Текст книги "Том, Дик и Дебби Харри"
Автор книги: Джессика Адамс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)
– Сложно сказать. Думаю, чем быстрее Венди отвезет меня домой, тем лучше.
– Купаться, значит, не сможешь, – поспешно заметил он, – раз у тебя лицо пухнет? А лодыжки еще не раздуло? Когда ты в прошлый раз объелась шоколадом, ноги у тебя были как у Генриха Восьмого.
– Не будь свиньей!
Перед мысленным взором Гарри проплыли Пиппин и Венди, целующиеся в Лилейной заводи. Он был готов затопать от ярости, хотя меломанская жилка обязывала дослушать пиратский раритет. Долбаная Пиппин! Самое обидное, что у нее действительно аллергия. Она вечно раскладывала лекарства на полу рядом с барабанами. Только аллергии ее, если память ему не изменяет, были уж очень избирательными.
– Наверное, тяжело так жить, – посочувствовала Венди, давая задний ход.
Тяжело какжить?! – раздраженно подумал Гарри. Интересно, она что имеет в виду – хроническую бисексуальность, отсутствие музыкальных способностей, паршивый вкус или постоянное вранье?
Делать было нечего. Спорить с Пиппин бесполезно – если она не собиралась отвозить домой аппаратуру, то, кроме него, позаботиться об этом некому. Пойдет какая-нибудь девочка – паинька с урока верховой езды да и споткнется о микрофон.
– Извини, – прохрипела Пиппин.
– Ничего, – успокоила ее Венди, и Гарри опять разглядел в зеркале ямочки на ее щеках. – Так мы тебя высадим, ладно? – спросила Венди, отводя глаза.
– Как хотите. – Вдруг его осенило: – Может, попозже встретимся? Когда ты Пиппин домой отвезешь?
– О, – Венди повернулась вполоборота, – я бы с удовольствием, но у меня репетиция – игра на укелеле.
– Да, Гарри, – добавила Пиппин, – нельзя отвлекать Венди от столь важного занятия.
Глядишь, она что-нибудь из «Блонди» разучит. Ха! – Она покачала головой и положила руку Венди на колено. – Подумать только, Гарри с восьмидесятого года ничего другого не слушает! И это при том, что родился он в семидесятом!
– А как насчет альбома «Блонди возвращается»?! – проорал Гарри с заднего сиденья. – Его-то я купил!
Но Пиппин склонилась к Венди, и теперь они хихикали, не обращая внимания ни на Гарри, ни на шум дождя.
Уж что-что, а поражения Гарри умел признавать. О чем бы они ни шептались, было очевидно, что Венди это интересует намного больше, чем его персона. К тому же через пару минут ему предстояло одному под проливным дождем таскать тяжеленные усилители и грузить их в пикап, в то время как толпы визгливых дамочек из Ассоциации домохозяек будут путаться у него под ногами. А Пиппин тем временем, преспокойно сидя в теплой машине, будет массировать Венди ее пухлые титьки. И так всегда. Всегда.
Был бы ты мужиком, мрачно думал Гарри, нашел бы какой-нибудь стильный выход из положения, в духе Джеймса Бонда. Но увы. Ничего подходящего в голову не приходило, и, похоже, в ближайшие полчаса озарений не предвидится. Гарри закрыл глаза и представил, как Дебби Харри в черном берете поет «Позвони мне» [27]27
Песня из фильма «Американский жиголо» (1980, реж. Пол Шредер, в главной роли Ричард Гир).
[Закрыть]на французском.
Глава тринадцатая
В Австралии было немало удивительного, но больше всего Сару поразило изобилие шоколадных батончиков под названием «Желтоногий валлаби» и «Грубошерстный бандикут» [28]28
Валлаби – крупные сумчатые из рода кенгуру; бандикут – австралийский сумчатый барсук.
[Закрыть]. Английский «Кэдберри» им и в подметки не годится, решила она, швырнув фантик в корзину.
Сара перешла главную улицу и направилась к книжной лавке. Она уже познакомилась с продавщицей, Берил, и ее собакой, тоже Берил, у которой постоянно были то глисты, то гланды.
– А, Сара, заходи, – пригласила Берил, а собака застучала хвостом по ковру. – Что-то давненько тебя не видно было. Как Дик?
– У Ричарда все в порядке, – многозначительно произнесла Сара.
– Передай ему: не мешало бы Берил анальные гланды проверить, – жизнерадостно продолжала Берил.
Сара улыбнулась и принялась бродить по книжным рядам.
– Что-то ищешь или просто так, на что глаз упадет?
– Просто так, – ответила Сара, чтобы отвязаться. Хорошо, что ее сюда работать не взяли. Она бы свихнулась.
На полках «Садоводство» книги торчали как попало. Сара методично просмотрела все: того, что ей нужно, здесь нет. Она представляла себе старинный кожаный фолиант с ботаническими эстампами или первый выпуск редкого тасманского издания с литографиями. Вместо этого на полках пылилось одно барахло про кактусы и бонсай. Вряд ли это произведет на Тома впечатление, а она вовсе не собиралась дарить ему на день рождения какую-то галиматью про плодовых мушек.
Блуждая между стеллажами, Сара набрела на полку с надписью «Помоги себе сам», где когда-то нашла «Секс и любовь», – она давно уже выбросила паршивую книжонку от греха подальше, чтобы Ричард не наткнулся.
Не магазин, а свалка какая-то, подумала она. Книги по собаководству были понатыканы где и как придется, а старые выпуски «Вестника Комптона» грудами валялись на полу.
Наконец Сара нашла то, что искала. На полке крупным шрифтом было выведено: «Рыболовство», и в кои-то веки надпись соответствовала действительности. Присев на корточки, Сара принялась разглядывать книги про треску и форель, в очередной раз подосадовав, что ее мечте о старинном кожаном фолианте с золотым тиснением не суждено сбыться.
И тут закусила губу – в проходе мелькнула знакомая белокурая голова.
– Том?
Том шагнул в сторону и огляделся. Заметив Сару, улыбнулся. Будто солнышко взошло, умильно подумала Сара. Казалось, они не виделись целую вечность.
– А я тебе подарок на день рождения ищу, – в полной растерянности ляпнула она.
Том удивленно приподнял брови:
– Правда?
– От нас с Ричардом, – соврала Сара.
Том подошел ближе и показал свою покупку:
– А я решил сам себе подарок сделать.
Изо всех сил стараясь скрыть волнение, Сара взяла у него из рук книгу. Это был поэтический сборник.
– Раньше тратил деньги на виски, теперь – на стихи.
Они помолчали. Сара смотрела на томик под названием «Ускользающий люциан» [29]29
Люциан – тропическая рыба.
[Закрыть], стараясь побороть любопытство. Ричард ей никогда ничего не рассказывал про Тома – да, собственно, ни про кого не рассказывал.
Сара заметила, что Берил навострила уши, и предложила:
– Пойдем кофейку выпьем?
Том замялся:
– Вообще-то я обещал Анни, что скоро вернусь…
– На минутку? Должна же я выведать, что тебе подарить на день рождения.
По дороге Сара обратила внимание, что он в новых ботинках – раньше он ходил в раздолбанных «Хаш паппиз».
– Подарок Анни, – пояснил Том. – Запоздалый рождественский подарок – «Бландстоунз», обувь настоящего мужчины.
Стараясь скрыть досаду, Сара откинула волосы и небрежно поинтересовалась:
– Как Анни?
А про себя подумала: «Я знаю, что он знает, что я знаю, что это та самая кофейня, где мы сидели в прошлый раз».
– Хорошо, – ответил он, усаживаясь напротив. – А ты как?
– Замечательно.
– У тебя вид такой – тревожный, что ли?..
– Да нет…
Они заказали по чашке кофе, и Сара положила ногу на ногу, пожалев, что на ней старые черные джинсы с распродажи.
– Мне так хочется найти тебе хороший подарок, – выдавила она.
– По-моему, Ричард про мой день рождения уже лет десять не вспоминал, – улыбнулся Том. – Наверное, твое благотворное влияние.
Сара промолчала.
– Чего бы мне по-настоящему хотелось получить на день рождения, так это РА.
– РА? – Решив, что он имеет в виду какое-нибудь издание общества «Реабилитация алкоголиков», Сара покраснела.
– «Рыболовный альманах».
– А-а…
Сара отхлебнула кофе и перевела взгляд на окно. А если бы их сейчас застукали Ричард с Анни, что тогда? Но ведь между ними ничего нет – совсем ничего. В том-то и ужас.
Ее уже несколько недель подряд не покидали мысли о дне рождения Тома – с той самой минуты, когда она отыскала дату в старом школьном альбоме Ричарда. Она рисовала себе упоительную картину, как Том возится в саду с цветочками и вдруг – бац! – она с подарком. Анни в ее мечтах была где-то далеко – далеко – в Америке или, на худой конец, в Мельбурне.
– И где он продается? – спросила Сара. На этот раз покраснел Том.
– В любом газетном киоске. – Он пожал плечами. – Да ерунда все это. Я же пошутил.
– Нет уж! – возразила Сара, мигом смекнув, что у нее появился повод затянуть встречу.
Том ничего не ответил. Он помешал кофе, дал осадку осесть. Кофе здесь паршивый – дома намного лучше.
– А я о тебе думал, – сказал он вдруг, не поднимая глаз.
Сара выдохнула и в упор уставилась на него.
– Нелегко, наверное, на новом месте.
Он поднял голову и наткнулся на сверлящий взгляд Сары.
– Да нормально все, – ответила она. – Конечно, после Лондона к Комптону надо привыкнуть, но зато двери можно не запирать, не то что дома.
Теперь и Том не отрываясь смотрел на нее. Кожа у нее просто шикарная, подумал он. На свадьбе она была бледной, а сейчас вся золотистая.
– А еще здесь в супермаркетах живая музыка играет и шоколадки, как на подбор, – сплошные «Бандикуты», «Опоссумы» и «Вомбаты волосатые». А дома только «Кэдберри». – Сару уже просто несло. – Ох, я же все время Лондон домом называю… подсознательно, наверное.
– Скучаешь? – серьезно спросил Том.
– Немножко, – прошептала Сара, отводя взгляд.
Ну почему, когда Ричард спрашивает то же самое, ей по барабану? А вот Том словно видит ее насквозь.
– Когда Анни переехала в Тасманию, она тоже скучала, – мягко произнес Том.
Сару совершенно не интересовали ни Анни, ни ее переживания.
– Пошли за «Альманахом рыболова», – предложила она.
Когда они дошли до книжного киоска, Сара расстроилась. На ценнике значилось три с половиной доллара – какое уж там антикварное издание! – а сам альманах оказался всего-навсего рыболовным календарем с подробным расписанием клева.
Она заглянула Тому через плечо, пока он перелистывал страницы. От него пахло лимоном и теплой постелью.
– Видишь ли, все дело в положении луны, – объяснил он. – Надо изучить эти таблицы. Если здесь написано «высокая луна» или «низкая луна», значит, время рыбачить.
Сара кивнула, пропуская рыболовные тонкости мимо ушей. Том помахал какому-то знакомому, похожему на очередного игрока в крикет.
– Сейчас вернусь. – Он сунул ей желтую брошюру.
Сара вздохнула и посмотрела на рыбин. Угорь был назван «достойным украшением стола», хотя при одном воспоминании о студенистой твари, которую ей однажды довелось попробовать в Лондоне, ее едва не вывернуло.
И тут ее осенило. Она поспешно расплатилась за альманах и шариковую ручку и принялась писать на последней странице.
К возвращению Тома она даже открытку успела купить.
– Это тебе, – сказала Сара, протягивая книжицу. – До среды чур не открывать.
– Спасибо, – ответил Том, – я этого не заслуживаю.
– Заслуживаешь, заслуживаешь. Ты же Том.
Они вышли из газетного киоска и направились к машине Тома, – вернее, к машине Анни, судя по кипе журналов о скульптуре на заднем сиденье. У него и машины-то, наверное, нет, подумала Сара, но это наблюдение относилось к разряду тех, которые она предпочитала отметать. В Лондоне это, вероятно, имело бы значение, но здесь все было иначе.
– До скорого, – сказал Том, берясь за ручку дверцы.
– Может, как – нибудь перекусим вместе?
– Никогда не понимал, что значит «перекусить» – обед или ужин?
– Кому что нравится, – ответила Сара с фальшивой веселостью. Жизненный опыт подсказывал ей, что момент был решающим. Или на этом все и кончится, или все только начинается.
– Я тебе звякну на днях, – пообещал Том, и ее сердце ухнуло вниз.
– Не забудь – подарок до среды не открывать! – напомнила она, когда он заводил машину.
Опустив стекло, Том помахал ей рукой, улыбнулся, крикнул «спасибо» и уехал – как показалось Саре, на другой конец земли.
Она проводила его взглядом и спросила себя: неужели опять все по новой? И сама себе ответила: даже если и так, оно того стоит. Хоть какая-то жизнь.
Вечером, когда Анни уже легла, Том с коричневым бумажным пакетом в руках уселся у телевизора. До чего же странная эта Сара, подумал он. Было что-то трогательно – старомодное в этом ее запрете открывать подарок до дня рождения – хотя он его уже видел. Не раздумывая, он открыл пакет. Там лежала открытка с его именем, выведенным красивым ровным почерком.
Из соседней комнаты доносилась какая-то классика – перед сном Анни любила послушать музыку. Уже спит, наверное, подумал он. Ему не хотелось признаваться, что она стареет, но в последнее время Анни стала ложиться рано.
Похоже, Сара выбрала лучшую открытку из скромного ассортимента комптоновского газетного киоска. На ней был изображен жирный кот, наблюдающий за пучеглазой золотой рыбкой в аквариуме, внутри открытки, как водится, – идиотское пожелание счастья и всего-всего. Анни в ужас пришла бы от такой пошлости. Он уже нашел ее поздравительную открытку – трафаретный дизайн в исполнении одного из ее друзей – художников.
«Тому,– гласила Сарина открытка, – с любовью и огромной благодарностью за неоценимую дружбу. Пусть сбудутся все твои мечты. Сара».
Ричарда она не упомянула, отметил Том.
Он открыл альманах. Ценник она соскребла, что тоже было довольно смешно, поскольку оба знали, сколько стоит книжица. До чего же странная эта Сара Кеннеди. Внезапно Том заметил кое-что еще. Сара обвела второе число, воскресенье, и подчеркнула время высокой луны, 9.02. На той же строчке шариковой ручкой было выведено: «Лилейная заводь, северная сторона».
Интересно, кому может быть адресована эта запись – ему, ей или им обоим? От Сары объяснений ждать не приходится – вряд ли она позвонит.
Слепо глядя в окно на далекие городские огни, он раздумывал: не позвонить ли самому? Впрочем, в глубине души Том прекрасно знал, что не позвонит. До воскресенья еще куча времени – спешить некуда. А пока не мешало бы выключить телевизор и последовать примеру Анни. Но не двигался с места.
Что там она ему сказала? Что он заслуживает подарка уже потому, что он – это он? Вроде так. Вполне в ее духе, но все равно приятно. А Сара сильно изменилась со времени их первой встречи. Тогда она дико нервничала, стеснялась и не снимала свой черный лондонский плащ. Наверное, это лето ее растопило. Том подвинулся, освобождая место для Мерлина, и долго еще сидел с открыткой в руках, глядя на огни Комптона.
Глава четырнадцатая
В последнее время Бронте плохо спала, и это сказывалось. К обеду она чувствовала себя настолько измотанной, что однажды по ошибке попыталась запихнуть сандвич с ветчиной в щель банкомата. К тому же ей везде мерещилась Ангел. На заседаниях редакции. В ванной. Даже в туалете универмага.
Все ее попытки рассуждать логически потерпели фиаско, ибо появление мертвой лошади в самолетах и гостиничных номерах к логике не имело никакого отношения. Куда бы Бронте ни направлялась, в любую минуту она ожидала увидеть над светофорами гриву и крылья Ангела. Или, того хуже, услышать лошадиный голос.
Бернард Болтон был ее последней надеждой разобраться во всем этом кошмаре, но тот как сквозь землю провалился. Поначалу Бронте думала, что он просто неправильно положил трубку, однако местная телефонная компания сообщила ей, что номер отключен. А когда она нанесла визит в квартиру над забегаловкой, оказалось, что табличка с его фамилией исчезла.
Бронте четверть часа жала на кнопку, пока не заметила, что занавесок на окнах тоже нет.
Пришлось удовольствоваться перекусом в забегаловке, батончиком «Марс» и сигаретой. После этого Бронте велела Лоре вернуть на работу Великого Горгонзолу и забыть про Бернарда Болтона.
– Горзи мне сказал: он был уверен, что так все и будет, – сообщила Лора. – Говорит, прочитал в своем гороскопе.
– Умник долбаный, – пробурчала Бронте.
Листовки «Пятьдесят и один способ приготовить банан» были уже отпечатаны, осталось лишь приляпать их на обложку «Женщины Австралии». Бронте заставила себя взглянуть на первый попавшийся рецепт – свежая идея: рыба, фаршированная бананами! – и тут же с отвращением отшвырнула буклет.
– Пойду воздухом подышу.
Время приближалось к обеденному (если, конечно, полдень можно назвать обеденным временем), так что особых угрызений совести Бронте не испытывала.
Она пока сама не решила, куда направится, но ее подспудно тянуло к воде, у которой ей всегда хорошо думалось. Дойдя до конца Джордж – стрит, Бронте вышла на Круговую набережную, повернула направо и двинулась вдоль здания оперы к Ботаническому саду.
Иногда она забывала, что живет в Сиднее, но, повернув за угол и наткнувшись на Портовый мост и здание Оперы, тут же приходила в чувство.
Банкиры и юристы тоже, похоже, решили устроить себе ранний перерыв и теперь толпами совершали оздоровительную пробежку. Бронте просто глазам своим не верила – такие свиные окорочка проскакивали мимо. По теории вероятностей хотя бы в одного из этих пятидесяти мужиков она могла бы влюбиться. Вместо этого ей приходилось уворачиваться от потных, красномордых и лысых кабанов в футболках с корпоративной символикой. Время от времени, правда, попадались улыбчивые типы с внешностью Ясира Арафата – но не более того.
Бронте продолжала идти. Интересно, какое впечатление производит она на этих представителей корпоративного паноптикума – безумная баба в костюме и кроссовках, слоняющаяся по сиднейскому парку с опухшим от постоянного недосыпа лицом? Скорее всего, ее принимают за очередную спятившую дуру – и совершенно справедливо.
Бронте уже более или менее смирилась с неотвратимостью скорой смерти. Она не видела другого объяснения своим назойливым видениям, к тому же нутром чуяла, что не судьба ей отпраздновать свой сорок первый день рождения. Раньше смерть представлялась ей неким абстрактным и далеким будущим, связанным со злоупотреблением сигаретами «Бенсон – энд – Хеджес», фаст – фудовской жратвой и плохой наследственностью. Лет эдак в семьдесят, полагала она, смерть и в самом деле может приключиться. Но сейчас Бронте чувствовала, что не так уж долго ей осталось. И как назло, даже поговорить об этом ни с кем не могла – волей – неволей приходилось держать язык за зубами. В довершение ко всему в газетном киоске она купила готовый бланк завещания – и факт ее смерти приобрел вполне осязаемые очертания.
Больше всего ее беспокоило совсем не то, что не приведется поглядеть – как там, в двадцать первом веке. Нет, обидно другое – что прожитая жизнь оказалась на удивление скучной. Все, чего удалось добиться за сорок лет, – это один развод, пара поездок за границу и буклет про бананы. Если уж ей непременно предстояло умереть – а в этом Бронте почти не сомневалась, – то времени, чтобы перекроить жизнь на новый лад, оставалось крайне мало.
Она прошла мимо художественной галереи. Интересно, что же ее ждет на том свете? Она с удовольствием прокатилась бы верхом на Ангеле, но бабулю свою, к примеру, видеть вовсе не жаждала – после развода с Ричардом та наотрез отказалась с ней разговаривать. Любимой передачей бабушки была «Распродажа века» [30]30
Популярная телевизионная игра, в которой игроки состязаются за право купить товары по низким ценам.
[Закрыть]. Если бабуля почивает на небесах, значит, там и «Распродажу» показывают, ибо таково было бабулино представление о рае. Хорошенький рай – это орущий телевизор и нескончаемые вопросы из рубрики «Угадай, кто я!».
Бронте поднялась по лестнице Ботанического сада, миновала статуи Зимы и Весны, вышла на Элизабет – стрит – и тут же уткнулась в большую медную табличку «Доктор Валери Тэн, психолог».
Да вот же оно! Как раз то, что ей нужно.
Сразу стало легче. И как она раньше не догадалась? Ну конечно же, психиатр в два счета во всем разберется!
Пройдя через автоматические двери, Бронте отыскала лифт. Восемнадцать этажей, на битых психоаналитиками, психотерапевтами, психодиагностиками, психологами – дефектологами и психоневрологами, среди которых затесалась горстка ортопедов, но Бронте решила, что ей нужна именно Валери Тэн.
Человек с таким именем просто обязан ей помочь. Пол офиса доктора Тэн на пятом этаже покрывал бежевый ковер, в приемной красовалась абстрактная картина в бежевых тонах, а на секретарше был бежевый кашемировый свитер. Даже золотые рыбки в аквариуме казались бежевыми. На Бронте тотчас снизошло умиротворение. Теплые прянично – шоколадные тона действовали успокаивающе. Бронте опустилась в большое коричневое кресло, устроилась поудобнее на замшевых подушках цвета карамели и закрыла глаза.
– Вам назначено? – вежливо поинтересовалась секретарша.
Бронте открыла было рот, чтобы спросить про ближайший сеанс, как вдруг на пороге появилась сама доктор Валери Тэн, выпроваживающая беспокойного человечка в очках.
– Заходите, прошу вас. – Она заглянула в ежедневник. – У меня как раз окно, так что я смогу вас принять.
И Бронте очутилась в кабинете доктора Тэн, тоже оформленном в бежевых тонах, с изящными китайскими ширмами по углам и фарфоровым аистом на столе. Аист склонился над вазочкой с мятными карамельками, но Бронте не хватило духа взять конфетку без спроса.
– Я вообще-то не собиралась к психиатру, – зачастила она, – просто решила прогуляться и вдруг увидела вашу вывеску на улице. Я даже не знаю, нужен ли мне психиатр, но меня повсюду преследует мертвая лошадь. И разговаривает со мной, чего, кстати, при жизни не делала. Естественно. А еще мне кажется, что я скоро умру. Скажите мне, я с ума схожу, да? Или это нервный срыв?
– Для начала, – произнесла доктор Тэн, – я не психиатр. Я психолог.
– Извините, – сконфузилась Бронте. Особой разницы она не видела, но смутно припоминала, что кто-то из них прописывает прозак и валиум, а кто-то – нет. Что-то ей подсказывало, что доктор Валери Тэн относилась к тем, кто не прописывает.
– А теперь расскажите мне про вашу лошадь. – Доктор Тэн села, закинув ногу на ногу, – Бронте отметила, что ноги у нее тоже бежевые.
Наконец-то можно было выговориться, и Бронте с облегчением выложила все начистоту, начиная с первого визита к Бернарду Болтону и вплоть до той ужасной ночи в комптоновской гостинице, когда она корпела над собственным завещанием, а под утро обнаружила Ангела у изголовья своей кровати.
– Почему вы думаете, что скоро умрете? – мягко спросила доктор Тэн.
– Ангел сказала, что скоро мы будем вместе. Во время собрания по бананам. А еще я прочитала в одной книжке, что духи являются людям перед смертью, чтобы проводить их в мир иной. А она все время мне является. К тому же Ричард предложил мне переписать завещание, что само по себе странно, а тут еще этот самолет, который чуть было не разбился по дороге в Тасманию. Как будто кто-то пытается дать мне знак, – добавила Бронте, умоляюще глядя на Валери Тэн. – И потом, вот вы можете заявить со всей ответственностью, что я неумру? Не можете, и никто не может. А чутье мне подсказывает, что умру. В этом году, не знаю точно когда, но скоро – я это чувствую.
– Ричард – это ваш муж?
– Бывший. Он недавно снова женился.
– Та-ак, – протянула Валери Тэн, словно получила крайне ценные сведения.
Бронте слегка удивилась, что доктор Тэн до сих пор не предложила ей прилечь на кушетку, но, оглянувшись по сторонам, обнаружила лишь удобные кресла и китайские настенные грамоты под стать ширмам.
– Так я продолжу?
Еще она заметила, что доктор Тэн ничего не записывает.
– Да – да, прошу вас, продолжайте.
– Из-за Ангела я потеряла ребенка, – сделав глубокий вдох, решилась Бронте.
– У вас был выкидыш?
– Да. Она меня сбросила. А потом я проснулась ночью и обнаружила, что у меня как будто месячные, только хуже. Везде кровь.
– Когда это произошло?
– Через год после нашей свадьбы.
– А что случилось с Ангелом?
– Ричард ее пристрелил. Он ветеринар. Она сломала ногу. У него не было выхода.
– Расскажите мне о ребенке, – попросила Валери Тэн, откидываясь в кресле.
– Мы хотели ребенка, пытались его завести сразу, как поженились, но ничего не получалось. Но в один прекрасный день я съела что-то на завтрак – по-моему, это была каша, – и вдруг меня затошнило. Тогда я купила в аптеке тест на беременность. Потом Ричард купил второй, чтобы наверняка… А затем мы отправились к врачу, и все подтвердилось. Если бы у нас родился мальчик, мы бы назвали его Энгус, а если девочка – Миранда.
– Вы и во время беременности занимались верховой ездой?
– Да. Меня никто не предупредил, что нельзя, а я считала, что раз срок еще не очень большой, то ничего опасного нет. Честно говоря, я вообще об этом не думала. Просто однажды проснулась и совсем забыла, что беременна. Оделась, оседлала Ангела, и мы, как обычно, поскакали в сторону пастбищ. Ангел хотела перепрыгнуть через ограду, подвернула ногу, упала, а я свалилась на бок и переломала себе все ребра. Родителям Ричарда пришлось отвезти меня в больницу. Я надеялась, что с ребенком ничего не случится. А потом это кровотечение, меня просто скрючило от боли. И тогда я поняла, что ребенка не будет…
– Расскажите мне, как Ричард пристрелил Ангела, – попросила Валери Тэн.
– Она вся задрожала, потом легонько заржала, и ее не стало. Ее голова лежала у меня на коленях. Шел дождь. Через пару недель я встала ночью, вышла в пижаме на улицу, взяла ее седло и зашвырнула его в заводь. Мне было ужасно плохо. Просто не в себе была. Хотела ее похоронить. Мы ведь ее так и не похоронили.
– А ребенка похоронили?
Бронте помотала головой, не в силах ответить.
– У вас не найдется салфеток? – жалобно спросила она и почти удивилась, когда пачка салфеток, которую доктор Тэн извлекла из ящика стола, оказалась не бежевой, а розовой.
Громко высморкавшись, Бронте приготовилась слушать, но Валери Тэн задумчиво смотрела в окно. Затем она неожиданно повернулась и хлопнула в ладоши:
– Назовите мне десять вещей, которых вы боитесь.
– Мохнатые пауки, налоговые декларации… – Бронте решила, что это какая-то игра.
– Нет, меня интересует, какие страхи одолевают вас именно сейчас, – прервала ее доктор Тэн.
– А… Все перечислять?
– Все.
Запросто, подумала Бронте. Правда, как-то неловко изливать душу незнакомому человеку. С другой стороны, было что-то располагающее в мягком взгляде Валери Тэн, в ее уютных бежевых креслах, в косых солнечных лучах, в сладком запахе конфет.
– Хорошо. Десять моих самых секретных страхов. Во-первых, я боюсь после смерти встретить мою бабушку перед экраном телевизора за игрой «Распродажа века». Во-вторых, боюсь повстречать моего неродившегося ребенка. В-третьих, боюсь, что у Ричарда с Сарой родятся очаровательные дети и Ричард будет с ней счастлив. В-четвертых, я умираю, а жизнь прошла напрасно. В-пятых, я завещала своей помощнице Лоре «Хочу в Европу» девяносто восьмого года выпуска, и она мне этого никогда не простит. В-шестых, боюсь, что после моей кремации мама случайно рассыплет мой прах по всей кухне и потом пропылесосит. В-седьмых, если на работе узнают, что мне повсюду мерещатся мертвые лошади, меня уволят. В-восьмых, меня все равно уволят, потому что я постоянно сбегаю с работы – как сейчас. В-девятых – в-девятых ничего нет.
Валери Тэн кивнула, чуть заметно улыбнувшись.
– «Хочу в Европу—98» слегка устарел, – согласилась она.
– В-десятых, боюсь увидеть Ангела в туалете универмага. В смысле, она мне уже везде являлась, почему бы и не там?
Доктор Тэн взглянула на часы:
– К сожалению, меня ждет очередной посетитель, но у вас очень интересный случай, Бронте. Я бы хотела повторить сеанс на следующей неделе – не возражаете?
Бронте кивнула в знак согласия, раздумывая, может ли она звать ее просто Валери. После всех этих откровений было бы вполне естественно перейти на ты.
– Скорбь может затянуться на долгие годы. – Валери задумчиво глядела на Бронте. – А конец брака – это тоже своего рода смерть. Да еще гибель ребенка и лошади.
Бронте вдруг осознала, что никогда раньше не думала о выкидыше как о ребенке.
– Наверное, вы правы, это был ребенок, – медленно произнесла она.
– Ваша утрата велика.
Бронте кивнула, сдерживаясь, чтобы не расплакаться.
– Я могла бы вам помочь пережить этот кризис, если вы позволите, – предложила доктор Тэн. – Могла бы вас направить в нужную сторону.
– Постепенно?
Доктор Тэн кивнула:
– Конечно. Любое горе нужно пережить, а мне кажется, именно это с вами сейчас и происходит.
На этом сеанс был окончен. Валери с улыбкой проводила Бронте до двери.
Чувствуя легкое головокружение, Бронте расплатилась с бежевой секретаршей, посмотрела на бежевую рыбку и записалась на следующий прием.
На улице по-прежнему светило солнце, и Бронте решила прогуляться до офиса пешком, хотя она уже и так опаздывала. Но если ускорить шаг, то можно успеть к двум.
Она миновала статуи Зимы и Весны и вдруг сообразила, что целых два пункта из ее потаенных страхов связаны с работой, причем один противоречил другому. Нельзя же одновременно бояться и потерять работу и ничего не сделать в жизни. Чем-то надо пожертвовать. Бронте отвела глаза от носорожистого толстяка в атласных шортах и футболке Сити – банка, пропыхтевшего мимо.
Чем больше она размышляла о своей жизни, тем больше сознавала собственную ничтожность. Все, что она делала в «Женщине Австралии», было настолько банальным, будто и издатели, и читатели полагали, что жизнь бесконечна, а значит, можно попусту тратить время на фигурное вырезание редиски, подробности личной жизни Эммы Томпсон, кроссворды и выгадывание лишних полпроцента по закладной. Сколько же времени выброшено на ветер, подумала Бронте. Если она и в самом деле скоро умрет, ей точно нужно сменить занятие.
Бронте проводила взглядом женщину, совершающую пробежку, одновременно толкая перед собой детскую коляску. Бегунья так неслась, что Бронте засомневалась в наличии ребенка в коляске – однако она успела мельком разглядеть под белым одеяльцем сморщенный лобик и огромную пустышку.
Вот уже много лет она не вспоминала о своем мертвом ребенке. Как странно: собиралась говорить про Ангела – и вдруг ни с того ни с сего принялась выкладывать доктору Тэн про Энгуса… или все же Миранду? Жалко, что доктор Тэн ничего не записывала, – вдруг до следующего раза успеет все забыть?
Бронте припомнила ту давнюю историю. Ричард хотел, чтобы они попробовали снова, но она слишком боялась, что все опять окончится крахом. К тому же было в этом что-то неправильное – вымаливать у судьбы второй шанс. Несмотря на то что все уговаривали ее ни в чем себя не винить, она, конечно, не могла себе простить – и была права. Ни одна нормальная женщина не стала бы скакать на лошади во время беременности.
Бронте увернулась от толпы молодых людей в толстовках с символикой «Марди Грас». И почему это всем бегунам обязательно надо издавать при выдохе такой идиотский свистящий звук? А туше в футболке Сити – банка не мешало бы прибавить прыти – носорог по-прежнему телепался в нескольких шагах впереди нее, и довольно скоро у Бронте в глазах зарябило от блеска его атласных штанов.
«Мужчины, повсюду одни мужчины, и никто из них мне не подходит». Хотя Бронте уже и сама не знала толком, кто ей подходит. Это тоже относилось к разряду сокровенных страхов, хоть с доктором Тэн делись. Весь четвертый десяток ее преследовал страх, что она навсегда останется в старых девах, пусть и не в строгом смысле этого слова. А теперь задумаешься, как бы не пришлось провести пятый десяток в депрессии.
