Текст книги "Охота на праведников"

Автор книги: Джилл Грегори

Соавторы: Карен Тинтори
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Джилл Грегори, Карен Тинтори
«Охота на праведников»

«В мире должны существовать не менее тридцати шести праведников, озаренных благодатью Господней».

Раввин Аббайи, Талмуд

Пролог

7 января 1986 года

Саккара, Египет

Два человека раскапывали песок. Они двигались по пещере, освещая себе дорогу единственным фонарем. Анфилада пещер и усыпальниц в пятнадцати милях от Каира являлась сокровищницей древнего искусства. Саккара. «Город мертвых» три тысячи лет оставался местом упокоения царей и вельмож, и ученым-археологам (а также мародерам, орудовавшим в здешних краях) не хватило бы и нескольких жизней, чтобы открыть все тайны древнего некрополя.

Сэр Родни Дэвис, удостоенный рыцарства за открытие сокровищ храма Эхнатона, ощутил знакомое волнение – чувство предвкушения находки.

Он уже словно ощутил, как его руки коснулись драгоценного папируса.

Он не знал, найдут ли они всю «Книгу имен» или часть ее, но был уверен – это непременно произойдет.

Такой же внутренний подъем сэр Родни ощутил в Израиле на холме Кетеф Химон, когда нашел в земле золотой скипетр царя Соломона. Эта первая древняя находка, сохранившаяся в целости, связывала имя библейского царя с древними укреплениями, недавно здесь найденными. Но «Книга имен» затмила бы и это, и все другие их открытия. Благодаря ей он войдет в историю.

Сэр Родни доверял своим инстинктам. Ему казалось, будто какая-то магическая сила ведет его к этому бесценному сокровищу. Сегодня вечером здесь, в песках, по которым бродили древние фараоны, он, сэр Родни, откроет то, чего никто еще не видел в мире со времен Ветхого Завета!

Его спутник Рауль отложил совковую лопату, потянулся за флягой с водой и жадно сделал большой глоток.

– Сделайте перерыв, Рауль. Вы начали на час раньше, – заметил Дэвис.

– Да вам самому следует передохнуть, сэр, – ответил тот. – Эта штука пролежала где-то здесь несколько тысячелетий, подождет и еще часа три.

Сэр Родни посмотрел на человека, вот уже более десяти лет служившего ему верным помощником. Сколько же лет было Раулю Лядусеру, когда они начинали работать? Шестнадцать или семнадцать? Из тех, с кем приходилось иметь дело Дэвису, Рауль оказался самым неутомимым работником – основательный, серьезный молодой человек, смуглолицый, с глубоко посаженными черными глазами.

– Я полжизни ждал этого открытия, друг мой, – сказал археолог. – Что в сравнении с этим может значить лишний час работы?

Он продолжал раскапывать песчаный пол пещеры. Рауль с минуту молча наблюдал за ним, затем закрыл фляжку и снова взялся за свой совок.

Они работали в молчании еще около часа, и вдруг лопата сэра Родни ударилась о какой-то твердый предмет. В одно мгновение забыв об усталости, он опустился на колени и стал расчищать песок рукой. Рауль опустился с ним рядом. Радостное предвкушение открытия охватило их.

– Дайте фонарь, Рауль, – тихо произнес Дэвис, проведя руками по круглой поверхности глиняного сосуда, замурованного в песке. В свете фонаря они смогли различить свитки папируса, скрытые в горлышке сосуда. – Боже, наверное, это то, что мы ищем! – воскликнул сэр Родни. Его руки дрожали, когда он извлекал рукописи из хранилища. Рауль быстро развернул кусок брезента, а его учитель стал бережно раскладывать на нем свитки. Оба они узнали древнееврейский язык и поняли, что именно оказалось в их руках.

– Клянусь Небом, Рауль, наша находка может изменить весь мир! – Кажется, Дэвис никогда в жизни не волновался так, как сейчас.

– Верно, сэр, так оно и есть, – отвечал Рауль. С этими словами он положил фонарь и, отступив назад, достал из кармана моток проволоки. Так же спокойно, как он делал все, Рауль быстро накинул на шею сэру Родни гарроту – металлическую удавку-ошейник. Археолог не успел даже вскрикнуть. Собирая драгоценные свитки, Рауль подумал: старый англичанин, как всегда, был прав – эта находка действительно может изменить весь мир.

Рауль, слишком поглощенный торжеством победителя, не обратил внимания на камень, похожий на янтарь, лежавший на дне глиняного сосуда. На нем были вырезаны три древнееврейские буквы.

7 января 1986 года

Хартфордская больница, Коннектикут

Доктор Генриетта Гарднер едва успела добраться до дивана в больничном холле, чтобы перекусить впервые за двенадцать часов, как раздался сигнал вызова, напоминающий о необходимости срочно вернуться в отделение интенсивной терапии.

Она заторопилась обратно, на ходу жуя яблоко. Должно быть, случилось что-то очень серьезное, иначе ее помощь не понадобилась бы. Может быть, опять произошла автомобильная катастрофа или пожар? Когда она влетела в операционную, три команды медиков уже работали вовсю. Трое детей лежали на столах, и один из них громко кричал от боли, а ведь еще пять минут назад в больнице царила тишина.

Теперь же в отделении толпились технический персонал и полицейский, а хирург Радмирес вводил зонд в горло девочке-подростку.

– Этого ребенка поднимите наверх, на компьютерную томографию! – крикнул врач медбрату Уззи.

Ребенок лежал неподвижно; на лице под правым глазам виднелась открытая рана, из ушей шла кровь.

– Что произошло? – спросила Генриетта, остановившись у стола, на котором лежал мальчик-подросток. Тереза, прикомандированный медик-интерн, отошла в сторону. Обнаженная грудь мальчика вся была в крови.

– Они упали с крыши трехэтажного здания, – ответил один санитар.

– Мне понадобится кислород и портативный рентгеновский аппарат, – сказала она. Даже после трех лет работы в отделении интенсивной терапии Генриетте становилось не по себе, когда приходилось работать с детьми.

«Надо пройти через это», – сказала она себе, глядя на монитор. Пульс у мальчика равнялся ста тридцати, давление – восемьдесят на шестьдесят. Положение очень тяжелое.

– Это сын сенатора Шеферда, – услышала она голос Доши. – А тот, которого Уззи отправил на КТ, – сын швейцарского посла.

– Как зовут мальчика?

– Дэвид. Дэвид Шеферд.

– Грудь сильно повреждена, сломана ключица, видимо, опущено легкое, – хмуро сказала Генриетта.

Введя в трахею мальчика дыхательную трубку, Доши заметила:

– Он единственный ни разу не приходил в сознание.

Генриетта снова взглянула на монитор.

Давление продолжало быстро падать…

Нью-Йорк, резиденция ООН

Когда генеральный секретарь ООН Альберто Ортега завершил свое выступление, собравшиеся приветствовали его бурными аплодисментами.

Улыбающийся Ортега пожимал руки многочисленным дипломатам и принимал поздравления по случаю принятия новой поправки к Женевской конвенции 1926 года о рабстве. Он оглядел зал, ища кого-то взглядом, и наконец увидел своего атташе. Выражение лица Ортеги не изменилось даже тогда, когда Рикардо наконец вложил ему в руку сложенную записку.

Только войдя в собственный кабинет и оставшись наедине с собой, он развернул листок бумаги и прочел:

«Лядусер добыл главный образец. Охота продолжается».

Хартфордская больница

«Больше ничего не болит», – подумал Дэвид. Он стал механически считать людей в белых халатах, склонившихся над ним. Пять, шесть, семь… Почему их так много? Почему они не оставят его в покое, не дадут ему поспать?..

И тут вдруг Дэвид увидел: Криспин направляется к нему. Странное дело, он, казалось, шел по воздуху!

Потом он остановился рядом с Дэвидом, и оба они посмотрели вниз. Суета и напряжение со стороны людей в белых халатах достигли предела. Потом кто-то назвал Дэвида по имени, но в это самое время Криспин указал наверх, где засиял яркий свет.

– Это невиданно и неслыханно! – воскликнул он.

– Еще бы! – ответил Дэвид.

То, что он видел сейчас, было даже великолепнее, чем северное сияние, которое он видел летом. Криспин пошел прямо на свет, а за ним – Дэвид. Он вдруг оказался как бы в самом центре удивительного сияния, а с ним рядом – Криспин. Они шли вперед по длинному коридору. Дэвид вдруг почувствовал себя очень хорошо и надежно. Просто замечательно.

Вдруг Дэвид увидел, как что-то зашевелилось впереди, на этой светлой дорожке, и услышал тихие, но неприятные звуки. Криспин куда-то исчез, а Дэвида какая-то невидимая, но огромная сила потащила вперед, неприятный шум превратился в оглушивший его рокот, а перед собой он увидел какие-то странные призрачные лица, множество лиц…

Боже, кто это?!

Он услышал страшный вопль, и потом (как ему показалось, прошла целая вечность) понял – это был его собственный голос.

– Мы теряем его! – крикнула Генриетта.

Доши подложила подушки под грудь Дэвида и предупредила:

– Всем отойти!

Затем она ввела его в бессознательное состояние.

– Повторите! – приказала Генриетта. У нее самой выступила на лбу испарина. Склонившись над мальчиком, она повторяла: – Дэвид, вернись! Слушай меня! Возвращайся, прошу тебя!

Доши стояла рядом с подушками наготове, пока Генриетта с тревогой следила за показаниями приборов.

Через три часа Генриетта Гарднер закончила писать бумаги. Ну и денек! Начался он с тридцатипятилетней женщины с сердечным приступом, а закончился… А закончился тремя подростками, которые рисковали жизнью, забравшись на дерьмовую оледенелую крышу.

Девочка отделалась ушибами и переломом руки. Один из мальчиков сломал бедро и находился в коме.

А другого она с трудом вырвала из лап смерти. Интересно, видел ли он свет?

Вздохнув, доктор Генриетта положила карты на стол дежурной сестры и ушла домой кормить собаку.

Глава 1

Афины, девятнадцать лет спустя

Рауль Лядусер открыл багажник взятого напрокат «ягуара» и осторожно вытащил винтовку из-под вязаного свитера, чтобы положить ее на место. Только сейчас он понял, что проголодался. Ну да ждать придется недолго. Он облюбовал здесь неподалеку открытое кафе, где можно хорошо закусить и выпить.

Рауль взглянул на часы. Кажется, времени достаточно. Он успел разделаться с двумя охранниками и сбросить их тела с обрыва. Он шел впереди графика, и теперь у него оставалось еще пять часов до времени, когда надо будет сдать автомобиль и лететь в Лондон, чтобы ждать нового задания. За это время можно вполне успеть отдохнуть.

Он нарочно решил пройти через оливковую рощу, чтобы привлекать меньше внимания. Было еще светло, и солнце не остыло после жаркого дня, а это доставляло Раулю определенные неудобства. Он всегда предпочитал делать свое дело в темное время.

Правда, он уже привык работать под палящим солнцем, когда в молодые годы занимался раскопками. В этом смысле Греция не хуже других южных стран. Рауль выбрал удобную позицию и мог хорошо видеть заднюю часть здания.

Терпкий оливковый аромат напомнил Раулю ферму его деда в Тунисе, где он, Рауль, с шести лет работал, прививая оливковые деревья. Тогда ему приходилось работать по десять часов в день под беспощадным солнцем.

А получал он за труды корку хлеба да кусочек сыра – в лучшем случае. А то и удары розгой, сделанной из одной из им же срубленных веток.

Его дед стал первым человеком, которого Рауль убил. Произошло это в день, когда ему исполнилось пятнадцать лет.

Глядя на стол, украшенный букетами цветов и заваленный подарками, Рауль подумал: сегодня, должно быть, тоже чей-то день рождения.

Скоро там начнется праздник.

Беверли Панагопулос занималась выпечкой всю вторую половину дня. Не в том было дело, что повар ее брата сам не мог испечь торт на день рождения, – просто для своих внуков она хотела это сделать сама.

Сегодня исполняется девять лет младшей внучке, Алериссе. Через час именинница вместе с ее старшими братьями Эстеаво, Нило и Такисом, вместе с родителями, двоюродными братьями и сестрами, дядями и тетями соберутся за праздничным столом во дворе.

Беверли облизала пальцы, на которых осталось немного крема, и пошла во двор, собираясь проверить, в порядке ли воздушные шары и правильно ли (согласно ее идее) разложены подарки.

Она задержалась на минуту, чтобы полюбоваться серебристой водой бассейна, где скоро будет плескаться вся детвора в ожидании обеда.

И тут с той стороны, где находилась оливковая роща, раздались выстрелы. Не успела Беверли понять, что происходит, как ей в спину попали несколько пуль.

Она скончалась на месте, так и не поняв, что же произошло.

Машина с ревом мчалась по шоссе. Повертев регулятор автомобильного радиоприемника в поисках музыки, Рауль случайно услышал фрагмент новостей. Сообщили, что террористы взорвали Мельбурнский международный аэропорт, имеются сотни жертв…

Рауль усмехнулся. Он был вполне доволен собой. И были, как он считал, основания – нарастающий хаос в мире. Не за горами время, когда его будут чествовать в числе главных героев нового порядка.

Число тридцати шести Сокровенных сокращается. Беверли Панагопулос была четырнадцатой из тех, кто погиб при его участии. Кажется, никто больше не убивал столь многих из числа этих лиц. Когда он, Рауль, устранит еще троих Сокровенных, этот поганый мир наконец погибнет. Рауль гордился собой.

Дела уже идут неплохо для таких, как он. По всему миру происходят землетрясения, пожары, войны, голод… все возможные природные и созданные катастрофы. Такого их скопления в одно время еще не наблюдалось. Видимо, ему и его подобным недолго остается ждать.

Когда исчезнут последние трое Сокровенных, настанет время Понимающих, а с нынешним миром будет покончено.

Время неумолимо шло вперед.

Милях в восьмистах от места происшествия в своем кабинете на авеню Зет раввин Элизар бен Моше, закрыв глаза, читал молитву.

Без малого девяносто лет жил он на свете, и за это время его глаза много видели и зла, и добра. Но в последнее время зло быстро множилось в мире, и он знал, что это не совпадения.

Страх и отчаяние одолевали раввина. Большую часть жизни он провел в изучении Каббалы, в познании мистических тайн Яхве, когда он обращался к нему, называя его различными именами. Сейчас он повторял их, прося защиты для этого мира.

Раввин, опираясь на свое знание, был уверен: темные души, приверженцы древнего культа, обнаружили «Книгу имен». Это означало величайшую опасность для мира.

Одного за другим убивали Сокровенных, упомянутых в древней рукописи. Сколько их осталось теперь, об этом знали только Яхве да Понимающие.

Тяжело вздохнув, бен Моше посмотрел на талисманы, разложенные на столе. Некоторые из них он понимал, другие – нет. Он стал по одному засовывать их обратно в старый кожаный футляр, лежавший на столе, затем открыл кодовый замок несгораемого сейфа. Только после того, как футляр снова оказался внутри сейфа, в относительной безопасности, раввин взял старенький томик псалмов и направился к двери.

Дрожавшими губами он повторял молитву: «О Яхве, дай нам силу и знание, чтобы остановить злодеев!»

Крошечный диктофон под столом фиксировал его слова, но не для того, чтобы они достигли небес.

Глава 2

Джорджтаунский университет, Вашингтон

Дэвид Шеферд зашел в «Хулигэнз-бар» после утренних занятий. У него страшно болела голова, и ему очень хотелось есть. Вчера он всю ночь не мог уснуть из-за переживаний по поводу двухдневного визита Тони Блэра в университетский городок. Студенты сбежались послушать его обращение, и суета, поднявшаяся на факультете, продолжалась еще почти целый день после выступления британского премьера.

Считалось, будто визит Блэра организовал чуть ли не сам Шеферд. Но это просто был вопрос стечения обстоятельств. Дэвид уже встречался с британским лидером около семи месяцев назад, когда был приглашен на семинар в Оксфорд. Затем его пригласили на банкет, где присутствовал Блэр, и британский премьер даже похвалил Дэвида за его последнюю книгу «Борьба за мир в условиях распространения ядерного оружия». Они тогда обменялись электронными адресами, и, к удивлению Дэвида, Блэр принял его приглашение выступить с речью в Джорджтауне.

Визит прошел с шумным успехом, но сегодняшнее утро стало для Шеферда адом. Он не мог заснуть до четырех часов утра, мучимый странным беспокойством, а вскоре пришлось вставать, чтобы успеть на его первую восьмичасовую лекцию (некогда было даже выпить тайленола). Дэвид успел только принять душ и причесаться.

– Дэв, что случилось? – услышал он знакомый гнусавый голос. Том Макинтайр, сидевший через столик от Дэвида, помахал ему рукой в знак приветствия. – Скажу тебе, ты выглядишь словно в воду опущенным. Что такого тебе вчера наговорил твой приятель Тони?

Лысеющий доцент, коллега Дэвида по кафедре политологии, являлся также одиноким холостяком. Между Томом, очень хорошим партнером для спортивных тренировочных игр и самым популярным преподавателем в университете, и Дэвидом негласно установилось приятельское соревнование – кто из них привлечет больше студентов на свои занятия. Правда, Дэвид заметил: Том не упускал случая уязвить его. Но Дэвид, сын сенатора, вырос в окружении политиков и обладал иммунитетом к подобным вещам.

Обычно он не принимал всерьез претензий Тома на лидерство. Серьезно он относился только к их своеобразному соревнованию во время ежегодных совместных поездок в горы. Тома, прекрасного альпиниста, как и Дэвида, увлекала борьба с трудностями и опасностями, которые всегда были связаны с горным туризмом.

Дэвид неохотно поднялся со своего места и пересел на стул напротив Тома.

Его товарищ высоко поднял бутылку с пивом.

– Может быть, это исцелит тебя, – заметил он с улыбкой.

– А головную боль! Наверное, ее надо будет выбить из головы кувалдой, – в тон ему ответил Дэвид.

Но Том уже не слушал. Его внимание переключилось на экран телевизора над стойкой бара.

– Друг мой, похоже, малютка был прав. Конец уже близок.

– Не стану спорить, – отвечал Дэвид.

Он заказал гамбургер, луковый салат и бутылку пива «Хайнекен» и, вслед за Томом, тоже поглядел на экран. «Новое нападение террористов в Мельбурне», – объявил комментатор Си-эн-эн. Дэвид поморщился. Несчастья сыпались на этот мир как из рога изобилия.

Шеферд преподавал политологию уже десять лет, но такого трудного семестра, как текущий, прежде не бывало. Платон, Макиавелли, Черчилль или другие великие политические мыслители прошлого едва ли могли бы объяснить все ужасы, творившиеся в нынешнем мире. Ураганы, цунами, войны, терроризм – все мыслимые стихийные катаклизмы и взрывы людского насилия пронеслись по всем частям света. На все вопросы его студентов, наверное, не смог бы ответить не только он, но даже Тони Блэр.

Официантка принесла пиво, и Дэвид обрадовался возможности немного расслабиться и отвлечься от мрачных мыслей. Том наклонился к нему и тихо сказал:

– Послушай, приятель, обрати внимание: за два столика отсюда припарковалась белокурая красотка Кейт Уолис. Ступай, пригласи ее на барбекю в День труда.

Дэвид едва не обернулся в ту сторону. Кейт Уолис исполнился тридцать один год. Преподавательница из Англии, работавшая над пикантным романом из придворной жизни эпохи Фердинанда и Изабеллы Испанских, она была единственной женщиной, по-настоящему желанной для него с тех пор, как Меридит подала на развод.

Черт возьми, почему не последовать совету приятеля? Он подмигнул Тому и встал из-за стола. Через две минуты он уже записывал номер телефона Кейт и проезд к ее дому.

Когда Дэвид вернулся за свой столик, Том сказал со смешком:

– Ты произвел на меня впечатление. Тебе хватило всего полутора семестров, чтобы сделать первый шаг.

– А я слышал, любое дело – только вопрос времени, – ответил Дэвид. Жуя гамбургер, он взглянул на записку и оторопел.

Что за чертовщина! Вместо «Кейт Уолис» он написал «Беверли Панагопулос».

Только не это! Головная боль, отступившая было, начала мучить его с новой силой. Еще одно загадочное имя. Что такое творится с ним в последнее время?

– Эй, Дэв, что с тобой сегодня? Ты бледен, словно призрак! – услышал он голос Тома.

Дэвид напрягся. Том и сам, наверно, не знал, как недалек он, может быть, от истины. Но он никогда не рассказывал о происшествии, едва не погубившем его в детстве, никому, даже Меридит.

– Все из-за этой проклятой головной боли, – ответил Шеферд. Но сейчас он не думал ни о собеседнике, ни о Кейт. Он не мог отделаться от мыслей о том, кто такая Беверли Панагопулос, хотя ему вовсе не хотелось об этом думать.

Через час Дэвид подъехал к своему дому и остановил автомобиль «Мазда-6» у задней стены дома. Ему не терпелось проверить, есть ли имя Беверли Панагопулос в его журнале. Он уже хотел выключить зажигание, когда по радио начали передавать очередные новости Си-би-эс: «Передаем сообщение из Афин. Полиция оцепила резиденцию премьер-министра Греции Николаса Агасту после того, как его сестру Беверли Панагопулос нашли убитой несколько часов назад…»

Дэвид словно окаменел. На лбу у него выступила испарина, но почувствовал он озноб. «Почему именно ее имя пришло мне на ум сейчас, когда ее убили? – подумал Шеферд с тревогой. – Ведь такого со мной еще не случалось. Или я ошибаюсь?!»

Он взбежал вверх по лестнице, отпер дверь и бросился в кабинет. На столе внешне царил беспорядок, на самом же деле хозяин всегда мог разобраться в книгах, тетрадях, стаканчиках с авторучками и другими письменными принадлежностями. Стол украшала фотография в рамочке – Дэвид со Стаси во время их последнего туристского лыжного похода. В другом углу стояла керамическая таиландская статуэтка обезьянки (подарок восьмилетнему Дэвиду от друга семьи Джада Вэнмейкера). В руку обезьянке, как в своего рода хранилище, хозяин положил иссиня-серый драгоценный камень.

Дэвид открыл средний ящик и под кипой банковских счетов и договоров нащупал толстую красную тетрадь и принялся ее лихорадочно перелистывать, читая все записанные там имена.

И тут, на сорок второй странице, он увидел запись: «Беверли Панагопулос».

Она была сделана 7 октября 1994 года. Он всегда записывал даты, когда появлялось такого рода имя. Это имя появилось, когда ему исполнилось двадцать два года.

И вот теперь он вдруг снова записал ее имя – в день ее гибели.

Он просмотрел имена на других страницах. Целая географическая карта имен – чуть ли не из всех стран мира.

Дэвид, будучи подростком, бывало, внимательно просматривал телефонные книги во всех странах, где отдыхала его семья, пытаясь найти имена, которые он записывал. Но это ему никак не удавалось, и Дэвид оставил безнадежное занятие.

Но теперь оказалось – одно из имен принадлежало женщине, убитой сегодня.

Дэвид со страхом подумал, нет ли среди его записей еще таких же имен…

Вилла Каза делла Фальконара, Сицилия

Ирина лежала в темноте одна, неодетая, дрожавшая от холода и страха.

О Мадонна, долго ли еще они будут держать ее здесь? И зачем?

Ее глаза прикрывала шелковая повязка, но Ирина не помнила, сколько уже времен она носила ее. Даже после того, как они принесли ей еду и развязали руки, они ни разу не снимали повязки.

Ей очень хотелось вернуться домой, сидеть у окна и вышивать свадебные наволочки. Ей осталось докончить еще пять, прежде чем выйти замуж за Марио.

Случится ли это когда-нибудь? Ищет ли ее Марио? Горюет ли о ней? Увидятся ли они снова?

Шелковая повязка намокла от слез. Ирина стала безмолвно читать молитву, ту самую, которую читала сейчас почти каждое мгновение.

В лунные августовские ночи премьер-министр Италии любил сидеть в саду своей виллы, расположенной на возвышенном месте, и курить гаванские сигары, одну из которых отец впервые разрешил сыну закурить, когда тому исполнилось восемь лет. Каза делла Фальконара, откуда открывался вид на древний амфитеатр в Сегесте, принадлежала уже четырем поколениям его семьи. А сад оставался любимым местом премьера, цитаделью, где никто не осмеливайся его беспокоить.

Там жаркими летними ночами он мог часами, закрыв глаза, наслаждаться ароматом лимонной рощи и прислушиваться к репликам из римских и древнегреческих пьес, которые недавно снова стали ставить в амфитеатре.

В тот вечер амфитеатр пустовал, а Эдуардо ди Стефано сидел во главе стола, за которым уселись двадцать гостей, люди избранного круга, степенно и неторопливо ведущие беседу.

Дворецкий премьера обходил стол, безмолвно наполняя их бокалы тридцатипятилетним портвейном. Все говорили только о погоде и о музыке, пока Сильвио не вышел из комнаты, закрыв за собой резную дверь из красного дерева. Тогда ди Стефано, признанный оратор, встал, запер дверь и заговорил:

– Сегодня, мои верные друзья, мы достигли поворотной точки на нашем пути. Тридцать три препятствия уже устранены.

Эдуардо умолк и выждал эффектную паузу, оглядев собравшихся. Раздались бурные аплодисменты. Оратор, человек весьма обаятельный, обладал высоким лбом ученого, умными глазами, волевым подбородком и улыбкой, способной, казалось, растопить вечные льды. Хотя Эдуардо было около шестидесяти, его черные волосы лишь слегка тронула седина. Во всем его облике имелся некий оттенок аристократизма. Средний палец его руки украшало золотое кольцо в виде двух змеек, образовывавших восьмерку. Он подождал, когда воцарится тишина, и продолжал:

– И что еще важнее, наш Змей готов к последнему прорыву.

Ди Стефано с улыбкой посмотрел на осанистого рыжеволосого банкира, представителя семейства, известного и влиятельного вот уже около трехсот лет. Именно сын этого человека оказал неоценимые услуги «Черным ангелам», именно его выдающиеся способности так приблизили их давно ожидаемую победу.

Гости снова зааплодировали, и банкир слегка поклонился собравшимся.

– Я слышал, – продолжал Эдуардо, – ваш сын три дня не отходит от компьютера. Джентльмены, может быть, именно сейчас он как никогда близок к разгадке последней тайны – трех заключительных имен.

Люди за столом взглянули друг на друга со смешанным чувством волнения и благоговейного ужаса. Сто поколений их предшественников боролись за обретение высшего знания. Чувство близкого общего для них полного духовного освобождения окрыляло и опьяняло их. Они уже ожидали мистического огня, способного испепелить плоть и освободить дух.

– Салют, друзья мои, – сказал ди Стефано, поднимая бокал и глядя на своего первого помощника – бывшего генсека ООН Альберто Ортегу. Тот встал и также поднял бокал, а ди Стефано предложил тост: – Приготовимся же к заключительной части нашего путешествия. – Он пил, как и все здесь собравшиеся, маленькими глотками, смакуя благородный напиток. Давно установленный ритуал помогал ему сейчас сохранять спокойный, даже немного будничный тон.

Эдуардо хорошо помнил тот день, когда его отец впервые разрешил ему участвовать в собрании. Новичок не спал тогда всю ночь накануне знаменательного события и весь день не съел ни крошки. Прежде отец и намеком не давал понять сыну, что происходило в зале за закрытыми дверями во время особых собраний, проходивших там два раза в год. В детстве он знал только одно: все домочадцы готовили банкет, где даже его матери не разрешалось присутствовать.

Иногда Эдуардо просыпался в пять часов утра от шума автомобилей, на которых в предрассветный час отбывали их знатные гости. Он не знал, что они могли делать здесь в такое время. Его отец принадлежал к важным лицам, как и все эти господа. Многие из них являлись знаменитыми политическими деятелями и даже главами государств, как будто в их сицилийском доме проходили ассамблеи ООН.

Но все эти годы мальчик мечтал попасть в таинственный зал, сесть рядом с отцом и приобщиться к витавшему там духу власти.

Только в восемнадцать лет он наконец получил свой талисман – золотое кольцо, которое с тех пор не снимал, и приглашение участвовать в церемониях.

Эдуардо потрясло все, там увиденное. Слава Богу, его отец проницательный и терпеливый человек, сумевший объяснить сыну необходимость и величественную цель того, чем занимались он и его друзья. Инициации женщин были, по словам отца, необходимы, поскольку избранные боролись за обладание миром, для чего им требовались послушные орудия.

Теперь, если Эдуардо, случалось, и не спал ночь накануне обычного ритуала, то вовсе не из-за волнения.

Он нажал кнопку, и стенная панель позади него отодвинулась. Там в темной комнате лежала в ожидании своей участи обнаженная девушка с завязанными глазами.

Взоры всех присутствующих обратились на нее.

Все они, умные, образованные, преданные своему делу и могущественные люди, как и их предшественники, были еще в юности избраны для священной миссии, для дерзновенного и опаснейшего дела.

И никто вне их избранного Круга не был столь мудр, как они, в этом ди Стефано был убежден: никто из глупцов, подвизавшихся в низшем, физическом мире, не знал о сути миссии Понимающих.

Девушку ввели в зал.

Ортега открыл шкафчик, где в подсвеченной стеклянной коробке сверкали два драгоценных камня – аметист и изумруд. Их возраст насчитывал не одну тысячу лет. Это были два из двенадцати древнейших камней – прототипов камней Зодиака. Ортега осторожно достал из шкафчика ритуальный кубок и маленький серебряный фиал. Затем он насыпал в кубок синий порошок, покрыв им выгравированного на дне змея, кусающего собственный хвост. Девушка с повязкой на глазах стояла посреди зала и плакала.

Между тем ди Стефано выступил вперед и налил в кубок вина из хрустального графина так, чтобы жидкость рубинового цвета достигла другой змеи, выгравированной посередине кубка, а затем он осторожно помешал жидкость и сделал знак снять с глаз пленницы повязку. Не обращая внимания на выражение ужаса в глазах девушки, он поднес кубок к ее губам, намереваясь влить его содержимое ей в рот.

– Не надо, я вас умоляю!.. – жалобно лепетала она, пытаясь отклониться, чтобы не пить из кубка.

– Перестань хныкать, – тихо, но веско отвечал ди Стефано, ухватив девушку за волосы и запрокинув ее голову. – Ты должна быть благодарна – ты избрана ради великой доли.

С этими словами он влил ей в рот почти всю горькую жидкость и несколько секунд молча глядел ей в глаза. После чего дрожь прошла по всему ее телу.

Затем он передал церемониальную чашу Ортеге, отпившему из нее немного и передавшему третьему по рангу – Одиамо Мофулаци. Тот передал ее следующему, и так чаша вскоре обошла весь Круг избранных, каждый из которых отпил из нее символическую каплю.

По телу Ирины прошла судорога, голова ее закружилась, а перед глазами заплясали пестрые цвета, словно в калейдоскопе. Сердце ее страшно забилось, она почувствовала, как будто вокруг ее тела обвиваются змеи, а затем остро ощутила запах, исходивший от мужчин, запах пола. Затем все померкло в ее глазах. Испустив крик ужаса, она упала и лишилась чувств.

Мэрилибон, Лондон

Он почувствовал, что у него заболели глаза. Линии графиков на плоском экране компьютерного монитора начали расплываться. Уже три дня он просидел за компьютером, накладывая один график на другой. Три дня он пытался выявить начертание недостающих трех имен. С тяжким вздохом он выключил компьютер. Довольно!

Никому не будет никакой пользы от того, что он сейчас будет продолжать упорствовать. Этот человек знал границы своих возможностей и понимал – он уже перешел за них. Пора немного передохнуть и подкрепить силы.