Текст книги "Сестра Харуна ар-Рашида"

Автор книги: Джирджи Зейдан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

одного берега к другому тянулись скрепленные между со¬

бой барки, на бортах которых лежали деревянные мостки.

Если требовалось пропустить лодку, цепи, соединявшие

барки, ослаблялись, одна цепь опускалась, и средняя

барка отплывала в сторону, освобождая проход.

По левому берегу тянулись огни города-крепости, со¬

оруженного еще халифом аль-Мансуром. Впереди едва

угадывался силуэт второго моста. По обыкновению, в

столь поздний час он должен был быть закрытым.

–      Ну, пора тебе вылезать! – проговорил кормчий,

отпуская руль.

Категоричность фразы пришлась Абуль Атахии не по

душе. Он хотел было уже сказать, кто он такой – этого

было бы достаточно, чтобы заставить себя уважать,– но

одумался:      не      стоило      рисковать, ночное путешествие

должно было остаться тайной.

Справа проплывал замок Вечности, любимая резиден¬

ция Харуца ар-Рашида. Сводчатые окна замка были осве¬

щены разноцветными фонариками. Огней было так много,

что их таинственные отблески проникали в пышный парк,

окружавший замок. Над Тигром неслись резкие ароматы,

среди которых угадывались запахи ладана, мускуса, цве¬

тущих анемонов и лаванды.

Перестав думать о подозрительных путниках, Абуль

Атахия все свои помыслы устремил на предстоящую

сделку с работорговцем.

– Уж не хотит ли хозяин высадить меня у халиф¬

ского замка? – спросил он, удрученный тем, что остава¬

лась еще верная треть пути.

–      Нет, не хотит,– с усмешкой ответил кормчий,—

я высажу тебя после моста, на западной стороне.

–      Благодарю тебя, хозяин! Совсем спасибо! – отве¬

тил Абуль Атахия, продолжая мистификацию.

Когда лодка причалила, он поправил съехавшую на¬

бок чалму, туже затянул пояс, завернулся в абу, поблаго¬

дарил кормчего и сошел на берег.

Глава II

ГОРОД МИРА

Во времена первых халифов столицей исламского мира

был город Ясриб, где по преданию находится могила Му¬

хаммеда, посланника аллаха. Когда власть в халифате пе¬

решла к династии Омейядов, центром государства, под¬

чиняясь воле новых правителей, стал Дамаск. Шли годы.

Утвердившиеся во главе халифата Аббасиды, которых

усердно поддерживали персы, на всякий случай перебра¬

лись поближе к персидской границе, поначалу в Куфу,

знаменитую своими торговыми связями, а потом на бе¬

рега Евфрата, в город аль-Анбар, где и умер первый аб-

басидский халиф Абу аль-Аббас, по прозвищу ас-Саффах.

После Абу аль-Аббаса халифом стал его брат аль-

Мансур, который первым делом жестоко расправился

с оппозиционно настроенными шиитами, опасаясь, как

утверждают летописцы, того, что пользовавшийся боль¬

шой популярностью вождь повстанцев Абу Муслим аль-

Хорасани сам расправится с эмиром правоверных, благо

под знаменами недовольных собралось порядочное вой¬

ско. Халиф умертвил презренного, а затем покарал его

сторонников, дабы они не попытались отомстить за смерть

своего предводителя. И все же наиболее рьяные последо¬

ватели злополучного Абу Муслима аль-Хорасани едва не

убили эмира правоверных, на защиту которого столь во¬

время встал достойный Маан ибн Заида. Перепуганный

халиф повсюду видел предательство и спешно принимал

всяческие меры предосторожности.

Тогда-то на живописном берегу Тигра был заложен го¬

род-крепость, имевший в плане вид круга и первоначаль¬

но названный в честь основателя Столицей аль-Мансура.

В центре нового города возвели пышный Золотой дворец,

где поселился халиф со своей семьей; вокруг, строго симме¬

трично, построили здания меджлисов, управлений, дива¬

нов, дворцы поменьше для визирей, эмиров и прочей при¬

дворной знати, открыли благоустроенные рынки. Столица

аль-Мансура была окруячена тремя валами, на которых

возвышались толстые крепостные стены с башнями. С на¬

ружной стороны стен располагались укрепления. Валы

были разделены широкими, гладко укатанными канавами,

по дну которых можно было свободно передвигаться.

Последний, третий вал опоясывался глубоким рвом,

наполненным водой. Четверо крепостных ворот были рас¬

положены по окружности друг против друга. В зависимо¬

сти от того, куда вели выходившие из них дороги, они на¬

зывались Басрские, Куфские, Сирийские и Хорасанские.

От ворот к центру города-крепости тянулись сходившиеся

на площади перед халифским дворцом прямые улицы.

Аль-Мансур проживал в Золотом дворце до тех пор,

пока положение его не упрочилось, и лишь тогда стал на¬

езжать в замок, построенный к тому времени неподалеку

от Хорасанского тракта на самом берегу Тигра и получив¬

ший название замка Вечности. Обе эти резиденции попе¬

ременно принимали аббасидских халифов вплоть до Ха¬

руна ар-Рашида, который окончательно поселился за пре¬

делами крепостных стен.

Население столицы при аль-Мансуре быстро увеличи¬

валось. Места внутри города-крепости стало не хватать.

Под новое строительство была отведена прилегавшая к кре¬

постным стенам с востока незаселенная ар-Русафа. Там

воздвигли мечеть и дворец, после чего халиф согласился на

то, чтобы его сын аль-Махди вернулся со своим войском

из Хорасана, где долгое время пребывал в полуизгнании.

Возможно, этот вилайет был выбран потому, что в неАм

заканчивался Хорасанский тракт и войско не нужно

было – упаси аллах! – пропускать через город-крепость.

Земли ар-Русафы были поделены на участки и предостав¬

лены воинам для возведения жилищ. Так возникло еще

одно предместье – военный лагерь аль-Махди. Оно по¬

степенно расширялось на юг и север, где образовались

крупные кварталы аль-Мухаррем и аш-Шемассийя.

Последующие халифы продолжали строительные ра¬

боты. На обоих берегах Тигра были возведены великолеп¬

ные дворцы: Зубейды – на западном, Джаафара ибн Яхьи

аль-Бармеки и Мухаммеда аль-Амина – на восточном.

В аль-Кархе поселились чужеземцы, занимавшиеся опто¬

вой тоговлей, преимущественно персы. Жителями вытя¬

нувшейся на север аль-Харбийи в большинстве своем

стали приезжие арабы. Тогда-то город и был переимено¬

ван в Багдад, или, как его прозвали в народе, город Мира.

В благословенную эпоху Харуна ар-Рашида столица

халифата делилась Тигром на восточную и западную

части, между которыми были перекинуты три моста. Сред¬

ний из них, самый крупный, называвшийся Багдад¬

ским, соединял город-крепость с разросшейся на восток

ар-Русафой. Границы предместий и кварталов определя¬

лись каналами, которые подводили воду из Тигра и Евфра¬

та, а также протоками и рукавами обеих рек. Наиболее

крупными были канал аль-Фадля и канал Джаафара.

Добротные дома горожан утопали в садах и парках. Сво¬

бодное коренное население жило в достатке. Предвкушая

надежные заработки, прибыль и подарки, в город Мира

стекались арабы, хазары, курды, армяне, каймаки, ми-

дийцы, византийцы, грузины, жители Индии, Китая,

Эфиопии и других стран азиатского и черного континен¬

тов, люди различных вероисповеданий, сект и религиозных

общин, ремесленники, водоносы, купцы, кожевники, ба¬

рышники, воры, работорговцы, золотых дел мастера, поэты,

музыканты, ученые, певцы, рассказчики хадисов. Были

среди них свободные люди, вольноотпущенники, рабы

мужского и женского пола. Жизнь в столице халифата

бурлила; здесь продавали, покупали, обманывали, строили

козни, затевали интриги, льстили власть и деньги имущим,

а те, не жалея легко достававшихся богатств, разбрасы¬

вали дары, оцениваемые в сотни, а то и во многие тысячи

дирхемов. И не было в том ничего удивительного: потоки

золота и серебра не переставали течь в государственную

казну и карманы знатных багдадцев. Простому люду до¬

ставалась лишь крохотная часть богатейшего улова воен¬

ных трофеев и налогов, но и этого было достаточно для

удовлетворения насущных потребностей населения.

Глава III

АБУЛЬ АТАХИЯ

Абуль Атахия родился в маленьком селении на севере

страны и юные годы прожил в крайней бедности. С дет¬

ства пришлось ему зарабатывать себе на пропитание. Он

промышлял гончарным ремеслом, укладывал готовые кув¬

шины в плетеную корзину и на собственных плечах отно¬

сил их на рынок в Куфу. Но душа мальчика тянулась

к поэзии. Даже перемешивая глину, он подбирал рифмы

и складывал строки. Сколько детских, еще несовершен¬

ных касыд прослушали бесчувственные кувшины!

Однажды Абуль Атахия продал гончарный станок,

сбыл последнюю партию залежавшегося товара и отпра¬

вился в Багдад искать счастья.

В те далёкие годы поэты были в большом фаворе.

Неиссякаемая кормушка эмира правоверных была для них

широко раскрыта. Перед халифским дворцом нередко про¬

водились поэтические турниры, на которых любой участ¬

ник мог воспеть красавицу, прославить в стихах прави¬

теля, поведать о своих чувствах и переживаниях.

Когда очередное состязание близилось к концу, пред

светлыми очами эмира правоверных аль-Махди, ставшего

халифом после аль-Мансура, предстал никому не извест¬

ный сельский подросток. Сначала тихо, потом громче и

громче зазвучали стихи удивительной красоты и силы.

Аль-Махди был так очарован поэтическим дарованием

юного стихотворца, который превзошел маститых поэтов,

что приблизил его к себе. Гончара осыпали милостями и

подарками, стали приглашать на халифские меджлисы,

выезды, развлечения, охоту.

При преемнике аль-Махди халифе аль-Хади Абуль

Атахия возвысился еще более и настолько привязался к

новому правителю, что, когда тот неожиданно умер, дал

зарок больше никогда не писать стихов.

Эмиром правоверных стал Харун ар-Рашид. Во время

празднества, сопровождавшего церемонию его восшествия

на престол, халиф потребовал к себе прославленного поэта

и по этому торжественному случаю повелел сложить хва¬

лебную касыду.

Абуль Атахия не сочинил ни строчки. Разгневанный

эмир правоверных приказал бросить его в темницу. Поэт

был заключен в камеру размером пять на пять шибров,

где нельзя было ни сидеть, вытянув ноги, ни лежать. За¬

мурованный в каменной нише, он отказался от данного

зарока и сочинил знаменитую касыду, в которой жаловал¬

ся на свою несчастную долю. Касыда попала к придворно¬

му певцу Ибрагиму аль-Мосули, и тот, выбрав момент,

рискнул исполнить ее в присутствии халифа. Прослушав

звучные строфы и получив истинное наслаждение, Харун

ар-Рашид простил опального стихотворца и наградил его

пятьюдесятью тысячами дирхемов. С тех пор эмир право¬

верных расставался с Абуль Атахией только во время па¬

ломничества в Мекку. Поэту было установлено большое

годичное жалованье, которое сполна выплачивалось звон¬

кой монетой. Богатство его росло не по дням, а по ча¬

сам. Умело пользуясь высоким положением, бывший гон¬

чар со всех сторон принимал подарки и подношения.

Несмотря на поэтическую натуру, он был скупым й

жадным человеком, безграничным стяжателем и перво¬

классным мошенником, за дирхемы способным на риско¬

ванную проделку, а за динары – на любую авантюру.

Когда в сто восемьдесят седьмом году хиджры Харун ар-

Рашид заранее назначил первым престолонаследником

своего сына Мухаммеда аль-Амина, придворный поэт не

преминул воспользоваться удобным случаем и получил

богатейшие дары как от самого эмира правоверных, так

и от его жены Зубейды и наследного принца.

Аль-Амину шел тогда восемнадцатый год. Не по воз¬

расту развращенный, успевший пресытиться жизнью

юноша не знал цену деньгам и был расточителен сверх

меры. Едва ли не с детских лет пристрастившись к удо¬

вольствиям, он окружил себя певцами, поэтами, евнухами,

испорченными мальчиками и молодыми рабынями; по-

грязнув в распутстве, он изощрялся в устройстве бесчис¬

ленных пирушек, налево и направо раздавал подарки,

приобретал все новых и новых наложниц.

На меджлисах молодого повесы по преимуществу со¬

бирались бездельники и политиканы. Одним из наиболее

влиятельных лиц был поэт эротического толка, циник

аль-Хасан ибн Гани, по прозвищу Абу Нувас. Но к пар¬

тии аль-Амина примыкали также и проницательные, даль¬

новидные мужи. Они использовали первого престолона¬

следника и его мать как средство политической борьбы и

добивались успехов: будучи любимой женой, Зубейда

имела на Харуна ар-Рашида большое влияние. Абуль

Атахия был у аль-Амина своим человеком.

При Аббасидах угрожающие размеры приняло крово¬

смешение. Насладившись любовью послушных и ласко¬

вых рабынь, халифы, после того как дальнейшее сожи¬

тельство в силу тех или иных причин прекращалось,

отпускали их на волю. Дети вчерашних наложниц поль¬

зовались правами свободных людей.

Зубейда презирала вольноотпущенников; рожденная в

законном браке, она была двоюродной сестрой Харуна

ар-Рашида, и аль-Амин, пожалуй, по праву считался един¬

ственным сыном халифа, родители которого были чисто¬

кровными хашимитами.

Те, кто хотел обратиться к эмиру правоверных с хода¬

тайством или просьбой, – а таких было великое мно¬

жество,– поначалу восхваляли Зубейду, заискивали пе¬

ред первым престолонаследником и на чем свет стоит ру¬

гали его сводного брата аль-Мамуна, мать которого, пер¬

сиянка по происхождению, была вольноотпущенницей.

Аль-Мамун был умней, образованней и талантливей

аль-Амина, но какое это имело значение!

С особым усердием поносил его постоянный участник

меджлисов аль-Амина, изворотливый и льстивый аль-

Фадль ибн ар-Рабиа. Отец Фадля был визирем поочеред¬

но у халифов аль-Мансура и аль-Махди, а посему и сын

рассчитывал на высокое место при дворе. Однако Харун

ар-Рашид решил иначе: приблизил одного из первых

своих сподвижников Яхью ибн Халида аль-Бармеки и

сделал визирем его сына Джаафара. Фадль немедленно

начал изыскивать лучший способ низвергнуть соперника

и счел наиболее целесообразным присоединиться к пар¬

тии аль-Амина, опереться на Зубейду. Расчет был прост:

истая хашимитка ненавидела персов и особенно Бармеки¬

дов, для чего у нее были веские основания – при несо¬

мненном содействии визиря Джаафара Харун ар-Рашид

утвердил вторым престолонаследником халифата своего

побочного сына аль-Мамуна. Подумать только, ведь

еще не так давно мать презренного выскочки была ра¬

быней, прислужницей у любимой жены эмира право¬

верных!

Дожидаясь счастливого поворота судьбы, Фадль ни на

минуту не отходил от аль-Амина. С усердием принялся

он потакать и неожиданно возникшей прихоти престоло¬

наследника приобрести белых рабынь. Ранее, по тради¬

ции, в наложницы брали только азиаток или в крайнем

случае чернокожих женщин. Белые рабыни, возможно,

были не менее искусны в любовных утехах. Нововведе¬

ние сулило придворной знати пиршества и развлечения

и очень пришлось ей по вкусу.

Глава IV

АТБА

Поднявшись на берег, Абуль Атахия быстро зашагал

в северном направлении, пересек Хорасанский тракт, от¬

казался от услуг погонщиков с мулами, поджидавших

пешеходов возле Хорасанских ворот, и свернул на узкую

улицу, которую называли Дорогой к жилищу рабов.

Большинство лавок было заперто, но город еще-бурлил;

вдыхая освежающий вечерний воздух, прохожие не спе¬

шили расходиться по домам, толпились возле мечетей.

Усадьба Фанхаса по своим размерам и пышности на¬

поминала дворец визиря. И неудивительноработорго¬

вец был баснословно богат, его постоянными покупателя¬

ми были халифы, эмиры, высшая придворная знать. Как

только поступала очередная партия молоденьких рабынь

или соблазнительных мальчиков, по Багдаду распростра¬

нялись заманчивые слухи, работорговец засылал наушни¬

ков, и вскоре в Дар ар-Ракик съезжались посредники —

поэты, певцы, фавориты, чтобы посмотреть «товар» и за¬

ключить сделки. Абуль Атахия тоже выполнял подобные

поручения и всякий раз с солидным барышом. Загляды¬

вал он к Фанхасу и по более прибыльным делам.

Сегодня он очень спешил. Несмотря на богатство,

иудей вечерами не наслаждался музыкой и песнями, не

тянулся к выпивкам или любовным утехам. Его преследо¬

вала единственная и неотступная страсть – заполучить

деньги, набить сундуки золотом. Чем безудержнее рас¬

путничали и изощрялись в наслаждениях именитые баг¬

дадцы, тем больше преуспевал работорговец. Обычно на

закате солнца он садился ужинать, а когда мусульмане

отправлялись на вечернюю молитву, шел спать.

«Лишь бы старая иудейская ермолка не уснула, лишь

бы помешала бессонница!» – молил аллаха Абуль Атахия

и, подойдя к Дар ар-Ракику, с превеликой радостью уви¬

дел, что дом работорговца ярко освещен.

–      Здорово мне везет! Отличный признак! – подбод¬

рил он себя, сворачивая на аллею, тянувшуюся к усадь¬

бе, и замедлил шаги.

Впереди, возле ворот, на двух мулах маячили фигу¬

ры людей, что-то державших перед собой.

«Странно, никак еще кто-то держит путь к Фанхасу?

Не по тому же ли дельцу? Ночь – не время для обычных

торговых сделок, – встревожился Абуль Атахия и, ста¬

раясь быть незамеченным, цодкрался поближе, рассмотрел

ездоков и, к удивлению, узнал в них бедуинов с деть¬

ми. – Вот тебе раз! Ладно, хоть никто меня не опередил.

Возможпо, мальчики – рабы, которых привезли на про¬

дажу? – подумал он, прячась за дерево. – Не мешало бы

установить поточнее... Впрочем, это маловероятно: муж¬

чина и женщина не похожи на перекупщиков. Они бе¬

дуины, а вольные жители пустыни не занимаются рабо¬

торговлей. Что все это значит? Надобно дознаться...»

Ездоки подъехали к дому, бедуин соскочил с мула,

взял молоточек, который, как было принято, лежал на

видном месте у входа, и сильно застучал в ворота.

–      Ты думаешь, нас ждут? – спросила его спутница.

–      Ждут,– ответил он нетерпеливо.– Разве не видишь

свет в окнах? На этот раз мы сильно опоздали. Сейиде, на¬

верно, кажется, что она на жаровне с горячими углями.

Манера разговора, произношение ночных путников

даже отдаленно не напоминали гортанную сбивчивую

речь хиджазцев, жителей Мекки или Медины. Так могли

говорить только коренные багдадцы.

В окованных железом воротах открылось смотровое

окошко. Стоя за деревом, Абуль Атахия увидел, как пла¬

мя светильника озарило лицо женщины, которая разгля¬

дывала поздних посетителей. Красивое, продолговатое,

белокожее лицо. Чувственный рот. Изогнутые тонкие

брови. Глаза большие черные, – кажется, будто они

искрятся. Прическа простая: волосы заплетены в косу.

«О, аллах! – вздохнул он, почувствовав, как защемило

в груди. – До чего похожа... Сколько ей лет? Выглядит

молодо... Уж не она ли?!»

Старая рана в сердце поэта, уязвленном когда-то безот¬

ветным чувством, кровоточила до сих пор. Стоило лишь

предположить, что он случайно встретил ту, в которую

был влюблен первый и единственный раз в жизни, как

снова не отпускает знакомая щемящая боль.

–      Наконец-то, Риаш! Слава аллаху! – воскликнула

женщина. – Почему так поздно?

О, этот голос, тембр, интонации!

–      Вопреки нашей воле, – ответил мнимый бедуин, —

спроси у Барры. Пришлось изрядно помучиться. Наш гос¬

подин – да сделает аллах его еще более сильным и могу¬

щественным! – не хотел нас отпускать, продержал до ве¬

чера. Едва упросили. Открывай, Атба, сейида ждет!

«Атба! – Абуль Атахия схватился за грудь. Сердце

его словно куда-то провалилось, потом вздрогнуло и заког

лотилось, что было сил. – Ты? Атба!»

Лет десять тому назад, может быть, даже чуточку

больше, во времена халифа аль-Махди, еще неискушен¬

ный поэт страстно полюбил бледнолицую рабыню и

воспел ее в стихах. Это было воспринято как чудачество —

на белокожих женщип не обращали внимания. Атба дер¬

жалась неприступно, и стихотворец не посмел объяснить¬

ся ей в любви. Видя, что халиф тоже не придает значе¬

ния его страсти, он решил прибегнуть к маленькой хитро¬

сти, которая, к несчастью, оказалась роковой. Как раз

приближался праздник Ноуруз, когда положено препод¬

носить подарки. Абуль Атахия подарил эмиру правовер¬

ных собственноручно сделанную вазу, в глину которой

были замешаны ароматические смолы, – ваза благоухала.

На стенке было написано стихотворение:

Только одно меня в мире влечет,

Все остальное, признаться, не в счет.

Махди великий и мудрый аллах,

Помощи жду я в сердечных делах;

Душу отчаянье мне извело,

Только надежда живет как назло.

Все потому, что на блага земли

Смотрят с презрением очи твои .

Халиф собрался было уже подарить рабыню – стран¬

ные эти поэты, выпрашивают пустяковые дары! – но

Атба, неожиданно вмешавшись в разговор, взмолилась:

–      О эмир правоверных! Будь милостив! Неужели ты

хочешь отдать меня гончару, который, вместо того чтобы

торговать кувшинами, торгует стихами?

Оценив по достоинству острословие и находчивость

рабыни, аль-Махди оставил девушку в покое и запретил

поэту воспевать ее. А для утешения отмерил ему ровно

столько золота, сколько вошло в подаренную вазу. Но

тогда Абуль Атахии, пожалуй, единственный раз в жизни,

не нужно было золота. Атбу он больше так и не видел.

Вскоре аль-Махди умер, рабы попали к разным хозяевам

и следы ее затерялись... А в сердце поэта продолжал тлеть

огонек, зажженный в юности.

Глава V

ДОМ РАБОТОРГОВЦА

Атба отошла от смотрового окошка, отдала распоряже¬

ние, и чернокожий привратник приотворил массивные

ворота.

Первым во двор, держа на руках спящего мальчика,

вошел Риаш. На его плече покоилась детская головка,

тоненькие ручонки обвивали шею. Следом за ним в узком

проеме ворот исчезла Барра, бережно унося второго маль¬

чика. Слабые отблески фонарика, дрожавшего в руке Атбы,

пересекли широкое пустое пространство перед домом и

затерялись во внутреннем дворике.

Снаружи., перед оградой, погонщик повернул мулов и,

ругаясь, погнал их вниз по аллее.

Подслушанный разговор отвлек внимание Абуль Ата-

хии от дела, по которому он пришел. Новая тайна показа¬

лась ему более привлекательной. В ней замешан важный

господин, сейида... Но кто они такие? Вот если бы узнать

да урвать солидный куш!

«Не буду торопиться, теперь это ни к чему, – решил

он, подстегиваемый неотступной жаждой интриг, и остал¬

ся в укрытии. – Прежде всего осторожность! Ага, скрип¬

нул засов, привратник удаляется. Подожду-ка еще. Чтоб

никто не заподозрил, будто... Ничего-то я не видел и ни¬

чего не знаю. Только что приехал. Нужно схитрить. Хит¬

рость поможет выведать тайну!»

Он выждал несколько минут, затем подошел к во¬

ротам.

На стук молоточка из внутреннего дворика отозвался

хрипловатый голос привратника:

–      Кто там еще?!

–      Отворяй, Хайян! – прикрикнул Абуль Атахия и

снова забарабанил в ворота.

–      Иду я, иду! – заторопился негр.

Со скрежетом отворилось смотровое окошко, и блики

света скользнули по черному лицу.

Привратник уставился на поэта и, узнав его, выразил

удивление:

–      Ай, ай, ай! Это ты, мой славный господин! Вот не

думал, никак не думал. Что так поздно? Скоро аллах от¬

считает полночь. Ну погоди, отопру.

Тяжко вздыхая, Абуль Атахия прошел во двор.

–      Ох, и устал я! – простонал он, переводя дыха¬

ние. – Хозяин дома?

–      А где ему быть, мой славный господин? У тебя что

срочное? – поинтересовался привратник. По-арабски он

говорил с трудом, путал «айн», «гайн», «каф» и «кяф».

–      Ночью не ходят в гости, Хайян! По делам, и то

редко когда заглядывают. Небо сегодня словно черный

шелк. Я бы, наверно, не постучал, если б, подъезжая, не

увидел, что дом освещен, как на свадьбе. Уж и вправду

не свадьба ли у вас? – болтал поэт, больше не напоминая

о мнимой усталости. – Я что-то не слыхал, чтобы Фанхас

бодрствовал после ужина. Может, к нему приехал откуда

близкий друг? А? Ну что ты молчишь? Люблю, когда

приезжают друзья! – Он со смешком подтолкнул шагав¬

шего чуть впереди негра.– Выкладывай, что за празд¬

ник-то!

–      Да чтоб их джинны позабирали! Какой там празд¬

ник! Спать не дают, – буркнул привратник и, будто испу¬

гавшись собственных слов, добавил: – Не знаю я ничего.

Непутевая ночка. То одни, то другие. Доложу хозяину.

–      А где он сейчас?

–      У себя.

По длинной галерее, освещенной свечами, они црошли

к лестнице, поднялись наверх. Дом казался вымершим:

ни слуг, ни рабов. Тишина. Приемная комната, куда

обычно поначалу приводят гостей, была погружена в тем¬

ноту. Хайян принес подсвечник, попросил немного подо¬

ждать и отправился за хозяином.

«Вот я и в доме! – удовлетворенно вздохнул Абуль

Атахия. – Запоздалые путники где-то притихли. Не хотят,

чтобы их услышал кто-либо посторонний. Не знают, кто

пришел. Боятся. Но где они? Дом велик. Ради того чтобы

разведать это, стоит задержаться на ночь. А что, если

выйти в коридор и одним глазком заглянуть в соседние

комнаты? Расположение покоев знакомо... А если меня

заметят? Ладно, как-нибудь выкручусь...»

Он взялся за дверную ручку, хотел потянуть ее. Вдруг

глубокую тишину ночи всколыхнул приглушенный сме¬

шок. Тотчас оборвался. И больше ни звука. Но смеялся

мальчик – поэт был готов поклясться в этом – значит,

искать надо было где-то поблизости. Какая удача! Лишь

бы хватило времени...

Неожиданно быстро вернулся Хайян.

–      Чего делать-то, мой господин? Хозяин лег спать.

Будить его?

–      Что ты! Что ты! – замахал руками Абуль Ата¬

хия.– Разве можно беспокоить твоего хозяина! Лучше я

подожду до утра, тогда и побеседуем. А сейчас мне бы

тоже не мешало отдохнуть.– Он потянулся, сладко зев¬

нул и потер глаза.—Аллах повелел спать по ночам.

–      Мой господин ужинал? – осведомился приврат¬

ник.– Может, принести чего?

–      Спасибо, Хайян. Ты, я вижу, человек услужливый,

по я не голоден. Просто устал. Ехал, понимаешь, на ло¬

шади и вконец обессилел. Как назло отпустил погонщика.

Теперь и до дома-то не добраться. Не идти же пешком

такую даль?

–      Если тебе надобно, в нашей конюшие сколько хо¬

чешь мулов, выбирай любого!

–      Зачем же?! – всполошился Абуль Атахия. – Дело

у меня важное, стоит ли уезжать, если оно, с помощью

аллаха, принесет дирхемы.

–      Оставайся ночевать, мой славный господин! – в

свою очередь, воскликнул Хайян, быстро смекнувший, что

хозяин будет недоволен, если отпустить гостя, приехавше¬

го по делу, которое сулит барыш.– Это я к слову. Куда

тебе ехать?

–      Можно бы и остаться, – словно нехотя протянул

Абуль Атахия.– Но разве тут у вас уснешь, когда по

всему дому огни?

–      Потушим, мой господин! – заверил негр.– Сейчас

проведу тебя в комнату, где топчап, и потушим.

–      Далеко ли? – снова встревожился поэт, которому

хотелось остаться по соседству с мнимыми бедуинами.—

Ие лучше ли прилечь здесь? Я человек нетребовательный...

–      Насупротив, через коридор.

–      Ну тогда можно.

–      Оставайся, оставайся! – уговаривал Хайян Абуль

Атахию. Тот, будто против воли, постепенно уступал.

Оба были довольны; негр – потому что надеялся услу¬

жить строгому хозяину, а придворпый поэт рассчитывал

за ночь разгадать тайну и поутру договориться с Фан-

хасом.

Возможность поднять цены на белых рабынь должна

была прийтись работорговцу по душе. Жадный по природа

иудей был вдвойне жаден и охоч до крупной наживы. Ка¬

кие при этом использовались способы, пусть даже пороч¬

ные, но имело значепия. Важен был лишь конечный ре¬

зультат – золотые монеты.

«Пусть другие чуждаются обмана и лжи,– говаривал

он бывало, разоткровенничавшись.– Я не страдаю бо¬

лезнью с преглупым названием «совесть». Смешные лю¬

дишки! Нагородили .всяких дурацких понятий и всеми

силами тянутся к пустякам, превозносят их до небес. Ну

что такое честь, ради которой глупец упускает возмож¬

ность разбогатеть, а то и здоровьем да жизнью жерт¬

вует?! Разве когда-нибудь она накормила голодного, на¬

поила жаждущего, согрела замерзшего? Нет, тысячу раз

нет! Честь – ничтожество, мираж. Золото – вот сила и

власть мира, всемогущий жезл, и тот, кто схватил его, —

халиф, перед которым низко склоняются головы».

–      Так и быть, Хайян, я переночую, чтобы не остав¬

лять твоего хозяина в неведении, и поутру побеседую

с ним,– согласился Абуль Атахия,– Проводи меня, я с

удовольствием лягу отдохнуть.

Последовав за негром, который пошел вперед с под¬

свечником в руке, он пересек коридор, присматриваясь

к дверям (не за этой ли находятся мнимые бедуины?),

и вошел в спальню.

–      Вот топчан для тебя! – осклабился его проводник,

указывая на ложе, покрытое ковром.– Клянусь аллахом,

будет очень удобно.

–      Благодарю тебя, Хайян!

После ухода негра Абуль Атахия снял чалму и абу,

надел ночную шапочку, которая была приготовлена на

ложе, и стал терпеливо ждать. Когда огни на галерее

потухли, он вышел в коридор и, держась за стенку,

осторожно пошел туда, где сквозь щелку пробивалась

узенькая полоска света.

Глава VI

АБУЛЬ АТАХИЯ ПОДСЛУШИВАЕТ

Из-за двери доносился приглушенный говор. Беседо¬

вавшие, видимо, опасались, что их могут подслушать, и го¬

ворили тихо. Слов было не разобрать. Поэт нагнулся и

глянул в щелку.

На невысоком ложе, находившемся посредине богато

убранной комнаты, восседала царственно величавая жен¬

щина. На коленях она держала двух мальчиков, прижав

их к груди. Полные губы ее улыбались, а в уголках глаз,

как крупные жемчужины, сияли слезы. И трудно было

сразу понять, то ли от горя они, то ли от радости.

По внешнему виду женщине можно было дать лет

двадцать пять – тридцать. Абуль Атахии никогда но

доводилось видеть госпожу столь изысканной красоты и

высокого благородства, хотя он насмотрелся на прелест¬

ных наложниц и при дворе эмпра правоверных, и в окру¬

жении наследника престола, и у Джаафара ибн Яхьи, и

у других Бармекидов. Это была женщина особого склада.

Достоинство, с которым она держалась, поражало вся¬

кого. Ее глаза не были огромными – у какой-нибудь ра¬

быни можно было встретить и больше, – но каким бле¬

ском они преисполнялись, когда смотрели вокруг! В них

нельзя было найти и следа истомы, которой отличаются

глаза куртизанок. Взгляд, казалось, проникал в душу, в ее

сокровенные тайны; лгать перед ним было невозможно.

Кожа незнакомки не отличалась белизной, что, пожалуй,

могло бы объяснить многое, а имела цвет слегка подру¬

мяненной пшеничной корочки. Женщина молчала, но

чувство материнской любви, переполнявшее ее в эту ми¬

нуту, отражалось на лице, как в зеркале.

Голова женщины была прикрыта шелковой гранатового

цвета накидкой, украшенной драгоценными камнями н

вышитой золотыми нитками. Волосы красиво уложены,

слегка взбиты и приподняты па макушке. Эту прическу

называли прической Сукейиы, дочери Хусейна, которая

ее придумала. На лоб спускалась тугра.

Абуль Атахия задрожал: тугру носили только предста¬

вительницы династии Аббасидов! Вот она – птица с круп¬

ными изумрудами вместо глаз и рубиновыми крыльями,

а чуть ниже герб династии, инкрустированный бриллиан¬

тами чистейшей воды! Причудливо переливаясь, камни

сверкали так ярко, что казалось, будто комната осве¬

щается не горящими свечами, а благородным блеском

драгоценностей. Подвески в ушах женщины состояли пз

жемчужин размером с голубиное яйцо. Шею украшало

алмазное ожерелье безупречной шлифовки. Одежда была

из дорогого лазурного цвета виссона с пестрыми узорами

по краям.

«Кто она? – едва не вскрикнул Абуль Атахия, вы¬

прямляясь. – Кому принадлежит эта гурия? Да ведь она