Текст книги "Сестра Харуна ар-Рашида"

Автор книги: Джирджи Зейдан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

ДЖИРДЖИ ЗЕЙДАН И ЕГО ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ

Исторический роман Джирджи Зейдана «Сестра Харуна ар-¬

Рашида», написанный в 1906 году, – характерный памятник араб¬

ской литературы просветительской эпохи. На первый взгляд такое

утверждение может показаться странным: для обычных наших

представлений XX век и просветительство – явно «две вещи не¬

совместные». Но это, разумеется, если говорить о Западе. Стоит

обратиться к Востоку – и перед нами предстанет совсем иная

картина.

Средние века – эпоха небывалого расцвета арабской куль¬

туры, материальной и духовной, подарившей миру замечательные

памятники поэзии и прозы, блестящие философские сочинения,

труды в области гуманитарных и точных наук. Европа следует за

Востоком, как послушная ученица; вся античная мудрость прихо¬

дит к ней через арабов, углубленная и обогащенная опытом уче¬

ных Ближнего Востока. Но в период европейского Ренессанса на¬

чинается упадок этой блестящей культуры – культуры изживаю¬

щего себя, но еще долго не умирающего восточного феодализма.

С XVI века арабские страны находятся под властью турец¬

кой империи. Тяжкий экономический и политический гнет ска¬

зался и на духовной жизни: XVI —XVIII века характеризуются

всеми учеными как эпоха культурного застоя, эпоха схоластики

и омертвения арабского художественного и научного творчества.

Однако живые подспудные силы в арабской культуре не уми¬

рали; народ бережно хранил лучшие традиции старинных времен.

И вот в свои права вступает век XIX – век зарождения

империализма, когда особепно обостряется борьба за сферы

влияния, за раздел и передел мира. Арабский Восток втягивается

в водоворот мировой политики. В Египте, Сирии, Ливане – наибо¬

лее развитых арабских странах – идет интенсивный процесс

разложения феодального способа производства, зарождаются эле¬

менты буржуазного уклада. К этим странам направляются инте¬

ресы капиталистов Франции, Англии, Америки. Египетская экс¬

педиция Наполеона Бонапарта (1798—1801) – та традиционная

дата, с которой обычно начинают отсчитывать новое время для

арабского Востока.

Капиталистические державы, разумеется, преследовали на

Востоке только свои колониальные интересы, но их вмешатель¬

ство дало возможность Востоку познакомиться с европейской

культурой и цивилизацией, почувствовать, чего ему недостает,

понять необходимость наверстать упущенное. Эта жажда быстро¬

го движения вперед, вровень с Западом, особенно обострялась

стремлением арабов отстоять свою независимость перед лицом

европейской экспансии.

Так на арабском Востоке начинается культурный подъем:

усваиваются технические достижения Запада, в огромном коли¬

честве переводится научная и художественная литература, вос¬

крешаются старинные культурные традиции, философские идеи

арабского средневековья переплетаются с европейскими учения¬

ми эпохи зарождения капитализма. В этом процессе ломки фео¬

дальной идеологии возникают сложные противоречия, связанные

и с движением за реформу ислама в новом, буржуазном духе,

и с переосмыслением традиций, и с двойственным отношением

к культуре Запада. Ибо тут мы далеко не всегда встречаемся

с органическим ее восприятием: порой эта культура заимствуется

поверхностно и бездумно, а порой встречает глухой протест – и

как вообще нечто новое, феодальному способу мышления проти¬

вопоказанное, и как культура колонизаторов, людей иной религии.

В борьбе этих противоречий на рубеже XIX—XX веков и

создается идеология запоздалого арабского Просвещения – идео¬

логия только еще складывающейся молодой арабской буржуазии.

В этом достаточно расплывчатом учении идеи реформирован¬

ного ислама сочетаются с идеями французских просветителей

XVIII века, вполне соответствующими духу времени, представле¬

ниями о «естественном человеке» и его неотъемлемых правах —

свободе и равенстве, необходимости построения общества на

разумной основе и т. д. Большую роль в арабском Просвещении

играют идеи национального освобождения – и от турецкого гне¬

та и от все усиливающихся притязаний европейских колониза¬

торов. Правда, арабским просветителям почти несвойственны

революционные настроения, они сторонники мирного, просвети¬

тельско-реформистского пути преобразования общества. При

этом идеи просвещения и нравственного воспитания широких

народных масс, как наиболее верного пути к прогрессу, приобре¬

тают особую актуальность в связи с осознанием отсталости Во¬

стока по сравнению с Европой: есть реальный критерий, на

который надо равняться.

Это определяет и новое отношение к художественной лите¬

ратуре, новое представление о ее роли.

Широко развивается публицистика; в поэзии складывается

классическое направление, для которого характерно обращение

к патриотической и гражданской тематике, принципиальный

отказ от прециозного стиля. Черты классицизма (не без влияния

французского) становятся присущими и драматургии.

Возникают новые жанры. Это в первую очередь назидатель¬

но философские повести, насыщенные просветительскими идеями,

имеющие по большей части нарочито условный сюжет. В них

отражаются традиции и средневековых арабских новелл, макам,

и европейской просветительской повести XVIII века. Сочетание

поучительно-познавательного материала с развлекательным мы

встречаем в арабской классической литературе на всем протяже¬

нии ее развития, – достаточно вспомнить такие бессмертные,

получившие мировое распространение памятники, как «Калила

и Димна» или «Мудрость Хикара» а также бесчисленное коли¬

чество популярных антологий. Такая литература была привычна

и любима; именно поэтому и назидательные повести на совре¬

менные темы были с интересом и легко восприняты.

Литературе арабского Просвещения свойственна и склонность

к исторической тематике. Эта склонность объясняется нацио¬

нально-освободительными устремлениями и очень популярной в

те годы идеей возрождения былой славы арабского Востока.

Именно в эту эпоху в арабской литературе возникают истори¬

ческая трагедия и исторический роман.

Естественно, что авторы исторических романов обращались

обычно к наиболее драматическим и героическим моментам араб¬

ской истории. При этом историческим произведениям нередко

придавалась отчетливая дидактическая окраска, в них вклады¬

вались те же просветительские идеи, что мы встречаем и в на¬

зидательно-философских повестях. Исторические события, изла¬

гаемые обычно в строгом соответствии с источниками, вольно

или невольно как бы проецировались в современность, и герои,

вымышленные или реальные, оценивались в духе новой просве¬

тительской идеологии.

Эти произведения были, в частности, хорошо известны в

древнерусской литературе, первое под названием «Стефанит и

Ихнилат», второе – «Повесть об Акире премудром».

Автор «Сестры Харуна ар-Рашида» Джирджи Зейдан (1861—

4914) считается крупнейшим мастером исторического жанра.

Более того – это вообще одна из самых ярких фигур арабского

Просвещения; его называют иногда арабским Ломоносовым, имея

в виду и разносторонность его деятельности и происхождение.

Сын мелкого бейрутского торговца, ученик сапожника, а за¬

тем мальчик в кафе, он много читает, упорно учится по вечерам

и двадцати лет от роду поступает на медицинский факультет Аме¬

риканского университета в Бейруте. Исключенный через два года

за участие в студенческой забастовке, он уезжает в Каир, начина¬

ет сотрудничать в газетах и журналах, работает переводчиком,

учителем, сам много занимается языками. В 886 году он выпу¬

скает свой первый научный труд «Арабский язык и философия

языка», представляющий несколько наивную попытку применить к

изучению арабского языка принципы сравнительного языкознания.

Зейдан очень рано ставит своей целью «верное служение на¬

ции и направление ее по правильному пути» и четко определяет

–конкретный способ этого служения – литературно-просветитель¬

скую деятельность. В конце 80-х и в 90-х годах одно за другим

появляются его разнообразные по тематике исторические сочи¬

нения: «Новая история Египта», «Общая история масонства»,

«Всеобщая история», «История Греции и Рима», «История Ан¬

глии» и др. За ними следуют труды по истории арабского языка,

генеалогии древних арабов, физиономике, книга о диковинках при¬

роды, биографии знаменитых людей Востока и т. д. Из всех его

научных трудов особенно выделяются пятитомная «История му¬

сульманской цивилизации» (1902—1905) и четырехтомная «История

арабской литературы» (1911 – 1914), основанные на сочинениях ев¬

ропейских востоковедов и в то же время вводящие в науку новый

материал, почерпнутый из арабских рукописных источников; В этих

трудах Зейданом впервые в арабской науке были применены ев¬

ропейские научные методы для изучения истории и истории лите¬

ратуры. И при этом все книги его написаны просто, носят попу¬

лярный характер, рассчитаны на широкого читателя.

Зейдан не бросает и журналистику: с 1892 года он издает

журнал «Алъ-Хиляль» («Полумесяц»), который выходит в Каире

до сих пор и остается весьма популярным. В «Аль-Хиляле» он

печатал много своих собственных статей нравоучительного

1 О нем и об арабском историческом романе вообще см.:

И. Ю. К р а ч к о в с к и й, Исторический роман в современной

арабской литературе. – Избранные сочинения, т. III, изд-во АН

СССР, М. – Л. 1956, стр. 19—46; Э. Г. А р а с л ы, Джирджи Зейдан

и арабский исторический роман, изд-во «Наука,» М. 1967.

характера, считая, что все политические и социальные ре-.,

формы должны начинаться с нравственных и что в повышении

уровня общественной нравственности – корень прогресса. В ка¬

честве приложений к журналу подписчики получали научные,

труды Зейдана и его романы (которые иногда печатались не

сразу отдельными книжками, а из номера в номер).

Работоспособность Зейдана была поистине колоссальной: по¬

мимо всех упомянутых научно-популярных трудов, публицисти¬

ческих статей, работы по редактированию журнала, он написал

за последние двадцать три года своей жизни двадцать два ро¬

мана – один на семейные темы, а остальные на исторические.

Это целая серия романов, охватывающая события от зарождения

ислама до самых недавних лет.

Его романы, как типичные произведения просветительской

эпохи, служат л умственному и нравственному воспитанию чита¬

телей: они содержат большое количество исторических сведений,

в которых автор стремится быть максимально достоверным и

беспристрастным, и имеют явную назидательную направленность.

Благодаря простоте языка романы Зейдана доступны самому,

неискушенному читателю; занимательность сюжета и интриги

(традиционное соединение дидактики с развлечением) делает их

увлекательным чтением. В этих романах не следует искать глу¬

боких реалистических образов, тонкости психологического анализа;,

на первом месте для Зейдана история и нравоучение, а не внут¬

ренний мир героев, которые иногда могут показаться несколько

прямолинейными и схематичными иллюстрациями тех или иных

нравственных принципов, а сюжет – достаточно условным. Когда,

мы читаем Зейдана и его современников, всегда нужно делать

поправку на особенности литературного развития на арабском Во¬

стоке, учитывать, что здесь на рубеже XIX—XX веков мы имеем

дело с литературой докритического реализма, даже с дороманти-

ческой. Эти произведения вернее всего было бы сопоставлять с

европейской назидательной и сентиментальной повестью XVIII века.

В самой манере повествования, в сюжетных мотивах Зейдан

использует традиции арабской народной повествовательной лите¬

ратуры (описания героических битв, мотивы чудесного избавле¬

ния от опасности, переодевания, узнавания, вмешательство «под

занавес» халифа или султана и др.). В то же время, как отмечают

исследователи, писатель испытывает несомненное влияние евро-»

пейского исторического романа, в частности – Вальтера Скотта.

Это влияние проявляется главным образом во внешнем построе¬

нии сюжста (введение вымышленных персонажей в качестве глав¬

ных героев, связь любовной интриги с историческими событиями и

т. п.) Отношение же к историческому материалу у Зейдана иное:

его интересует не романтическая экзотика прошлого, не «верное

изображение человеческого духа», как определял В. Г. Белинский

истинную задачу истории и исторического романа; его цель —

обогатить читателей разнообразными знаниями в доступной фор¬

ме, ознакомить их с конкретными и назидательными историческими

фактами. Отсюда такое внимание к исторической детали: политиче¬

ская обстановка, топография городов, нравы, обычаи, этикет, ко¬

стюмы – все описывается подробнейшим образом, иногда замедляя

повествование в самых драматических местах. Причем эти детали

не выдуманы автором, – это противоречило бы его просветитель¬

ским задачам. Весь материал, рисующий конкретную обстановку,

почерпнут им из солидных исторических сочинений. Чтобы под¬

твердить достоверность приводимых сведений, Зейдан то и дело ссы¬

лается в подстрочных примечаниях на источники – идет ли речь

о доходах халифата или о цене на рабынь, о распределении долж¬

ностей в государстве или о придворных развлечениях. Эти ссылки

на авторитеты нужны не только для того, чтобы заставить чита¬

теля поверить в реальность происходившего, но и чтобы возбудить

в нем стремление обратиться к серьезной научной литературе.

В большинстве романов Зейдана главные герои вымышлены;

они действуют на фоне исторических событий, играя в них вто¬

ростепенную роль или попросту являясь наблюдателями. Сюжеты

этих романов, как правило, однотипны и складываются, как из

кирпичей, из аналогичных элементов, строятся по заранее заду¬

манным авторским нравоучительным схемахм, так что добро

в них естественно торжествует над злом.

Исключение составляют такие романы, как «Сестра Харуна ар-

Рашида» (арабское название «Аль-Аббаса, сестра ар-Рашида») или

«Абу Муслим аль-Хорасани», где главными героями оказываются

подлинные исторические личности; здесь в основе сюжета лежат

реальные конфликты. Эти романы справедливо считаются лучши¬

ми произведениями Зейдана: они отличаются наиболее напряжен¬

ным и естественным ходом событий, без обязательного счастли¬

вого конца. В них жизнь вступает в борьбу со схемой и побеждает

ее, ибо в самой жизни оказывается достаточно поучительности.

События романа «Сестра Харуна ар-Рашида» связаны с эпо¬

хой расцвета и могущества крупнейшей феодальной империи

Ближнего Востока – Аббасидского халифата. Зейдан не ставит

своей целью нарисовать широкую картину жизни всех слоев

общества в халифате, он сосредоточивает свое внимание на

жизни узкого придворного круга, отражающей, правда, многие

противоречия этого обширного и богатого государства.

Действие романа можно датировать довольно точно январем

803 года. Действующие лица, за исключением разве что третье-»

степенных, существовали на самом деле – и халиф Харун ар-

Рашид, так часто появляющийся на страницах «1001 ночи», и

сестра его Аббаса, и знаменитый визирь Джаафар аль-Бармеки,

и наследник престола аль-Амин со своими приближенными, и

поэт Абуль Атахия, и даже служанка Аббасы, верная Атба.

И самый конфликт – падение визирской династии Бармекидов —

тоже не придуман Зейданом.

В «1001 ночи» Харун ар-Рашид предстает перед нами муд¬

рейшим и справедливым халифом, а время его царствования

(786—809) изображается как золотой век в жизни Аббасидского

халифата. И всюду с ним его любимый визирь и друг, красивый

и добрый Джаафар аль-Бармеки.

Визирская династия Бармекидов, к которой принадлежал

Джаафар, была иранского происхождения. Вообще Аббасиды,

готовя в первой половине VIII века политический переворот —

свержение «нечестивых» Омейядов, в значительной степени опи¬

рались на иранцев, стремившихся освободиться от халифского гне**

та. Даже новую столицу, Багдад, выстроили на персидской земле,

недалеко от Ктесифона – бывшей столицы сасанидского Ирана.

При Аббасидах возвышается иранская знать, способствовавшая

их восшествию на престол; неудивительно, что и первые визири у

новой династии были из иранского рода. Мудрые и ловкие ноли-

тики, Бармекиды имеют немалый вес в халифате; молодой Харун

ар-Рашид называет отцом Яхью Бармекида, отца Джаафара.

Разумеется, в преданиях и ранних исторических хрониках

обаяние личности Харуна ар-Рашида и мощь его державы пре¬

увеличены: он был не менее коварен, деспотичен и жесток, чем

другие Аббасиды, а правление его, хоть и приходилось на период

расцвета халифата, особой мудростью и справедливостью не от¬

личалось, так что популярностью он у своих современников

не пользовался. Это установлено историей, и Зейдан отнюдь не

склонен идеализировать ар-Рашида – вряд ли найдется читатель,

чьи симпатии привлечет этот герой.

Средневековые арабские историки любят также преувеличив

вать роль Бармекидов в халифате, уверяя – без достаточных на

то оснований, – что именно они благотворно влияли на политику

Харуна ар-Рашида и что с их низложением кончилась эпоха

справедливости и начался период деспотизма и притеснений. Со¬

временные историки Востока (в частности, акад. В. В. Бартольд),

анализируя исторические факты, приходят к выводу, что Барме¬

киды, при всех своих заслугах, вовсе не были бескорыстными и

безгрешными, а кроме того, не были и полновластными хозяевами

в халифате, определявшими характер его политики, и что тради¬

ционный образ знаменитого визиря Харуна ар-Рашида также-идеа-

лизирован. Этот налет идеализации сохранился и у Зейдана.

Факты показывают также, что падение Бармекидов не было

внезапным результатом халифского гнева, а подготавливалось

заранее, подогреваемое, очевидно, страхом перед усилением влия¬

ния иранцев.

Большинство старинных арабских хроник связывает катастро¬

фу, постигшую Бармекидов, с эффектной романтической историей.

Эту историю Зейдан и кладет в основу сюжета, справедливо от¬

мечая, впрочем, и политические причины постепенно растущего

недовольства Харуна ар-Рашида своим любимцем; получается, что

история с Аббасой как бы переполнила чашу терпения халифа.

Однако уже в XIV веке арабский историк Халдун поставил

под сомнение достоверность этой версии; в настоящее время она

определенно считается несостоятельной. Есть мнение, будто бы

распространил ее сам халиф: коварное убийство помощника и

друга – пусть по политическим мотивам – должно было возбу¬

дить общественное мнение против него; убийство же ради защиты

чести семьи было для средневекового араба делом естественным

п даже похвальным.

Конфликт Харуна с Джаафаром и Аббасой пересказывается

Зейданом согласно ранним источникам; толкуется же вся исто¬

рия в современном автору духе, с оттенком поучительности.

В ней четко расставлены акценты и ясны симпатии. Зейдан,

как истинный просветитель, осуждает стремление к абсолютной

власти, ему ненавистны жестокость и деспотизм. Он дает понять,

что вся разыгравшаяся кровавая трагедия – по сути дела след¬

ствие неукротимого деспотизма ар-Рашида и господствующих в

обществе порочных нравственных понятий.

Казалось бы, писатель-патриот, разделявший всеобщее увле¬

чение героической историей прошлого, обращаясь к эпохе блеска

и могущества арабского халифата, должен был найти какую-то

более светлую картину, подчеркнуть былую мощь арабов. Но

Зейдан преследует иную цель: ему надо не только показать блеск

золотого века, но и попытаться вскрыть те причины, которые

постепенно превратят этот золотой век в полосу упадка. Соглас¬

но воззрениям арабских просветителей, первые мусульманские

владыки, так называемые праведные халифы, стоявшие у власти

после смерти пророка Мухаммеда (630—650-е годы), были спра¬

ведливыми и бескорыстными, вели суровый образ жизни, стремясь

направлять своих подданных верным путем и заботясь об их благе.

Постепенно власть в халифате переродилась в чисто светскую , и

арабская держава была погублена тем, что халпфы лерестали печь¬

ся о справедливости и благе народном, а лишь стремились к неогра¬

ниченной власти, умножению своих богатств, к роскоши и зем¬

ным наслаждениям. Это антидемократическое перерождение власти,

по мнению просветителей, и привело арабский халифат, равно как

и предшествующие ему великие державы, к упадку. В истории

же с Харуном ар-Рашидом Зейдан видит тому весьма поучитель¬

ный пример. Отсюда мост перебрасывается и в современность, по¬

рождая мысль о губительности тирании. И когда Аббаса гневно

обличает деспотизм своего брата, ее устами говорит сам автор.

Разложение власти порождает бесконечные придворные интри¬

ги, в которые втянуты и халиф, и его жена, и оба наследника,

и отвергнутый претендент на престол, и придворные. Следуя истори¬

ческой правде, Зейдан не может изобразить совершенно чистым и

непричастным к этому клубку всеобщей вражды и злобы того ге¬

роя, которому он явно симпатизирует и которого противопостав¬

ляет Харуну, – халифского визиря Джаафара. Он наделяет его

умом, красотой, благородным сердцем, смелостью, он подчеркивает

заслуги Джаафара и всей визирской Семьи перед халифатом, осо¬

бенно в деле культурного развития страны, – последнее интере¬

сует его, как истинного просветителя, больше всего.

PI тем не менее он не может сделать Джаафара, правую руку

халифа, воплощением справедливости, идеальным героем, тем,

кто мог бы здраво оценить положение и искать путей его исправле¬

ния (а без этого потускнеет назидательный смысл романа). Поэтому

так важна для Зейдана фигура Исмаила ибн Яхьи, дяди халифа,

человека мудрого и высоконравственного, далекого от всех при¬

дворных интриг, человека, который ценит в людях два качества —

честность и набожность – и у которого одно желание – видеть ха¬

лифат процветающим. Для Зейдана это олицетворение непоколеби¬

мой принципиальности, гуманности и разума, совесть эпохи, п

пусть герой почти не играет роли в сюжетной интриге – без него

роман не мог бы существовать. То есть это был бы совсем другой

роман.

Важен в поучительном смысле и любовный конфликт романа;

его функция отнюдь не просто развлекательная. Это станет

понятным, если вспомнить о тяжелом положении восточной

женщины, которой религиозный закон запрещает покидать жен¬

скую половину дома и видеть чужих мужчин, которую отдают

замуж – как вещь продают, не спрашивая ее согласия. Араб¬

ские просветители, в том числе и Зейдан, уделяли борьбе за

женскую эмансипацию очень много внтшапия, считая ее одним

из главных путей к прогрессу нации. Правда, речь шла еще не

о      политических правах, имелось в виду освобождение женщины как

личности, о ее праве на уважение, на любовь, на самостоятель¬

ный выбор спутника жизни. Под этим углом зрения история Абба¬

сы оказывается для читателей – современников Зейдана – чрез¬

вычайно актуальной, и недаром автор постоянно подчеркивает зна¬

чение и могущество любви в человеческой жизни, любуется чисты¬

ми и нежными взаимоотношениями Аббасы и Джаафара, – чем пре¬

краснее идеал, тем страшнее его неизбежная гибель в условиях, про¬

тивных естественным законам жизни. И совсем уже современно для

тех лет звучат рассуждения Аббасы и Атбы о деспотизме мужчин.

В этой истории подчеркивается еще один важный момент,

характерный для идеологии Просвещения – мотив любви знатной

дамы и человека «низкого» происхождения, который тем не менее

заслуживает любви по своим личным качествам, будучи «самым до¬

стойным человеком в мире». О демократических настроениях Зей¬

дана свидетельствуют и образы верных слуг – Атбы, Риаша, Барры

п др. В тОхМ, как Зейдан изображает их, есть что-то от ловких и хитро¬

умных слуг из «1001 ночи». Атба, например, не просто преданная

служанка, слепо выполняющая повеления своей госпожи и готовая

ради нее пожертвовать жизнью, – это прежде всего друг, женщи¬

на умная, волевая, инициативная, гораздо более изобретательная,

чем сама Аббаса. Вот это демонстративное отвергание сословных

привилегий, признание истинной ценности человека как личности,

независимо от его положения (так оценивает людей, кстати, и

идеальный герой романа – Исмаил) – черта, очень характерная

для литературы Просвещения и в Европе и на арабском Востоке.

Таким образом, мы видим, что романы Зейдана для арабских

читателей были не только историчесюши: рассказанные и про¬

комментированные автором события порождали вполне современ¬

ные ассоциации, заставляли задухмываться над самыми животре¬

пещущими вопросами. Этим, безусловно, и объясняется необычай¬

ная популярность романов Зейдана.

Для нас же «Сестра Харуна ар-Рашида» оказывается романом

вдвойне историческим, ибо знакомит нас сразу с двухчя эпоха¬

ми —и с золотым веком халифата п с арабской эпохой Просве¬

щения.

А. Долинина

Глава I

ТАИНСТВЕННЫЕ ПУТНИКИ

Меджлис веселья был в полном разгаре, когда Мухам¬

мед аль-Амин, сын Харуна ар-Рашида, недавно назначен¬

ный первым престолонаследником халифата, надумал ку¬

пить белых рабынь.

–      О, достойнейший из достойнейших, великолепная

мысль! Чернокожие, да и желтолицые, изрядно надоели,—

подхватил фаворит престолонаследника аль-Фадль ион ар-

Рабиа.– Могу тебя порадовать, мой повелитель: иудей

Фанхас доставил в Багдад бледнолицых гурий отменной

красоты.

–      Ценю твои услуги, мой верный Фадль,– покрови¬

тельственно ответствовал аль-Амин.– Возьми-ка это дель¬

це на себя. Поутру отправляйся к своему иудею и отбери

красоток для нас.

Находившийся поблизости придворный поэт Абуль

Атахия внимательно прислушивался. Острым нюхом

опытного интригана он учуял запах крупного барыша.

Обделывать делишки с богатым работорговцем ему было

не впервой.

Он очень спешил. Путь предстоял неблизшш, дворец

юного престолонаследника находился в предместье аль-

Мухаррем, в восточной части Багдада, а дОхМ Фанхаса – в

холмистом районе, на западе, где в свое время халиф аль-

Мансур возвел постройки для содержания рабов, полу¬

чившие название Дар ар-Ракик.

Солнце клонилось к западу.

Абуль Атахия был худощав и строен фигурой. Соби¬

раясь в ночной поход, он сбросил изысканную, богатую

одежду, в которой вернулся с пиршества, растрепал

завитые локоны черных волос, надел на голову помятую

чалму, замотав ее, как носят простолюдины, и закутался

в дешевую абу. Глянув на него, никто бы не подумал,

что перед ним придворный поэт.

Он спустился к Тигру, пошел вдоль реки, колеблясь,

то ли подозвать лодочника и переправиться на другой бе¬

рег, то ли пешком добраться до нижнего моста и сэконо¬

мить дирхемы на переправе. О том, чтобы нанять верхо¬

вого осла, как постоянно делали багдадцы – в каждом

переулке были погонщики, промышлявшие извозом,– он

даже и не подумал: лишние расходы, кому они нужны!

Из-за утеса, нависшего над рекой, показались наду¬

тые ветром белые паруса. Большая лодка обогнула излу¬

чину реки и, как бы поддразнивая одинокого путника,

заскользила вдоль берега, по которому он шагал.

На землю опускалось темное покрывало ночи. Замолк¬

ли голоса птиц, притихли животные. До нагромождения

прилепившихся друг к другу строений аль-Карха, узких

улочек, забитых прохожими, было еще далеко.

По обоим берегам Тигра тянулись цветущие парки,

в которых то здесь, то там показывались загородные

дворцы визирей и эмиров.

Лодка приблизилась.

–      Э-эй! – крикнул Абуль Атахия.

Кормчий не шевельнулся: или не слышал, или не хо¬

тел отвечать.

–      Э-эй, на борту! – повторил поэт.

–      Некогда нам! – ответили с лодки.

Как это часто случалось, получив отпор, Абуль Ата¬

хия во что бы то ни стало захотел добиться своего. Кроме

того, время было позднее, нужно было спешить.

Повинуясь команде, матросы убрали паруса и усе¬

лись на весла. Абуль Атахии стало ясно: это не вечернее

катание по Тигру, устроенное богатым багдадцем. Да и

спускавшаяся ночь обещала быть безлунной, непригод¬

ной для увеселений на реке.

–      Э-эй, на борту!

Кормчий’привстал, сложил руки рупором.

–      Чего тебе? Кто ты?

–      Чужеземец я! Ты понимай, я чужеземец! – слегка

коверкая слова, ответил Абуль Атахия.– Ночью пора по¬

пасть квартал аль-Харбийя. Не знаю, как добраться. Будь

великодушен, хозяин!

Кормчий на минуту исчез, затем появился снова.

–      Ладно, возьму!

Лодка замедлила ход, повернула и причалила к бе¬

регу. Рослый матрос поднял дощатые сходни, один ко¬

нец уложил на борт, второй перебросил на прибрежную

гальку.

Абуль Атахия проворно взбежал по сходням, с по¬

клоном приветствовал кормчего и, послушный его указа¬

нию, присел на скамеечку возле спущенного паруса.

Огляделся. Лодка уже отошла от берега. Четверо матро¬

сов налегли на весла. На корме горел факел. Его неров¬

ный свет вырывал из сгущавшихся сумерек фигуры двух

людей. Это были мужчина и женщина. Одетые по-бе¬

дуински, они сидели, скрестив ноги, и дремали. Перед

мужчиной стояли кабкабы, какие носят в Хиджазе. Возле

женщины на палубе была устроена широкая постель, в

которой спали два мальчика, полуприкрытые вышитым

узорчатым платком. Головы их покоились у женщины на

коленях.

«Тут что-то кроется,– подумал Абуль Атахия.– Это

не родители с детишками. Не мешало бы разгадать за¬

гадку! Ничего не скажешь, отличный вечерок!»

Нос лодки разрезал недвижную гладь реки. Ветер улег¬

ся. Воздух был тих и спокоен. Ни звука. Лишь монотонно¬

ласковое журчание воды, плещущей о борт, да легкие

удары весел и приглушенные ритмичные всплески.

Впереди показались центральные кварталы Багдада.

Здания были освещены. Над Тигром разносились пронзи-

тельные призывы муэдзинов, сзывавших верующих на ве¬

чернюю молитву.

Момент был удобный, упускать его не стоило.

–      Хозяин! – обратился Абуль Атахия к кормчему.—

Есть ли у тебя молитвенный коврик? Благодарю тебя,

спасибо!

Он прошел на корму и, устроившись поближе к бе¬

дуинам, опустился на колени. Забормотал заученные сло¬

ва молитвы, а сам принялся разглядывать таинственных

путников. Мужчина и женщина средних лет: огрубев¬

шая кожа, глубоко врезавшиеся морщинки, примитивная

одежда непритязательных кочевников пустыни... Маль¬

чики, наоборот, холеные; одному лет пять, может быть

пять с половиной, второй, видимо, его брат, на год-

полтора младше. Лица едва загорелые, как у городских

детей, слегка продолговатые, с красивым разрезом глаза,

длинные ресницы будто припудрены мелким растертым

–углем. Не похожи мальчики на сыновей бедуинов! Совсем

не похожи...

Поспешно закончив молитву, Абуль Атахия свернул

коврик и вернулся на место под парусом.

–      Твои путники, хозяин, чужеземцы, вроде меня?

–      Мой гость не женщина, но очень любопытен,—

уклончиво ответил кормчий.

–      Вдалеке от отечества все чужеземцы – родствен¬

ники,– настаивал Абуль Атахия.

–      Принимая тебя на борт, я не спрашивал, кто ты,

откуда идешь и куда направляешься,– отрезал кормчий

и повернулся к рулю.– Тебя не касается, кто эти люди.

Лодка приближалась к первому городскому мосту. От