Текст книги "Жестокое искушение (ЛП)"
Автор книги: Джилл Рамсовер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА 24
Закрывшись в гостевой спальне, я не стала включать свет. Темнота казалась более подходящей, когда каждый день ощущался все более мрачным и бессмысленным, чем предыдущий.
Я стояла, прислонившись спиной к двери. Слезы остывали на щеках. Сердце, изорванное в клочья, истекало кровью у моих ног.
Как я смогу вернуть Амели, если у меня нет доступа к тем, кто ее забрал?
Мне так чертовски не хватало моей сестры. Я не защитила ее, и теперь не знала, вернется ли она когда-нибудь домой. Я изо всех сил пыталась исправить то, что натворила, но каждый раз натыкалась на новую стену. Каждый прошедший день отдалял нас друг от друга. Каждая минута стыда, разрывала еще один кусочек моей души. Было ли это моим наказанием? Вечная борьба за искупление, только чтобы Вселенная отвергала мои усилия?
Я медленно сползла по двери, подтянув колени к груди. Я не обняла их. Я не заслуживала того утешения, которое это могло дать. Я заслуживала оставаться одной в темноте.
Ты не одна, помнишь?
Голос глубоко внутри меня пытался бороться с тьмой, словно теплый свет городских огней, проникающий через окно.
Я задумалась, не было бы мне лучше без него – без голоса надежды.
Научиться справляться в полной тьме, возможно, послужило бы мне лучше, чем постоянно искать свет, которого нет.
Попросить помощи у Орана было заманчиво, но он один из них. Член клуба – преступник – и деловой партнер Лоуренса Веллингтона. Как я могла ему доверять? Рассказать что-либо невероятно рискованно.
Но какой у меня еще есть выбор?
Никакого.
Я заходила в тупик на каждом шагу. Без доступа к клубу или Веллингтону у меня не осталось зацепок. Я могла рискнуть и поставить все на Орана Байрна или продолжать блуждать в темноте.
Ни то, ни другое не казалось привлекательным.
Мои пальцы играли с подолом футболки Орана. Я подняла мягкую хлопковую ткань и прижала ее к лицу, как подушку, прохладную и утешительную. Она пахла им – чистотой с легким оттенком пряностей.
Еще одна слеза скатилась по щеке.
Боже, как я хотела доверять ему. Хотела верить, что в мире еще осталось что-то хорошее. Но не была уверена. Я видела слишком много уродства.
Не желая погружаться в эти воспоминания, поднялась с пола и переоделась в белую футболку. Мне не хотелось искать средство для снятия макияжа, поэтому быстро сходила в туалет, а затем забралась на высокую кровать.
Тишина окружила меня, пока пыталась уйти в сон. Она заполнила уши темными шепотами, становившимися все громче и громче, пока тишина не стала оглушающей.
Я не знала, как долго лежала ведя внутреннюю войну. Часы? Дни? Это ощущалось как вечность. Достаточно долго, чтобы моя измученная психика опустила меч и упала на колени. Она молилась богу, в которого не верила, и умоляла о подкреплении.
Пока представляла ее окровавленной и сломленной, мне на ум пришла история о наводнении, которую когда-то слышала. Человек спасся от поднимающейся воды, забравшись на крышу своего дома. Когда мимо проплыла лодка и предложила помощь, он отказался, уверенный, что бог спасет его. Когда над ним завис вертолет и предложил спасение, он снова отказался, настаивая, что бог спасет его. Когда вода затопила крышу, утопив его под обломками, он спросил своего бога, почему тот не пришел спасти его. Бог ответил: «Почему ты отказался принять помощь, которую я послал?»
Возможно, я и не верила в загробную жизнь, но должна была спросить себя: не была ли слепа к возможному решению только потому, что оно не пришло в приемлемой форме.
Все в Оране казалось опасным. Он мог разрушить меня множеством способов, но каждый раз поступал противоположным образом. Даже его вынужденная фальшивая помолвка уберегла меня от чудовища. Если я отчаянно нуждалась в помощи, а он хотел помочь мне, возможно, пришло время бросить кости и посмотреть, куда они меня приведут.
Мне не нужно было рассказывать ему все, но я могла сделать первый шаг на лед и проверить его прочность.
Перевернулась на бок и села на край кровати, сделав глубокий ровный вдох. Чувство спокойствия окутало, словно мягко падающий лист. Таким был эффект Орана на меня.
Прежде чем потерять решимость, я вышла из комнаты и отправилась на поиски спальни Орана.
ГЛАВА 25
Сомнения в себе были подобны ментальным зыбучим пескам. Чем больше ты в них погружаешься, тем глубже тонешь. Я был по уши в этом дерьме и ненавидел это. Был ли слишком суров с Линой? Должен ли я был последовать за ней в гостевую комнату и потребовать объяснений? Я не позволял себе думать о том, что должен отвезти ее домой, потому что это не было вариантом. Она нужна мне здесь, точка.
Если бы ты дал ей то, о чем она просила, возможно, она бы доверяла тебе больше.
И вот оно – порочный круг неуверенности и сомнений. Я как крыса в клетке, бегущая до изнеможения. И не мог заставить себя уснуть. Если мне удавалось отложить мысли о нашем споре, мой ум сразу же перескакивал на воспоминания о том, как она терлась о мое лицо.
Я до сих пор чувствовал ее вкус. Это заводило еще сильнее.
А может, это была злость, которая меня заводила. Я хотел погрузиться в нее по стольким причинам, что они сливались воедино, делая все еще более туманным.
Пролежал в постели, казалось, часами, и уже собирался встать, когда увидел силуэт Лины в дверном проеме. Я не мог разглядеть ее четко, но заметил, что она переоделась в мою футболку, ее длинные ноги были голыми. Она выглядела так чертовски невинно, пока стояла там, борясь со своей неуверенностью.
– Подойди сюда, Лина, – я приподнялся на локте и похлопал по краю кровати.
Видимо, облегченная тем, что я еще не сплю, она подошла и села на кровать, скрестив ноги. Достаточно близко, чтобы мог дотянуться до нее, но не настолько, чтобы не пришлось тянуться. Я сопротивлялся желанию притянуть ее ближе. Она пришла ко мне по какой-то причине, и я хотел, чтобы она чувствовала себя достаточно комфортно, чтобы сказать то, что хотела.
– Когда мне было семнадцать, Рон Гетц забрал мою невинность.
Она говорила медленно, ровным тоном, будто речь шла не о сексуальном насилии, если не о чем-то худшем. Все мое тело окаменело. Я не мог пошевелиться, даже если бы захотел. Даже не дышал, пока она продолжала.
– Я не знала, кто он такой, до сегодняшнего вечера. Я никогда не видела его лица, но узнала бы этот голос где угодно.
Медленно заставил свое тело сесть, не отрывая от нее глаз.
– Этот… человек изнасиловал тебя, и твои родители знали об этом? – Черт возьми, ее мать была практически в восторге от того, что Лина встретится с ним. Зачем? Чтобы мучить ее? Это какое-то издевательство? Это была самая больная вещь, которую я когда-либо видел.
– Это сложно, но да, они знали. Поэтому они привели его сегодня. Они хотят, чтобы я держалась подальше от клуба.
– Боже, тогда почему бы просто не держаться подальше? Этот чертов клуб того не стоит, – изо всех сил старался не разозлиться, но что, черт возьми, происходит? Зачем она так поступает с собой?
– Моя мать всегда использовала и манипулировала мной, – ее голос дрожал, но это была не боль или печаль. В голосе звучала чистая ярость. – Я отказываюсь позволять ей иметь надо мной власть. Больше нет. И я знаю, что у тебя будет миллион вопросов, но не могу дать тебе ответов, поэтому, пожалуйста, не проси больше. Я просто не могу.
Да, у меня были вопросы. Огромное количество вопросов. Но как я мог быть мудаком и требовать ответов после того, как она только что проявила такую смелость, открывшись мне?
То, чем она поделилась, помогло мне понять ее. И хотя уважал ее потребность проявлять силу, ни за что на свете не позволю ей снова ступить в тот клуб. Однако сейчас было не время для этого спора. И как бы ни хотел притянуть ее к себе и обнимать всю ночь, это казалось совершенно неуместным после того, как она только что рассказала, что ее изнасиловали.
У меня оставался только один вариант. Я встал, подошел к ней и протянул руку. Она взяла ее, и я помог ей подняться. Повел ее на кухню.
– Что ты делаешь? – спросила она, когда я открыл холодильник.
– Кормлю тебя. Ты ничего не ела за ужином.
– Я не голодна.
Я замер, затем посмотрел на нее.
– Ты не вернешься в постель, пока не поешь.
Она нахмурилась.
– Пожалуй, я могла бы съесть банан.
Последовал ее взгляду на фруктовую корзину, где лежали два пятнистых банана и старый апельсин. Не идеально, но лучше, чем ничего. Я очистил верхнюю часть банана и протянул его ей, затем облокотился о стойку.
Она откусила большой кусок, что, конечно же, никак не повлияло на мое возбуждение. Ни капли. Это было бы бестактно. Но я не хотел, чтобы ей было неловко, поэтому отвел взгляд в тени гостиной.
– А ты? Разве тебе не нужно поесть?
– Не беспокойся обо мне, – пробормотал, улыбаясь ее вопросу.
– Тебе можно беспокоиться, а мне нет?
– Я выгляжу так, будто мне не хватает еды? – Я развел руки в стороны.
Она откусила еще раз, ее глаза скользнули по моей груди, затем она вытерла уголок рта и застенчиво опустила взгляд на пол.
– Ну, я, может, и не выгляжу как герой боевиков, но не голодаю.
Ее челюсть на мгновение замерла, будто она хотела что-то сказать, но не стала. Я подождал, пока она доест банан, выбросил кожуру в мусорку, а затем проводил ее до гостевой комнаты. Она могла побыть одна сегодня, но это скоро изменится. Очень многое скоро изменится.
– Спокойной ночи, Лина, – поцеловал ее в висок, когда она устроилась под одеялом. – Выспись.
Хотя бы один из нас должен был выспаться, а моя ночь только начиналась.
ГЛАВА 26
Сон настиг меня удивительно быстро, когда во второй раз за эту ночь легла в постель. После глубокого и безмятежного сна я проснулась на следующее утро с необычным чувством спокойствия. Однако я не привыкла делиться с кем-либо глубоко личной информацией, и эта уязвимость оставила во мне легкое беспокойство при мысли о том, что мне придется встретиться с Ораном при свете дня.
Будет ли он вести себя по-другому? Мне не нужна была его жалость или чтобы он относился ко мне как к сломанной. Также не хотела, чтобы он задавал вопросы, но я открыла ящик Пандоры, и теперь мне приходилось смириться с тем, что какие-то последствия неизбежны. Какие именно? Одному Богу известно. Я просто надеялась, что у меня будет возможность сначала добраться до дома и принять душ. Был почти полдень. Я потеряла полдня, и хотя мой график гибкий, у меня были дедлайны.
Я почистила зубы в ванной комнате и впервые осмотрелась. Внимание к деталям и небольшие штрихи, которые делали комнату уютной, удивили. Салфетки на тумбочке. Ночник в ванной. У него даже были часы, которые одновременно служили генератором белого шума. Кроме того, декор представлял собой смесь нейтральных оттенков с достаточным разнообразием, чтобы комната не выглядела монохромной. Атмосфера была очень спокойной если честно. И спальня, и ванная просторные, но уютные. Я была впечатлена.
Взяла спортивные штаны, которые Оран дал мне прошлой ночью. Они все еще лежали у двери, где их оставила. Пояс собрался в складки, когда затянула шнурок достаточно туго, чтобы штаны не спадали, делая их громоздкими, но функциональными.
Сойдет.
Я не надела бюстгальтер под красное платье, так что надеть было нечего. Я удивилась, насколько более обнаженной чувствовала себя без бюстгальтера в футболке Орана, чем в обтягивающем платье. Белый хлопок почему-то казался более личным. Интимным. Я подозревала, что виной тому было мое эмоциональное откровение прошлой ночью, а не то, что надела или не надела.
Сделала последний глубокий вдох и вышла из спальни на поиски моего ненастоящего жениха.
Я мысленно проиграла множество возможных сценариев, с которыми могу столкнуться, увидев Орана этим утром. К сожалению, я так сосредоточилась на том, что скажу, что забыла подумать о том, будет ли он одет. Оран Байрн стоял на кухне в одних брюках, потягивая кофе и смотря новости. Влажные волосы зачесаны назад. Он был босиком. Торс и руки могли бы служить моделью для Витрувианского человека да Винчи – идеально пропорциональные мышцы под гладкой, безупречной кожей.
Мозг на мгновение отключился, оставив меня в состоянии временного ступора. Мне пришлось буквально встряхнуть головой, чтобы вернуть мысли в движение.
– Сейчас разгар зимы. Разве тебе не стоит надеть рубашку? – выпалила я в качестве приветствия.
Оран оглянулся и прищурился.
– Я горячий по натуре. Тебя это смущает? – Он усмехнулся, явно не заботясь о том, смущает это меня или нет.
– Ни капли. Если тебе комфортно выставлять напоказ всю эту гротескную деформацию, пусть будет по-твоему.
Он откинул голову назад и рассмеялся над абсурдностью моего комментария. Я знала, что это его не обидит. На великолепном теле не было ни единого дюйма, который бы не соответствовал идеалу. Ни татуировок, ни единого изъяна, хотя я старалась не пялиться и не раздувать его эго больше, чем необходимо.
– Ты мог бы разбудить меня, – предложила я. – Извини, если из-за меня ты пропустил работу.
– Меня вызвали прошлой ночью по одному вопросу, так что я тоже поспал подольше.
– Посреди ночи?
Он ушел после нашего разговора? Я ничего не слышала, но была слишком измотана.
– Скорее ранним утром. Я оставил записку на случай, если ты проснешься, пока меня не было, но ты все еще спала как убитая, когда вернулся.
Он был занят, а я ничего не слышала. Подождите, откуда он знал, что я все еще спала? Он заглядывал в мою комнату? Я не закрывала дверь на замок. Я слишком устала, чтобы даже подумать об этом. В моем сознании промелькнул образ того, как он наблюдает за мной, пока я сплю, и вместо ожидаемого беспокойства грудь наполнило теплое покалывание, которое медленно распространилось по всему телу.
Мой желудок выбрал этот момент, чтобы напомнить, насколько уже поздно, с неприлично громким урчанием.
Оран усмехнулся.
– У меня есть протеиновые батончики, гранола, или могу пожарить яиц.
– А Cocoa Pebbles8 нет? – поддразнила я. Это был мой защитный механизм. Чувствуешь неловкость или дискомфорт? Сарказм и легкость в помощь.
Оран, однако, воспринял мой комментарий так, будто говорила серьезно.
– Только Frosted Flakes9.
– Ты серьезно? У тебя есть Frosted Flakes? – спросила с искренним удивлением.
Открыв шкафчик, он достал синюю коробку с узнаваемым тигром на передней стороне и поставил передо мной.
– Молоко? – Я сгорала от нетерпения. Я не ела Frosted Flakes с детства – до тех пор, пока Элиза не запретила Глории покупать их, потому что, по ее словам, от хлопьев я толстела.
Оран усмехнулся с явным удовольствием, принеся пакет молока, а затем наблюдал, как я наслаждаюсь первым кусочком сладкого лакомства.
– Кто-нибудь говорил тебе, что пялиться невежливо?
– А тебе говорили, что жевать с открытым ртом – дурной тон?
Мои глаза округлились.
– Я не… – вместо того чтобы защищать свои безупречные манеры, вдохнула хлопья и начала кашлять.
Оран принес стакан воды, покачивая головой.
– Тебя слишком легко вывести из себя. Пей.
Я послушалась, прочищая горло.
– Придурок, – прохрипела, затем вернулась к еде. Я действительно была голодна.
Оран повернулся обратно к телевизору.
– Нам нужно кое-что обсудить, – сказал он небрежно через плечо. – Рабочие дела, которые возникли прошлой ночью, кое-что изменили. Нам придется скорректировать наше соглашение.
Я замерла, ложка на полпути ко рту.
– Ты имеешь в виду… ты меняешь условия своего шантажа?
Его голова медленно повернулась, пока пронзительный взгляд не встретился с моим. Его внезапная напряженность шокировала меня. Впервые почувствовала, как в его присутствии во мне разворачивается легкий страх.
Почему мой комментарий так быстро испортил ему настроение?
– В каком смысле скорректировать? – продолжила, надеясь сгладить свою оплошность.
Его напряженная челюсть медленно расслабилась.
– Ты переезжаешь ко мне, – он сделал глоток из кружки, будто предложил мне взять такси вместо поезда, а не объявил, где я буду жить в обозримом будущем.
– Переехать? Сюда? На сколько?
Он пожал плечами.
– Не могу сказать точно.
– Ты не можешь ожидать, что я соглашусь на это, – возразила я.
– Два месяца, – он произнес это как встречное предложение, будто мы торговались о цене на недвижимость.
– Два месяца?
Святое дерьмо, это долгий срок. Какого черта он затеял?
– Ты собираешься рассказать, в чем дело? Это не имеет смысла – ты хотел вести дела с Лоуренсом, но, забрав меня у него, рисковал потерять эту возможность. И мой переезд к тебе ничего не меняет в отношениях с Лоуренсом. Что ты от меня скрываешь?
– Для тебя это не имеет смысла, – сухо ответил он. – Ты не член мужского клуба.
Я знала, что его отсылка была просто фигурой речи, но это заставило меня подумать о Веллингтоне, Гетцe и Обществе. Очень особом виде мужского клуба. Том, который я ненавижу.
Мой аппетит испарился и умер.
Я отодвинула свою тарелку.
– И если не соглашусь, ты действительно позволишь им обвинить меня в хранении? – тон был холодным и ровным, но внутри бушевали эмоции.
Я подняла на него глаза. Вся гибкость и разумность, которые были в нем минуту назад, исчезли, сменившись железобетонной решимостью, непоколебимой и непреодолимой.
– Иногда приходится немного испачкать руки. Я не прошу от тебя слишком много.
– Ты не можешь даже представить, о чем просишь, – тихо сказала я. Независимо от того, были ли его мотивы защитить меня или контролировать, в любом случае он мешал мне найти мою сестру.
Не в силах смотреть на него, я отвела глаза в сторону, где на столе лежал телефон. Именно тогда поняла, что мои эмоции затуманили мое суждение, не позволяя ясно анализировать ситуацию.
Я месяцами работала, чтобы получить доступ к личной жизни Лоуренса – его дому или компьютеру – чему угодно, что помогло заглянуть за кулисы. С неограниченным доступом к миру Орана шансы раскрыть что-то о темных секретах клуба Olympus значительно возрастали.
Я вздрогнула, когда его кофейная кружка со звоном ударилась о раковину.
– Это не навсегда, Лина. Тебе не нужно вести себя так, словно это смертный приговор, – он был раздражен, и, если бы не знала лучше, это почти звучало так, будто он был немного… обижен?
– Хорошо, я согласна, – мягко предложила я.
Он изучал меня. Пристально. Настороженно.
У меня было чувство, что нам обоим стало бы намного легче, если бы мы могли заглянуть в мысли друг друга, но это невозможно. Ни один из нас не готов раскрыть свои карты, поэтому наше шаткое перемирие продолжится. Волк и лиса шли рядом, оба гадая, когда другой может неожиданно нанести удар.
– Я договорился с парнями, что мы встретимся у тебя через час.
Господи, он не терял времени.
Мне пришлось буквально закрыть рот, когда осознала, что он открыт. Кивнула, затем выбросила остатки хлопьев в раковину. Нервы наполнили мой желудок сильнее, чем любая еда.
– Мы уже говорили о том, что я съеду, когда закончится срок аренды в марте. Это только немного ускорит процесс. Я все равно буду платить свою долю, обещаю, – поспешно объяснила ситуацию своей ошеломленной соседке, пока полдюжины мужчин стояли в коридоре, ожидая начала работы. Я заставила Орана ждать снаружи вместе с ними. Если он собирался менять мою жизнь без предупреждения, его задница могла подождать пять минут, пока поговорю с подругой наедине.
Джесс и я не были очень близки, но жили вместе последние четыре года. Мы были хорошими соседками. Я не хотела причинять ей боль или создавать неправильное впечатление. Хотя этого вряд ли можно было полностью избежать. Съехать с квартиры без предупреждения было странно. Любой человек с каплей здравого смысла заподозрил бы неладное.
– Я понимаю, Лина. Все в порядке, правда. Я просто удивлена.
– Я знаю. Я сама немного удивлена.
Ее глаза изучали меня, затем скользнули к двери.
– Ты уверена, что все в порядке?
Я подняла руку и постаралась улыбнуться как можно искреннее.
– Я помолвлена с потрясающим мужчиной. Знаю, что это неожиданно, но все хорошо. Правда.
Я надеялась, что, если буду повторять это достаточно часто, сама начну в это верить.
Через час все мои пожитки были сложены в небольшой грузовик. Мне было почти стыдно за то, как мало их было. Больше всего времени заняла упаковка мелких вещей. Я была очень щепетильна в том, как упакованы мои швейные принадлежности, поэтому отказалась позволить кому-либо еще распаковывать эти коробки, когда их доставили в квартиру Орана.
Я оставила Орана разбираться с остальным, пока сама обустраивала рабочее место в гостевой комнате, которую теперь занимала. Я была так поглощена своей задачей, что не заметила, пока не закончила, что ни моей одежды, ни личных вещей в комнате не было. Когда отправилась на поиски своих вещей, то обнаружила, что все было распаковано в главной спальне. В спальне Орана.
Я стояла в огромной гардеробной, уставившись на свою одежду, висевшую напротив его вещей, когда почувствовала приближение сзади. Его присутствие нависло надо мной, как грозовая туча, заряжающая летнее небо электричеством.
– Они положили мою одежду в твой шкаф, – тихие слова словно утонули в роскошных тканях, создавая ощущение, будто мы оказались в вакууме времени и пространства. Где-то чужом, но знакомом – пугающем, но наполненном возможностями.
Костяшки пальцев Орана скользнули по моей правой руке.
– Я не мог сказать им, чтобы они положили твои вещи в гостевую комнату, – прохрипел он, его голос был как теплый яблочный сидр в холодный день. – Ты моя невеста, помнишь?
Что со мной не так?
Конечно, мои вещи должны были быть рядом с его. Его семья задала бы вопросы, если бы это было не так. Но я не подготовила себя к логистике того, как именно это новое соглашение будет работать. Какого это – видеть свое нижнее белье в его ящиках и свою зубную щетку у его раковины.
Самым неожиданным и запутанным было легкое разочарование, развернувшееся в моей груди при напоминании о том, что все это ненастоящее.
– Я не забыла, – ответ прозвучал так же пусто, как и мое сердце. Я отстранилась от него и взяла свитер с вешалки. – Мне нужно принять душ, а затем поработать.
Оран не сдвинулся с места, когда попыталась пройти мимо него. Медленно подняла взгляд на него и изо всех сил старалась не дать ему заметить, как волна эмоций готова накрыть меня с головой. Он удерживал меня своим взглядом. Я не могла дышать от напряжения, пытаясь сохранить самообладание.
Неохотно, милосердно, он отступил в сторону.
Еще десять секунд, и я рисковала либо упасть в обморок, либо разразиться потоком слез.
Приняла долгий душ в гостевой ванной. Когда вышла, на кровати лежала записка. Оран ушел на работу и вернется только поздно вечером.
Снова он застал меня врасплох. Я не ожидала, что он так быстро оставит меня одну в своем доме. Было ли это доверие, позволившее ему быть таким смелым… или высокомерие? А может, дело в камерах. Установил ли он в своей квартире оборудование для наблюдения на время моего пребывания? Конечно, он не жил с камерами обычно. Или, может, это часть сложной схемы, чтобы медленно сводить меня с ума неуверенностью, потому что это начинало происходить, намеренно или нет.
Я не знала, что думать. Сомнения и совесть убивали меня. Раньше мне никогда не приходилось полагаться на кого-то другого, но по крайней мере я была уверена в своих способностях. Когда дело касалось Орана, даже себе не доверяла.
Эту возможность оставшись одна, ты не можешь упустить.
Верно. Мне нужно было сосредоточиться на важном.
Босиком прошлась по деревянному полу, не издавая ни звука, в поисках домашнего офиса. В квартире такого размера должен был быть какой-то кабинет. И он был, но это было не то, что я ожидала. Современный дизайн подходил Орану, но использование семейных фотографий в рамках в качестве основного декора удивило. Одна белая стена была почти полностью посвящена коллажу из одинаковых стеклянных рамок – все одинаковые, чтобы минимизировать отвлечение от самих фотографий. Некоторые снимки были случайными, другие – постановочными портретами. Во всех них была какая-то радость и искренность.
Мой взгляд скользнул по улыбающимся лицам, и в груди кольнула зависть. За исключением неловкого первого знакомства на свадьбе его кузена, все, кого я встречала, были приветливы и добры. Они казались действительно хорошими людьми, что иронично. Но если Элиза Брукс могла жертвовать на благотворительность и быть известным членом Общества, будучи при этом самим дьяволом, то семья Байрн могла быть лояльной бандой благородных преступников. Если бы я только знала, как вписываюсь в это уравнение.
На противоположной стене стояла консоль, на которой было еще несколько фотографий в рамках. Одна привлекла внимание из-за брошюры, прислоненной рядом с ней. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это памятная брошюра с похорон. Броди Маркус Байрн. Скончался шесть месяцев назад, и он был вылитый Оран.
Читая текст, я убедилась, что мужчина, умерший в раннем возрасте пятидесяти восьми лет, был отцом Орана. В рамке была фотография, на которой они держали одинаковые бокалы с виски, словно поднимая тост перед камерой. Они сидели за глянцевым столом из красного дерева в пабе, их улыбки излучали теплоту.
Я видела мать Орана на свадьбе. Она казалась несколько сдержанной, хотя доброй, и теперь это имело больше смысла. Она все еще горевала. Я предположила, что Оран тоже, учитывая, что он не упомянул о смерти отца, представляя свою мать.
Я вернула памятную вещь на почетное место и заглянула в ящики под консолью. Он был организован, это я могла признать. Два больших ящика с папками, расставленными по алфавиту. Папки с инструкциями по эксплуатации бытовой техники. Отчеты о техническом обслуживании личного самолета. У него даже была папка с новостными статьями о местных политиках. Всякая информация, и ни одна из них не имела ко мне отношения.
Совпадающий по стилю письменный стол из глянцевого темного дерева с минималистичным дизайном говорил о сдержанной элегантности. Ничто в этой комнате не было кричащим, как у Лоуренса. Рабочее пространство Орана было функциональным, сосредоточенным, но при этом уютным. На поверхности стола стояла еще одна фотография в рамке – Оран и его семья, когда он был намного моложе, камень, нарисованный наспех, похожий на божью коровку, и счет за электричество. Все настолько обыденно, что это раздражало.
У него должен был быть компьютер. Где он его держал? Я никогда не видела, чтобы он носил с собой ноутбук. И никаких следов док-станции или настольного компьютера.
Не сдаваясь, продолжила поиски. Верхний левый ящик заполнен канцелярскими принадлежностями, но в нижнем лежала небольшая стопка бумаг. Наконец-то что-то перспективное. На одном стикере написано имя члена клуба Olympus. Там также указан номер телефона и дата – первое декабря, первая ночь, когда Оран посетил ужин в клубе.
Я узнала это имя, но мало что о нем знала. Сфотографировала записку, чтобы изучить ее позже.
Две распечатанные статьи из интернета: одна о наезде со смертельным исходом два года назад, а другая – редакционная статья о состоянии организованной преступности в Москве.
Очевидно, они были интересны Орану, но я не имела ни малейшего понятия, почему.
Остальная часть стопки представляла собой подробную проверку моей биографии. Она была пугающе тщательной в некоторых аспектах и удручающе неполной в других. Интернет помнил многое, но не все попадало в сеть.
Я вернула бумаги в ящик и завершила поиски, не найдя ничего интересного. Желая заглянуть в мусор, обнаружила, что под столом нет корзины. Странно. Еще раз осмотрела кабинет и почти пропустила небольшую металлическую урну на балконе.
Подошла к стеклянной двери, борясь с порывистым ветром, заглянула внутрь. На дне черной урны лежала небольшая кучка пепла и несколько обгоревших лоскутков ткани. Как дизайнер, я всегда обращала внимание на ткани, и поэтому с уверенностью узнала, что эти лоскутки были от рубашки, которую Оран носил накануне, когда мы ходили в клуб на ужин.
Он сжег свою рубашку, и, заметив темно-красное пятно на одном из обгоревших лоскутков, я поняла почему. Эта рубашка была уликой.
Я знала, что Оран связан с организованной преступностью, но увидев доказательства, осознала значение этих слов. Осязая реальность. Оран Байрн не боялся насилия.
Изменило ли это мое отношение к нему?
Не уверена, но это укрепило во мне необходимость защищать себя.
Я взяла небольшой окровавленный лоскут и вернулась внутрь. Взяв лист бумаги из принтера, аккуратно завернула в него кусочек ткани и отнесла в свою комнату, чтобы спрятать. Я не знала, что можно сделать с этой уликой, особенно когда не представляла, какое преступление было совершено, но это козырь, по крайней мере, и мне нужно использовать любую возможность, чтобы получить преимущество.
В ту ночь я легла спать в своей новой спальне с мерцающим чувством надежды, которое унесло меня в сны. Я смогу справиться. Я не только смогу пережить все, что преподносит мне жизнь, но и использовать обстоятельства в свою пользу. Заснула, чувствуя себя смелой и решительной, только чтобы проснуться спустя несколько часов с комом в горле и тенью мужчины, стоящего надо мной.
