Текст книги "Подснежник"

Автор книги: Джейк Арнотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц)

Отчетливо помню, какой был звук, когда она вылетела наружу и ударилась об асфальт. Свист ветра. И тупой удар, когда ее тело ударилось о покрытие Большой Северной дороги. Я не хотел. Правда не хотел. Теперь Мэдж в больнице. У нее сломан позвоночник. Она останется калекой на всю жизнь. Самое плохое, что никто не винит в происшедшем меня. Я знаю, что Мэдж не настучит. И никто не обвинит меня. Я не виноват. Это был несчастный случай. Самый обыкновенный несчастный случай!.. Никто не спорит. Не возражает. Но за спиной я часто слышу: «Он вышвырнул свою последнюю подружку. Нет, правда… Толкнул – она и полетела!..» Это шутка, вероятно. Ха-ха. Всем смешно. Никто не обвиняет меня впрямую. Никто не говорит мне правды в глаза, так что я не могу оправдаться, не могу сказать, что сделал это не нарочно. Все знают, как было дело, но никто меня не винит. Ни один человек. Кроме меня.

Я все дальше высовываюсь из окна «ягуара». Уличные фонари со свистом проносятся рядом с моей головой. Я думаю… думаю. В самом деле, почему бы нет? Давай, высунься подальше. Покончи с этим, жалкий слизняк! Таблетки, спиртное… Ты уже совсем лысый, да и член у тебя не стоит. Ты больше не человек, не личность – ты самый настоящая развалина. Псих. Давай же, покажи им. Если у тебя осталась хоть капля мужества, ты сделаешь это. Сделаешь!

Я нажимаю на ручку дверцы. Тихо щелкает замок. Дверца распахивается.

– Ты что, сдурел?! – ревет Гарри.

Я мертвой хваткой вцепился в дверцу. Не могу разжать пальцы. Просто не могу, и все. Мне не хватает смелости. Визжат тормоза, машина резко останавливается, и меня выбрасывает из салона. Я лечу по воздуху, потом шлепаюсь в водосточный желоб. Задницей.

– Ты что?

Гарри, высунувшись из машины с пассажирской стороны, смотрит, как я хватаюсь за бордюрный камень и пытаюсь встать.

– Ничего. Просто дверца открылась.

Гарри только качает головой. Ну и вид у меня, наверное… Расквашенный нос, щеки в засохшей блевотине, скула, по которой заехал чертов джорди, начинает опухать, костяшки пальцев разбиты в кровь, а сам я сижу на тротуаре в одних плавках и Гаррином пальто с бархатным воротником. Черт, шляпа!! Где моя чертова шляпа?!.. Ведь я лыс как коленка. Как бритый бабский лобок.

Вытаскиваю из желоба шляпу, отряхиваю, нахлобучиваю на лысину.

– Садись, поехали.

Мелькают желтые уличные фонари. Кингс-Кросс. Уэст-Энд. Наконец мы подъезжаем к шикарной хате Гарри в Челси. Домофон. Гарри нажимает на кнопку, потом на вшивом маленьком лифте, больше похожем на клетку, мы поднимаемся наверх. Дверь открывает смазливый блондинчик, которого Гарри третьего дня щупал в «Звездной пыли». Тревор, кажется. Новый мальчик на содержании? Тревор смотрит на меня с плохо скрываемым отвращением. Ничего, красавчик, привыкай…

Гарри заталкивает меня в душ. Швыряет мне пижонский шелковый халат. Тревор варит на кухне кофе. Завязываю халат и выхожу. В этой штуке я, наверное, и сам выгляжу как заправский педрила. Кошусь на себя в зеркало. Тихий ужас! Глаза у меня как у Белы Лугоши, волосы – не хуже, чем у дядюшки Фестера.

Сажусь на диван. Шелк скользит по кожаной обивке. Одергиваю халат, прикрывая колени. Разговариваю с Гарри. Он: «Что же все-таки случилось?» Я: «Мэдж…» И тут я выкладываю все. Слова рвутся из горла, как рвота. Вылетают изо рта, как Мэдж вылетела на Большую Северную дорогу. И я действительно перестаю сдерживаться. Ай-яй-яй! Я бормочу и всхлипываю, как ребенок.

Гарри кладет руку мне на плечо.

– Все в порядке, Джек. Как ты и сказал, это был самый обыкновенный несчастный случай.

Я больше не всхлипываю. Глотаю соленые слезы и горькую от табака слюну.

– Ну, возьми себя в руки, – ласково говорит Гарри и треплет меня по руке. – Ты же можешь, я знаю.

Внезапно он бросает на меня пронизывающий, мрачный взгляд, от которого у меня мороз бежит по коже.

– Мы все совершали страшные поступки, Джек, – холодно добавляет он.

И снова я чувствую, как по коже бегут мурашки. Кто-то прошел по моей могиле. Давно на это набивался, Джек Шляпа!.. У Гарри совершенно мертвые глаза. В них – ничего. Пустота. Стоит заглянуть в них, и сразу становится ясно: он убивал людей. Убивал сам или видел, как убивают, но его это совершенно не трогает. Он способен причинить боль и при этом остаться совершенно спокойным. Он может внушать ужас – и не бояться. Он мог бы убить вас, и последним, что вы увидели бы в своей жизни, были бы пустые, безжизненные глаза, глядящие вам прямо в душу и не выражающие ничего, кроме ледяного равнодушия и скуки.

Гарри быстро моргает, словно выключая этот свой взгляд, и вот он уже ухмыляется.

Я улыбаюсь в ответ. Гарри все еще верит в меня. А мне нужна эта его вера. Нужен кто-то, кто знает – я еще на что-то способен. Что где-то во мне еще есть капелька мужества.

– Прости, что назвал тебя «вонючим педиком», Гарри.

Тревор вскидывает голову. Изумленно выгибает темные, «соболиные» брови.

Гарри хохочет.

– Ничего, ничего, – говорит он и подмигивает Тревору. – Твое счастье, что я не такой обидчивый, как Жирняга Рон. А теперь давай-ка спать, дружище. Ты не забыл – завтра нас ждет одно маленькое дельце? Мы едем в аэропорт.

Я просыпаюсь в полдень. Принимаю душ и бреюсь в просторной ванной комнате Гарри. В аптечке стоит аптечная склянка, полная каких-то таблеток. Читаю этикетку. «Стематол». Никогда о таком не слыхал. Интересно, что у Гарри на уме?

Тревор кормит меня яичницей со шкварками. Он вычистил мой костюм, отпарил и слегка отгладил. Справился лучше, чем любая цыпочка. Похоже, Гарри на правильном пути.

Беру взаймы рубашку из Гарриного гардероба. Рубашка фирменная, из дорогих. Одеваюсь и разглядываю себя в высоком, в рост, зеркале. Потом надеваю шляпу. Она слегка помята, и я несколькими щелчками придаю ей подобие желаемой формы. В это время входит Гарри. На нем пиджак спортивного покроя и рубашка с открытым воротом.

– Ты готов? – спрашивает он.

Я надвигаю шляпу чуть ниже на лоб.

– Да.

Гарри смотрит на меня в зеркало и хмурится.

– Шляпы уже не носят, Джек.

– Это потому, что люди утратили чувство стиля.

Кроме того, у меня почти не осталось волос.

– В этой шляпе ты похож на чертова гангстера из кино!

– Ну и пусть. – Я пожимаю плечами (а-ля Кэгни, конечно) и замечаю в зеркале собственную дурацкую ухмылку.

– Ладно, идем. Все равно мы только посмотреть.

Опускаемся в крошечной клетке лифта в вестибюль.

– Вот что я хотел сказать тебе, Джек. – Голос Гарри звучит негромко и очень серьезно. – Тебе нужно завязывать с выпивкой. И с этими твоими гребаными таблетками тоже.

– Ерунда, Гарри. Я себя контролирую. Вчера я просто немного расслабился, только и всего.

Но Гарри не проведешь.

– Брось, Джек. Я же видел…

– Ну ладно, я завяжу. А как насчет тебя? Что за штучки я видел у тебя в ванной?

– Какие штучки?

– Маленькие белые штучки в аптечной бутылочке. Таблетки.

Лицо Гарри неожиданно становится свирепым и злым. Глаза превращаются в щелочки, ноздри раздуваются.

– Это антидепрессанты, Джек.

Его голос звучит хрипло, сердито. Он почти рычит, но не на меня.

– Я без них не могу.

Только тут я соображаю, что речь идет о его знаменитых приступах неконтролируемой ярости. А ведь я-то лучше других знаю, что «бешеным» Гарри прозвали не только за то, что он способен совершить любое насилие, не задумываясь о последствиях. Впервые это случилось с ним в пятьдесят девятом, в Винчестере. Попкари тогда решили, что Гарри просто изображает из себя придурочного, рассчитывая малость отдохнуть в тюремной больнице. Даже мать, регулярно навещавшая его в тюрьме, думала, что он симулирует, надеясь на возможную перемену обстановки. И только тюремный врач-психиатр, обследовав Гарри, сказал, что все они ошибаются. Что у него это взаправду. Что Гарри по-настоящему болен. Последовал перевод в психиатрическую лечебницу Лонг-гроув, где его ожидали смирительная рубашка и все, что полагается.

Положение Гарри было незавидным. Страх потерять рассудок преследовал его дни и ночи, а тут еще власти отказывались назвать ему точную дату освобождения. Гарри отлично знал, что если ты сумасшедший, то тебя очень просто могут продержать под замком до конца жизни. Нечеловеческим усилием воли Гарри заставил себя выздороветь и вскоре вышел на свободу, однако безумие так и не отступило до конца. Время от времени приступы черной меланхолии у Гарри повторялись, и тогда ближайшим к нему людям приходилось туго.

Дверцы лифта отворяются с легким шипением. Латунная решетка складывается со звуком, напоминающим вздох облегчения. Мы выходим на улицу, в серый, пасмурный день и садимся в сверкающий черный «ягуар» Гарри. Несомненно, Тревор успел вымыть и заново отполировать заблеванный вчера лаковый бок. Салон отделан мягкой светло-коричневой кожей. Красивая машина. И мотор урчит чуть слышно, даже когда заводится.

Мы едем на запад. Едем через Эктон, Чизвик, выезжаем на Большую Западную дорогу. Реактивный «викерз-10» с ревом проносится над нашими головами; его хвостовые огни едва различимы в низких серых облаках. Самолет идет на посадку.

– Хитроу, – объявляет Гарри, когда впереди показываются контрольные вышки аэропортами добавляет: – Рай для воров.

Он нисколько не преувеличивает. Самым доходным местом в аэропорту считалась автомобильная стоянка, служители которой присваивали львиную долю выручки. Судя по количеству машин, въезжавших на стоянку и выезжавших с нее в течение суток, сумма должна была быть очень солидной. Кроме того, в аэропорту процветало воровство багажа, которым занимались нечистые на руку грузчики. При этом больше всего страдал, разумеется, транзитный багаж. Главное удобство заключалось в том, что для пущей сохранности наиболее ценные вещи снабжались специальной маркировкой. Ярлыки на грузе будто кричали: «Пожалуйста, украдите меня!»

Кто же охранял закон и порядок в ежедневной сутолоке прилетов и отлетов? Специальный отряд полиции аэропорта Хитроу, в котором были, как нарочно, собраны самые некомпетентные легавые – фараоны второго сорта, если можно так выразиться. По эффективности своей работы спецотряд мог сравниться разве что с Королевским отрядом полиции ботанического сада Кью-гаднз – если бы таковой существовал. Аэропортовские полицейские были настолько глупы и ленивы, что едва ли отрабатывали свое жалованье.

Гарри, впрочем, не планировал принимать непосредственное участие в кражах. О нет! В данном случае, как, впрочем, и всегда, он собирался взять на себя обязанности, – как он сам выразился, – «управляющего» или «менеджера». Грубо говоря, Гарри намеревался стать чем-то вроде сутенера при местных воришках. Грабить награбленное. Или, если выразиться изящнее, снимать определенный процент с чужих нелегальных доходов в обмен на охрану и безопасность. Конечно, чтобы это соглашение вступило в силу, необходимо было предъявить особо веские аргументы. Аэропортовские жулики, которые не покладая рук тащили все, что плохо лежит, вряд ли согласились бы отдавать часть заработанного ни за что ни про что. И вот тут-то Гарри предстояло проявить свои способности и продемонстрировать им свою способность убеждать. Слегка нажать. Проявить жестокость, если необходимо. Застращать. Напугать до дрожи в коленках. В этой области Гарри не было равных – он обладал особым талантом навязывать свою волю другим. Сам он утверждал, что это чисто психологический трюк. Не знаю, не знаю… Скорее уж дьявольский. Во всяком случае, ум Гарри казался мне именно по-дьявольски коварным и изощренным.

Но пока мы просто шатаемся по аэропорту, стараемся запомнить лица, выяснить, как организовано воровское дело. В конце концов мы подходим к главному табло «Отправлений и посадок», в окошках которого сменяют друг друга жестяные таблички с иностранными названиями – словно какой-то механический банкомет со стуком тасует и сдает странные железные карты. Париж, Милан, Каир, Мадрид… Гарри смотрит на это железное чудо широко раскрытыми глазами.

– Хотел бы я знать, как она работает, эта штука! – говорю я, пытаясь вывести Гарри из гипнотического ступора, в котором он, по всей видимости, находится.

– Угу… – отвечает он.

Только потом мне становится ясно, что заинтересовала Гарри вовсе не механическая доска объявлений. Он просто задумался, замечтался об этих далеких городах и странах, словно уже давно собрался отправиться за границу.

– Вообрази, – говорит он, – что ты заработал столько денег, что можешь просто сесть на самолет и свалить навсегда. Исчезнуть, раствориться.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю, Гарри. Мне кажется, подобный стиль жизни не для меня. Пусть грабители поездов исчезают и растворяются. Я так не могу. Мне будет очень не хватать возможности спокойно посидеть и выпить добрую чашечку чаю.

Гарри морщится и подавляет тяжелый вздох.

– Вечно ты, Джек, все испортишь.

Пока мы возвращаемся к автомобильной стоянке, Гарри излагает свой план.

– Нам нужно «лицо», – говорит он. – Нужен человек, который не принадлежит ни к одной группировке. Нам нужен человек, который даже не связан ни с одной группировкой и не находится под ее влиянием. Больше всего нам бы подошел человек, которого вообще никто не знает. Твои предложения?

– Я, как тебе известно, – «свободный художник» и ни с кем не связан, но ведь в Лондоне меня знает каждая собака!

– Да, это верно. Но я не хочу, чтобы кто-то еще прослышал о том, что мы затеяли.

Я понимающе усмехаюсь.

– Особенно эти… Сам знаешь – кто.

– Да, особенно они.

К дьяволу Близнецов, думаю я, но мне не хочется раздражать Гарри.

– Итак, – говорит он, – подумай над тем, что я тебе сказал.

Потом мы садимся в машину и подъезжаем к будке дежурного по стоянке. Гарри опускает стекло. Когда рука дежурного протягивается за парковочным талоном, Гарри демонстративно мнет квитанцию в руке и швыряет дежурному в лицо.

– Передай мистеру Чарльзу, что мы собираемся нанести ему визит, – говорит он, сурово глядя на этого болвана.

Болван озабоченно хмурится. Он знает, о ком идет речь.

– Передашь? – нараспев произносит Гарри и с угрозой улыбается.

Болван торопливо кивает. Гарри кивком головы указывает на шлагбаум.

– А теперь подними-ка эту штуку, – командует он, и наша машина, визжа скатами, срывается с места.

Гарри везет меня на Хайбери-корнер, чтобы я забрал свой «зодиак». Если мне хочется, говорит он на прощание, я могу чуть попозже зайти к нему в клуб. Потом я шагаю по заблеванной, провонявшей мочой аллее позади «Темпо», и в моем мозгу оживают смутные воспоминания о вчерашнем. Сев в машину, я еду на восток по Боллз-Понд-роуд. Гарри сказал – другое «лицо», думаю я. Свежий человек, который ни с кем Не связан… Братья Ламбриану? Но их всерьез окучивает Большая Двойка. Кто же еще?

В моей крошечной квартирке – грязь и бардак. Пытаюсь прибраться, но в конце концов просто сгребаю вещи в кучи. Пора, пора обзавестись цыпочкой, чтобы ухаживала за мной. Такой, как Мэдж. Черт, опять она! Похоже, я просто не в состоянии не думать о ней.

Делаю глоток из бутылки с остатками водки. Заглядываю в «Дейли миррор».

ТРУП В ЧЕМОДАНАХ: ГОМОСЕКСУАЛЬНЫЙ СЛЕД

Следователи, расследующие убийство молодого человека, расчлененный труп которого был недавно найден упакованным в два чемодана, считают, что преступление может иметь под собой сексуальные мотивы. Личность жертвы уже установлена – это семнадцатилетний Бернард Оливер, проживавший в Северном Лондоне на Марсвелл-хилл. В последнее время он зарабатывал на жизнь проституцией, посещал различные притоны в Сохо и регулярно встречался с несколькими постоянными клиентами, имена которых известны следствию. В настоящее время полиция ведет подробное и тщательное расследование, которое, как ожидается, может хотя бы отчасти осветить сумеречный мир полукриминальных гомосексуальных связей.

Откладываю газету. Пытаюсь подыскать для Гарри подходящую кандидатуру, но ни одной путной мысли мне в голову не приходит. Нужен человек, которого никто не знает, а где его взять? Внезапно я вспоминаю о Бердсли. Гнусный, мелкий уголовник с претензиями, которому к тому же понадобилась «пушка»… Нет, не пойдет. Впрочем… Конечно, он еще щенок, но негодяй и бандит из него получится. Ничего выдающегося, конечно, но держать себя в руках он способен. К тому же его действительно никто не знает, кроме, разумеется, его друзей-стиляг. Да и в колонии для несовершеннолетних преступников он наверняка побывал, так что если его немного помуштровать… Бердсли мог бы стать моим учеником или чем-то вроде этого.

Чувствую, что нужно поесть. Достаю мясной пирог «Фрей Бентос», растворимое картофельное пюре и банку консервированного горошка. После еды меня начинает клонить в сон, поэтому я заправляюсь парочкой «бомбовозов». О чем бишь я думал? Ах да, Бердсли. Мелкий хулиган Бердсли. Меня он боится, хотя изо всех сил старается этого не показывать. Неплохо было бы, впрочем, иметь еще одного человечка… Завести свою маленькую «фирму» и… Встаю и начинаю расхаживать по квартире. «Бомбовозы» действуют. Сейчас Бердсли, наверное, во «Фламинго». Можно съездить туда и потолковать с ним, узнать, что у него на уме. И незачем откладывать дело в долгий ящик, все равно самое лучшее время – настоящее.

Сажусь в «зодиак» и еду в Сохо. Сую швейцару мелкую банкноту и вхожу. В зале завывают гитары, цветомузыка отбрасывает на стены разноцветные, яркие, как молнии, пятна света. Одежда на посетителях кажется мне еще вульгарнее, волосы – еще длиннее. Вот суки! Можно подумать – они специально выдумали эту моду в пику старине Джеку! Бердсли нигде не видно. Замечаю подходящего моднявого парнишку с зачесанными на морду волосами. На нем – некое подобие сари а-ля Джавахарлал Неру и солнечные очки в толстой черепаховой оправе. На пестром пакистанском пиджаке нет лацканов, чтобы за них взяться, поэтому я просто хватаю его за ткань спереди и подтягиваю к себе.

– Где Бердсли?

– Он здесь больше не бывает.

– А где он бывает? В «Ла дискотек»?

– Не-е… Это тоже не его компания. Думаю, ты застанешь его в «Двух дырках», чувак.

– Где это?

– В Брикстоне.

Я записываю адрес и возвращаюсь к машине. Ехать нужно в Южный Лондон. Никогда не любил эту часть города. На нашей, восточной окраине эту часть всегда называли «Индейской территорией». Для меня она и вправду была как далекая, дикая страна за океаном (в данном случае – за Темзой). Брикстон? Тоже, наверное, какие-нибудь джунгли. Но делать нечего. Закидываюсь еще парой «черненьких» и еду на юг.

«Две дырки» оказываются древним танцзалом на Колдхарбор. Черномазый портье оглядывает меня с ног до головы, прежде чем впустить. Улыбаюсь ему самой добродушной джекшляповской улыбкой и сую десятифунтовую бумажку. Вход открыт – улыбка никогда меня не подводила.

Внутри – облупленные стены и безумная, ритмичная музыка. Чика-чика-чика. Десятки цветных подростков ритмично дергаются в такт ударным. В наличии и несколько белых, но они как-то сгрудились в одном углу. В общем, до полной расовой гармонии далеко, хотя две-три белых девахи танцуют в центре зала с наиболее приличными черномазиками.

Пробираюсь в «белый уголок». Тем временем начинается новая песня. Не «чика-чика-чика», а «чанга-чанга-чанга», и мне кажется, я скольжу, лечу куда-то со склона вместе с ней. Джонни ходит по дороге с пистолетом наготове, ты слишком плохой парень, Джонни, оу-у! Замечаю в толпе Бердсли, отталкиваюсь ногами от пола, раскачиваюсь вместе с музыкой. Чанга-чанга-чанга. Бердсли видит меня. Удивленно ухмыляется, потом слегка кивает в мою сторону. Однажды ты услышишь их голоса, да, голоса, они позовут тебя. Куда ты убежишь, Джонни, оу-у!

– Доктор Ливингстон, я полагаю? – ору я Бердсли прямо в ухо. Он хмурится – то ли не слышит, то ли не понимает юмора, а может – и то и другое.

– Что ты здесь делаешь, Джек?

– А ты как думаешь? Борюсь за нравственность? Опять не угадал… Мне нужно было срочно повидаться с тобой. Есть разговор.

Бердсли кивает. Он упакован по последней моде, но выглядит как плебей. Ботинки со стальными мысками, тесные джинсы на подтяжках, рубашка на пуговицах, но без галстука, невнятная куртешка, а кроме того, – хотите верьте, хотите нет, – шляпа! Такая же, как у меня, шляпа фасона «трильби» с узкими полями – не больше и не меньше. Шляп больше не носят, Джек. А вот этот баран – носит! То ли старая мода вернулась, то ли старина Бердсли вздумал подражать старине Джеку – в смысле стиля, конечно.

Я киваю в сторону дверей, и Бердсли выходит из кабака следом за мной.

На улице я еще раз оглядываю его с ног до головы. Бердсли похож на сутенера, причем на черномазого сутенера. С островов Карибского моря, или откуда они обычно берутся.

– В чем дело? – спрашиваю я. – Почему ты здесь, с чернозадыми? Ты что, решил сменить цвет кожи?

Бердсли широко улыбается и трясет головой.

– Не-а. Просто мне не нравится эта мода… Не люди, а образины волосатые! У черных, по крайней мере, есть чувство стиля!

– А это что такое?

И я рывком срываю с Бердсли его долбаный капор. Шляпа остается у меня в руке. Бердсли стоит передо мной простоволосый… То есть нет. Не простоволосый. Потому что никаких волос у него нет. Череп Бердсли чисто выбрит и блестит. Совсем как у старины Джека.

– Ты что же это, издеваться надо мной вздумал?

Бердсли усмехается. Верный раб моды, мать-перемать! В длинном плаще, с выбритой головой он действительно выглядит крутым. Для полноты картины не хватает только пистолета за поясом. Джонни ходит по дороге с пистолетом наготове. Вопрос только в том, будет ли от Джонни какой-нибудь прок?

– Итак… – начинаю я.

– Я просил достать мне «пушку», – перебивает Бердсли. – Ты принес «пушку»?

– Не спеши. Для начала тебе придется доказать, что ты умеешь с ней обращаться. Короче, если ты считаешь себя достаточно крутым, я готов сделать тебе одно предложеньице…

– Какое?

– Нужны крепкие ребята для одной работенки.

Бердсли снова улыбается. Маленький злобный щенок.

– Но дело в том, – продолжаю я, – что мне пока неизвестно, не струсишь ли ты. Это тебе не в выходные на пляже стенка на стенку ходить!

Бердсли презрительно усмехается. Как раз в этот момент к нам подходит крупный молодой негр.

– Что надо, ребята? Травку? «Колеса»? Гаш?

Я отмахиваюсь от него. Ниггер причмокивает губами:

– Что такое, дружище? Ты ничего не покупаешь? Тогда сваливай отсюда, я здесь торгую!

И тут меня осеняет. Бердсли может доказать свою дееспособность прямо сейчас. Улыбнувшись черномазому, я отступаю на шаг назад и подталкиваю Бердсли чуть вперед.

– Проводи-ка этого придурка, сынок, – говорю я.

От моего толчка Бердсли чуть не падает, но тут же выпрямляется во весь рост, расправляет плечи и делает зверское лицо. Словом, все как полагается. Я вовсе не уверен, что ему по силам разобраться с этим наглым черномазым, но, как говорится, попытка не пытка. В крайнем случае, если Бердсли струсит, я всегда могу вмешаться.

Бердсли и черномазый начинают кружить по тротуару, окидывая один другого свирепыми взглядами.

– Пижон чертов! – шипит ниггер, пытаясь завести Бердсли.

Но заводить его нет нужды. Бердсли действует быстро. На удивление быстро. И на разговоры времени он не тратит. Рука его, вынырнув из кармана плаща, делает неуловимо быстрое движение вперед. Сверкает сталь появившегося как по волшебству ножа. Рука дергается назад, и клинок разваливает черную харю чуть не напополам.

Омерзительное зрелище.

Чернокожий стоит на четвереньках в водосточной канаве, зажимая рукой располосованную щеку. Юшка капает на асфальт. Бердсли пускает в ход ботинки. Стальными мысками он бьет парня по ребрам – раз, другой, третий. Черномазый вопит. Швейцар «Двух дырок», услышав шум, делает несколько шагов в нашу сторону, и я оттаскиваю Бердсли за полу плаща.

– Достаточно, сынок, – говорю я.

С меня действительно хватит.

Мы мчимся прочь, преследуемые целой толпой чернозадых обезьян. Мой «зодиак» стоит на углу Электрик-авеню и Атлантик-роуд. Мы запрыгиваем в салон и рвем с места.

Мы едем на север. Пересекаем Темзу по мосту Альберта. Мост ярко освещен китайскими фонариками. Хорошо все-таки покинуть «Индейскую территорию» и снова оказаться по эту сторону Большой Воды. Еду по Виктория-роуд в Уэст-Энд.

Но Гарри в «Звездной пыли» нет. Он обещал быть, но я его не вижу. Оглядываюсь по сторонам и замечаю в уголке Тревора. Судя по всему, он тоже ждет Гарри. Беру в баре пару бокалов и подхожу к нему вместе с Бердсли.

– А где босс?

– Наверху, в конторе.

– Ладно, сейчас я к нему поднимусь.

Подмигиваю Тревору.

– Вы тут пока поразвлекайтесь, – говорю я, хлопая Бердсли по спине.

Потом я выхожу в вестибюль и начинаю подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж. Один из швейцаров тотчас поворачивается в мою сторону.

– Вы не заблудились, сэр? – спрашивает он настороженно.

– Мне нужно повидаться с Гарри, – говорю я. – Он меня ждет.

– Будьте осторожны, сэр. – Швейцар взглядом показывает наверх. – Там у него легавый.

– Вот как? – Я сразу настораживаюсь и даже спускаюсь вниз на пару ступенек. – И кто же, интересно узнать?

– Муни.

Вот дерьмо! То есть – в буквальном смысле слова. Муни – дерьмо. «Детектив-инспектор Джордж Муни». Я помню его еще с тех пор, когда он был детектив-констеблем и служил в Летучем отряде.[36]36
  Летучий отряд – отделение Департамента уголовного розыска; используется в особо важных и экстренных случаях.


[Закрыть] Еще тогда мне казалось, что у него рыльце в пушку. Бывший чемпион столичной полиции в полутяжелом весе, он пользовался репутацией человека, который не церемонится с задержанными. Это он арестовал меня за вооруженное ограбление, за которое я впоследствии получил свое. Пока шло следствие, Муни вынуждал меня назвать подельников. Он предлагал сделку. Я послал его. За это меня как следует обработали в камере, а кроме того, я получил срок втрое больший, чем мог бы, если бы согласился на его предложение.

Муни тем временем дослужился до детектив-сержанта и перешел на службу в Центральный участок района Уэст-Энд. И развернулся вовсю. Он подбрасывал улики и выбивал признательные показания из мелкой шпаны, которая не могла или не хотела платить ему столько, сколько он требовал. И то Муни в шестьдесят втором сковырнул мальтийцев. ОБП – вот как называется его теперешнее место службы. ОБП, или Отдел по борьбе с распространением порнографии. В просторечии – «грязный взвод». Подходящее название. «Грязный взвод» контролирует торговлю порнопродукцией во всем Сохо. И разумеется, имеет свой процент с каждой фотографии, с каждого журнальчика и катушки с пленкой, которые продаются на Нэвис-стрит. «Плата за лицензию» – вот как они это называют.

Я добираюсь до лестничной площадки и останавливаюсь. Дверь немного приоткрыта, и до меня доносятся слова:

– …Но какое отношение все это имеет к тебе, Джордж? Ведь ты не в убойном отделе.

Это Гарри.

– Правильно. Только парни считают – здесь может быть сексуальный мотив. Этот парень, Оливер, – он продавал себя всем желающим. Вот меня и подключили к их расследованию.

– Им потребовались твои специальные знания, так я полагаю?

– Совершенно верно.

– И теперь ты проверяешь всех гомиков?

Муни хмыкает. Кажется, он немного смущен.

– В твоем случае я постараюсь действовать как можно деликатнее.

– Можешь не стараться. Мне нечего стыдиться.

– Да, ты прав: Отдел по расследованию убийств решил проверить всех гомосексуалистов с уголовным прошлым. Кроме того, мне и нашему отделу поручили перешерстить места, где собираются «голубые», и разнюхать, не происходило ли здесь в последние одиннадцать дней что-нибудь особенное. Как ты понимаешь, ровно столько времени прошло с тех пор, как парнишку в последний раз видели живым. Мы должны выяснить, где и с кем Оливер провел это время.

– И какое отношение все это имеет ко мне?

– Да брось, Гарри, не вешай мне лапшу. Берни Оливер был одним их твоих мальчиков. Всем известно, что он бывал на некоторых твоих… вечеринках.

Непродолжительная пауза. Потом Гарри слегка откашливается.

– Тем не менее я ничего не знаю о том, что с ним случилось.

– Мне все равно, знаешь ты или нет. Я пришел просто предупредить, чтобы ты успел спрятать концы и подстраховаться. Вряд ли тебе захочется, чтобы твое имя трепали в связи с этим делом – это может плохо отразиться на бизнесе. Кстати о бизнесе…

– Н-да?

– Как ты смотришь на то, чтобы взять на себя управление нашими книжными лавочками и киосками?

– Все зависит от того, какая там конкуренция. Мальтийцы…

– Пусть они тебя не беспокоят. Мальто́сы в основном придерживаются традиционных областей: ночные клубы, квартиры с проститутками и тому подобное. Честно говоря, мне не особо нравится сотрудничать с этими обезьянами, но что делать: порнорынок стремительно растет. К сожалению, он еще недостаточно организован. Мне приходится иметь дело буквально с каждым Диком, Томом и Гарри, которые выходят на Нэвис-стрит со своим товаром. Согласись, было бы гораздо проще, если бы всем этим делом заправлял кто-то один. Тогда мне было бы легче контролировать весь процесс и, в случае необходимости, сдерживать его, чтобы не привлекать внимания.

– И легче собирать бабки.

– Безусловно, Гарри, безусловно. Но для того, чтобы этот план осуществился, ты должен оставаться чистеньким. Любой слух о том, что ты можешь иметь отношение к «трупу в чемоданах», может все погубить, так что твоя задача – ликвидировать все возможные зацепки, пока у тебя еще есть время. И проследи, чтобы все, кто с тобой связан, не высовывались. Расследованию этого дела придается большое значение на самом верху. Идет широкомасштабная кампания по борьбе за «оздоровление нравственного климата», хотя истинная ее цель – хорошая пресса. Я уверен, что все закончится довольно скоро. Убойный отдел не станет тратить слишком много времени на этот случай.

– Если только он не отыщет мерзавца, который совершил это убийство.

Муни покашливает.

– Вот именно. Так что подумай над тем, что я тебе сказал. Как только шумиха уляжется, мы можем попробовать наладить наш бизнес.

Я слышу шорох – это Муни встает со своего кресла и выходит из комнаты. И едва не натыкается на меня.

– Так-так… – говорит он, окидывая меня испытующим взглядом. – Будь я проклят, если это не Джек Шляпа!

Я издаю какой-то звук, который при желании можно принять за приветствие. Мне не хочется показаться грубым. Особенно если Гарри собирается сотрудничать этим типом.

– Ну что, Джек? Как мы себя ведем? Хорошо?

– Конечно, начальник! – Я широко улыбаюсь. – Я же перевоспитался!

Муни ржет и качает головой. Потом он начинает спускаться по лестнице. Я смотрю ему вслед. Гнида. Потом я делаю шаг к двери и стучу.

– Да? – Голос Гарри звучит устало.

Вхожу.

– А-а, Джек, это ты… – Гарри вздыхает. – Ты что-нибудь слышал из того, что он тут говорил?

– Кое-что. Значит, ты собираешься заняться порнухой?

– Да. То есть – может быть. Я не это имел в виду. Я говорил вот об этом… – Он постукивает ногтем по странице «Ивнинг ньюз», которая лежит перед ним на рабочем столе. «Труп в чемоданах», – гласит набранный крупным шрифтом заголовок. Я киваю. Мне тоже приходилось что-то об этом читать.