проводил его до лифта. Когда я шагал обратно к своему кабинету, меня изловили члены моей команды, и я поклялся, что во время интервью упомянул их всех поименно. А будут ли они включены в публикацию, зависит исключительно от каприза редактора. Все захихикали и вернулись к делам.

В кабинете я уселся за стол. Болезненное состояние снова овладело мной. Комната перед глазами дрожала и расплывалась. Я поставил локти на стол, закрыв лицо ладонями и пытаясь справиться с этим ощущением.

– Так, так. Кажется, я наблюдаю типичный пример мазохизма.

Мне не нужно было поднимать голову, чтобы опознать этот голос. Хонникер.

– Не могу выразить словами, – отозвался я, – как мне досадно, что ты наблюдаешь меня в таком состоянии.

– Уязвленное самолюбие? – Я мог легко представить выражение ее лица: легкая улыбка, ни единого намека на обиду или насмешку. Она и впрямь хотела знать, как я себя чувствую.

– Нет, – сказал я и, невзирая на боль, покачал головой. – Будучи мужчиной, я стараюсь выглядеть как можно лучше в те моменты, когда ты рядом. А вот мое текущее состояние – полная противоположность желаемому образу.

Хонникер мелодично рассмеялась.

– Это и есть уязвленное самолюбие.

– Если ты так говоришь. В любом случае я выгляжу омерзительно. Могу только воображать, на что я походил прошлым вечером. Прежде чем ты отвезла меня к себе домой.

– Ты не хотел, чтобы я это делала?

– Не в подобных обстоятельствах. У нас все равно ничего бы не вышло – учитывая присутствие Моллен.

Я услышал, как Хонникер хмыкнула.

– И это заставляет меня задать вопрос недели. Может, даже месяца.

– А именно?

– Дверь закрыта?

– М-да. Не хотелось бы мне услышать твой вопрос года. – Ее шаги прошелестели по ковру, и дверь захлопнулась.

– Думаю, теперь нас никто не подслушает. Итак, что происходит между нами?

Тишина.

Я заставил себя поднять голову и открыл глаза. Все как в тумане. Я попытался сфокусировать взгляд.

– Я хочу сказать, мы… ну… у нас сложились определенные отношения, по большей части платонические. И это очень мило с твоей стороны – отвезти меня к себе домой… Но я не могу забыть… ну… то, что произошло в День Канталупы. Думаю, мне оказалось бы гораздо проще жить, если бы я знал – что это означало?

Образ Хонникер по-прежнему затягивал туман, и все же я видел ее лицо и не могу сказать, что она выглядела растерянной.

– Послушай, я знаю, что начинаю говорить, как Бэйнбридж…

– А ты сам-то, – сказала Хонникер, – чего хочешь от наших с тобой отношений?

– А чего хочешь ты?

– Ты первый.

– Ты знаешь мой ответ. Отчасти здесь дело в моих гормонах… – «И твоих феромонах», захотелось прибавить мне. Только я понимал, что для этого еще не время. – Помимо основной части, мне бы хотелось человеческих отношений. Ты зачаровываешь меня.

Она с улыбкой приняла комплимент и кивнула.

– Что там насчет основной части?

– Давай не будем обсуждать две темы одновременно. Я еще пытаюсь понять, что означал День Канталупы.

– Ладно, – сказала Хонникер, – что собираешься делать дальше?

– Поехать домой и отдаться во власть своей болезни. – Я спрятал лицо в ладонях.

– Понятно, – сказала она. – Я тоже намеревалась сбежать из агентства. Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал, если можешь. Ну как?

– Смотря что. Я чувствую себя развалиной.

– Это будет не очень сложно. Я хочу, чтобы ты куда-нибудь меня отвез.

– Куда?

– На твой вкус. Отвези меня в такое место, которое отражало бы твою истинную сущность, Боддеккер. Я хочу побольше узнать о тебе.

– Прямо сейчас?

– Совершенно верно.

Я поднял голову и мутным взором уставился в пространство.

– А могу ли я ожидать того же самого от тебя?

– Когда-нибудь – обязательно. И учти: никаких приключений, кроме как по обоюдному согласию.

– День Канталупы был обоюдным согласием? Хонникер рассмеялась, показав великолепные белоснежные зубы.

– В День Канталупы ты стал моим.

– Я стал твоим? Это что-то новенькое. – В голове по-прежнему клубился туман. Я неловко поднялся на ноги и задвинул стул.

– Ты готов идти?

– Десять минут – чтобы прибраться на столе.

– Встречаемся у лифта.

Минуло двадцать минут, прежде чем я оказался на месте. Впрочем, так всегда бывает, когда очень спешишь. Дансигер в свое время вывела теорию, что в те моменты, когда человек спешит, он испускает определенные феромоны, оказывающие влияние на окружающих. Это одна из тех вещей, о которых все говорят, но никто не проверял ее истинность. Увы! Я полагаю, что множество гениальных открытий так и не сделали, поскольку люди поленились проверить свои предположения.

Возможно, что-то верное заключалось и в этой феромонной теории, поскольку, как бы поздно я ни пришел, Хонникер опоздала еще больше. Я отвез ее на Центральный вокзал, где мы безуспешно попытались сесть в поезд, а в итоге воспользовались старым добрым цеппелином «Остров Баффин», который в полдень летел в Принстон.

Я ничего не сказал ей, пока мы находились в воздухе. Не стал я разглашать информацию и на станции в Принстоне, где нанял коляску и приказал отвезти нас в старый район. Осознав, что мы приближаемся к дому, я повернулся к Хонникер:

– Как и все прочие, я стремлюсь к уюту. И сейчас ты увидишь, ради чего я старался все последние месяцы.

Коляска завернула за угол; инерция кинула нас друг на друга.

– Третий дом слева, – сказал я, глядя в лучистые глаза Хонникер.

Ее губы изогнулись в улыбку.

– Боддеккер! О, Боддеккер, это чудесно! Ты никогда не говорил мне, что у тебя есть семья.

Я не успел ответить. Внезапно к горлу подкатил ком, и сердце бешено застучало о ребра. Часть моей «семьи» располагалась во дворе моего принстонского дома. Многочисленные «племянники» и «племянницы» бегали между валунами, играя в войну или баюкая своих «чуть живых» кукол. Мальчишки и девчонки размахивали разрекламированным «Мак-Маоном, Тейтом и Стивенсом» игрушечным оружием: «Точная копия стандартной автоматической винтовки! Оружие, которое выиграло Норвежскую войну!» Горячая битва то и дело перебивалась диспутами о том, кого убили первым, и женская часть войск оглашала двор возмущенными воплями, готовясь вцепиться друг другу в волосы.

– Мне остановиться здесь, сэр? – фыркнул водитель коляски.

Я попытался ответить, хотя слова застряли у меня в горле. Глаза наполнились слезами. Мой собственный жилищный агент предал меня. Какого черта Джен мне не позвонила?

– Боддеккер?

Я мотнул головой и махнул водителю, приказывая продолжать движение. Потом откинулся на сиденье, отвернувшись от Дома, от Хонникер и от всего белого света.

– Боддеккер, что случилось? Ты не хочешь познакомить меня со своей семьей?

Дрожа, я прошептал:

– Это не моя семья.

Хонникер положила одну руку мне на плечо, а другой мягко провела по волосам.

– Они – не твоя семья, но мы с тобой проделали весь этот долгий путь, чтобы увидеть их?

Ее пальцы сжались у меня на плече, и я потерял контроль над собой: из моей груди вырвалось сдавленное рыдание.

– Нет, – проговорила она. – Это не семья. Вместе с тем здесь есть что-то, что ты не мог показать мне в ином месте. Что-то особенное. Уникальное… Дом. Ты хотел показать мне дом.

Я не ответил.

– Это был дом, да? Его выставили на продажу и… Мне ведь не нужно говорить очевидное? Я знаю, что этот дом значил для тебя, Боддеккер. Возможность вырваться из Нью-Йорка, не так ли? Ты выбрал его, и он был особенным. Очень особенным, да? Ради этого ты приехал сюда, Боддеккер… О, мне так жаль! Мне действительно очень жаль.

Ее руки обвились вокруг моей шеи, Хонникер попыталась притянуть меня к себе, но меня оказалось слишком трудно утешить.

– Извините, – проговорил водитель, – я понимаю, что сейчас некстати… И все-таки мне-то что делать? Куда… э… куда мне вас теперь отвезти?

– Назад, – распорядился я.

– Нет, – сказала Хонникер. – Если ты свалился с велосипеда, надо забираться обратно и ехать дальше.

– Что? – переспросил я одновременно с водителем.

– Это препятствие, Боддеккер. Небольшое и раздражающее. Именно такие вещи делают жизнь невыносимой для большинства людей. Только ты – не большинство, Боддеккер. Нет? Конечно же, нет. Ведь ты – творец Дьяволов Фермана.

– Дьяволов Фермана? – Лицо водителя просияло. – Эй! – Он поднял вверх большие пальцы. – Я управился. – Коляска вильнула, и водитель поспешно схватился за руль.

Я взял себя в руки. Повернувшись к Хонникер, я глянул ей в глаза.

– Я хочу уехать.

– Отлично. Итак, все разговоры о велосипедах прошли впустую? Или все-таки мы заберемся на них и поедем дальше? И падение нас не остановит. А, Боддеккер?

– Я понял метафору, – сказал я, – но пойми и ты. У меня нет ни времени, ни средств искать нового жилищного агента. Да, это препятствие, хотя и не конец света. Я найду место…

И в этот момент я в полной мере осознал, о чем именно говорила Хонникер. Водитель коляски подвез нас прямо к дому, где война во дворе уже окончилась, и ее бывшие участники теперь пытались решить, какой картридж «Чуть живой куклы» вставлен ей в спину.

Хонникер и водитель – оба улыбались. Я знал, чего они от меня ждут. Я вылез из коляски и направился к дому.

– Знаю! – сказал один из юных диагностиков. – Это пляска святого Витта!

Я коротко оглянулся назад. Они уже не смотрели на меня. Теперь водитель размахивал руками и что-то показывал Хонникер. Видимо, рассказывал ей о городе.

Что ж, ладно. Выпятив грудь, я подошел к двери и нажал звонок. Через пару секунд мне ответил мужской голос, и я объяснил ему, что заинтересован в покупке дома.

– Да, я понимаю – вы только что сюда переехали… И все же, если вы согласитесь, я перекрою ваши расходы. – И я назвал цену, которая была не так уж мала для меня, но не слишком высока за право владеть этим дом. Сумма впечатлила хозяина.

– Э… Мне надо обсудить это с женой. Ее сейчас нет, поскольку она работает в Нью-Йорке. Как только она появится…

Я пожал хозяину руку, горячо поблагодарил его, оставил номер телефона и с триумфом вернулся обратно к коляске.

– Тогда это какой-то вид медленной токсемии, – говорил один из детей.

– Ну? – спросила Хонникер, хотя я уверен, что она могла прочитать ответ по моему лицу.

– Ничего определенного, – сказал я. – Но, надеюсь, обещанная Левином награда поможет мне решить дело.

Она издала радостный вопль и крепко обняла меня.

– Я знала, что ты это сделаешь!

Коляска тронулась, и мы упали на сиденья. Обнявшись, мы ехали через предместья Принстона.

– Что же, – проговорил я, – теперь твоя очередь.

– Для чего?

– Отвезти меня в место, которое говорит о тебе правду.

– Давай не будем делать два дела одновременно, Боддеккер.

Я рассмеялся.

– Ладно. В таком случае позволь хотя бы… Хонникер покачала головой.

– Давай же, – настаивал я. – Мне не хочется возвращаться в Нью-Йорк.

– Мне тоже, – сказала она. – Тем более я знаю место получше Нью-Йорка.

– И что же лучше Нью-Йорка?

– Принстон.

Я поднял брови.

– Что-то я не поспеваю за твоей мыслью.

– Я собиралась купить тебе ужин. Теперь мне пришло в голову кое-что получше: я намерена снять для нас номер.

Водитель коляски подкатил к стоянке, располагавшейся возле большого круглого отеля.

– Вот здесь, – сказал он.

– А вы сможете подъехать сюда утром? – спросила Хонникер.

– Только позвоните.

Я уже начал рыться в карманах в поисках мочетки, когда водитель замахал руками.

– Рассчитаемся завтра, мистер Боддеккер. Если я расскажу ребятам, что возил создателя Дьяволов Фермана, они подохнут от зависти.

Нас охватило возбуждение – может быть, даже более сильное, чем в День Канталупы. Клерк, записавший наши фамилии, имел все основания принять нас за пару подростков, ищущих место для эротических развлечений.

Мы вошли в лифт и поднялись на свой этаж. Едва я закрыл дверь и набрал код «не беспокоить», Хонникер сказала:

– Это для тебя, Боддеккер. А затем набросилась на меня.

Мы провели в постели часа три, а то и больше, и лишь потом Хонникер заказала обещанный ужин. После еды мы немного поболтали, а потом Хонникер заявила, что хочет пойти и проинспектировать джакузи.

«Это для тебя, Боддеккер».

Ее слова все еще отдавались у меня в ушах, когда мы окончательно забрались в постель. Борясь с дремотой, я натянул одеяло до подбородка и повернулся к Хонникер. Она лежала ко мне спиной, созерцая в окне огни Принстона и далекое мерцание на северо-востоке – отсветы Нью-Йорка. Я положил руку на ее обнаженное бедро.

– Ты в порядке, Боддеккер?

– Я больше беспокоюсь о тебе.

– Со мной все отлично, – сказала она сонно.

– Я не о том…

– И я неплохо зарабатываю, Боддеккер, поэтому наша маленькая эскапада меня не разорит.

– Нет, я не об этом. Мне… – Так, Боддеккер, посмотрим, как ты умеешь управляться со словами. Это тебе не ролики писать – на тему сексуально ориентированных товаров. Давай поглядим, как ты справишься со своими собственными интимными переживаниями.

– Я так и не понял до конца, – проговорил я.

– Что ты не понял?

– Ты была со мной в День Канталупы. И сегодня. Но я так и не понял – что ты чувствуешь ко мне. Ты не…

Я стушевался, коснувшись темы, которую никогда не взялся бы озвучивать иначе, чем в собственных роликах. Хонникер перекатилась на кровати, лицом ко мне.

– Все в порядке. Правда. Ты же не думаешь, что я бы осталась здесь, если б это было не так?

Здесь я не мог ей возразить. Теоретически она в состоянии получить любого мужчину в агентстве, если бы только захотела.

– Конечно, ты так не думаешь, – ответила Хонникер за меня. Потом придвинулась поближе, поцеловала меня в щеку и положила мою руку себе на грудь. – Это для тебя, Боддеккер.

– Спасибо, – прошептал я.

Мои веки начали слипаться. Я попытался сопротивляться, но не сумел. Я вымотался и устал. Мне нужно хоть немного поспать…

Я счастливчик, подумал я, закрывая глаза и касаясь пальцами мягких грудей Хонникер. Я – удачливый, талантливый парень.

Я побил Дьяволов Фермана в их собственной игре. Вместо того чтобы отдаться на их милость, я сделал их пленниками Пембрук-Холла.

Скоро я получу свой дом.

Теперь я – ведущий автор Пембрук-Холла. Через некоторое время название нашей компании может измениться на «Пембрук, Холл, Пэнгборн, Левин, Харрис и Боддеккер».

И я обладаю самой прекрасной женщиной нашей компании. Хонникер из Расчетного отдела.

Наверное, то, что я к ней испытывал, не было любовью.

Но, скажите на милость, кто в наши дни знает, что такое любовь?