Текст книги "Том, Дик и Дебби Харри"

Автор книги: Джессика Адамс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Глава двадцать третья

Бронте никогда раньше не думала, что поза лотоса может быть настолько болезненной. Она распрямила ноги и поболтала ими в воздухе – правая совсем затекла. На ковре лежала картинка – буддистский монах, глаза полузакрыты, руки сцеплены, большие пальцы рук соединены.

– Мать твою! – совсем не по-монашески выругалась Бронте, чувствуя, как начинает сводить и левую ногу.

После получасовой попытки медитации она совсем запуталась в своей жизни, а единственное, что поняла в результате надругательства над собственными ногами, – кровообращение у нее ни к черту. Неужели тибетским монахам тоже приходится каждые десять минут вскакивать, чтобы размяться? Вряд ли. Может, на Будду и снизошло озарение под священным деревом Бодхи, но на нее оно скорее снизойдет, если она сбегает в магазин за сигаретами.

Индуизм был не лучше. Ганеша, слоноголовый бог мудрости, был довольно милым – Бронте даже купила его статуэтку на блошином рынке и поставила на трюмо, выделив место среди флаконов с мятным дезодорантом для ног, коробочек с витаминами и салфетками. Ответов, правда, не прибавилось – с тем же успехом можно было приобрести статуэтку Микки – Мауса.

Еще раз подрыгав ногой, Бронте решила, что разомнется в парке, а заодно купит сигарет. От всех этих дыхательных упражнений и медитаций курить хотелось до одури.

Бронте еще не привыкла к тому, что не нужно каждый день ходить на работу. Бывало, бросив взгляд на часы, она по старой привычке впадала в панику – но на нее тут же снисходило блаженное осознание, что больше спешить некуда. Правда, это радостное чувство все чаще и чаще сопровождалось беспокойством по поводу денег, но Бронте научилась не обращать на подобные пустяки внимание. Обходились же буддистские монахи парой сандалий, саронгом и чашкой риса, – и ничего, были счастливы. Чем она хуже? Пожалуй, даже лучше – у нее есть целых четыре пары сандалий и вечернее платье от Аланны Хилл.

Направляясь в парк, Бронте надела свое любимое бобриковое пальто – напоминание о жизни в Комптоне – и запихнула в карман ключи и кошелек. К ее радости, в кармане обнаружилась початая пачка жевательной резинки. Отправив в рот две последние подушечки, Бронте даже размечталась, что сможет обойтись без сигарет. Довольно глупо, чуть не погибнув под колесами автомобиля, покупать пачки с надписью «Вредит здоровью».

Переходя дорогу, она наткнулась на одного из своих соседей.

– Выходной? – бодро спросил сосед.

– У меня теперь каждый день выходной, – ответила Бронте, помахав ему рукой.

Местный парк был неплохим местом, если не считать собачьего дерьма на каждом шагу. Конечно, прогулки по парку – это вам не верховая езда по комптоновским просторам, но ничего лучшего сегодня все равно не предвиделось.

Впереди вышагивал католический священник с двумя полиэтиленовыми сумками, набитыми продуктами. Молоденький, подумала Бронте, глядя на его прямую спину. И прическа как у Ричарда – коротко подстриженные темно-русые волосы, неровная линия над самым воротничком. Грустно, когда мужчины в двадцать лет уже становятся священниками. Если, конечно, они уже к девятнадцати годам не успели перепробовать весь этот «секс, наркотики и рок-н-ролл» – в таком случае священный сан скорее превращался в отпуск после долгой и утомительной работы.

Несмотря на то что именно она убедила Ричарда венчаться в католической церкви, Бронте никогда не отличалась особым религиозным пылом. Она была крещеной католичкой, но статуи Иисуса Христа и Девы Марии в человеческий рост всегда приводили ее в смущение.

Внезапно один из пакетов в руках священника лопнул – банки консервированной фасоли покатились в канаву, а пачка замороженного зеленого горошка плюхнулась прямо в лужу. Бронте бросилась собирать рассыпавшуюся снедь.

– Спасибо, – смущенно улыбнулся святой отец. – Пожалуй, если сложить все в одну сумку, можно и до дому донести.

– Вы далеко живете? – спросила Бронте, шагая рядом.

– Да нет, рядом. А служу здесь, в церкви Сент-Джеймс, – он кивнул в сторону небольшой церковки на углу парка.

Бронте поразилась, как это она раньше ее не замечала. Наверное, оттого, что церкви – как автобусные остановки или уличные столбы: если они тебе не нужны, начинаешь воспринимать их просто как часть городского пейзажа.

Священник оказался на редкость хорош собой: темно-голубые глаза и почти черные ресницы и брови, а губами можно было любоваться до бесконечности, что бы они при этом ни произносили. Вдобавок необычайно чистая кожа, – наверное, от святости, подумала Бронте.

– А я ведь когда-то была католичкой, – сказала она.

– Когда-то? – усмехнулся священник. – У нас есть поговорка: кто католиком был, католиком и умрет.

– Я даже однажды исповедовалась.

– Да, мне такое частенько приходится выслушивать. – Священник улыбнулся. – «Святой отец, я уже полвека не причащался…»

Поймав его улыбку, Бронте почувствовала, что ее неудержимо влечет к нему, и поспешно отогнала святотатственные мысли. Это уж верх кощунства. Мечтать о сигарете во время медитации – еще куда ни шло, но испытывать вожделение к католическому священнику – грех наверняка непростительный.

– Меня зовут отец Баллард, – представился священник, не замечая смущения Бронте.

– Бронте Николсон, – вежливо ответила она, не поднимая глаз, дабы избежать искушения.

– Вы когда-нибудь были в нашей церкви? – спросил он. – Девятнадцатый век – не позднее 1870 года.

– Нет, не была… Слишком много дел. – Сообразив, что лжет священнослужителю, Бронте опять потупилась.

– Знаете, люди часто испытывают неловкость при разговоре со мной, – сказал отец Баллард.

– Может, это оттого, что они вынуждены звать вас «отец», – предположила Бронте, – вы ведь так молоды.

– Мне двадцать восемь. Вообще-то меня зовут Ник.

Чуть младше Гарри, с удивлением подумала Бронте.

– Ник, можно вам задать один вопрос? – решительно спросила она.

– Прошу.

– Почему все религии – абсолютно все – друг другу противоречат?

– Ну, это сложный вопрос…

Банки с консервированной фасолью – и что он с ней будет делать в таком количестве? – позвякивали в пакете, который святой отец прижимал к животу обеими руками.

– Например, кто прав относительно ада и рая? И где доказательства того, что они правы?

– Та-ак, – протянул отец Баллард.

– И зачем мы живем на этой земле? Вот откуда мне знать, зачем я живу? – настаивала Бронте.

– Знаете что? – ответил священник. – Этот разговор лучше продолжить за чашечкой чая. Может, зайдете, поговорим? В шесть у меня служба, но до этого я в вашем распоряжении.

Если бы на его месте был простой смертный, Бронте только порадовалась бы, но сейчас ее преследовало ощущение, что она – не более чем заблудшая овечка, а он того и гляди достанет длиннющий шест с железным крюком и примется загонять ее обратно в стадо. С другой стороны, терять ей было нечего. Если ему это доставит удовольствие, она даже поблеять может – лишь бы подольше любоваться этими синими глазами в обрамлении черных ресниц.

– Решено, – ответила она, – идемте пить чай!

Проследовав за отцом Баллардом через тяжелые церковные двери и ряды деревянных скамеек, Бронте осознала, что впервые в жизни попадет в запретный предел за красным бархатным пологом.

– Запретный полог, – невольно вырвалось у нее. – Потрясающе!

– Вообще-то здесь нет ничего таинственного, – признался Ник. – Мой скромный кабинет, пара служебных помещений и церковная зала, где мы празднуем Рождество и всякие знаменательные даты.

Бронте попыталась представить Ника (она так и не могла заставить себя называть его «святым отцом») на вечеринке, – например, играющим в пинг-понг. Бокалы с апельсиновым ликером, сандвичи со спаржей… До чего же обидно, что Господь похитил Ника Балларда в самом расцвете его молодой жизни, подумала она.

– Ник, а вы сами правда-правда во все это верите? Ну, я хочу сказать – для вас же это просто работа, разве нет? Такая же, как любая другая. Вы ведь, наверное, тоже не со всем согласны.

– И все же я верую, – просто ответил он, подняв на нее свои честные синие глаза.

Усаживаясь, Ник приподнял рясу, и Бронте успела разглядеть его лодыжки. Теперь она понимала, почему в викторианской Англии это считалось верхом эротизма.

– Со мной в последнее время происходили довольно странные вещи, – призналась она. – И теперь я ищу ответы на свои вопросы.

– Так.

– Сначала я думала, что скоро умру. Затем моя лошадь воскресла из мертвых и начала со мной разговаривать, а потом отвратила мою неминуемую смерть под колесами машины. Так что мне теперь во многом нужно разобраться.

– Например? – спросил отец Баллард.

– Например… Вы готовы?

– Готов, – ответил он, хотя Бронте в этом сомневалась.

– Тогда… – начала она, набрав побольше воздуху в легкие, – как Иисус отодвинул камень от своей гробницы? Ну как?

– Ну… – протянул отец Баллард.

– Так же, как моя лошадь оттолкнула меня тогда на улице? И ради чего я осталась в живых? Я никому ничего хорошего не сделала.

– В этом я как раз не уверен. – Священник улыбнулся.

– Что такое рай? Что такое ад? Есть ли там слоны?

– Простите, что вы сказали?

– Ганеша, индийский бог, он тоже на небесах? А Будда? Откуда вы знаете, что правы католики, а не индусы? Едем дальше. Если человек попадает в ад, может ли он вернуться на землю в другой оболочке? И главное, попаду ли я в ад? И где сейчас Ангел, это моя лошадь, – в раю? И если да, то в каком – в человеческом или лошадином? Или рай един? Как-то сложно представить мою бабушку жующей травку в райских кущах.

– Да, – признал отец Баллард.

– И где сейчас все пятьдесят миллионов лошадей, умерших с сотворения мира? Где они? Нашлось ли и для них местечко?

– Ага! – Ник Баллард открыл было рот, чтобы заговорить, но Бронте уже несло.

Она подобрала под себя ногу, усаживаясь поудобнее.

– Видите ли, святой отец, – я понятия не имею, для чего меня оставили на этой земле. Я бросила работу, потому что ненавидела ее всей душой. С тех пор я брожу как неприкаянная. У меня нет ни цели, ни устремлений. Я словно перекати-поле. Ну за что мне все это? А в последнее время я только и делаю, что вопросы задаю.

– Ищете себя.

– Ищу. Понимаете, буддисты уверяют, что у человека не одна, а сто жизней, но откуда мне знать, что это действительно так?

Ник улыбнулся.

– Если они правы и я побывала на этой земле во времена Римской империи, то почему я ничего об этом не помню? Даже итальянского не знаю. Даже лазанью не люблю. А Ганеша? Он уже две недели стоит на моем туалетном столике, хоботом размахивает, а я что-то не сильно поумнела. Или он только индусам помогает? – Бронте вздохнула. – Не знаю, святой отец, может, марксисты и правы, и это все лишь опиум для народа.

Брякнув про марксистов, Бронте забеспокоилась, не задела ли она его религиозных чувств своими словами, но отец Баллард прямо-таки подпрыгивал от восторга. Заблудшая овечка, обреченно подумала она, – небось лучший экземпляр за весь месяц.

– Мормоны, мусульмане, иудеи, свидетели Иеговы, спиритуалисты, – перечисляла Бронте, – кришнаиты, теософисты, это новое увлечение Мадонны, как там его…

– Каббалистика, – услужливо подсказал священник.

– Бахаизм, протестантизм, англиканская церковь, зороастризм…

– Зороастризм? – Ник удивленно приподнял бровь. – Да вы и в самом деле времени не теряли!

– И знаете что? Беда всех религий – переизбыток откровений, – вздохнула Бронте. – И это мое первое и последнее откровение.

– Вы думаете? – спросил священник.

– У всехоткровения! – Бронте чуть не сорвалась на крик. – Буквально у всех! Под деревьями, на горных вершинах – и всегда разные. И никто ни с кем не соглашается. Можно есть свинину – нельзя есть свинину. Можно женщин возводить в церковный сан – нельзя женщин возводить в церковный сан. И кто же прав, хотелось бы знать? Да хватит уже откровений, поговорим о фактах!

– Можно поинтересоваться, чем вы занимаетесь? – внезапно спросил Ник. – Вернее, занимались.

– Работала в журнале, – ответила Бронте, тут же осознав, что выдает себя с головой.

Они помолчали. Бронте уставилась на распятие над каминной полкой, а священник задумчиво смотрел на огонь.

– Помните, я сказал, что этот разговор лучше сопроводить чашкой чая? – спросил он наконец.

Бронте кивнула.

– Так вот, чая здесь хватит на целый год, – улыбнулся он.

– Или на целую жизнь. Приходите еще, – предложил отец Баллард. – К сожалению, через четверть часа я жду людей. Приходите завтра, хорошо? Или, может, вы бы хотели встретиться с кем-нибудь из прелатов?

– Понимаю, – улыбнулась Бронте, – подключаем тяжелую артиллерию…

– Любой из ваших вопросов займет у нас как минимум день, – ответил отец Баллард, поднимаясь.

Последовав его примеру, Бронте встала и протянула ему руку:

– Все равно спасибо.

Миновав бархатный полог, они прошли мимо деревянных скамеек к церковным дверям.

Прежде чем расстаться – она уже знала, что никогда сюда не вернется, – Бронте позволила себе бросить один прощальный взгляд на лицо священника. И попыталась представить, как бы все обернулось, будь он простым смертным, торопящимся домой, а не священнослужителем по пути в католическую церковь. Но отогнала эту мысль и вышла на улицу, а отец Баллард так и остался стоять в дверях, приподняв руку в прощальном жесте.

Хоть курить расхотелось, размышляла Бронте, направляясь в сторону парка, – может, и вправду чудо Господне? Интересно, все женщины прихода тайно в него влюблены? Вряд ли – они, наверное, в сто раз благочестивее некоторых. Она-то всегда была бесстыжей суетной язычницей – даже церковь для венчания выбрала из-за красивых витражей.

И вдруг ее осенило. Отец Ник Баллард был первым мужчиной за долгие месяцы, с которым ей захотелось переспать!

– С ума сойти! – выкрикнула Бронте, так что проходящая мимо дама обернулась.

Перебрав в голове весь минувший год, она пришла к выводу, что это действительно так. За все это время не встретилось ни одного человека, к которому она испытала бы хоть мизерный атом влечения – а сегодня прямо-таки шесть огромных молекул по голове хрястнули.

Может, Бог простит ее за святотатство, если узнает, что произошло? Дело не в том, что вернулось плотское желание, – вернулась жажда жизни. Бронте уже и забыла, насколько эти явления взаимосвязаны. И потом, разве не в этом заключается божественная сущность? Жить так, чтобы хотелось жить?

Бронте понимала, что завтра она и не вспомнит Ника Балларда, но одно знала точно – никаких больше кривляний на полу и разговоров с пластмассовыми слонятами. Может, смысл жизни в самой жизни? Может, надо просто научиться с ней мириться, а если повезет, и наслаждаться – внезапные приступы вожделения к молоденьким католическим священникам не в счет. Может, Ангел для того и спасла ей жизнь, чтобы втолковать это? Но самое интересное заключалось в том, что она уже и забыла, каково это – влюбиться. Так давно ни в кого не влюблялась, что, видимо, часть мозга, выполняющая эту функцию, полностью атрофировалась. Теперь же благодаря Нику – как ни стыдно было в этом признаваться – в ней вновь затеплились какие-то чувства. Только оставался вопрос: что теперь с ними делать? И на кого направить?

Глава двадцать четвертая

Том всегда недолюбливал «Комптон Армз» – слишком часто он отключался в туалете этого заведения. Да и ряд бутылок за барной стойкой служил горьким напоминанием о безвозвратно потерянных месяцах и бурных пьянках, оставивших после себя лишь провалы в памяти. Но главное, больно осознавать, что он над собой не властен: одной рюмки всегда бывало мало.

Как бы то ни было, не ему оспаривать традиции комптоновской сборной по крикету, и каждую первую среду месяца члены сборной собирались именно здесь. Иногда они обсуждали реестры сборной, иногда – финансовые отчеты, но чаще всего просто выпивали, играли в бильярд и делали ставки на бегах во Флеммингтоне.

Когда Ричард вошел в паб, Том медленно цедил апельсиновый сок, стараясь растянуть удовольствие.

Ричард кивнул другу и пододвинул стул.

– Мы что, раньше всех?

Том кивнул в ответ и отложил газету.

– На автобусе приехал? – спросил Ричард.

– Из Хобарта на автобусе, потом на велосипеде. С водителем из-за этого поцапался – не хотел меня с велосипедом пускать.

– Как тебе на новом месте?

Том улыбнулся и пожал плечами:

– Лучше, чем с Анни. Только я уже и забыл, что такое жить с другими людьми. По утрам очередь в ванную.

– Ну, – ответил Ричард, – если тебя это утешит, то Сара в ванной одна троих стоит. Она там столько времени проводит, что Бронте ей и в подметки не годится, а я-то был уверен, что Бронте мировой рекорд побила.

Том опустил глаза на стакан, лишь бы не смотреть на Ричарда, и перевел разговор на другую тему:

– Гарри в последнее время какой-то грустный.

– Да, ужасно, – согласился Ричард. – Слышал про шоу?

Не поднимая глаз, Том состроил сочувственную гримасу:

– И Пиппин.

– Я так хотел ему помочь, – продолжал Ричард. – Даже драм-машину раздобыл.

– Он мне рассказал.

– По-моему, он не очень-то это оценил.

– Еще как оценил, – заступился Том, – просто у Гарри странная манера выражать признательность. А так, ничего не поделаешь – ты же не виноват, что он отказался участвовать.

– Нет.

– Это все его комплексы. Ты же его знаешь. И вообще все лучше меня понимаешь – он же твой брат.

Помахав прибывшим членам сборной, Ричард взглянул на часы:

– Что-то сегодня все раньше пришли. До начала целых полчаса.

– Может, еще выпьешь? – предложил Том.

– Не стоит. – Глядя на друга, он размышлял, каково тому теперь приходится без Анни. – Не жалеешь, что ушел от Анни?

Том покачал головой:

– Да нет, ей со мной тоже несладко было. Просто не признавалась.

– Да, – согласился Ричард.

– По саду, правда, скучаю.

– В Хобарте никто пока не подвернулся? Том покраснел и уткнулся в стакан. С ума сойти – ему уже за тридцать, а Ричард до сих пор может одним словом вогнать его в краску.

– Не верю, что ты еще никого не очаровал.

– Ну, ты же знаешь… – беспомощно пробормотал Том.

– Ничего, холостяцкая жизнь пойдет тебе только на пользу, – усмехнулся Ричард. – Найдешь себе кого-нибудь своего возраста. Или моложе.

– Ну, до Гарри мне, конечно, далеко… – нашелся Том, пытаясь отвлечь внимание Ричарда от своей персоны.

– Я же не двадцатилеток имею в виду. Лет так тридцати – как Саре.

Том сглотнул, залпом допил сок и сказал, поднимаясь:

– Я в туалет.

Ричард повернулся к экрану, наблюдая за боксерским матчем. Хотелось есть, но при мысли о неизменных спагетти под соусом болоньезе его слегка замутило. Уж лучше после встречи сходить в китайский ресторан. А может, Сара что-нибудь приготовит.

– Представляешь, Сара мне запрещает смотреть бокс, – сказал он, когда Том вернулся. – У нас телевизионная диета – сплошные английские передачи. Как будто она из Лондона и не уезжала, но почему-то все программы двухгодичной давности.

– Если бы я переехал, я бы тоже по телевидению скучал, – тихо произнес Том.

– Да нет, не в этом дело… – Ричард вздохнул и задумчиво перевел глаза на экран. – Она не просто скучает.

Том молча следил за матчем, мечтая о нокауте, который отвлек бы Ричарда от этой темы.

– Знаешь, Сара – хрестоматийный пример того, что случается с женщинами после замужества.

– Правда?

– Сразу меняются правила игры. С Бронте тоже это было, только не так быстро. Казалось, минуту назад ближе человека на свете не сыскать, – он положил руку на сердце, – и вдруг – кричи, не докричишься… Знаешь, с ней сложно жить. Раньше я бы сто раз подумал, прежде чем такое говорить, но уже столько времени прошло…

– Может, она привыкает.

– Одно дело – привыкать, другое – ругаться.

– Ясно. – Том кивнул, стараясь сохранить самообладание.

– До свадьбы мы никогда не ссорились, – продолжал Ричард, – а теперь только и делаем, что дверьми хлопаем. Наверное, это ужасно, – он помотал головой, – но я только во время семейных сцен чувствую, что мы муж и жена. Хоть какое-то свидетельство того, что мы вместе.

Том пристально следил за боксерами на экране, пританцовывающими в центре ринга.

– Она со мной вообще не разговаривает, я даже помочь ей не могу, – признался Ричард. – Видит бог, я сделал все, что мог.

– Хреново, – согласился Том, прислушиваясь к звуку собственного голоса.

– Да уж… До такой степени, что я уже решил, что у нее… Ну, не знаю.

Стараясь держать себя в руках, Том похлопал друга по плечу с самым сочувственным видом, не отрывая взгляда от экрана.

– Я решил, может, у нее кто-то есть, – выдавил Ричард. – Вот до чего докатился. – Он отодвинул от себя кружку с пивом: – Ладно… Хватит с меня эликсира истины.

Тут его внимание привлек шум в глубине зала – обернувшись, он разглядел Гарри, размахивающего кием, как микрофоном, словно поп-звезда, на потеху собравшейся толпе любителей крикета.

– Гарри! – заорал Ричард на весь бар. Гарри оглянулся, поставил кий на место и подошел. В каждой руке он держал по банке пива. Надето на нем было что-то невообразимое – костюмные брюки в полоску, из которых выглядывали ядовито-зеленые трусы.

– Ну да, да, – сказал он, заметив недоуменный взгляд Ричарда, – трусы видны – ну и что? Это стиль такой. Лучше такой, чем никакой, – обратился он к Тому, который был одет в джинсы и джемпер с протертыми локтями.

– Мы тут как раз про твое шоу вспоминали, – произнес Том. – Жаль, что так вышло.

– А уж как мне жаль бедных телезрителей. Крутят теперь бедолагам шестилетку с липовыми косичками и хорьком. От этой ее «Одинокой овечки» заблеять хочется, – вздохнул Гарри, опрокидывая пиво себе в глотку.

– О чем это ты? – спросил Ричард.

– Да ни о чем, просто она первое место заняла в этом бардаке. Хорошо, я вовремя ноги унес, – беспечно хохотнул Гарри. – Кстати, с драм-машиной все в порядке?

– Невил ничего не говорил.

– Ну и лады. Жалко, конечно, что она не дождалась своего звездного часа. Волновался, не сломал ли я ее во время репетиций. – Прищелкнув языком, Гарри выбил дробь на столе.

Том с Ричардом отвернулись к экрану. Вместо боксерского матча теперь показывали борьбу сумо.

– Вот она – вершина шоу-бизнеса! – провозгласил Гарри. – Два жирных японских придурка в женских трусах. Что желаете выпить, господа?

– Ничего, спасибо, – ответил Том.

– Не расходись, – предостерег брата Ричард, – у нас еще матч впереди.

– Уж спросить нельзя! – обиделся Гарри и откупорил вторую банку. – Кстати, полагаю, вам обоим будет интересно услышать, что Пиппин с Венди теперь у нас сладкая парочка.

– Правда? – Том понимал, что Гарри паясничает, но по синякам под глазами сразу определил, что тот не спал всю ночь.

– Ходят себе по улицам за ручку, и все дела. Нет, Ричард, ну ты мне объясни, это что, принято так? Вот вы с Сарой ходите за ручку?

Том уставился на свои ботинки.

– Да, есть в этом что-то демонстративное, – улыбнулся Ричард.

– Ну тогда держитесь, потому что, по слухам, Пиппин и Венди такие демонстрации по всему городу устраивают, – предупредил Гарри. – И лично мне не хотелось бы, чтобы среди почтенной публики оказались дети или животные.

– Пиппин все равно была паршивой барабанщицей, – утешил его Том. – Найдешь кого-нибудь другого.

– Не-а, – отмахнулся Гарри. – С музыкой покончено.

– Серьезно?

– Хватит, надоело. – Гарри выпятил челюсть. – Моя любовь к музыке умерла на пороге муниципалитета Хобарта. Я это понял, как только оттуда вышел. И знаете что?

– Что? – спросил Ричард.

– С Дебби Харри тоже покончено.

Ричард остолбенел.

– Но ты же не можешь вот так взять и перечеркнуть Дебби Харри? – спросил наконец Том. – Ты же ее всю жизнь боготворил!

– Еще как могу, – решительно ответил Гарри. – Осточертело получать свои письма из Нью-Йорка с пометкой «адресат не значится». И вообще, мне скоро тридцать. Грядут перемены!

– Что ты хочешь этим сказать? – осторожно спросил Ричард.

– Грядут – и все, – загадочно произнес Гарри, откупоривая третью банку пива.

– Это ты в каком-то женском журнале вычитал?

Том улыбнулся. Он уже прослышал про переписку Гарри со всеми «советчицами» страны.

– В этом-то все и дело, – ответил Гарри. – Решил свою колонку открыть – «Разговор по душам»! Буду сам советы давать.

Ричард и Том остолбенели. Но Гарри был серьезен, как никогда.

– Из банка уходить не стану – задержусь на пару недель, пока имя себе не сделаю, – объяснил он Тому, подчеркнуто не глядя на брата. – а потом уж развернусь вовсю. Зарплата, конечно, будет поменьше, да и о кредите можно забыть, но, с другой стороны, зачем мне кредит? Дом я все равно за наличные собираюсь покупать – откладываю потихоньку в жестянку под кроватью. К черту банк.

– «Разговор по душам»… – медленно повторил Ричард. – Это вроде странички семейной консультации, что ли?

– Ага. Пора им и мужиков допустить до этого дела. Тем более таких, как я… Таких, которые… – он помолчал, – хлебнули горя.

– Думаешь, ты достаточно компетентен? – спросил Ричард.

– Опять он за свое! – вздохнул Гарри, ставя пиво на стол. – Хотя ничего другого я от тебя и не ожидал. – Какой же ты… – он поискал подходящее слово, – правильный! Компетентен ли я? Да кому какое, на хрен, дело? Та, хомячковая, может, тоже некомпетентна.

– Какая – хомячковая? – терпеливо спросил Ричард.

– Мэри О'Фланаган. Щечки, как у хомячка. Это она мне посоветовала Венди на свидание пригласить.

– Тогда точно некомпетентна, – согласился Ричард. – Но для этого занятия нужен как минимум диплом психолога!

– Хочешь сказать, диплом в рамочке поможет постичь бездны человеческой души?! – возразил Гарри.

– Гарри, я тебя умоляю. Ты это серьезно?

– Еще как серьезно, – ответил Гарри, облокачиваясь на стол. – Я уже и заявление об уходе написал.

– Что?! – заорал Ричард.

– Слушай, я почти во все журналы писал – и знаешь, что я понял? От них толку – тьфу. Ни от кого. Я сам со своими проблемами лучше бы разобрался, чем все эти журнальные тетки, вместе взятые. Можешь себе представить, сколько сотен тысяч людей они обламывают непрофессиональными советами! Это же ужас! Нет, ты только подумай – сколько браков разрушено, сколько людей доведено до самоубийства!

– Гарри… – попытался вставить слово Ричард.

– Ни секунды не сомневаюсь, что у меня все получится, – продолжал Гарри, – и плевать я хотел на твои ахи и охи, Ричард. Я в себя верю. – Только тут такое дело…

– Ну-ну?..

– Хотел попросить тебя об одолжении.

– Помнится, ты говорил – в последний раз. Или одолжение никогда не бывает последним?

– Да ладно тебе, – вмешался Том.

Он терпеть не мог, когда беседы братьев заходили так далеко. Да и компания Ричарда его смущала все больше и больше. От всех этих откровений о сложностях брака ему становилось плохо. Вещи сразу принимали слишком конкретные очертания. Зря сюда пришел. Надо было остаться дома – друзья готовили карри, можно было помочь им, лук порезать, что ли. Хоть какая-то польза.

– Хватит вам ругаться.

– Это не ругань. – Гарри невидяще смотрел на борцов сумо. – Просто пора бы Ричарду уже кое-что про меня понять.

– А тебе пора повзрослеть, – отрезал Ричард.

– Именно это я и делаю, – не остался в долгу Гарри.

– Так что за одолжение? Как мне на этот раз ради тебя прогнуться?

– Ты, конечно, сейчас опять орать начнешь.

– Ну?

– Мне нужен телефон Бронте.

Ричард закатил глаза, вздохнул и посмотрел на Тома в расчете на поддержку, но тот хмурился, погруженный в собственные мысли.

– Ну еще бы, – произнес Ричард. – И как это я сам не догадался? Думаешь, она тебе работу найдет?

– Работу, может, и не найдет, – ответил Гарри, – зато у нее есть связи.

– А ты знаешь, что она ушла из издательства?

– Что?! – для Гарри это явно было новостью.

– Сто лет назад. Так что вряд ли она тебе поможет.

– Знаешь, ты мне все равно дай ее телефончик, так, на всякий случай. Ну что от тебя, убудет? В худшем случае она бросит трубку.

Ричард со вздохом отыскал ручку, оторвал край газеты и написал телефон Бронте.

– И можно тебя еще кое о чем попросить? – взмолился Гарри.

Ричард кивнул, мысленно прикидывая, сколько в состоянии одолжить брату.

– Ты не почитаешь, что я написал? – продолжал Гарри, не замечая, как просветлело лицо Ричарда. – Я тут придумал несколько проблем, а потом написал ответы. Вроде как для примера. Не мог бы взглянуть?

– Конечно, – вежливо кивнул Ричард. Подчеркнуто вежливо, подумал Гарри. Он порывисто оттолкнул от себя кружку с пивом.

– Слушай, лучше просто скажи, что не веришь в меня!

– Это не так, – ответил Ричард.

– В мою музыкальную карьеру не верил – и смотри-ка, ничего не вышло. В женитьбу мою не верил – и правда, не женился. Да я просто ходячее воплощение пророчеств моего брата!

– Ну хватит тебе, – вяло попытался урезонить его Том.

– Да я же находка для психологов – полюбуйтесь-ка: стоит только моему брату в чем-то усомниться, как я тут же воплощаю это в жизнь!

– Да не сомневается он в тебе! – внезапно заорал Том. – Не сомневается, так что заткнись уже!

Он со стуком опустил стакан на стол, отшвырнул стул и стремительно вышел из паба.

Том понимал, что вряд ли они бросятся за ним вслед, но на всякий случай перешел на другую сторону дороги и завернул за угол, пересек детскую площадку и выскочил на тихую улочку с дощатыми домиками. Он добрел до какого-то заброшенного двора и опустился на землю, прислонившись спиной к стене. Давно ему так не хотелось плакать. Он даже после расставания с Анни не плакал. Может, в этом все дело?

Ричард будто разбудил его ото сна. Том вдруг осознал, что уже целых три месяца встречается с Сарой за его спиной.

– Эх, – обратился он к бродячей кошке, – бутылку виски бы мне… – Желание выпить заглушало сейчас даже чувство вины.

Он понимал, что не сделает этого, но искушение было велико – винная лавка в каких-то двух шагах.

– Иди сюда, киска, – позвал он черную тощую кошку и протянул руку, но та прыгнула в сторону.

Да, дела – хуже некуда, думал Том. Впервые за целый год его тянет к бутылке, он живет под одной крышей с малознакомыми людьми и спит с женой лучшего друга, у которого был свидетелем на свадьбе. К тому же Сара и не думала уходить от Ричарда – хочешь не хочешь, а она все еще была за ним замужем.

Он вспомнил объявление, что Службе охраны национальных парков и дикой живой природы требуются садовники. Зарплата была столь мизерной, что ему по-прежнему пришлось бы жить на пару с кем-нибудь из приятелей, но пора что-то решать. Том поднялся и дал себе слово, что завтра же позвонит по объявлению.