Текст книги "Неусыпное око"

Автор книги: Джеймс Алан Гарднер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 24 страниц)

11
МЛАДШИЙ АТТАШЕ

Когда прибыл Четикамп, он привел с собой целый отряд, и все они хотели в клочья разнести двух замерших андроидов противороботными ракетами.

– Это необходимо? – спросил Тик. – Они сейчас не представляют угрозы. А мощный электрический удар загубит их память. Возможно, полезную улику.

Четикамп разворчался о безопасности, защите своих солдат, прочей чепухе, но согласился подождать с этим, пока не прибудут эксперты-кибернетики, чтобы осуществить «санитарный» перезапуск. Эксперты были уже в пути – Тик звякнул им, пока мы ждали полицейских. (Естественно, Тик знал всех самых именитых исследователей… ну, или как минимум он знал всех ведущих исследователей семидесятилетней давности. Удивительно то, что некоторые из них были до сих пор живы… и были до неприличия рады снова заняться настоящей работой.)

Именитые ученые размещались в штаб-квартире (похоже, с таким же удобством, как в доме престарелых) в бухте Комфорт, на противоположном полушарии… но путешествие по рукаву доставило их в режиме «раз, и готово» в Бонавентуру, а оттуда до нашего местоположения было уже всего сорок пять минут лета. Под неусыпным надзором бойцов – суровых, как Страшный суд, с наведенными и готовыми к стрельбе противороботными ракетами – старенькие трясущиеся эксперты деактивировали андроидов, выказав при этом едва ли хоть намек на восторженность.

– На этих саморазрушителей не установлено, – отметил Четикамп.

– Да, – согласилась я. – И андроиды там, внутри шахты, тоже не взорвались. Зуб даю, убийца не ожидал, что этих когда-нибудь обнаружат.

– В этом нам повезло, – сказал Четикамп. – И может, в глубине туннеля нас ждут новые находки.

– Посмотрим, – ответила я. Глаза полицейского сощурились.

– Надеюсь, ты не планировала пойти с нами вниз. Там не место гражданским…

– Но найдется место для аккредитованных членов «Неусыпного ока», – перебил его Тик. – Продолжающих должным образом утвержденное наблюдение над методами работы полиции. Вы знаете, что закон дозволяет нам наблюдать за всем лично.

Вид у Четикампа был такой, словно он жабу проглотил.

Плохо дело.

И снова в нору. Только-только с Тика сошла серо-голубая сыпь!

В этом походе мы сконцентрировали свои усилия на обследовании боковой шахты, той, в которой нас ждали андроиды. Никто не хотел сглазить экспедицию, пытаясь предугадать, что еще уготовил нам боковой туннель, но все мы надеялись найти нечто значимое. Даже молодые ретивые бойцы, изо всех сил стремившиеся выглядеть суровыми служителями правосудия, временами позволяли себе улыбку «сейчас мы им зададим».

Позади остался небольшой участок мха, примятый и искрошенный, – в этом месте мы приземлились, после того как нас выбросило из павлиньей трубы. Тут я вдруг поняла, что никто из нас не говорил об этой трубе: ни в тишине до прибытия полиции, ни в суматохе после их приземления. Конечно, Четикамп спросил меня, что произошло, и я вкратце предоставила ему полную информацию, но он просто записал ту часть моего заявления без комментариев. О других моментах рассказа он тоже не задавал уточняющих вопросов.

Тик не говорил о трубе.

Фестина не говорила о ней.

Я не говорила о ней.

Я не спрашивала:

– Что, черт возьми, это за штука и почему она продолжает за мной повсюду следовать? Когда она появилась в шахте, почему она материализовалась передо мной? На насосной стации номер три, почему она спасла меня от кислоты, но не спасла Чаппалара? И если она по какой-то причине хотела спасти мою жизнь в обоих случаях, то почему она исчезала прежде, чем проходила угроза жизни?

Ответов не было. Никакие объяснения не приходили мне в голову.

Поэтому я продолжала тащиться вниз, волоча ноги по каменному полу.

Дюжина солдат вошла в боковой туннель перед нами, продвигаясь с показной военной четкостью: в любой отдельно взятый момент только двое двигались вперед, в то время как остальные стояли в боевой готовности заполнить туннель заградительным огнем. Если бы там еще оставались боеспособные андроиды, то эти ходячие корзины файлового мусора были бы в миг увешаны ожерельями из антироботных ракет.

Но мы не нашли других андроидов – кроме выведенных из строя тел тех, которых подстрелили Полетт и Донт. Они выглядели в точности как люди: мальчишка-подросток азиатской внешности, пожилой дедушка-африканец, сорокалетняя мадам, чем-то похожая на меня… лежащие теперь как трупы, до ужаса неподвижные. Мы осторожно переступили через них, высоко поднимая ноги, и пошли дальше.

На некотором расстоянии от основной шахты боковой туннель оканчивался помещением площадью в двадцать квадратных метров и высотой в два этажа. Груды ржавого металла усеивали пол – мусор, который мог быть понятен археологу, но не мне. Это могли быть останки механической мастерской, раздевалки, куча насосов или любого другого оборудования, необходимого древним шахтерам.

Двое солдат расположились возле шахты лифта, точно такой же, как в главном туннеле: никакого лифта, одна только черная дыра. Громилы нацелили свои ракетометы во тьму; если роботы станут взбираться из глубин, наши свирепые защитники будут готовы. Остальные бойцы рассыпались по помещению, но большинство собралось справа от меня.

Они кружком стояли возле трупа. Не человека. Не улума.

Свобореса.

Солдаты окружили тело, но стояли от него на достаточном расстоянии. Полагаю, они не хотели нарушать что-либо на месте смерти. Или мне стоит назвать это местом совершения убийства? Трудно сказать. Своборес лежал на спине с закрытыми глазами, руки были сложены крест-накрест на груди: обычное положение трупа, уложенного в гроб, но трудно представить, чтобы кто-то умер хоть вполовину так же организованно. Скорее всего, кто-то другой придал телу такое положение после смерти – возможно, роботы.

А причина смерти? Ничего очевидного. Своборес выглядел здоровым, и на вид ему было всего около тридцати. На нем была добротная зимняя парка без брызг кислоты, ножевых порезов или пятен крови. Может, бедолага замерз даже в этой парке – своборесы были созданы для жестокого ультрафиолета и пышущего жара, но не для морозов Великого Святого Каспия. Но какой смысл в предположениях, если вскрытие даст полный ответ?

Тик стоял подле меня, глядя вниз на тело. Он прочистил горло.

– Капитан Четикамп? Я узнал покойного.

Четикамп удивленно моргнул.

– Узнали?

– Его зовут Коукоу Ирану. Вы можете проверить в посольстве своборесов. До своего исчезновения три месяца назад он был младшим атташе в группе, проводившей переговоры по торговому соглашению.

– Черт, – сказал Четикамп, озвучив наше общее мнение.

Началась обычная церемония: фотографирование, обыск местности на предмет волосков волокон чешуек и т. п. В конечном счете, они применят вакуумный сервомеханизм, который всосет все, что есть в помещений, но пока поиск шел вручную, чтобы можно было запротоколировать местоположение каждой подобранной мелочи – кто знает, может, расположение пушинки окажется важным? Сервомеханизм подметал лучше, но он не регистрировал, где была подобрана каждая ворсинка ткани.

Мы, так называемые гражданские, не мешались под ногами – и наблюдались за всеми до полусмерти… ну как минимум пару минут. Фестина просканировала тело своим «тугодумом». Тик ходил, не останавливаясь, заглядывал всем через плечо – только бы не думать о своих панических приступах клаустрофобии. Что до меня, я скоро позволила своим мыслям отвлечься от дотошной-тонкой-нудной полицейской работы и робко спросила мировой разум обо всем, что он мог сказать об этом Коукоу Ирану.

Мгновенная свалка данных, и я тут же узнала намного больше, чем знала до этого благодаря рапорту о пропавших без вести, предоставленному посольством своборесов двенадцатью неделями раньше. Коукоу Ирану: двадцати трех лет в летоисчислении своборесов, равнявшихся тридцати годам по земному стандарту. Семейные связи с несколькими промышленными магнатами в свободной республике. Соответственно, до неприличия богат. Один из четырех десятков штатных работников, которым было поручено предоставлять вводную информацию трем ведущим участникам переговоров по торговому договору со стороны своборесов. Посольство не уточнило сферу компетенции Ирану, какие такие вводные документы он должен был предоставлять, но в отчете о пропавших без вести говорилось, что он окончил университет с красным дипломом по археологии.

Хм-м.

Майя Куттэк некоторое время занималась раскопками в свободной республике; ничего удивительного, если бы она там познакомилась с Ирану. Предположим, что они остались друзьями. Пока Ирану был на Дэмоте, он мог отвлечься от торговых переговоров и навестить здесь Майю.

И что после этого произошло? Убила ли она его из-за того, что он узнал что-то, чего не должен был знать? Или Ирану был полностью в курсе дела? Чем бы ни было это «дело»… Может, они с Майей проворачивали какие-то темные делишки, и пришли к разногласию…

Так, погодите… вернемся назад. Зачем бы при торговых переговорах в штате понадобился археолог? Играя в адвоката дьявола, я могла бы объяснить это таким образом: юный Ирану сначала последовал своим интересам и приобрел степень магистра археологии, но после понял, что так больших денег не заработаешь, и получил работу при правительстве. Многие учатся одному, а потом получают работу совершенно из другой оперы.

Но.

Но, но, но…

Дело вот в чем: ученые из своборесов не были замечены в стремлении к знаниям только из чистой любви к наукам. Большинство хотели простой выгоды. Для своборесов археология представляла собой прибыльное предприятие – разграбление могил и охота за сокровищами там, где можно было найти что угодно, от древних предметов искусства до инопланетных технологических чудес.

На лекциях по праву в школе «Неусыпного ока» профессор рассказывал нам о группе археологов своборесов, которых поймали на контрабанде памятников древней культуры с Дэмота: незначительные мелочи, кучи мусора, видимо предназначенные для продажи какому-нибудь коллекционеру-тико, который заплатит бешеные деньги только из-за того, что все это барахло – древнее. Но инцидент разросся до масштабов офигенной грызни между нами и своборесами, они завывали в праведном негодовании о злобном народишке Дэмота, жестоко засадившем в тюрьму честных граждан свободной республики за то, что те пользовались своим законным правом заниматься коммерцией. Вся суматоха заметно испортила отношения между нашими планетами на долгие годы, а произошло это три десятилетия назад, за год до чумы; и только теперь наши планеты достаточно остыли, чтобы снова обсуждать торговые отношения.

Итак, в посольской делегации своборесов был штатный археолог. Было в этом что-то важное… но что именно, я никак не могла уловить.

– Тик, – пробормотала я, – что в договоре о торговле говорится, об археологических памятниках культуры?

– Учитывая опыт истории, никто не хотел углубляться в вопросы археологии – если бы они стали их обсуждать, обеим сторонам пришлось бы начать неистовствовать на тему суверенитета против близорукой алчности, и этот спор мог бы полностью трансформироваться в обсуждение истинных проблем. Этого нельзя было допустить: чиновники обожают пререкаться по мелочам, но тут же хватаются за сердце, если им предложить подвергнуть сомнению основополагающие принципы. Так что наши переговорщики избрали подход без нажима по вопросам археологии в обмен на уступки по… да, думаю, что это были квоты по земельным наделам – сколько возделываемой земли своборесы могут купить на Дэмоте.

– А что именно представляет собой этот подход без нажима?

– Археологические раскопки, по сути, всего лишь другой тип шахт. Любой выкопанный предмет будет облагаться налогом по той же ставке, что и железо или медь, и Дэмот не станет поднимать шум по поводу «бесценных памятников старины», увозимых с планеты. В любом случае никто не думает, что здесь есть бесценные предметы старины, – уж точно не Комитет по наследию Технократии. Я и сам в сомнениях; улумы живут на Дэмоте девять веков, а мы никогда не находили чего-либо, стоящего бурных восторгов.

Пора было насмешливо фыркнуть. Итак, улумы не обнаружили изумительных археологических ценностей? Надо же! Тик, возможно, был первым улумом, когда-либо спустившимся в один из туннелей, и оставался он там из чистого ослиного упрямства, напрягая всю силу воли. Практически все его тело приобрело теперь серо-голубой оттенок, а ушные веки трепетали, как перебравшие кофеина бабочки. Гарантирую, что улумы никогда не пытались проводить систематизированное изучение хотя бы одной из этих шахт, не говоря уже о сотнях по всему Дэмоту. Но я могла представить, что этим займутся своборесы.

И что они нашли? До чумы они нелегально вывозили мелочевку… нет, простите: те, что попались, вывозили мелочевку. Кто знал, сколько еще тайных поисковых экспедиций могли рыться тут и там? И кто знает, докопался ли кто-нибудь из них до удивительных редкостей?

Потом в город пришла чума. Разведчики наводнили местность, исследуя ее в поисках больных улумов. Своборесов, должно быть, вынудили бежать во всю прыть.

После чумы Дэмот установил более жесткий контроль над прибывающими космическими кораблями, направляя всех гостей планеты на дотошную проверку здоровья, чтобы убедиться, что они не принесли какую-нибудь заразу. Это здорово разъярило своборесов: прежде они могли приезжать и уезжать, не проходя никаких контрольных постов.

Короче, больше никаких археологов-своборесов. Кроме Коукоу Ирану. И может быть, Майи Куттэк – хомо сапа, но на жаловании у своборесов.

Что они хотели найти при раскопках? Явно не безделушки. Не останки старых лифтов и не рассыпавшийся ржавый лом, громоздившийся на полу вокруг меня. Своборесы гонялись за главной добычей: инопланетной технологией. Крутыми находками за пределами нынешних знаний Технократии. При таком количестве развалин на Дэмоте повсюду бродили слухи о высокотехнологичных приспособах, спрятанных где-то совсем рядом, ожидающих, чтобы их обнаружил следующий праздношатающийся спелеолог, проковырявший в земле совсем небольшую ямку. Такого раньше не случалось, но это ничего не значило. Может, Дэмот хранил инопланетные сокровища тысячи лет?

Такие как аппарат для создания павлиньих труб, чтобы те появлялись из ниоткуда.

«Домыслы», – сказала я себе. Но их стоило с кем-нибудь обсудить. С Тиком? Тик в данный момент был явно не в состоянии смирно стоять и здраво рассуждать.

Так с кем поговорить? С Четикампом? С Фестиной?

Или, может, мне просто хорошенько подумать?

«Павлиний хвост, как твой нижайший проситель и почтительный слуга…»

Голос ясно прозвучал в моем мозгу.

«По турзилефф. Калафф».

Не слуга. Дочь.

Я едва не заорала в голос.

На несколько последующих секунд я отключилась. Первое, что я ощутила после этого, была холодная скалистая стена, к которой я прижималась, а моя рука, засунутая в сумку, стискивала старый холодный скальпель. Я не вынула лезвие… только вцепилась в него, как в талисман, как в острую, словно бритва, стабильность. Мне и самой стало интересно, был ли это только слепой импульс к самозащите или желание до крови истыкать ножом свое тело в безумном, нацеленном на себя саму приступе паники?

Даже связующему кристаллу не под силу порой ответить на некоторые вопросы.

Я быстро выдернула руку из сумки и огляделась, чувствуя, как горячий румянец стыда заливает мне щеки, тревожась, что кто-то мог меня засечь за этим. Тик, Фестина – задумались ли они, отчего я так испугалась, спрашивали ли себя, что я там сжимала в сумке? Нет. Даже не смотрели в мою сторону. Внимание обоих сосредоточилось на идущем к нам по туннелю улуме. Добро пожаловать, судебно-медицинский эксперт Юнупур, прилетевший из Бонавентуры тотчас же, как только Четикамп отрапортовал о найденном трупе Ирану.

Я встречалась с ним несколько раз – его матерью была проктор Уоллософ, одна из членов «Ока», проверявших Бонавентуру со времен чумы. Благодаря ей Юнупур вырос в городе среди людей, и он вписывался в нашу культуру легко и непринужденно, с таким раздражающе-восторженным энтузиазмом, на который способен только чужак.

– Мама Фэй! – завопил он. – Лови! – Он бросился со всех ног через комнату и, не сделав даже попытки остановиться, врезался в меня со всего маху и обнял руками за шею. Чмок-чмок, поцеловал он меня в каждую щеку. Губы улумов более липкие, чем у хомо сапов. – Выглядишь сексуальной, как всегда, – просиял мальчишка. – Эта парка очень красит твою линию плеч.

Фестина изумленно уставилась на нас. Я пробормотала:

– Я знакома с его матерью.

– Если бы она знала, что на этом задании мне придется отправляться под землю, у нее был бы спазм. Старики, они такие. Их может хватить птеромический паралич из-за самой маломальской безделицы. – Он закатил глаза, а потом заметил Тика. – Конечно, исключая здесь присутствующих. Вы, похоже, держитесь молодцом, в этом темном тесном подземелье.

– Я не просто держусь молодцом, а чувствую себя великолепно. – Голос Тика был так напряжен, что он едва не поперхнулся. – По стечению обстоятельств я также являюсь наставником проктора Смоллвуд… и меня беспокоит, как она непрофессионально вступает в неформальные отношения с гражданскими специалистами.

– О-о-о, – протянул Юнупур, – сказано неприветливо. Но если вы хотите профессионализма, я покажу вам профессионализм. – Он отцепился от моей шеи. – И где же несчастный покойный, которого мне предстоит осмотреть?

– Как насчет парня, лежащего на земле? – Четикамп указал на труп.

– Несомненно, популярное местоположение для оплакиваемого, – согласился Юнупур, резво прыгнув к телу Ирану. – Я вижу их в кроватях, и я вижу их в креслах, но положение распростертым на полу все же выигрывает первое место в списке любимых мест у поклонников традиционализма. Вы нашли его точно в этом положении? Руки были аккуратно сложены? Четикамп кивнул.

– Тогда кто-то хотел этим что-то сказать. – Юнупур опустился на колени возле тела и потянулся к своей сумке за сканирующим устройством, весьма похожим на «тугодум» Фестины. Он держал устройство в нескольких сантиметрах над трупом и медленно перемещал его от головы Ирану к его ногам и после снова к голове. – Ничего очевидного… пока, – сказал он. – Вы сфотографировали все, что хотели?

Капитан снова кивнул.

– Тогда можно познакомиться поближе.

Юнупур извлек маленький пылесос и легко провел им по парке Ирану – не то чтобы мне были заметны какие-то волоски или волокна, которые мог бы оставить убийца, но все равно стоило проверить все досконально. Потом, надев стерильные перчатки, Юнупур – аккуратно сместил руки трупа так, чтобы освободить доступ к закрытой молнии на парке. Или, по крайней мере, это он собирался сделать; как только Юнупур разнял сцепленные пальцы, мертвые руки Ирану безвольно шлепнулись на землю.

– Ой! Обычно трупы бывают более окостенелыми, чем этот.

– Знаете ли вы что-нибудь о трупах своборесов? – уточнил Четикамп.

– Я изучал все дивианские виды, – ответил Юнупур с петушиной самоуверенностью. – У меня не так много практического опыта, но все же… Своборесы цепенеют медленно в первые двенадцать часов после смерти, три дня остаются окостеневшими, а потом напряжение спадает, и трупы становятся неподатливыми, хотя и не совсем несгибаемыми. – Он взглянул на Тика. – Мой профессор никогда не говорил, что своборесы становятся абсолютно дряблыми.

Тик не ответил. Выражение его лица говорило, что именно он думал о тех, кто обвиняет преподавателей в своей некомпетентности.

Я же думала совсем об ином. О том, что напугало меня до дрожи в коленях и в остальных местах. Я в отчаянии молилась, чтобы Юнупур нашел какую-нибудь очевидную причину смерти – колотую рану в сердце, странгуляционную борозду вокруг шеи.

– Ну, продолжим поиски.

Эксперт распахнул куртку Ирану, открыв теплую белую рубашку – высококачественную, но не непристойно дорогую. Нигде никаких очевидных пятен крови.

На шее Ирану был небрежно повязан черный вязаный шарф. Недостаточно плотно, чтобы задушить, только как защита от холода.

Юнупур снял шарф. Никаких следов насилия.

– От этого моя работа становится только интереснее, – объявил Юнупур. – В чем кайф, если причина смерти очевидна?

– Можете ли вы назвать нам время смерти? – спросил Четикамп.

– Настолько дряблое тело стало трупом более трех дней назад, – ответил Юнупур. – А в такую стужу все естественные процессы замедляются, в том числе тело дольше окостеневает, а потом становится дряблым. Мне нужно провести дополнительные анализы, но я гарантирую, что этот парень мертв уже больше недели.

– Что означает – он был уже мертв к моменту смерти Чаппалара, – заметила Фестина.

– А мог он умереть еще три месяца тому назад? – поинтересовался полицейский. – Именно столько он числился пропавшим без вести.

– Это меня не удивило бы. – Юнупур поднял свое сканирующее устройство и снова провел им вдоль тела. – Да, точно, могло пройти и три месяца. Существенного разложения не произошло, но здесь холодно, и к тому же редкие насекомые забираются так глубоко в шахту. Труп мог оставаться в таком состоянии долгое время.

– Учитывая то, какой здесь холод, – пробормотала адмирал, – я удивлена, что тело не замерзло до одеревенения.

– Здесь холодно, но не ниже точки замерзания, – откликнулся Четикамп, – а так глубоко под землей температура меняется не сильно, что бы ни происходило снаружи.

– Так и есть, – сказал Юнупур. – Ну, давайте продолжим поиски причины смерти.

Он расстегнул рубашку Ирану. Никаких ран.

Снял с него брюки – тоже из дорогого материала. Никаких видимых повреждений на теле.

Он перекатил тело, чтобы проверить спину. Ничего необычного.

Когда Юнупур снова перекатил тело на спину, веки сразу упали, открыв глаза, и у трупа отвисла челюсть.

– Да уж, трупак и вправду обмякший, точно? – пробормотал Юнупур.

– Вялый, – сказала я. – Он вялый.

Я оглядела комнату. Ребята из взвода были молоды, Юнупур тоже. Они не могут такого помнить. Четикампу было достаточно лет, но, может быть, он тогда не часто общался с больными и умирающими. Фестина прибыла с другой планеты. Тик искал прибежища в чаще, надеясь умереть до того, как его найдут разведчики, а потом он пролежал в постели практически дольше, чем кто бы то ни было, так и не увидев, как выглядели другие вялые тела.

Только я видела. И с той минуты, как руки Ирану плюхнулись на землю как не управляемые мускулами мешки с водой, у меня по спине поползли мурашки от такого дежа-вю.

Юнупур прав: тела своборесов обычно не были столь дряблыми.

– Вы имеете в виду… – начал Четикамп.

– Чепуха! – вмешался Тик. – Чума не коснулась своборесов.

– Болезни способны приспосабливаться, – мрачно пробормотала Фестина.

– Экие глупости, – затрясся от смеха Юнупур. Ну, хотя бы его мембраны-паруса заколыхались – Давайте не будем впадать в мелодраматичность, ладно? Если нет следов на теле, то парня, скорее всего, просто отравили. Или передозировка. Или его хватил сердечный приступ или удар, или он подавился костью орта и задохнулся. Не было ни единого случая заболевания этой жуткой чумой со времен самой эпидемии.

– Можно, я дотронусь до него? – сказала я. – Мне знакомо ощущение вялых мышц. Этого я не забуду до конца своих дней.

– Мама Фэй, ну, если ты и вправду волнуешься, то я могу попросить судебно-медицинскую лабораторию исследовать толику мышечной ткани…

– Нет! – рявкнула я в ответ. – Нам нужно знать это сейчас, до того, как ты увезешь тело в город. Если оно заражено новым штаммом вялой смерти – тем, который заразит другие виды, кроме улумов…

– Тогда мы герметично упакуем покойного в стерильный мешок и предпримем обычные предосторожности в лаборатории.

– Я хочу прикоснуться к нему. Я хочу узнать сейчас.

– Ты не узнаешь. – Юнупур заметно злился. – Ты не можешь ставить диагноз по одному прикосновению. И как бы то ни было – прошло двадцать семь лет с тех пор, как ты видела жертв чумы… и все они были улумы, а их мускулатура полностью отличается от своборесов.

– Пусть она прикоснется к трупу, – тихо промолвил Тик. – Почему бы нет?

Юнупур взглянул на Четикампа. Капитан полиции пожал плечами.

– Чем это повредит?

– Повредит, если она расстроится без повода, – пробормотал Юнупур. – Я наслышан про нашу маму Фэй. – Но он вынул новую пару перчаток и кинул их мне.

Я быстро их надела, стараясь не раздумывать, зачем я это делаю. Еще одна тема типа родинок и скальпеля? Мой шанс подцепить чуму, если это тот штамм, который убивает не только улумов?

Что-то вроде того. Но я искренне хотела разобраться, и я была убеждена, что узнаю чуму на ощупь. Ауру болезни, так же как и странную водянистость вялой мышцы. Я знала врага. Я массировала, растирала и разминала… переносила недвижные тела, мертвые и живые…

Я узнаю. Я была уверена, что узнаю. Один только раз сжать бицепс Ирану или плечо или тронуть безвольные мышцы его лица.

Его глаза были широко открыты, рот тоже. Как лицо Зиллиф на крыше моей полусферы целую вечность назад.

Я опустилась на колени. Потянулась к руке покойника.

Павлинья труба возникла из ниоткуда, и внезапно моя рука оказалась на другом конце помещения.