Текст книги "Записки о России. XVI — начало XVII в."

Автор книги: Джером Горсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Теперь мы переходим к рассказу о занимательной трагедии (merrie tragedie), которая вознаградит ваше терпение. В день св. Исайи[180]180
  День св. Исайи – 28 мая по григорианскому календарю.


[Закрыть] царь приказал вывести огромных диких и свирепых медведей из темных клеток и укрытий, где их прятали для его развлечений и увеселений в Великой слободе (Slobida Velica). Потом привезли в специальное огражденное место около семи человек из главных мятежников, рослых и тучных монахов, каждый из которых держал крест и четки в одной руке и пику в 5 футов длины в другой, эти пики дали каждому по великой милости от государя. Вслед за тем был спущен дикий медведь, который, рыча, бросался с остервенением на стены: крики и шум людей сделали его еще более свирепым, медведь учуял монаха по его жирной одежде, он с яростью набросился на него, поймал и раздробил ему голову, разорвал тело, живот, ноги и руки, как кот мышь, растерзал в клочки его платье, пока не дошел до его мяса, крови и костей. Так зверь сожрал первого монаха, после чего стрельцы застрелили зверя. Затем другой монах и другой медведь были стравлены, и подобным образом все семеро, как и первый, были растерзаны. Спасся только один из них, более ловкий, чем другие, он воткнул свою рогатину в медведя очень удачно: один конец воткнул в землю, другой направил прямо в грудь медведя, зверь побежал прямо на нее, и она проткнула его насквозь; монах, однако, не избежал участи других, медведь сожрал его, уже раненый, и оба умерли на одном месте. Этот монах был причислен к лику святых остальной братией Троицкого монастыря. Зрелище это было не столько приятно для царя и его приближенных, сколько оно было ужасным и неприятным для черни и толпы монахов и священников, которых, как я уже говорил, собрали здесь всех вместе, причем семь других из них были приговорены к сожжению и проч. [181]181
  Известие Горсея о казни монахов, затравленных медведями, уникально. Есть известие о похожей казни новгородского архиепископа Леонида, которого якобы затравили собаками, «в медведно ошив» (Псковские летописи. Вып. И. С. 262; Новгородские летописи. С. 148). Горсей, по мнению С. М. Середонииа, рассказал заодно о двух разновременных, похожих событиях: казнях 1575 г. и (см. текст ниже) церковном соборе 1580 г. (см.: Середонин С.М. Известия англичан о России во второй половине XVI века // ЧОИДР. 1884. Кн. 4. С. 31). В. И. Корецкий же считал, что все описанные события происходили осенью 1575 г. и были связаны с созывом земского собора (см.: Корецкий В. И. История русского летописания… С. 43–47).


[Закрыть] Митрополиты, епископы, священнослужители всех обителей, имевших свою казну и доходы, прибегли к челобитью и поверглись ниц перед царем, чтобы утих его гнев и недовольство; они не только соглашались удовлетворить его своими страданиями и отпущением грехов, но также обещали выдать ему тех, кто участвовал в заговоре и ужасных преступлениях против него, так явно доказанных, тех, кто заслужил кару за свои злые умыслы; они же уповают, что пример с изменниками послужит к исправлению всех других лиц, отрекавшихся от света. Упомянутые митрополиты, епископы, священники, архимандриты, игумены, настоятели, казначеи и все другие чины главных монастырей и обителей от имени всего духовенства и от душ святых угодников, своих покровителей, чудотворцев, которым они обязаны своими жизнями и существованием, проникнувшись вместе с его величеством (his Emperiall) самыми священными и милосердными соболезнованиями и по его воле (ведь за его успехи и за него самого возносят они свои молитвы и прошения к св. Троице), представляют его царской милости (Emperiall majesty) и повергают к престолу его милосердия точный список (inventorie) всех богатств, денег, городов, земель и других статей доходов, принадлежавших различным святым, которые были отданы им для хранения и сбережения, а также для содержания святых обителей и храмов, на вечные времена. Причем они надеялись и непоколебимо верили в то, что святая душа царя в память всех прежних времен и царствований не допустит свершения преступного изменения прежнего порядка в его царствование, за которое он будет держать ответ, подобно его предшественникам, перед св. Троицей. Если же царь придерживается других мыслей об этом, то они просят его соблаговолить освободить их от ответственности за содеянное перед грядущими поколениями[182]182
  Горсей говорит о челобитье представителей всех слоев духовенства как о последнем акте борьбы царя и священнослужителей. Таким образом, рассматриваемый отрывок логически связывает и завершает весь рассказ автора о церковном соборе, «речах» Грозного, казни монахов и челобитье покорившегося духовенства. Горсей вновь, как и в начале рассказа, перечисляет духовные чины, которые «поверглись ниц» перед царем, ни о каких представителях земских чинов здесь, как и ранее, не говорится (см. примеч. 66 к «Путешествиям»).


[Закрыть].

Я приложил все свое умение, чтобы составить перевод как можно лучше, слово в слово по подлиннику. Своими стараниями духовенство избежало уничтожения своего сословия, но не могло повлиять на непоколебимое требование царя отдать ему 300 тысяч марок стерлингов[183]183
  Под понятием «марка» здесь, видимо, имеется в виду не серебряная монета, «марка счетная», т. е. счетная денежная единица, состоявшая из точно определенного количества монет. Так, например, рижская счетная марка состояла из 36 шиллингов (см.: 3варич В. В. Указ. соч. С. 84). О стерлингах см. примеч. 89. к «Путешествиям».


[Закрыть], которыми он таким образом овладел. Кроме того, он получил многие земли, города, деревни, угодья и доходы, пожалованиями которых усмирил недовольство своих бояр; многих из них царь возвысил, поэтому большинство его доверенных лиц, военачальников, слуг лучше исполняли все его намерения и планы. Многие осуждали и называли преступным такой образ действий, но другие находили его более извинительным и, во всяком случае, менее опасным из всех поступков за время его тирании.

Вот таким образом было приобретено основательное богатство для его сына без уменьшения его собственного, однако царь не оставлял своего намерения относительно Англии. И хотя его имущество и решение были готовы, но ни его посол Андрей Совин (Andrew Saphine) не смог выполнить его поручения (так как не понял своего поручения из-за неясности устного наказа, не написанного на бумаге, как это обычно делается)[184]184
  Автор имеет в виду посольство Андрея Григорьевича Совина в Англию в 1569–1570 гг. (см.: Опись архива Посольского приказа 1626 г. М., 1977. Ч. 1. С. 190). Посольство А. Совина имело поручение заключить русско-английский союзнический договор, одним из главных пунктов которого была гарантия убежища в случае необходимости для царя и для королевы в Англии и в России. Посол имел инструкции не допускать изменений в тексте договора. Поскольку королева Елизавета не хотела связывать себя союзническими обязательствами, то миссия А. Совина была неудачной (См.: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. № 21).


[Закрыть], ни м-р Дженкинсон, ни м-р Томас Рандольф в своих переговорах[185]185
  Посольства в Россию Антони Джеккинсона в 1571–1572 гг. и Томаса Рандольфа в 1568–1569 гг. сильно разочаровали Ивана IV, так как ни Рандольф, ни Дженкинсон не дали ответа на вопрос о заключении русско-английского союза и об убежище для царя Ивана (см.: Середонин С. М. Известия англичан… С. 76, 85).


[Закрыть], хотя и досконально понимали [о чем идет речь], не смогли ни продвинуть, ни окончить это дело, как он того ожидал. Сам он не сумел сохранить дело в тайне, и вскоре его старший сын, царевич (Chariwich) Иван, и его любимцы и бояре узнали об этом. Заметив это, царь решил успокоить их и женился снова, на пятой жене, дочери Федора Нагого (Feodor Nagaie), очень красивой девушке из знатного и великого рода, от нее родился его третий сын по имени Дмитрий Иванович (Demetrie Iavanowich)[186]186
  Дмитрий Иванович (1582–1591) – царевич, младший сын Ивана IV и Марии Нагой. Мария Федоровна Нагая стала царицей, последней женой Ивана Грозного, в 1580 г. Свадьба состоялась в октябре этого года; Мария была седьмой, а не пятой, как у Горсея, женой Грозного.
  Личная жизнь царя в 70—80-е годы отличалась запутанностью брачных отношений. После смерти первой жены Анастасии Романовны и второй – Марии Темрюковны (см. примеч. 13, 14, 19, 21 к «Путешествиям») браки царя становятся частыми: в 1571 г. он выбрал в жены Марфу Собакину, но по неизвестной причине она прожила после венчания всего 15 дней (см. примеч. 37 к «Путешествиям»), в 1572 г. в монастырь попадает четвертая жена – Анна Колтовская, а в конце 70-х годов – пятая жена Анна Васильчикова. Тогда же Иван IV взял в жены некую Василису Мелентьевну, брак с которой, по-видимому, не был церковным, поэтому русские источники часто говорят о шести браках царя. Судьба Василисы Мелентьевны остается неясной. Последней царицей стала в 1580 г. Мария Нагая (подробнее см.: Скрынников Р. Г. Иван Грозный. М., 1975. С. 206–214).


[Закрыть]. Царь занялся усмирением своих недовольных бояр и народа (people), держал в готовности две армии, хотя и с малыми издержками, так как его князья и бояре находились большей частью на своем собственном содержании, а дворяне и простые сыны боярские (comon synnoboarskes) имели участки земли, получая ежегодно деньги и зерно из специально отведенных на это доходов с конфискованного имущества, налогов, пенных сборов; это содержание платилось им независимо от того, шли они на войну или нет, без уменьшения доходов царя и его казны[187]187
  Сведения Горсея об окладах служилых людей позднее дополнил Флетчер. Ср.: «Первый разряд составляют так называемые дворяне ближние или полк главных окладных, из коих одни получают 100, другие 80 руб. в год, и ни один не менее 70. Второй разряд составляют средние дворяне или вторые по количеству их оклада… К третьему, или низшему, разряду принадлежат дети боярские, самые последние по окладу. Из них те, коим дается наибольшее жалованье, получают 30 руб. в год, а другие только 25 или 20, но никто не менее 12… Такое денежное жалованье получают они сверх земель, приписанных к каждому из них…» (Флетчер Дж. С. 79).


[Закрыть].

Одно войско, состоящее из татар, использовалось в борьбе против королей Польши и Швеции[188]188
  Общее число татар в русском войске не превышало 10 тыс. (см.: Середонин С. М. Известия иностранцев о вооруженных силах московского государства в конце XVI в. СПб., 1891. С. 13). По данным Р. Г. Скрынникова, в 60—70-е годы численность татар от 4 до 6 тыс. человек (см.: Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. Л., 1975. С. 46. Табл. 2).


[Закрыть], войсками которых он был теперь окружен, в войне за Ливонию (Liolande) [189]189
  Имеется в виду, судя по смыслу, Ливония. Горсей пишет здесь и далее: «Liolande», «Liffland», «Liefland».


[Закрыть], которую он прежде разорил и завоевал столь жестоко; другая армия, состоявшая, как правило, из ста тысяч конницы его подданных, за исключением немногих поляков, шведов, голландцев (Duch)[190]190
  В переводе Н. А. Белозерской «Dutch» – «датчан» (Записки. С. 41), в переводе Ю. В. Толстого – «немцев» (Путешествия. С. 23). Считаем правильным перевести слово «Dutch» (у Горсея «Duch») как «голландцы», поскольку перевод «немцы» предполагает американизированный вариант, а перевод «датчане» ошибочен («Danes» – датчане).


[Закрыть] и шотландцев, сражалась с его большим врагом – крымскими татарами; обычно эти военные действия продолжались ежегодно три месяца: май, июнь, июль. Он лишился большей части завоеванных в Ливонии (Liffland) городов: их отвоевал доблестный король Стефан Баторий (Stephanus Batur), но царь успел угнать оттуда всех богатых и именитых людей, его тиранство и жестокость проявились там с особой силой, об этом скорбно повествует ливонская история (Livonian historie). Это самая прекрасная страна, текущая молоком и медом и всеми другими благами, ни в чем не нуждающаяся, там живут самые красивые женщины и самый приятный в общении народ, но они очень испорчены гордостью, роскошью, ленью и праздностью, за эти грехи бог так покарал и разорил эту нацию, что большая часть ее была захвачена в плен и продана в рабство в Персию, Татарию, Турцию и отдаленную часть Индии. Мне удалось по особой милости выкупить за небольшие суммы и освободить из плена некоторых мужчин, женщин и детей, среди них были именитые купцы, я помог перебраться одним из них в Ливонию (Liefland), другим – в Гамбург и Любек. С другой стороны, шведский король Иоанн военными силами под командованием своих полководцев Лоренца Форусбека (Lorent Forusbec) и француза Понтуса (Pontus)[191]191
  Понтус Делагарди (1520–1585) – профессиональный военачальник, служил в Швеции с 1568 г., был шведским послом к императору и к папе в 1576 г., наместником в шведской части Ливонии, участвовал в переговорах с Россией 1583 г., завершившихся миром России и Швеции в Ливонской войне.
  Под именем Лоуренца Форусбека Горсей, возможно, имеет в виду Георга Фаренсбека (1552–1602), служившего в 70—80-е годы в русском войске, затем управляющим Эзеля и в 80-е годы – в Польше (см.: Берри и Крамми. С. 287).


[Закрыть] осадил Нарву с суши и с моря и взял ее, а также сильную крепость Ивангород (Ivana Gorrord) [192]192
  Нарва и Ивангород были взяты шведским войском в 1581 г. В результате захвата Нарвы русская балтийская торговля фактически прекратилась.


[Закрыть] – лучший его морской торговый пункт, но не проявил при этом никакой жестокости.

Войско царя, числом значительно превышающее эти силы, вторглось в Швецию, продвинулось в глубь страны, совершая грабеж и насилие, захватывая много пленных, которых царь отсылал в отдаленные места страны. Там были лифляндцы, французы, шотландцы, голландцы и небольшое число англичан. Царь отослал большую часть их к Москве, поселив отдельно вне города. Поскольку я тогда был хорошо известен при дворе и уважаем главными любимцами и чиновниками того времени, то, используя эти связи, я добился разрешения для них построить церковь, много жертвовал на нее, доставил им хорошо обученного священника, который вел службу и собрание прихожан каждый воскресный день по их лютеранской вере[193]193
  Кроме Горсея о протестантской общине в столице, разгромленной Иваном IV в 1578 г., сообщают иностранные авторы И. Бох, К. Буссов, Ж. Маржерет (см.: Зимин А. А. В канун… С. 53–54).


[Закрыть]. Они за короткий срок завоевали симпатии и расположение и жили с русскими мирно, держались учтиво, но тосковали и жаловались на свою судьбу, потерю имущества, друзей и родины. В то время среди этих пленных иностранцев было 85 несчастных шотландских солдат, уцелевших от семисот человек, присланных из Стокгольма, а также трое англичан, которые были в самом жалком положении. Я употребил все свое старание, средства и положение, чтобы помочь им, а также, используя мой кошелек, добился разрешения разместить их у Болвановки (Bulvan), около Москвы[194]194
  Болвановка – центр Немецкой слободы в Москве. На первом этапе Ливонской войны часть купцов-иностранцев была переселена из Прибалтики в русские города. В Москве Иван IV разрешил им построить кирху. Разгром Немецкой слободы (см. примеч. 84 к «Путешествиям») был следствием неудач в Ливонской войне, недовольства русского духовенства, а также, возможно, раздражением правительства огромными доходами иностранцев от торговли вином (Сборник материалов по истории Прибалтийского края. Рига, 1880. Т. III. С. 293–294, 303; Зимин А. А. В канун… С. 53–54).


[Закрыть], и хотя царь был очень сильно разгневан на них, приговорил многих шведских солдат к смерти, однако я отважился устроить так, чтобы царю рассказали о разнице между этими шотландцами, теперешними его пленниками, и шведами, поляками, ливонцами – его врагами. Они [шотландцы] представляли целую нацию странствующих искателей приключений, наемников на военную службу, готовых служить любому государю-христианину за содержание и жалованье, [я говорил, что] если его величеству будет угодно назначить им содержание, дать одежду и оружие, они могли бы доказать свою службу, показать свою доблесть в борьбе против его смертного врага – крымских татар. Как оказалось, этот совет был принят к сведению, так как вскоре лучшие воины из этих иностранцев были помилованы и отобраны, для каждой национальности был назначен свой начальник; для шотландцев Джими Лингет (Jeamy Lingett), доблестный воин и благородный человек. Им дали деньги, одежду и назначили ежедневную порцию мяса и питья, дали лошадей, сено и овес; вооружили их мечами, ружьями и пистолями. Прежние жалкие люди выглядели теперь веселее. Двенадцать сотен этих солдат сражались с татарами успешнее, чем двенадцать тысяч русских с их короткими луками и стрелами.

Палата старого Английского двора в Москве. Середина XVI – начало XVII в.

Крымские татары, не знавшие до того ружей и пистолей, были напуганы до смерти стреляющей конницей, которой они до того не видели, и кричали: «„Прочь от этих новых дьяволов, которые пришли со своими метающими „паффами““. Это очень развеселило царя. Позднее они получили пожалования и земли, на которых им разрешалось поселиться, женились на прекрасных ливонских женщинах, обзавелись семьями и жили в милости у государя и его людей. О, как я был рад, что царь не обратил внимания на тех немногих англичан, оказавшихся среди этих пленных! Это могло бы стоить мне жизни, так как я был хорошо известен при дворе, а царь имел бы повод захватить товары английских купцов, которых было в его государстве по крайней мере на 100 тысяч марок стерлингов. Незадолго перед этим король продал главному агенту Компании Томасу Гловеру[195]195
  Томас Гловер был агентом Московской компании английских купцов с 1562 по 1567 г.; он отказался выехать из России, оставшись в Нарве, по его собственному объяснению, из-за преследований соотечественников. Но в самом конце 60-х годов Гловер оказался в Англии, откуда вернулся в Россию вместе с послом А. Совиным, чтобы возместить компании английских купцов свой долг, который надеялся получить у царя. В этом он не преуспел, так как царь отказал ему. Гловер пережил в Москве пожар 1571 г. во время набега Девлет-Гирея (Wi11аn Т. S. The Early History of the Russia Company, 1553–1603. Manchester, 1956. P. 86, 122, 125, 130). Известие Горсея о высылке Гловера (см. текст ниже) относится, видимо, к отправке его в Англию в конце 60-х годов.


[Закрыть] в жены пленницу из Полоцка, происходившую из благородного польского рода Басмановых (of a noble howse in Polland, Basmanovey)[196]196
  Горсей, видимо, имеет в виду не боярский род Басмановых-Плещеевых (см.: Кобрин В. Б. Власть и собственность в средневековой России XV–XVI вв. М., 1985. С. 210), а других Басмановых, из Полоцка.


[Закрыть], за десять тысяч золотых венгерских дукатов[197]197
  «Венгерские золотые дукаты». С XV в. эта денежная единица стала в Европе синонимом золотой монеты, так как поставлялась преимущественно Венгрией; это привело к тому, что любую золотую монету с весом дуката стали называть «венгерской», даже если ее чеканили, например, в России (см.: 3варич В. В. Указ. соч. С. 58–59; Потин В. М.. Венгерский золотой Ивана III / Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972. С. 290, 292).


[Закрыть], но вскоре после того он попал в опалу, у него отобрали товаров на 16 тысяч фунтов[198]198
  Фунт, фунт стерлингов (англ.) – денежная единица в Великобритании, равнялась 20 шиллингам или 240 пенсам. Вес 240 серебряных пенсов («стерлингов») был равен английской единице веса фунту, отсюда название денежной единицы «фунт стерлингов»; символ £, обозначающий фунт стерлингов, произошел от латинского слова libra (фунт) (см.: Зварич В. В. Указ. соч. С. 132–133).


[Закрыть], главным образом сукна, шелка, воска, мехов и других товаров, и выслали его с любезной женой нищими из страны. Но оставим этот и другие примеры его [царя] действий и вернемся к нашему рассказу.

Царь ожидал ответа на свои письма из Англии и сообщения от Даниила Сильвестра, когда богу стало угодно проявить свою волю. Сильвестр прибыл с письмами королевы к гавани св. Николая, затем в Холмогоры (Collmogorod), где он готовился и снаряжался на царскую аудиенцию, портной принес ему новый желтый атласный жакет, или зипун (jackett or jepone), в верхнюю комнату на Английский двор, и едва портной успел спуститься вниз, как влетела шаровая молния и убила Сильвестра насмерть, проникнув по правой стороне тела внутрь его нового костюма и пронзив его до ворота. Молния убила также его мальчика и собаку, находившихся здесь же, мебель, письма, дом – все сгорело дотла. Царь был сильно поражен, узнав об этом, и сказал: „Да будет воля божья!“[199]199
  Английский гонец Даниил Сильвестр был убит молнией в 1576 г. в Холмогорах. Похоже, что записки Горсея – единственный источник, рассказывающий об обстоятельствах смерти Сильвестра. Не вполне ясно, случилось ли это на обратном пути из Москвы в Англию, или Сильвестр, уже побывав в Англии, прибыл в том же 1576 г. обратно в Московию. О посольстве Даниила Сильвестра см.: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 179–185; Willan Т. S. The Early History… P. 128.


[Закрыть] Однако разгневался и был расстроен: его враги – поляки, шведы и крымцы – с трех сторон напали на его страну, король Стефан Баторий угрожал ему, что скоро посетит его в городе Москве. Он быстро приготовился, но недоставало пороха, свинца, селитры и серы, он не знал, откуда их получить, так как Нарва была закрыта, оставалась только Англия. Трудность заключалась в том, как доставить его письма королеве, ведь его владения были окружены и все проходы закрыты. [Он] послал за мной и сказал, что окажет мне честь, доверив значительное и секретное послание к ее величеству королеве Англии, ибо он слыхал, что я умею говорить по-русски, по-польски и по-голландски. [Он] задал мне много разных вопросов и был доволен моими быстрыми ответами; спросил меня, видел ли я его большие корабли и барки (barcks) у Вологды. Я сказал, что видел.

– Какой изменник тебе их показал?

– Слава их такова, что люди стекались посмотреть на них в праздник, и я с толпой пришел полюбоваться на их странные украшения и необыкновенные размеры.

– А что означают твои слова „странные украшения“?

– Я говорю о тех скульптурах львов, драконов, орлов, слонов и единорогов, которые так искусно сделаны, богато разукрашены золотом, серебром и диковинными цветами и прочим.

– Хитрый малый, хвалит искусство своих же соотечественников, – сказал царь стоявшему рядом любимцу. – Все правильно, ты, кажется, успел хорошо их рассмотреть; сколько их?

– Ваше величество, я видел около двадцати.

– Скоро ты увидишь их сорок, не хуже, чем те. Я доволен тобой. Ты можешь, не сомневаясь, рассказать многое об этом в чужих краях, но ты изумился бы еще больше, узнав, какие бесценные сокровища украшают их внутри. Говорят, королева, моя сестра, имеет лучший флот в мире?

– Это так, ваше величество.

– Какова разница с моим?[200]200
  Второй возможный вариант перевода: «Why have you dissembled with me then?» – Почему ты умолчал об этом?


[Закрыть]

– [Ее корабли] обладают силой и мощностью, с которой они пробиваются через великий океан и бурные моря.

– Как они устроены?

– Искусно, они острокилевые, не плоскодонные и их обшивка настолько толста, что ее невозможно пробить пушечным выстрелом.

– Что еще?

– Каждый корабль снабжен пушкой и имеет сорок медных орудий большого калибра, ядра, ружья и порох, цепные ядра, копья и оружие для защиты, зажигательные факелы, огневые снаряды (stanchions for fights), [экипаж состоит из] тысячи моряков и солдат с капитанами и всякими начальниками для несения службы и управления кораблем; заведена строгая дисциплина и ежедневно отправляется богослужение; корабли снабжены всеми необходимыми продуктами: есть пиво, хлеб, говядина, рыба, свинина, горох, масло, сыр, уксус, овсяная мука, водка, топливо, вода и другие припасы; имеются также снасти, такелаж, мачты, пять-шесть больших развернутых парусов, флаги, драгоценные шелковые хоругви, украшенные вензелем и гербом королевы, их всегда приветствуют корабли других стран; также барабаны, трубы, бубны, свистки и другие инструменты для военных сигналов и знаков неприятелю. Этот флот в состоянии атаковать и принять бой с самыми сильными морскими городами и укреплениями, какие только есть, а для союзников ее величества они – сильные и верные в помощи в охране. Таковы, ваше величество, вид и устройство любого из победоносных кораблей королевского флота ее величества.

Я имел смелость и набрался духу дать[царю] столь длинное описание потому, что он часто кивал головой, поглядывая на стоявших рядом приближенных, не выражая, впрочем, какого-либо одобрения или восхищения.

– Сколько же у королевы таких кораблей, как ты описал?

– Сорок, ваше величество.

– Это хороший королевский флот, как ты его назвал. Он может доставить к союзнику сорок тысяч воинов.

Затем царь велел мне хранить все в секрете, ежедневно быть наготове, пока будет сделано необходимое для моего отъезда. Он приказал своему тайному секретарю Елизару Вылузгину (secreat secreatarie Elizar Willusgen) составить с моих слов описание королевского флота[201]201
  Вылузгин Елизар Данилович – крупный деятель в дьяческом аппарате управления при Иване IV. Впервые он упоминается на службе в 1578 г., стал подьячим в 1581 г., с 1583 г. – сначала дьяк, потом думный дьяк, в 1595 г. – ближний дьяк. Участвовал в приемах многих иностранных посольств, в следствии по «Углицкому делу» о смерти царевича Дмитрия; последний раз упоминается в документах в 1600–1601 гг. (см.: Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV–XVII вв. М., 1975. С. 110–111; Лихачев Н. П. Разрядные дьяки XVI в. СПб., 1888. С. 183–184; Зимин А. А. В канун… С. 172).
  Записки Горсея отразили сословно-чиновную терминологию государственного аппарата времен централизации. Любопытно преломление этой терминологии в записках англичанина: так, «думный» или «ближний» дьяк у Горсея – «тайный секретарь», «главный государственный секретарь» (см. текст ниже о дьяках Щелкаловых). Известно, что чины и титулы зародились в России с образованием единого государства во второй половине XV в. Если оставить в стороне титулованную знать, то высшими чинами в государстве были думные, т. е. чины членов Боярской думы: боярин, окольничий, думный дворянин и думный дьяк. Ниже думных чинов стояли чины придворные или дворцовые: стольники, стряпчие, дворяне московские, жильцы. Основную же массу дворянства составляли чины «городовые», т. е. провинциальные. Верхушку этого провинциального служилого сословия составляли дворяне выборные («выбор» из «городов»). Дьяческий аппарат управления своим рождением связан как с дворцовыми учреждениями, так и с великокняжеской канцелярией – Казной. Причем, великокняжеские «казенные» дьяки считались рангом выше дворцовых дьяков. Казначеями в XV–XVI вв. назначались приближенные государя, хорошо знавшие внешнеполитические дела, осуществлявшие руководство дипломатией. Дьяки великокняжеской канцелярии на протяжении XVI в. становятся реальными исполнителями велений великокняжеской власти в разных приказах. По происхождению эта приказная администрация Ивана Грозного вышла из низшего духовенства, простолюдинов, иногда – из мелких землевладельцев. К середине XVI в. в Русском государстве налицо приказная система управления с ведомственным распределением в ней обязанностей дьяков (см. подробнее: Копанев А. И., Маньков А. Г., Носов Н. Е. Очерки истории СССР. Конец XV – начало XVII в. Л., 1957. С. 68–72; Леонтьев А. К. Образование приказной системы управления в Русском государстве. М., 1961; Зимин А. А. Россия на рубеже XV–XVI столетий. М., 1982. С. 245–254; Кобрин В. Б. и др. Вспомогательные исторические дисциплины. М., 1984. С. 186–195).


[Закрыть], ему я подарил искусно сделанный кораблик, оснащенный всеми развернутыми парусами и всеми положенными снастями, подаренный мне м-ром Джоном Чаппелем из Любека и Лондона[202]202
  Чапель Джон – лондонский купец, с 1584 г. – «слуга» Московской компании; в России был арестован и заключен в тюрьму по обвинению в сношениях со Швецией и Данией, освобожден в 1587 г. Купцы Компании обвиняли Горсея в доносе, вызвавшем арест Чапеля (Сб. РИО. Т. 38. С. 181–182; Бонд Э. С. 319; см. также Приложение I к настоящей публикации.


[Закрыть].

В это время царь был сильно озабочен разбирательством измены Элизиуса Бомелиуса, епископа Новгородского и некоторых других, выданных их слугами. Их мучили на дыбе, то есть пыткой (pudkie or racke), им было предъявлено обвинение в сношениях письмами, написанными шифром по-латыни и по-гречески, с королями Польши и Швеции, причем письма эти были отправлены тремя путями. Епископ признал все под пыткой. Бомелиус все отрицал, надеясь, что что-то переменится к лучшему с помощью некоторых его доброжелателей, фаворитов царя (the kunge), посланных посетить царевича Ивана, занятого пыткой Бомелиуса. Его руки и ноги были вывернуты из суставов, спина и тело изрезаны проволочным кнутом; он признался во многом таком, чего не было написано и чего нельзя было пожелать, чтобы царь узнал. Царь прислал сказать, что его зажарят живьем. Его сняли с дыбы (pudkie) и привязали к деревянному шесту или вертелу, выпустили из него кровь и подожгли; его жарили до тех пор, пока в нем, казалось, не осталось никаких признаков жизни, затем бросили в сани и провезли через Кремль (castell). Я находился среди многих, прибежавших взглянуть на него, он открыл глаза, произнося имя бога; затем его бросили в темницу, где он и умер[203]203
  Бомелий был замучен в 1579 г. (ср.: Штаден Г. С. 123–124; Таубе и Крузе. С. 546; Псковские летописи. Вып. II. С. 262; см. также: Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. С. 18–19; Зимин А. А. В канун… С. 57–58).


[Закрыть]. Он жил в большой милости у царя и в пышности. Искусный математик, он был порочным человеком, виновником многих несчастий. Большинство бояр были рады его падению, так как он знал о них слишком много. Обучался он в Кембридже, но родился в Везеле, в Вестфалии, куда и пересылал через Англию большие богатства, скопленные в России. Он был всегда врагом англичан. Он обманул царя уверениями, что королева Англии молода и что для него вполне возможно на ней жениться; теперь царь потерял эту надежду. Однако он слышал об одной молодой леди при дворе королевского рода по имени леди Мэри Гастингс, о которой мы расскажем позднее.

Епископ Новгородский[204]204
  Речь идет, вероятно, об опале на новгородского архиепископа Леонида, обстоятельства, время опалы и смерти которого вызывают разногласия у историков (см.: Скрынников Р. Г. Россия после опричнины. С. 14–18; Зимин А. А. В канун… С. 32–34). Р. Г. Скрынииков указал на источник, подтверждающий такую деталь известия, как упоминание о «ведьмах», которые были «позорно сожжены», а именно запись синодика о казни 15 новгородских «жен», колдуний (см.: Скрынников Р. Г. Россия после опричнииы. С. 15).


[Закрыть] был обвинен в измене и в чеканке денег, которые он пересылал вместе с другими сокровищами королям Польши и Швеции, в мужеложстве, в содержании ведьм, мальчиков, животных и в других отвратительных преступлениях. Все его многочисленное добро, лошади, деньги, сокровища были взяты в царскую казну. Его заключили пожизненно в тюрьму, он жил в темнице на хлебе и воде с железами на шее и ногах; занимался писанием картин и образов, изготовлением гребней и седел. Одиннадцать из его доверенных слуг были повешены на воротах его дворца в Москве, а его ведьмы были позорно четвертованы и сожжены.

Наконец, царь не пожелал больше разбираться между сообщниками этой измены, он окончил дело увещеваниями и объявил свое желание женить второго своего сына, царевича Федора (Chariwich Feodor), так как его старший сын не имел потомства. Хотя это обстоятельство было очень важным и требовало его обсуждения с князьями и духовенством, поскольку царевич был прост умом, однако он все сделал, как ему было угодно. Когда же все они собрались вместе, он не мог не высказать им своего возмущения против их изменничества: „О, неверные и вероломные слуги! Этот день мы должны вдвойне отметить, как день Вознесения Спасителя и как печальную годовщину недавней гибели стольких сотен тысяч невинных душ, чьи имена огненными письменами изобличают вашу измену, жертвой которой они стали. Что сможет обличить перед грядущими поколениями все бедствие и скорбь этого дня? Какое право на забвение может изгладить память об этом гнусном злодеянии и измене? Какое средство смоет пятна его скверны и грязи? Какой огонь может истребить воспоминания об этих предательствах, невинных жертвах и пагубных заговорах?“ – и проч. В течение трех часов он распространялся на эту тему в таком же стиле, с большим красноречием, употребляя наиболее сильные выражения и фразы, имея в виду многих присутствующих сторонников последнего заговора; обещал оставить их нищими, бесправными и несчастными людьми для упрека всем другим народам.

„Враги объединились, чтобы уничтожить нас, бог и его блаженные святые на небесах разгневались на нас, об этом свидетельствуют неурожай и голод, кара от бога, который не пробудил в вас никакими наказаниями покаяние и стремление к исправлению“. Оригинал (originall) слишком длинен для цитирования. Мало было сказано в ответ, еще меньше сделано на этом собрании (assemblie)[205]205
  Остается неясным, какой именно «оригинал», содержащий речь Ивана IV к «собранию», цитирует Горсей. Отметим в этом фрагменте начало речи царя, в котором есть упоминание о «дне Вознесения», совпавшем с «…печальной годовщиной недавней гибели… сотен тысяч невинных душ…». Здесь, как нам представляется, можно разглядеть упоминание о набеге Девлет-Гирея на Москву (апрель – май 1571, см. примеч. 38 к «Путешествиям»). День Вознесения – это весенний переходящий праздник, связанный с пасхой. Таким образом, известие о речи Ивана IV к «собранию», скорее всего, соотносится у автора не с 1575 г., а с более ранним временем (см.: «…недавней гибели»).


[Закрыть], но все преклонили колени пред его величеством, предав себя его милосердию, моля бога благословить его святые дела и намерение женить его благородного сына, царевича Федора (prince Charowich Feodor). Царь выбрал ему прекрасную молодую девицу из известной и высокопоставленной семьи, богатой и наиболее ему преданной, дочь Федора Ивановича Годунова (Feodor Ivanowich Goddonove) Ирину (Irinea)[206]206
  Большинство историков сходится на том, что свадьба Федора Ивановича и Ирины Годуновой состоялась в 1575 г. (Пискаревский летописец. С. 163. Примеч. 88; см. сводку данных источников: Зимин А. А. В канун… С. 14).


[Закрыть]. Затем после торжественных празднеств царь отпустил всех бояр и священников с добрым словом и более ласковым обращением, что указывало на общее примирение и забвение всего дурного.

Когда письма и наказы царя были готовы, он и Савелий Фролов (Savelle Frollove), главный государственный секретарь (chief secretarie of estate)[207]207
  Фролов Савва – подьячий и дьяк в 80-е годы XVI в., участвовал в переговорах с английским послом Баусом в 1583–1584 гг. РК 1475–1598. С. 276; Веселовский С. Б. Дьяки и подьячие XV–XVII вв. С. 551). О Баусе см. примеч. 112 к «Путешествиям».


[Закрыть], спрятали их в тайном дне деревянной фляги, стоившей не более 3 пенсов, полной водки, подвесили ее под гриву моей лошади, меня снабдили четырьмястами венгерских золотых дукатов, которые зашили в обувь и мое старое платье.

„Я не стану рассказывать тебе секретные сведения, потому что ты должен проходить страны, воюющие с нами, – сказал царь, – если ты попадешь в руки наших врагов, они могут заставить тебя выдать тайну. То, что нужно передать королеве, моей любезной сестре, содержится во фляге, и, когда ты прибудешь в безопасное место, ее можно будет открыть. Теперь и всегда оставайся верным и честным, а моей наградой будет добро тебе и почет“. Я пал ниц, поклонился в ноги, на душе у меня было беспокойно – предстояли неизбежные опасности и беды[208]208
  Отъезд Горсея состоялся в 1580 г. Мнение Э. Бонда, что эта дата противоречит указанной Горсеем цели – доставки в Россию военных припасов, – считаем неубедительным: в России все еще шла Ливонская война и военные припасы были нужны (см.: Бонд Э. С. 190. Примеч. 1.; Гамель И. X. Англичане в России в XVI и XVII вв. СПб., 1865–1869. С. 116).


[Закрыть].

Меня сопровождал дворянин высокого звания (gentilman of good ranck). Моя повозка и двадцать слуг, проделав 90 миль, прибыли той же ночью в Тверь (Ottver), где нам были приготовлены провизия и свежие лошади, затем мы миновали таким же образом Новгород и Псков и прибыли в Нейгауз, проделав шестьсот миль за три дня; мы были на границе с Ливонией, здесь сопровождавший меня дворянин и слуги простились со мной, попросив дать им какой-нибудь знак того, что они благополучно доставили меня сюда. Я приказал им скорее возвращаться, опасаясь, что неприятель, окружавший нас, схватит их и провалит доверенное мне дело. Часовой привел меня к коменданту, или начальнику крепости, он и его люди строго допрашивали меня и обыскивали, так как я приехал из неприятельского лагеря и они не доверяли мне. Я сказал, что рад был выбраться к ним из долины несчастий, какой является страна московитов (the Muscovetts), присовокупив к этому небольшую сумму денег. Они посоветовались и отпустили меня на третий день мирно, назначив мне конвойного. Конвойный и охрана ожидали своей награды, но я поклялся им, что у меня ничего нет, мои возможности не соответствовали моим желаниям наградить их. Три дня добирался с большим риском сушей и замерзшими озерами к Эзелю в Ливонии, острову короля Дании, большому и просторному. Потом меня схватили солдаты-оборванцы, которые обращались со мной грубо и привезли меня в Соннебург, а потом в Аренсбург – главный город-крепость того края; меня привели к коменданту, больному, старому, немощному человеку, распорядившемуся запереть меня в помещении как шпиона: всякие гады ползали по моей постели и по столу, куры и петухи клевали их на полу и в жбанах из-под молока, что было для меня страшным зрелищем, не говоря уж о грязи, которая не могла мне причинить особого вреда, страх за свою судьбу заставил меня не обращать на все это внимания.

В назначенное время меня привели к губернатору. Он был очень важной персоной, в большой милости у короля и заправлял всем; вокруг него стояла стража с алебардами и мечами, он допросил меня и задал много вопросов. Я был подданным королевы Елизаветы, жившей в мире и союзе со всеми христианскими правителями, особенно дружно – с королем Дании. Однако это не помогло мне, ведь мы союзничали с Московитом против христианского мира[209]209
  Вероятно, имеются в виду оживленные торговые и дипломатические англо-русские связи, так как союзнического договора Англия и Россия не заключали.


[Закрыть]. Он спросил мое имя и звание, я ответил. Меня снова отвели в то же помещение, а комендант, отпустив свою свиту, послал за мной своего сына, ладного и красивого дворянина. Комендант держал в руке письмо и опять спросил мое имя. Я сказал.

– Я получал разные письма от моих друзей и одно из них – от моей любимой дочери, взятой в плен царем Московии. Она пишет о той христианской дружбе и расположении, которую нашла в одном из английских джентльменов, называет ваше имя и говорит, что он является посланником королевы Англии при дворе царя.

– Не зовут ли вашу дочь Мадэлин ван Укселл (Madelun van Vxell)[210]210
  Издатели Записок Горсея 1968 г. считают, что это известие не лишено вероятности (Берри и Крамми. С. 296. Примеч. 4), так как управляющим о. Эзель в 1576–1579 гг. был ливонец Иоганн Укскюль.


[Закрыть]?

– Да, так, сударь, – сказал он.

– Я тот, о ком она пишет. Я хорошо ее знаю и оставил в добром здравии при отъезде десять дней назад.

– О, сэр! Это моя дорогая и любимая дочь, которую я никак не могу выкупить, хотя его величество, король Дании, писал специально о ней. – И он, а также и его сын, с плачем обняли меня: – Ангел божий послал мне вас, и, хотя вы появились здесь, не встретив должного обращения, я сумею доказать вам мою благодарность и дружбу за ваше добро ко мне и моим близким. Этот остров узнает о вашем достойном имени и добром деле, вы можете приказать все, что хотите.

Он сильно был растроган, и я не меньше его был рад этой счастливой случайности. Он приказал отвести меня в хорошее помещение, его сын показал мне на следующий день табун прекрасных лошадей, принадлежавших ему, свое оружие, обмундирование и библиотеку, затем губернатор послал за своими друзьями и устроил праздник в мою честь, приготовил все письма и пропуски от себя, высказывая всяческое дружеское расположение, подарил мне немецкие часы и дал своего сына и слуг для охраны на случай какой-нибудь опасности; со слезами и молитвой он просил за свою дочь, чтобы я делал добро для нее и впредь и проч.

Я поспешил своей дорогой. Мне повстречался известный в Ливонии каноник. Изумившись тому, что я еду с такой убогой свитой, он, узнав меня, сказал своим людям мое звание, это могло повредить мне: я носил свою [секретную] флягу с водкой на поясе под корсетом днем, ночью она служила мне подушкой. Я думал, что миновал все опасности, когда прибыл в Пилтен (Pilton), сильную крепость на Балтийском море – владение короля Магнуса, о котором вы уже слышали ранее. Он обращался со мной грубо из-за того, что я не мог пить, как он. Он уже растратил и отдал своим приятелям и названным дочерям большинство тех городов и замков, драгоценностей, денег, лошадей и утвари, которые получил в приданое за племянницей царя; вел разгульную жизнь и вскоре после того умер в нищете, оставив королеву и единственную дочь в бедственном положении. Я продолжал продвигаться вперед, миновал герцогство Курляндское (Curelands), Прусское, Кенигсберг, Мелвин[211]211
  Мелвин (Melving) постоянно упоминается Горсеем как один из опорных пунктов английской торговли в Европе, однако города с таким названием нет; под Мелвином Горсей, вероятно, имеет в виду Элбинг (Эльблонг), возможно – Мемель (Клайпеду) (см.: Путешествия русских послов… С. 390. Примеч. 21).


[Закрыть] и Данциг в Польше, Померанию и Мекленбург и прибыл в имперский город Любек, где меня знали и радостно, с почетом встретили. Теперь мое положение значительно улучшилось, у меня было четверо или пятеро слуг, голландцев и англичан, нанятых в Элбинге (Melvin) и Данциге. Бургомистр и лорды города прислали мне в подарок рыбу, мясо и вино всех сортов, причем посыльные произносили хвалебные речи, перечисляли все услуги, которые я оказывал их близким и им самим. На следующий день пришли достойнейшие представители купечества и их друзья, чтобы поблагодарить меня за те усилия, которые помогли им выкупиться на свободу, ибо только благодаря моим хлопотам и кошельку они освободились из московского плена; они подарили мне прекрасный серебряный сосуд с позолотой и крышкой, наполненный рейхсталерами и золотыми венгерскими дукатами. Я высыпал и возвратил им назад все золото и серебро – скорее расточительно, чем благоразумно, – взял себе сосуд и поблагодарил их; они принесли мне свою городскую книгу, чтобы я написал туда имя и место рождения, чтобы их дети могли прочитать и помнить обо мне.

Я прибыл в Гамбург [находившийся] в десяти милях от Любека, жители города, слышавшие о том, как меня приняли в Любеке, устроили мне такой же прием, и те, кто также был освобожден из московского плена, благодарили меня и дружески приветствовали. Бургомистр и члены муниципалитета [ратсгеры] (raetzheren – нем.) устроили праздник, мне также подарили прекрасную скатерть, две дюжины салфеток и длинное полотенце – все из камки. Все это больше связано с моими личными воспоминаниями, нежели с целью моего рассказа, поэтому я приношу свои извинения, несмотря на то что описанное находится в связи с предыдущим.

Прибыв из Гамбурга в Англию, я открыл мою флягу с водкой, вынул и надушил, как мог, письма и наставления царя, однако королева почувствовала запах водки, когда я их вручал, пришлось раскрыть причину этого, к удовольствию ее величества. Я был удостоен приема и имел беседу три или четыре раза по протекции лорда-казначея и сэра Фрэнсиса Уолсингема, а также при достойной поддержке со стороны лорда Лесестера и особенно сэра Эдварда Горсея, чью любовь и поддержку я особенно чувствовал, как моего доброго друга и родственника. Московская торговая компания устроила мне хороший прием и дарила подарки; я был предупрежден приказом ее величества не разглашать ни под каким видом секретные наставления царя перед отъездом ее величество приказала зачислить меня в число своих телохранителей, подарила мне свой портрет и удостоила поцеловать ее руку.

Я отбыл в сопровождении 13 больших кораблей, около Нордкапа (North Cape) мы встретились с кораблями Дании и сразились с ними, разгромив их. Прибыв в бухту св. Николая, я отправился на почтовых от Ваги и прибыл в Александровскую слободу, где я представил царю письма королевы и ее секретное поручение. Царь похвалил мою быстроту и деловитость, назначил мне содержание и обещал великую милость по возвращении в Москву. Там он взял в казну привезенные товары: медь, свинец, порох, селитру, серу и все остальное – ценой в девять тысяч [ливров?] и заплатил за них чистой монетой.