Текст книги "Записки о России. XVI — начало XVII в."

Автор книги: Джером Горсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Ко всем государям, союзникам царской империи, были назначены послы, по желанию Бориса Федоровича, чтобы показать его величие. Но сначала были сделаны приготовления для коронации царя, ее описание потребовало бы больше места и времени, чем я могу себе позволить[259]259
  Венчание на царство Федора состоялось 31 мая 1584 г. См. описание Горсея в настоящем издании («Торжественная коронация»).


[Закрыть], поэтому я, будучи свидетелем всего и удостоившись высокой чести в тот день, должен отослать [читателя] к книге путешествий м-ра Гаклюйта и к трактату д-ра Флетчера, где все это изложено вместе с сообщениями о государстве и управлении, написанными давно моей рукой[260]260
  Очень важный датирующий признак текста, указывающий на редактирование Горсеем своего труда. Первое издание сборника Гаклюйта – «Книга путешествий мистера Гаклюйта» – было осуществлено в Лондоне в 1589 г.; второе издание – в 1598–1600 гг. «Трактат доктора Флетчера» – сочинение Дж. Флетчера «О государстве русском» – было впервые опубликовано в 1591 г., а затем включено в указанное гаклюйтовское издание 1598–1600 (см.: Hakluyt R. The Principal Navigations, Voiages, etc. of the English Nation: In 3 parts. L., 1589. Part 1. P. 819–825; Hakluyt R. Collection of the Early Voyages, Travels, & Discoveries of the English Nation: In 3 vols. L., 1598–1600. Vol. 10. P. 467–470; Fletcher G. Of the Russe Commonwealth. L., 1591).


[Закрыть]; я среди других был назначен посланцем к королеве. Содержание во всех посольских наказах было одинаковым: объявить, что провидением божьим Федор Иванович (Theodor Ivanowich) был возведен на престол (coroberavated, по их выражению), коронован и объявлен царем тех княжеств и земель, которыми владел его отец, блаженной памяти прежний царь Иван Васильевич. Думая о благе, исходя из священной заботы о мире, он счел необходимым уведомить их величества, государей других держав, как сильно его желание жить с ними в союзе и братской любви, и тому, кто принимает это, он обещает взаимность в связях, торговле и делах с ними и их подданными[261]261
  Горсей пересказывает содержание полученного им наказа.


[Закрыть].

Получив эти письма и наказы договориться о некоторых других делах, касающихся одновременно обеих сторон, я был отпущен с необыкновенными милостями, удостоившись многих почестей, особенно от князя-правителя Бориса Федоровича, как частным образом, так и в торжественной обстановке, с особыми постановлениями и поручениями. Меня хорошо снарядили всем необходимым и везде меня принимали, охраняли и встречали как посла, куда бы я ни прибыл. Мое путешествие началось из Москвы 20 августа 1585 года[262]262
  В «Коронации» Горсея указана другая дата – 5 сентября 1585 г.


[Закрыть], вначале я прибыл во Псков (Vobsco) в 600 милях от Москвы, затем в Дерпт в Ливонии, Пернов, Венден, Либаву и проч., затем в Ригу, столицу провинции, в которой я имел дело к королеве Магнуса, ближайшей наследнице московского престола[263]263
  Мария, вдова короля Ливонии Магнуса, дочь Владимира Старицкого, двоюродного брата Ивана IV, действительно оказывалась при бездетности Федора претенденткой на престол «по крови», вслед за царевичем Дмитрием и царицей Марией Нагой, седьмой женой Грозного, чей брак мог быть сочтен церковью недействительным (см. примеч. 53, 55, 77 к «Путешествиям»).


[Закрыть]; она жила в замке Риги в большой нужде, существуя на маленькое жалованье, выдаваемое ей из польской казны. Я мог получить разрешение видеть ее только от кардинала Радзивилла (Ragaville), крупного прелата княжеского рода[264]264
  Радзивилл Ежи (1556–1600) – епископ, позднее – кардинал в Вильне, между 1582 и 1586 гг. правил областью в Ливонии.


[Закрыть], охотника до общества ливонских леди, самых прекрасных женщин в мире, который жил случайно в это время там. Я приложил огромные усилия, чтобы добиться свидания с ней. Кардинал сначала принял важный вид, представив это дело как большую трудность, но когда мы получше познакомились, сделался более приятен и весел и однажды даже засмеялся, проходя мимо меня в важной процессии.

Когда меня привели к Елене (Llona)[265]265
  Ее имя Мария. Об этой ошибке Горсея см. примеч. 55 к «Путешествиям».


[Закрыть], вдове короля Магнуса, я застал ее за расчесыванием волос своей дочери, девятилетней девочки, очень хорошенькой. Она спросила, что мне нужно. Я попросил позволения поговорить с ней наедине, она начала меня удивленно рассматривать и сказала, что не знает меня и у нее нет ни приемных, ни прислуги. Оставив свою дочь со своей дворянкой, она [отошла со мной к окну] в этой же комнате, с еще более величественным видом.

„Мадам, я боюсь, что более не смогу увидеть ваше высочество, поэтому изложу мое поручение без красноречия, дайте мне ваше королевское обещание, что оставите в секрете все, что я вам скажу, поскольку все это в ваших же интересах“. Хотя она сохранила молчание, я продолжил: „Царь Федор Иванович, ваш брат (поскольку так называют [у них] себя двоюродные), узнал, в какой нужде живете вы и ваша дочь, он просит вас вернуться в свою родную страну и занять там достойное положение в соответствии с вашим царским происхождением, а также князь-правитель Борис Федорович, изъявляет свою готовность служить вам и ручается в том же…“

„Сэр, – сказала она, – ни они не знают меня, ни я их. Ваша внешность, речь, платье заставляют меня верить вам больше, чем благоразумие позволяет мне“. Вдруг нас прервали, начальник стражи поторопил меня уйти, выражая подозрительность. Она рассталась со мной также неохотно, как и я, начала плакать, за ней заплакали ее дочь и бывшая с ней дворянка; она пожелала, чтобы я нашел средство вновь быть допущенным к ней.

Кардиналу передали это, он послал за мной и спросил, какими шутками я заставил королеву смеяться, я сказал, что ему неверно передали.

„Вы знаете, что я имею в виду, вы можете видеть ее, но не будьте слишком смелы“. Я просил его письменного позволения и получил его, королева с нетерпением ждала остальную часть моего поручения, и я также хотел это [поскорее] изложить ей.

– Вы видите, сэр, меня держат здесь, как пленницу, содержат на маленькую сумму, менее тысячи талеров в год.

– Вы можете исправить все, если захотите.

– Меня особенно тревожат два сомнения: если бы я решилась, у меня не было бы средств для побега, который вообще было бы трудно устроить, тем более что король и правительство уверены в возможности извлечь пользу из моего происхождения и крови, будто я египетская богиня, кроме того, я знаю обычаи Московии, у меня мало надежды, что со мною будут обращаться иначе, чем они обращаются с вдовами-королевами, закрывая их в адовы монастыри, этому я предпочту лучше смерть.

– Ваш случай сильно отличается от прочих, а время изменило этот обычай: теперь те, кто имеет детей, не принуждаются к этому, остаются растить их и обучать.

– Какое поручительство, что все, что вы говорите, – правда?

– Ваше желание может испытать то, что задумано, вера в это дело может сделать его успешным, когда вы удостоверитесь и убедитесь в средствах, которые сделают безопасным и успешным это дело.

– Тогда я должна уповать на бога и вашу христианскую скромность и обещание, скажите мне свое имя и возможно более точное время [побега].

– Не сомневайтесь, ваше высочество, в ближайшие два месяца вы узнаете и то и другое, в знак верности я оставляю вам сотню венгерских дукатов золотом, и ваша честь получит еще 400 точно через семь недель или около этого времени. Ее высочество с благодарностью приняла их, а ее дочери я дал еще двадцать. Я простился, королева и ее дочь пожали на прощание мою руку, а я был рад успеху.

Мои слуги и начальник стражи этого замка сильно удивились тому, что я так долго оставался у королевы. Он вновь сказал об этом кардиналу.

– Фу, пустяки, не подозревайте его, вы видите, он молод и красив, я желал бы, чтобы он достиг своего, по крайней мере, я имел бы надежду получить с нее то, во что она мне обходится.

– Но ни король, ни правительство Польши не пошли бы на это даже за 100 тысяч талеров [ответил начальник стражи]. Я подарил кардиналу красивый, шитый золотом платок и покорно благодарил за оказанную мне милость.

– Я рад, что вы имели здесь успех, когда нам доведется встретиться в Польше, мы вспомним весело о нашем знакомстве.

Выезжая из ворот города, я встретил девушку, одетую как дворянка, с непокрытой головой, она вручила мне красиво вышитый белый платок, в уголке его было завязано недорогое колечко с рубином, но она не сказала мне от кого, хотя я сам догадался. Я поспешил из владений кардинала через Курляндию (Corland), Пруссию (Prusia), Кенигсберг (Quinsburgh), Мелвин (Melvinge), Данциг (Danzicke), где я решил немного передохнуть, отослав одного из моих слуг, уроженца Данцига, морем в Нарву с моими письмами, платком и донесениями к царю и Борису Федоровичу о сделанном. Все было зашито в его стеганое платье. Он выполнил все столь быстро и благополучно, что та королева с ее дочерью была извещена и очень хитроумно выкрадена и проехала через всю Ливонию, прежде чем ее отсутствие было обнаружено. Начальник стражи послал было погоню, но было поздно, он лишился за это своего места, переданного другому, более надежному человеку. Чтобы кончить эту историю, скажу, что по моем возвращении из Англии я нашел королеву [живущей] в большом поместье, она имела свою охрану, земли и слуг согласно своему положению, но вскоре она и ее дочь были помещены в женский монастырь, среди других королев, где она проклинала то время, когда поверила мне и была предана, но ни она не видела меня, ни я ее[266]266
  Горсей действительно сыграл решающую роль в судьбе Марии Владимировны, уговорив ее вернуться в Россию, хотя есть мнение, что в данном случае состоялся не побег, а соглашение с польским правительством о ее выдаче. В России она была пострижена и заключена вместе с дочерью в Подсосенском монастыре; имеется грамота от 7 августа 1588 г., выданная ей на владения (ААЭ. СПб., 1836. Т. 1. № 340: Цветаев Д. Мария Владимировна и Магнус Датский. С. 83–85; он же. Протестантство и протестанты в России до эпохи преобразований. М., 1890. С. 429. Примеч. 1).


[Закрыть]. Я очень угодил этой услугой [русским], но сильно раскаиваюсь в содеянном. Из Данцига я проследовал через Кашубию (Cashubia), Померанию (Pomerenia), Шецин (Statten), Мекленбург (Mackellburgh), Росток (Rostocke) (где я едва избежал смерти), достиг известного имперского города Любека, там был с почетом и заботой принят. Бургомистр и члены муниципалитета (raettsheren) дарили мне вина, пироги с благодарностью за все, что я делал для них раньше.

Из Гамбурга я прибыл в Англию, явился ко двору в Ричмонд, известив о себе лорда-казначея и сэра Фрэнсиса Уолсингема. Они представили меня королеве, ее величество приняла письма царя и мою речь очень благосклонно и с большими похвалами мне; [она сказала, что] рада иметь слугу столь верного и опытного в делах, что ему дает поручение такой великий иностранный государь. Своему вице-камергеру сэру Томасу Ганиджу (Henneag)[267]267
  Ганидж Томас (ум. 1595) – член парламента, вице-камергер, член совета при королеве Елизавете Тюдор (DNB. Vol. 25. Р. 407; Берри и Крамми. С. 318. Примеч. 1).


[Закрыть] она сказала: „Позаботьтесь о помещении для него, уже поздно, я поговорю об остальном с вами завтра“. Сэр Джером Баус и его брат м-р Ральф Баус пришли с лучшими пожеланиями поздравить меня с прибытием и настойчиво расспросили обо всем. Он [Джером Баус] сказал, что хвалил мое знание языков, милости в обхождении со мной при дворе царя, всему этому я верил, так как королева говорила мне то же.

На следующий день ее величеству было угодно иметь со мной большую беседу, во время которой она спрашивала о дурном поведении сэра Джерома Бауса, на что я отвечал весьма мало. Мне было доверено перевести письма, в которых я смягчил выражения, относившиеся к Баусу, причем м-ру Секретарю это не понравилось, он сказал мне, что королева будет недовольна, если узнает об этом, ведь ее величество приказала мне не бояться ничего. Когда я закончил перевод, м-р Секретарь прочел его королеве[268]268
  «М-р Секретарь» – фр. Уолсингем, см. примеч. 1 к «Путешествиям». См. письмо царя Федора к Елизавете 1585 г. (сентябрь) в публикации Ю. Толстого «Первые 40 лет» (с. 253–269). Письмо можно рассматривать как «образец» знакомства Горсея с деловым языком московской письменности.


[Закрыть]. Ее величество захотела услышать наказ, данный для устной передачи, поскольку кроме того, что содержалось в письме царя, сообщалось еще и устное слово. Я сказал ее величеству, что наказ такой большой, что я боюсь утомить внимание ее величества, поскольку уже поздно.

„Тогда я назначу время для вашей следующей аудиенции“. Затем ее величество повернулась к лордам и сказала: „Я думаю, лорды, эти письма оказывают нам столь высокое уважение, какое мы едва ли получали от какого-либо государя, вновь коронованного, их обращения и уверения, относящиеся к нам, по всем правилам учтивости и общепринятому обычаю государей мы должны были бы первыми принести им от нас“.

Я был помещен в хорошем доме в Лондоне, хорошо снабжен и имел хорошую прислугу, мне выказывали уважение, чествовали и угощали от имени Московской компании сэр Роуленд Гейворд (Heyward), сэр Джордж Барнс (Barns), м-р Кастомер Смит (Smythe)[269]269
  Речь идет о деятелях Московской компании английских купцов: Гейворд Роуленд (ум. 1593) – олдермен Лондона, член парламента с 1572 по 1581 г.; Барн Джордж (ум. 1558) – олдермен Лондона, дворянин; Смит Кастомер (ум. 1591) – процветающий делец, землевладелец, таможенник лондонского порта (Wi11an Т. S. The Early History… P. 78, 102–103; Берри и Кpамми. С. 319. Примеч. 3).


[Закрыть] и многие другие олдермены и видные купцы. Королева прислала за мной из Гринвича[270]270
  Гринвич – предместье Лондона, загородная резиденция королевы Елизаветы.


[Закрыть], я изложил все, что имел, и о чем ее величество пожелала спросить меня, она сказала, что мы упустили время и случай, которые могли бы принести ей и подданным большие богатства. Я затратил много времени на выполнение заданий и поручений от царя и лорда-правителя, а также выслушал мнения оксфордских, кембриджских и лондонских медиков касательно некоторых затруднительных дел царицы Ирины (о зачатии и рождении детей), бывшей замужем семь лет, и часто (беременной)[271]271
  В оригинале слова в скобках написаны кириллицей, но по-английски: «фор консертион энд проквратион яф чилдрен» (о зачатии и рождении детей); «консивед» (была беременна) (см.: Гамель И. X. Указ. соч. С. 114–115).


[Закрыть] а также у меня были поручения о других брачных делах, которые я, опасаясь за себя, держал в тайне[272]272
  Горсею не удалось сохранить в тайне свои поручения. Об этом свидетельствуют письмо купцов Московской компании лорду Берли (см. Приложение I) и письмо Елизаветы царице Ирине 1586 г. (см.: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 284–285).


[Закрыть].

Сэр Джером Баус из-за немилости к нему королевы затаил глубокую обиду на меня, он привел в ярость лорда Лесестера[273]273
  Дадли Роберт, лорд Лесестер (Лейчестер, Лейстер) (1532? – 1588) – фаворит королевы Елизаветы; в 1568 г., создав видимость своей поддержки Марии Стюарт, выдал ее заговор Елизавете. В 1585 г. Лесестер был назначен главнокомандующим в Нидерланды, боровшиеся тогда с Испанией, прославился там своим произволом, старался захватить власть и был отозван в Англию в 1587 г. (DNB. 1888. Vol. XVI. Р. 112–114).


[Закрыть], теперь наместника в Нидерландах, который всегда оказывал мне высокие почести и поддержку; [посылал] письма, где мне оказывалась особая милость; я всегда выполнял его поручения, на его письма-запросы я посылал ему богатые меха, белых соколов, белых медведей со всем, что для них требовалось, платя за них моим приятелям добрую цену. [Баус] сказал, будто я провозгласил у себя за столом в такой-то день в присутствии знатных людей, герцогов, что он сбросил с лестницы свою жену, сломав ей шею, чтобы сделаться любовником королевы[274]274
  См. примечание первого издателя Горсея Э. Бонда: «…Эми Робсарт, первая жена Лесестера, умерла в сентябре 1560 г., и слухи, подобные приведенному, распространились после ее смерти» (с. 215, примеч. 2). Слухи о смерти первой жены Лесестера послужили основой романа Вальтера Скотта «Кенилворт».


[Закрыть],– таким средством Баус думал уничтожить меня и расстроить переговоры, которые я вел. Сэр Лесестер написал об этом королеве, прося о расследовании и наказании меня. Королева изменилась в лице, поклявшись, что я отвечу за это, и приказала лордам Королевского суда расследовать это дело. Сэр Джером Баус предполагал доказать [мою вину] с помощью одного только Финча (Finch)[275]275
  Финч Джон – слуга Горсея в Москве; его жалоба лордам Королевского совета датирована 1585 г. (см.: Берри и Крамми. С. 320. Примеч. 5; Приложение I).


[Закрыть], его прихлебателя, которому он сказал, будто я хотел изжарить его в Москве как лазутчика. Тем не менее королева открыто заявила: „Я не сомневаюсь, Горсей докажет, что он честный человек“. Лорд Гансден (Honsdon), тогда камергер, встал на сторону Бауса[276]276
  Кэри Генри, первый барон Гансден (1524? —1596), один из ближайших родственников королевы Елизаветы (см.: Берри и Крамми. С. 320. Примеч. 6).


[Закрыть], лорд-казначей, Христофор Гэттон (Hatton)[277]277
  Лорд-казначей – Сесиль Уильям, лорд Берли (1520–1598). Гэттон Христофор (Hatton) (1540–1591) – лорд-канцлер в 1587–1591 гг. Оба – крупные государственные деятели при Елизавете Тюдор (DNB. 1891. Vol. XXV. Р. 159–162; Берри и Крамми. С. 320. Примеч. 6, 7).


[Закрыть], особенно сэр Фрэнсис Уолсингем были тверды и уверены в своем добром мнении обо мне, у меня было много добрых друзей и родственников, вставших горою за меня. Двор и город были полны темных слухов об этом деле.

Нас потребовали в суд. Сэр Джером Баус сказался больным, но лорды по повелению королевы послали к нему с тем, чтобы его привели. Он предстал перед судом, его компаньон-обвинитель был так бледен, говорил запинаясь и боязливо, все время оглядываясь на Бауса, ожидая, что он скажет судьям, так что они все были недовольны. С моей стороны выступали четверо именитых купцов, готовых преклонить колена перед лордами в том, что они находились в Москве все то время, пока этот Финч был там, по разным делам в течение не более десяти дней. Они открыто признали и засвидетельствовали, как добр я был с ними и как дружески я отправил его за свой счет вместе с ними из Москвы, где он был в большой нужде и опасности. Я представил его собственные письма ко мне, полные благодарностей и признательности. Лорды приказали сэру Джерому Баусу выйти из палаты суда, а Финчу сказать правду, он признал [предъявленные] письма своими и обвинил сэра Бауса, что он уговаривал его часто и настаивал, чтоб он предъявил это обвинение, о котором он сам ничего не слышал, говорил, что это способ погубить м-ра Горсея и его посольство. Лорды приговорили его быть сосланным в тюрьму Маршалси, надеть на него тяжелые кандалы, лорд-казначей сказал ему: „Хоть ты, сударь, и не был зажарен, но жалко, что тебя не подпалили немного“. Лорд-камергер поспешил в покои королевы, м-р Секретарь опередил его другим путем и рассказал ее величеству обо всем. Она сделала выговор лорду Гансдену, который обвинил во всем Бауса, лорды сказали этому последнему, что он обесчестил себя настолько, что все наказания слишком мягки для него. „Пусть, милорды, будет наказан тот, кто представил ложное свидетельство“ [сказала королева]. Она запретила ему являться ко двору. [Мой рассказ] утомителен, но нельзя короче было рассказать о всей ненависти этого злого человека ко мне, стоившей столько же, сколько его жизнь (as much as his liff is worth).

Пришло время, когда моя обида была заглажена и установился благоприятный климат; я, несмотря ни на что, тем временем, с большой помощью моих добрых друзей сэра Френсиса Уолсингема и сэра Джорджа Варна и других, достал львов, быков, собак, золоченые алебастры, пистоли, самопалы, оружие, вина, запас разных лекарств, органы, клавикорды, музыкантов, алые ткани, нити жемчуга, искусно сделанные блюда и другие дорогие вещи в соответствии с моими поручениями. Я получил отпуск у королевы, принял письма ее величества к царю и князю-правителю и разрешение на мой проезд; было сказано много теплых слов и сделано милостивых обещаний, а также были получены – их стоит прочесть – наказы и инструкции от лордов и от компаний, вместе с некоторым вознаграждением за мою службу и услуги, ранее оказанные им мною при царском дворе.

Я выехал из Англии[278]278
  Отъезд Горсея в начале 1586 г. в Россию был связан с попыткой правительства Елизаветы вернуть купцам Московской компании сокращенные при царе Федоре привилегии в торговле с Россией (Сб. РИО. Т. 38. С. 169–173, 176–179; Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 277–284; Любименко И. И. Указ. соч. С. 49–51).


[Закрыть], хорошо снаряженный, с девятью добрыми купеческими кораблями, и благополучно прибыл в бухту св. Николая, затем добрался до Москвы, проехав 1200 миль, и явился к лорду-правителю, теперь сделавшемуся князем провинции Вага. Он радостно встретил меня и после длинной беседы повел задним ходом к царю, который, казалось, был рад моему возвращению, потчевал (pochivated) меня, развлекал, а затем отпустил. На следующий день князь-правитель прислал за мной и рассказал мне много странных происшествий и перемен, случившихся за время моего отсутствия в Москве. Я был огорчен, услышав о заговорах родственников царицы, матери царевича Дмитрия (Chariwich Demetrius) и отдельных князей, объединенных с ним [Борисом Годуновым] в регентстве (comission) по воле старого царя, которых он, зная теперь свою силу и власть, не мог признавать как соперников. „Ты услышишь многое, но верь только тому, что я скажу тебе“ [сказал мне князь-правитель]. С другой стороны, я слышал большой ропот от многих знатных людей. Обе стороны скрывали свою вражду, с большой осторожностью, осмотрительностью и дипломатией взвешивая свои возможности, это, однако, не могло хорошо кончиться ни для одной из этих сторон. [Князь-правитель] спросил: „Когда прибудут подарки и заказанные товары?“ Я отвечал, что, нужно полагать, скоро.

Меня призвали к царю, сидевшему в присутствии большинства членов своего совета. После небольшой вступительной речи, содержащей перечисление его титулов, прославления величия его царской державы, я предъявил список моего наказа и ответные грамоты его величеству от королевы Англии, после их принятия меня отпустили. У меня спрашивали о подарках, посланных его величеству. Я отвечал, что они таковы, что требуют для перевозки больше времени, чем обычно. Тотчас было отдано приказание, и дворянин с 50 охотниками был послан, чтобы принять все меры к быстрой доставке их через реку Двину. В этот раз меня похвалили за хорошую службу и за выполнение воли царя относительно королевы Магнуса, которая была благополучно доставлена в Москву.

Богдан Вельский, главный любимец прежнего царя, был в это время в опале, сослан в отдаленную крепость [города] Казани (a castell and town remott Cazan) как опасный человек, сеявший смуту среди знати в эти тревожные времена[279]279
  Богдан Вельский был сослан при Федоре в Нижний Новгород, а в начале XVII в., при Василии Шуйском, – в Казань (см. примеч. 123 к «Путешествиям»; Зимин А. А. В канун… С. 224, 232).


[Закрыть]. Главный казначей старого царя Петр Головин (Peter Gollavine), человек высокого происхождения и большой храбрости, стал дерзок и неуважителен к Борису Федоровичу и в результате также попал в опалу и был сослан под наблюдением Ивана Воейкова (Vioacove)[280]280
  Воейков Иван Меньшой Васильевич – из захудалого боярского рода Воейковых; впервые упоминается в источниках в 1573 г., стольник, затем рында в ливонских и других походах Ивана IV 70-х годов; участвовал в посольских приемах 80-х годов. Позднее служил головой в Верхотурье и был выборным дворянином по Вязьме. В мае 1606 г. принимал участие в убийстве Лжедмитрия (см.: Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Указ. соч. С. 169).


[Закрыть], фаворита князя-правителя, а по дороге лишен жизни[281]281
  Головин Петр Иванович – из боярского рода Ховриных, известен как казначей с 1576/1577 гг., в 1582/1583 гг. получил чин окольничего в боярской думе, в 1584 г. оказался в опале и, сосланный в Арзамас, скончался там «с помощью» годуновского эмиссара дворянина Ивана Воейкова (РК 1475–1598. С. 276, 292; ДРВ. Т. XX. С. 61; ПСРЛ. Т. 34. С. 195–196; Зимин А. А. Состав боярской думы… С. 78; он же. В канун… С. 182).


[Закрыть]. Князь Иван Васильевич Шуйский (Suscoie), первый князь (prime prince) царской крови, пользовавшийся большим уважением, властью и силой, был главным соперником [Бориса] в правительстве, его недовольство и величие пугали. Нашли предлог для его обвинения; ему объявили царскую опалу (displeasur cast upon him) и приказали немедленно выехать из Москвы на покой. Он был захвачен стражей под началом одного полковника, недалеко от Москвы, и удушен в избе дымом от зажженного сырого сена и жнива[282]282
  Шуйский Иван Петрович (ум. 1587) – воевода и боярин, герой обороны Пскова от войск Стефана Батория в Ливонской войне. После смерти Ивана IV – лидер партии Шуйских, соперников Бориса Годунова во второй половине 80-х годов. Был схвачен в своей вотчине в Суздале в 1586 г. и пострижен на Белоозере, где и «…скончася нужною смертию» (ПСРЛ. Т. 34. С. 195–196; РИБ. Т. 13. Стб. 3–6, 147–150, 715–716; Повесть како отомсти // ТОДРЛ. 1971. Т. XXVIII. С. 241–243; Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Указ. соч. С. 190).


[Закрыть]. Его смерть была всеми оплакана. Это был главный камень преткновения на пути дома и рода Годуновых, хотя еще многие подвергались подозрению и постепенно разделили эту участь. Я был огорчен, увидев, какую ненависть возбудил в сердцах и во мнении большинства князь-правитель, которым его жестокости и лицемерие казались чрезмерными. Однажды [он] взял меня с собой и вышел через почтовые ворота с немногими из своих слуг, не считая его сокольничих, посмотреть охоту его кречетов на журавлей, цапель и диких лебедей. Это поистине царская забава, особенно с их выносливыми ястребами, когда не нужно заботиться о том, что птица убьется, а выбор их большой и все они совершенны. Нищий монах вдруг подошел к нему и сказал, чтобы он поскорее укрылся в доме, так как не все пришедшие позабавиться его охотой – его истинные друзья. В это время около 500 всадников из молодой знати и придворных ехали якобы для оказания ему почестей при проезде его через город. Он полагал, что никто не должен знать о том, куда он едет, или следовать за ним. Он последовал совету монаха и, устремившись за молодым соколом, спущенным на другую сторону реки, переправился и ближней дорогой поспешил домой, оказавшись у ворот Кремля раньше, чем прибыла эта компания. Я видел, что он был сильно встревожен и рад, что благополучно вернулся во дворец; там его ожидали епископы, князья, дворяне и другие просители со своими челобитными (peticions), причем иные не могли попасть к нему в течение двух или даже трех дней, потому что он пользовался обычно тайным проходом в покои царя. Я просил его оглянуться и выйти к ним на крыльцо. Он сердито посмотрел на меня, будто бы я советовал что-то недоброе, однако сдержался, вышел к ним, приветствовал многих и принял их прошения при громких выкриках: „Боже, храни Бориса Федоровича!“ Он сказал им, что представит их челобитные царю.

„Ты наш царь, благороднейший Борис Федорович, скажи лишь слово и все будет исполнено!“ – Эти слова, как я заметил, понравились ему, потому что он добивался венца.

Мои подарки и товары наконец благополучно прибыли в Москву. Был назначен день, когда я должен был вновь отправиться на прием к царю послом от ее величества в сопровождении пристава высокого положения (a pencioner of good esteme) Петра Пивова (Peter Peva)[283]283
  Возможно, Пивов Петр Михайлович, опричник, в 1587 г. посол (вместе с Биркиным) в Кахетии (см.: Кобрин В. Б. Состав Опричного двора Ивана Грозного. С. 57; Белокуров С. А. Указ. соч. С. 32, 41, 53–62; Зимин А. А. В канун… С. 142, 146).


[Закрыть]. Я был верхом на такой же хорошей лошади, как и он, меня сопровождали двадцать слуг, богато одетых, по их очень любимому обычаю, каждый из них нес какой-нибудь из даров. Я ожидал в приемной, пока царь и царица наблюдали из окна дворца бульдогов и львов, которых вели бирючи (birrowd) и их сопровождающие, причем более пяти тысяч любопытных шли следом. [Первым шел] прекрасный белый бык, весь в природных черных пятнах, его зоб висел до самых колен, у него были поддельно позолоченные рога и ошейник из зеленого бархата, украшенный красным шнурком; его заставили встать на колени перед царем и царицей, потом он встал, свирепо оглядываясь по сторонам, люди, смотревшие на него, решили, что это какое-то незнакомое животное, называемое „буйвол“ (bueval). Двенадцать псарей провели двенадцать огромных бульдогов, украшенных бантами, ошейниками и проч., затем привезли двух львов в клетках, поставленных на сани, при них был маленький татарский мальчик с прутом в руке, его одного они боялись. Они были размещены перед дворцом, поражая и удивляя любопытных.

Царь восседал на своем престоле, и мы перешли к более серьезным делам и приветствиям. Меня попросили войти, мои слуги с их дарами стали в сторону.

„Благороднейший, могущественнейший и знаменитейший царь Федор Иванович, царь всея Руси, Владимира (Vollademeria), Москвы (Musquo), Казани (Cazan), Астрахани (Astracan), Твери (Otver), Новгорода Великого (Novogorrd Velica), Перми (Perm), Вятки (Vatzca), Сибирской (Sibersca), Кондинской (Condonscoie), Ярославской (Yeraslavsco) [земель], Нижнего (Nezna), царь, государь и великий князь и проч. многих других провинций. Королева Елизавета, божьею милостью королева Англии, Франции и Ирландии, а также королева многих других земель и княжеств, защитница христианской католической веры, высочайшая, могущественнейшая, широко и везде прославленная, ее величество приветствует как любящая сестра ваше величество, ее дорогого и возлюбленного брата, и посылает вашему царскому величеству свои высокие поздравительные письма, желая здоровья и благополучия, дабы вы могли царствовать и править в полном счастье, мире и спокойствии. Ее величество приказала мне, своему слуге и вассалу, сказать вашему пресветлому величеству, что ваши письма к ней получены с благодарностью и что они приятны ее величеству. Содержащиеся в них предложения и уверения в вашей братской любви с большой готовностью принимаются, и королева обещает и провозглашает такую же сестринскую любовь и дружбу, какие существовали при Иване Васильевиче, последнем царе и отце вашего величества, на общее дело обеих наших держав и для наших верных подданных, на процветание и благо, о могущественнейший и величайший царь“. Затем с низким поклоном я отошел в сторону и сел на маленькую скамью, покрытую ковром. Царь сказал несколько слов с довольным видом. Но тут канцлер (the cauncelor) прошептал ему что-то на ухо, он встал, снял головной убор и сказал, что рад узнать, что его возлюбленная сестра королева Елизавета находится в полном здравии, после чего я был отпущен и доставлен домой точно так же, как и пришел. Особая опись подарков была мною передана вместе с письмами. За мной следовал Иван Чемоданов (Shamadanove)[284]284
  Чемоданов Иван Иванович (ум. 1631) – доверенное лицо и видная фигура при дворе Бориса Годунова; отвечал за сына Бориса, Федора Годунова, во время похода царя на Серпухов в 1598 г.; играл значительную роль в восстановлении монархии и освобождении страны от интервентов во время Смуты. При Михаиле Романове – «стряпчий с ключом» (РК 1475–1598. С. 543; Дворцовые разряды. СПб., 1850. Т. I. С. 132; Боярские списки. Ч. I. С. 131, 279; Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. С. 126; Берри и Крамми. С. 325. Примеч. 7).


[Закрыть], приближенный лорда-правителя, доставивший мне от царя для обеда 150 мясных блюд всех сортов, разные напитки, хлеб, пряности, – все это несли через улицу в мой дом 150 дворян. Я подарил главному из них платье алого сукна, потчевал (pochivated), угощал их, развлекал и всем остальным дал какую-либо [награду].

На следующий день ко мне пришли разные дворяне, чиновники, священники, купцы, мои друзья и знакомые, чтобы по их обычаю поздравить меня с царской милостью; пили, ели, веселились, пока хватило царского угощения. Правитель (the protector) Борис Федорович провел целый день в пересмотре драгоценностей, цепей, жемчуга, блюд, золоченого оружия, алебард, пистолей и самопалов, белого и алого бархата и других изумительных и дорогих вещей, заказанных и столь любимых им. Его сестра-царица была приглашена туда же, особенно ее удивили органы и клавикорды, позолоченные и украшенные эмалью; никогда прежде не видев и не слышав их, она была поражена и восхищена громкостью и музыкальностью их звука. Тысячи людей приходили ко дворцу, стояли и слушали их. Мои люди, игравшие на них, много получили наград и были допущены в присутствии таких персон, куда и я не имел доступа. Точно так же были хорошо приняты все вещи, даже был взят мой собственный портрет, за все правитель прислал мне хорошую цену, свыше 4000 фунтов; кроме того, его главный служитель конюшни (the master of his horss) Иван Волков (Ivan Volcove)[285]285
  Волков Иван – известен при дворе Федора Ивановича. Участник приема имперского посольства Варкоча (1593) (ПДС. Т. I. Стб. 1276; Берри и Крамми. С. 326. Примеч. 8; см. также о подьячем Иване Волкове: Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV–XVII вв. С. 104). В составе служилых людей Конюшего приказа Опричного двора упомянуты: Васюк Иванов Волков, Олеша Волков, Кондратко Матвеев Волков, Воинко Волков (см.: Альшиц Д. Н. Указ. соч. С. 46–48; см. также примеч. 7 к «Трактату»).


[Закрыть] привел мне на выбор трех персидских кобыл с богатыми седлами, сбруей и украшениями, чтобы я мог ездить на них верхом, что я и делал; я выбрал лошадь, оцененную в 200 фунтов; его величество прислал мне с другим его видным дворянином, Михаилом Косовым (Michaell Cossove)[286]286
  Михаил Косов упомянут в посольских документах как помогавший принимать послов Габсбургов в 1597 и 1599 гг. (ПДС. Т. II. Стб. 518, 621; Берри и Крамми. С. 326).


[Закрыть], три тысячи фунтов лучшей мелкой серебряной монеты в память об отце его, царской отеческой любви и милости. Приняв это, я отпустил посланных, щедро наградив их. Вид всех этих редкостей, бульдогов, львов, органов, музыки и других удовольствий был постоянным напоминанием обо мне, по желанию князя-правителя и его друзей мне были подарены вышитые золотом платки, полотенца, рубашки, балдахины, ковры, кушанья и лакомства; щедрость их была столь велика, что многие поселения, монастыри, приказы (offices) и чиновники, русские и иностранные купцы по моему ходатайству были освобождены от многих пошлин, налогов, получили льготы[287]287
  О льготах, полученных по ходатайству Горсея см.: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 256–258 (ср. с. 347); Гамель И. X. Указ. соч. С. 117. См. также «Коронацию».


[Закрыть],– все это не без хорошего вознаграждения и благодарности. Хотя в их хрониках (histories) это изложено более подробно[288]288
  Трудно определить, какие именно документы имеет в виду автор под словом «histories» (хроники).


[Закрыть], мы не будем останавливаться на этих событиях в нашем описании государства русского.

Царь, я имею в виду князя-правителя, обладал теперь огромным богатством, которое увеличивалось ежедневно, и он не знал даже, как его использовать, чтобы показать свою славу. Король Персии испытывал тогда сильное притеснение со стороны могучей армии турок, его разорили ежегодные набеги, они отобрали у него Мидию (Media), Дербент (Darbent), Шемаху (Shamakie), Бильбиль (Bilbill), Ардабиль (Ardoll) и другие лучшие и богатейшие провинции, оттеснив его к Альпам, как их называют, или к высокогорным областям Персии – Кашану (Cashan), Тебризу (Таuris), Персеполю (Percipolis), Казвину (Casbyn) и проч., а также угрожали завоеванием независимому Грузинскому княжеству по причине его местоположения: христиане, жившие там, были со всех сторон окружены магометанскими и языческими странами[289]289
  Свидетельство Горсея относится к ситуации на Кавказе, сложившейся в конце 80-х годов. Ирано-турецкая война началась в 1578 г. и продолжалась до 1590 г.; турки захватили к 1590 г. Ширван, Тебриз, Люристан, часть Грузии. Персидский шах Мухаммед Ходабенде, кахетинский царь Александр II пытались заручиться московской поддержкой и помощью в условиях турецкой агрессии на Кавказе. Иранское посольство в Москве в 1587 г. добивалось антитурецкого союза с русскими; для выяснения ситуации в Иран в 1588–1589 гг. выехало посольство Г. Б. Васильчикова, но новый шах Аббас уже заключил к этому времени перемирие с Турцией, посольстве Васильчикова имело целый ряд дипломатических переговоров с владыками Ирана (см.: Бушев П. П. История посольств и дипломатических отношений русского и иранского государств в 1586–1612 гг. М., 1976. С. 73—117).
  Грузинский правитель Кахетии Александр II, добившийся протекции в Москве в 1587 г., как оказалось напрасно, надеялся на защиту Грузии русскими силами от турок: русская экспедиция на Северный Кавказ потерпела поражение в 1594 и 1604–1605 гг. от османов и была вынуждена временно приостановить свои действия (см.: Кушева Е. Н. Указ. соч. С. 268–269, 287, 288; Новосельский А. А. Борьба Московского государства с татарами в первой половине XVII в. М.; Л., 1948).


[Закрыть]. Персидские и грузинские государи послали к царю и князю-правителю несколько послов с просьбами о помощи, но поскольку не было возможности послать в столь отдаленное место через Каспийское море армию, то им было предоставлено: королю Персии 200 тысяч рублей на пять лет без процентов, но под надежных заложников, а королю Грузии 100 тысяч марок стерлингов под залог отречения от княжеского титула его государства; это было утверждено официальной грамотой, скрепленной представителями обеих сторон. Но вскоре это стало причиной раздора между турками и царем[290]290
  Неясно, какой период имеет в виду автор. В 80—90-е годы у России с Турцией сложились достаточно прочные дипломатические отношения, хотя укрепление русских позиций на Северном Кавказе вызывало раздражение османов, заинтересованных в удобных путях на Иран.
  Посольство Р. Биркина и П. Пивова в Кахетию завершилось осенью 1587 г. Они сообщали, что царь Александр II согласился «…со всею Иверскою землею быти в государеве жалованье под его царскою рукою», а в октябре 1588 г. послы кахетинского царя привезли грамоту от царя Александра II (РК 1559–1605. С. 242; Белокуров С. А. Указ. соч. С. 32, 41, 53–62; Зимин А. А. В канун… С. 142, 146).


[Закрыть].

Борис Федорович, задавшись целью приобрести еще более значительный титул, отправил посольство князя Федора Хворостинина (Knez Feodore Forresten) с целью заключить более тесный союз с королем Дании Фридрихом, но третий сын короля, герцог Иоанн (Hartigue Hans), и его [Годунова] дочь Мария были слишком молоды [для заключения брачного союза], и из этого ничего не вышло[291]291
  Горсей спутал последовательность событий и рассказал в этом фрагменте о переговорах, происходивших в разное время.
  Хворостинин Федор Иванович (ум. после 1603) – дворецкий, окольничий, затем боярин, участник нескольких посольских миссий, в 1599 г. встречал предполагаемого жениха Ксении (а не Марии!) Годуновой, принца Густава (РК 1475–1598. С. 239, 461, 467, 476, 516, 517; Боярские списки. Ч. I. С. 85, 263; Вкладная книга Троице-Сергисса монастыря. С. 46).
  Герцог Ганс, сын Фредерика II Датского, был сосватан за Ксению Годунову в 1601 г. и прибыл в Москву, но заболел и умер до свадьбы.


[Закрыть]. Также, чтобы утвердиться в своем могуществе, он послал к германскому императору Максимилиану посольство во главе с умным государственным секретарем Афанасием Масоловым (Alphonasse Masolove)[292]292
  Издатели 1968 г. считают, что под Афанасием Масоловым Горсей имел в виду Афанасия Власьева, думного дьяка и видного государственного деятеля последней четверти XVI в. и первого десятилетия XVII в. (см.: Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV–XVII вв. С. 98). В 1595 и 1599 гг. был послом к императорскому двору (см. примеч. 184 к «Путешествиям»). Укажем, что в Боярском списке 1588–1589 гг. есть дьяк Афанасий Мазалов (Боярские списки. Ч. I. С. 107).


[Закрыть] с большой свитой и подарками, посольство перебралось через Двину, погрузилось на английский корабль у бухты св. Николая, плывший в Гамбург и Любек, там ему была приготовлена хорошая встреча и угощение. Он прибыл к императору в Прагу (Prage), представил свои письма и подарки, среди них были белые кречеты, два прекрасных персидских ковра, два куска золотой парчи, четыре связки богатых черных соболей, четыре черных лисы, изумительной работы золотой жезл, дорогое персидское вооружение из булата (bullatt). Имперской короне была предложена дружба, а императорскому дому Австрии – прочный и вечный союз, готовность заодно поднять оружие против общего врага – турок, смертельных противников христиан и христианского мира, теперь ворвавшихся в Венгрию и другие части империи; была предложена помощь: послать из России 50 тысяч конных воинов, храбрых и смелых, в течение трех месяцев, император только должен заставить Стефана Батория, короля Польши, дать свободный и безопасный проход через его страну. Этот посол многого добился, его предложения с большим удовольствием были приняты, его самого чествовали и отпустили с большим почетом[293]293
  Комментарий Берри и Крамми: «…фрагмент, возможно, относится к миссии Власьева ко двору Габсбургов в Праге в 1599 г. Подобно „Масолову“ у Горсея, Власьев путешествовал в Центральную Европу северным морским путем и через порты Северной Германии – довольно необычным способом. Более того, хотя официальные источники не указывают на то, что он мог плыть на английском корабле, однако посол явно был под покровительством английских агентов во время отъезда и пути в Империю. Когда он добрался до Праги, то сутью его поручения оставалось предложение Бориса Годунова о посылке императору 10 тыс. стрельцов для помощи против турок. Строго говоря, у Горсея имеется несколько несоответствий. Императором в это время был Рудольф (1576–1612); Горсей спутал его с эрцгерцогом Максимилианом, его младшим братом. Королем Польши был Сигизмунд Ваза, а не Баторий, умерший в 1586 г. Так же, как Христиан IV, правил в Дании после смерти Фредерика II в 1588 г.» (с. 328, примеч. 10).


[Закрыть]. Но император, не добившись от короля Польши, не доверявшего своему врагу, Московиту, свободного прохода для предложенной армии, отправил своего посла тоже с подарками – хорошими лошадьми, германскими часами и проч., а также с наказом испытать предложенный союз и занять у русских 300 тысяч рублей, т. е.900 тысяч талеров.[294]294
  Речь идет, вероятно, о переговорах 1594 г. имперского гонца Михаила Шиле (Шиля), автора записок о России, написанных после 1598 г. (см.: Шиль М. Известие о кончине… Федора Ивановича // ЧОИЦР. 1875. Кн. 2).


[Закрыть] Но царь и Борис потребовали ручательства Фридриха, короля Дании, и столь серьезного залога, что из этого ничего не вышло[295]295
  Комментарий Берри и Крамми: «Возможно, относится к миссии Михаила Шиле в Москву в 1601 г. Хотя фрагментарные официальные отчеты о его визите в столицу Московии не упоминают о поручении императора просить субсидии на войну с турками, эмиссары Габсбургов делали такие запросы по разным поводам в конце XVI столетия. Когда император строил планы ответного посольства в Москву после миссии Власьева, он избрал в качестве посланника Абрахама цу Донау, наказывал ему, например, получить у царя субсидию. Но когда Донау попытался выполнить поручение, польское правительство возвратило его от границы. Тогда Шиль был послан другой дорогой продолжить связи императора с русским двором (ПДС. СПб., 1852. Т. II. С. 753–787;…)» (с. 329, примеч. 11).
  Донау Абрахам (Донской Аврам) – бургграф, ландсфогт Верхней Лужицы, имперский посол в Россию, прибыл с целью получить денежные средства в 1597 г. (см.: Зимин А. А. В канун… С. 192).


[Закрыть], кроме насмешек и злобы турок и крымских татар, которых турки натравили на тыл московитов с такой огромной армией, что царь потерпел большие убытки и людские потери[296]296
  Последние вторжения крымцев датируются 1591 и 1592 гг. (см.: Новосельский А. А. Указ. соч. С. 41).


[Закрыть]. Поляки и шведы, сговорившись, одновременно вторглись в земли, принадлежавшие им ранее; воспользовавшись благоприятным моментом, они отвоевали все то, что отобрал у них ранее царь Иван[297]297
  Горсей, по всей вероятности, рассказывает о военных действиях со Швецией в январе – феврале 1590 г., успешных, однако, для русских, а не для их противника. Россия смогла вернуть потерянные в Ливонскую войну Ям, Копорье, Ивангород. Готовившиеся к войне с Россией агрессивные польские круги во главе с королем Сигизмундом Вазой были вынуждены пересмотреть свои военные планы. В начале 1591 г. было заключено перемирие с Речью Посполитой (см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и балтийский вопрос в конце XVI – начале XVII в. М., 1973. С. 35–38; он же. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы во второй половине XVI – начале XVII в. М., 1978. С. 217–238).


[Закрыть]. Русские были в это время заняты также завоеванием Сибири (Siberia), они расширили свои владения и захватили царя Сибири Чиглика Алота (? – А. С.) (Chiglicke Alothe) и привезли в Москву вместе с его матерью и лучшими советниками и мурзами (murseys), как они их называют[298]298
  Начало присоединения Сибири было положено походом Ермака с казачьим отрядом в 1581–1584 (или 1585) гг. на Сибирское ханство. В результате разгрома основных сил хана Кучума в Москву были привезены знатные пленники, перешедшие затем на службу к царю. Одним из них был крупный военачальник, царевич Маметкул, племянник Кучума, попавший в Москву, видимо, в 1585 г. О нем, возможно, идет речь у Горсея в комментируемом отрывке, хотя трудно определенно сказать, кого имеет в виду Горсей, называя Чиглика Алота (Дополнения к АИ. СПб., 1846. Т. I. № 128. С. 184–185; Введенский А. А. Дом Строгановых в XVI–XVII вв. М., 1962. С. 90—109; Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск, 1982. С. 178).


[Закрыть]; я видел, как он упражнялся с оружием и верхом, как принято у его народа, и слышал, как он рассказывал, что в его стране живут несколько англичан или по крайней мере людей, похожих на меня, взятых с кораблем, артиллерией, порохом и другими припасами, которые за два только года перед тем пытались отправиться по Оби (Ob), чтобы отыскать северо-восточный путь в Китай (Catay)[299]299
  Ср. рассказ русских купцов англичанину А. Маршу (см. о нем примеч. 197 к «Путешествиям»): «…некогда ваши люди уже достигли устья названной реки Оби на корабле, который потерпел кораблекрушение, а люди ваши были убиты самоедами, которые думали, что они приехали ограбить их…» (Алексеев М. П. Сибирь в известиях иностранных путешественников и писателей. Иркутск, 1932. Т. I. С. 187). О подготовке в Англии в 1580 г. новой экспедиции на поиски северо-восточного маршрута в Китай говорят инструкции Артуру Пэту и Чарльзу Джекмену. С именем и плаваньем последнего связывают в литературе приведенное известие о гибели иностранного судна в устье р. Оби (см.: Английские путешественники в Московском государстве XVI века/Пер. Ю. В. Готье. М., 1937. С. 18–19, 129–164; Скрынников Р. Г. Сибирская экспедиция Ермака. Новосибирск, 1982. С. 178–179).
  Рядом с этим известием на полях рукописи Горсея сделана его рукой (по мнению издателя Бонда) помета: «Frobusher» (Бонд Э. С. 225), обозначающая имя Мартина Фробишера (1535–1594), английского мореплавателя, совершившего в 70-е годы три плавания в Северную Америку. Его четвертое путешествие, намеченное на 1581 г. и связанное с исследованием северного морского пути, не осуществилось (Английские путешественники. С. 10, 149, 297).


[Закрыть]. Несколько шведских солдат бежали оттуда и пришли в Москву, на службу к царю, среди них был некто Габриэль Элфингстоун (Gabriell Elphingsten), храбрый шотландский капитан, судя по письму от полковника Стюарта, которое он мне принес; тот рекомендовал его и еще шестерых солдат-шотландцев, служивших у него королю Дании, но все они не имели ни денег, ни обмундирования. Они умоляли меня устроить их на службу и помочь в нужде. Я дал им 300 талеров, купил платье, пистоли и мечи: когда они маршировали теперь, то смотреть на них было куда приятней, чем на шведов, которые пришли вместе с ними. Я добился, чтобы капитана Элфингстоуна поставили начальником над ними, им дали жалованье, лошадей, назначили для пропитания мясо и питье. Некоторое время они вели себя хорошо, однако не смогли ни вернуть мне долг, ни вознаградить меня, как это ясно видно по их письмам. В это время составился тайный заговор недовольной знати с целью свергнуть правителя, [разрушить] все его замыслы и могущество. Этот заговор он не посмел разоблачить явно, но усилил свою личную охрану. Был [также] раскрыт заговор с целью отравить и убрать молодого князя, третьего сына прежнего царя, Дмитрия, его мать и всех родственников, приверженцев и друзей, содержавшихся под строгим присмотром в отдаленном месте у Углича (Ougletts)[300]300
  Ср. у Флетчера: «Младший брат царя, шести или семи лет…, содержится в отдаленном месте от Москвы, под надзором матери и родственников дома Нагих, но в опасности, как я слыхал, из-за попыток устранить его путем заговора тех, кто простирает свои помыслы на трон, если царь умрет без потомства». (F1еtсher. Of the Russe Commonwealth // Берри и Крамми. С. 128). Свидетельства Горсея и Флетчера (чей труд о России был впервые опубликован в 1591 г.) навеяны распространением соответствующих слухов о положении «малого» двора царевича Дмитрия и Нагих в Угличе.


[Закрыть]. Дядя нынешнего царя – третий доверенный, по завещанию царя, наряду с Борисом Федоровичем (который теперь не хотел терпеть никаких соперников в правлении и, как я уже сказал, извел двух других первых князей), Микита Романович, солидный и храбрый князь, почитаемый и любимый всеми, был околдован, внезапно лишился речи и рассудка, хотя и жил еще некоторое время[301]301
  Никита Романович Юрьев умер в 1586 г. (см.: Снегирев И. М. Новоспасский монастырь в Москве. М., 1863. Приложение XI). Известие Горсея о причастности Годунова к смерти тяжело болевшего боярина Юрьева не подтверждается русскими источниками.


[Закрыть]. Но правитель сказал мне, что долго он не протянет. Старший сын его, видный молодой князь, двоюродный брат царя Федор Микитович (Feodor Mekitawich), подававший большие надежды (для него я написал латинскую грамматику, как смог, славянскими буквами, она доставила ему много удовольствия), был принужден жениться на служанке своей сестры, жены князя Бориса Черкасского (Knez Boris Shercascoie), от нее он имел сына, о котором многое услышите впоследствии[302]302
  Горсей имеет в виду Михаила Романова; известие может служить подтверждением редактирования текста в начале XVII в.


[Закрыть]. Вскоре после смерти своего отца он, опасный своей популярностью и славой, был пострижен в монахи и сделался молодым архиепископом Ростовским (Archbishop of Rostove)[303]303
  Юрьев-Романов Федор Никитич (ум. 1633) – двоюродный брат царя Федора, с 1586 г. – боярин, играл выдающуюся роль при Дворе в 80-е годы. Избрание царем Бориса и преследование Романовых вынудили ею принять монашеский постриг в Антониево– Сийском монастыре под именем Филарета. Лжедмитрий I (см. примеч. 269 к «Путешествиям») сделал его митрополитом Ростовским и Ярославским. В годы «Смуты» Филарет – видная политическая фигура, участвовал в посольстве к Сигизмунду III в Смоленск, где был взят заложником и отправлен в Польшу. После избрания в 1613 г. его сына Михаила царем и по возвращении своем из плена Филарет, уже патриарх, стал фактически соправителем государства вплоть до своей смерти (Дополнения к АИ. СПб., 1846. Т. II. № 76. С. 194; РИБ. Т. 13. Стб… 567; Сказание Авраамия Палицына / Подг. текста и комм. О. А. Державиной и Е. В. Колосовой. М.; Л., 1955. С. 104). Федор Никитич был женат не на «служанке» (как у Горсея), а на дворянке из рода Шестовых, а его сестра, Марфа Никитична, была женой князя Бориса Черкасского.


[Закрыть].