Текст книги "Беспощадный рай (ЛП)"

Автор книги: Джей Ти Джессинжер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Мой смех низкий и недоверчивый.

– Отвратительно. Хуже некуда.

После очередной тяжелой паузы Лиам спрашивает:

– Она знает?

– Ага.

– Чувствует то же самое?

Я представляю себе лицо Джули. Как она смотрит на меня своими большими карими глазами, полными гнева, отвращения, любопытства и желания. Разумеется, я могу лишь это предполагать, что все же считаю, что желание имеет хорошие шансы на победу.

– Она не так ясно говорит о своих чувствах, как я о своих.

– Тогда она полоумная. – Тон Лиама становится снисходительным.

– Она не полоумная. Она идеальна. Правда, с трудом меня выносит, ни хрена не доверяет и издевается надо мной при каждом удобном случае... – Мой вздох тяжел и полон отчаяния. – Но она идеальна.

– Боже мой, – встревоженно охает Лиам. – С кем, мать твою, я разговариваю? Ты говоришь как адекватный человек!

– Я знаю. Это ужасно. Помоги!

После молчания ошеломленный Лиам говорит:

– Просьба о помощи только что сорвалась с твоих губ? Если это так, то сейчас я точно сплю, и мне снится сон-мечта после выпитого за ужином красного вина. Для настоящего Киллиана Блэка «помощь» почти такое же грязное слово, как и «любовь».

Недовольное рычание грохочет в моей груди.

Лиам же смеется от восторга, ублюдок.

– Я думаю, тебе следует закончить разговор со мной и вызвать «скорую», брат. Похоже, дела у тебя идут не очень хорошо. Так и до инфаркта недалеко.

– Я рад, что тебе весело, – огрызаюсь я. – А теперь, блядь, расскажи мне, как ты, сука, заставил Тру влюбиться в тебя?

– Если тебе это так важно, то я ее похитил.

Теперь настала моя очередь молчать от шока.

– Способ неидеальный, я знаю, – словно оправдываясь, объясняется он.

– Так ты серьезно?

– Да.

– И это сработало?

– Она спит рядом со мной. Надела мое кольцо. Вынашивает моего ребенка. Полагаю, да, это сработало.

Его голос потеплел, и я понял, что он смотрит на спящую жену, прижавшуюся к нему в постели. Я чувствую тревожный укол того, что можно описать только как зависть.

Нет, наверняка просто хочу есть. Я никогда в жизни никому не завидовал.

Потом я понимаю, что все же завидовал одному человеку. Человеку, чья красота снаружи выглядела так же, какими были отношения Тру и Лиама внутри их пары.

Подобного у меня никогда не будет. У меня не будет прекрасных моментов. Моя жизнь построена на мести и мертвых телах. Прекрасное не для людей вроде меня.

Я ощущаю настолько сокрушительную боль, что мне приходится заставлять себя дышать и расслабиться, чтобы не раздавить телефон в моей ладони.

– Киллиан?

– Я здесь.

– Не надо ненавидеть меня за эти слова, но что бы ни случилось, это случится. От судьбы не уйдешь.

Я усмехаюсь.

– Вера в судьбу – удел детей и дураков. Я ни первое, ни второе.

– Не обязательно во что-то верить, чтобы это было правдой. Твое мнение не обязательно правильное.

– Разумеется, правильное. Я всегда прав.

– О, это действительно ты, – со смехом замечает Лиам. – Я уже начал думать, что ты одержим бесами. – Он подавляет смешок. – Или призраком Ромео Монтекки.

– Кстати, тебе понравится это точно понравится: ее зовут Джули.

– Вот теперь смешно, – усмехается он.

– Это не шутка. Угадай, что еще?

– Она думает, что Ирландия находится в Великобритании?

– Хуже. Она дочь Антонио Моретти.

Мой брат не ахает. Это не в его стиле. Но через телефонную трубку доносится характерный звук тяжелого дыхания, затянувшегося от шока.

Потом он начинает откашливаться. Хрипит, словно в его горле застрял большой кусок мяса.

– Ага, – хмыкаю я. – Теперь ты знаешь, что я чувствую.

– Дочь... Антонио... Моретти? – Его слова сложно разобрать из-за сдавленного покашливания. На заднем плане Тру что-то тревожно шепчет.

Дерьмо. Я ее разбудил.

– Прости, что звоню так поздно. Можешь возвращаться к своей жене.

– Нет! Стой! – громкий возглас едва не оглушает меня. Лиам откашливается, а потом шумно шипит в трубку: – Что, черт возьми, ты имеешь в виду, говоря, что она дочь Антонио Моретти?

– Я это и имею в виду. Ее зовут Джульетта Моретти. Дорогой папочка – наш добрый друг Антонио. Добро пожаловать в мою жизнь.

Он фыркает.

Представляю, как он с глазами по пять копеек сидит на постели, стиснув мобильный в руке так сильно, что костяшки пальцев побелели, и пытается не упасть в обморок от шока, а его хорошенькая молодая жена склонилась над ним в беспокойстве.

Это видение странным образом удовлетворяет меня.

– Больше никаких банальностей о судьбе, брат? Никаких мудрых советов о том, как не влюбиться в единственного ребенка нашего смертельного врага?

– Она знает, кто ты? – рявкает он.

– Да.

– Неудивительно, что она тебя терпеть не может! Они – Капулетти, а мы – Монтекки! Их семейная традиция – ненавидеть нас!

– Они с отцом отдалились друг от друга. Уже много лет не поддерживают контакт.

– Оу.

– А еще она ворует у плохих парней, таких как ее отец, и жертвует все на благотворительность. Так мы и познакомились.

– На благотворительном вечере?

– Нет! Она вломилась в один из моих складов и похитила у меня две тысячи подгузников.

Через мгновение Лиам бормочет:

– Это не может быть правдой.

– Богом клянусь, брат.

– Хах. Тогда твое состояние неудивительно.

Я стону от разочарования.

– Это я и пытался тебе сказать!

– Когда ты в последний раз ты был серьезно очарован женщиной? – спустя мгновение, задает вопрос Лиам.

– Тридцать лет назад.

– Я, блядь, не шучу.

– Я тоже. В последний раз что-то подобное я чувствовал лет в десять. Ее звали Кэти Данэм, и она жила через улицу от нас. Черные волосы. Зеленые глаза. Большая щель между передними зубами.

Он на мгновение задумывается.

– Та, что лопала горстями грязь?

– Это была ее сестра, Лиззи.

– Значит, повзрослев, ты ни разу не...

– Нет, – резко выпаливаю я, прежде чем он успевает продолжить. Я не вынесу, если он произнесет это вслух. – Однажды я был близок к этому. Но она любила другого. Да и…

Я провожу рукой по волосам, пытаясь подобрать слова, чтобы описать это.

– Сейчас все иначе. Меня словно ударило током. Словно подожгли. Словно у меня рак, и мне осталось жить всего несколько недель. Я смертельно болен. Я в полном отчаянии. Все ужасно.

– Похоже на то, – усмехнулся Лиам.

– А я еще даже не целовал ее!

В разговоре, состоящем из множества различных типов пауз и безмолвий, эта самая длинная. Долгая и полная неверия.

– Ты недавно падал? – наконец выдает Лиам. – Ударялся головой об острый предмет?

– Нет, – шиплю сквозь стиснутые зубы. Затем разворачиваюсь и иду в другую сторону, злобно пнув камень с моего пути.

– Что-то я забеспокоился состоянием твоего мозга. Похоже, он работает неправильно.

– Все в порядке! Ты не слышал ни слова из того, что я сказал?

– Это совсем на тебя не похоже.

– Я знаю, мать твою налево!

– Ты расклеился из-за женщины, которая тебя обокрала, которая тебя не любит и которую ты даже не целовал?

– Упрек от человека, который преследовал свою жену целый год, прежде чем набраться смелости заговорить с ней? И который похитил ее, потому что у каждой женщины это занимает первое место в списке «Самые романтичные жесты»?

– Зато ее отец не пытался убить меня шесть раз.

– Меня он пытался убить только дважды.

– Я говорил о себе. Я управлял делами до того, как ты стал меня подменять, помнишь?

– Ох, точно. Приношу свои извинения.

– Итак, Антонио Моретти совершил восемь покушений на нас вместе взятых. – Лиам делает паузу. – Похоже, его не будет в списке приглашенных на свадьбу.

Он смеется надо мной! Я слышу это в его тоне.

– Напомни мне дать тебе по носу, когда мы увидимся в следующий раз.

– О, да хватит тебе киснуть. Все же хорошо!

– Почему это хорошо?

– Страдания закаляют характер.

– Пошел ты, придурок, – рычу я.

– Не бросай трубку, я сейчас дам тебе полезный совет.

Наконец-то.

– Слушаю.

– Если и есть что-то, что я узнал о женщинах после встречи с Тру, так это то, что они ненавидят, реально ненавидят, когда их контролируют.

Я в замешательстве хмурю брови.

– И чем это может помочь?

– Как бы поделикатнее сказать? – Он задумывается, а потом: – Ты подавляешь как никто другой в мире.

– Я командую, а не контролирую.

– Не хочу тебя огорчать, но женщины – не моряки. Им не нравится, когда им отдают приказы, пока они драят палубу.

Я думаю о том, сколько раз после знакомства с Джули я требовал от нее того или иного, и чувствую слабый прилив смятения.

– Еще женщины ненавидят, когда над ними слишком доминируют. Сильный и уверенный в себе мужчина – это одно, но вести себя подобно пещерному человеку – совсем другое. Постель – исключение. Там доминирование допускается. За пределами спальни – нет, нет и еще раз нет. О, и не види себя так, как будто считаешь ее глупее себя. После такого женщина захочет поджечь твое лицо и потушить его молотком. Минуту, подумаю, что забыл...

– Не важно. Я уже обречен.

Он игнорирует меня и продолжает:

– Не объясняй ей ничего, пока она сама не попросит объяснений.

– В каких вопросах, например?

– Во всех. Экономика. Параллельная парковка. Как правильно загрузить посудомоечную машину.

– Почему объяснение – это плохо?

– Кто ж знает? Так у них устроено. Для этого даже слово придумали: менспейнинг ¹. Дамочек это сводит с ума.

¹  (прим.пер. манера общения мужчины с женщиной, при которой допускаются всяческие упрощения смысла высказывания, подразумевая неспособность противоположного гендера к восприятию оригинального смысла).

– Именно поэтому и изобрели надувных кукол.

– А ведь я только начал. Мы могли бы проболтать по телефону всю ночь. – Он делает паузу. – Может, проще отправить список по электронной почте?

– Суть мне ясна: не быть мной.

– Именно. Будь кем угодно, только не собой. Будь... Райаном Рейнольдсом. Похоже, он нравится женщинам. Он забавный, обаятельный и способен к самоиронии. – Ржание. – Я знаю, что эти слова тебе незнакомы, но ты можешь погуглить их значение.

Я останавливаюсь, чтобы провести рукой по лицу и вздохнуть.

– Как же я рад, что позвонил тебе.

– Я тоже. Думал, что никогда не доживу до того дня, когда мой крутой братец покажет свою уязвимость.

– Ничего я, блядь, не уязвимый! Спокойной ночи.

Перед тем, как я отключаюсь, он кричит:

– Запомни... Райан Рейнольдс!

Вероятно, быть единственным ребенком будет приятно.

ГЛАВА 15

Джули

Я просыпаюсь, когда на улице еще темно. Мой первый порыв – подойти к окну, но вместо этого я принимаю душ и завтракаю.

Потом сажусь за кухонный стол и делаю то, что редко себе позволяю.

Думаю о своем отце.

Мама вышла за него замуж в двадцать пять лет. Как мне сейчас. Об отце уже ходила дурная молва. Он был младшим из четырех сыновей, но самым амбициозным. И самым жестоким. Согласно легенде, если моему деду нужно было доставить крайне важное послание конкурентам, он поручал эту работу именно Антонио.

Мой дед тоже был мафиози. Капо ди капи, босс боссов.

Прям как мой отец.

И это дерьмо течет по моим венам.

Бомба, предназначенная для моего отца, забрала мою мать, когда мне было двенадцать. У меня только начались первые месячные. У меня не было подруг, кроме женщин внутри семьи, никого, с кем я могла бы поговорить и кто при этом не являлся моей кузиной или тетей. Моя бабушка (мама папы) была еще жива, но она была до чертиков религиозной пугающей старухой, вечно во всем черном... даже в летний зной. Единственными удовольствиями в ее жизни были стряпня и Бог.

Будучи интровертом, я прожила свою жизнь в безопасности книг. Триединство домашнего обучения, знакомства с навыками выживания и замкнутого круга общения сделало меня чрезвычайно подозрительной к незнакомцам и до крайности неловкой. Я понятия не имела, как существовать в «реальном» мире.

Но со смертью мамы реальный мир постучался в мою дверь. Меня отправили в интернат в другом штате.

По логике моего отца, сделано это было ради моей безопасности. На деле же, когда мамы не стало, он просто не знал, что со мной делать.

С его единственным ребенком. Во время пубертатного периода.

Поэтому я поехала в частную школу для богатеньких деток в Вермонте.

И ничего лучше со мной не случалось. Я познакомился с Фин и Макс – у меня впервые в жизни появились друзья.

У мамы не было подруг. Ей было не позволено.

Она родилась в Калифорнии, но познакомилась с моим отцом во время каникул на Манхэттене. Зная его всего неделю, она отдала всю свою жизнь и перебралась в Нью-Йорк. Настолько была влюблена.

Или насколько была одинока.

Если она и не знала, кем он был до переезда, то, конечно, быстро узнала.

Он был королем. Состоятельным. Гордым. Харизматичным. Его боялись и уважали. Все знали о его приверженности своей чести, но особенно о его жажде насилия.

Что очень напоминает о Лиаме Блэке.

– Киллиане, – вслух поправляю себя.

Киллиан. Ни прозвище, ни второе имя, ни альтер эго. Какой смысл требовать, чтобы именно я называла его так? Это меня раздражает.

Но еще больше меня раздражает то, что я не рассказала об этом Фин и Макс. Я всегда умела хранить секреты, но не от них. Хотя эта фигня с его именем… Я все еще пытаюсь разгадать этот секрет. Это что-то важное. Ключ. Правда, я не знаю к чему.

В последний раз я разговаривала с отцом семь лет назад. Меня арестовали за кражу в магазине. Тогда я первый и последний раз видела полицейский участок изнутри. Нужен был залог всего пятьсот долларов, но у меня не было своих денег. У меня не было работы. Папа оплачивал все. Это случилось на следующий день после окончания школы, и мне предстояло вернуться в Нью-Йорк в течение недели.

Но тогда разговор по телефону с отцом изменил все.

В мафии, вор – это низшая форма мусора, хуже только «стукач». Мафиози с радостью извлекут выгоду от украденных товаров, но сами никогда не опустятся до кражи. Им не позволяет их «честь». Для подобного рода вещей есть соратники, люди, которые по тем или иным причинам не могут вступить в группировку. Не итальянцы, люди с плохой репутацией и так далее. Поэтому, когда мне пришлось позвонить отцу и попросить внести за меня залог, он узнал, что я опозорила семью кражей, и пришел в ярость. Кричал на меня. Обзывал меня.

Он сказал, что я глупая, дочь своей матери до мозга костей.

И что-то внутри меня оборвалось.

Мне надоело. Я решила покончить со всем этим. Особенно с отцом.

Я повесила трубку на середине его тирады.

А затем сообщила офицеру, что останусь в тюрьме до предъявления обвинения. Он странно посмотрел на меня и сказал, что поговорит с судьей, потому я показалась ему славной девочкой. И это был мой первый прокол. У него была дочь примерно моего возраста, и не было никакого смысла держать меня в тюрьме за кражу десятидолларовой помады из универмага вместе с проститутками и торговцами наркотиками.

Судья решил проявить снисходительность. Меня выпустили через двенадцати часов одинокого сидения в камере, где я вдоволь поразмышляла. Тогда я впервые в жизни была действительно одна.

И мне понравилось. На двери и окне стояли решетки, но я никогда не чувствовала себя такой свободной.

Я знала, что отец придет за мной, хоть и был в ярости. Я принадлежала этой семье. Я была движимым имуществом. Я была ценна как невеста для любимого союзника или плата за долг: было немыслимо просто отпустить меня.

Поэтому я исчезла.

Я переехала в Бостон с Фин и Макс. Фин знал кое-кого, кто знал кое-кого, кто продал мне фальшивое удостоверение личности. Я получила работу в почтовом отделе местной газеты.

Первое время я работала отвратительно, но со временем всему научилась.

Из почтового отдела меня быстро повысили в отдел рекламы, а оттуда до должности помощника одного из штатных сценаристов в отделе художественных материалов. Хэнк стремился к величию: он хотел получить Пулитцеровскую премию за репортаж. Он был упрям в своей погоне за «реальными новостями» и научил меня анализировать данные в интернете для исследований, как собирать воедино, казалось бы, несвязанные лакомые кусочки информации и, самое главное, как проверять факты.

Я стала знатоком всего этого. В свободное время мои новые навыки использовались для поисках целей.

Преступники – по крайней мере, «хорошие» – искусны в сокрытии своей преступной деятельности. Когда я увидела в новостях сообщение об аресте и чуть ли не немедленном освобождении Лиама Блэка, я решила узнать о нем побольше.

Но для человека с такой репутацией нашлось удивительно мало интересного. Ни поддающегося проверке адреса, до недавнего времени ни единого ареста, ни присутствия в социальных сетях, ни фотографий. Как будто он существовал только в разговорах. Как будто он был призраком, Бугименом, которым родители пугали своих непослушных детей.

Мой интерес рос.

Я продолжала копать, пока кое-что не нарыла: в базе данных корпоративного лицензирования госсекретаря штата Массачусетс была зарегистрирована компания Black Irish Enterprises. Название бросилось мне в глаза и не выходило из головы. Адресом штаб-квартиры корпорации был обычный абонементный ящик на почте. А высшую должность занимал некто Миал Кэлб.

Имя, которое не имело абсолютно никакого смысла, пока не прочитаешь его задом наперед. Покопавшись еще немного, я выяснила, что мистер Кэлб являлся владельцем девяноста пяти других компаний, большинство из которых находились в зарубежных странах. Большинство оказалось подставными корпорациями. То есть у них не было ни сотрудников, ни активных деловых операций, ни значительных активов.

Предполагаю, что создали их только в целях отмывания денег и уклонения от уплаты налогов.

Я снова и снова прокручивала ролик, на котором агенты ФБР вели Лиама Блэка в федеральное здание. Я запоминала его лицо, отмечала татуировки на костяшках его левой руки. Он произвел на меня неизгладимое впечатление. Я никогда не видела такого красивого преступника… или хотя бы наполовину столь самодовольного.

Это сочетание привело меня в бешенство.

На тот момент я прожила в Бостоне больше десяти лет. Этого было достаточно, чтобы наслушаться историями об ирландской мафии и ее безжалостном лидере. Вспомнив, как мой отец кричал, что я глупа, я решила, что есть еще один высокомерный гангстер, которому нужно показать, что он на самом деле не король вселенной. Что есть кто-то, кто не боится его.

То, что я была девушкой – моложе, меньше, беспомощнее – не означало, что я не могла обыграть его.

Но Макс была права. Я действительно мучилась из-за него месяцами. Месяцы, месяцы и еще больше месяцев, пока не прошел почти год, прежде чем я, наконец, разработала план.

За все это время я ни разу не спросила себя, почему тяну время.

Теперь, сидя здесь за кухонным столом и борясь с прошлым, я должна признать, что Макс оказалась права и в другом. С первого взгляда я поняла, что грозный мистер Блэк – это молния, а я – громоотвод.

Я создана, чтобы привлечь удар.

– Ладно, гангстер, – мрачно сообщаю пустой кухне. – Хочешь поиграть в игру? Давай поиграем.

Но я участвую в ней, чтобы победить.

* * *

Пар от кофе поднимается в прохладном утреннем воздухе идеальными белыми завитками, как в рекламе. Приближаясь к внедорожнику с кружками в каждой руке, я стараюсь не пролить ни капли на свое красивое белое платье.

Когда я нахожусь в двадцати шагах от него, Киллиан вырывается с пассажирского сиденья, как будто машина выплюнула его.

Он стоит неподвижно. Смотрит на меня. Пожирает меня глазами.

Я останавливаюсь перед ним и встречаюсь с его пылающим взглядом. Протягивая одну из кружек, я вежливо говорю:

– Доброе утро.

Он берет кружку, не отводя взгляда от моего лица.

– Доброе утро.

– Дерьмово выглядишь.

– Я не спал.

– Переднее сиденье твоего крутого внедорожника не подходит для таких вещей?

Он облизывает губы. Делает глоток кофе. Снова облизывает губы.

– Кстати, – продолжаю я, – ты не задумывался, что твое с головорезами пребывание на этой улице привлечет определенное внимание? Учитывая, что ты пытаешься защитить меня, стратегия выбрана явно не лучшая. – Я оглядываю его с ног до головы. – Ты не совсем инкогнито.

– Я не пытаюсь быть инкогнито. Вот в чем фишка.

Мы смотрит друг на друга. Пьем кофе. От легкого ветерка шелестят листья на деревьях.

– По-ирландски, «головорезы» будет comhlach.

– Звучит, как будто ты откашливаешься.

Его губы растягиваются в кривой улыбке.

– Ага. Многое в ирландском языке так звучит.

Я склоняю голову и рассматриваю его.

– Разве язык не называется «гэльским»?

– Да, но дома мы называем его «ирландским». Он отличается от шотландского гэльского.

Я прекрасно понимаю, что от прохладного утреннего ветерка мои соски затвердели. И понимаю, что это не осталось незамеченным Киллианом. Но мы оба делаем вид, что это не так.

– Скажи одно и то же слова на ирландском и на шотландском гэльском.

Он задумывается на мгновение.

– Áilleacht. Brèagha.

– Это одно и то же?

– Ага.

– Итальянская мафия не допускает в семью нечистокровного итальянца.

– Полагаю, ничего страшного, учитывая, что я не стремлюсь примкнуть к итальянской мафии.

– Я полукровка. Моя мама из Британии.

–  Из Лидса, с севера, – соглашается он. Когда я в шоке на него таращусь, он добавляет: – Прекрасная часть страны.

Я использую момент, чтобы собраться с мыслями, а затем спрашиваю:

– А ты провел обширную поверку данных, хах?

Его взгляд смягчается, как и его голос.

– Всю информацию я не получил.

– Нет? Ладно, спрашивай. Что ты хочешь знать? Размер моей обуви? Любимый цвет? В каком виде я предпочитаю яйца?

– Восемь с половиной. Фиолетово-синий. Омлет с беконом.

Оу, и я считала себя умной? Думала, что у меня все под контролем?

Да он через минуту после начала разговора заводит меня в тупик.

Киллиан улыбается из-за выражения на моем лице, затем мягко говорит:

– Кое-что я о тебе не знаю.

– Серьезно? – ерничаю я. – Неужели какой посудой мне хочется запустить в твою голову?

– Как ты выглядишь, когда кончаешь.

Жар растекается по моей шее и подступает к щекам.

– Или как ты смеешься, когда по-настоящему счастлива, а не огорчена. Без сарказма. Или злобы.

Я открываю рот, но тут же закрываю его, не зная, что ответить.

Его голос падает на октаву.

– Или как долго ты будешь наказывать меня за то, что я напоминаю тебе о твоем отце.

Мои щеки начинают пылать еще сильнее. Сердце подскакивает к горлу. Я ненавижу, что он отлично мной манипулирует. Что знает обо мне всякие болезненные, личные факты, которые знать не должен.

Я ненавижу это, и я ненавижу его.

– Всегда, – страстно отвечаю я. – И ты не только напоминаешь мне его. Ты – это он. Просто в другом теле.

– Вовсе нет, милая. Совсем нет.

Легкий след меланхолии окрашивает его тон. Меланхолии, тоски и сожаления. Мы смотрим друг на друга в кричащей тишине так долго, что становится невыносимо. Я отвожу взгляд, пытаясь отдышаться.

– Это платье ты надела, чтобы тоже наказать меня, не так ли? Специально без бра, чтобы я видел то, что никогда не получу? То, что ты знаешь, насколько я жажду, но ты не хочешь мне дать?

Я закрываю глаза. У меня начинают дрожать руки.

– Прекрати.

Он продолжает, и в его голосе все та же нежная ласка.

– Я знаю, что так и есть. И приму это. Какое бы наказание ты ни назначила, я приму все, милая. Потому что уверен, что как только мы преодолеем твой гнев и ты отдашь мне всю себя, это будет стоить каждой пинты крови, которую тебе нужно было из меня выпить.

Я открываю глаза и смотрю на него с яростью, которая нагревает каждое мое нервное окончание и разливается по моим венам.

– Ты тщеславный, невыносимый, заносчивый осел!

– Виновен. Признаю.

Я зла настолько, что мне хочется плюнуть. Ударить. Я чувствую, как ярость исходит от меня раскаленными волнами. Я подхожу ближе к нему. Моя рука так сильно сжимает кофейную кружку, что удивительно, как она не трескается.

– Ты никогда не получишь меня, – дрожащим голосом шиплю я. – Никогда. Я скорее умру, чем отдамся тебе. Я лучше брошусь голой со скалы к голодным пираньям. Предпочту, чтобы с меня содрали кожу и обваляли в соли, а потом покрыли смолой и обсыпали перьями. Да лучше…

Он роняет свою кружку, выбивает мою из моих рук, хватает мое лицо и целует.

ГЛАВА 16

Киллиан

На хуй Райана Рейнольдса.

Я не забавный. Я не очаровательный. Я не способен к самоиронии.

Я гребаный Киллиан Блэк.

ГЛАВА 17

Джули

Давным-давно я была одинокой маленькой девочкой, которая играла в куклы с выдуманной подружкой и мечтала, что однажды появиться мой Прекрасный принц, который перевернет мой мир верх тормашками и заберет меня от этой замкнутой, клаустрофобной жизни в свой великолепный замок.

Мой принц был добр. Благороден. Был сильным и храбрым, но самое главное – хорошим.

Он был так чертовски хорош, что дракон бросился бы к его ногам и охотно вытянул бы шею за честь быть убитым человеком такой доброты.

Мой принц не убивал других людей.

Мой принц также не лгал, не обманывал, не воровал, не вымогал деньги, не управлял проституцией, наркокартелями или незаконными игорными операциями.

Он не был высокомерным. Не был ни раздражающим, ни властным, ни тщеславным.

Он не был объектом правительственных уголовных расследований.

И у него была одежда, отличная от черных костюмов от Armani.

Короче говоря, он был самым совершенным образцом мужественности, какой только мог вообразить невинный ребенок.

Но я никогда, даже в самых смелых мечтах, не представляла себе, что мой добрый принц умел так целоваться.

Горячий и требовательный рот Киллиана сливается с моими губами с неистовой потребностью. Он целует меня так, словно хочет съесть. Как будто умирает. Как будто он ждал этого момента всю свою жизнь, и наконец оказавшись здесь, собирается выжать из происходящего каждую каплю удовольствия или покончить с собой в попытке.

Киллиан разворачивает меня и впечатывает в автомобиль, прижимаясь ко мне всем телом и все глубже просовывая язык в мой рот. Когда я выгибаюсь навстречу, впиваясь пальцами в мышцы его спины, он гортанно стонет от удовольствия – совершенно мужской и сексуальный звук.

Рычание. Вибрация. Утробный звук льва, который совокупляется со своей львицей.

Когда он понимает, что я не сопротивляюсь и не пытаюсь оттолкнуть его, он одной рукой обхватывает мое горло, а другой зарывается в волосы.

Киллиан запрокидывает мою голову и углубляет поцелуй.

Поцелуй продолжается, пока я не начинаю бредить. Грудь тяжелеет и ноет. Между ног пульсирует. Мое сердце – пойманная птица, бешено бьющаяся в клетке моей груди. Мой разум пуст, если не считать опьяненного, повторяющегося мурлыкания «да, да, пресвятая богородица, ДА!»

Мужчина прижимает свои бедра к моим так, что я чувствую всю твердую длину его пульсирующего члена, такого же требовательного, как и его рот.

Даже когда я, слабая и стонущая, прижимаюсь к нему, он отказывается меня отпускать.

Когда я практически теряю сознание, Киллиан резко разрывает поцелуй и прижимается губами к моему уху. Тяжело дыша, он хрипло шепчет:

– Блядь, детка. Только почувствуй это. Почувствуй это вместе со мной.

И вновь прижимается своим ртом к мои губам, заглушая мой стон.

На этот раз поцелуй мягче. Медленнее. Искушеннее. Я словно плавлюсь в горячей ванне – все мои мышцы излучают тепло. Я забываю о ненависти к этому гангстеру и обнимаю его за широкие плечи. Я прижимаюсь грудью к его твердому телу.

Стоит Киллиану застонать, во мне начинает петь сладкий восторг.

Мужчина скользит рукой от моей шеи к груди, обхватывая ее через платье и потирая большим пальцем взад-вперед твердый камешек моего соска.

Окажись там его требовательный горячий рот, я бы кончила.

Киллиан снова разрывает поцелуй, и на этот раз утыкается носом в мою шею и горячо шепчет мне на ухо. Его губы скользят по моей коже. Его щетина щекочет меня. Я не понимаю слов, которые он говорит – они не на английском. Он шепчет по-ирландски, и это почему-то еще сильнее возбуждает. Мое тело словно в огне.

Я откидываю голову назад, задыхаясь.

Тут моя голова ударяется о стекло машины ровным, несексуальным стуком, который действует как сигнал тревоги для моего одурманенного мозга.

Подождите-ка. Какого черта я творю?

Я замираю.

Почувствовав перемену в моем настроении, застывает и Килли. Он выпрямляется, берет мое лицо в свои большие ладони и смотрит на меня сверху вниз. Целая вселенная полыхает в его глазах.

– Не убегай пока, – хрипло велит он. – Давай немного передохнем и обдумаем.

Мы смотрим друг на друга и прерывисто дышим – нос к носу. Мои губы опухли. Мое сердце разбито. Колени дрожат, трусики промокли, и вообще мне кажется, что я просто сошла с ума.

– Ты поцеловал меня, – в ужасе шепчу я.

– Да. Но что действительно заставит тебя позже рвать на себе волосы, так это воспоминание о том, как страстно ты целовала меня в ответ.

Я прижимаю руки к его груди и отталкиваю достаточно далеко, чтобы вырваться из его объятий. Я оказываюсь в нескольких футах от Киллиана, прикрывая рот ладонью, не в силах смотреть на него.

– Для протокола, мне тоже чертовски понравилось, – выдает он.

Я разворачиваюсь и ударяю его по лицу.

Его голова резко отклоняется в сторону. Киллиан стоит неподвижно в течение нескольких секунд, которые кажутся вечностью, затем медленно поворачивается ко мне и фиксирует на моем лице свой пылающий взгляд.

Затем облизывает губы. Я знаю, что только невероятная сила воли останавливает его, чтобы не броситься на меня.

Я разворачиваюсь и семеню обратно в квартиру.

Словно в оцепенении, я стягиваю платье, оставляя его лужицей посреди моей спальни. Переодеваюсь в джинсы, футболку, легкую куртку и ботинки, затем спускаюсь по запасной лестнице в гараж.

Там сажусь в машину и еду на работу.

Еще рано. Пробок нет. Через пятнадцать минут я сижу за своим столом, тупо уставившись на темный экран компьютера. Мои руки по-прежнему дрожат, а губы все еще пульсируют.

Час спустя входит мой босс, а я нахожусь в том же положении.

– Привет, козявка. Как выходные? – вскользь бросает Хэнк, постукивая костяшками пальцев по перегородкам. Я что-то бормочу ответ. Даже не представляю, что именно.

Он останавливается, пятится и смотрит на меня с беспокойством своими темно-синими глазами. В свои пятьдесят он невероятно красив: загорелый и подтянутый, с копной светлых волос песочного цвета. Мне всегда казалось, что он смело мог рекламировать преимущества здорового образа жизни.

– Кто-то умер?

– Нет. А что?

– Ты бледная как смерть. – Он смотрит на мои руки. – И руки у тебя трясутся

Я опускаю руки под стол и виновато сжимаю их.

– Я в порядке. Не очень хорошо спала ночью.

Он пристально меня рассматривает. Судя по выражению его лица, мне не удалось его убедить. Следовало уже давно уяснить, что этот мужчина обладает настолько острыми наблюдательными способностями, что способен найти мышь в темноте.

– Хочешь поговорить об этом

Мой смех – это смех слабости и полу-истерики.

– Я не знаю, с чего начать.

– Пойдем ко мне в кабинет. – Он указывает подбородком на свой офис. – Я принесу нам кофе