Текст книги "Том 26. Парик мертвеца"

Автор книги: Джеймс Чейз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

17

Кэмпос осторожно оперся локтями о полку из белой пластмассы и заговорил сквозь отверстие в стеклянной перегородке с молоденькой мексиканкой. Ее одежда была явной пародией на униформу из розового орлона. За ней помещалось блестящее кухонное оборудование и яркие надписи с названиями напитков. Кэмпос протянул чеки сквозь отверстие в стекле. Девушка сунула ему бумажную тарелку с какой-то едой. Кэмпос повернулся и двинулся к одному из длинных столов возле двери, где длинноволосые парни из высшей школы и одетые в коричневую форму мотоциклисты из патрульного отряда уже что-то ели.

Кэмпос увидел Дэйва и остановился. Лицо у него было какого-то землистого цвета, под глазами – черные круги. Взгляд недружелюбен.

– Я зол на тебя, – сказал он. – Мать парня сказала мне, что ты его разыскивал. Ты все время думал, что это дело его рук. Получить деньги по страховке до того, как папаша перепишет страховку в пользу мисс Стэннард.

– Это же дело полиции, Брендстеттер. Ну и фамилия, язык сломаешь! Ты был обязан мне сказать.

– Подозрение – не доказательство, – ответил Дэйв.

– Я мог бы помочь тебе отыскать его.

– Ты смог бы его найти?

– У меня множество людей, которые занимаются этим делом.

– Это верно. Прошу извинить меня. Где же он был?

– Не говорит. Да и какая разница? Он убил своего отца ради страховки. Только это теперь имеет значение.

С подносами, нагруженными едой и питьем, посетители отходили от окошек буфетов.

– Давай займем отдельный столик, – сказал Дэйв. – Я сейчас возьму поднос и сяду к тебе.

Стоя в очереди перед окошечком с кофе и булочками, Дэйв видел, как Кэмпос ловко орудует ножом и вилкой. Его тарелка была пуста к тому времени, как Дэйв отошел от заветного окна. Поэтому Дэйв ограничился двумя большими чашками кофе со сливками, сырными палочками и яблочным пирожным.

Черноволосый офицер в коричневом шлеме наклонился над Кэмпосом и рассказывал ему что-то забавное. Справа от него девица с длинными патлами светлых волос и в розовых очках читала явно порнографическую книжку, судя по ее обложке. Дэйв уселся напротив. Патрульный офицер хлопнул Кэмпоса по плечу и ушел.

Кэмпос не без удовольствия посмотрел на содержимое подноса Дэйва.

– Спасибо.

Дэйв кивнул и откусил сразу половину пирожного.

– Для чего ему потребовались деньги?

Кэмпос пожал плечами.

– Не знаю.

– Просто, чтобы они остались в семье?

– Сегодня Питера допрашивают в прокуратуре. Возможно, он все объяснит окружному прокурору. Я от него услышал не более двух десятков слов.

Он подул на кофе.

– Его отец сказал, что он перепишет завещание в пользу мисс Стэннард. Парень стукнул папашу по голове, раздел до плавок, отнес на берег, отбуксировал за скалы и там оставил.

– Трогательно, – покачал головой Дэйв. – Могу ли я с ним поговорить?

Кэмпос помешал ложечкой свой кофе.

– Так не положено, но… – Он пожал плечами. – Учитывая, что ты помог нам выяснить обстановку в больнице, приходится вспомнить, что долг платежом красен, как говорится в пословице. Конечно, его адвокат может придерживаться иного мнения…

– Назначен судом?

– Нет.

Кэмпос выудил из кармана пластмассовый цилиндрик, отвинтил крышку, вытряхнул на ладонь зеленую пилюлю, бросил ее в рот и запил кофе.

– Не могу себе представить, как работали в полиции до того, как были изобретены эти химические заменители сна.

Он убрал таблетки и хмуро добавил:

– Моя жена спрашивает, когда же наконец придумают химические заменители секса…

На свет появилась пачка сигарет. Он протянул ее сначала Дэйву.

– Закуривай. Адвоката ему наняла мать. Кто бы еще это сделал?

– Мне показалось, что ее совершенно не волнует его судьба.

Кэмпос щелкнул зажигалкой. Пламя почти не было заметно при солнечном свете. Дэйв наклонился, приблизив сигарету. Вкус сигареты был какой-то незнакомый.

– Новый сорт?

– Собственного изготовления. Все очень просто, – объяснил Кэмпос. – Машинка для набивки стоит доллар, еще один доллар уходит на бумагу, фильтры и табак. Этим делом занялся мой старший сын, я попробовал его продукцию, и мне понравилось.

– Но на это требуется время. Разве оно у тебя есть?

Кэмпос покачал головой.

– Он делает их для меня. Я плачу ему сорок центов за пачку, это сто процентов прибыли. Сын ничего не делает, валяется целыми днями на диване. Слишком умен, чтобы стать полицейским, слишком глуп, чтобы стать кем-то другим.

Он обтер усы бумажной салфеткой, собрал свою грязную посуду и отнес ее на специальный стол возле стены.

Повернувшись, замер, глядя куда-то мимо Дэйва.

Дэйв тоже оглянулся и взглянул на старое здание, окруженное толстенными эвкалиптами. В нем размещался полицейский департамент Эль Молино и городская тюрьма.

Вверх по ступенькам поднимался маленький черноволосый юноша, рядом тяжело шагали два полисмена с револьверами сорок пятого калибра. Наручники, надетые на руки парня, блестели на солнце.

– Это Оутс, – сказал Кэмпос. – А адвоката я что-то не вижу. Похоже, что тебе нужно ловить момент, если с парнем все в порядке.

Он двинулся к выходу Дэйв собрал со стола остатки еды и пошел за ним следом.

Кэмпос присоединился к офицерам и Оутсу-младшему уже возле двери в конце обширного холла. Дверь была обита листовым железом со множеством заклепок и болтов. На уровне человеческих глаз имелось маленькое окошечко, забранное решеткой. Надпись над ним предупреждала, что ношение огнестрельного оружия далее этой границы запрещено.

Один из офицеров постучал в окошко. Второй снял наручники с Питера Оутса. Пиджак парня был таким же, как тот, который был надет на Эйприл в тот вечер на берегу. Под пиджаком виднелся коричневый свитер, какие носят матросы, мешковатые брюки и простые ботинки.

Когда Кэмпос заговорил с ним, он обернулся и взглянул на Дэйва, который остановился в паре метров от него. Он был гораздо красивее, чем на фотографиях в холле любительского театра в здании бывшей мельницы. Даже слайды в мусорной корзине Виттингтона не передавали богатства его красок. Но все снимки запечатлели его бросающуюся в глаза мягкость и доброту.

Кэмпосу он кивнул, на Дэйва посмотрел таким взглядом, как, видимо, глядел Христос на Иуду после того, как тот его поцеловал.

В комнате со стенами, украшенными скучной рыжеватой краской, где они допрашивали санитара из больницы, он сел на один из металлических стульев, закурил предложенную Кэмпосом сигарету и настороженно уставился на Дэйва, занявшего место напротив него за столом. Взгляд у него был какой-то по-детски обиженный и суровый. Текст его признания лежал перед Дэйвом. Это была копия, отпечатанная на машинке, три толстых лаконичных пункта. Подписано шариковой ручкой, рука при этом не дрожала: Питер Чарлз Оутс.

– Чарлз? – спросил Дэйв.

– В честь партнера моего отца – Чарлза Норвуда.

Дэйв глубоко вздохнул.

– Вы понимаете, что при данных обстоятельствах моя компания откажет в выплате вам денег по завещанию отца? Ситуация не из простых. Чтобы избежать лишней проволочки и ненужных расходов, мы потребуем, чтобы вы отказались от своих прав на эти деньги, подписав соответствующий документ.

– Хорошо.

Парень кивнул головой. Кэмпос покосился на Дэйва.

– Вы хотите сказать, что компания вообще не раскошелится?

– В первоначальном варианте страховой полис был выписан на миссис Оутс. Питер же мог получить эти деньги лишь в том случае, если бы с ней что-то случилось. Потом Джон Оутс месяцев девять-десять назад, находясь в больнице, переписал полис уже в пользу только Питера.

– Кто же теперь получит?

– Если только мисс Стэннард не сможет доказать, что Джон Оутс собирался переписать страховку на ее имя, тогда – ближайший родственник, Ева Оутс, по всей вероятности.

– Это не имеет значения, – произнес равнодушно Питер.

Дэйв внимательно посмотрел на него.

– Как же так? Совсем недавно это имело такое значение для вас, что вы решились убить собственного отца. Получается какая-то неувязка. Вы обставили убийство таким образом, что оно выглядело несчастным случаем. Комиссия решила, что так оно и есть. Капитан Кэмпос согласился с вердиктом. Вам ничего не угрожало. Вы могли спокойно потребовать и получить то, ради чего вы его убили: двадцать тысяч долларов. Но вы этого не сделали. А теперь вы сидите здесь и заявляете, что это не имеет значения.

– Будь вы на моем месте, вы бы сказали иначе?

Дэйв пожал плечами.

– Вас же никто не гнал сюда силком, вы явились по собственной воле.

– Вы старались меня найти.

Парень наклонился вперед, потянувшись к пепельнице, стоявшей перед капитаном. Это было небольшое блюдечко из стекла. Питер машинально стряхнул в нее пепел, не отдавая себе отчета в своих действиях, потому что неотрывно смотрел на Дэйва.

– Моя мать сказала мне. Вы знали, что я его убил.

– Вовсе не из-за этого вы не возвращались домой. Обо мне вы впервые услышали лишь вчера. Или я ошибаюсь? Вы виделись с кем-то до этого? С каким-то человеком, с которым я разговаривал? Так ведь, Питер?

На какое-то мгновение его глаза широко раскрылись.

– Нет!

Он быстро затряс головой. Выражало ли это также и испуг? Дэйву показалось, что да.

– Где вы были? С кем?

– Ни с кем. Я был совершенно один.

– Только вы и ваша гитара, – усмехнулся Дэйв. – С вашей стороны было большой ошибкой забрать из дома гитару. Ее отсутствие показало Эйприл, что вы побывали у отца в тот самый вечер.

Парень нахмурился.

– Но я же…

И тут же прикусил язык, взглянув на Кэмпоса.

– Пожалуйста, можно взять еще одну сигарету?

Кэмпос протянул ему свою пачку и даже дал прикурить.

– Спасибо.

Дэйв продолжал:

– Вы ужинали с отцом. Еда была скудной. У Эйприл постоянно было туго с деньгами, тут уж не до изысканных блюд. Яичница, не так ли?

– Да. Нет, не помню.

– Это было консервированное блюдо из мелко нарубленного мяса с овощами… У меня получилось очень торжественно. На самом же деле овощные консервы с мясом. Обе ваши тарелки остались невымытыми.

Парень поднялся и обратился к Кэмпосу:

– Мой адвокат сказал мне, что я вовсе не обязан отвечать на вопросы, когда его нет.

– Твой адвокат был прав.

Кэмпос отодвинул свой стул, его ножки царапнули пол, поднялся, нажал на кнопку звонка, потом передумал, распахнул дверь и громко гаркнул:

– Нейс? Липски?

Два белокурых верзилы появились вместе с резким запахом кожи и дешевого туалетного мыла. Они увели Питера Оутса.

Дэйв передал Кэмпосу бумагу.

– Это никуда не годится.

Тот сощурился:

– Что ты имеешь в виду?

Дэйв поднялся и устало произнес:

– Его же там не было. Где он находился? Почему признался? Вот что нужно выяснить в первую очередь.

– Только не мне! – огрызнулся Кэмпос. – С моей точки зрения, дело закончено. Окружной прокурор удовлетворен. Он будет еще больше доволен, когда я сообщу ему про гитару. А у меня на руках еще с десяток других дел, так что некогда мне заниматься такими пустяками.

18

Единственный прожектор для подсветки бросал белый сноп света прямо вниз сквозь черноту комнаты. Пол был окрашен в черный цвет, поэтому свет не рассеивался.

Толстый Виттингтон был облачен в русскую деревенскую рубашку из белого полотна с вышитым воротом, манжетами и каймой. Свет отражался от этого полотна, вырывая из темноты неясные очертания предметов.

Виттингтон вышел из освещенного круга. Какие-то темные фигуры стали пробегать через него: девушки, юноши… Длинные волосы, джинсы, трико, в руках блокноты с ролями… Видимые отчетливо, совершенно невидимые.

Дэйв спустился по ступенькам, устланным дорожкой, которая заглушала его шаги. Прикрыв глаза рукой, он отыскал Виттингтона в дальнем углу. Прищурившись, пустился в обход темной границы открытого пространства.

Виттингтон объяснял:

– Ты слышишь горестный свист, Наташа. Нет, не двигайся, замри. Потом, поскольку он не повторяется, подними голову. Сама стой совершенно неподвижно. Не надо глазеть на потолок, и не верти головой. Подними ее. Медленно. Дюйм, два дюйма, теперь ты смотришь поверх голов зрителей. Нет, нет, никаких эмоций! Полнейшее равнодушие. Вот так. Хорошо. Теперь…

Его голос звучал уже в другом направлении:

– Свист прекращается. Иван и Марья начинают смеяться. Легко, обрадовавшись друг другу. Иван, ты входишь, держа Марию за обе руки, ведешь ее. Оба продолжаете смеяться. Нет, Иван, повернись спиной, разве ты не помнишь? Так, чтобы Мария увидела Наташу до того, как ты ее заметишь. Она смотрит на нее. Выйдите и повторите все сначала.

Виттингтон взглянул на Дэйва.

– Не сейчас, я репетирую.

– Я могу понять, что вы делаете, но не понимаю, что делает Питер Оутс.

– Я же сказал вам в прошлый раз, что не знаю, где он находится.

– Это больше не проблема.

– И никогда не была моей проблемой.

Виттингтон сложил руки на жирной груди и повернулся, наблюдая за тем, как артисты передвигались в полутьме, являя собой живое воплощение игры светотени. Наташа принялась плакать.

Дэйв сказал:

– Он явился в полицию и заявил, что убил своего отца.

– Что???

Виттингтон с неожиданным проворством повернул свою огромную тушу. Его рот выглядел темной ямой на расплывчатом светлом блине физиономии.

– Что вы сказали?

– Вы же слышали.

Виттингтон хлопнул в ладоши. В этот момент Мария не то танцевала что-то непонятное, не то изображала ревность, подкрадываясь к Наташе, даже начала петь, но тут же перестала, истерично вскрикнув. Опять раздался негромкий свист. Он совпал с сигналом Виттингтона, наверное, поэтому прозвучал отнюдь не зловеще.

– Перерыв. Пьем кофе.

Он повел Дэйва за черную перегородку, через длинную комнату с кабинками для переодевания. В конце ее на столе подмигивала красным светом и издавала утробное урчание огромная кофеварка, которую в прошлый раз Дэйв видел в другом месте.

Виттингтон вывел Дэйва из здания. Замедлив шаги, он обернулся.

– Хотите кофе?

Предложение было чисто риторическим.

Виттингтон нахмурился.

– Убил своего отца? Вы же говорили, что его отец утонул.

Дэйв рассказал ему то, что было написано в признании Питера.

– Его отец не был крупным и рослым человеком. Парень мог это сделать. Если только знал, как переносить человека на спине.

– Он это знал…

Голос Виттингтона звучал глухо.

В нескольких футах от них стоял «бентли» десятилетней давности с откидным верхом, который нуждался в помывке, да и верх не мешало бы сменить, потому что это была старая тряпка. Виттингтон утратил свою легкую походку, он с трудом волочил ноги по земле, усыпанной копром красно-желтых листьев, пока не добрался до забора и не оперся на него.

– Я сам его этому учил. Для военной игры, по ходу которой ему необходимо было тащить на спине чернокожего парня в два раза тяжелее себя.

Дэйв подошел к нему.

– Во время дождя, который начался тогда с вечера, практически никакого ветра не было. Море было спокойным. Если он хорошо плавает…

– Как тюлень. Но убить?

Виттингтон нахмурился и покачал своей крупной головой.

– Убить он не смог бы! Своего отца? Очаровательный человек. Однажды я с ним познакомился. Ужасно обезображен, но через минуту вы этого не замечаете. Позднее вспоминаете его красавцем. Конечно, должен же был Питер унаследовать от кого-то свою красоту… Чего ради он стал бы убивать своего отца?

– Ответ сам собой напрашивается на язык. Ради возможности получить двадцать тысяч по страховому полису. В тот вечер была последняя возможность заполучить их. Никаких других денег у его отца не было, остается поражаться, что он, живя в такой нужде, все еще продолжал делать взносы в страховую компанию. И вдруг выясняется, что он намеревается лишить Питера этих денег, не знаю ради кого. Возможно, Эйприл Стэннард.

– Симпатичная девушка, – сказал Виттингтон. – Как я понял, они с Джоном Оутсом были безумно влюблены друг в друга.

– К тому же она продала почти все, что у нее было, чтобы заплатить по его счетам в больнице, ухаживала за ним, приютила его у себя, кормила и поила его. Все эти факты были Питеру известны, да и к самому ему она прекрасно относилась.

– Она ему нравилась, – с уверенностью подтвердил Виттингтон. – Кроме того, у Питера было сильно развито чувство справедливости и благодарности. Не могу поверить, чтобы ему потребовались эти деньги. Да нет, это чепуха! Деньги в его глазах не имели большого значения.

Вы знаете, что я ему часто повторял? Что в другое время, в иной период истории, он был бы святым. Просто сейчас они вышли из моды. Для святых больше нет работы!

– А вот я в этом совсем не уверен, – возразил Дэйв. – Я с ним разговаривал сегодня утром, он мне тоже сказал, что деньги не суть важны, и мне показалось, что это было сказано искренне. Сомневаюсь, чтобы они вообще когда-либо играли большую роль в его жизни.

Он в упор посмотрел на Виттингтона.

– Насколько сильно он любил вас?

Физиономия того порозовела, голос стал холодным:

– В каком смысле вы употребляете данное слово?

– В самом прямом. С июня прошлого года вы все время были вместе. Возле вашей кровати висел его портрет. А сколько цветных слайдов с его изображением имелось у вас! Еще совсем неопытному ученику, вы не побоялись дать ему главную роль в какой-то драме, давно вышедшей из моды, которую сейчас никто бы не решился поставить. И вам этот спектакль понадобился только для того, чтобы продемонстрировать этого красивого мальчика в трико. Он большую часть времени проводил здесь, редко показывался дома. Его семья, его друзья вообразили, что он потерял голову из-за театра. Что его в действительности привлекало, театр или вы?

Виттингтон выпрямился и надулся:

– Послушайте, я же говорил вам…

– Меня больше интересует то, чего вы мне не сказали. Город прекратил ассигновать ваш театр, так что вы оплачиваете счета из своего кармана. А карман-то почти совершенно пуст.

– И как же, – Виттингтон пытался придать своему голосу крепость стали, – по-вашему мнению, это касается Питера?

– Двадцать тысяч для вашего театра были бы значительным подспорьем и продлили бы его существование на какое-то время.

Виттингтон вытаращил глаза.

– Вы сошли с ума!

– Вряд ли. Питер обожал своего отца, все говорят об пом. Они были неразлучны. И, однако, он расстался с ним. Резко и совершенно неожиданно. Никто не знает почему, но мне кажется, я могу догадаться. Джон Оутс стал наркоманом. Это его изменило, он стал шантажировать твоих бывших друзей. Один раз даже попытался украсть наркотики из аптеки… Питер узнал об этом. Это явилось для него тяжелым ударом. Прежняя любовь не могла сразу исчезнуть, она переродилась во что-то другое. Что, если любовь превратилась в презрение? Что, если ему стало казаться, что его отец утерял всякое значение? А вот вы важны для него. Вы его любили. Блестящий человек, знаменитая личность. Вы его пестовали, льстили ему. И вы занимаетесь чем-то замечательным, во что он верит или воображает, что верит. И вот из-за недостатка денег это дело в скором времени зачахнет. Его отец больше ему не нужен, ни самому себе, ни всякому другому. Так почему бы не воспользоваться этими деньгами?

– Вы совершенно невозможны.

– Ситуация здесь, – Дэйв махнул рукой, указывая на узкое окно спальни, которое было видно сквозь верхушки деревьев, – не требовала большого труда для расшифровки. Парень в вашей постели не был Питером Оутсом, но мог им быть. Во всяком случае, это не ваш племянник. Он знал, что мне это известно. И понял также, почему я это знал.

Брови Виттингтона полезли вверх.

– В самом деле? Прозорливый мальчик, настоящее чудо. Хорошо. Да, я хотел уложить Питера в свою постель. А вам бы этого не захотелось? Но все мои намеки и ухаживания не возымели действия. Тогда я поставил для него «Лоренцо». Он был в восторге, но снова ничего не понял. Тут я утратил терпение и высказался начистоту. Ему страшно не хотелось меня обижать. Я всегда был так добр к нему, я ему очень нравлюсь, однако… И после этого мы не разговаривали. Пьеса закончилась, вернее сказать, закончился ее показ, и Питер не вернулся. Он ушел навсегда. Если вы мне не верите, – он кивнул в сторону дверей мельницы, – спросите у любого. Целую неделю ни о чем другом они не судачили.

– В прошлый раз вы охарактеризовали его как честного, прямого и искреннего парня. А так ли это?

Виттингтон тяжелыми шагами двинулся в сторону от решетки.

– Под конец, не находя себе места от страданий, я задал ему такой вопрос. Это было ошибкой с моей стороны. Мне же было известно, что он понятие чести превратил в свой фетиш, солгать мне он не смог. И он мне сказал. Нет, он не был неискушенным юношей. Как вы понимаете, – Виттингтон сбросил соринки со своих рукавов, – после этого мне легче было смириться с его отказом.

Арена Бланка все еще выглядела унылой и мрачной. Все говорило об одиночестве. Нарядные лодки у мола стояли в ожидании, как школяры с поднятыми руками в ожидании куда-то исчезнувшего учителя, который позволил бы им бежать на все четыре стороны. Одни чайки, скользящие над волнами, казались живыми. Видавшая виды дверь, которая должна была скользить вверх по стенке гаража у розового дома, все еще не удосужилась закрыть зияющую в ней дыру. А вот машина-развалюха исчезла.

На верхней площадке шаткой лестницы Дэйв нажал на звонок и подождал. Никто не открывал. Он сошел с половика и поднял его. Толстый слой песка, больше ничего. Тогда он обследовал внешние края дверной коробки в поисках гвоздика. Такового не нашлось. Приподнявшись, он провел рукой по верху рамы. Ключ находился там долгое время, потому что успел заржаветь. Но в замочную скважину он сразу же вошел и легко повернулся в замке.

Дэйв толкнул дверь и вошел внутрь. На этот раз занавески на окнах были раздвинуты, давая возможность любоваться пустынным заливом и морем.

Она продолжала приводить дом в порядок. Теперь комната выглядела наверняка так, как это было при жизни ее матери: полированное дерево блестело, чехлы были выстираны и отутюжены, на столике была даже ваза с цветами. Каждая вещь находилась на своем месте, тут не было ничего лишнего, но в это же время вроде бы ничего не исчезло. Хотя нет, исчезли «Путешествия Кука». Тишина этого помещения была своеобразным старинным надгробием у подножия стены из книг.

Дэйв раскрыл дверцу у этой стены. Она сразу же обо что-то ударилась. Оказалось, что за ней имелась дверь в другое помещение. Там была кладовка. Дэйву захотелось туда взглянуть. Первое, что он увидел, это пиджак из простой ткани, висевший среди других вещей. Рукава на нем все еще были вывернуты, как в тот вечер, когда Эйприл надела его на себя. Этот пиджак был точной копией того, в котором он увидел Питера Оутса в полиции. Наклонившись, он увидел на полу пару ботинок, опять же как на ногах у Питера. В голове у него отчетливо прозвучал голос Евы Оутс: «Они думали одинаково, двигались одинаково, говорили одинаково, даже выглядели одинаково».

Он закрыл дверь кладовки.

Спальня была небольшой. В ней находились двуспальная кровать, комод, письменный стол и стул, все из клена, отполированного до блеска. На кровати лежало свежее белое пикейное покрывало. На комоде рядом с набором щеток для волос, гребенкой и зеркальцем в серебряной оправе стояла фотография. Улыбающиеся мужчина и женщина на борту судна, между ними маленькая светловолосая девочка, прижимавшая крепко к себе книжку и сморщившая носик на ярком свету.

На письменном столике не было ничего, кроме футляра от портативной пишущей машинки с потертыми углами. Зато ящики были беспорядочно забиты всем тем, что должно было бы находиться сверху: счета, пустые конверты, почтовые марки, открытки, карандаши, шариковые ручки, скрепки, кнопки, выцветшие любительские снимки.

И записки на клочках бумаги.

Он надел очки, уселся и рассортировал записки. Названия книг. Какие-то даты, относящиеся к XIX веку. Какая-то длинная задача в фунтах, шиллингах и пенсах, итог пересчитан в долларах, большое количество долларов. Номер телефона компании, занимающейся починкой крыш. Он поднял голову. На потолке расплылись темные пятна, крыша текла. Он улыбнулся.

И тут он перестал улыбаться.

Его пальцы выудили подписной бланк на плотной желтой бумаге, не слишком аккуратно вырванный по перфорированной линии из какого-то журнала. Он не был заполнен, на обратной стороне его с печатным адресом редакции было написано слово «Питер», а ниже – номер телефона. Этот номер Дэйв запомнил, потому что его трудно было раздобыть. Номер телефона ранчо Вейда Кочрана.

После этого он просмотрел снимки, на всех был изображен Питер. Но лишь два из них были недавними, причем один расплывчатый. Дэйв сунул четкий в карман вместе с подписанным бланком, снял очки, засунул все обратно в ящик и задвинул его. Поставив на место стул, он вышел из дома, запер дверь на ключ и положил его обратно на место.