Текст книги "Записки о России. XVI — начало XVII в."

Автор книги: Джером Горсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

23. О том, как Горсей распоряжался агентами и с каким насилием действовал по отношению к ним.

Согласно воображаемому полномочию Горсей начал делать пристройки в доме Компании, в которых не было никакой надобности. Он присвоил себе власть над агентами и подданными ее Величества и не только делал им выговоры по своему усмотрению, но употребил насилие над Робертом Пикоком и Уильямом Тремболем, новым агентом.

24. Горсея увлекло честолюбие.

Одержимый гордостью и честолюбием, он написал письмо Компании, указывая в каком положении нашел ее дела в свой последний приезд в Россию, и употребил следующее выражение: «Корни дерев были выворочены, сердца людей ожесточены друг против друга, торговля в таком упадке, что понадобилось много труда восстановить ее». (Тогда как, наоборот, наши агенты писали нам, что все дела были в полном порядке.) Далее он писал, что ему много стоило хлопот, чтобы добиться освобождения Джона Чапеля, не приписывая тут ничего ее Величеству, хотя это был один из главных пунктов в письме ее Величества. Вдобавок, он требовал от Компании ответа, какое место назначит она ему у себя: резидента, депутата или агента? И как велико будет его жалованье?

25. Горсей хотел обмануть агента на 2500 рублей.

Он занял именем Компании у царской казны 4000 рублей и приказал дьякам изготовить вексель на эту сумму, говоря, что от имени Компании придет агент и подпишет его. (Это заемное письмо было написано русским языком и буквами, которые агент плохо знал.) Затем он объявил агенту Роберту Пикоку, что достал из царской казны 1500 рублей для Компании и что если означенный агент отправится туда и подпишет заемное письмо, то деньги будут принесены к нему на дом. На это агент согласился; но один из его друзей уведомил его частным образом о проделке и обмане, и Пикок отказался подписать заемное письмо.

26. Задумав свою проделку, Горсей намеревался обмануть агента на 2500 р[ублей], потому что, заставляя подписывать заемное письмо в 4000 р[ублей], уверил Пикока, что тот приложит свою печать только на сумму 1500 рублей.

27. Упомянутый агент Роберт Пикок, узнав впоследствии, что Горсей получил из казны 4000 рублей на кредит Компании, должен был вытребовать их назад с большими хлопотами, не иначе как под угрозой явиться в казначейство и объявить, что ничего не получал. Тогда Джером Горсей испугался этого и отдал деньги.

28. Как Горсей устроил, что кладовые Компании были опечатаны за долг царю на сумму 4000 рублей.

Горсей отомстил Компании. Отправляясь из Москвы в Англию, он написал письмо Борису Федоровичу о том, чтобы захватить имущество Компании в обеспечение долга царю. Кладовые были опечатаны к упадку кредита Компании, и длилось это до тех пор, пока доктор Якоб не исходатайствовал освобождения наших имуществ.

29. Горсей приписывает себе большую часть хвалы за добро, оказанное Компании доставлением новых милостивых привилегий.

Возвратившись в Англию с письмами от царя и Бориса Федоровича, Горсей привез с собою привилегии за царской печатью, отнеся к себе большую часть похвалы за доставленные им выгоды и забывая милость ее Величества в этом деле. Он даже не удержался приписать себе эту важную для общественного благосостояния услугу, которую (по его словам) не мог оказать ни один посланник, бывший когда-либо в этих странах. Но (не умаляя высокой милости царя в этом деле) [заметим, что] привилегии вовсе не содержат таких больших преимуществ, как те, что были дарованы покойным царем в то время, когда мистер Рандоль (Рандольф) был посланником России; и тем более нельзя приписать особенных заслуг в этом деле Джерому Горсею, бывшему просителем и ходатаем при Борисе Федоровиче, который сам сказал, что делает это только из расположения к королеве и сделал бы то же самое для всякого другого посланного ее Величества.

30. Поведение Джерома Горсея в России до посольства его с письмами. Горсей оскорбил главного Канцлера и Секретаря (chief Chauncelor and Secretary).

Около семи лет тому назад Джером Горсей ехал однажды по московским улицам с Щелкаловым, главным Канцлером и Секретарем, и, разговаривая с ним о множестве русских поговорок, употребил одно бранное русское выражение, крайне оскорбительное для матери [собеседника]; с тех пор месть Щелкалова легла тяжелым гнетом на Компанию.

31. Горсей – причина заключения Томаса Уиннингтона к большому разорению последнего.

Горсей выхлопотал, чтобы бросили в тюрьму Томаса Уиннингтона, вновь прибывшего в Москву, и наложил на него оковы, потому что этот Уиннингтон раскрыл Компании злоупотребления ее слуг в России. С целью убедиться, что Уиннингтон не пользуется никаким послаблением в тюрьме, Горсей ежедневно посылал к нему своего слугу посмотреть, не сняты ли с него оковы. Это заключение стоило Уиннингтону по крайней мере 100 фунтов стерлингов.

32. Горсей – виновник заключения Ричарда Силька, его жены и детей и понесенной ими потери в 1000 рублей.

Он устроил заключение в тюрьму одного англичанина, Ричарда Силька, его жены и детей, причем Сильк должен был заплатить царю 1000 рублей, что было подстроено Горсеем в отмщение за совет Силька Роберту Пикоку искать поддержки [против Горсея] в ком-нибудь из Боярской думы и держать себя осторожнее относительно лукавств и проделок Джерома Горсея.

33. Его боятся все англичане в России как общего доносчика.

Он [стал] виною заключения многих в тюрьму, из-за чего люди нашей нации считают его общим доносчиком, и никто не хочет жить при нем добровольно, потому что он вместе с тем очень опасен и злобен в мести, если имеет па кого-нибудь неудовольствие.

Не следует ни в коем случае допускать Горсея вернуться в Россию; необходимо, чтобы ее Величество избрала надежного джентльмена и послала бы его туда восстановить добрые отношения и торговлю.

34. Боярская дума (the counsayll of Russia) предостерегает Компанию, чтобы она задержала Горсея в Англии.

Иностранный купец.

Он, кроме того, бунтовщик и поселяет раздоры в Боярской думе, вследствие чего Компании сказано одним из членов, чтобы Горсея держали вдали [от России], так как он не будет полезен этой земле. Царь в своих грамотах требует ответа через другого посла.

В царских грамотах также сказано, чтобы был послан какой-нибудь другой джентльмен из дома ее Величества, для восстановления союза и прекращения несогласий с купцами, обеспокоившими королеву и царя.

Письма Джерома Горсея

Краткое перечисление дел, исполненных Джеромом Горсеем (в качестве посла) от ее Величества к Императору России; истинные причины, почему Андрей Шалкан (Andro Shalkan,)[461]461
  Думный дьяк Андрей Яковлевич Щелкалов. Его имя пишется в источнике по-разному.


[Закрыть] в грамотах Императора писал столь резко против дальнейшего его использования в этом деле; и как случилось, что расходы, которые он лично понес, до сих пор не оплачены Компанией

В то время, когда м-р доктор Флетчер был послан с поручением от ее Величества к Императору Московии, мне было доверено лицами, весьма почитаемыми в Англии, помочь ему всеми моими знаниями в исполнении его посольства; что я и делал как мог лучше. В результате древний враг нашего народа, которого мы называем Канцлером, некий Андрей Шалкан, видя, что против него [поднято] большое дело из-за учиненных им злоупотреблений, решил, что все действия посла против него совершаются по моему наущению. Итак, он, чтобы предотвратить это и отомстить [мне], совместно с моим подлым слугой[462]462
  Некий Томас Уостенем (см. «Трактат о втором и третьем посольствах» Горсея).


[Закрыть] решил сочинить во вред мне некую речь, звучавшую враждебно для Императора и государства[463]463
  Горсей во время своего пребывания в России в 1588–1589 гг. действительно был обвинен в оскорблениях по адресу Федора и Елизаветы (?). См. так называемый «Статейный список Флетчера» (Временник исторический. 1850. Кн. 8. С. 47).


[Закрыть], якобы произнесенную мною в разговоре с послом. [Слуга] чтобы добыть свою подлую свободу, сделал это чрезвычайно вероломно.

Но так как Князь[464]464
  Князем (the Prince) Горсей всюду называет Бориса Федоровича Годунова.


[Закрыть], который мне тогда покровительствовал, был в это время за четыреста миль [от Москвы], Шалкан воспользовался возможностью представить это дело перед Королем[465]465
  Королем (так же, как императором) Горсей называет царя Федора Ивановича.


[Закрыть], чтобы добиться своей цели. Слуга был перекрещен и награжден, а я послан домой ввиду немилости Короля. Тогда м-р Флетчер, призванный на Совет и обвиненный там, поклялся спасением души, что такого дела не было. Но он неоднократно весьма твердо требовал ответа, какие подробности моего предосудительного поведения могут быть доказаны и каким доказательством такое важное обвинение может быть подтверждено перед ее Королевским Величеством Англии. После этого, когда они находились на очной ставке, упомянутый Андрей Шалкан сказал, что может показать послу письмо, написанное мною собственноручно [и заключающее в себе] государственную измену против Императора и его страны, за что я заслужил смерть, на которую князь Борис Федорович не согласился ради ее Величества. Письмо было показано, и м-ру Флетчеру позволили выписать из него только это место для предоставления Королеве; оно было написано в 1580 г. из московского двора за море агентам Компании[466]466
  См.: Сб. РИО. Т. 38. С. 239–242.


[Закрыть] и выражало удивление, что Компания позволяет иностранцам, например, фламандцам и французам, мешать [членам Компании] в их торговле и приходить северным путем с кораблями и товарами в порт, который они первые открыли и где долго пребывали. [Эти иностранцы] приносят [членам Компании] большие убытки и расходы, и, если они не решатся, то я сам приму меры, чтобы помочь себе тем или иным путем. За это я был сочтен врагом Императора и страны, и было выражено требование, чтобы я больше не получал поручений. О справедливости и необходимости [этого запрещения] было написано в письме Императора, которое нужно было честно вручить Королеве. Одновременно Князь или Правитель вручил письма, оба через м-ра Флетчера, Компании и мне лично (оно может быть представлено) о том, что он слышал об этом деле и желает, чтобы я не огорчался и не сомневался: он мой друг и всегда им останется, он продолжает любить меня и покровительствовать мне, он извиняется, что не мог видеть меня из-за смерти своего сына[467]467
  Мне не удалось найти никаких известий об этом событии в жизни Бориса Годунова. – Я. С. Лурье.


[Закрыть] и [советует] мне на время удалиться. Когда я приехал в Англию, то поразмыслил, как несправедливо поступил со мной Канцлер. После того как ее Величество очень снисходительно побранила меня и посочувствовала моему злосчастью, я попросил м-ра секретаря Уолсингема учесть, как велико неуважение к Королеве, обнаруженное должностным лицом Императора, неким Андреем Шалканом, что, как я знаю по опыту, ущемляет королевское достоинство ее Величества; в силу чего м-р Флетчер не мог тогда не стараться, чтобы я был послан ее Величеством для выражения возмущения такими [делами], ибо это – единственное средство устрашить их [и прекратить] их наглее поведение, и я, выполняя это, должен был также постараться исправить злоупотребления и вред, нанесенный Компании упомянутым Андреем Шалканом, а после того, как это будет сделано, добиться такого же положения, которое я имел в этой стране прежде, так как из-за моего прошлого внезапного отъезда мое положение стало очень сомнительным. Сразу по прибытки я занялся всеми делами весьма усердно, пока упомянутый Андрей Шалкан из вмешался в них и не стал пространно клясться своим душевным спасением перед лордами-казначеями и другими [вельможами], что он ответит на мои обвинения; и так как с течением времени между знатью возникли большие разногласия, то он воспользовался этим и [пустив в ход] очень подлые средства и измышления, описанные впоследствии некоторыми членами Компании, воспрепятствовал всем начатым мною делам; он утверждал, что, судя по содержанию и виду, бумаги, которые я привез, не были письмами Королевы, не были скреплены ее подписью и печатью и были сделаны без ее ведома; он придумывал всякое зло во вред мне. Как явствует из писем Императора, изготовленных и посланных им, содержащих и возобновляющих прежние дела и различные жалобы, продиктованные его злобой, как может быть легко замечено из общего содержания этих писем и из достоверного рассказа м-ра Флетчера самой Королеве, он стремился приспособить к желаниям Компании свой план, чтобы я не был снова послан Королевой к Императору для разоблачения его дел и чтобы было прекращено начатое против него преследование. Тем не менее князь Борис Федорович, облеченный великой властью, всегда презирал его поступки, которые тот старался искусно скрыть. Письма [князя Бориса Федоровича] не содержат ни одного замечания, которое бы затрагивало мою репутацию, но всегда до сих пор и Император и он писали всецело в мою пользу, на что обращалось малое внимание; но в результате этого случая некоторые лица, не зная полностью содержания письма Императора, предъявляют мне обвинения, подтверждающие сомнения в подлинности писем Королевы, вызвавших подозрения Князя [только] из-за настойчивости Шалкана, хотя они скреплены подписью и печатью ее Величества и утверждены и одобрены достопочтенными лордами Совета. И Князь Борис Федорович может быть только недоволен, что никакого внимания не будет уделено его письмам, всегда столь благосклонным и лестным для меня, и я уверен, что великая любовь и милость, которые он всегда выражал мне перед лицом всего мира, не могли совсем исчезнуть; и, вероятно, он с особой силой выразит свою милость ко мне, если, наконец, узнает сам все зло, которое высказано и сделано против меня. И действительно, как это печально, что из-за подлых измышлений некоторых членов Компании, преследующих свои цели, я, подумать только, лишаюсь денег, выложенных из моего собственного кошелька, несмотря на то что облагодетельствовал этих людей, добыв им свободные привилегии, которыми они теперь пользуются и которые теперь утверждены достопочтенным Лордом-Казначеем Англии благодаря великой любви между его честью и Князем[468]468
  Действительно, с 1591 г. возникла дипломатическая переписка между лордом Бэрли и Борисом Годуновым (ср.: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. № 75, 77, 78).


[Закрыть]; и, несмотря на издержки и великие расходы, понесенные мною в опаснейшем и утомительнейшем путешествии, которое когда-либо совершал человек и которое было совершено и задумано только для их пользы, как бы по воле божьей, это [дело] ни окончилось; и, если они действительно откажутся [возместить мои убытки], я не сомневаюсь, что господь подвигнет сердце ее Величества и ее почтенных советников поступить так, как указывает сан Королевы, их честь и сожаление ко мне, бедному слуге ее Величества.

Копия с письма, написанного мною, Дж. Горсеем, в соответствии с желаниями ее Величества, Князю Борису Федоровичу и врученного ему агентом Компании Кристофелем Холм в Москве. Передать Лорду-Казначею.

Джером Горсей – лорду Борису Федоровичу

Достопочтенный лорд Борис Федорович! Уезжая из Москвы, я оставил императорскому дьяку Постнику Дмитриеву письмо, которое он должен был вручить вашему лордству; и, сомневаясь в том, что это было выполнено должным образом, я решил, что будет лучше написать о том же снова.

Достопочтенный лорд! Главный императорский казначей Деменшой Иванович Черемиссен и Постник Димитрев[469]469
  Деменша (Дементий) Иванович Черемисинов – казначей казенного двора и думный дворянин в 1577–1595 гг. Постник Дмитриев сын Лодыгин – второй посольский дьяк в 1589–1592 гг. Оба они, по-видимому, были в хороших отношениях с Горсеем.


[Закрыть] говорили мне, что в знак любви, которую Император и вы испытываете к ее Королевскому Величеству, [вы повелели, чтобы] Андрей Шалкан не вмешивался в дело, порученное мне ее Величеством, так как он противник [этого дела]. Но ввиду того что его коварные слова и дела, как я заметил, одержали верх над впечатлением от писем ее Величества, он не только сумел внушить недоверие к письмам, подписанным и скрепленным печатью ее Величества, но также опорочил наиболее великих и могущественных лордов высокочтимого Тайного Совета ее Величества, написавших эти письма вашему лордству, [хотя они] пользуются уважением, почтением и доверием всего. света; напиши ее Королевское Величество письмо царю Соломону – оно и тогда не имело бы лучшего вида, титула и печати и не было бы лучше написано, и это обнаружится вопреки всем его подлым измышлениям.

Дабы меня не сочли бессильным выполнить поручение, данное мне моей повелительницей и госпожой, ее Величеством Королевой Англии, я решил ознакомить вашу честь с желаниями ее Величества письменно, хотя ее Величество поручила мне сделать все в устной форме, но, не будучи допущен к вам, я не мог это исполнить.

Недовольство ее Величества целиком вызвано тем обращением и приемом, которые ваше лордство оказали послу, письмам и сану ее Величества; [это обращение] было настолько грубым, что производило впечатление явного пренебрежения и оскорбления ее королевского достоинства; между тем посольство было вызвано приглашением и обещанием[470]470
  Предложение о присылке английского представителя для разбора возникших недоразумений было послано Елизавете с Фр. Черри (Сб. РИО. 193). Однако оно было гораздо менее любезно, чем изображает Горсей, и вместе с ним была послана весьма оскорбительная грамота Щелкалова к «приказным людям» Елизаветы.


[Закрыть] не только исправить наиболее грубые поступки против ее Величества, но также и возместить непростительные несправедливости и убытки, понесенные купцами – природными подданными ее Величества; ее Величество верила и ожидала, что столь доброе дерево принесет столь же добрые плоды и будет пускать столь же прекрасные почки, и в силу этого она не хотела бы оказывать внимание и верить тем, кто утверждал противоположное, хотя дела были так явны, что Королева должна была рассмотреть их, если бы се Величество не гнушалась думать дурно о вас, ее любимом родиче и друге, могущественном лорде Борисе Федоровиче, величайшую любовь которого к ней ее Величество знает. Ее Величество всегда презирала и избегала вражды, и, хотя властный прав мог быть ввергнут в такое чувство столь естественными и очевидными причинами, ее Величество готова, пожалуй, приписать подлинные причины [оскорбления] обману и подлости некоего бессердечного чиновника[471]471
  Андрей Щелкалов.


[Закрыть], стремясь лишь к более глубокому и справедливому разбору дела, как явствует из писем ее Величества, посланных его Императорскому Величеству. В то же время ее Величество заранее предполагает наилучший [исход дела] и обнаруживает такое милостивое и любезное забвение [обиды], как будто бы не существовало никаких причин для недовольства и разрыва дружбы.

Особенно [ее Величество] принимает во внимание и ценит вашу любезность по отношению к ее Величеству, выразившуюся в отсылке ее Величеству тех двух счетов Антона Марша[472]472
  Антон Марш – английский купец, отделившийся от Компании и выдвинувший (по соглашению со Щелкаловым) ряд обвинений против английских купцов. Из счетов его, посланных Борисом Елизавете (Статейный список Флетчера. С. 85), явствовало, между прочим, то, что он широко торговал с Испанией. Поэтому услуга Бориса могла иметь не только коммерческое, но и политическое значение.


[Закрыть], с которыми ваше лордство могли поступить как вам угодно; в этом вы не только обнаружили черту высокой честности, показывая благородство вашей души перед богом и людьми, но также дали ее Величеству случай быть лично благодарной вашему лордству и воздавать благодарность [от имени] купцов. Ее Величество восприняла эту любезность и содержание ваших писем как выражение неизменной дружбы и теперь посылает через своего посланника письма, не только извиняя то, что прошло и касалось ее подданных, но также обещая благосклонность и дружбу, которая должна последовать; поэтому ее Величество решила в настоящее время не утомлять чересчур ваше лордство этими делами, но ей хотелось бы испытать любимого родича и друга ее Величества в некоторых делах и таким образом усилить и увеличить создавшееся уже расположение и доброе мнение о вашем лордстве; [расположение ее Величества], как ваше лордство, вероятно, знает, очень высоко ценят все христианские лорды, заботясь о его сохранении.

Что касается меня лично, я не хотел бы быть назойливым по отношению к вашему лордству, как я до сих пор никогда и не был, ибо считал, что моя служба слишком мала для того, чтобы вы могли в ней нуждаться. Я всегда с чистым сердцем, почтительно и честно вел себя по отношению к вам в мыслях, речах и поступках. И эти мои добрые чувства иногда были оценены, и ваше лордство клялись никогда не забывать этого, как вы хорошо знаете, в душе. И вашему лордству было угодно в прошлом году[473]473
  Это письмо (о нем Горсей упоминает и в других местах) до нас не дошло.


[Закрыть], во время моего отъезда, написать мне милостивое письмо в Вологду о том, что вы не изменили всегдашней любви и милости ко мне, достаточной для того, чтобы на нее можно было положиться; [вы написали мне это письмо], хотя я тогда не исполнял дела ее Величества. Я не могу поверить, чтобы добрая и благосклонная душа, которую я всегда находил у вашего лордства, могла так измениться: покровительство и доброта вашего лордства всегда будет сильнее злобы любого частного лица.

Ее Королевское Величество знает, что [его] Императорское Величество вежлив, благороден и снисходителен, не алчет крови и долго не гневается. Но если бы даже подлое измышление, сделанное моим слугой по наущению других, было действительной обидой, то его Величество простил ведь тысячи [людей], ибо его милость выше величайших обид. По этой причине ее Величество просит его Величество и ваше лордство также и за меня, и могущественнейшие лорды высокочтимого Тайного Совета ее Величества думают, что они могут получить столь большой знак дружбы из рук вашего лордства.

Да осенит вас господь своей милостью, чтобы вы могли обдумывать и решать все дела соответственно вашей мудрости, силе и власти, каковую господь дал вам в этом мире. 21 ноября, 1590 г.

Горсей – Бэрли, 10-го июня 1591 г.

Достопочтенный лорд, считаю своим долгом выразить уважение. Если вашему лордству угодно будет [вспомнить], мое последнее [письмо] вашей чести было в апреле; в этом письме я частично доложил, как я вел дела ее Величества. [Я сообщил о том], что упомянутый Андрей Щалкан, чиновник Короля[474]474
  То есть царя Федора Ивановича.


[Закрыть], когда он должен был, как условились, совместно со мной предстать перед почтенным Советом для указанной цели, когда он должен был ответить за обнаруженные против ее Величества и ее подданных дела и злоупотребления, которые он считал хитроумно скрытыми от разоблачения, будучи главным предметом обсуждения во всех вопросах, выставленных мною, и не имея возможности избежать опасности, хотя он пытался предотвратить ее многими средствами, и не желая возвратить те большие суммы, которые беззастенчиво брал[475]475
  Щелкалов забрал большие суммы у Компании, главным образом в связи с делом Антона Марша.


[Закрыть], в конце концов выдвинул самое бесстыдное и непочтительное обвинение против писем ее Величества; для того чтобы смягчить гнев, возникший против него, [он сочинил, что эти письма] не были подписаны ее Величеством и без ведома ее сделаны Компанией и мной с клеветнической целью, так как ее Величество не могла послать меня, имея известие, что я считаюсь врагом Императора; [все это] он сделал так ловко с помощью тех, кого привлек на свою сторону, что на время это произвело впечатление и оказалось большим препятствием для наших мероприятий, а в это время произошли столь крупные события, что так оно [до сих пор] и осталось.

Недавно дела ее Величества снова были поставлены на рассмотрение, пересмотрены, и предполагалось, что я буду прислан[476]476
  Горсей в это время находился в Ярославле. Оттуда им было написано в апреле первое письмо лорду Бэрли.


[Закрыть] [в Москву] для нормального ведения дела вопреки желанию Шалкана. За мной послали подводу; 17 и 18 мая дела разбирались. 19-го числа[477]477
  В действительности Дмитрий был убит 15 мая. Однако вряд ли здесь можно видеть простую ошибку Горсея. Следует обратить внимание на то, что именно 19 мая выехала из Москвы следственная комиссия (Шуйский и др.). Возможно, что только в этот день известие о смерти царевича вышло за пределы Углича.


[Закрыть] того же месяца случилось величайшее несчастье; юный Князь 9-ти лет, сын прежнего Императора и брат нынешнего, был жестоко и изменнически убит; его горло было перерезано в присутствии его дорогой матери Императрицы: случились еще многие столь же необыкновенные дела, которые я не осмеливаюсь описать не столько потому, что это утомительно, сколько из-за того, что неприятно и опасно. После произошли мятежи и бесчинства, которые не только вызвали приостановку в делах ее Величества, но даже подозрение в [возможности] дальнейших обид; и теперь никто не может даже представить, каков будет исход и конец этого дела. И далее можно подозревать, что наш противник, имея эту скрытую возможность, будет с поспешностью действовать прежним способом, уже описанным мною вашему лордству; [он собирается] в настоящее время послать некое лицо с письмами от имени Императора ее Величеству, чтобы задуманное им измышление было сообщено прежде, чем мой рассказ будет известен; одновременно [он хочет] оставить меня здесь, как вещь, забытую в столь тревожные времена. Такими средствами он думает избавить и очистить себя от дел, за которые должен отвечать по закону и приносить присягу, целуя крест. По этому поводу, достопочтенный лорд, достоверно [известно], что лорд Борис Федорович сказал ему во время открытого заседания: «Ты видишь, что Королева Англии и ее дьяки (?) и лорды пишут, что он послан ими по причине его способностей и [умения] должным образом обсуждать дела, с которыми он вполне знаком, как тебе известно. Кроме того, ни Королева Англии не может указывать Императору, ни Император Королеве, кого выбрать в посланники. Посмотри хорошенько, на что ты ее вызываешь; рассуди о последствиях и нелюбви, которая может возникнуть между Императором и Королевой, если то, что ты сообщил, справедливо. И если желчь вызвала тебя на это, тебе бы лучше раскаяться и возвратить часть забранного, пока дело еще можно как-нибудь поправить». [Он говорил еще] многое другое – описывать [все] будет утомительно. Каков будет конец этого, достопочтенный лорд, я не знаю, но, по всей вероятности, я могу сомневаться в моей отправке [в Москву] в настоящее время. И, так как фактор (factors) Компании в данный момент отправляется на корабль, я подумал, что будет хорошо описать все это вашему лордству, так как сомневаюсь, буду ли я иметь потом столь хороший способ пересылки, и, если [я] действительно [не смогу писать], как я подозреваю, ваше лордство поймете причины этого. И, как и прежде, я почтительно прошу вашу честь ходатайствовать перед ее Величеством, чтобы копии прежних писем, привезенных мною [сюда], с некоторыми определенными дополнениями, нужными в данном случае, были как можно скорее посланы сюда сухим путем; это будет чрезвычайно полезно во многих отношениях. Резкость содержания[478]478
  В грамотах Федору и Борису, привезенных Горсеем, вопрос о восстановлении привилегий английским купцам ставился в очень резкой, ультимативной форме (ср.: Толстой Ю. В. Россия и Англия. № 71–73).


[Закрыть] [этих писем] вызвала немилость ко мне [со стороны императора], на что я не смею обращать внимание, но всякий честный и добрый человек посочувствует мне. Ибо я торжественно заявляю перед богом и вашим лордством, что все мои заботы направлены к всемерному и честному выполнению моего долга, без всяких стремлений к частным делам, что можно доказать и обнаружить вопреки подозрениям кого бы то ни было. Компания должна теперь еще больше, чем прежде, быть благодарной Королеве, так как всем известно, что хотя королевское достоинство ее Величества часто бывало больно задето грубыми злоупотреблениями, совершавшимися многими способами, однако ее Величество, милостиво заботясь о хорошем устройстве [Компании], не прекращает ее поддерживать. Благодаря ее Величеству они не платят пошлин, сборов и других налогов[479]479
  В подлиннике: no customs, rents, no any other dewtys.


[Закрыть] в течение пяти лет. И далее, они должны понять, какую пользу принесли им письма ее Величества сейчас, так как лорд Борис Федорович выразил желание, чтобы агенты и факторы Компании убедились, что ради ее Королевского Величества он будет защищать и охранять их и ходатайствовать перед Императором за купцов ее Величества во всех случаях, готовый выяснить все их нужды; [он] обещает даровать им своевременное и быстрое правосудие, уплату из Императорской казны, дружеское обращение со стороны всех должностных лиц, [он обещает], что по отношению к ним не будет совершаться злоупотреблений; [они больше] не должны будут платить сборы, подати и другие налоги[480]480
  В подлиннике: rents, taxations or Other dewtys.


[Закрыть]. И немедленно будут выданы дарственные грамоты Императора им, а также всем властям, что прежние Императорские привилегии должны оставаться в силе и ради ее Величества с них не будут взиматься пошлины.

И если бы даже их положение было действительно в столь тяжелом состоянии, как изображают их жалобы, они [все равно] не могут не признавать, что улучшение положения исходит от ее Величества; ради этого же дела я, как она, надеюсь, признает, сделал все, что повелевал мой долг, хотя на мои неумелые старания могут косо взглянуть [люди], дурно расположенные, если такие есть среди [Компании]. И далее, я все еще сомневаюсь, что завершение всех дел будет точно соответствовать желаниям ее Величества и во всех отношениях удовлетворит ожидания Компании. Почтительно прощаюсь с вашим лордством и молю бога продлить дни вашей чести. Аминь. Сего 10 июня, 91-го, в городе Иёрослоуд[481]481
  Иерослоуд – Ярославль.


[Закрыть], в России.

Всегда к услугам вашего лордства

всецело преданный, Дж. Горсей

Достопочтенному лорду Бэрли,

Лорду-Казначею Англии и т. д., передать.

Джером Горсей – лорду Бэрли

Достопочтенный лорд, считаю долгом выразить свое уважение. Как было угодно вашей милости, сообщаю, что после опаснейшего и утомительнейшего путешествия через Германию, Польшу, Литву и другие провинции я прибыл к Смоленску, императорской границе России, где был встречен от имени Императора. Сюда, после объявления о моем прибытии, его Величеству угодно было послать дворянина ко мне для благополучных проводов к Москве, где меня хорошо поместили и приняли не без приятности. Вскоре после предъявления письма ее Величества Королевы, Императору было угодно назначить высокого казначея Деменшу Ивановича Черемисинова (Demenshoy Yvanowich Cheremissen) с одним из секретарей его Величества Постником Дмитриевым (Posnyck Demetriov) и другими для разбора и слушания дел ее Величества и моего поручения. Они передали мне от лорда Бориса Федоровича (Lord Borris Fedorowiche), что [хотя] Андрей Шалкан (Andrew Shalkan), чиновник Императора и враг английской нации, плохо отзывался обо мне в своих речах, желательно, чтобы я не сомневался и не боялся ничего и смело выполнял то, что мне поручено. Затем я изложил дело ее Величества по пунктам, [предъявил] письма ее Величества Лорду Борису Федоровичу, рекомендацию от вас, досточтимых лордов – членов ее Величества досточтимого Государственного Совета к упомянутому Борису Федоровичу, – все это долго обсуждалось и рассматривалось. Упомянутый Андрей Шалкан, о ком шла речь в тех делах, [которые велись] ради любви его Величества и Бориса Федоровича к ее Величеству Королеве, и кто не только упоминался в письмах и пунктах ее Высочества, но также и в поручениях, изложенных мною теперь перед высокими назначенными мужами, [должен был] отвечать за такие дела, которые он считал хитроумно скрытыми навсегда от разоблачения. Тогда с единственной целью спасти задуманное, он умыслил самое непочтительное и ложное обвинение против писем ее Величества, сказав, что они неверно адресованы и не скреплены рукой и печатью Королевы. Это было высказано с таким убеждением, что на время оказалось большим препятствием для наших мероприятий. Вследствие этого его Величеству было угодно назначить мою встречу с Андреем Шалканом в присутствии других, где сначала, казалось, он получил поддержку в этой своей выдумке от патрона (the pattrone) прежних писем, но к концу, в ходе убедительных речей и [приведенных] доводов, его самонадеянность была поколеблена; тогда он стал настаивать на терминах и [говорил о] ссорах при дворе из-за нас, что в действительности было его собственной виной. В итоге на словах и внешне мы расстались дружески, обменялись рукопожатиями и взаимными объятиями. Затем он [вновь] стал говорить подобно тому, как Меркурий задул в свою дудку, но обнаружил лишь жало змеи.

Обстоятельства этих дел, достопочтенный лорд, тянулись с июля до ноября. В это время прибыло великое посольство от польского короля, и меня неожиданно отправили из Москвы в город Ярославль (Yerauslauley) в двух днях пути. Ответы, данные тогда, не лишенные убедительности, остались, таким образом, без рассмотрения и без подтверждения впредь до дальнейшего приказа Императора.