Текст книги "Подснежник"
Автор книги: Джейк Арнотт
Жанр:
Триллеры
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)
Я пожал плечами.
– Все в порядке, – соврал я.
– Значит, к великому дню все готово?
Я кивнул.
– Отлично. Меня, как ты знаешь, в этот день на складе не будет, но за тем, как идут дела, я по возможности присмотрю. Буду, так сказать, держать руку на пульсе. Не забудь, что официально я не имею никакого отношения к «Доминион электрикл». Я – как негласный член товарищества. Негласный… – повторил он, поднося палец к губам. – Тебе понятно?
– Конечно.
– Там с тобой будет Джимми. Вечером подойдет Дэнни, он заберет выручку. Задача Джимми – организовать охрану; с деньгами всегда лучше перебдеть, чем недобдеть, согласен? Но за деньги отвечает Дэнни. Ты понял?
– Да.
– Вот и хорошо. Только не волнуйся – я уверен, что все пройдет хорошо. Ну а почему нам пришлось прикрыть лавочку, я объясню тебе позже. Главное, ты получишь премию и все, что полагается в таких случаях, о'кей?
– Да.
– Вот и славно. Хороший мальчик, Терри… – Гарри перегнулся через стол, чтобы дружески потрепать меня по щеке. Я сморщился и машинально отдернулся. Новый приятель Гарри захихикал, а сам он нахмурился.
– Расслабься, – сказал он. – Тебе нужно еще выпить.
И я послушался.
Следующие несколько дней я готовил товары к большой распродаже. В списке, составленном мною и Джимми Мерфи, многого не хватало, и я голову себе сломал, часами просиживая над бумажками и стараясь придумать что-то такое, чтобы обман не раскрылся. Меньше всего мне хотелось, чтобы кто-то заподозрил, что я знаю больше, чем хочу показать.
Последнее, что мне необходимо было сделать, это вывесить перед входом в склад объявления: «Тотальная распродажа по сниженным ценам!», «Последний день – сегодня!», «Отдадим все в хорошие руки!». Укрепляя их на фасаде, я чувствовал, как во мне нарастает чувство обреченности. Наши рекламные объявления напоминали плакаты, с которыми любят расхаживать помешавшиеся на религии психи. «Апокалипсис грядет» и все такое…
И вот настал великий день. Я чувствовал себя как на угольях. Джимми привез двух «быков», которых я никогда раньше не видел. Своего рода свободные агенты, как я понял. Гарри очень хотел, чтобы о его связи с фирмой-«подснежником» знало как можно меньше людей, однако охрана была нам необходима – просто на всякий случай. Суммы, которые должны были сегодня поменять хозяев, были достаточно большими, и какая-нибудь посторонняя шайка могла соблазниться легкой добычей. Джимми заговорщически подмигнул мне. Я только тяжело вздохнул в ответ.
– Не волнуйся, сынок, – сказал он. – Скоро все закончится.
И действительно, события развивались стремительно, другого слова не подберешь. После нескольких недель, когда торговля шла ни шатко ни валко, мы впервые были ужасно заняты. Уж не знаю, кто назвал такие фирмы «подснежниками», но название было выбрано удачно. Насколько я знал, подснежники растут в земле, под снегом, чтобы с приходом теплых дней расцвести где-нибудь на выгреве – и исчезнуть до будущей весны. Так и мы: сначала долгий период ожидания, потом – один день сумасшедшей работы, и фирма исчезает, как не было.
Толпа, – я имею в виду наших покупателей, – собралась, наверное, со всего города. Должно быть, слухи о нашей распродаже успели распространиться, а охотники за дармовщиной всегда найдутся. Впрочем, насколько я успел заметить, никто из клиентов не пожалел о потраченных усилиях: цены, по которым мы сбывали наши электрические товары, были просто преступно низкими – этакая разрешенная законом торговля краденым. Впрочем, каждый покупатель получал чек или квитанцию, так что формально наших клиентов нельзя было обвинить в скупке предметов, приобретенных нечестным путем, хотя фактически наши товары достались нам благодаря откровенному мошенничеству. Как я уже сказал, продавались они по неслыханно низким ценам, однако это вовсе не значило, что Гарри был плохим бизнесменом; Наоборот, с каждого проданного холодильника или телевизора мы получали около ста процентов чистой прибыли.
Покупатели приезжали в машинах, грузовиках, мебельных фургонах. Был даже один автомобиль с безбортовой платформой, груз на которой пришлось накрывать брезентом и увязывать веревками. И каждый покупатель получал квитанцию или транспортную накладную, подписывая которые я не мог не думать о том, что каждая из них может стать уликой против меня. Еще я думал о том, как ловко Гарри меня подставил. Эти мысли в какой-то степени успокаивали мою совесть, оправдывая мое участие в задуманной Джимми комбинации. Каждый раз, когда со склада уходил тот или иной предмет, который мы не включили в общий список, Джимми кивал мне или делал какой-то знак, чтобы я пометил нашу копию выписанной квитанции. Впоследствии все такие копии я должен был уничтожить.
В целом я помню день великой распродажи довольно смутно. Начавшиеся с утра суета и нервотрепка захлестнули меня с головой, так что я почти не следил за временем; возможно, день промелькнул так быстро еще и потому, что в глубине души я слишком страшился его окончания.
Когда все было распродано, я отнес выручку в контору и расплатился с грузчиками, не забыв – как предлагал Гарри – выдать им щедрую премию. Рабочие ушли весьма довольные. Без сомнения, они направили свои стопы в ближайший паб, чему мне оставалось только завидовать. Увы, моя работа еще не закончилась. Закрыв дверь, я принялся перебирать и сортировать наличные, раскладывая их в кучки прямо на полу. Еще никогда – ни раньше, ни впоследствии – я не имел дела с таким количеством денег. Впрочем, запах груды захватанных пальцами купюр не казался мне особенно приятным.
Потом в контору зашел Джимми, чтобы взять из общей кучи несколько банкнот для наших наемных охранников. Отдав им деньги, он отправил обоих восвояси, и мы остались на складе одни – только Джимми и я. Отложив в сторону деньги, которые мы собирались забрать себе, мы быстро пересчитали их. Получилось что-то около трех тысяч фунтов. Уложив их в мягкую матерчатую сумку, Джимми достал из кармана фляжку, сделал глоток и протянул мне.
– Наши деньги поделим потом, – сказал он, когда я тоже отпил из фляги.
Дэнни приехал за выручкой со старым, ободранным чемоданом. Поставив Джимми караулить у двери, мы стали считать оставшиеся деньги. Дэнни действовал весьма методично и аккуратно. Начал он с того, что сравнил доставочные квитанции со списком того, что было продано за сегодня. Роясь в грудах наличных, Дэнни чувствовал себя в своей стихии; он без труда складывал и вычитал в уме значительные суммы и был способен удержать в памяти длинные колонки цифр. Вот он понял, что денег меньше, чем следует, и на его высоком розовом лбу появилась озабоченная складка. Цифры никак не сходились, и Дэнни начал пересчет с самого начала. С каждой минутой убеждаясь в том, что дело неладно, он почти бессознательно крутил круглой головой и хмурился.
– Это все деньги? – спросил он наконец, буквально принюхиваясь к кучам банкнот на полу.
– Да, разумеется, – ответил я, изо всех сил стараясь не дрожать от страха, который с каждой минутой охватывал меня все сильнее.
– Тогда давай считать снова, – сказал Дэнни, снова опускаясь на четвереньки.
Я украдкой бросил взгляд на Джимми, который старательно изображал безразличие. В этот момент Дэнни как будто что-то почувствовал и тоже поднял голову. Его маленькие, пытливые глазки впились в меня словно буравчики. Потом он встал.
– Послушай, – сказал Дэнни, – здесь, наверное, какая-то ошибка. Ты уверен, что ничего не забыл?
И он небрежно повел плечами.
Я молчал.
– Еще не поздно, – добавил Дэнни примирительным тоном. – Я понимаю, суета, спешка… Возможно, ты куда-то положил часть денег, да и забыл. Найди их, и мы больше не будем об этом вспоминать.
Все еще улыбаясь, он шагнул ко мне. Я попятился и вдруг увидел, как Джимми заходит ему за спину. Мне хотелось что-то сказать, возразить, но в горле у меня вдруг пересохло, а язык не желал повиноваться. Казалось, я участвую в какой-то страшной пантомиме. «Сзади!» – хотелось крикнуть мне, но я мог только беспомощно шевелить губами да смотреть, как Джимми достает из кармана короткую кожаную дубинку, наполненную для тяжести мелкой дробью.
– Не бойся, – сказал Дэнни. – Я все улажу…
Я пробормотал что-то неудобовразумительное, и в ту же секунду Джимми ударил Дэнни дубинкой по голове, таким образом заставив его забыть о всех проблемах.
Дальнейшие события разворачивались передо мной, как в замедленной съемке. Глаза Дэнни закатились под лоб, сверкнули влажные белки. Обреченным жестом Дэнни пожал плечами и рухнул ничком на пачки банкнот, которые снова разлетелись по всему полу.
Джимми хлопнул дубинкой по раскрытой ладони и посмотрел на лежащего Дэнни.
– Черт! – сказал он задумчиво. – Черт, черт, черт…
Я встал на колени, чтобы пощупать пульс Дэнни и вытащить из-под его тела, оказавшегося, несмотря на деликатное сложение, довольно тяжелым, несколько денежных пачек. Я боялся, что Джимми мог убить Дэнни, но маленький бухгалтер оказался живучим. Или ему просто повезло. Он, правда, был без сознания, но, когда я тронул его, он пошевелился и прохрипел что-то на незнакомом языке, возможно – на идише. Джимми же решил, что Дэнни приходит в себя, и засуетился, торопливо собирая разбросанные по полу деньги и запихивая к себе в сумку.
– Что это ты задумал? – требовательно спросил я.
– Планы переменились, – коротко ответил он. – Мы заберем все деньги. И исчезнем.
Я посмотрел на него и нахмурился.
– Что-о?
– Теперь у нас нет другого выхода. Мы должны забрать бабло и смыться – куда-нибудь подальше.
– Куда, например?
– Не знаю. Куда угодно. В Белфаст. В Дублин. Денег нам хватит. – Он заметил мой взгляд и тоже нахмурился.
– Или ты не согласен?
И Джимми наградил меня свирепым взглядом.
Мое молчание было достаточно красноречивым ответом.
– Но ты, надеюсь, не собираешься мне мешать?
К этому времени Джимми собрал в сумку все деньги. Короткая кожаная дубинка торчала у него из кармана, и сейчас он снова достал ее.
– Повернись, – скомандовал он.
– Нет, Джимми, не надо! – взмолился я, но он ткнул меня в лицо кончиком дубинки, так что я невольно отвернулся и напрягся в ожидании удара.
– Потом ты сам скажешь мне за это спасибо! – пробормотал Джимми и ударил меня сбоку по голове.
Удар пришелся чуть выше уха, и я упал. Кажется, я отключился еще до того, как коснулся пола. Очнувшись, я увидел, что сжимаю в руках пятифунтовую банкноту – она отлетела под стол, и Джимми ее не заметил. Должно быть, я пробыл без сознания всего минуты полторы – внизу хлопнула дверь склада, и я понял, что это ушел Джимми.
– О Боже! – простонал я и снова закрыл глаза. Голова наливалась болью, но я все равно пытался обдумать положение и решить, что мне делать.
Ничего особенного я, впрочем, сделать не мог. Мне было ясно, что держать ответ перед Гарри придется мне. С трудом поднявшись на ноги, я осторожно ощупал выросшую на голове шишку. Джимми, разумеется, был прав: ударив меня, он оказал мне услугу, но я боялся, что этого может оказаться недостаточно. Мне нужно было теперь же решить, что и как говорить Гарри, чтобы он не догадался, какую роль в происшедшем я сыграл на самом деле и насколько велика моя вина. Но мне ничего не приходило в голову, положение казалось безнадежным. Дэнни по-прежнему валялся без сознания – Джимми ударил его намного сильнее, чем меня. Подтащив бесчувственное тело к столу, я прислонил его к тумбе, а сам позвонил Гарри.
Гарри сам взял трубку. Немного послушав, он потребовал к аппарату Дэнни. Пришлось сказать ему, что Дэнни подойти не может. Последовала долгая пауза, потом Гарри сказал, что сейчас приедет. Его голос звучал холодно и ровно, и это напугало меня больше всего.
Гарри приехал с Тони Ставрокакисом. Не удостоив меня даже взглядом, он склонился над Дэнни и попытался заговорить с ним. Дэнни по-прежнему сидел привалившись к столу и бормотал что-то невразумительное. Теряя терпение, Гарри несколько раз хлестнул бухгалтера по круглым розовым щечкам, но довольно скоро до него дошло, что он только впустую тратит время.
– Где Джимми? – осведомился он, поворачиваясь ко мне.
– Он… ушел. Уехал, – ответил я, потирая лицо и кроя мучительные гримасы, чтобы Гарри видел, какие страдания причиняет мне моя рана.
– А деньги? – уже требовательно спросил Гарри.
– Он забрал, – промолвил я мрачно.
Гарри выпрямился. Задумчиво кивнув, он посмотрел на Тони Грека. Потом Гарри вздохнул, покачал головой и сокрушенно поцокал языком, словно составляя список неприятностей сегодняшнего дня. Цик-цик-цик – каждый звук точно галочка перед очередным пунктом в перечне неудач.
– Вот что, Терри, – произнес он спокойно и даже мягко, словно подчеркивая, что испытывает только разочарование, а не гнев, – придется нам с тобой немного побеседовать. Как ты считаешь?
Пока он звонил в разные места, я сидел за столом, подперев рукой ушибленную голову. Вскоре приехал частный врач, состоявший на содержании у «фирмы»; он и занялся Дэнни. Следом появился Джок Макласки. Он привез какого-то типа, имени которого я не запомнил, хотя и видел несколько раз. Им Гарри велел отправляться в погоню за Джимми. И Джок и тип были вооружены.
– Все ясно, – подвел итог Гарри, когда врач поднял с пола еще не до конца очухавшегося Дэнни и повел к двери. – Давайте-ка убираться отсюда.
Он резко повернулся в мою сторону:
– Ты поедешь с нами.
Меня заставили лечь в багажник «даймлера», и к тому моменту, когда машина наконец затормозила, я едва не задохнулся от страха и выхлопных газов. Мы стояли перед запертым гаражом, притаившимся под пролетом железнодорожного моста. Гарри отпер большой висячий замок, и мы вошли.
Вспыхнул свет. В свете голой лампочки под потолком я увидел большую, почти пустую комнату. На верстаке у боковой стены стояли бутылки, валялись пакеты из-под чипсов и оберточная бумага. У дальней стены я увидел баллон с газом и горелку. В центре этой мрачной, похожей на пещеру комнаты стоял деревянный стул. В гараже он был единственным и выглядел как-то очень одиноко. Вокруг ножек стула был небрежно обмотан тонкий канат.
– Садись, – предложил Гарри.
Я сел, а он подошел к верстаку и выбрал бутылку «Джонни Уокера».
– Хочешь выпить? – предложил он, и я кивнул.
Гарри щедро плеснул виски в треснувшую кружку и протянул мне. Мне пришлось сделать два, может быть три, глотка, прежде чем я осушил ее до дна. Забрав у меня пустую кружку, Гарри кивнул Тони, и тот начал привязывать меня к стулу.
– Ну вот, теперь, пожалуй, можно заняться делом. – Гарри оскалил зубы в улыбке. – Шоу начинается!
– Ну, Терри, теперь твоя очередь, – говорит Гарри, снова разогревая кочергу. – Главное, ты должен верить мне!
И он игриво улыбается, словно все происходящее не более чем детская игра в «слабо».
– Все нужно сделать правильно, ведь ты же не хочешь сжечь себе язык, правда? Он тебе понадобится, чтобы рассказать нам правду. Открывай рот. Шире! Помоги-ка ему, Пузырь!
Тони хватает меня за волосы и тянет, запрокидывая мою голову назад. От этого моя нижняя челюсть сама собой отвисает чуть не до груди. Гарри продолжает греть кочергу, пока она не раскаляется добела. Потом он делает шаг в мою сторону, держа кочергу перед собой.
Паника охватывает меня. Паника и удушье. Я дышу неглубоко и часто, словно собака. Говорить я не могу.
Пожалуйста, Гарри, не надо! Не-ет!!!
– Ну, давай же! Высунь язык!
Я повинуюсь. Во рту у меня сухо, как в Сахаре. Гарри подносит кочергу к моему носу. Кожей лица я ощущаю льющиеся от раскаленного металла жар и свет. Гарри медленно ведет кочергу сверху вниз. С громким шипением она скользит по моему языку. Горячий пар обжигает мне глаза. Я чувствую, как прикасается к языку светящийся металл, но жара не чувствую. Несмотря на это, я уверен, что раскаленная кочерга прожигает мне язык насквозь, превращает плоть в уголь, в золу. На несколько секунд я отключаюсь.
Я прихожу в себя внезапно. Мой рот по-прежнему открыт, но губы онемели и не двигаются. Из пересохшего горла рвутся сухие рыдания. Язык, как ни странно, на месте. Я облизываю губы, и убеждаюсь в этом окончательно. От облегчения кружится голова. Член как-то странно набухает, и в нем рождается сладостное чувство жаркого облегчения. Сначала я не понимаю, в чем дело, но потом до меня доходит, что я обмочился. Сквозь застилающие глаза слезы я гляжу на Гарри, который благосклонно кивает. Моча течет у меня по ногам и лужицей собирается под стулом.
– Ну, ну, – говорит он и треплет меня по плечу. – Вот и все. Теперь все позади.
Но я все плачу и никак не могу остановиться. Гарри бросает кочергу на подставку, выключает горелку и снова поворачивается ко мне. Тони отпускает мои волосы, и Гарри по-отечески приглаживает их пятерней.
– Ну, будет, будет, – говорит он негромко. – Я не сержусь. Теперь ты можешь все мне рассказать.
И я рассказываю. Я рассказываю все. Я пытаюсь рассказать все сразу, но он останавливает меня и заставляет начать с самого начала. Время от времени Гарри задает уточняющие вопросы, и постепенно правда выплывает наружу. Вся правда.
Тони отвязывает меня от стула, и Гарри наливает мне еще виски. На этот раз спиртное обжигает мой начинающий распухать язык, и я, поперхнувшись, выплевываю почти весь скотч на себя.
– Я скажу тебе, что будет дальше, – говорит Гарри, словно прочтя мои мысли. – Ты свободен и можешь идти. Мы с тобой квиты. Только не надо никому ни о чем рассказывать. Теперь-то ты знаешь, что может случиться, если ты станешь болтать языком.
Вот и все. Я никогда больше не видел Гарри, и только годы спустя, когда начался этот процесс, сделавший его знаменитым или, вернее, печально знаменитым, я услышал о нем снова. Когда я уходил из гаража, Гарри отсчитал мне несколько банкнот – что-то около пятидесяти фунтов. Казалось, он сделал это только для того, чтобы напомнить мне, что я – его должник. Домой я вернулся на такси. На следующий день у меня на языке выступило несколько небольших белых пузырьков, которые мешали мне говорить. Впрочем, никакого желания говорить у меня не было.
2
Почетный член
2 ноября, понедельник
Иду в палату лордов, на церемонию официального представления. Впереди шагает «Черный жезл» – его эбеновая трость увенчана вставшим на дыбы золотым львом. Герольдмейстер с орденом Подвязки торжественно несет патент, которым мне жалован титул лорда Тереби Харктуэлл-Приморского. В сопровождении двух пэров я подхожу к «мешку с шерстью»…[5]5
Мешок с шерстью – набитая шерстью красная подушка, на которой сидит лорд-канцлер в палате лордов.
[Закрыть]
Мне всегда нравились эти допотопные ритуалы, к тому же, откровенно говоря, ничего лучшего со мной еще не случалось. Тедди Тереби будет заседать в верхней палате! Среди светских лордов и духовных владык! На мне, разумеется, все, что необходимо: накидка из меха горностая, бриджи до колен, туфли с серебряными пряжками и шелковые чулки. Пытаюсь двигаться сообразно случаю. Шагаю широко, но не быстро, с достоинством. Правда, очень трудно не шататься.
Церемония официального представления очень торжественная и вместе с тем – смешная. Абсурдный, дурацкий, но на удивление красивый ритуал. Он успокаивает, вселяет уверенность. Мне он очень нравится. Возможно, причиной тому – воспитание в духе Высокой церкви:[6]6
Высокая церковь – направление в англиканской церкви, тяготеющее к католицизму; сохраняет обрядность, утверждает авторитет духовенства, придает большое значение церковным таинствам и проч.
[Закрыть] когда-то давно я воспринимал все, что мне говорилось, с излишней серьезностью. Как бы то ни было, период, когда я учился в Оксфорде, прошел под знаменем англо-католицизма, и, наверное, это заметно до сих пор. Во всяком случае, участие в разного рода церемониях и обрядах неизменно на меня действует. Я начинаю ощущать какие-то сигналы и движения души, которые кажутся мне… правильными, что ли. Ритуалы вообще великая вещь. Как еще можно сообщить окружающим о своих намерениях, не говоря ничего вслух и не привлекая к себе ненужного внимания? А я всегда был скрытен и не любил привлекать внимание.
Так, теперь нужно вручить патент и повестку лорд-канцлеру. Расписаться в Пергаменте верности,[7]7
«Пергамент верности» – книга, расписываясь в которой новый член палаты лордов подтверждает, что признает британского монарха номинальным главой англиканской церкви.
[Закрыть] принять Присягу, поцеловать Библию. Каждое из этих действий поражает возвышенностью и какой-то необычайной нравственной чистотой. Вместе с тем каждая из этих небольших формальностей представляет собой своего рода побег от грубой и приземленной повседневности.
Я снова чувствую себя новичком. Совсем как много лет назад, в 1924 году, когда я впервые заседал в парламенте в палате общин. Тогда тоже было официальное представление, хотя никакого особого наряда протоколом предусмотрено не было. Помню я и другие традиционные ритуалы – не менее важные, хотя и несколько менее формальные. Например, когда Чипс Ченнон повел меня показывать туалетные комнаты для членов парламента. «Самые важные помещения во всем здании!» – сообщил он с наигранной серьезностью, но, как он ни старался, в его не выражавших ничего, кроме тупой серьезности, глазах не промелькнуло ни малейшей искорки.
Это было сорок лет назад. С тех пор мне, пожалуй, удалось добиться кое-какого успеха. Другое дело, что мой политический и государственный потенциал так и остался не реализованным. Начало было весьма многообещающим, но потом – в тридцатых – случился этот глупый скандал. Я не сообщил об участии в нескольких бизнес-проектах. Ввел в заблуждение палату. В итоге мне пришлось подать в отставку с поста члена кабинета, и больше я назначений в правительство не получал. Вместо этого я превратился в одного из «заднескамеечников»[8]8
«Заднескамеечник» – рядовой член парламента (задние скамьи в палате общин предназначены для рядовых парламентариев).
[Закрыть] – быть может, не такого заурядного, как большинство, но все же… Признаться по совести, я рад, что теперь это осталось в прошлом. Столько лет потрачено, а что я получил в награду за службу? Какое-то жалкое пожизненное пэрство!.. Да меня просто вышибли, хотя и с повышением! Какой-то остряк даже сказал по этому поводу – дескать, только правильно, что, – учитывая мою репутацию, – я получил пэрство согласно представленному сэром Алеком списку награждаемых по случаю роспуска парламента.[9]9
Список, представляемый монарху премьер-министром уходящего в отставку правительства; награждаются политические деятели, бизнесмены, деятели искусства за политические и другие заслуги.
[Закрыть] Как бы там ни было, теперь я чертов лорд. Можно немного и поважничать.
После церемонии представления встретил в вестибюле Тома Драйберга. Он поздравил меня. В его голосе звучала неподдельная теплота – в этом не может быть никаких сомнений. Лично я всегда симпатизировал старине Тому как соседу по поперечной скамье.[10]10
Поперечная скамья – скамья в палате общин и в палате лордов для членов парламента, не принадлежащих к какой-либо парламентской фракции; расположена перпендикулярно к скамьям правящей партии и оппозиции.
[Закрыть] Самое бескорыстное братское или, если можно так выразиться, сестринское чувство. Ничего плотского, разумеется. Просто общие интересы, взгляды. Он, конечно, тоже воспитан в духе Высокой церкви. Кроме того, мы оба немного склонны к крайностям. Том, будучи социалистом, порой заходит слишком далеко: иногда мне кажется, что орально-генитальный контакт представляется ему самым удачным проявлением демократии. Одно из его убеждений, о котором он как-то обмолвился, заключается в том, что процесс старения можно существенно замедлить, если глотать сперму молодых здоровых партнеров. Похоже, он говорил совершенно серьезно! Я ответил, что это, вероятно, крайний предел, до которого он способен дойти в деле преобразования собственной природы. Нет, я не имею ничего против подобного способа омоложения, особенно если он содействует процессу сближения с массами, однако, отправляя свой почетный член в поездку по избирательному округу, предпочитаю сохранять достойную позу и осанку. В медицине это называется, кажется, взаимной мастурбацией. Я, впрочем, терпеть не могу эти современные термины. В них слишком много бесстыдной откровенности, тогда как я предпочитаю слегка завуалированные определения, от которых исходит восхитительный аромат греха. В частности, для того, что нравится мне больше всего, существует превосходное старинное выражение – «фехтование».
Разумеется, я всегда был довольно сдержан, чего нельзя сказать о Драйберге. Даже не представляю, как все эти годы ему удавалось выходить сухим из воды! Я был крайне осторожен, быть может даже чрезмерно, но, в конце концов, в этом-то и заключается добрая половина удовольствия, которое получаешь от «фехтования». Да, я действовал весьма осмотрительно и ни разу не попался со спущенными штанами (в обоих смыслах).
– Как ты собираешься отмечать свое пэрство? – спросил Том.
Я пожал плечами. Я и в самом деле почти об этом не думал. Мне казалось, что официальной церемонии будет более чем достаточно. Ну а если говорить совсем откровенно, то в настоящий момент я нахожусь в несколько стесненных обстоятельствах и не могу устраивать многолюдных приемов. Быть может, чуть попозже я и отправлюсь в «Уайтс», чтобы пропустить стаканчик, но…
Том вдруг уставился на меня с видом заговорщика.
– Ты должен сходить на одну вечеринку, – сказал он. – Завтра вечером. Думаю, тебе будет интересно.
Он написал на карточке адрес и, сунув ее мне в ладонь, многозначительно улыбнулся.
– Приходи часам к десяти, – добавил он.
После этого я вернулся к себе на Итон-сквер, по дороге забрав почту. Несколько поздравительных телеграмм, в том числе от ассоциации избирателей. К счастью, мне больше не придется иметь дело с этим ужасным народом! Кроме телеграмм в почте оказалось два письма довольно зловещего вида. Одно из них было от Рут. Другое пришло из Национального загородного банка.
Уважаемый сэр!
Вынужден напомнить Вам, что расходы по Вашему счету продолжают расти, вследствие чего в нынешнем году превышение кредита по операциям превысило аналогичную цифру за прошлый год почти на 1000 фунтов.
Не сомневаюсь, что Вы обеспокоены этим не меньше, чем Ваш покорный слуга.
Как Вы, безусловно, понимаете, дело не только в возможном ограничении кредита ввиду отсутствия какого-либо обеспечения либо гарантий его возврата. Кредит по Вашему счету обходится Вам в сумму, равную примерно 150 фунтам в год, что соответствует банковской процентной ставке. Не могли бы Вы несколько пересмотреть Ваш бюджет и сократить расходы, чтобы изменить сложившуюся ситуацию? Надеюсь, что в самое ближайшее время это досадное недоразумение будет улажено к обоюдному удовлетворению. В противном случае буду вынужден обратиться за указаниями к руководству банка.
Искренне Ваш Джордж Баджен, управляющий
Тедди,
– гласило второе (или первое) письмо. –
Мне надоело, что ты по-прежнему боишься повернуться лицом к нашей проблеме. Я бы предпочла поговорить с тобой лично, но боюсь, что ни ты, ни я не сумеем удержаться в рамках приличий, поэтому мне приходится писать тебе это письмо.
Мне очень жаль, что наш брак оказался настолько неудачным. Как мне кажется, я играла свою роль достаточно неплохо, однако ты своими выходками и экстравагантным образом жизни постоянно ставишь меня в безвыходное положение.
Я и только я должна была идти на компромиссы ради сохранения твоей драгоценной респектабельности, точнее – ее видимости, но теперь это положение меня больше не устраивает.
Окончательный разрыв пошел бы нам обоим только на пользу, однако я вполне отдаю себе отчет, что развод может крайне отрицательно отразиться на твоей профессиональной карьере и общественном положении. Поэтому и только поэтому я согласна продолжать нашу пошлую пьеску, но лишь на вполне конкретных условиях.
Впредь ты должен будешь ежемесячно переводить платежным поручением 250 фунтов на мой счет в Национальном банке Чейз. Эти деньги нужны мне для того, чтобы быть финансово независимой от тебя. Мне надоело разбираться с твоими кредиторами, которые становятся все раздражительнее, надоело гадать, не будет ли опротестован подписанный мной чек.
Со своей стороны я обязуюсь появляться с тобой в Харктуэлле, скажем, в первое воскресенье каждого месяца, чтобы мы могли вместе появиться в церкви. Я готова также бывать с тобой на социальных мероприятиях в Лондоне и других местах, чтобы сохранить видимость счастливого брака в нашей новой роли лорда и леди Тереби.
Все остальное время мы с тобой будем абсолютно свободны друг от друга. Никто не станет мешать тебе вести распущенную и сластолюбивую жизнь, а я освобожусь наконец от напрасного ожидания, что ты исполнишь в отношении меня свой супружеский долг.
Рут
Что ж, умолкли фанфары, пора, пожалуй, возвращаться к уродливой реальности. Внезапно я почувствовал ужасную усталость – из меня как будто вышел весь воздух. Наливаю себе хорошую порцию джина и принимаюсь за невеселые подсчеты. В активе у меня не густо. С зарплатой члена Парламента приходится распрощаться. Скудные ручейки наличности, которую приносили мне статьи и обзоры в газетах, тоже начинают иссякать (поскольку я больше не буйный «заднескамеечник», мое мнение никого не интересует). Есть, правда, «присутственные», которые получает за посещение заседаний каждый член палаты лордов, однако они не так уж велики (поэтому чем меньше времени я стану проводить в клубе «Дарби и Джоан», тем лучше). Работа на Би-би-си оплачивается довольно скудно, к тому же каждого чека приходится ждать целую вечность. Пожалуй, это все. Теперь рассмотрим пассив. Первым пунктом здесь идут расходы на «распущенную и сластолюбивую жизнь», как выразилась Рут. Пожалуй, здесь удастся кое-что сэкономить, хотя и не хочется. Кроме того, эта стерва требует двести пятьдесят фунтов в месяц! Где взять такие деньги – я понятия не имею. Она, по-видимому, тоже, но ее это как раз меньше всего заботит. Свинья неблагодарная! Я-то у нее ничего никогда не просил. Впрочем, если разобраться, то именно это и может оказаться первоисточником всех наших проблем. Если бы я… А-а, ладно. Что там еще? Так, ремонт харктуэллского поместья. Сухая гниль, жучок-древоточец и прочие неприятности. Предварительная стоимость ремонта – около двух тысяч фунтов. Черт! Встаю и наливаю себе еще джина.
Мысль о том, что приходится думать, как свести концы с концами, в тот самый день, когда я официально сделался обладателем титула лорда, действует угнетающе. Может быть, попробовать написать книгу? Взять аванс под причитающееся авторское вознаграждение и расплатиться с самыми неотложными долгами? Вот только о чем писать? Я еще слишком молод, чтобы предаваться письменным воспоминаниям, хотя о таких, как я, обычно говорят – «ровесник века». Самым очевидным выходом из положения было бы, конечно, продать дом. Продать «Харктуэлл-лодж» – приют первого (и последнего – будем смотреть правде в глаза) лорда Тереби. Нет, это не годится! К тому же я слишком люблю свое поместье, хотя его фундамент, заложенный еще во времена Тюдоров, буквально разваливается на части.
Я долго ломал голову, размышляя над этими проблемами, но так ничего и не придумал. С тем и отправился в кровать. «Можжевеловая меланхолия» – вот как я называю подобное состояние.
3 ноября, вторник
Джонсон в Белом доме. Сокрушительная победа. Похоже, эта тварь Голдуотер пришелся янки не по нутру, и я должен сказать, что разделяю их мнение.
