Текст книги "Светские преступления"

Автор книги: Джейн Стэнтон Хичкок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

– Роджер – мой давний друг.

– У тебя много друзей, Джо. Посмотри на эту ситуацию с моей стороны – каково бы тебе было, отвернись от тебя Клара Уилман?

Эту нелепицу я предпочла оставить без ответа.

– Нью-Йорк – огромный город, Моника. С двумя сотнями миллионов тебе не составит труда завести массу новых друзей.

– Да, но ты дружна со всеми, кто чего-то стоит!

– Я же только что подробно объяснила… послушай, тебе самое время уйти! Завтра квартира должна быть свободна, а я еще не закончила с вещами.

– Джо! – Моника драматическим жестом заломила руки. – Я прошу тебя только об одном-единственном одолжении!

– Об одолжении? – Мне снова стало любопытно. – О каком же?

– Не согласишься ли ты дать мне рекомендацию в совет директоров Муниципального музея? Я знаю, это в твоих силах, а я… я была бы просто счастлива!

На этот раз я не сумела удержаться от ехидного Смешка. Эта женщина, должно быть, принимает меня за полную идиотку!

– Скажите пожалуйста! Только и всего?

– Ну хорошо, не нужно рекомендаций. Просто не настраивай их против меня.

Я развела руками в полном изумлении. Было нелегко собраться с мыслями перед лицом подобной наглости. Я выпрямилась на стуле и сцепила пальцы, стараясь удержаться в рамках вежливости.

– Постараюсь изложить свое мнение по возможности деликатно. Ты не имеешь к Муниципальному музею никакого отношения – значит, совет директоров интересует тебя только как стартовая площадка для вхождения в наш круг, как точка опоры, от которой можно оттолкнуться. В этом ты не одинока, дорогая моя, ты уж мне поверь. Многие пытались идти именно этим путем. Кое-кто преуспел благодаря деньгам, но речь сейчас не об этом. Вопрос был поставлен так: буду ли я против, если ты попробуешь вступить в совет директоров Муниципального музея? Ответ будет вот какой: чтобы не пропустить тебя туда, я готова на все. Если единственным способом противостоять этому останется взрыв Галереи Слейтер, я лично заложу динамит, а если музей примет тебя в обход моего мнения, ноги моей там больше не будет. Я сделаю все, чтобы мое отношение к этому вопросу получило широкую огласку, чтобы о нем узнали все заинтересованные и незаинтересованные лица. Иными словами, я приложу все усилия, чтобы ты никогда, ни при каких условиях не достигла этой цели. Ответ ясен?

– Если бы ты знала, что мне пришлось пережить, ты не была бы такой жестокой!

Глаза Моники снова наполнились слезами, и мое терпение лопнуло. В конце концов, хорошенького понемножку!

– Что тебе пришлось пережить?! – закричала я. – А как насчет меня?! Двадцать лет жизни бок о бок с этим человеком – и что же? Все это перечеркнуто в угоду какой-то интриганке! Как ты смеешь? Как ты смеешь? Как ты смеешь?!

Пока я кричала, Моника смотрела на меня, прижав ладони к щекам, с дрожащими губами – воплощение униженной и оскорбленной добродетели. Это меня только подзадорило.

– Я была его законной женой, можешь ты взять это в толк или нет?! Верной женой, любящей женой!!! А ты… ты…

– А я ждала его ребенка! – перебила Моника, внезапно набираясь величия.

Слово «ребенок» ударило меня прямо в сердце.

– Что?..

– Я была беременна!

– Только не от Люциуса!

– Именно от него!

– Да? Люциус не мог зачать ребенка. Он был импотент.

– Только не со мной, – сказала она с омерзительным самодовольством.

– И где же этот ребенок?

– От потрясения у меня случился выкидыш. Кстати, как раз поэтому я не была на похоронах.

Я дико расхохоталась и с трудом выговорила:

– И ты ждешь, что я поверю в эту чушь?

– Мне все равно, веришь ты или нет. Главное, что это чистая правда.

– Где случился выкидыш?

– У меня дома.

– То есть в квартире, куда тебя поселил Люциус?

– Да.

– Какой доктор тебя осматривал?

– Я не вызывала врача. Я так расстроилась, что все плакала, плакала… мне это просто не пришло в голову.

Разумеется, это была выдумка чистой воды, и все же я не могла просто так закрыть болезненную для меня тему.

– Люциус категорически не хотел детей. Думаешь, почему у нас их не было?

– От меня хотел.

Со смутным удивлением я поняла, что ненавижу Монику еще больше – пять минут назад это казалось невозможным.

– Ну и когда же ты сообщила ему радостную весть?

– За две недели до… – Она умолкла, как бы не в силах продолжать.

– И он, конечно же, сразу поверил?

– Он смотрел на все иначе, чем ты, Джо. Клянусь, я была беременна! Люциус обрадовался и сказал, что обеспечит мое будущее. Ты не знаешь, как мы любили друг друга! Но я и понятия не имела, что все обернется таким образом! Джо, прости!

Слезы пролились и алмазами заблестели на ее щеках. Приходилось принять эту историю, какой бы невероятной она ни была. Я выдохлась и уже почти равнодушно спросила:

– Когда все это началось?

– Два года назад в Париже. Мы познакомились на приеме в галерее Мишеля. На другой день Люциус позвонил, чтобы пригласить меня на обед. Я согласилась.

– Значит, и ты начала все это еще замужней? Превосходно, просто превосходно!

– Я была так несчастна… – Моника закусила губу. – Может быть, это было не очень красиво с моей стороны, Джо, но у нас с Мишелем не ладилось, а Люциус… он был такой добрый, сердечный! Он попросил меня открыться ему, и я не устояла. Сама знаешь, что исповедаться случайному знакомому намного легче. Это сближает. Мы полюбили друг друга, а когда Мишель умер, Люциус уговорил меня перебраться в Нью-Йорк.

– При живой жене?

– Ты ведь тоже так поступила!

Я пропустила эту реплику мимо ушей.

– Люциус сказал, что несчастлив в браке.

– Он так сказал? – невольно переспросила я, вспоминая, как он отзывался о браке с Рут в начале нашего знакомства.

– Именно так, – заверила Моника. – Мы были очень привязаны друг к другу, а после инфаркта он и вовсе не мог без меня жить. Я навещала его в больнице.

– Каким образом? Я почти не отходила от него.

– Я переодевалась медсестрой, дожидалась, когда ты выйдешь, и сменяла тебя у его постели. Тогда Люциус и завел разговор о разводе. Он сказал, что больше так продолжаться не может, что он должен соединить свою жизнь с моей, пока еще не поздно.

– Ох, ради Бога! – не удержалась я.

– Это правда. Он собирался попросить у тебя развод этим летом, но все никак не мог найти подходящий момент. Люциус не хотел причинять тебе боль! Он надеялся, что ты сама заговоришь на эту тему.

– О разводе? Я? – Ей снова удалось меня ошеломить. – Из чего, скажи на милость, он сделал такой вывод?

– Ну, не знаю. Я просто цитирую.

Тут в памяти всплыл разговор в библиотеке, внезапный и совершенно неоправданный отказ Люциуса заплатить по моему обязательству. Я запоздало сообразила, чего он этим добивался. В своей слепой страсти к женщине он переставал мыслить здраво. Тайная и темная сторона души, так хорошо знакомая мне из прошлого, нашептала ему, что отказ дать мне то, что я считала своим неотъемлемым правом, толкнет меня на разрыв с ним. Так он рассчитывал избавиться от меня.

– Позволь полюбопытствовать, какую роль во всем этом сыграли Уотермены?

– Так как Гил хорошо знал Мишеля, Люциусу не составило труда протолкнуть меня на большой прием в дом Уотерменов. Я постаралась понравиться Бетти и добилась, что она пригласила меня у них пожить.

– А если бы не пригласила?

– Удача была на нашей стороне. Изначальный план был другой.

– Какой?

– Люциус так или иначе собирался поселить меня в своем доме на все лето. Он забронировал мне номер в одном из мотелей в Саутгемптоне и подкупил твою секретаршу, чтобы та уволилась в самый неподходящий момент. Хотел предложить меня как замену под видом своей сотрудницы.

Новая вспышка в памяти: Нэнси, секретарша, с бухты-барахты просит расчет. Выходит, я тогда не зря задавалась вопросом, откуда у нее деньги на кругосветное путешествие. Однако нельзя было показывать Монике, что я взволнована ее откровениями, и я продолжала допрос холодным деловым тоном:

– Понимаю. Ты должна была войти в наш дом как мой личный секретарь.

– Отчасти так оно и вышло, ведь верно? Разница в том, что ты сама это устроила.

Я невольно передернула плечами, поняв, что глупейшим образом попалась на приманку. В этой затее Люциус проявил себя мастерски. Он устроил все так, что я не только ни о чем не догадывалась, но и сама любезно осуществляла его план. Как я ненавидела его и себя за полнейшую наивность!

– Я хотела, чтобы ты знала правду, Джо.

– Разумеется, как же иначе.

– Честно! Но Люциус заставил меня поклясться, что я не пророню ни слова, что он сам тебе все скажет перед возвращением в Нью-Йорк.

Я принялась ходить взад-вперед по комнате, пытаясь мыслить логически. Я знала, что Люциус Слейтер способен на все, но что-то в версии Моники не сходилось.

– Ты ведь знала, что Люциус не должен перевозбуждаться, что это смертельно опасно для него.

– Нет, не знала! Он уверял, что доктора всегда перестраховываются, а когда я сказала, что жду ребенка, он… он обезумел от счастья.

Меня затошнило. Уж не знаю, как мне удалось тогда сохранить самообладание.

– Тогда, в кабинке у бассейна, я просила тебя вызвать «скорую», а ты просто стояла столбом.

– Я была в шоке! Люциус задыхался, ты кричала… Прости, что не пришла тебе на помощь, но я была просто не в себе! Мне так жаль, Джо! Я знаю, это ужасно. Потом, позже, я боялась, что ты винишь меня в смерти Люциуса. Клянусь, в тот день в кабинке между нами ничего не было. Мы просто беседовали… а твое появление выбило Люциуса из колеи.

– То есть его смерть на моей совести?

– О нет, я совсем не это имела в виду! Я хочу сказать, никто ни в чем не виноват, но теперь уже ничего не поделаешь. Я любила Люциуса, просто обожала! Сама посуди, ведь его смерть довела меня до выкидыша! Ты не знаешь, как это страшно – потерять ребенка. Хуже не придумаешь! Я и без того чувствовала себя одинокой и покинутой, а тут еще это! Я мечтала о ребенке от Люциуса, хотела сберечь хоть частичку его в своей жизни!

Во время этой чувствительной тирады я сверлила Монику взглядом – пусть прочтет там, что я думаю об этом фарсе.

– Ты сберегла его частичку, и немалую, – сказала я, когда она умолкла. – Двести миллионов.

– Джо! – отшатнулась она. – Клянусь жизнью, я ничего не знала о завещании!

И вот тут Моника проделала такое, чего я не ожидала от нее, – рухнула передо мной на колени.

– Скажи, что прощаешь меня! Твоя дружба для меня дороже всего на свете!

Это была затруднительная, неприятная ситуация сродни той, когда вас слезно умоляет о прощении безумец, прикончивший всю вашу семью. Я вскочила и поспешно отошла от нее подальше. Моника проводила меня взглядом коровы на бойне – зрелище, противное до дрожи в коленях.

– Это была весьма поучительная беседа, – сказала я, желая поставить точку. – А теперь, если можно, я вернусь к прерванному занятию. Ты знаешь, где дверь.

Моника поднялась. Слава Богу, она больше не пыталась приблизиться ко мне.

– Но ты еще не сказала, что мы снова друзья!

– И не скажу.

– Почему?

– Почему?! Потому что не верю твоему рассказу и тебе. Могу еще раз повторить, что отныне намерена жить так, словно ты не существуешь. Наши дороги разошлись, и на этом конец.

– Ты уведешь с собой всех своих друзей.

– Какое тебе дело до них?

– Не хочется слыть кошмарной особой.

– А я здесь при чем?

Это было не совсем так: люди считались с моим мнением. Моника знала это. Выражение ее лица вдруг резко изменилось. Мгновение назад оно было полно мольбы и кротости, теперь стало каменной маской отчуждения и угрозы. Мне еще не случалось быть свидетелем столь контрастного преображения.

– Значит, ты отказываешься помогать мне? – уточнила она неприятным тоном.

– Я не хочу знать тебя.

– И намерена приложить все усилия, чтобы я не попала в совет директоров Муниципального музея?

Наконец карты открыты, подумалось мне.

– Как по-французски будет «через мой труп»? – спросила я сладким голосом.

Моника презрительно посмотрела на меня, потом подняла к лицу руку с воображаемой шпагой и ткнула ею в моем направлении.

– Защищайтесь, друг мой! – сказала она по-французски и вышла.

Я пересела на кровать и очень долго перебирала в памяти то, что узнала от Моники о своем покойном муже. Я казалась себе одной из тех, которых можно увидеть в ток-шоу: жен извращенцев, многоженцев и маньяков-убийц. Со слезами на глазах они клянутся, что не имели ни малейшего понятия о том, чем занимаются их мужья. Прежде я сильно сомневалась в искренности подобных заверений и вот теперь сама играла ту же нелепую, жалкую роль.

Рассказ Моники напоминал дешевую мелодраму, К тому же в нем осталось множество пробелов, и я жалела, что, обескураженная отдельными откровениями, не расспросила ее подробнее.

Ну и личность, думала я с неослабевающим удивлением. Определенно женщина со странностями, иначе как объяснить эту настойчивую потребность оставаться рядом со мной даже теперь? Она добилась чего хотела. С двумя сотнями миллионов можно очень неплохо устроиться. Моника завладела моими деньгами, заполучила оба моих дома, но ей было мало. Она хотела всю мою жизнь целиком, и первым шагом должно было стать ее избрание в совет директоров Муниципального музея.

В Нью-Йорке, если нет нужных связей, деньги не помогут войти в избранный круг. Когда-то я обратила внимание своей протеже на то, что в городе полно честолюбцев, единственное желание которых – пролезть в первую сотню, и что желание это так и останется неосуществленным, если никто не замолвит за них словечко. Точно так же единственный весомый голос против может навсегда поставить точку на твоем пути в высшее общество. Моника могла пополнить собой ряды богатых женщин, которым навсегда заказан доступ в священный круг сильных мира сего.

Я так погрузилась в эти мысли, что не заметила, как наступила ночь. Пора было ложиться. Я переоделась, но сон не приходил. Мысли продолжали роиться в голове.

Нет, положительно она очень странная, эта Моника, думала я, глядя в темноту. Не слишком хочется иметь такого врага, но иметь такого друга, пожалуй, еще хуже.

Глава 11

Прикидывая, кто может пролить свет на поступки Моники, я в конце концов вспомнила про Нейта. Мне не слишком хотелось его видеть, но узы недоброжелательства так же крепнут с годами, как и узы дружбы, и перед лицом вторжения со стороны противники порой объединяются охотнее, чем люди близкие. В свете последних событий мы с Нейтом стали единомышленниками, мы могли бороться в едином строю. После смерти мужа он ко мне значительно подобрел, и я полагала, что причина тому проста: ему, как и мне, ненавистна перспектива уступить постороннему большую часть состояния Люциуса.

Я пригласила Нейта на обед в устричный бар отеля «Плаза», недалеко от его конторы, и когда вошла туда, увидела его уже сидящим за столиком. При моем приближении он поднялся с места – воплощение изысканной любезности и умопомрачительной моложавости. Нейт, как всегда, безупречно выглядел в дорогом костюме-тройке и с прической волосок к волосу.

Мы сделали заказ и, пока его ждали, болтали обо всем понемногу. Чтобы расслабиться, я выпила аперитив.

– Нейт, ты знал Люциуса лучше, чем кто бы то ни было; Я вынуждена задать тебе один вопрос: скажи, ты был в курсе того, что он хочет жениться на Монике?

Осторожный, как всякий хороший адвокат, Нейт не спешил с ответом, вилкой передвигая по тарелке устрицы. Было Ясно, что он все знал.

– Как давно ты был в курсе этого? – спросила я сквозь стиснутые зубы.

Нейт промолчал.

– Послушай, я понимаю, что прошу тебя злоупотребить своим положением и нарушить… как это называется… не важно, бывают же обстоятельства! Пойми, я должна знать наверняка!

– Как ты догадалась?

– Несостоявшаяся миссис Слейтер сама сказала мне об этом.

– Я так и думал, что Моника не смолчит. – Нейт закивал, что всегда меня раздражало. – Бедняжка, ей нелегко приходится.

– Вот как?

– Джо, не начинай. Моника прошла через ад! – Он посмотрел на меня, сузив глаза. – Ты знаешь все?

– В смысле, насчет выкидыша? Да, она говорила и об этом, но я не поверила ей.

– А я верю.

– Чего ради? Она могла с успехом все это выдумать. Где доказательства?

– Я не могу раскрывать детали, но даю слово, что у меня есть все основания верить Монике.

– Как вышло, что ты столько о ней знаешь? – осведомилась я с подозрением.

– Знаю, и все.

– Наверняка она изложила тебе ту же насквозь промоченную слезами историю, что и мне. Но в отличие от меня ты поверил.

– Да.

– Может, ты знал и то, что она почти год жила в Нью-Йорке? Что Люциус снял для нее ту же комнату, что когда-то для меня?

– Я об этом даже не подозревал до тех выходных в Саутгемптоне.

– Он тебе сказал?

– Да.

– Как он объяснил тебе все это? – спросила я, волнуясь все больше.

– Джо, зачем тебе знать?

– Нужно!

– Но что тебе это даст, кроме боли?

– Да пойми же ты, мне необходимо знать все! Как Люциус это выразил?

Нейт тяжело вздохнул, поколебался, но все же заговорил.

– Он сказал, что влюблен в Монику и собирается попросить тебя о разводе.

– А ты на это?..

– Сказал, что он сошел с ума.

– Спасибо… – прошептала я, изо всех сил стараясь удержаться от слез. Меньше всего мне хотелось расплакаться при посторонних. – А ты догадывался, что Люциус намерен изменить завещание?

– Нет, что ты! – Нейт со звоном уронил вилку и вскинул обе руки, словно защищаясь. – О завещании не было сказано ни слова, в этом я могу поклясться! Люциус навестил Салливана по собственной инициативе. Меня тогда даже не было поблизости, и тебе это известно.

– А насчет ее беременности речь заходила?

– Да. По его словам, у Моники были подозрения.

– И ты так ухлестывал за ней все выходные?

– Получив твое приглашение, я, естественно, решил, что ты хочешь нас свести. Я не имел ничего против. О том, что между Моникой и Люциусом существует связь, я узнал только к концу.

– Ты был потрясен?

– Честно? И да и нет.

– Ответ, достойный адвоката! Как это понимать?

– Такое уже случалось, – многозначительно ответил Нейт.

Сообразив, о чем речь, я конвульсивно глотнула.

– Наверное, ты двадцать лет ждал шанса, чтобы бросить это мне в лицо.

– Вовсе нет. – Нейт снова начал качать головой, теперь из стороны в сторону. – Это не упрек, просто я никогда не забывал, что Люциус на такое способен.

– Значит, обошлось без потрясения? – настаивала я.

– Джо, этот поступок укладывается в общую картину!

– Да, прецедент уже был. В моем лице.

– Если хочешь.

– Что ж, Нейт, у тебя есть шанс все-таки испытать потрясение. Я уверена, что Моника приложила руку к смерти Люциуса.

– То есть?

Я поманила его к себе, и мы склонились друг к другу через стол, как заговорщики.

– Доктора строго-настрого запретили Люциусу даже думать о сексе. Это знали все: я, ты, Моника. Если вспомнить завещание, у Моники была веская причина так раззадорить Люциуса, чтобы отправить его на тот свет. Что скажешь?

– Секс как орудие убийства? – Нейт выпрямился, скептически улыбаясь. – Попробуй докажи. Если только ты не застала их прямо в процессе этого. Ведь нет?

– Нет, но секс у них бывал, иначе она не утверждала бы, что беременна!

– Важно, был ли у них секс в тот день, и что еще важнее, непосредственно перед смертью.

– Когда я подходила к домику, то слышала недвусмысленные звуки.

– Однако к моменту твоего появления Люциус был жив и здоров.

– Пусть так. Но он схватился за грудь почти в ту же минуту!

– Возможно, от испуга.

– Или вследствие перенапряжения! Пойми, это Моника подвергла его опасности!

– Если так, почему ты потом оставила ее с ним наедине?

– Как это почему?! У моего мужа случился инфаркт, он умирал! Кто-то должен был позвонить в «скорую»! Она и с места не тронулась!

– Так или иначе, секс как орудие убийства не принимается в расчет.

– Нет? Даже когда мотив очевиден – двести миллионов долларов?

– Джо, извини за пошлость, но если в данном случае кто-то в кого-то разрядил свой пистолет, то разве что Люциус.

– А я уверена, что это дело ее рук! Она втерлась к нему в доверие, подстелилась под него, разыграла безумную любовь, притворилась беременной, заставила изменить завещание, а потом свела в могилу! То, что она не убивала его в буквальном смысле, дела не меняет. Она сделала ставку на то, что второй инфаркт не заставит себя ждать.

– Какой дьявольский план, – заметил Нейт.

– Именно!

Я смотрела ему в глаза, пока он не отвел взгляд.

– Джо, я могу понять, что ты расстроена случившимся, но поверь, ты все чересчур усложняешь.

– Усложняю? По-моему, все проще некуда: Моника убила Люциуса ради денег. Еще один старейший мотив в этом мире.

– Еще один? – заинтересовался Нейт, доедая последнюю устрицу. – Значит, есть и другие? Например?

– Убийство ради любви.

– Занятно.

Подошедший официант осведомился, можно ли убирать со стола. Я едва прикоснулась к своему креветочному коктейлю, но кивнула в знак согласия. На десерт мы заказали только кофе.

– Вот что, Джо, – заговорил Нейт, когда наши чашки опустели, – ты обвиняешь Монику во всех смертных грехах, в том числе в обдуманном запланированном убийстве. Надеюсь, кроме меня, ты ни с кем не делилась этими заключениями?

– Нет, но намерена поделиться с целым светом.

– Напрасно. Дело кончится судебным процессом – долгим, дорогостоящим, полным смачных подробностей. Не над ней, а над тобой, за клевету.

– Нейт, она задумала войти в совет директоров Муниципального музея! Она просила меня помочь ей в этом! Можешь ты такое представить? Этой женщине кажется, что она вправе заменить меня абсолютно во всех отношениях! Ее ждет неожиданный сюрприз!

– Само собой, ты ничего ей не должна. Держись от нее в стороне, вот и все. Главное, не бросайся словами, иначе твои проблемы удвоятся.

– Знаешь, что она сказала мне на прощание? «Защищайтесь!» Словно мы уже на дуэли. Видел бы ты при этом ее лицо! Просто мурашки по коже!

– Не нужно преувеличивать, Джо. Ты же не параноик… да и она не исчадие ада.

– Я не позволю ей присвоить все, что имело для меня хоть какое-то значение! Может, это глупо, но я уверена, что мое слово по-прежнему имеет вес. Разве нет?

Я пыталась держаться молодцом, но, по правде сказать, чувствовала себя очень неуверенно. Должно быть, Нейт это понял, потому что ободряюще потрепал меня по руке.

– Твое слово – закон в этом городе. Для нас всех ты была, есть и останешься Джо Слейтер!

Я была польщена тем, что услышала это именно от Нейта. Впервые он сделал мне такой веский комплимент. В эту минуту я относилась к нему действительно тепло. Его неожиданная доброта глубоко меня тронула, и я спросила себя, не ошибалась ли на его счет все эти двадцать лет. Очень может быть! Не с ним нужно было держаться настороже. А с Люциусом!

Я хорошо понимала, что выплата обещанного музею, миллиона оставит меня почти на мели. Мне принадлежало несколько полотен и пара драгоценностей, которые можно было продать, но вырученных денег вряд ли хватило бы надолго. Следовало подумать о работе. Сама мысль о том, чтобы в моем возрасте начать все сначала, была до дрожи устрашающей. Однако кто-то уже шел этим путем, да и выбора у меня все равно не было.

Что касается жилья, пришлось воспользоваться гостеприимством Джун Каан и поселиться у нее, пока не подыщу что-нибудь недорогое и приличное. К сожалению, Нью-Йорк в этом смысле безумно и неоправданно дорог: за каморку размером с мой бывший гардероб с меня спросили три тысячи долларов в месяц.

У Джун и Чарли была просторная двухэтажная квартира в здании чуть менее престижном, чем то, где недавно проживала я, и тоже на Пятой авеню. Потолки здесь были высокие, окна выходили на Центральный парк, но обстановка отдавала аляповатостью. Мебель всегда казалась мне чрезмерно вычурной, картины (французские, девятнадцатого столетия) изображали разодетых дам под кружевными зонтами и при собачках. Задрапированная оранжевым муаром гостиная напоминала декорацию к спектаклю из жизни в преисподней.

– Вот мы и пришли! Здесь ты будешь наслаждаться полным уединением.

Джун распахнула дверь в огромную комнату для гостей в самом конце длинного коридора, похожую на детскую кукольную спаленку. Молодая горничная-ирландка, на пару с которой мы несли чемоданы (у нее был довольно изнуренный вид), при этом тихонько вздохнула.

– Извини, что так много багажа, – сказала я Джун виновато. – Я как будто одна из Джодов!

Моя подруга обратила ко мне недоумевающий взгляд.

– Семейство Джод! «Гроздья гнева» Джона Стейнбека. Помнишь, мы обсуждали на одном из занятий кружка?

– Ах да… книга… милочка, ты можешь оставаться столько, сколько захочешь… ну, ты понимаешь, пока не найдется что-нибудь подходящее.

Я поймала в зеркале ее возведенный к небу взгляд. Как бы ни был великодушен человек, въезжая к нему в дом, из друга превращаешься в обузу.

Джун ушла, а я улеглась на двуспальную кровать и уставилась на внутреннюю часть балдахина. Там, тараща неестественно большие и круглые глаза, резвилась группа херувимов с улыбками до того сладкими, что им впору было засахариться.

Джун и ее херувимчики! Тем не менее она предоставила мне кров. Спасибо, Джун.