Текст книги "Падение Левиафана (ЛП)"

Автор книги: Джеймс С. А. Кори

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 33 страниц)

Глава тридцать восьмая: Эльви

В лаборатории по-прежнему царил организованный хаос. Старая установка была разобрана еще до того, как они покинули Адро, и не было причин думать, что она будет восстановлена в ближайшее время. Теперь все части снова появлялись на свет, укладываясь в знакомые линии для незнакомой цели. Это напомнило ей вскрытие. Все на месте, но не функционирует.

Или, по крайней мере, пока не функционирует.

Восстановить его было проще и быстрее, чем создать в первый раз. Медицинская кушетка уже знала базовые показатели Кары и Амоса. Долгие месяцы, которые они потратили на калибровку системы, упростили ее перекалибровку. Датчики уже были на месте, а территория, которую они обследовали – станция – на много порядков меньше, чем алмаз Адро.

Должно было стать легче, но с каждым кабелем, выходящим из хранилища, с каждым монитором, сопряженным с какой-либо частью сенсоров или медицинской кушетки, Эльви чувствовала все большее беспокойство, узел в ее животе затягивался все туже. Она не могла сказать, чего именно она боялась, только то, что она была напугана.

Экипаж работал с эффективностью хорошо обученного военного. Тот, кто не знал, на что смотрит, услышал бы какофонию голосов, каждый говорил поверх других. Она могла видеть в этом структуру. Она знала, что Оран Альбертс и Сьюзен Йи прозванивали линии электропередач, чтобы убедиться, что в системе минимум помех. Вейрик и Коул готовили синхронизацию между БИК-сканерами медицинской кушетки и декой обработки сигналов. Дженна и Харшан подавали резервные копии системы на вторичный массив. Это были три разных разговора, как три одновременно звучащие мелодии, которые звучали диссонансом, пока вы не поняли, как они сочетаются друг с другом.

Когда до начала погружения оставалось еще двенадцать часов, в лабораторию пришел Файез. Иногда, когда он был напряжен, в уголках его глаз появлялась какая-то напряженность. Она положила потенциометр обратно в футляр, чтобы откалибровать его позже, и подошла к нему, подняв бровь, когда он встретил ее взгляд.

"Поступила новая информация от Очиды", – сказал он.

"Хочешь пойти посмотреть, разобрался ли он во всем за нас?"

"Надежда вечна". Файез повернулась и направилась обратно в свой кабинет.

С тех пор как Наоми приняла предложение Трехо о сотрудничестве, Эльви ничего не слышала об адмирале. Она не знала, каков ее статус с ним или с Лаконией, но прекрасно понимала, что унизила фактического военного диктатора империи. Исторически сложилось так, что это не закончилось для людей ничем хорошим. И все же это не входило в пятерку ее самых больших забот.

С другой стороны, Очида, казалось, принял стратегию почти трансцендентного отрицания. Его отчеты и информация, поступающая через него из остальных подразделений Научного директората, были абсолютно неизменны. На экране в ее кабинете его улыбка была яркой и искренней, а данные, которыми он делился с ней, демонстрировали все признаки полноты, точности и неизменности.

Команда исследователей нашла то, что, по их мнению, было пулей в Сан-Эстебане, и это было интересно. Пули – шрамы в ткани пространства-времени, согласно наиболее популярной теории – казалось, сопровождали каждое вторжение в реальность темных богов внутри врат. С космологической точки зрения они были относительно невелики, но последствия их существования кардинально меняли представление человечества о космосе. В те времена, которые быстро становились старыми добрыми временами, их было легче обнаружить, поскольку они появлялись в непосредственной близости от того, что их вызывало. Сотни, тысячи и сотни тысяч экспериментов, проведенных противником с тех пор, теоретически должны были породить столько же мелких, постоянных аномалий, но без привязки к человеческому объекту, действию или системе отсчета их обнаружение превращало иголки в стог сена.

На Сан-Эстебане разрыв в реальности был шириной в несколько метров, почти не обнаруживаемый приборами, но очень заметный для человеческого сознания, и проплывал в полукилометре над луной одной из малых скалистых внутренних планет. Команда направила все свое внимание на сбор данных с него в надежде, что вариации между пулями могут дать что-то критическое о механизмах, стоящих за ними.

"Что?" спросил Файез.

Эльви посмотрела на него в замешательстве.

"Ты издал шум. Ты хрюкнул".

"О. Я просто подумал. Это было бы огромной новостью. Возможно, более важной, чем то, что мы получали от Адро. Но сейчас?"

"Ничто так не отвлекает от парня, наставившего на тебя пистолет, как то, что ты уже в огне", – сказал Файез. "Сан-Эстебан был самой большой угрозой, которую мы могли себе представить, пока не появился Дуарте".

"Дуарте не пытается нас убить".

"Ты уверен, что не было бы лучше, если бы он пытался?"

Элви пошла дальше. Отчет Очиды о том, что он называл "спонтанными алокальными когнитивными перекрестными связями", только сильнее сжал ее желудок, и у нее заболела челюсть. Об этом эффекте сейчас сообщалось во всех системах. В местах, где корабли, присутствовавшие во время первоначального события, ушли в прошлое – Бара Гаон, Ньивестад, Кларк, Сан-Паулу – наблюдался явно больший отклик, что наводило на мысль о передаче инфекции, подобной контакту, но были и предположения о кластерах активности между системами с низким физическим контактом и высокой коммуникативной нагрузкой. Наибольшим предиктором возникновения эффекта "улья" было то, что кто-то, кто уже был поражен, знал о вас. Эпидемиологи строят модель передачи инфекции через осведомленность и надеются вскоре получить более полный отчет. В голове Эльви возник навязчивый образ – огромная, яркая, взаимосвязанная сеть, подобная клеткам мозга или связям в городе: один узел окрашивался в насыщенный кровавый цвет, затем окружающие его узлы, и те, что связаны с ними, и так до бесконечности.

Самая длинная цепочка связей между двумя человеческими существами не превышала семи или восьми соединений. Даже таким огромным, каким стало человечество, как далеко оно зашло во вселенную, оно все еще было чертовски близко.

"Это не очень хорошо для нас", – сказала Элви.

"Мы могли бы привести аргумент, что полковник Танака и весь ее экипаж должны находиться в резервуарах сенсорной депривации в качестве санитарной меры предосторожности. Это может быть забавно".

Очида переходил к продолжению отчета по сообщениям о смерти из Сан-Эстебана, когда их прервал тихий стук. Когда Эльви открыла дверь, там была Кара. Ее лицо было напряжено, а руки она держала перед собой, словно пела в хоре. Эльви поняла, что привело ее сюда, еще до того, как девушка заговорила.

"Я слышала", – сказала Кара. "Есть погружение?"

"Мы попробуем использовать катализатор, чтобы открыть путь в кольцевую станцию, да", – сказала Эльви. "Но это не то же самое, что войти в алмаз. То же оборудование, другая работа".

"Я должна пойти туда. Вы должны послать меня".

"Амос Бартон собирается..."

"У меня больше опыта", – сказала Кара. "Я понимаю, как там все устроено, лучше, чем он".

Эльви подняла руки, понимая, насколько снисходительным был этот жест. "Это не так. Это другой артефакт. Вряд ли он будет вести себя так же. Нет причин думать, что ваш опыт работы с Адро применим к этому. А проблема зависимости..."

Ярость в выражении лица Кары была столь же внезапной, как перевернутая страница. Когда она заговорила, в ее голосе послышалось жужжание осиного гнезда. Файез придвинулся ближе к Эльви.

"Зависимость – это чушь. Это чушь, и мы оба это знаем".

"Это реальность", – сказала Эльви. "Я могу показать тебе данные. Уровни серотонина и дофамина..."

Кара покачала головой один раз, движение контролируемой жестокости. Голос в сознании Эльви сказал: "Ты это сделала. Это твоя вина. Он звучал как голос Бертона, наполненный ровной, бесстрастной яростью.

"Я понимаю риск", – сказала Кара. "Я всегда понимала риски. Ты собираешься спасти меня от зависимости, упустив наш лучший шанс выжить? Это имеет для тебя хоть какой-то смысл?"

Файез сдвинулся, пытаясь отвести гнев девушки от Эльви. "Мне кажется, это не совсем..."

"Посмотрись в гребаное зеркало, док", – сказала Кара. "Ты не имеешь права говорить мне, насколько важно мое здоровье, в то время как ты тратишь свое собственное вот так. Если ты не важна, почему ты притворяешься, что я важна? Это потому что я выгляжу как подросток? Оставь свой гребаный материнский инстинкт при себе".

"Есть разница, – сказала Элви, – между пропуском нескольких тренировок и намеренным риском для объекта исследования. То, что я делаю со своим телом..."

"Я тоже могу выбирать, что мне делать со своим телом!" Голос Кары теперь был ревом. Нужда и голод в ее глазах были дикими. "Ты обращаешься со мной как с ребенком, потому что я выгляжу как ребенок, но я не ребенок".

Она могла бы так же легко сказать: "Ты обращаешься со мной как с человеком, потому что я выгляжу как человек". Это было бы так же верно. Эльви почувствовала, как что-то глубоко в ее груди успокоилось. Древний инстинкт, глубоко внутри нее, подсказывал ей, что проявление слабости сейчас – это шаг к смерти. Она призвала на помощь холодность десятилетий работы в академии.

"Я не считаю вас ребенком, но я здесь ведущий исследователь, и, по моему мнению, вы не подходите для этого теста. Если вы хотите попробовать напасть на меня, чтобы я изменила свое мнение, то это ваша возможность".

Кара на мгновение замолчала, а затем сглотнула. "Ты делаешь это только потому, что боишься его", – сказала она, но в ее словах не было тепла. Кара повернулась и пошла прочь по коридору. Чувство вины узлом встало в горле Эльви, но она не позволила себе смягчиться. Позже будет время загладить свою вину.

Она надеялась, что так и будет.

«Это Танака. Мы с девочкой на месте».

Элви в последний раз оглядела лабораторию. Амос был на месте, пристегнут к медицинской кушетке. Они сняли с него рубашку, чтобы установить датчики, и черная, хитиновая масса шрама в том месте, где его ранили на Новом Египте, мерцала на свету, как масло на воде. В вену на его руке была вставлена белая керамическая линия питания и заклеена скотчем, чтобы удержать ее на месте. Быстрое заживление его тела все время пыталось вытолкнуть иглу обратно.

Он выглядел спокойным и слегка забавным.

Техники и научная команда были на своих местах. Там, где были показания БФЭ, мелькали и прыгали изображения кольцевой станции. Эльви почувствовала смутную тошноту. Она не помнила, когда в последний раз ела.

"Понятно", – сказала она. "Мы начинаем погружение. Приготовьтесь". Она отключила внешнее соединение. "Последний шанс отказаться".

Амос улыбнулся ей. Это было то же выражение, которое он использовал бы, если бы она пошутила или предложила ему пиво. Медицинские показатели показывали, что сердцебиение у него слабое и ровное, уровень кортизола низкий. Либо его воскрешение было более преображающим, чем воскрешение Кары, либо его просто трудно напугать. Он помахал ей большим пальцем и потянулся. Джим, примостившийся в углу, казался призраком, который старается держаться подальше от тропинок, где кто-то может пройти сквозь него. Она наполовину пожалела, что позволила ему наблюдать.

Она переключила свою связь на камеру катализатора.

"Вы готовы идти?"

"Да", – сказал Файез. "Камера будет немного тесновата для Кары и Ксана, но я думаю, мы справимся. Если только никто не начнет страдать клаустрофобией".

"Хорошо. Уберите катализатор".

Она могла бы включить видеосвязь, посмотреть, как Файез и его техники открывают камеру, вытаскивают катализатор и вводят двух не совсем детей на место, где он был. Вместо этого она сосредоточила свое внимание на Амосе и станции. Она услышала, когда камера закрылась.

"Дамы и господа", – сказал Харшан Ли, – "по цифрам и по книге". А затем, более тихо: "Если применима любая книга".

Осторожно техник ввел бледный коктейль успокоительных препаратов в толстую корявую руку Амоса. Черные глаза закрылись.

"Катализатор отключен", – сказал Файез, но она уже могла это понять. Активность на кольцевой станции изменилась, словно глаз повернулся в их сторону. Магнитные поля протянулись туда, где их раньше не было, и ритм сейсмической и энергетической активности изменился. Активность в мозгу Амоса тоже изменилась.

"Ищите подходящий паттерн, пожалуйста", – сказал Ли. "Если это похоже на нашего зеленого друга в Адро, мы должны найти эхо субъекта".

Но техники не слушали. Каждая голова была прислонена к экрану, каждая рука лежала на пульте управления. Казалось, что "Сокол" гудит от сырого человеческого внимания. Сердце Эльви нетерпеливо постукивало о грудную клетку.

"Я вижу...", – сказал один из группы геологов, затем остановился.

Время стало очень медленным. На экранах системы сопоставления моделей подавали на один вход интимные сигналы мозга и тела Амоса Бартона, на другой – данные с кольцевой станции, миллион раз в секунду подгоняя одно к другому и ища совпадения. Каскады зеленого и желтого мерцали, когда человек и артефакт то синхронизировались, то расходились. Амос вздохнул один раз, как будто комментируя что-то немного разочаровывающее.

"У меня есть нечто, напоминающее рукопожатие", – сказала женщина на станции информатики. Ее тон был искусственно ровным, она очень старалась скрыть свое волнение. "Оно началось двадцать секунд назад с ... метки".

"Подтверждаю. Они разговаривают".

Элви потянула себя к медицинской кушетке. Лицо Амоса было пустым, как маска, мышцы вялые, глаза закрыты, губы пудрово-серые от измененной крови. Она хотела прикоснуться к нему, убедиться, что он еще теплый. Что он все еще жив. Его глаза смещались под веками, то влево, то вправо, то снова влево. Он сделал еще один вдох.

Один из медтехников издал тихий звук. "У меня есть некоторая активность в дорсальной задней инсуле, которую я не могу..."

Глаза Амоса распахнулись, и он закричал. Ярость и боль в этом звуке были ударом в лицо Эльви. Она отшатнулась назад, крутанувшись на месте. Он сделал еще один вдох и пронзительно закричал.

"У нас проблемы с сердцем", – сказал один из медтехников, его голос был высоким и напряженным. "У меня тут аритмия... . . Я не знаю, на что я смотрю".

"Элви?" сказал Джим.

"Не сейчас", – огрызнулась она в ответ.

Амос поднял руки, мышцы выступили под кожей. Его левый бицепс – такой же толстый, как бедро Элви, – начал ползти в спазме. Он издал глубокий икающий звук, с трудом переводя дыхание.

"Вытащи его", – сказала Эльви. "Мы закончили. Вытаскивайте его".

"Вы слышали ведущего!" крикнул Харшан. "По цифрам и по книге!"

Ли придвинулся, прикрепляя шприц к шприцу в руке Амоса. Коктейль из лекарств для оживления, казалось, сопротивлялся попаданию в вену. Элви подождала, пока спазмы прекратятся. Джим, выйдя из своего угла, подплыл к ней, его лицо было пепельным.

"Он не поднимается", – сказал он. "Почему он не поднимается?"

Голова Амоса откинулась назад, обнажив шею. Вены на его горле выделялись так, что Эльви подумала о тяжелом изнурительном инсульте. Его глаза были открыты, черные ямы без четкого фокуса.

"Я могу дать ему еще одну дозу", – сказал Ли.

"Сделай это", – крикнула Эльви.

Еще один коктейль вошел в руку здоровяка. По всей лаборатории раздавались сигналы тревоги; машины и мониторы паниковали от увиденного.

Голос медтехника был островком профессионального спокойствия в этом хаосе. "Он не поднимается. Мы переходим в GTCS с фибрилляцией желудочков. Мы его потеряем".

Джим пробормотал несколько тихих ругательств, словно молитву.

"Усыпите его. Все, что нужно сделать", – сказала Элви. А потом: "Я сейчас вернусь".

"Куда ты идешь?" спросил Джим, но она не ответила.

Она не знала, что уходит, пока уже не ушла. Она тянула себя за руки по коридорам, как в кошмарном сне о том, что она застряла в затонувшей пещере. Она шла быстрее, чем могла справиться, натыкаясь на углы. Ее разум разделился между глубокой животной паникой и чем-то меньшим, более спокойным и бдительным.

Камера катализатора была полна, как никогда. Файез и двое техников парили рядом с катализатором. Пустые глаза катализатора были туманны и не удивлены, ее волосы плавали вокруг нее, как у утопленницы. Ксан и Кара были видны на экране в изоляционной камере, их маленькие тела заполняли пространство внутри нее.

"Эльви?" сказал Файез. "В чем дело?"

Она не ответила ему. Джим проскользнул в дверь за ней. Она проигнорировала и его.

Изоляционная камера была одним из самых совершенных устройств, когда-либо созданных Лаконией, но пользоваться ею было так же просто, как морозильником для мяса. Эльви взялась за ручку, уперлась и потянула толстую дверь на себя. Кара и Ксан повернулись к ней, их глаза расширились от растерянности и тревоги.

"Вылезайте", – сказала Эльви. "Вылезайте из контейнера. Сделайте это сейчас же".

Файез был рядом с ней. Она боялась, что он схватит ее, остановит, затормозит и заставит объясняться. Но он этого не сделал.

"Погружение прошло неудачно", – сказала Эльви. "Амос застрял там, и мы не можем вернуть его обратно".

Ксан покачал головой. "Я не понимаю. Вы не можете его вернуть? Как застрял? Что его туда засунуло?"

Улыбка Кары была торжествующей. Она взяла брата за руку. "Все в порядке. Мы справимся. Иди за мной".

Ее глаза закрылись, а через мгновение закрылись и глаза Ксана. Катализатор тихо и бездумно ворковал. Дыхание Эльви сбилось, а руки задрожали. Ей пришло в голову, насколько неудачным был бы этот момент для экстренной медицинской помощи. Файез положил руку ей на плечо, и она позволила себя повернуть. Он нахмурился от беспокойства. Может быть, от страха.

"Привет, Эльви", – сказал он.

"Файез".

"Итак. Думаю, мы назовем это полевыми испытаниями нового протокола?"

К ее удивлению, Эльви рассмеялась, хотя это и вышло как всхлип. Кара зашевелилась, словно кто-то дернулся во сне. В системе корабля появился запрос на соединение: Харшан Ли ищет ее. Она ответила, но не дала ему времени заговорить.

"Что мы видим?"

"Похоже, состояние объекта стабилизируется", – сказал Ли. "Однако я вижу..."

Прежде чем прозвучало следующее слово, сознание Эльви расширилось, словно челюсти разжались, и она взорвалась белым светом.

Интерлюдия: Мечтатели

Сновидец видит сон, и его сон не похож на все, что было раньше. Там, где бабушкины маски шептали, обещали и рассказывали свои секреты, здесь его ничто не встречает. Вместо этого здесь есть машина, а машина находится в постоянном движении. Нечто, что не является светом, мерцает в цветах, которых не видели глаза. Формы сцепляются и расходятся слишком быстро, чтобы разум мог уследить за ними. Стрекотание роя, наполненное смыслом, который он не может найти. Мечтатель смотрит на истину, скрывающуюся за мечтой, и не находит для себя места.

Но место должно быть найдено или создано, поэтому сновидец представляет себя ближе, зазывает себя внутрь, и машина кусает его, разрывает, сдирает с него кожу. Боль реальна, но она учит. В мерцаниях мелькают узоры, в каскаде форм есть музыка, песня роя – это статичность слов на грани понимания. Если сновидца стало меньше, чем было, если машина взяла то, что нельзя вернуть, наградой будет знание глубже, чем кости.

Приходит следующий раз, и сновидец помещает свои кровоточащие руки в пространства между пространствами, дышит через отверстия в числе и строит из абстракции инструмент, чтобы взломать абстракцию. Он видит механизм его собственными странными глазами, и его глубина поражает и ужасает его. Голос машины становится глубоким, величественным и ужасающим: Бог, шепчущий непристойности, которыми заканчиваются миры. Тьма – это тьма прежних времен, но ужас не имеет для него лица, и должен быть выход, и он будет найден. Тысяча укусов, миллион уколов иглой, отрывание всего, что не подходит.

И быкоголовый бог поворачивается к нему, и на мгновение, ставшее эоном, они узнают друг друга с близостью, превосходящей имена. Между двумя мужчинами, умершими без смерти, нет секретов: их боль – одна боль, их усталость – одна усталость, их решимость сплелась в одну веревку, которая тянет их в обе стороны. Что-то разбивается, и рогатый бог с окровавленными боками обращает взор к сновидцу. Колеса за колесами за колесами. Там, где когда-то был человек, маршируют безжалостные легионы.

Мечтатель расправляет плечи и выходит на ринг. За пределами ринга ничего нет. Внутри ринга есть нечто, и оно убьет его.

Бог, который был человеком, находит человека, который был трупом, и время проносится как гром. Мечтатель чувствует, как сон становится тоньше, и эта тонкость – боль. Он может только выдохнуть и знать, что когда этот вдох закончится, за ним не будет больше ни одного вдоха. Он борется, как бушующий шторм, но другой человек борется, как падающее море.

Мертвец начинает умирать. Где-то еще он чувствует, как тело разрывается на части. Он чувствует, как останавливается сердце, которое у него когда-то было. Он слышит человеческие голоса в комнате рядом с болью, но двери назад нет. Сновидцу снится ответное насилие. Крыса кусает тигра за лапу.

А потом еще больше. Призрак, созданный голодом. Призрак, созданный из тоски. Дети кладбища и заключенные. Они соединяют свою ярость с его яростью, и мечтатели мечтают вместе. Они прижимаются к машине, и машина начинает сдвигаться и раскрываться. Нить выплывает на свет, красная, тонкая и непрочная. Рогатый бог изрекает усталость, огромную, как океаны, и опускает свою нечеловеческую голову.

Их заливает яркий свет, и на какое-то время вне времени они теряются в море воспоминаний и ощущений, лишенных смысла, простых и непонятных, как новорожденные. Когда они снова обретают сознание, машина – это машина, а они – вне ее.

Машина воет и грохочет. Маленький человечек поднимается. Голодный призрак поднимается, сверкая. Мечтатели поднимаются к трем яркостям. Три отверстия во льду, который является потолком мира.

Рогатый бог забывает. Маленький человек забывает. Сверкающий призрак не может заставить себя забыть, и это всегда было и будет ее голодом. Машина мерцает своим идиотским мерцанием, она складывает свои неразрешимые головоломки, она поет жужжащим криком. А во сне под сном человек стоит один на маяке и смотрит в лицо разъяренному морю. Его усталость и боль рифмуются с чем-то реальным, и Амос открывает глаза.

Лаборатория была странно неподвижна. Вокруг него стрекотали мониторы и звучали сигналы тревоги. Когда он вдохнул, ему показалось, что его легкие наполнены осколками стекла. С усилием он повернул голову. Элви там не было. Не было и Джима. Однако он узнал второго командира Эльви. Ли, подумал он. Парень выглядел ошеломленным. Они все выглядели ошеломленными.

"Привет", – сказал Амос.

Ли не ответил.

"Привет".

Вздрогнув, доктор, казалось, вернулся в сознание из того состояния, в котором он находился.

"Что? О. Да. Не пытайтесь двигаться", – сказал Ли. "Вы прошли через... Ты через многое прошла".

"Ты в порядке?"

"Да, я просто... У меня был очень странный опыт".

"Да, я понял. Но ты должен рассказать Джиму и доктору. Нет никакого способа попасть внутрь. Дуарте знает, что мы здесь. И я думаю, он в ярости".