Текст книги "Гражданин Винс"

Автор книги: Джесс Уолтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

Глава VIII
Спокан, штат Вашингтон
4 ноября 1980 г., вторник, 00:03

Винс стоит в тени освещенной фонарями улицы у «Берлоги Сэма», держа руки в карманах. Еще рано, но он видит Сэма за окнами. Винс вынимает изо рта жвачку и бросает ее на землю. Холодно. «Берлога» перед ним сияет, как деревенский очаг. Ему кажется, что он готов настолько, насколько возможно.

Поднимается по ступенькам. Дверь поддается не сразу, но все же впускает его в теплое фойе навстречу улыбающемуся Эдди, который держит поднос с куриными отбивными.

– Здорово, Сэм.

– Черт побери, Винс Камден! Где пропадал?

– Путешествовал.

– Тут про тебя спрашивали. На днях даже полиция заглядывала.

– Да. Я с ними говорил. Там все улажено.

– Кого, говорю, вам? Винса Камдена? Черт, валите-ка вы отсюдова, потому что Винс Камден самый законопослушный гражданин из всех, входивших в эту дверь. – Эдди подмигивает. – А этот гребаный умник, полицейский, знаешь, что мне ответил? «Извините, Сэм, но это мне ни о чем не говорит». – Эдди запрокидывает голову и хохочет. – Рубит фишку сукин сын. – Он опускает взгляд на поднос с курицей. – Для игры рановато.

– Да, знаю, – отзывается Винс. Идет вслед за Эдди в столовую, садится у стойки, пока тот перекладывает отбивные в сковородки с маслом. В темной столовой за его спиной никого нет. Свет горит только в кухне, и создается впечатление, что Эдди готовит на сцене.

– Этот приезжий, Рей, тоже о тебе выспрашивал, – говорит Эдди и осторожно наливает Винсу виски из бутылки под столом.

– Он часто заходит? – Винс кладет на стол пятерку. Одним движением Эдди смахивает пятерку и оставляет трояк.

– Рей-то? Последние несколько дней каждую ночь ошивается, приходит около двух, к девчонкам пристает, дурью мается. В карты он играть не мастер, а вот к бабам подход знает, по-моему.

Жди, пока сами подойдут. Проще пареной репы.

– Так куда ты ездил? – интересуется Эдди.

– Домой на пару дней.

Эдди отрывает взгляд от сковородки.

– Шутишь? А где твой дом?

– В Нью-Йорке.

– Ну да, слышал. У тебя там друзья остались?

– Нет.

Винс сам удивляется, услышав свой ответ. Там у него друзей не осталось. Теперь его друзья здесь. Когда же определенное место перестает быть домом?

– И у меня, – говорит Эдди. – Сынок в Сиэтле живет, но он со мной не разговаривает. В Индиане сестра и племянники, но я к ним не езжу. А кроме них… остальные давно на том свете.

Винс покачивает виски в стакане, вдыхает аромат курятины и тепло от плиты.

– Считать не пробовал?

Эдди поднимает глаза.

– Считать?

– Ага. Сколько умерших ты знаешь. Я тут на днях попытался.

– Да ну?! И сколько набралось?

– Бросил считать после шестьдесят третьего.

Эдди смотрит на него, словно ждет, что ему переведут, потом отмахивается покрытым панировкой куриным бедром.

– Черт, да я в год по шестьдесят три теряю! Пролистываю передовицу, спорт, юмор, сразу к разделу некрологов. Чтобы убедиться, что меня там нет. – Он говорит и щипцами переворачивает куриные ножки и бедра в черных сковородках на всех четырех конфорках. – Не, мне это не надо считать, Винс. Когда твое время истекает… сам знаешь. – Эдди поднимает голову и встречается взглядом с Винсом. – Ты еще молод. И, наверное, в твоей жизни соотношение приглашений на свадьбы и похороны один к одному. Я вот и не припомню, когда последний раз гулял на свадьбе. Зато на похороны каждый месяц хожу, черт подери. – Эдди несет сковороду к раковине. – Я так устал от похорон, что, пожалуй, свои пропущу.

Винс открывает рот, чтобы выдать что-то умное, но вмешивается то ли суеверие, то ли просто страх, и он решает промолчать. Поднимает стакан за здоровье Эдди и допивает виски.

Картежники появляются по одному, и каждый раз, когда дверь открывается, Винс напрягается, но вместо Рея получает улыбки, рукопожатия и похлопывания по плечу.

– Что, еще хочешь бабок из нас вытрясти? – Джекс чуть ли не обнимает его. Виски пьется легко. Не успев опомниться, Винс уже сидит на привычном месте за привычным столом, смотрит в карты, которые скользят в его пальцах, словно жидкость. Он в который раз поражается тому, как всегда складываются карты, тому, что они никогда не подводят и не выдают. Он мог проделывать это сотни раз и ни разу не облажаться. И каждый раз карты будут тасоваться так же безупречно, как вода из двух кувшинов, слитая в один. И разве можно в такой момент, когда ты способен творить чудеса, когда ты способен воспарить, бояться столь грубо сработанного предмета, как Рей-Прут, столь приземленного и простецкого? Он бросает карты по столу, они скользят по гладкой поверхности и останавливаются точно там, где ему хочется. Неужели этой ночи так трудно не кончаться, а этой игре продолжаться вечно?

Джекс поднимает свои карты.

– Моя жена решила от меня окончательно уйти, так мы с нею целую ночь пытались во всем разобраться. Я ей говорю: «Да ладно тебе, детка». И спрашиваю: «Ну что случилось?» А она мне: «Ты глуп». Или: «Ты бесчувственный. Тебе бы только пожрать да футбол посмотреть. Ты не слушаешь, что я говорю». Или: «Ты мало зарабатываешь». Или: «Плохо относишься к моим родственникам». Мама, роди меня обратно, у нее этого списка часа на четыре хватило! А потом она ушла. Сложила в сумку одежду и выкатилась за дверь.

Винс смотрит в свои карты.

– В ту ночь я впервые за двенадцать лет спал один, – признается Джекс. – И ни хера не выспался, кстати. Все смотрел на ее половину кровати. Подушка под покрывалом. Она так двенадцать лет кровать заправляла. А теперь что же, так навсегда и останется? В конце концов, я проснулся в четыре утра. Весь в поту, аж простыня прилипла. Только пот не от жара. Холодный пот. Бывало с вами такое?

Джекс кидает два доллара для затравки.

– И вот еще, я никогда не запоминаю сны. Никогда. Но той ночью почему-то… в четыре утра сон так четко ко мне вернулся, как наяву. Вот прямо как будто так все и было. Во сне я, значит, на футболе, лучшие места на стадионе за всю мою жизнь. Играют «Рейдерс» и «Долфинс». И «Рейдерс» добивают «Долфинс». Шула [46]46
  Шула, Дон (р. 1930) – тренер по американскому футболу, знаменит как тренер команды «Майами Долфинс».


[Закрыть]рыдает.

Винс откусывает от куриной ножки – горячей, жирной, идеально прожаренной, – пьет виски, отвечает на ставку.

– Нет, я люблю футбол. Но он мне никогда не снился. На следующее утро беру я газету и вижу, что по программе играют чертовы «Рейдерс» с чертовыми «Долфинс», ну прям как в моем сне. Может, я, конечно, краем уха слышал, что они будут играть и это засело в моем – как это называется? – подсознании? Но клянусь Богом, я понятия не имел, что будет матч между этими двумя командами! Так что, я думаю, это знак, правильно?

Джекс делает глоток из большой бутылки шампанского, которую зажимает между ногами, похожими на стволы деревьев.

– За час до первого вбрасывания я поспрашивал и узнал, что «Рейдерс» уступают шесть очков. Я подумал, неспроста это все, и поставил на Окленд, да на такой счет, будто Мохаммед Али дерется с Барри Манилоу, так его за ногу. Круче не бывает. В кредит. Поставил все деньги, которых у меня нет.

Кто-то присвистывает. Все один за другим ставят или пасуют, не сводя глаз с Джекса.

– Ну вот, ставлю и чувствую себя полным придурком. И весь день потом чувствовал. Как будто промахнулся не по-детски. Господи, у меня нет работы, и я собрался поставить две штуки из-за вшивого сна? Ужасная игра. «Рейдерс» никак не могли сдвинуть мяч. За минуту до конца «Долфинс» всухую выигрывали тринадцать очков. И от моих шести очков толку, что с козла молока.

Все улыбаются, подаются вперед.

– Ну вот, сижу я там, жду, что потеряю две штуки, и тут вдруг все в голове прояснилось: Пегги ушла, мне светит банкротство. Это же целая цепочка неверных решений, целая жизнь сплошного облома, нет, правда. И как только я себе в этом признался, случилось чудо, мать его: Стаблер навешивает им, и не кто-нибудь, а чертов Фредди Белитников проходит за защитника и – бац! – за сорок секунд счет уже тринадцать – шесть. Осталось всего ничего, нужен перевес в одно очко. И ставка – моя. Я не выиграл… но и не проиграл. Вот такая херовина. В смысле: я хотел выиграть. А почему бы и нет? На самом деле. Чего еще желать такому человеку, как я… кроме как не проиграть?

Все за столом улыбаются и кивают.

– Ну вот, они сравнивают счет, и впервые за многие годы я начинаю молиться, прикиньте! Не то чтобы молиться, а скорее заключаю сделку. Ну, знаете, как когда ваша жена находит чужой лифчик или присяжные рассматривают улики?

Все понимающе усмехаются.

– «Клянусь, что схожу в церковь. Перестану пить. Буду заниматься детьми, навещу старых пердунов». Я молюсь, а игроки Майами чешут к линии, тут у меня молитвы кончаются, и я обещаю сделать все, что угодно, если они забьют. «Съем дерьмо с тротуара. Отсосу у собаки».

Головы запрокидываются. Из глаз текут слезы.

– На все согласен, лишь бы забили. Ну, давайте! Надо всего на одно сраное очко их опередить. Во сне смогли ведь! Все будет хорошо, понимаю я, и тут, не успел я об этом подумать, как – бац! – свечка. Конечно, Бог не допустил бы, чтобы я продул эту игру. Мы с ним оба знаем, я не заслужил проигрыша. Ну вот, мяч летит высоко над головой ловца, я выскакиваю из кресла и жалею, что не умер… и тут, черт меня раздери, этот сукин сын, задний полузащитник, проделывает самый потрясный финт из всех, что я видел в своей жизни. Он подпрыгивает и непонятно как хватает мяч на лету…

Джекс вскидывает руки над головой, все ухмыляются.

– И вот я стою на коленях перед нашим теликом с экраном в девятнадцать дюймов и начинаю плакать. Как последний малолетка. Я, значит, рыдаю, а ловец каким-то образом ухитряется положить мяч на землю, пока отбивающий бежит к нему. А я думаю: «Знаешь что, сукин ты сын, иногда даже такому, как ты, выпадает передышка».

Все прикрывают рты.

– Тут, значит, отбивающий бежит к мячу, ногами работает – мама, не горюй, держит линию. И провалиться мне на этом месте, если этот гад, отбивающий, не совершил самую охеренную вещь, которую я когда-либо видел в футбольном матче! Этому вшивому говнюку надо было просто двинуть ногой по чертову мячу, и мои две штуки были бы целы. А он, сукин сын недоношенный, делает три шага и падает на мяч, будто это гребаная граната. Видать, все о той свечке думал, вот и повалился на него. Улегся на мяч, будто это девка из группы поддержки. Все, игре конец. Плакали мои две штуки.

Раскаты смеха. Все шлепают ладонями по столу.

– Через пару дней звонит Пегги. И говорит: «Почему бы нам не попробовать еще раз?» – Джекс пожимает плечами и добавляет вполголоса: – Сука.

Смех переходит в глухое пьяное хмыканье. Винс уже почти забыл, зачем пришел. Он сгребает карты – пара шестерок – и, лишь когда хлопает входная дверь, понимает, что игра не может продолжаться вечно. Винс поднимает взгляд и почти с облегчением видит рябые щеки, короткие бачки и летчицкие очки Ленни Хаггинса. Ленни окидывает комнату взглядом, задерживает его на Винсе, качает головой и направляется к нему. В его походке что-то изменилось. Винс догадывается что – появилась уверенность.

В игре остались только двое: он и Джекс. Сдача карт. Еще две шестерки падают на стол. Винс улыбается своим мыслям. Каре. Что за шутки? Ленни подбирается к нему осторожно.

– Пас, – говорит Винс и двигает свои деньги к Джексу.

– Ты что делаешь? – изумляется Джекс.

– Пора мне, – отвечает Винс.

– Винс! – Ленни Хаггинс наконец подходит к столу. – Глазам не верю! Я слышал, что ты вернулся, но не предполагал, что ты настолько глуп.

– Зря, – отзывается Винс. – Именно настолько.

Игроки следят за разговором, как за теннисной партией.

– Готов?

– А где твой приятель?

– Ждет нас.

– Надеюсь, ты понимаешь, во что влез, Ленни.

– Это что, вроде предупреждения?

– Ага, – кивает Винс. – Вроде того.

Он отодвигает стул, Ленни отскакивает от стола, его рука тянется к поясу. Отлично, мелькает в голове Винса, теперь понятно, где у нас пушка. В случае чего может пригодиться. Винс встает и берет свой рюкзак.

– Давай, понесу, – говорит Ленни.

Винс раздумывает, потом отдает ему рюкзак. Он бросает на стол свои карты, и все непонимающе смотрят на его комбинацию – каре. Все, кроме Пити, который ему улыбается.

– До завтра, Винс? – спрашивает Пити.

Забавно, как буднично люди выпаливают подобные фразы. Это ведь непременный элемент счастья, минимально необходимый каждый день… завтра. Сколько раз человек задает такой вопрос, а ты отвечаешь ему просто «да», не задумываясь, хотя на самом деле существует миллион причин, по которым это может не случиться. Винс переводит взгляд на Ленни, потом обратно на стол.

– Конечно, – отвечает он. – До завтра.

И идет к двери.

Ленни бросает рюкзак Винса в багажник. Потом заставляет Винса расстегнуть пиджак, поднять рубашку и штанины. Убедившись, что под ними ничего не спрятано, открывает переднюю дверцу «Кадиллака».

– Ты поведешь, – говорит он.

– Да я же пил.

– А ты не гони.

– Я не знаю, куда ехать.

– Я объясню.

– А может, сам поведешь и объяснишь себе?

– Садись, – командует Ленни.

Он велит Винсу ехать на запад через центр. На улице темно и холодно. Их шатает от фонаря к фонарю на дороге, скользкой от росы. Дома поменяли форму, слившись со своими тенями, клонясь к ним – город параллелограммов, город острых углов.

– У тебя, наверное, жуткий пробег, – замечает Винс.

Ленни смотрит на него пристально.

– Что?

– «Кадиллаку» восемь лет. Сколько ты можешь за него получить? Десять? Двенадцать?

– Пятнадцать, – отвечает Ленни.

Винс смеется.

– Больше двенадцати не получишь.

– Еще как получу. Пятнадцать, говорю же.

– Да ну. Откуда, Ленни?

– Заткни пасть, Винс!

– Ладно, – соглашается Винс. – Но все равно это нереально.

Несколько минут они едут молча. Потом Ленни прорывает.

– Какая же ты все-таки сволочь, Винс! Почему ты всегда все знаешь?

– Двенадцать?

– Да, – бросает Ленни. – Двенадцать.

Он командует Винсу заехать в мотель у подножия холма Сансет, у западной границы центра города. Втиснувшийся в базальтовую породу, поросший соснами холм охраняет город, словно стена. Его разрезает старое четырехполосное шоссе, которым перестали пользоваться, когда параллельно проложили межштатную магистраль. Но на шоссе еще остались старые мотели пятидесятых и шестидесятых годов, которые раньше обозначали начало города своими оптимистичными модерновыми вывесками – когда-то яркими, а теперь выцветшими подковами и изгибающимися, горящими стрелами: «Открытый бассейн!», «Почасовая оплата!», «Цветной телевизор!».

Они паркуются у дальнего конца, в полной темноте, около вереницы дверей одноэтажного мотеля. На фасаде переливаются лампочки. Винс замечает, что двери пронумерованы нечетными числами от одного до девяти. На гравийной стоянке нет больше ни одной машины.

– Номер девять, – говорит Лени и кивает на другой конец здания. – Постучись один раз, потом убери руки за голову. Я открою дверь, и ты войдешь.

– А пароль? Как же без пароля?

– Заткнись, Винс.

Они выходят из машины. Винс захлопывает дверцу и идет через стоянку, гравий скрипит у него под ногами. Он прокручивает все в голове: первая часть будет, очевидно, самой трудной. Переживи ночь, и окажешься дома. Винс останавливается у двери, успокаивает звенящие от напряжения нервы и стучит. Потом убирает руки за голову. Ленни выступает из-за его спины и открывает дверь. Она распахивается в темную комнату, освещенную лишь лампой на столике у стены. Ленни вталкивает Винса внутрь.

Они входят в узкую гостиную мотельного номера – диван, стул, телевизор и столик, – проход в еще меньшую кухоньку, пластмассовый стол, один из кухонных стульев двумя ножками стоит на ковре гостиной. Две закрытые двери, скорее всего ведущие в спальню и ванную.

– Садись, – говорит Ленни. Винс опускается на стул. Над диваном висит удивительно успокаивающий горный пейзаж с рощицей темных деревьев на переднем плане. Это одна из тех картин, которые никак не получается рассмотреть из-за неправильной перспективы: в фокусе не деревья впереди, а горы, ими заслоненные. Но все равно деревья ему нравятся. В густом лесу можно прятаться целую вечность.

Открывается дверь в спальню и выходит Рей-Прут в черных слаксах и в расстегнутой рубашке, под которой видна футболка с V-образным вырезом. Босой. Он приглаживает черные волосы.

– Здорово, шеф. – Рей не закрывает за собой дверь и лишь через секунду, привыкнув к свету, Винс видит в спальне без окон на кровати скорчившуюся… Бет. Гипса на ней нет. Она осторожно прижимает к себе покрасневшую руку. Левый глаз заплыл синяком.

– Он сломал мне руку, – говорит она и начинает плакать.

Винс роняет голову на грудь – его план вдруг становится наивным и безрассудным. Проклятье!

Рей переводит взгляд на спальню и обратно.

– Если быть точным, я ее сломал еще раз.

Винс заставляет себя открыть глаза и смотрит мимо Рея в спальню.

– Значит, так, я вам ничего не отдам, пока не увижу, как она выходит в дверь.

– В эту дверь? – уточняет Рей. Он возвышается над Винсом. Улыбается.

Ленни принимается мерить комнату шагами и заводит разговор:

– Послушай, Винс. Я сразу тебе сказал: либо все пройдет нежно, либо жестко…

Рей оглядывается на Ленни, потом ухмыляется Винсу, уходит в кухню и открывает холодильник.

– Ты выбрал жесткий вариант, – продолжает Ленни. – Я не хотел…

– Она вам не нужна, – говорит Винс спине Рея. – Отпустите ее.

Ленни ударяет его. Лицо Винса остается почти безмятежным.

– Але. Ты че! Я с тобой разговариваю, мудила! – возмущается Ленни.

Но Винс продолжает обращаться к Рею.

– Я серьезно. Я вам ничего не скажу, пока она здесь.

Рей оборачивается через плечо и улыбается.

– Не вопрос. Как скажешь, шеф.

Он берет два яблока, нож для чистки овощей и полотенце и возвращается в гостиную.

Ленни смотрит то на Винса, то на Рея.

– Да что за хрень? О чем вы тут треплетесь? Говорите со мной.

Рей не обращает на него внимания. Расстилает полотенце на журнальном столике, кладет яблоки и нож. Садится на диван.

Винс не сводит глаз с ножа.

– Отпусти ее и получишь почтальона. Он сам хочет поговорить с тобой. Хочет брать больше кредиток.

– Так позвони ему, – предлагает Рей. Берет яблоко и нож. – Пригласи его к нам в гости.

– Сегодня не получится. Поздно уже. Он выключает на ночь телефон. Позвоню ему завтра утром. Мы встречаемся в одном ресторане. Я тебя туда провожу.

Рей аккуратно снимает кожуру с яблока.

– Ну не знаю. Где я и где завтра, шеф.

Винс подается вперед.

– У меня есть деньги.

Рей смеется.

– Ага, девка твоя что-то такое лопотала. Будто вы с ней решили для нее дом прикупить.

Винс пытается скрыть досаду.

Рей вытирает лезвие ножа о полотенце.

– Мы решили, что пойдем туда завтра и отзовем деньги. Устроим вечеринку. – Он подмигивает.

Ленни пристально смотрит на Рея.

– Да что происходит, вашу мать? О чем вы тут говорите? Это мое дело теперь!

Рей поднимается, лезет в карман и достает двадцатидолларовую купюру.

– Сбегай, принеси нам выпить.

Ленни переводит взгляд с Рея на Винса, потом на Бет и обратно.

– Уже полчетвертого утра. Где я, по-твоему, могу купить тебе выпивку?

Рей молчит. Наконец Ленни берет двадцадку и идет к двери. Рей хватает его за плечо, сует руку под его пиджак, выхватывает из-за его пояса пистолет – черный, полуавтоматический – и заталкивает себе за ремень.

– А то еще отстрелишь себе яйца, – объясняет он.

Ленни косится на Винса – в его взгляде, кажется, мелькает понимание, но все равно уходит за выпивкой.

– Идиот недоделанный, – говорит Рей, когда за Леном захлопывается дверь. – Как ты работаешь с такими ослами?

– На безрыбье…

– Ну да, ну да. – Рей идет в спальню, по-прежнему держа в руке нож. Бет съеживается под его взглядом. – Детка, мы с твоим другом поболтаем немного. А ты пока отдохни.

Он закрывает дверь и садится на спинку дивана, положив ноги на подушки, чтобы быть над Винсом. Они смотрят друг другу в глаза.

– Симпатичная, – замечает Рей.

Винс переводит взгляд на картину. Стена черных деревьев непроницаема.

– Ты знаешь, кто я? – Рей указывает ножом на свой подбородок.

– Да, – отвечает Винс. – Знаю.

– Ну и?

– Ты Рей-Прут.

Рей довольно улыбается, услышав свое имя, как томимый жаждой человек, припав к источнику.

– А, так ты оттуда?

– Да.

– Ленни говорил, но я думал, что это пустой треп. Так кем ты был? Может, я тебя знаю?

– Нет, – отзывается Винс.

– Ты механик? Работал там в чьей-то банде?

– Там я воровал кредитные карточки. Так же, как и тут. Я не входил в банду.

– А-а. – Рей разочарован. – Херово.

Он прислоняется спиной к стене и рассматривает Винса.

– Так ты, значит, никто и звать тебя никак, но однажды ты приехал сюда – и кое в чем ты рубишь… в карты умеешь играть. Ни с того ни с сего стал человеком, да? Королем бандитов. – Он смеется. – Чушь собачья.

Винс помалкивает. Следит за тем, как Рей чистит яблоко, снимая тончайший слой кожуры, и на белой мякоти остается алый налет. Рей поднимает глаза, его густые брови выгибаются.

– Ненавижу кожуру. И хрустящую корочку на бутербродах.

Он заканчивает чистить первое яблоко, кладет его – голое и беззащитное – и берет второе.

– Ну и как тебе это местечко? – спрашивает Рей.

– Спокан? – Винс пожимает плечами. – Мне нравится.

– Да ну. Не может он тебе нравиться.

– Очень нравится.

– Без балды?

– Ага.

– Хочешь знать, что меня здесь больше всего бесит? – спрашивает Рей.

– Что?

– Пицца. Ее же нигде нельзя найти! Посадить бы их за это. Ужас ведь. Куда в этой дыре пойти, чтобы купить пиццу?

– Дело привычки, – замечает Винс. – Я тут, знаешь ли, к супам пристрастился.

– Да ну! Прекрати! Как ты можешь эту блевотину есть? Или вот пепперони на французских тостах. Разве к такому привыкнешь? Что это за глушь такая, где кусочка пиццы не найдешь? Или бутерброда? Заказываешь в этом городишке стейк, бля, с сыром, а они смотрят на тебя, будто ты попросил зажарить на хер ребенка.

Винс не сдерживает улыбки.

– А такси поймать хоть раз пытался?

Рей вскидывает руки выше головы.

– Прокатился на обоих.

Они смеются.

– А эти мудаки-водилы! – Рей непреклонен.

Винс кивает.

– Знаю, знаю. Как будто в городе одни старики живут. Даже молодежь водит, будто им по сто лет.

– Я в жизни такого не видел. Вежливые, аж пердеть хочется. Я тут всего неделю, торможу у перекрестка… «Всем остановиться!» Что за хрень?

Винс смеется.

– Вот именно.

– Четыре барана стоят, у каждого горят тормозные фары. И пялятся друг на друга, как будто на вечеринку пришли. Десять минут торчат там, уступают друг дружке: «Проезжайте. Нет, вы поезжайте. Нет, я настаиваю. Нет, ну что вы». Знаешь, шеф, я однажды не выдержу, подъеду к такому перекрестку, достану пушку и всех этих дебилов перестреляю к чертовой матери.

Винс улыбается, кивает. Косится на дверь в спальню.

– А вот еще…

Винс встает и делает шаг, не дав Рею закончить предложения. На этом его движение заканчивается, но попутно он мысленно отмечает, насколько быстро этот верзила разгибается и соскакивает со спинки дивана, сверкнув нержавейкой, насколько остро нож для овощей впивается ему в щеку, прямо под глазом. Именно боль и сила огромных ручищ, сдавивших его горло, убеждают Винса отпустить плечи Рея и, повинуясь толчкам, сесть обратно на стул.

Винс откашливается и ощупывает свое беззащитное горло, потом дотрагивается до раны на щеке. Она невелика, чуть больше серьезного пореза от бритвы. Но он все еще ощущает, как острие ножа проходит по скуле, прямо под глазницей. От повторяющегося в голове звука царапаемой кости его передергивает.

Рей нависает над ним, держа в руке нож. На его лице отражается лишь смертельная скука.

– Ну что там?

Винс убирает руку и показывает здоровяку рану.

– В глаз не попал. Повезло тебе.

Рей стоит еще с минуту, оглядывая комнату.

– Ладно, – говорит он, как будто рад, что молчание закончилось. Он вытирает капли крови с острия ножа и снова усаживается на спинку дивана. Разрезает яблоко пополам, потом еще раз и еще, бросает дольку Винсу. Смотрит задумчиво, словно пытается что-то вспомнить.

– На чем мы остановились? А! – Он улыбается и хлопает в ладоши. – Шлюхи. Ты где-нибудь видел таких уродок? Прям и не знаю, то ли трахать их, то ли на хер послать.

Ленни возвращается с початой бутылкой «Калуа».

– Это еще что за хрень? – интересуется Рей.

– «Калуа». Кофейный ликер.

– Ты мне что, гребаный шоколадно-молочный коктейль приволок?

– Можно сбацать «Белого русского» [47]47
  Коктейль из водки, жирных сливок и кофейного ликера «Калуа».


[Закрыть]. Или «Оползень» [48]48
  Коктейль. Как правило, делается из бананового ликера, «Амаретто» и ликера «Айриш крим».


[Закрыть]…

– Оползень?

– Ага.

– Оползень. – Он смотрит на Винса. – Будем бацать гребаный оползень.

Ленни переводит взгляд с Винса на Рея.

– Да все магазины закрыты! Сейчас же четыре утра, Рей.

– А это ты где взял?

– Домой смотался.

Рей смотрит на Винса и качает головой. «Поверишь, что приходится терпеть такое дерьмо?» Он открывает «Калуа» и нюхает. Делает глоток.

– Оползень?

– Ладно, Винс, вот как мы поступим, – начинает Ленни. – Ты назначишь встречу почтальону. Познакомишь нас.

Но ни Рей, ни Винс не спешат посмотреть в его сторону.

– Так это они тебя таким именем наградили? – спрашивает Рей. – Винс? Нормальное имя.

– Я сам выбрал, – признается Винс.

– А на самом деле как тебя?

– Марти.

– Да уж, Винс лучше. А я вот вроде как теперь Ральф Ларю. Прикинь? Ральф, бля, Ларю. Ужас. Я немного потерпел и плюнул, не смог.

– Привыкнешь и к новому имени.

– Не стану менять имя для этих козлов. – Рей думает о чем-то другом. – Слушай, а где ты учился на пекаря?

Рей протягивает Винсу бутылку «Калуа».

Винс берет ее.

– В общественном колледже. Полгода.

Рей наклоняет голову к плечу.

– Ну и как оно?

– Пончики печь? Мне нравится, – отвечает Винс.

– На долю берешь?

– Нет.

– Отмываешь бабки?

– Нет.

– Откаты берешь?

– Нет, – повторяет Винс. – Я просто… пеку пончики.

Рей снова наклоняет голову к плечу.

– Не догоняю я что-то.

– Это… прибыльно. Ну а ты? Кем будешь?

Рей жует яблочную дольку.

– Запихнули меня на гребаные курсы по ремонту дизелей.

Винс улыбается.

– Это меня-то! Ремонтировать здоровые грузовики, да? Представляешь? «Вот смотри, долбоеб, это, бля, называется трансмиссия». Так, что ли? – Рей пожимает плечами. – Оказалось, ученик из меня никакой. Препод сказал, что я не умею сосредотачиваться. Поставил мне «трояк». – Он забирает бутылку у Винса. – Гондон чертов.

Ленни стоит, уперев кулаки в бока.

– Так, если вы двое закончили свою теплую беседу, может, кто-нибудь объяснит мне, что происходит?

– Сядь, – отвечает Рей, отправляя очищенную дольку яблока в рот.

– Нет, ты послушай меня, Рей.

– Сядь. Я сказал.

– Нет. Я не знаю, что ты там думаешь…

– Сядь. Мать твою.

Ленни багровеет.

– Черт подери, Рей!

– Ленни, – тихо произносит Винс.

– Нет! Надоело. Я тебя ввел в дело, Рей. Это мое дело.

Рей не спеша пересекает комнату, упирается запястьем в шею Ленни и придавливает его к стене. Потом всаживает нож для овощей ему в плечо, чуть выше ключицы, и медленно двигает его дальше. Ленни вопит и тянется к ножу, торчащему из его левого плеча. Молотит ногами по голеням Рея и пронзительно повизгивает, пытаясь ухватиться за рукоятку.

Рей вытаскивает пистолет из-за пояса и наставляет его на Винса, который дернулся было в их сторону. Винс замирает. Потом Рей засовывает дуло пистолета в рот Ленни.

– Закрой пасть, мать твою.

Писк прекращается.

– Где мои двадцать баксов?

– Фто… Фто? – бормочет Ленни с дулом во рту.

– Я дал тебе двадцать баксов, а ты вернулся с полупустой бутылкой шоколадного молока из дома? Где, бля, мои двадцать баксов?

Ленни, дрожа, вытаскивает двадцатку из кармана. Протягивает Рею.

Рей убирает деньги к себе в карман и вытаскивает пистолет изо рта Ленни.

– Так. Слушай сюда. Еще один звук, и я тебя пристрелю. Усек, что говорю? Я здесь разговариваю с этим человеком. Пытаюсь разобраться во всей этой схеме с кредитками. А ты держи рот на замке.

Ленни косится на короткую рукоятку ножа, торчащую из-под ключицы.

– А как же нож?

– Это мой нож, мать твою. Только попробуй до него дотронуться, и я тебя на шнурки им порежу. Все, кончай на хер базарить и садись.

Ленни сползает по стене с ножом в плече. Рей будто слегка смущен происходящим. Он кусает нижнюю губу.

– И ты садись, – говорит Рей Винсу. Он задумывается на секунду и бросает Ленни полотенце для посуды. – Зальешь кровью ковер, я с тебя шкуру сниму, как с яблока.

Ленни обматывает полотенце вокруг рукоятки ножа, закрывая кровоподтек на плече.

Рей садится напротив Винса.

– Так о чем мы говорили?

– В этом моя беда. Образования не хватает. Специальности у меня нет. Вот ты. Столько всего умеешь. Красть. Толкать наркоту. Печь пончики. Да еще дела с кредитками, что, по-моему, должно быть прибыльно. Мне захотелось войти в дело, как только я о нем услышал. Ты же идеально подходишь для такого городишки. Пошел и заработал. А я вот только это и умею. – Рей пожимает плечами. – Неплохо умею, но, честно сказать, спроса на мои услуги маловато. Даже дома случается, месяцами без нормальной работы сижу. Конечно, бывает, что с трудом успеваю все заказы выполнять. То густо, то пусто, понимаешь? Вот как в Филли, перед тем как я свалил. Задолбался работать. Кое-кто нанял меня убрать одного типа, который сам нанял меня убрать типа, которого я должен был убрать. Прикинь? Ошизеть можно. Потом мне на хвост сели, пришлось уйти на дно в Нью-Йорке. Я там весь издергался на хер. Ну, то есть… несколько месяцев работы не было вообще ну и я стал… не знаю… нервным, что ли. Сам виноват, наверное. Работал слишком рьяно. Увлекся. Хотелось сделать что-то… – Он подается вперед, точно на исповеди: – Между нами говоря, кончилось тем, что я стал заниматься тем единственным, что умею делать.

Он переводит взгляд на Ленни, который пялится на рукоятку в своем плече и дышит коротко и прерывисто, как рожающая женщина.

– А этот… господи, да я же умнее его! Нет, мне нужен такой, как ты. Тот, кто будет делать деньги, у кого башка варит. А я стану прикрывать с тылу. Это я умею. Понимаешь?

Винс кивает.

– Ну… что скажешь?

Винс трет лоб и поглядывает на дверь в спальню.

– Да. Понимаю.

Рей смотрит на дверь в спальню и угадывает, о чем думает Винс. О Бет и двадцати тысячах.

– Так. Поживем-увидим, да?

– Слушай, Рей. – Лоб Ленни покрыт капельками пота. Полотенце наполовину красное. – Мне тут вроде как плохо.

– Заткнись, – отвечает Рей, но встает, идет в кухню и приносит чистое полотенце. – На.

Забирает грязное и бросает его в раковину. Подходит к окну, разводит занавески и выглядывает на пустую стоянку – гравий и ряд двухэтажных номеров, крашеные одинарные двери. Солнце уже взошло, но плотные тучи рассеивают свет. Винс не может угадать, который час.

Рей поднимает глаза.

– Симпатично.

За всю жизнь Винс не встречал вида из окна отвратительнее.

Рей глядит на часы.

– Как думаешь, не поговорить ли с почтальоном сейчас? Винс кивает на дверь в спальню.

– А ее отпустишь?

– Когда деньги от нее получу, – отвечает Рей. – Слово даю. Рей распахивает дверь в спальню. Бет спит, свернувшись калачиком. Ее глаза опухли.