Текст книги "Гражданин Винс"

Автор книги: Джесс Уолтер

А теперь… вот куда его занесло. Спокан, штат Вашингтон.

Тик домыл посуду и убирает ее. Винс подходит к своему шкафчику и берет книгу в мягкой обложке – он всегда читает в перерывах на кофе, – но на этот раз идет к раковине, кладет книгу, ставит ногу на табурет и закуривает. Смотрит на молодого помощника.

– Хочу тебя спросить, Тик.

От пристального внимания Тику становится не по себе.

– Скажи, сколько мертвых ты знаешь?

Парень делает шаг назад.

Винс отстраняется. Он не это собирался спросить, необязательно. Он снимает ногу с табурета.

– Я не в том смысле, сколько в точности мертвых. Я в том смысле, не приходила ли тебе в голову такая бредовая мысль. Вот сегодня я все думаю о том, сколько мертвых знаю. С тобой такое бывает?

Тик подается вперед с серьезным видом.

– Каждый блядский день, парень. Каждый блядский день!

Никогда не позволяй работе мешать твоим делам. Эти слова могли бы стать девизом Винса, если бы он в них верил. К полудню он заканчивает работу в «Пончик пробудит в вас голод» и закрывает магазин. На улице, в голубом прохладном свете дня ему лучше, хотя он по-прежнему не перестает считать. Это похоже на какую-нибудь дурацкую песенку, от которой не можешь отвязаться. Последнее число – пятьдесят семь (отец Энн Махони). Он идет на юг, пересекает реку и оборачивается через плечо. Наконец поднимается на кирпичное крыльцо магазинчика с нарядной вывеской «Фото на паспорт и сувениры Дага».

Школьник пришел сфотографироваться. Винс садится за прилавок, берет журнал и ждет, пока Даг – тучный Даг с белой бородой и красным лицом, похожий на неудачного отпрыска Санта-Клауса, – закончит подделывать мальчишке удостоверение личности.

– Ну как оно, Винс?

Винс не отвечает, читая статью о новом «Форде-Эскорт», который должен проезжать сорок шесть миль на одном галлоне топлива, зато просторнее «Шеветт». Машины стали такими маленькими и приземистыми. Когда это случилось? Они похожи на коробки для завтраков. Наверное, автомобильным ворам одна морока. Где вы видели коробку для завтрака с четырьмя цилиндрами?

Даг ставит печать на новенькие водительские права, машет ими в воздухе, чтобы высохли, и протягивает мальчику. Берет двадцать долларов за труды.

– Если какой-нибудь бармен заграбастает, скажешь, что получил их в Сиэтле, понял?

Мальчик не может отвести взгляда от новенького документа. Наконец он улыбается – скобки на зубах и полно прыщей. Когда парнишка уходит, Винс кладет журнал на стойку.

– Для меня есть номера? – спрашивает Даг. Он опускает свой обширный зад на табурет у стойки. Винс протягивает ему листок бумаги, исписанный фамилиями и номерами из последней партии украденных кредиток.

Даг проводит пальцем по списку.

– В понедельник нормально?

– Вполне.

Даг наклоняется всем могучим телом, открывает ящик и достает стопку поддельных карточек, сделанных по номерам из прошлой партии Винса.

– Ну и где ты их достал? Не мог же ты свистнуть все номера с карточек в магазине пончиков.

Винс не отвечает.

– Что, так обделывают дела у вас на востоке страны?

Винс не отвечает.

Даг мрачнеет, просматривая номера.

– Черт, парень, ты чего такой нервный?

– Я не нервный.

– Так чего ж не скажешь, где взял номера?

Вопрос задается с деланным безразличием. Винс забирает фальшивые кредитки и протягивает Дагу небольшую пачку купюр.

– Да ладно тебе, – говорит Даг, пересчитывая деньги. – У меня есть право знать.

Винс опускает карточки в карман.

– Слушай, я неплохо представляю себе, как это делается, – продолжает Даг. – Знаешь, я уже полгода не сплю.

– Ладно, – кивает Винс. – Расскажи, как же это делается.

– Ну, ты где-то тыришь кредитки. Переписываешь номера и возвращаешь карточки, чтобы владельцы не подали заявление о пропаже. Я делаю дубликаты. Ты берешь дубликаты моего изготовления, покупаешь по ним всякую дрянь, продаешь эту дрянь, потом сбываешь карточки. Так что тебе платят дважды. Верно?

Винс не отвечает. Поворачивается, чтобы уйти.

– Да ладно тебе, – смеется Даг, – мы же партнеры. Ты что, думаешь, я пойду против тебя?

Винс останавливается и медленно оборачивается.

– Кто-то заставляет тебя пойти против меня?

Даг расправляет плечи.

– Ты это о чем?

– Это ты о чем?

– Я вообще ни о чем. Господи! Расслабься, Винс. Что ты как параноик?

Опять это слово. Винс молча смотрит на него и уходит. Заглядывает в магазин через витрину. Губы Дага беззвучно произносят: «Параноик».

Был в той жизни один старик по имени Мейер, державший магазин запчастей. На работу он брал только недавно прибывших иммигрантов из Вьетнама, потому что им можно меньше платить и, по утверждению Мейера, они еще недостаточно освоились в Америке, чтобы подставить его. Любил сиживать в своем большом кресле-качалке, пока мальчишки-вьетнамцы угоняли для него машины, разбирали их на запчасти и растаскивали по всему Нью-Джерси. Платил он им с гулькин нос. И вот однажды Мейер просто исчез. А уже на следующий день какой-то пожилой вьетнамец управлял автомагазином и сидел в кресле-качалке. Тут есть мораль – что-то насчет высокомерия. Или кресел-качалок. Так, сколько набежало? Пятьдесят восемь?

Винс Камден везде ходит пешком. За два года он так и не привык к машинам. Здесь все ездят, даже женщины. В этом городе пять парней приезжают в бар на пяти машинах, пьют пиво, садятся в свои пять машин и едут в следующий бар, который в трех домах от первого. Это не просто расточительность. Это варварство. Люди говорят, что в Спокане суровые зимы – нечто среднее между северным Нью-Йорком и Плутоном. Но если не считать несколько городов Флориды и Калифорнии, погода везде хреновая. Или слишком жарко, или слишком холодно, или слишком влажно, или еще что-то слишком. Нет, даже по морозу Винс предпочитал ходить пешком. Как сейчас – удаляясь от магазина Дага в центр города, который маячит впереди: несколько новеньких панельных двадцатиэтажек из стекла и стали, окруженных кирпичными и каменными пеньками. Ему нравится смотреть на эту группу зданий издали – представлять себе карнизы и колонны. Воображение заполняет пробелы.

Винс останавливается у маленькой закусочной, заказывает кофе и сидит один за столиком, глядя в окно и покусывая ноготь большого пальца. Дважды за день это слово. Параноик. Но как можно понять, параноик ли ты, если беспокойство о том, что ты параноик, и есть симптом паранойи? Дело не в том, что Даг спросил, откуда берутся кредитки, вовсе не обязательно, и не в том, что Лен явился на два дня раньше, – хотя каждое из этих событий само по себе может вызвать подозрение. Дело в ощущении, которое не отпускает Винса с тех пор, как он проснулся: будто тебя пасут, и твое время пришло. А что если смерть где-то рядом, в какой-то определенной точке, ждет, когда ты пройдешь под ней, как под пианино, подвешенным над тротуаром? Он чувствует себя шахматной фигурой, выдвинувшимся без защиты конем, за которым по всей доске гоняются пешки противника. Он уворачивается от пешек, но ощущает присутствие других фигур, более крупных, более значительных – в одном, двух, трех ходах от него. Через минуту Винс идет к телефону-автомату у входа и бросает в него монету в двадцать пять центов. Набирает номер.

– Привет. Он на месте?

Ждет.

– Это Винс. Не хочешь поиграть в шахматы?

Слушает.

– Да ладно тебе. Зачем так сложно?

Слушает.

– Господи. Хорошо, хорошо… Это двадцать четыре четырнадцать. Мне нужно пройти. Туда. Так нормально?

Слушает.

– Мне нужно увидеться с тобой. Сегодня.

Слушает.

– Ну конечно, срочное дело. А ты что подумал?

Он вешает трубку, возвращается к столику и допивает кофе. Застегивает ветровку и выходит на улицу. Идет, наклонив голову, в сторону центра города. Холодно и солнечно, и это сочетание почему-то будоражит его. Он делает глубокий вдох через нос и переходит на полоску черной авеню, убегающую к центру среди голых тощих деревьев. Город по-своему красив. Не архитектурой, а своими контрастами: тусклые вспышки стиля на фоне грозных холмов и городских деревьев, и через все это лезвием проходит река. Природа, почти окультуренная тоннами бетона, асфальта и кирпича. Настоящий город. Винс идет, не оглядываясь, что для него нетипично.

Если бы он оглянулся, то не обрадовался бы увиденному. В двух домах от него, перед магазином «Фото на паспорт и сувениры Дага» стоит бордовый «Кадиллак» Лена Хаггинса.

Даг трет подбородок.

– Сколько?

– Сказал: безвозмездно. – Ленни снимает солнцезащитные очки. – Это значит – даром.

– Да знаю я, что это значит. Кто он такой?

– Просто парень. Зовут Рей.

– И откуда взялся этот Рей?

– С востока страны, как Винс. Только что приехал в наш город.

– Что он тут делает?

– Не знаю, друг. Он не сказал.

– Он этим на жизнь зарабатывает?

– Ага. Нажимает на кнопки.

– На кнопки?

– Такое выражение.

– На кнопки?

– Ну да, он так сказал. Он там на каких-то серьезных ребят работал.

– Ты уверен, что он не полицейский?

– Он не полицейский, Дат. Только не он.

– Ну не знаю.

– Слушай, парень согласен сделать это за безвозмездно. Разве можно отказаться?

– Не «за безвозмездно», Лен. Просто безвозмездно.

– Похеру. Слушай. Этот Рей говорит, что на востоке страны с кредитками не так все проворачивают. Винс гораздо больше денег зашибает, чем нам платит. Это неправильно. Да еще не хочет сказать, где берет карточки. Это совсем неправильно. Мы же партнеры, друг, а он нам недоплачивает.

– Просто… мне по сердцу Винс.

– И мне по сердцу. Винс всем по сердцу. К Винсу это вообще никакого отношения не имеет.

– Так что нам придется делать?

– Ничего.

– Ничего?

– Только показать ему, куда направить ствол.

Подойдите к любому зданию в Спокане, и вы поймете, как задумывался и строился город – медленный стопятидесятилетний поток домов, заполнивший сначала пойму реки, с запада на восток, потом забравшийся на террасы, склоны и холмы: наружу и вперед, на север, юг и восток и повсюду вверх. Центр города, семь на пятнадцать кирпичных зданий, занимает первую террасу, за ним, повыше, район викторианского, тюдоровского и крафтсмановского стилей, потом деко, коттеджи и бунгало, а дальше одноэтажки, загородные и разноуровневые дома, районы, которые начали выходить за дальние склоны видимых холмов.

В центре – перламутровые водопады, которые разросшийся город, как устрица жемчужину, заключил в свои объятья. Два новеньких десятиэтажных здания над водопадами принадлежат Федеральному суду. В кабинете на шестом этаже по обе стороны шахматной доски сидят Винс Камден и коренастый помощник маршала США по имени Дэвид Бест. Винс уже выдвинул пешку, а помощник маршала Бест держится за коня и подумывает, поставить ли пешку Винса под угрозу. Он окидывает взглядом доску, переводя глаза с фигуры на фигуру.

– Слушай, ты будешь ходить или коня гладить?

– Секундочку, – отвечает Дэвид. Ему пятьдесят, и он выглядит на свой возраст – избыточный вес, седина, красные щеки и нос, на макушке проплешина. На нем мятые слаксы, пиджак в елочку и толстый вязаный галстук, затянутый узлом, который задушил бы того самого коня, которым он никак не решится пойти. Наконец Дэвид двигает коня и ставит пешку Винса под угрозу.

Винс быстро выдвигает своего коня, чтобы защитить пешку. Шлепает по воображаемым шахматным часам.

– Может, Кристенсен?

– Винс Кристенсен?

– Карвер?

– Винс Карвер?

– Клэйпул?

Дэвид берется за пешку и снова оглядывает всю доску, смотрит под рукой направо и налево, обдумывая ход.

– Послушай, ну нельзя же менять имена каждые полгода. Это нехорошо.

– Будет лучше, если меня убьют?

– Да ладно тебе. Кто тебя убьет, Винс?

– Я тебе говорил. Камден – это город в Нью-Джерси. Так? Винс Камден? С тем же успехом ты мог назвать меня Винс Капоне. Тебе не кажется, что они догадаются?

Дэвид поднимает взгляд от доски.

– Кто?

– Что?

– Кто догадается? Ты приходишь сюда каждые полгода, думая, что кто-то хочет тебя убрать. В прошлый раз…

– Да, но теперь…

– В прошлый раз ты чуть не прикончил того беднягу из телефонной компании.

– Он торчал на столбе у моего дома сорок минут! Скажи, что можно делать на телефонном столбе сорок минут?

– Чинить провода?

– Я только пытаюсь сказать, что на этот раз…

– На этот раз! – Дэвид разводит руками. – Кто эти люди, которые хотят убрать тебя, Винс? Я просмотрел твое дело. Никто тебя не преследует.

Винс молча смотрит на него.

– Шайки, против которой ты давал показания, больше не существует. Бейли мертв. Крейпо мертв. А единственный парень, который был замешан… как его звали? Старик этот. Колетти? Он был никто – шестерка. Сто лет в обед. После оглашения приговора и года не отсидел. Теперь вовсе ушел от дел. Честно говоря, я поражен, что тебя включили в программу. Не понимаю, от чего тебя защищать по этой программе защиты свидетелей. – Дэвид смотри на Винса; его пальцы, похожие на толстых дождевых червей, лежат на пешке.

– Что ты по ней вверх-вниз пальцами возишь? Еще возбудится и превратится в слона, – замечает Винс.

Наконец Дэвид двигает пешку. Откидывается на спинку стула и поправляет очки на носу.

Винс ходит конем.

– Просто запиши в свою книжечку, что я приходил, – говорит он. – В этом случае, когда меня похоронят, сможешь объяснить своему боссу, почему бездействовал.

Это последняя капля для Дэвида. Его лицо багровеет. Он с несчастным видом смотрит на Винса. Через секунду отодвигает стул, с усилием поднимается, открывает ящик и возвращается с коричневой папкой. На ней написано: «ЗАЩСВИД».

– Винс, в этой программе три тысячи двести человек. Ты знаешь, скольких мы потеряли? Сколько свидетелей было убито, после того как их переселили?

Винс поднимает глаза к потолку.

– Ноль. Ни одного. – Дэвид открывает папку. – Ежемесячно мы получаем донесения от информаторов, а также о прослушке и переписке. Как только возникает угроза или на горизонте появляется киллер, мы это фиксируем. Как только упоминается один из наших свидетелей, делается соответствующая запись, которая заносится в каталог, а в периферийное отделение посылается отчет. Каждому свидетелю приписывается номер в соответствии с тем, какой опасности он подвергается на текущий момент. От одного до пяти. Знаешь, какой у тебя номер?

Винс пожимает плечами.

– Ноль. Никакой угрозы нет. Знаешь, сколько раз твое имя мелькало в отчетах, с тех пор как ты включен в программу?

Винс окидывает кабинет взглядом.

– Ноль. Ни разу. За четыре года – ничего. Ты не значился в отчетах прослушки. Даже в таких фразах, как «Ну уж этот парень сможет кружку с пивом удержать». Винс, никто не собирается тебя убивать, потому что все о тебе давно забыли. Всем плевать на тебя. Честно говоря, думаю, для них ты не стоишь того, чтобы тебя убить. У них и покрупнее рыба есть.

Дэвид садится на стул. Тот скрипит. Дэвид тяжело дышит.

В комнате тихо.

– Слушай, – начинает Дэвид. – Ты уж извини.

Винс опять пожимает плечами.

– Может, ты и прав. Просто… – Поднимает пешку, потом подносит ее к глазам и разглядывает. – Весь день такое чувство, что за мной следят, мною управляют. С тобой это бывает, Дэвид? – Он наклоняет голову к плечу. – Как будто им известно, что ты сделаешь, еще до того как ты это сделал.

– Нет. Со мной такого не бывает. Как и со всеми вменяемыми людьми, Винс. Вменяемые люди не берут новые фамилии только из-за того, что у них день не задался. – Дэвид изучающе смотрит на Винса, потом поправляет очки и подается вперед. – Может, опять сходишь к доктору Вельстрому? Поговорите там…

– Нет.

– Это похоже на то, что было раньше, Винс. Беспричинный страх, возбужденность…

– Дэвид…

– Приспосабливаться к новой жизни непросто…

– Нет.

– Особенно если все бросил. Образ жизни. Друзей. Любимую. Как ее звали? Тина? Актриса, кажется?

– Это обязательно? – Винс взмахивает рукой. – Может, ограничимся шахматами?

– Ладно, – кивает Дэвид. – Извини. – Он снова осматривает доску. – Как на работе дела?

– Нормально.

– Потому что порой тяжело распрощаться с более насыщенной жизнью ради… ну, ты понимаешь… пончиков. Соображаешь, к чему я клоню?

– Что ты играешь в шахматы не лучше моей бабушки?

Дэвид не может сдержать улыбку, берется за слона и снова начинает рассматривать доску.

– Может, тебе хобби обзавестись, Винс? Научись играть в гольф. И вообще, что ты делаешь в свободное время?

– В карты играю. Читаю немного.

– Что читаешь?

– Начала романов.

Дэвид поднимает на него взгляд.

– А почему до конца не дочитываешь?

– Сам не знаю, – говорит Винс.

Он смотрит поверх головы Дэвида на портрет на стене. Президент Джимми Картер, угрюмый, в сером костюме, смотрит на Винса сверху вниз, светлые волосы президента подернуты серебром, губы плотно сжаты, сдерживая его характерную улыбку во весь рот, над которой все потешаются. На его лице читаются мягкость характера, уступчивость, которых не было четыре года назад. «Самый могущественный человек в мире?» – думает Винс.

Винс не может отвести глаз. Есть в лице Джимми Картера что-то такое, у него вид аутсайдера, выпавшего из обоймы, что-то очень знакомое Винсу, о чем он раньше не задумывался. И еще портрет наводит на мысли об этом человеке, президенте, о пределах власти и бремени ответственности, но мысль, не успев оформиться, ускользает от Винса, и он слышит слова Дэвида: «Всем плевать».

Бейли и Крейпо мертвы. Конечно. Он как сейчас видит их на судебном процессе: вроде бы скучающие, совершенно не удивленные тем, что Винс дает показания. И даже не злятся. Они просто устали. Прокурор: «Скажите, присутствуют ли сегодня в зале суда те люди, которые вошли с вами в сговор по использованию украденных кредитных карточек для покупки данного товара?» Винс указывает на Бейли, потом на Крейпо. Господи, и теперь их обоих нет на свете. А Крейпо не выдержал и полез в драку. Как же он забыл этих двоих? Получается шестьдесят. И шестьдесят один.

Винс опускает взгляд на доску, где рука Дэвида по-прежнему сжимает слона.

– Ты собрался жениться на этом слоне? Или у вас гражданский брак?

Шестой час, смеркается. Винс вернулся домой из Федерального суда после тарелки супа в закусочной. Он открывает дверь и видит стопку писем под почтовым ящиком на полу прихожей. Есть там и коричневый конверт без обратного адреса. От почтальона. Как раз вовремя. Ну хоть так, слава богу.

Дом, который он снимает, не велик, но уютен. Одноэтажный, со скатной крышей, построен в тридцатые годы двадцатого века. Наклонился над крыльцом размером с гроб, опираясь на пару квадратных сосновых столбов. В целом дом представляет собой прекрасную иллюстрацию заниженных претензий. В гостиной лежит ковер, Винс снимает ботинки и включает телевизор. На экране появляется утомленное лицо президента Картера с запавшими глазами. «Лучшее оружие то, что никогда не стреляет в битве, а лучший солдат тот, которому не придется сложить голову на поле брани. Сила – залог мира. Но они должны идти рука об руку».

Ах да. Предвыборные дебаты. Клево. Винс прибавляет звук и идет в кухню. Он кладет почту на стол, берет из холодильника пиво «Оли», открывает бутылку, читает загадку на крышке – «Что делал слон, когда пришел На-поле-он?» – и делает большой глоток. Ставит бутылку на маленький кухонный стол рядом с конвертами и открывает ящик под раковиной. Достает коробку и ставит рядом с пивом.

В этой коробке его новый проект, лучшее, что когда-либо приходило ему в голову. Есть вероятность, что удастся навсегда распрощаться с крадеными кредитками. Винс вынимает шесть банок из-под желе «Керр», весы, большую корзину пепла и коробку из-под сигар, наполненную листьями и стеблями марихуаны. Взвешивает две унции наркотика и высыпает его в одну из банок. Потом берет столовую ложку и набивает банку серым пеплом, аккуратно утрамбовывая его вокруг наркотика. Закончив, Винс закручивает крышку и приклеивает пурпурно-белую напечатанную этикетку:

 
                                                                         Гора Сент-Желе
                                            Настоящий вулканический пепел с горы Сент-Хеленс
                                                                   В декоративной банке
                                              Упаковано и отгружено – Спокан, штат Вашингтон
 

И ниже еще мельче:

 
                                                                       Непищевой продукт.
                                                     Использовать только в качестве сувенира.
 

Он собирается отправить вулканический пепел в Бойсе и Портленд, где двое его знакомых просеют содержимое, отделят наркотик, вытряхнут его и продадут. Вся прелесть в том, что пепел они тоже толкнут туристам! Обычно приходится нанимать «ишака», курьера для перевозки товара. Живешь и знаешь, что, работая на тебя, они что-то сбывают подешевле, но больше выкуривают сами. Да еще все время дергаешься, опасаясь, что их возьмут с поличным и они тебя заложат. Нет уж. Если есть возможность заставить правительство США ишачить на тебя, транспортные расходы сокращаются примерно до восьми центов за унцию травки, что вполне окупается пеплом. Винс подумывал перевозить товар в копченой лососине, но так гораздо дешевле и проще, да и клиенты не будут жаловаться, что травка отдает рыбой. Но самое приятное в том, что вдоль дорог этого пепла – завались. Даже сейчас, через пять месяцев после извержения вулкана Сент-Хеленс. Тысячи паршивых сувенирных лавок продают эту дрянь в ручках, бутылках из-под колы и пепельницах. Почему же не взять банки из-под желе?

Наполнив две банки «Горы Сент-Желе» и допив пиво, Винс берет из холодильника еще одну бутылку.

Он садится у стола и смотрит в телевизор. Теперь говорит Рейган. Он в темном костюме, уже охрип и весьма театрален. Он почти читает, но не совсем. «Я стою в Южном Бронксе на том самом месте, где стоял президент Картер в 1977 году… город как после бомбежки – огромные мрачные скелеты зданий. Выбитые окна. На одном я видел надпись: „Неисполненные обещания“, на другом – „Отчаянье“. Теперь туда собираются водить туристов, чтобы показывать ужасное запустение. Я перекинулся там словом с человеком, который задал мне всего один простой вопрос: „Есть ли у меня основания надеяться, что я снова смогу обеспечивать свою семью?“»

«Есть ли у меня основания надеяться?» Неплохо. Винс пытается представить обитателя Бронкса, произносящего слова: «Есть ли у меня основания надеяться…» Да ни хрена он так не скажет. Винс тянется за стопкой конвертов: коричневый от почтальона, два счета, две рекламы и маленький конвертик от окружного аудитора. Его Винс вскрывает первым. Внутри лежит только маленький кусок бумаги размером с водительские права. Наверху написано: «Свидетельство о регистрации»: Винс переворачивает ее.

Данный документ удостоверяет, что Винсент Дж. Камден… является зарегистрированным избирателем на участке 100 342.00, округ Спокан, штат Вашингтон.

На карточке также указан адрес избирательного пункта – маленькой католической школы недалеко от его дома.

Значит, теперь он может голосовать. Или по крайней мере Винс Камден может. Он откладывает карточку, потом берет ее снова. Маршалы говорили о том, что досье на Винса будет подчищено и ему вернут право голосовать, если он станет сотрудничать с правительством. Но с тех пор столько всякого дерьма еще произошло, да и сам он был крайне озабочен тем, чтобы остаться в живых, поэтому давно забыл об этом. Зачем голосовать человеку, который живет такой жизнью, как он, человеку, который пытается спасти свою шкуру? Но теперь – пожалуйста, прошло почти три года, и ему по почте присылают свидетельство о регистрации голосующего.

Винс не может не задаться вопросом: что это значит? Нет ли и здесь какого-то знака?

Он открывает бумажник и кладет свидетельство рядом с твердой карточкой социального обеспечения.

Следом он открывает коричневый конверт почтальона. Схема работает так. Почтальон ищет письма с новыми кредитками и складывает их в коричневый конверт для Винса, тот открывает их на пару, переписывает номера, кладет карточки обратно и заклеивает конверт с помощью клеящего карандаша. Карточки доставляются адресатам. Обычно проходит месяц или два, прежде чем люди догадываются, что кто-то делает покупки за их счет. К тому времени Винс успевает избавиться от кредиток.

На этот раз улов невелик: выпадают шесть конвертов с «Мастер Кард» и «Американ Экспресс». Он прощупывает твердые карточки внутри. Вдруг из конверта выскальзывает и падает на стол белый сложенный листок примерно того же размера, что и свидетельство о регистрации. Он смотрит на записку от почтальона. Нет, это неправильно.

Ужас занимает очень мало места.

Винс косится на записку и думает, не проигнорировать ли ее. Ему это не нужно. Только не в конце такого дня, как сегодня! Он все-таки берет послание и читает.

«Надо встретиться. Завтра. Где обычно.

Важно».

Нет. Все не так. Винс встречается с почтальоном по понедельникам. Они общались только вчера. Он заплатил почтальону и отдал несколько карточек, которые нужно было отправить адресатам. По понедельникам. Они никогда не встречались в другие дни. Завтра среда. Так нельзя. И тут все: предчувствие дурного, страх, паранойя – что бы это ни было – возвращается.

Может, из-за того, что он вернулся домой, где этот день начался с таких тревожных мыслей, а может, из-за того, что одновременно пришли свидетельство о регистрации и записка от почтальона, Винс чувствует, что впереди сгущается тьма. Он ощущает вкус того ужаса, с которым проснулся утром. И знает наверняка: они его нашли. Они собираются его убить.

Когда ты умрешь, мир продолжит существовать без тебя. Он поглотит тебя, как черная вода – брошенный в нее камень. Вот так.

Он поднимает взгляд и видит Барбару Уолтерс за столом ведущей дебатов. Ее склоненная к плечу огромная голова с серьезным выражением лица заняла весь экран. «Господин президент, взгляды всех граждан страны сегодня устремлены на заложников в Иране. Я понимаю, это больное место, но вопрос о том, как мы отвечаем на террористические акты, выходит за пределы нынешнего кризиса».

Винс вспоминает Ленни («Ты параноик, Винс»), и Дага («Думаешь, я пойду против тебя?»), и Дэвида («Всем плевать на тебя»). Они правы. Все. Он параноик. А они идут против него. И всем плевать. Холодок поднимается по лодыжкам до икр.

Джимми Картер закусил губу и сочувственно наклонил голову.

«Барбара, одни из разрушительных болезней этого мира – страх и деятельность террористов… мы приняли на себя обязательства предпринять серьезные шаги против террора. Борьба с угоном самолетов – один из пунктов этих обязательств. Но в конечном счете самая большая террористическая угроза возникнет, если одно из таких радикально настроенных государств, как Ливия или Ирак, которые считают терроризм политикой, получит в свое распоряжение атомное оружие».

Пока мы следим за мелочами, крупные действия остаются незамеченными. Мы так поглощены второстепенными всплесками новостей и воспоминаний, что пропускаем значительные волны истории.

Винс встает и чувствует, как кровь пульсирует в ушах. Ладно. Думай. Думай! Кто за всем этим стоит? Кому это выгоднее всего? Проблема с заговорами состоит в том, что раскрыть их может лишь сумасшедший. Вот почему заговоры так эффективны: они разбивают истину на мелкие кусочки, и только сумасшедшие способны увидеть картину целиком, всматриваясь в отдельные кусочки. А кто поверит чокнутому? Теряешь контроль над происходящим? Винс трет виски. Теряешь, ведь правда?

Рональду Рейгану не терпится ответить.

«Вы дважды задавали этот вопрос. Полагаю, вам следует хотя бы один раз получить ответ на него. Меня недавно обвинили в том, что я втайне вынашиваю план по ситуации с заложниками… На ваш вопрос трудно ответить, поскольку при сложившихся на текущий момент обстоятельствах никто не хочет говорить ничего, что может так или иначе нечаянно задержать возвращение этих заложников».

Ладно, предположим, Дэвид прав. И это Винса намерен прикончить не кто-то из старой шайки. Может, кто-то из его собственных людей пожелал отхватить кусок побольше или увеличить количество кредиток в каждой партии? Почтальон? Ни в коем случае. Он ничего не знает. Остаются Даг и Ленни. Трудно представить, чтобы у Лена хватило на такое мозгов, а у Дага кишка тонка. Похоже, они оба безобидны. С другой стороны, есть древняя сицилийская поговорка, которую часто вспоминал Колетти: бойся врага улыбающегося.

Президенту Картеру об этом напоминать не надо. «Подобное заявление в высшей степени опасно и агрессивно по характеру, хотя и произносится спокойным голосом». Наверное, эти последние слова: «спокойным голосом» – заставляют Винса выйти из глубокой задумчивости и услышать приглушенный шум, который доносится уже секунд тридцать. На улице урчит мотор машины.

Для определенных групп людей – секретных агентов, преступных сообществ, учениц средней школы – тайные заговоры чудятся в каждом вздохе. Поэтому нет ничего удивительного в том, что люди Рейгана добрались до конспекта дебатов Джимми Картера и использовали их, чтобы подготовить своего кандидата. Или, возможно, Рейган ведет закулисную игру, чтобы заложники не вернулись до самого конца выборов.

А что делать Винсу, который выглядывает из-за приоткрытой занавески и осматривает комнату в поисках оружия? Какие замыслы роятся вокруг него? Какие потоки злости, алчности и рока? И – что еще важнее – кто сидит в той машине, что тарахтит у его дома?

Винс ползет на четвереньках по покрытой инеем лужайке. Он не узнает машину, «Импалу» начала семидесятых. Он сжимает тонкую свинцовую трубу, холодящую руку. Нашел под раковиной. Трава шуршит под руками и коленками. Винс отползает от машины к соседнему дому, потом двигается за кустами, вылезает точно за багажником и вдыхает выхлопной газ. На бампере наклейка: «Торможу только перед снежным человеком!». Винс делает шаг в сторону, пригибается, перехватывает покрепче кусок трубы и прерывисто вздыхает. Так. Хорошо.

Он подползает к заднему бамперу так, чтобы водитель его не увидел. Хорошо. Пригнуться ниже. Водитель курит, глядя на дом. Винс закрывает глаза, считает до трех, бросается к дверце водителя, открывает ее, вытаскивает парня за волосы и бросает его на траву. Сигарета, посверкивая, летит на лужайку. Парень пытается отползти на спине.

Подросток. Лет восемнадцати. Длинные прямые рыжие волосы и голубая куртка курьера с большой желтой буквой «М».

– Простите! – говорит он, закрывая голову руками.

Винс замахивается, но не бьет его.

– Ты один?

– Да. Господи. Не бейте меня.

– Кто-то велел тебе стоять у моего дома?

– Да. Она сказала ждать здесь.

– Как тебя зовут?

– Эверетт.

– Эверетт, я размозжу тебе голову, если ты не скажешь, кто тебя подослал.

– Ники. Ники сказала ждать у этого дома.

– Кто такая?