Текст книги "Сладкие папики (ЛП)"
Автор книги: Джейд Вест
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 25 страниц)
Глава 25
Карл
Я старался не думать об этом слишком часто, старался не надеяться, не строить планов, которые, возможно, никогда не сбудутся. Наша прекрасная Кэтти вернулась в наш дом, в наши объятия, в нашу постель. Она выдержала мой провал, выдержала большой разговор о детях, и мы все еще в порядке. Это было дальше всего, чем мы когда-либо заходили. Наша великолепная, живая, заразительная девочка все еще была с нами, все еще любила нас, и этого было достаточно.
Этого было достаточно… на данный момент.
Кроме того, эта тема больше не подлежала обсуждению. Один пьяный разговор на танцполе клуба, и Кэтти полностью закрыла эту тему.
Следующие несколько недель дети были определенно вне повестки дня, и даже намеков не было на Папочку Рика и Папочку Карла и на то, что это может значить для нас троих. Насколько я мог судить, младенцы были полностью вне поля зрения Кэтти, но вот Верити Фэверли была.
Не столько то, что сказала Кэтти, или даже то, что она делала, заставляло меня беспокоиться об отношениях между этими двумя молодыми девушками. На первый взгляд, Кэтти была счастлива и доброжелательна, улыбалась без злорадства, когда отмечала свои продажи на белой доске. В ней не было никакого высокомерия. Она была спокойной и собранной, целеустремленной, но не одержимой. По правде говоря, девушка великолепно справлялась. Но я никак не мог избавиться от этого чувства. От чего-то. От внутреннего инстинкта, который говорил, что в раю назревают неприятности.
Как ни странно, враждебность, которая пронизывала мои чувства, похоже, исходила не от Верити. Я тренировал ее в течение долгих дней, как и обещал во время ее срыва в задней комнате офиса, и она едва смотрела на свою сестру.
Конечно, она этого не сделала. У Верити были гораздо более серьезные планы. Та изо всех сил старалась стать лучше, доказать свою состоятельность. Ее выдержка была проверена и оказалось недостаточной, но та вернулась для второго раунда со стальным стержнем внутри.
И Верити Фэверли чертовски великолепно справлялась со вторым раундом.
Она впитывала в себя все, каждый маленький совет, каждый клочок обратной связи. Вечером забирала домой материалы по продажам, а на следующее утро еще больше разбиралась в них.
Верити произвела на меня такое впечатление, которого я никак не ожидал. Соплячка хорошо справлялась. Кто бы мог подумать?
Точно уж не Кэтти. Она отказывалась признавать существование Верити, тем более в качестве соперницы. Но только не на первый взгляд.
Кэтти и Райан с легкостью возглавляли таблицу лидеров по продажам в первые несколько недель. Они опережали всех, ни капельки не вспотев, каждый день без сбоев. Иногда Кэтти возглавляла день, иногда Райан. Их отношения были пронизаны легким товариществом, наполненного осознанием того, что они оба будут наблюдать за происходящим. Они шли напролом, производя пробные продажи, которые постепенно превращались в реальные возможности для полевых команд. Разрабатывали надежные источники информации, налаживали связи с нужными людьми в нужных целевых организациях. В общем были хороши. Действительно чертовски хороши.
И заставляли меня так гордиться ими.
Но и Верити тоже. Ее стальная решимость, когда она училась этому с нуля. Девушка не была фейерверком, одним из тех ярких огней, которые проносятся по небу. Она была подводной лодкой, плавающей под водой незамеченной, пока не окажется в нужном положении. А потом, бац, она попала в свою зону. Верити делала свои звонки с уверенностью, вооружившись знаниями о продукте, которые устыдили бы большинство полевых представителей. Задавала правильные вопросы, имея представление для понимания ответов. Задавала вопросы так, чтобы понимать ответы. Совершала звонки ровно, без резких скачков, и начала приводить потенциальных клиентов.
То, чего не хватало Верити Фэверли в естественных коммуникативных навыках, она компенсировала усилиями.
И пробиралась вверх по «турнирной таблице», в начале приводя по паре клиентов то тут, то там, а после вышла на стабильный результат – по одному в день. А потом еще больше. Она поглощала данные, прослушивала записи звонков, стремясь попасть в высшие эшелоны, и однажды, когда мы достигли середины телемаркетинговой фазы программы стажировки, она уже была на хвосте у суперкоманды «Кэтти-Райан».
А как только та села им на хвост, они уже не могли от нее избавиться. Сколько бы не было потенциальных клиентов, девушка всегда была где-то рядом. И делала отметку на доске практически каждый раз, когда и они. А как только у нее появлялось отставание, это полностью поглощало ее.
Каждое утро Верити приходила рано и бралась за телефон, чтобы застать тех, кто был недоступен в рабочее время. Работала до самого обеда, и мне приходилось отгонять ее от рабочего места, чтобы убедиться, что девушка поела. Задерживалась допоздна, чтобы прослушивать записи своих звонков.
– Она хорошо справляется, твоя сестра, – однажды вечером в машине сказал я Кэтти. – Действительно хорошо. Она очень старается.
Но все, что я получил, это – пожатие плечами.
– Хорошо для нее.
– Ты действительно так думаешь?
– Я действительно думаю, что меня не волнует, как справляется эта сука. И она мне не сестра, Карл, она это совершенно ясно дала понять.
Я решил кое-что попробовать.
– А ты не думала поговорить с ней? Обменяться советами? У Верити есть свои фишки по обработке данных о продажах, у нее может быть какая-то полезная информация, которую ты сможешь использовать в большой фармацевтической вертикале.
И вот тогда-то я понял это наверняка. Это было выражение глаз Кэтти, когда та бросила на меня свирепый взгляд. Это длилось не более секунды, мгновение ослабления бдительности, показавшее мощь негодования, пылающего где-то глубоко внутри нее.
– Мне нечего сказать Верити, – проговорила она. – Меня действительно не интересует ее советы. Мне не нужны ее советы, и она абсолютно точно не захочет моих.
– Не будь так уверена в этом, – ответил я. – Верити преданная ученица. Я уверен, что та оценит твои инструкции. – Я посмотрел на нее. – В конце концов, ты же возглавляешь таблицу лидеров, Кэтти, тебе не нужно ничего доказывать.
– Мне нужно доказывать все. – Ее голос был резким и грубым. – Все.
Тон ее голоса заставил меня остановить машину. Я повернул к торговому центру и припарковался на одном из пустых мест.
– Что такое? – спросила Кэтти. – Почему мы остановились?
– Мы остановились, потому что я хочу тебе кое-что сказать. Потому что это важно. – Я повернулся к ней лицом. – Никто в тебе не сомневается, никто не пытается сбить тебя с ног или увидеть твое падение. Единственный человек, которому ты должна что-то доказать, – это ты, Кэтти.
Она покачала головой, насмешливо посмотрев на меня.
– Себе, ну конечно. Ага. И Верити, и Дэвиду-донору-спермы-Фэверли, и всей их гребаной семейке, Карл.
– И почему же?
– Потому что они ожидают, что я потерплю неудачу, – сказала девушка. – Они хотят, чтобы я потерпела неудачу. Вот почему я оказалась на этой стажировке. – Я поднял брови, но она покачала головой. – Не смотри на меня так, это правда. Не для тебя, который хочет лучшего для всех, но для них. Для них это все глупая игра. Один глупый золотой конверт и неловкое объятие ничего не меняют, Карл. Он смеется надо мной, я здесь ради доказательства ее превосходства. Как и всегда.
– Это действительно не так, Кэтти.
– Вот почему мой идиот-отец хочет, чтобы я была здесь – просто, чтобы Верити была лучшей. Точно так же, как у нее все всегда получается лучше. Так что я снова буду дрянной никчемной сестрой, и та сможет забрать всю славу себе. Но не в этот раз. – Она улыбнулась. – На этот раз я выйду на первое место. Да пошли они все. – Кэтти скрестила руки на груди. – Я хороша в этом. Знаю, что чертовски хороша. Верити может отвалить, если думает, что будет в этом лучше меня.
– Она и не думает, – сказал я. – И ничего такого не говорила.
Кэтти снова покачала головой.
– Она и не скажет. Уж точно не тебе.
– Верити говорила кому-то другому что-то подобное? До тебя доходили какие-то слухи?
Она пожала плечами.
– Мне ничего не нужно слышать. Я знаю ее.
Я сжал ее колено.
– Иногда люди могут удивить тебя, Кэтти. Может быть, Верити одна из тех людей.
– Хорошая попытка, – возразила она и положила свою ладонь на мою. – Я ценю твое мнение и психоанализ, но эти люди токсичны. Я собираюсь выйти на первое место просто потому, что могу. Просто потому, что на этот раз, на этой арене, я лучше, чем она.
– Это поглотит тебя целиком. – Я посмотрел на нее, но та не смотрела на меня. – Поверь мне, Кэтти, это съест тебя изнутри. Делай это для себя, не для других людей, не для того, чтобы доказать свою правоту. Никто не ждет, чтобы ты потерпела неудачу, здесь нет никаких скрытых мотивов, ни у кого.
– Не у тебя, Карл, не у тебя.
Я вздохнул.
– В ту первую неделю звонков, когда ты получила золотой конверт, я застал Верити плачущей в каморке с канцелярскими принадлежностями.
– Хорошо, – ответила она. – Это был лишь первый раз. Много лет я была той, кто плачет, теперь пусть она будет той, черт возьми.
Я покачал головой.
– Ты знаешь меня, Кэтти, я просто выложу все, что думаю.
– Мистер Прямолинейный, знаю. Давай, выкладывай. – Она встретилась со мной взглядом. – Ну же, скажи мне. Что ты думаешь? – Кэтти вздохнула, ее голос смягчился. – Продолжай, Карл. Я слушаю.
Я чуть сильнее сжал ее колено.
– Я думаю, что это как улица с двухсторонним движением. Думаю, что Верити тоже чувствовала себя паршивой, как и ты чувствовала себя, такой же неуверенной в себе, такой же неполноценной, какой заставляла чувствовать тебя. Думаю, что она была в бешенстве, потому что под всем этим, Кэтти, под всеми ее издевательствами и бахвальством «у меня больше лошадей, чем у тебя», под всем тем, что ты хотела, и всем, что ты пробовала, и всеми теми случаями, когда ты говорила, что не хочешь знать своего отца и его шикарную, высокомерную семью, я думаю, были две очень испуганные маленькие девочки, которым просто хотелось быть любимыми свои отцом. Которые просто хотели чувствовать себя достаточно хорошими.
Она не произнесла ни слова. Даже не дышала.
– Разве я не прав?
Кэтти покачала головой, на ее щеках появились слезы.
– Поговори со мной, – проговорил я. – Кэтти, я здесь. Ты можешь поговорить со мной, я пойму. Я все понимаю. – Мне хотелось, чтобы она позволила мне достучаться до нее. – Я знаю, каково это – когда внезапно появляется кто-то, о ком ты мечтал всю свою гребаную жизнь. Очаровательный отец, парень, о котором ты мечтал, появится на большой чертовой колеснице и увезет тебя с признаниями в любви и преданности, и, наконец, заставит тебя почувствовать себя кем-то важным. Я понимаю, каково это, когда все это оказывается неправдой, когда он оказывается кем-то, кому на самом деле наплевать. Когда выясняется, что все твои мечты были напрасны, и ты все тот же грустный ребенок без отца.
– Хватит, – проговорила она. – Пожалуйста, перестань, Карл.
– Но твой отец не такой, Кэтти. Не такой, как мой. Он просто парень, который облажался, который не знал, как лучше поступить, который не знает, как исправить отношения между двумя дочерьми, о которых он думает, что это весь его гребаный мир.
– Прекрати! – рявкнула она. – Все совсем не так, Карл. Это не то, кто он есть. Он не хотел меня. Никогда, блядь, не хотел меня!
Ее губы дрожали. Это разбивало мне сердце.
– Я думала, что он будет кем-то. Думала, что у него будет миллион ответов, миллион извинений. Но он даже не извинился, Карл, ни разу. Он пришел и забрал меня из моего дома, просто чтобы показать мне, какой прекрасной была его гребаная жизнь, какими, черт возьми, прекрасными были его другие дети, а потом просто вернул меня обратно с дурацкими словами о том, что «увидимся в следующий раз». Каждую гребаную неделю, снова и снова, один длинный цикл злорадства и разочарования. Я плакала каждые выходные, Карл, каждые чертовы выходные. – Кэтти смотрела в окно, ее глаза заблестели от слез, когда мимо нас прошла семья с двумя маленькими детьми в тележке для покупок. – Он придурок, и я не хочу иметь с ним ничего общего. Не хочу иметь ничего общего ни с кем из них.
– Но ты же уже делаешь это, Кэтти, ты здесь. Я так горжусь тобой, ты даже не представляешь, как я горжусь тем, что та энергичная, молодая женщина в футболке с надписью «укуси меня, детка» оказалась такой талантливой, зрелой, преданной своему делу, профессиональной участницей нашей программы стажировки. – Я вздохнул. – И Дэвид тоже гордится. Клянусь тебе, Кэтти, он так гордится тобой. Он всегда гордился тобой.
Ее плечи напряглись.
– Нет! Он не такой! Это не так!
– Так и есть, – настаивал я. – Я знаю его уже двадцать лет. Он единственный человек, который когда-либо давал мне шанс. Единственный человек, который нашел время, чтобы узнать меня, когда я был еще никем. Я знаю его, Кэтти, он похож на отца, о котором я всегда мечтал.
– Тогда он есть у тебя! Но он ни хрена для меня не сделал! Не было никакого времени для меня, когда я была никем! Его не было рядом, Карл, он бросил мою маму и забыл ее, забыл нас. И заявился лишь тогда, блядь, когда я выросла, чтобы показать мне жизнь, для которой я была недостаточно хороша! Он не хотел мою маму и не хотел меня. Тыкать мне в лицо жизнь, которую я могла бы иметь, если бы была достаточно хороша, делает его гнидой, Карл, но это не делает его гребаной мессией. Знаю, что тот дал тебе шанс, но он все еще остается мудаком, который испортил жизнь моей матери, мудаком, которому было наплевать на меня.
– Это то, что ты думаешь?
Кэтти посмотрела на меня, и первые слезы покатились по ее щекам, у нее перехватило дыхание.
– Это то, что я знаю. – Она чуть слышно всхлипнуло, и это отдалось болью у меня в животе. – Зачем ты это делаешь? Почему ты просто не можешь избегать неприятных вопросов? Еще пара месяцев, и я выйду из игры. С Харрисоном Гейблсом будет покончено. И мне никогда не придется видеть донора спермы снова. Никого из них.
– Потому что мой отец был гнидой, Кэтти. Потому что даже когда он наебал меня, сел в тюрьму и бросил, будто я ничего не значил для него, я все равно писал ему. Каждую неделю молился, чтобы тот ответил мне. Даже когда знал, что он мудак, что ему наплевать на меня, даже тогда, я все равно писал ему и плакал каждую ночь, потому что он не отвечал.
– У нас хуевые отцы. – Она пыталась смеяться сквозь слезы. – Может нам присоединиться к группе поддержки?
– Но твой отец не такой, – возразил я. – Это то, что я пытаюсь сказать тебе. У тебя есть отец, который совершил ошибки, но он любит тебя. Твой отец любит тебя.
– Он не хотел меня, Карл, – всхлипывала Кэтти. – Как он может любить меня, если не хотел меня?
Мое сердце билось где-то в животе, в висках стучало, пока я боролся со словами, застрявшими в горле.
Но я должен был произнести их.
Я всегда так делаю.
– Он даже не знал о твоем существовании, Кэтти.
Глава 26
Кэтти
Карл подъехал к моему дому и еще не успел остановить машину, как я открыла дверь.
Он обхватил мое запястье, удерживая меня.
– Кэтти, подожди. Мне жаль, возможно нам стоит… мы могли бы поехать домой, поговорить об этом… все обдумать…
– Хватит, – прервала его. – Я должна спросить. Мне нужно знать.
На мгновение я задержала на нем глаза, он беспокоился. Был напуган. Губы плотно сжаты, а взгляд печальный и потерянный, совсем не такой, как у Карла Брукса, с которым я проработала весь день. Но у меня не было на это времени, не сейчас.
– Я должна это сделать, – произнесла я. – Пожалуйста, отпусти меня, Карл. – Я вырвала у него свое запястье.
– Это уже вошло у меня в привычку – распускать язык, заставляя тебя бежать домой.
– Это не одно и то же, – заверила я. И так оно и было, совсем не то же самое. – Я бегу за ответами, а не убегаю прочь. Я – с вами, с тобой и Риком, независимо от того, что ты будешь болтать. Ладно?
Он кивнул, но не улыбнулся.
– Я подожду тебя, – сказал Карл.
– Ты не должен…
– Я буду здесь. Я никуда не уеду, Кэтти. Оставайся там столько, сколько тебе нужно. – Он переключил машину на нейтральную скорость и заглушил двигатель. – Проведи там хоть всю ночь, я все равно дождусь тебя.
Мне удалось слабо улыбнуться, но моя голова уже кружилась от воспоминаний и размышлений, сердце и живот – все перевернулось.
Всю дорогу сюда я цеплялась за то, что откровение Карла не может быть правдой, изо всех сил пытаясь вспомнить тот момент, когда впервые узнала, что мой отец не хочет меня знать. Что он бросил мою маму, когда та была беременной, и сказал, что не хочет знать никого из нас. Что тот знал, что я была ребенком, который рос всего в нескольких километрах, и что донор спермы не настолько заботился обо мне, чтобы хотеть быть рядом. Я ведь это знала, верно? Знала это с тех пор, как себя помнила.
И в этом была вся проблема. Я не могла вспомнить, когда не знала этого. Не могла вспомнить ни одного разговора из своего прошлого, который бы что-либо подтверждал. Но ничего конкретного, ни одного воспоминания.
Я всегда просто знала. Точно так же, как дышать. Точно так же, как я умела ходить, есть и спать по ночам. У меня были фантазии, что это неправда, что мой отец потерялся или был недееспособен, что тот сгинул в каком-то приключении где-то далеко, а не был обычным мудаком. Но я знала, что это были всего лишь фантазии.
А потом в один прекрасный день тот просто появился. И я была зла и расстроена тем, что он так долго не появлялся. Расстроена тем, что он не хотел меня знать.
Но я никогда не говорила об этом, уж точно не ему. Потому что не знала его достаточно хорошо, даже скорее – совсем не знала. И не искала ответов, потому что уже знала наизусть все детали истории, которые хотела знать. А тот был слишком хвастливым мудаком, чтобы опуститься настолько низко, чтобы извиниться, если бы мне хотелось этого.
Вот, что я думала. Знала. Вот, что случилось. Так оно и случилось.
– Тут какая-то ошибка, – сказала я. – Мама, наверное, обмочится, когда поймет, насколько глуп этот вопрос. – Я издала смешок, который был достаточно фальшивый, чтобы заставить меня съежиться. – Я просто не могу вспомнить подробностей. Вот и все. – Я вздохнула. – Вернусь, как только смогу.
Его взгляд пронзил меня насквозь.
– Забудь про меня, Кэтти, просто сосредоточься на себе.
Я кивнула и оставила его.
После ужина мама смотрела телевизор, какую-то глупую вечернюю шоу-викторину. Миска с недоеденными макаронами все еще стояла рядом.
– Привет, милая. Ты уже поела? На плите еще осталось немного пасты. – Затем снова повернулась к экрану. – Эдисон! Томас Эдисон! Это он изобрел лампочку! – Команда на экране дала неправильный ответ, и она вздохнула, покачав головой. – Тупицы! Где они вообще находят этих людей?
Я просто смотрела на нее, на маму, которая вырастила меня, которая любила меня, которая всегда была рядом. Потом села в кресло рядом с ней, примостившись на краешке, словно маленькая беспокойная птичка.
Я чувствовала себя такой глупой и так злилась на свое колотящееся сердце за то, что всего лишь подумала задать этот вопрос. Но мне это было необходимо.
– Мам, мне нужно спросить у тебя кое-что, и мне нужно, чтобы ты сказала мне правду, хорошо?
Та бросила на меня быстрый взгляд и подняла брови.
– Что такое? Боже, Кэтти, ты выглядишь так, будто увидела привидение. – Она поставила шоу на паузу и повернулась ко мне лицом.
Я вздохнула.
– Он ведь знал обо мне, не так ли? Донор спермы. Знал, что мы здесь живем, что я здесь. Он знал, правда? – Я улыбнулась, ожидая, что та рассмеется и удивленно посмотрит на меня.
Но этого не произошло. В действительности она выглядела так, будто увидела приведение.
– Что он сказал? – Ее глаза были так широко раскрыты. – Что он сказал тебе?
Я покачала головой.
– Ничего. Он не… он никогда ничего мне не говорил… – Я теребила подол своей юбки. – Он ведь знал, да? Знал обо мне?
Она молчала.
– Мам, скажи мне. – Я боролась с паникой. – Он знал обо мне? Он ведь знал, не так ли?
– Это все изменит. – В ее голосе звучала боль, и я чувствовала ее. Она вздохнула. – Мы решили, что не будем зацикливаться на прошлом… мы согласились…
Ее глаза наполнились слезами, и я почувствовала себя ужасно. Почувствовала себя дрянью. Виноватой, мерзкой и неблагодарной.
– Просто скажи мне, – просила я. – Пожалуйста, мам, просто скажи мне.
Та покачала головой.
– Он не… я не…
– Что «ты не…»?
Мама медленно, глубоко выдохнула и закрыла глаза.
– Я этого не сделала. Я не сказала ему.
У меня во рту пересохло.
– Обо мне? Ты не сказала ему обо мне? Почему? Почему ты не сказала? – Мои мысли путались, метались и роились в голове. – Ты хочешь сказать, что он ничего не знал? Он действительно не знал о моем существовании? Не знал, кто я? Ничего не знал? Мам, я не понимаю, я не… – Я подавила панику. – Почему?
– Кэтти, я…
– Почему? – настаивала я. – Почему ты не сказала ему?
Она немного помолчала.
– Кэтти, пожалуйста, постарайся понять. Мне было девятнадцать. Я сама фактически была еще ребенком. Без работы, без кого-либо, без него. Мне было больно, и я испугалась. Вот почему я не сказала ему.
Ужас. Это ударило прямо в живот.
– Ты солгала? Мне? Ты солгала обо мне? Ты солгала ему?
– Я не врала тебе, Кэтти… – Она взглянула на меня, посмотрела прямо в глаза. – Я просто скрыла правду. Ты была тогда маленькой. Хотя это не казалось правильным. Мне также никогда не казалось правильным говорить тебе это.
– Но я знала… что он уволил тебя… знала, что он бросил тебя…
Она пожала плечами.
– Ты собирала обрывки разговоров, подслушивала. Мои телефонные разговоры с друзьями, когда я думала, что ты играла. Милая, ты, словно губка, впитывала все, но я никогда не говорила тебе об этом. Никогда не лгала тебе, но и никогда не рассказывала тебе это. И ты перестала спрашивать, когда стала немного старше, ты перестала спрашивать.
– Но ты же солгала ему! Солгала ему обо мне!
– Потому что я испугалась! – призналась она. – Я была напугана!
Я в изумлении подняла руки. Я была в шоке.
– Чего? Чего ты испугалась?
– Испугалась его. – Она прочистила горло. – Не его, не в том смысле. Испугалась того, что он мог сделать.
– А что он мог сделать? – Мой голос звучал так плаксиво, так тихо. – Что же он мог сделать?
– Он же Дэвид Фэверли! У него были деньги, связи, адвокаты. У него был большой дом и пара детей, и семья! – Она сделала глубокий вдох. – Я боялась, что он заберет тебя у меня. Боялась, что он будет бороться со мной за тебя. Боялась, что он победит.
– Как он мог победить?! Ты же моя мама! Мое место рядом с тобой! Любой бы решил так, мам!
– Господи, Кэтти, сейчас я это знаю! – проговорила она. – Но тогда, когда я изо всех сил пыталась разобраться в своем дерьме, пыталась подготовить к появлению ребенка свою жизнь, которая не была готова для него, тогда это не казалось таким очевидным. – Мама посмотрела на свои руки. – Твой отец был великим человеком, могущественным. Он уже выкинул меня из своей жизни и заставил страдать, он уже забрал у меня все. Я не могла позволить ему забрать и тебя. Не могла доверять ему, особенно после того, как он со мной обошелся. А что, если он сделает то же самое с тобой? А что, если он причинит тебе такую же боль, как и мне? Я не могла, Кэтти… просто не могла…
– Значит, он ничего не знал? Он даже не знал, что я родилась? Ты не сказала ему, что я существую?!
Мама покачала головой.
– Он знал, что я была беременна. Он сам как-то это выяснил. – Она смахнула слезы, и у меня снова заныло в животе. – Он нашел меня раньше, чем это стало заметно. Спросил правда ли это, каковы мои планы, и я разозлилась. Сказала первое, что пришло в голову. Сказала, что тот опоздал, и я сделала аборт.
По моей коже пробежал холодок.
– Ты сказала ему, что избавилась от меня?!
Она кивнула.
– Не думай, что я сделала это с легкостью. Это было не очень приятно, Кейт. Ни капельки. Он выглядел так, будто мои слова причинили ему боль. Но и мне тоже было больно.
Я сморгнула слезы.
– Это то, что ты планировала? Избавиться от меня? Ты хотела избавиться от меня, мама?
Она взяла меня за руку и крепка сжала.
– Нет, конечно, нет. Я так сильно хотела тебя, Кэтти. Ты была для меня всем, с самого первого момента, как я узнала, что беременна. – Мама улыбнулась, но это была грустная улыбка. – Я не хотела нуждаться в нем, ни тогда, когда была беременная, ни потом, когда ты была маленькой. Думала, что расскажу тебе, когда ты немного подрастешь, но подходящий момент так никогда и не подворачивался. Мы были счастливы вдвоем, милая. Разве мы не были счастливы? – У нее потекли слезы. – Мы были счастливы. Ты была счастлива. Мы ни в чем от него не нуждались. Не единой мелочи.
Я покачала головой.
– Нет, нам ничего было не нужно. Я была счастлива. Но, мама, он был моим отцом. Он был моим папой.
Она кивнул.
– Я знаю. Знаю, Кэтти. Поверь мне, я знаю.
– Я думала, ему все равно. Думала, что он не хотел меня! – Я обхватила голову руками, борясь с тошнотой.
– Мне жаль, – произнесла она, будто это было так просто.
Я почувствовала, что у меня дрожат губы.
– И все? Тебе жаль? Вот к чему все сводится?
У меня были такие же голубые глаза, как у нее, и такие же веснушки на носу.
– Ты возненавидела то место с самого первого дня. Возненавидела его дом и возненавидела его детей. Ты не желала ходить с ним, и мне приходилось уговаривать тебя каждые выходные.
– И что?
– И поэтому я не сказала тебе. Не хотела делать еще хуже.
– Как это могло сделать еще хуже?! Как знание того, что он не ненавидит меня с самого рождения, мог сделать что-то хуже?!
Мама успокоила дыхание, взяла себя в руки.
– Я боялась, что меня ты тоже возненавидишь. Возненавидишь за то, что соврала тебе…
– Я бы никогда не возненавидела тебя!
Она сделала глубокий вздох.
– … Двое родителей, которые тебя подвели, двое родителей, которым ты не могла верить, двое родителей, с которыми тебе не хотелось бы быть рядом. Насколько это было бы хорошо для маленькой девочки, которая уже и так страдала?
– Но ведь он был моим папой, – снова сказала я. – Может быть, если бы я знала…
– Может быть, все было бы по-другому? Ничего не было бы по-другому, Кэтти, ты ненавидела находиться там. Ты ненавидела все это.
– Но если бы я знала, мам… у меня был бы выбор…
Она покачала головой.
– Верити была злобной, как и ее мерзкая мать. Ты говорила, что не хочешь отца, не хочешь этого отца. Сказала, что счастливее, когда только мы с тобой.
– Мне было десять! Я сама не знала, чего хочу!
– И я приняла решение. Возможно, это было неправильное решение, но ведь прошло уже так много времени, Кэтти. – Ее голос сорвался. – Я воспитывала тебя совсем иначе, чем они. У нас было не так много всего, у них же было все. Ты была вежливой, доброй и воспитанной. Ценила все, что у нас было, они же не ценили ничего. Тебе не нужны были его деньги, тебе ничего от них было не нужно. Я не видела ничего, что он мог бы предложить, чего бы ты хотела, что стоило бы той боли и душевных страданий, не в тот момент.
– Отца, – сказала я, и мой голос тоже сорвался. – Я хотела отца.
– Не этого отца, – плакала мама. – Ты же не хотела быть там с ним! Если бы я сказала тебе правду, это бы не имело никакого значения, по крайней мере, не тогда, Кэтти. Было уже слишком поздно!
Мне нечего было сказать, в голову не приходило никаких подходящих слов.
Она всхлипнула.
– Не надо меня ненавидеть, Кэтти. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть. Я была просто ребенком. Моложе, чем ты сейчас.
– Я не смогу ненавидеть тебя, мама! Никогда! Я просто…
– Знаю, что тебе уже поздно об этом узнавать. Я знаю, это…
– Просто… – Я покачала головой. – Я так запуталась. И не знаю, что это значит. Не знаю, что это должно значить. Не знаю, изменило бы это что-нибудь… Я имею в виду, ты права, там была Верити… и Оливия… и я даже мальчикам не нравилась…
– Ты не была похожа на них… они так отличались от тебя…
– Но возможно, если бы я знала правду, если бы я была моложе, если я бы дала ему больше шансов…
– Ты все равно не была бы такой, как они, – возразила мама. – Кэтти, ты совсем на них не похожа!
Я подавила всхлип.
– Знаю, мам. И это все из-за тебя. Потому что ты научила меня быть доброй, радоваться тому, что у нас было, а не горевать о том, чего у меня не было. – Я смахнула слезы. – Но ведь ты могла получить больше! У тебя могло быть больше времени, больше денег. Ты бы так много не работала, мам, а ведь ты работала так много. Все время! И это заставляло тебя грустить, я заставляла тебя грустить, а он мог бы помочь тебе! Он мог бы помочь нам!
Она встретилась со мной взглядом.
– О Боже, Кэтти, ты никогда не заставляла меня грустить. С чего ты взяла, что заставляла меня расстраиваться?
Нужно было оттянуть момент.
– Я часто слышала, как ты плачешь, мам. Каждую ночь, иногда неделями. Я привыкла слышать, как ты расстраиваешься, и знала, что это из-за меня, потому что ты должна была все для меня делать. Он мог бы остановить это! Он мог бы помочь!
Мама взяла меня за обе руки и притянула к себе.
– Я много плакала, потому что была молода, Кэтти. И плакала из-за многих вещей. Скучала по твоему отцу, ведь он оставил меня в полном одиночестве, чтобы вернуться домой к своей жене. Скучала по жизни, которую он мне обещал. По всему тому, что как я думала, мы будем иметь вместе. Плакала из-за людей в доме престарелых, милая, из-за людей, у которых ничего не было, ни семьи, которая бы их навещала, ни причин вставать по утрам. Плакала из-за людей, которые умирали в одиночестве, из-за людей, достигших конца своей жизни и не имевших никого, с кем можно было бы ее разделить. Я плакала от отчаяния, что больше не могу помогать этим людям, что не могу брать больше часов, чтобы помогать им, что не могу просто уйти на ночь и забыть о том, что видела. Я плакала по многим причинам, по стольким причинам, что не могу вспомнить их все. Но ни одной из них ни разу не была ты.
У меня скрутило живот. Было так же больно, как когда я была маленькой девочкой.
– Я думала…
Мама покачала головой.
– Ты – самое лучшее, что когда-либо случалось со мной с того самого момента, как я поняла, что ты есть у меня. Ты была самой лучшей вещью в мире. Я так горжусь тобой, и всегда гордилась. Каждую минуту каждого дня.
– Не надо… – сказала я.
Она выглядела испуганной. Я никогда раньше не видела ее такой испуганной.
– Не надо ненавидеть меня, Кэтти, пожалуйста, не надо. Может быть, я приняла несколько плохих решений, но я сделала их с самыми лучшими намерениями. Я делала для тебя все, что могла, и иногда этого было недостаточно. Знаю, что этого было недостаточно, но все равно делала все, что могла.
