Текст книги "Подснежник"

Автор книги: Джейк Арнотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 26 страниц)

– Да, то, что случилось, – это действительно ужасно, – спокойно продолжает лорд Тереби. – Но в данный момент мы ничего не можем поделать. Кроме того, существуют и другие, не менее важные проблемы. Например, как раз сейчас в нижней палате парламента находится проект, касающийся реформы закона о гомосексуальных связях. Скандал с гомосексуальной окраской – особенно если в него окажутся вовлечены столь высокопоставленные общественные и государственные деятели – может затруднить или вовсе сорвать принятие этого законопроекта.

– Ты имеешь к нему какое-то отношение?

– Я поддерживаю законопроект в палате лордов, – отвечает лорд Тереби не без доли самодовольства.

– А ты не боишься, что в результате вся твоя конспирация полетит к чертям?

– Что ж… – Тедди слегка усмехается. – В своих выступлениях я неизменно подчеркиваю тот факт, что сам я не питаю личной заинтересованности в положительном решении вопроса. Подобную позицию – если прибегнуть к спортивной терминологии – можно назвать любительским статусом. Всегда и везде я настаиваю на том, что не являюсь играющим тренером или чем-то в этом роде.

– Очень смешно, Тедди!

– Не занудничай, Гарри. Ты сам прекрасно знаешь, что осторожность – неотъемлемая составляющая доблести. А этот законопроект – он действительно очень важен.

– Это в нем речь идет о легализации связей с лицами, достигшими двадцати одного года? Но твой проект не сделает законными мои отношения с Тревором. Да и Берни было еще далеко до двадцатиоднолетия.

– Но ведь это начало, не так ли? Дело сдвинулось с мертвой точки. И если мы будем соблюдать осторожность и вести себя в рамках, закон не станет обращать на нас внимание.

Гарри пренебрежительно фыркает, потом окидывает Тереби ледяным взглядом.

– Посмотри на меня, Тедди, – командует он. – Ты говоришь – никто не знает, кто убил Берни. Ты уверен в этом?

Тедди глядит ему в глаза и кивает:

– Да.

В следующее мгновение Гарри вскакивает и хватает лорда Тереби за горло. Глаза старика вылезают из орбит, дряблое лицо багровеет.

– Лучше не лги мне, Тедди!

– Пожалуйста, Гарри! – Глубокий баритон лорда превращается в хрип. – Я говорю правду…

Гарри выпускает Тереби и снова опускается на диван. Лорд переводит дух и приводит в порядок одежду. Он пытается взять себя в руки. Его «бабочка» окончательно развязалась, но он этого не замечает. Из верхнего кармана домашней куртки лорд достает белый носовой платок и вытирает блестящий от испарины лоб.

– Есть у тебя какие-нибудь догадки? – спрашивает Гарри.

Тереби пожимает плечами.

– Странно, что тело было разрезано на куски, уложено в чемоданы, а потом брошено посреди вспаханного поля, – говорит он чуть сиплым голосом. – Можно подумать – человек, который это сделал, хотел, чтобы их нашли. Может быть, преступник задумывал что-то вроде шантажа? Двойного шантажа, если точнее. Но, Гарри, повторяю: я ничего не знаю, ничего! И по-моему, лучше всего оставить все как есть.

Гарри поднимается с дивана. Он собирается уходить, и мы с Тревором тоже встаем.

– Еще одно, – говорит Гарри. – Кто поставлял мальчиков для этой вечеринки?

Тедди уже на ногах. Вопрос Гарри заставляет его расхохотаться.

– Ты что, не помнишь? Ты и поставлял!

Гарри потрясен. Он даже немного пошатнулся, словно бык, которого ударили кувалдой между глаз. Тревор бледнеет.

– Я действительно забыл… – бормочет Гарри и хмурится.

У Тревора такой вид, будто его сейчас стошнит. Но он справляется с собой и внезапно произносит:

– Он прав. Я этим занимался… Мы тогда только познакомились. Я еще работал на улице, и ты дал мне две сотни, чтобы я собрал для вечеринки ребят поприличнее. Я и сам хотел пойти, но ты дал мне еще полсотни, чтобы я остался с тобой.

– Вот видишь! – говорит Тедди, и в его голосе сквозит плохо скрываемое торжество. – Ты тоже причастен к этому делу!

Не успеваем мы вернуться на квартиру к Гарри, он тут же засыпает Тревора вопросами.

– Почему ты не сказал мне об этом раньше?

– О чем? Да и вообще я давно обо всем забыл! Мне и в голову не приходило, что это может иметь какое-то отношение к смерти Берни.

– Жаль, что не приходило, Треви.

Разговор все больше напоминает допрос. Тревор бледен.

– Я и сам подумывал поехать на эту вечеринку, – говорит он тихо, и голос его дрожит от страха перед тем, что могло случиться. – А ведь это меня могли порезать на куски и упрятать в чемоданы!

Гарри пропускает его слова мимо ушей. Он продолжает задавать вопросы. Между тем мне пора уходить, иначе я не успею встретиться с Бердсли в Тоттенхэме.

– Кто еще из мальчиков ездил на эту вечеринку? Назови имена! – требовательно спрашивает Гарри. На то, что я собрался уезжать, он почти не обращает внимания.

– Я не помню, Гарри!

– Постарайся вспомнить!

Мы сидим в пабе с небольшим танцзалом рядом с Тоттенхэм-Хай-роуд. Здесь полно парней типа Бердсли: короткие стрижки, тяжелые ботинки и подтяжки, приталенные блейзеры и брюки «Ста-пресс». Некоторые щеголяют в небольших шляпах пирожком, которые выглядят как младшие сестры шляпы старины Джека. Лысоголовые – вот как я решаю их называть. Из музыкального автомата несется безумный ритм – чика-чика-чика-чика! Лысоголовые, построившись чуть не в шеренгу, топают башмаками в такт музыке.

Мы с Бердсли вспоминаем неудачу в аэропорту с напускной бравадой, которая весьма сродни маханию кулаками после драки. Теперь-то мы можем посмеяться над тем, что произошло. Бердсли понятия не имеет, кто мог на нас накапать. Несмотря на это, мы наперебой клянемся страшно отомстить подлецу, хотя весьма маловероятно, что мы когда-нибудь до него доберемся.

Потом мы переходим непосредственно к нашему бизнесу. Бердсли законтачил с двумя крупными покупателями кислоты. Через пару дней у «волосатых» в Хэмпстеде намечается большая вечеринка, и им потребуется много товара. Второй покупатель – какой-то парень в Лэдбрук-гроув. Я должен приобрести у Марти как можно больше «промокашек» и послезавтра передать их Бердсли в таверне «Майлдмей».

Иду в туалет. Над писсуаром свежая надпись: «Пакисташки, убирайтесь вон!» Уже выходя из сортира, я слышу какой-то шум, доносящийся с автостоянки. Там собралась небольшая группа мотоциклистов. Мои лысоголовые валом валят из паба. «Ремонтники» – достойный противник; они размахивают цепями и делают довольно выразительные жесты, но их слишком мало. Бердсли возглавляет атаку, и вскоре «ремонтники» вместе со своими цепями и прочими атрибутами превращаются в половички для вытирания ног.

Я сажусь в «зодиак» и еду в восточном направлении. Ненадолго останавливаюсь у «Риджентси», чтобы пропустить стаканчик на сон грядущий. Здесь лучше держать себя в руках. Скандал мне сейчас ни к чему. И все как будто идет нормально. Один из креевских ребят проговаривается, что есть работенка как раз по моей части и что Близнецам нужен человек, который мог бы ее исполнить. В целом очень похоже на приглашение вернуться. Обещаю подумать.

На следующий день Гарри приглашает меня проехаться с ним в Саффолк – на то место, где было найдено тело. Мне этот план не особенно нравится.

– Может, не стоит, Гарри, а? – говорю я. – Ты же слышал, что сказал этот твой приятель-лорд? Лучше не лезть в это дело, а оставить все как есть.

– Обещаю, Джек, это в последний раз. Я просто хочу… увидеть все собственными глазами.

Что там можно увидеть? Но Гарри, наверное, нужно что-то в этом роде, чтобы он смог наконец успокоиться.

И вот мы едем за город. Едем через Эссекс, через Колчестер и оказываемся в Восточной Англии. Местность становится более ровной, а небо кажется просторнее и шире. Над горизонтом повисли большие белые облака, внизу под ними раскинулись однообразные, унылые поля сахарной свеклы. Наконец мы добираемся до Харктуэлла-Приморского. Это даже не город, а просто небольшой, но очень милый поселок на побережье. По Клиффсайдскому шоссе мы едем к «Харктуэлл-лодж». Вдалеке уже видна большая красивая усадьба, которая обращена фасадом к Северному морю. Должно быть, из ее окон открывается неплохой вид.

– Смотри, – говорит Гарри, сворачивая на следующем перекрестке, – эта дорога ведет к Таттингстоуну. Убийство могло произойти где-то здесь, так что открой глаза пошире.

– Но что мы ищем?

– Я не знаю, – бормочет Гарри. – Не знаю…

Мы приближаемся к полю, на котором был найден убитый паренек. Гарри то и дело справляется с картой и какими-то записями, но все напрасно. Мы ничего не обнаруживаем. В конце концов мы выходим из машины, и Гарри с мрачным видом принимается шнырять рядом с живой изгородью.

Ну вот и все, думаю я. Теперь мы можем отправиться домой и забыть об этом. Заняться серьезными делами. Но Гарри хочет вернуться той же дорогой, чтобы удостовериться – мы ничего не пропустили.

Мы проезжаем по таттингстоунской дороге примерно три мили, когда Гарри вдруг замечает небольшой проселок, который ответвляется в сторону и исчезает в ближайшей роще. В первый раз мы его не заметили. Сейчас Гарри тормозит, потом дает задний ход и сворачивает на проселок.

– Давай немного пошуруем здесь, – говорит он.

Неровный, ухабистый проселок петляет в роще и вдруг выводит нас на поляну, окруженную деревьями, многие из которых повреждены ветром. Посреди поляны стоит старый, обшарпанный дом-фургон. Мы подъезжаем ближе, и Гарри бросает на меня быстрый взгляд. От волнения его глаза округлились и кажутся немного выпученными. Потом Гарри наклоняется и вытаскивает «пушку», которую он прячет где-то под педалями. Подмигнув мне, он засовывает оружие за пояс.

– Нужно проверить, дома ли хозяева.

Мы выходим из машины и медленно подходим к фургону. Его окна занавешены грязными, захватанными занавесками, и Гарри негромко стучит в дверь.

– Эй! Есть кто? – окликает он, опуская ладонь на рукоятку револьвера, торчащую из-под его поясного ремня.

Мне становится смешно. Столько предосторожностей и нервного напряжения – и ради чего? Ради какого-то старого фургона, в котором, вероятнее всего, ночуют цыгане!

Гарри снова стучит.

– Есть кто дома?!

Нет ответа. Дома – никого.

Гарри пробует дверь – берется за маленькую ручку и трясет. Дверь заперта. Гарри уже собирается высадить ее плечом, но в последний момент останавливается. Роется в кармане, выуживает связку автомобильных ключей и протягивает мне.

– Там, в багажнике, есть фомка.

Я приношу маленький ломик и аккуратно взламываю металлическую дверь. Входим. В ноздри бьет отвратительная вонь, похожая на запах мясной лавки, только гораздо сильнее. Гарри щелкает кнопкой, включая маленькую лампочку под потолком. Внутри фургон напоминает комнату ужасов. На забрызганных кровью стенах наклеены скотчем картинки, выдранные из гомоэротических порножурналов. На маленьком столике в центре разложены ножовочная пила и набор мясницких ножей. На полу валяется пара стальных наручников и бухта веревки. В небольшой кювете ржавеют два хирургических скальпеля. В многочисленных стеклянных банках для домашнего консервирования плавают какие-то предметы. Присмотревшись, я вижу, что это человеческие органы. Повсюду разбросаны газетные вырезки со статьями, посвященными «трупу в чемоданах». На продавленном кресле лежит раскрытый учебник анатомии.

Я с трудом сдерживаю рвоту, а у Гарри в глазах появляется этот его бешеный блеск.

– Мы поймали эту сволочь! – шипит он сквозь зубы.

– Хотел бы я знать, почему легавые не наткнулись на этот фургончик? – спрашиваю я, слегка отдышавшись.

– Они его и не искали, – отвечает Гарри. – Не успели, потому что кому-то очень не хотелось, чтобы они взяли в оборот участников вечеринки в «Харктуэлл-лодж». Вот им и дали по рукам. Теперь обращаться к ним бесполезно.

Гарри делает шаг в угол и осторожно трогает чайник, стоящий на маленькой газовой плитке.

– И как нам быть? – спрашиваю я.

– Ну-ка, пощупай…

Я прикладываю ладонь к чайнику. Сначала мне кажется, что он совсем холодный, но потом я все-таки ощущаю остаточное тепло.

– Кто-то был здесь сравнительно недавно. И он может вернуться.

– И что, мы будем их ждать?

– Да. Но сначала нужно спрятать машину. Мы выдадим себя, если оставим ее на виду.

Гарри идет к выходу.

– Одну минуточку, – говорю я. – Ты что, оставляешь меня здесь?

– А что? Ты боишься?

Гарри ухмыляется. Дразнит меня.

– Конечно нет!

Гарри смеется и достает пистолет.

– На, возьми, – говорит он, протягивая мне оружие. – Если кто-то появится, эта штука может тебе пригодиться. Только не убивай их. Они нужны мне живыми.

И он уходит. Я снимаю с кресла учебник анатомии и сажусь. Оружие – револьвер тридцать восьмого калибра – придает мне уверенности. Я закрываю взломанную дверь и снова возвращаюсь в кресло. Смотрю на дверь. Настороженно прислушиваюсь. Снаружи понемногу смеркается. Вечерний воздух наполняется незнакомыми звуками, каких не услышишь в городе. Лишь они нарушают глубокую тишину. Мертвую тишину. Меня одолевает усталость. Я обшариваю карманы в поисках таблеток, но нахожу только застрявшую в швах пыль да несколько использованных билетов тотализатора. Проклятье!.. Последние силы стремительно покидают меня, я начинаю клевать носом. Вот уже хрен знает сколько времени я не высыпаюсь как следует! Я потягиваюсь и зеваю. Потом кладу револьвер на стол так, чтобы его можно было сразу схватить, и слегка откидываюсь на спинку кресла. Закидываю руки за голову. Слегка сдвигаю шляпу на нос, чтобы дать отдохнуть глазам, которые режет свет голой лампочки под потолком. Что-то Гарри не торопится, думаю я и ненадолго задремываю. Совсем ненадолго…

Кто-то трогает меня за руку, и я слегка вздрагиваю. Так порой вздрагивает человек, который борется со сном.

– Гарри? – бормочу я, сдвигая шляпу назад.

Спросонок я несколько раз моргаю и вижу ствол револьвера, который направлен прямо мне в лицо.

– Хватит, Гарри! – говорю я несколько раздраженно. – Прекрати эти глупые шутки!

Я снова моргаю и вижу, что это вовсе не Гарри. Передо мной с револьвером в руках стоит какой-то щуплый парень, внешне немного похожий на хорька. Он стоит и ухмыляется.

– Какого черта?! – выпаливаю я.

– Ты ждал кого-то другого, правда? А кого?

Чтобы придать своим словам внушительности, парень взводит курок.

– Н-никого, – бормочу я. – Я думал, это моя собака. Ее зовут Гарри. Я вывел ее погулять, но она убежала. Я отправился ее искать, долго ходил, устал… Вот и решил немного отдохнуть, подождать, может, сама прибежит.

– А это тебе зачем? – Хорек машет у меня перед носом револьвером. – По голубям стрелять?

– Да, да, – отвечаю я с нервным смешком. – Именно.

Хорек прижимает револьвер мне ко лбу.

– Ни звука! – предупреждает он и, наклонившись, поднимает с пола наручники. Одно кольцо он защелкивает на моем левом запястье и, не опуская револьвера, заводит мою руку за спину.

– Протяни вторую руку, – командует он. Теперь обе мои руки надежно скованы у меня за спиной и прижаты к спинке кресла.

Продолжая целиться мне в голову, Хорек отступает на пару шагов назад, подбирает с пола окровавленную тряпку и заталкивает мне в рот.

– Вот так, – говорит он. – А теперь давай подождем твою собачку.

Снаружи слышатся шаги. Хорек быстро пятится к двери и встает так, чтобы оказаться за ней, когда войдет Гарри. Я пытаюсь издать хоть какой-то звук, но мне мешает кляп. Кроме того, привкус свернувшейся крови во рту вызывает у меня острый приступ тошноты.

Дверь открывается. Гарри видит меня и озадаченно хмурится. Я киваю, киваю ему как болванчик. Гарри резко поворачивается и оказывается лицом к лицу с Хорьком, который наводит на него револьвер.

– Руки вверх! – резко командует он.

Гарри медленно поднимает свои крупные руки-клешни.

– Так кто вы такие? – спрашивает Хорек. – Легавые? Что-то не похоже… Может быть, это они вас подослали?

Гарри хмурится сильнее, потом решает подыграть.

– Да, это они нас послали.

Хорек смеется ему в лицо.

– И кто это – они?

Гарри пожимает плечами. Хорек снова хохочет.

– Так вы ничего не знали, так?

Хорек буквально давится от смеха.

– Так расскажи нам, – негромко говорит Гарри, каким-то образом сохраняя спокойствие. – Расскажи.

– Ладно, так и быть – расскажу… – Он снова принимается хихикать, как идиот. – Это не я убил мальчишку. Это они. Они привезли мне тело, чтобы я от него избавился. Я знаю, как это делается. Умею разделывать трупы. Они сказали – пусть «мясник» обо всем позаботится. Он тоже согласился. Он дал мне денег, привез тело и думает, что с меня этого хватит. Мальчик-мясник. Мальчик на посылках… Тяп-тяп топориком – и дело сделано. Но мне этого мало. Мне вовсе не хочется избавляться от тела, понимаете? Мне хочется оставить что-нибудь на память. И хочется, чтобы люди знали, как хорошо я умею работать. Поэтому я и положил его в чемодан. Разделал как следует, по всем правилам. Теперь все видят, как ловко я справился с этим делом. Но они недовольны. Они говорят – «мясник» должен был избавиться от тела, а не бросать его у всех на виду. Они говорят – «мясник» стал слишком жадным, он оставил лучшие кусочки себе. А «мясник»-то и вправду жадный, да. Он хочет больше денег, иначе, мол, он во всем признается. Но они говорят – это ничего не изменит. Теперь у них есть влиятельные друзья, и они могут не бояться фараонов.

– Кто это – они? – спрашивает Гарри.

– Тс-с! Тихо. Я тебе кое-что покажу. Лучший кусочек я действительно оставил себе.

Хорек снимает с полки одну из банок с завинчивающейся крышкой и подносит к лампочке. Ствол револьвера глядит в сторону, и я смотрю на Гарри. Тот задерживает дыхание. Нужно подождать.

– Смотри! – Увлеченный рассматриванием своего трофея, Хорек снова хихикает. – Это его сердце!

Банка доверху полна какой-то мутной жидкостью, в которой плавает красновато-сизый комок размером с кулак. Тонкая струйка пузырьков, поднимаясь вверх, отливает серебром в свете лампы. Хорек смотрит на них точно завороженный. Именно в этот момент Гарри коротко кивает мне, и я, рванувшись всем телом, бросаюсь на Хорька. Банка падает и разбивается, распространяя едкий запах формалина. Хорек пятится, размахивая револьвером, но Гарри успевает схватить один из разложенных на столе ножей. Развернувшись, он наносит Хорьку удар по горлу. Схватившись за рану и выпучив глаза от боли, тот пытается просунуть палец в предохранительную скобу револьвера, но Гарри выбивает у него оружие. Хорек падает, кровь хлещет из его перерезанного горла, заливая глянцевые картинки с изображениями обнаженных мужчин. Гарри опускается рядом на корточки и, стараясь не испачкаться в крови, пережимает Хорьку артерию.

– Кто это – они?! – ревет он. – Кто?!

Но Хорек только хрипит и кашляет. Алая кровь, пузырясь, продолжает течь изо рта и из раны на шее. Удар ножом повредил ему голосовые связки. Теперь он ничего не скажет.

Умирает он долго. Проходит почти полчаса, прежде чем из его тела вытекают последние унции крови. Дыхание замедляется, переходя в шипение и сип. Последний вздох – и все кончено.

Не говоря ни слова, мы принимаемся за работу. Первым делом Гарри отыскивает ключи, освобождает меня от наручников, и я принимаюсь тереть запястья в тех местах, где в них врезались стальные замки. Одновременно я пытаюсь выплюнуть изо рта свернувшуюся кровь, однако мне сразу становится ясно, что этот вкус я буду чувствовать еще долго. Он не исчезает даже после того, как я хлебнул бензина, который сливал из бака «даймлера». Бензином мы обрызгиваем пол в фургоне, а остатки выливаем в перерезанное горло Хорька. Мы надеемся, что он как следует обгорит, потому что меньше всего нам хочется оставлять следы.

Потом мы поджигаем фургон. Он пылает, как самый настоящий погребальный костер. Цыганские похороны, самые что ни на есть. Я чувствую на своем лице жар пламени, и мне хочется верить, что оно уничтожит все улики. Я молюсь, чтобы оно выжгло тот ужас, которому мы стали свидетелями. Потом мы садимся в машину и со всей возможной скоростью мчимся назад в дымный Лондон. В зеленоватом свете приборной панели мрачное лицо Гарри кажется призрачным. Его провели. Теперь он никогда не узнает правды.

Мы возвращаемся на квартиру Гарри около двух пополуночи. Тревор еще не спит, но выражение лица у него кислое. Гарри раздевается в прихожей и сразу отправляется в душ.

– Избавься от этого, – велит он Тревору, кивая на ходу на кучу одежды со следами крови.

Ах, как хотелось бы мне избавиться от привкуса крови во рту!

Какое-то время спустя Гарри в халате появляется в гостиной, и Тревор приносит нам выпить. Никто из нас не произносит ни слова. Мы только сосредоточенно пьем, стараясь забыть или хотя бы притупить воспоминания.

– Я вспомнил, кто еще из ребят ездил с Берни на ту вечеринку, – говорит Тревор.

Гарри поджимает плечами.

– С этим покончено, – говорит он.

– Но ведь на месте Берни мог оказаться я, – продолжает Тревор. – Я чуть было туда не поехал… И очень может быть, что на куски разрезали бы меня!

– Хватит, я сказал… – ворчливо перебивает Гарри. – Все! Баста! Не желаю больше об этом говорить.

Нам требуется довольно много времени, чтобы основательно напиться и начать задумываться о сне.

– Можешь оставаться, Джек, – предлагает Гарри. – Ты ведь помнишь, где находится комната для гостей?

Но я не могу заснуть. Каждый раз, когда я начинаю задремывать, меня окружают похожие на хорьков кошмарные существа, и я, вздрогнув, просыпаюсь.

Утро. Я завтракаю с Гарри и Треви. В газете крупный заголовок – «ПОЖАРЫ В ДЕТРОЙТЕ. РАСОВЫЕ ВОЛНЕНИЯ В США ПРОДОЛЖАЮТСЯ. КОЛИЧЕСТВО ЖЕРТВ РАСТЕТ». Потом кто-то звонит Гарри. Он что-то говорит в микрофон, и лицо у него встревоженное.

– Едем, Джек, – говорит он, бросая трубку на рычаги. – Нам срочно нужно в Сохо. Там возникли проблемы.

Оказывается, сгорел один из торговавших гомосексуальной порнухой магазинчиков, с которого Гарри получал дань. Не осталось практически ничего. Повсюду разбросаны обгоревшие, утратившие глянец картинки с изображениями накачанных культуристов. Несомненно, это поджог. Бутылка с бензином или что-то в этом роде. Месть мальтийцев.

– Это личный выпад. Если бы они хотели причинить мне ущерб, они бы сожгли один из новых магазинов, которые я использую на правах аренды. Но они знают, что я «голубой», вот они и решили меня разозлить.

– Как нам быть, Гарри? Что делать?

– Ничего. Пока ничего.

– Но ведь нельзя же, чтобы это сошло им с рук. Нужно что-то предпринять!

– Послушай, Джек, я говорил тебе не горячиться, но ты не послушал. Ты стал сжигать упрямцев, и вот к чему это привело. Муни это не понравится.

– Ах, Му-у-уни-и… – презрительно бормочу я.

– Да, Муни. И с этой проблемой нам лучше всего обратиться к нему.

Я с трудом прячу усмешку. Гарри улаживает свои дела с легавым.

– Хорошо, но что ты хочешь от меня? Что я должен делать?

– Ничего. Я хочу, чтобы ты не делал ничего, Джек. Оставь все как есть.

Мне хочется спросить, где же его мужество, но я оставляю свои мысли при себе. Организовать торговлю порнографией оказалось сложнее, чем я предполагал, и теперь, когда афера с аэропортом накрылась, я начинаю ощущать нехватку наличных. К счастью, у меня есть торговля наркотиками, которой я занимаюсь на пару с Бердсли. Гарри я так ничего и не сказал о нашем маленьком бизнесе. Мы не могли позволить, чтобы он забирал себе часть хабара, во всяком случае – пока. Кроме того, в резерве у меня оставалась некая работа для братьев Крен, на которую намекал парень из «Риджентси».

Еду домой и пытаюсь хоть немного поспать. Просыпаюсь я около пяти и чувствую себя совершенно разбитым. Нехотя принимаю ванну, нехотя готовлю что-нибудь пожрать. Самочувствие по-прежнему отвратительное. Глотаю пару «бомбовозов». Ну вот, совсем другое дело. Чика-чика-чика-бум! Беру товар и еду к Бердсли в «Майлдмей». Для вечеринки «волосатиков» «кислоты» нужно почти на сотню. Парень из Лэдброка берет и того больше – на две с половиной. Учитывая, что всю партию мы берем у Марти за сотню, чистая прибыль должна составить двести пятьдесят фунтов. Две с половиной сотняги на двоих. Неплохо для одного вечера.

Потом мы едем в Хэмпстед. Вечеринка «волосатых» проходит в довольно большом доме рядом с Хитом. Звучит непривычная музыка. У дверей Бердсли называет имя парня, с которым он договаривался, и нас проводят внутрь. Какая-то цыпочка с раскрашенной мордой и грудями почти наружу сует мне в руки цветок. Я вставляю его в петлицу. Бердсли бросает свой цветок на пол и наступает на него башмаком.

Мы медленно идем сквозь толпу «волосатиков». Армейские френчи и коротенькие вязаные платьица, повязки на головах и цветы. Долбаные цветы повсюду. Странная музыка эхом разносится по большим комнатам с высокими потолками. По стенам сигают разноцветные пятна цветомузыки. Бред.

Мы находим тихую комнатку и ждем. Появляется наш покупатель. Он отсчитывает деньги и протягивает Бердсли. Я передаю товар.

– Отлично, – говорит парень. – Спасибо, чуваки.

Бердсли усмехается и делает движение к выходу.

– Остались бы, оттянулись немного, – предлагает парень.

«Почему бы нет?» – думаю я.

– Нет, – отвечает Бердсли. – Нам нужно идти.

– Можно задержаться ненадолго, выпить по стаканчику, – говорю я.

– Нет. Не хочу.

– Да брось ты, Бердсли. Всего по стаканчику, а?

Немного расслабиться мне не повредит. Особенно после вчерашних ужасов. К тому же здесь собралась целая толпа полуголых девиц.

– У нас еще есть дело, Джек. Или ты забыл?

– Ничего я не забыл, Бердсли. Не напрягайся. Все равно мы не встретимся с этим парнем раньше полуночи, так что время есть. Почему бы нам не отдохнуть?

– Здесь я торчать не собираюсь.

– Как хочешь. Я остаюсь. Мне срочно надо выпить, Бердсли, малыш.

– Хорошо, в таком случае встретимся позже. Ты помнишь – где?

Кажется, мы собирались встретиться с клиентом в круглосуточной забегаловке в Лэдбрук-гроув.

– Найду.

Бердсли пожимает плечами, и я отдаю ему остаток товара.

– Значит, до встречи, – говорит Бердсли, с неодобрением качая головой. – Смотри, держи себя в руках.

И он уходит, прокладывая себе дорогу сквозь толпу «волосатиков».

– Я вижу, твоему корешку здесь безмазово, – говорит парень, которому мы только что загнали партию «кислоты». – Какой-то он зацикленный. Ну а тебе мы будем рады. У нас тут полный свободняк, так что кто хочет – может навинтить по полной.

Я не совсем понимаю, о чем мне толкует этот парень, но мне кажется, смысл я улавливаю. Он тем временем ведет меня куда-то в глубину дома и приносит мне выпить. Кто-то протягивает мне косяк, и я пару раз затягиваюсь.

Потом со мной заговаривает какая-то цыпочка с цветами в волосах.

– Нравится прикид, чувак, – сообщает она, показывая на мой костюм и шляпу. – Ты похож на настоящего гангстерюгу.

– Гм-м, можно сказать и так.

– Клево.

«Клево», «ништяк» и «кайф» слышатся со всех сторон. Несомненно, все присутствующие уже на наркотиках, которые привезли мы с Бердсли.

– Ты отъезжаешь? – спрашивает цыпочка.

– Что?

– Тащишься?

– Не понимаю.

– Ну, я про эту штуку говорю, – поясняет она. – Про «кислоту». Улетный психоделик.

– Не увлекаюсь.

– А хочешь попробовать?

И прежде чем я успеваю опомниться, она уже тычет мне в лицо пальцем, на подушечке которого лежит кусочек «промокашки».

– Давай, – говорит она. – Закинься со мной.

Я смотрю на ее улыбающееся лицо. На ее крепкие молодые груди, которые так и лезут из тонкой шифоновой блузки. Лифчика она, конечно, не носит. Почему бы нет, снова думаю я. Все вокруг выглядят такими беззаботными и счастливыми, дай-ка и я попробую… Я высовываю язык, и девица тут же кладет на него крошечную «промокашку», словно облатку во время причастия.

– Ну вот, – говорит она.

Я тщательно разжевываю «промокашку», глотаю. Первые полчаса ничего не происходит, но потом вдруг – р-раз! Тусклые краски вдруг оживают, обретают яркость и глубину. Вокруг меня кружатся живые радуги. Цветные точки у меня перед глазами взрываются, словно распускающиеся бутоны. В костях черепа пульсирует и бьется сверхъестественная музыка.

В следующую минуту я уже танцую с этой цыпой. То есть не танцую, а топчусь практически на одном месте, как и все вокруг меня. Старомодные танцы-шманцы-обжиманцы. Подражая фокусникам из мюзик-холла, я делаю замысловатые жесты руками и складываю пальцы в магические фигуры. Сейчас мне кажется – все здесь владеют каким-то особенным волшебством. И похоже, так оно и есть. Да, теперь я многое понимаю. Клево, думаю я. Ништяк.

И начинаю раздеваться. Мне больше не нужна одежда. Я свободен. Свободен от всего дурного, скверного, нечистого. Наг и свободен. Цыпочка глядит на меня и улыбается.

– Да, – говорит она. – Пусть оно все катится куда подальше.

Я целую ее в губы. Я бесконечно счастлив.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

– Саманта.

– Я люблю тебя, Саманта, – говорю я и целую ее вновь.

– Любовь, – отвечает она. – Любовь, любовь, любовь.

И я действительно люблю ее. Это не просто похоть, не просто желание. И я – не прежний распутный Джек Шляпа. Я хочу быть с ней. Любить ее всегда. Любить… Теперь мне это совершенно ясно.

– Давай пойдем наверх, – предлагаю я.

Саманта хихикает. Я беру ее за руку.

Мы отыскиваем пустую спальню. Я раздеваю Саманту, а она смотрит на меня большими глазами. Потом мы долго стоим и глядим друг на друга. Мы наги. Мы наги, как Адам и Ева. Наши руки медленно движутся, оглаживая, ощупывая, изучая. Наши пальцы сплетаются и расплетаются. Наконец я кладу ладонь ей на грудь и нежно сжимаю. Она глядит на меня. Прикусывает губу. И вдруг ухмыляется.

– Ты забыл снять шляпу, – говорит она и хихикает.

Я швыряю шляпу через всю комнату. Джека Шляпы больше нет. Нет шляпы, нет Джека. Голова без шляпы выглядит голой, как бильярдный шар. И такой же непробиваемо твердой. Голова свободна от Шляпы. Свободна… Мой мозг продолжает лихорадочно работать, и я не в силах его остановить. Шляпа валяется на полу. Нет больше Джека Шляпы. Зато есть Джек-«шляпа»… Он давно на это набивался! Мне вдруг становится страшно. Нет шляпы – нет и головы. Нет лица. Нет личности. Просто шляпная болванка. Манекен. Без рук, без тела, без лица. Никто. Разрезанный на части, упакованный в пару саквояжей. Меня нет. Я – никто…

– Эй, – окликает меня Саманта, – ты в порядке?

Я смотрю на нее. Ее лицо по-прежнему расплывается. Я пытаюсь сосредоточиться на нем. Но оно вдруг превращается в нечто совсем другое. Оно становится лицом Мэдж. О Господи, нет! Но Мэдж глядит на меня. И зудит, зудит, зудит…

Ты погубил мою жизнь, Джек Шляпа! Сначала ты свел меня с ума, потом изуродовал тело. Я не бросила тебя, когда с тобой произошла неприятность. Ты считал, что для тебя это плохо… ну, отправиться за решетку и все такое. А как же я, Джек? Я, по-твоему, должна была остаться и расхлебывать кашу, которую ты заварил? Можно подумать – ты не знал, что Закон не дремлет. Что он возвращается. Рыщет по углам. Задает вопросы. Сопоставляет даты, время, всё… Одного этого было достаточно, чтобы довести меня до нервного срыва. Превратить в истеричку. Ты же просто отвернулся от всего этого. Не захотел заметить, понять. Я пыталась тебе объяснить, но ты сказал, что мне просто доставляет удовольствие тебя изводить. «Зудеть», как ты выражался. Ты не сумел разглядеть, что мой разум уже наполовину разрушен. Поэтому ты вытолкнул меня из машины и почти уничтожил мое тело. Так что же ты теперь удивляешься? Ты давно на это набивался – вот и нарвался, Джек Шляпа!