Текст книги "Записки о России. XVI — начало XVII в."

Автор книги: Джером Горсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Его младший брат, Александр Микитович (Alexander Mekitawich), не менее сильный духом, чем он, не мог долее скрывать свой гнев: воспользовавшись случаем, он ранил князя-правителя[304]304
  Юрьев-Романов Александр Никитич (ум. 1602) – второй сын Н. Р. Юрьева, кравчий в 1586–1591 гг., с 1598 г. – боярин (ОР ГПБ им. Салтыкова-Щедрина. Эрм. № 390. Эрмитажная разрядная книга. Л. 894. Благодарю А. П. Павлова за указанный источник). Был оговорен в измене и сослан, как и другие Романовы, в 1600 г. Умер в ссылке (РК 1559–1605. С. 269, 320; РК 1598–1604. С. 23, 44; ДРВ. Т. XX. С. 63). О покушении его на Бориса Годунова упоминают только иностранцы (см., напр.: Буссов К. Московская хроника. М.; Л. 1961. С. 93, прим. 32).


[Закрыть], но не опасно, как задумывал, и бежал в Польшу, где вместе с Богданом Бельским, главным любимцем прежнего царя и сказочно богатым человеком, и с другими недовольными лицами как там [в Польше], так и дома задумывал заговор с целью не просто свергнуть Бориса Федоровича и всю его семью, но разрушить и погубить все государство, как вы и прочтете на этих страницах позднее[305]305
  Эти страницы «Путешествий» писались Горсеем как воспоминание; рассказ о «Романовичах» указывает на редактирование или вставку, сделанные в начале XVII в. (см. также примеч. 193 к «Путешествиям»).


[Закрыть].

Однако пора вернуться к рассказу о наших собственных делах – возложенных на меня переговорах.

Я не тратил времени даром, испросил для Компании купцов освобождения всех ее контор (howses) – в Москве, Ярославле, Вологде, Холмогорах и в бухте св. Николая – от всех высоких пошлин, которые на них наложили из-за неудовольствия, вызванного плохим поведением сэра Джерома Бауса, а также освобождения от уплаты тысячи рублей по случаю строительства новой большой стены вокруг Москвы, за которую все другие купцы обязаны были платить; прекращения иска московских купцов на 30 тыс. рублей, взятых у них одним из приказчиков (factor) общества Антони Маршем (Antony Marsh)[306]306
  Разбирательство по делу английского купца Антони Марша, агента и приказчика Московской компании, началось во время правления царя Федора. Кроме коммерческих операций Компании он вел и самостоятельную торговлю с Сибирью и Астраханью. А. Марш был обвинен в злоупотреблениях и финансовых махинациях; наделав долгов на 23 тыс. рублей, он оказался банкротом. Компания отказалась платить долги своего агента. Горсей, как утверждали купцы и Андрей Щелкалов, был замешан в махинациях Марша, хотя все отрицал (Сб. РИО. Т. 35. С. 179–187, 197–225; ВМОИДР. 1850. Кн. 8. С. 1 – 16; Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 291–327. № 61–62; Willan Т. S. The Early History… P. 196–198).


[Закрыть], которого поддерживали некоторые знатные советники и чиновники; уплаты 2 тыс. рублей, давно и безнадежно одолженных царем за медь, свинец и другие товары. Я добился освобождения Джона Чапеля (John Capell) и возврата находившихся у него товаров на 3 тыс. фунтов, захваченных во время его опалы из-за того, что его объявили любекским купцом; заема из царской казны 4 тыс. рублей для купцов, посылавших в Псков за льном [с отсрочкой выплаты], до продажи их товара; заема у князя-правителя для них без процентов 5 тыс. рублей. Он предлагал в случае необходимости отпустить из своей казны еще 10 тыс. фунтов. [Я добился] выдачи мне на руки для высылки в Англию всех незаконно торговавших в этих странах купцов числом 29; прощения пошлины, следовавшей царю за этот год за все товары и составлявшей 2 тыс. рублей. Я добился у царя привилегии для общества вести торг и обмен во всех его землях по реке Волге и Каспийскому морю, в Персии, без пошлин и налогов. Я добился и получил от царя, за его печатью, свободное право для купцов Английской компании торговать и обменивать товары во всех его владениях без пошлин и налогов на их товары, как ввозимые, так и вывозимые, со всеми выгодами и удобствами, какие я только мог сам придумать и написать. Никогда ни один из посланников не мог получить ничего подобного, хотя бы истратил тысячи; все было утверждено, закреплено и обнародовано князем-правителем в торжественной обстановке перед всеми лордами и чиновниками и объявлено по всему государству[307]307
  Описанные Горсеем привилегии Московской компании царь Федор пожаловал не в 1587, а в 1589 г. Флетчеру (см.: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 347–353; Бонд Э. С. 281–287). Горсей, возможно, начал хлопоты об этих привилегиях, но добиться желаемого результата ему не удалось. Московское правительство даже настаивало в одном из дипломатических документов, что вовсе не давало привилегий в 1587 г. (Бонд Э. С. 333).


[Закрыть].

Правитель отослал свои богатства в Соловецкий монастырь, который стоит на северном берегу моря, близ границ с Данией и Швецией. Он хотел, чтобы в случае необходимости они были там готовы к отправке в Англию, считая это самым надежным убежищем и хранилищем в случае необходимости, если бы его туда выжили (he should be inforced therunto)[308]308
  Это известие Горсея не находит подтверждения в других источниках.


[Закрыть]. Все эти сокровища были его собственностью, не принадлежали казне, и, если бы было суждено, Англия получила бы большую выгоду от огромной ценности этого богатства. Но он колебался, так как намеревался вступить в союз с Данией, чтобы иметь опору в дружбе и ее могуществе. Он и его приближенные не смогли ни сохранить, ни устроить этот план в тайне, а возможно, их кто-то предал, и старинная знать стала подозревать меня. Так как все они и духовенство завидовали той милости, которой я пользовался, то они перестали оказывать мне свое дружеское расположение. Поэтому я ускорил, насколько мог, мои дела, сделав больше, чем мне было поручено по наказам и инструкциям как от совета королевы, так и от Компании купцов; в назначенное время я получил письма царя, почетный отпуск и отбыл[309]309
  Отъезд Горсея с письмами состоялся в 1587 г. О содержании писем см.: Сб. РИО. Т. 38. С. 179–184.


[Закрыть].

Дворянин по имени Афанасий Сабуров (Alphonasse Savora)[310]310
  Сабуров Афанасий Юрьевич (ум. 1557) – упоминается в разрядах уже как военачальник в середине 50-х годов. Горсей, вероятно, имел в виду кого-то другого из рода Сабуровых, может быть Афанасия Константиновича Сабурова-Долгово (см.: Берри и Крамми. С. 333. Примеч. 1: Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. С. 76; Боярские списки. Ч. I. С. 197).


[Закрыть] с 70 телегами (carts or tilegos) был назначен проводить меня и доставить мой багаж из Москвы на 40 ямских лошадях, не считая моих собственных, до Вологды, за 500 миль по суше. Мне были поручены богатые подарки от царя и особенно от Бориса Федоровича королеве; кроме того, он поручил много заказов на дорогие вещи, а также некоторые секретные поручения. Он послал мне необыкновенно редкое платье из ткани, затканной и вышитой серебром, из Персии, сшитое без швов и стоящее так дорого, что я не смог бы даже оценить его; красивый вышитый шатер или тент, вышитые платки, полотенца, рубахи с золотой и серебряной нитью, принесенные мне Семеном Чемодановым (Simon Shamodanove)[311]311
  Чемоданов Семен Иванович (ум. 1630) – приближенный Бориса Годунова, в Боярском списке 1588–1589 гг. вписан между строк среди жильцов (см. примеч. 92 к «Путешествиям»), хотя позднее служил в более низком чине выборного дворянина по Суздалю, упоминается в приговоре Земского собора 1598 г… избравшего Бориса царем, около этого времени дал богатый вклад в Троице-Сергиев монастырь. Его деятельность при дворе известна в основном в «смутное время» и прослеживается вплоть до конца 20-х годов XVII D. 22 февраля 1630 г. его женою Е. Ф. Лихаревой был сделан вклад «по своем муже» («во иноцех Сергие») в Троице-Сергиев монастырь (Боярские списки. Ч. I. С. 112, 186, 197; Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. С. 125–126).


[Закрыть], его близким родственником, от имени Марии Федоровны[312]312
  Неясно, кого имеет в виду Горсей: Ирину Федоровну, сестру Бориса Годунова, или Марию Григорьевну его жену. А может быть, речь идет о царице Марии Федоровне Нагой?


[Закрыть], сорок прекрасных соболей, множество отборных соколов с людьми для доставки их до побережья. Уезжая, я выхлопотал еще две милости, которые и были пожалованы. [Первая] – свобода и прощение всех лифляндцев – мужчин и женщин, вдов, детей, с их семействами сосланных в опалу в Нижний Новгород, в пятистах милях от Москвы[313]313
  Известие о ссылке лифляндцев достоверно. Особая слобода «нижегородских немец и литвы» существовала в Нижнем Новгороде со времен царя Федора Ивановича и упоминается в русских источниках начала XVII в. – писцовых книгах Новгородского уезда (см.: Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетии. С. 442).


[Закрыть], в пустынное место; их положение было плачевным и нищенским, как свидетельствовали многие письма и прошения, получаемые от них. Список всех их имен был составлен и отдан. Михаил Консов (Michall Consove)[314]314
  Вероятно, имеется в виду Косов, см. нем примеч. 177 к «Путешествиям».


[Закрыть] был немедленно послан с поручением и письмом от царя к воеводе (viovod) об их освобождении. Радость их сердец, слезы и благодарственные молитвы – все это было в письмах, посланных мне вслед и сохраненных мною, так– как они стоили, чтобы их прочли. Другой моей просьбой было прошение за сына одного знатного человека из Гельдерланда (Gelderland), умершего там герра Захариуса Глизенберга (Glisenberght), главного начальника (Ноtennant) наемной конницы царя. Его сын, мальчик десяти лет, никак не мог быть освобожден, несмотря на переговоры и письма от правительства и от короля Дании. [Мальчик] был поручен мне и отослан к матери, Маргарите де Фиглерс, с моим слугой Гансом Фризом. Джильс Гофман и Антони ван Зельман, которые хлопотали об этом, прислали мне тысячу рейхсталеров и хорошо наградили моего слугу[315]315
  Известие Горсея подтверждается английскими делопроизводственными источниками (см. об этом: Sissоn Ch. Englishmen in Shakespeare's Muscovy or the Victims of Jerome Horsey//Melanges en Fhonneur de Jiles Legras. P., 1 939. P. 245; Берри и Крамми. С. 334. Примеч. 7).


[Закрыть]. Я выехал из Москвы, где меня с почетом проводили, мое путешествие было легким, я часто натягивал свой шатер и обедал, ужинал той провизией, которой меня снабдили на дорогу. У Вологды меня встретил князь Михаил Долгорукий, воевода (Knez Michaell Dolgaruca, the viovode)[316]316
  Долгорукий Михаил Иванович – князь, впервые в разрядах упоминается в 1576 г. «на Мышеге». В Боярском списке 1588–1589 гг. записан среди служилых князей Оболенских с пометой «в Новгород» (РК 1559–1605. С. 127; Боярские списки. Ч. I. С. 122).


[Закрыть], он пришел приветствовать меня с царской милостью. Были приготовлены две большие барки, или дощаника (barckes or dosnickes), с лоцманами и 50 гребцами, чтобы доставить меня к устью Двины, в 1000 милях. Сопровождающий меня дворянин вместе с одним из моих слуг, следившим, чтобы тот не обирал и не грабил окрестности, плыли впереди меня в легком судне, запасая провизию, мясо, питье и гребцов в каждом населенном пункте, и так до прибытия в монастырь и крепость Архангельск, где у ворот встречал меня князь Михаил Звенигородский (Izvenagorodscoie)[317]317
  Известие относится, по всей вероятности, к князю Василию Андреевичу Звенигородскому. С 1577 г. до начала 90-х годов XVI в. он, выборный дворянин по Дорогобужу, служил воеводой на Двине в 1585–1587 гг., находился в Сибири в 1588–1589 гг. Его карьера прослеживается вплоть до 10-х годов XVII в., когда он в 1611 г. вошел в состав Боярской думы в чине окольничего (РК 1475–1598 С. 459–461; Боярские списки. Ч. I. С. 97, 172, 256, 267, 325).


[Закрыть] с 300 стрельцов, выстреливших из ружей и из всех крепостных пушек в честь моего прибытия; все голландские и французские корабли также встретили меня пушечными залпами, по предложению князя. На следующий день он чествовал меня и проводил сам на барку, назначив 50 гребцов и 100 человек охраны, находившейся в небольшом судне, сопровождавшем меня до Розового острова (Rose Island); он оказывал мне всяческие почести, сам был одет в золототканое платье, мне он сказал, что это король (King) приказал ему в письме так одеться и встретить меня. Проведя со мной несколько часов на Розовом острове, он уехал, попросив написать о том, что он выполнил свою службу Борису Федоровичу. Розовый остров был почти в 30 милях [от берега], меня здесь встречали все английские приказчики (masters), агенты и купцы. Стрельцы, высадившиеся раньше меня, выстроились и дали залп, который услышали на кораблях, и в ответ раздался пушечный залп. Стрельцов и гребцов угостили вином у погреба и отослали той же ночью назад, в крепость. На следующий день монахи [из обители] св. Николая принесли мне подарок: свежих семг, ржаной хлеб, кубки и крашеные блюда. На третий день моего приезда ко мне был прислан дворянин и капитан Савлук Сабуров (Sablock Savora, a captain)[318]318
  Вероятно, Савлук Сабуров. Сабуровы – старинный московский боярский род; трудно сказать, о ком из его представителей идет речь, так как лиц с этим именем нет в основных разрядах. Имя Савлук (означающее, согласно С. Б. Веселовскому, «сорт яблок коричневого цвета») встречается в письменных источниках XVI в. (см., напр.: Боярские списки XVI–XVII вв. // Сов. архивы. 1973. № 2. С. 96; Кобрин В. Б. Две жалованные грамоты Чудова монастыря (XVI в.) // ЗОР ГБЛ. М., 1962. Вып. 25. С. 302–303; Веселовский С. Б. Ономастикой. Древнерусские имена, прозвища и фамилии. М., 1974. С. 276).


[Закрыть] от князя с копией с наказа царя и Бориса Федоровича об их милостях: мне пожаловано было на дорогу 70 живых овец, 20 живых быков и волов, 600 кур, 40 окороков, две дойные коровы, две козы, десять свежих лососей, 40 галлонов водки, 100 галлонов меда, 200 галлонов пива, 100 караваев белого хлеба, 600 бушелей муки, 2 тыс. яиц и запас чеснока и лука. Все эти вещи были доставлены четырьмя дюжими носильщиками и множеством других людей; все было хорошо размещено. Я позволил себе немного отдохнуть и перечитать милостивое письмо от королевы (которым она меня почтила)[319]319
  Слова в круглых скобках вынесены на поля рукописи (см.: Бонд Э. С. 215: Примеч. 1).


[Закрыть], а также письма от лордов ее Королевского тайного совета, их наказы и инструкции, наказы Компании, а также памятные записки от моих друзей, которые я все сохранил по сей день для своего удобства и для чтения [потомству] после меня. Некоторое время я провел, развлекаясь среди купцов и приказчиков, мы забавлялись игрой, пляшущими медведями, дудками, барабанами и трубами; праздновал вместе с ними, разделяя поровну доставшуюся мне провизию. Между тем я отправил верного слугу, Замятню (Sameiten), ко двору Бориса Федоровича с письмами, полными благодарности за все его милости, а также и к другим лордам и высоким чиновникам, от которых я вновь получил любезные письма и новые подарки с м-ром Фрэнсисом Черри[320]320
  Черри Френсис (Фрянчик Иванов – в русских источниках. 1553–1605) – один из видных членов Московской компании английских купцов в 80-е годы ведший также и собственную торговлю в России (см.: Берри и Крамми. С. 336. Примеч. 11). В 1587, 1591 гг. перевозил царские грамоты в Англию; в 1598 г. был отправлен в Россию как посол и принят царем Борисом (см.: Путешествия русских послов. С. 404–405. Примеч. 12).


[Закрыть] – кусок золотой парчи на платье – носить в память о Борисе Федоровиче – и прекрасную связку соболей на украшение этого платья. Эти письма приятны как по стилю, так и по содержанию, каждый, кто захочет, может взглянуть на них[321]321
  Ср. текст «Трактата о втором и третьем посольствах», а также Приложение I.


[Закрыть].

После всего этого, хорошо приготовленные к дороге, на следующий день после [дня] св. Варфоломея я и мои товарищи сели на большой корабль „Центурион“ (the Centurian) и прибыли благополучно, день в день спустя пять недель в Тинмус в Нортумберленде[322]322
  В Нортумберленд Горсей прибыл 30 сентября 1587 г. (см.: Бонд Э. С. 195).


[Закрыть], там я пересел с четырьмя слугами на лошадей и прибыл в Йорк, а затем в Лондон на четвертый день, после чего явился ко двору в Ричмонде.

Стараниями лорда-казначея и м-ра Секретаря, которым в то время был сэр Фрэнсис Уолсингем, я был доставлен к королеве, предъявил при аудиенции письма царя[323]323
  О содержании писем см. подробнее: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 346–353. Речь идет о финансовых и других злоупотреблениях, в которых обвиняли Горсея в 1589 г.


[Закрыть] и его привилегии, пожалованные подданным ее величества в знак его братской любви к ее величеству, скрепленные печатью с золотым орлом, раскинувшим крылья. После моего отчета о порученном, который очень удовлетворил ее величество, что было точно выражено добрыми словами и милостивым видом, ее величество просила позаботиться обо мне м-ра Секретаря Уолсингема и на этом отпустила меня. Несколько недель спустя, когда письма и привилегии были переведены и прочитаны королеве, она сказала: „Действительно, лорды, это королевский подарок от Московского царя, и купцы этого не стоят“, – она была настроена против купцов в результате жалоб сэра Джерома Бауса, а также из-за их разногласий и распрей. „Но я надеюсь, они окажут хороший прием и вознаградят моего слугу Джерома Горсея, а я буду просить вас проследить за этим“, – говорила она лорду-казначею и м-ру Секретарю. Потом она приказала мне встать на колено рядом и разглядывала в грамотах [которые я привез] начертания букв, находя сходство с греческими, спрашивала, не имеют ли те или другие буквы и знаки то или иное значение, потом сказала: „Я могла бы быстро выучить [этот язык]“. Она просила лорда Эссекса выучить этот известный и самый богатый в мире язык; он, занимаясь этим, получил много удовольствия и восхищался им, уделяя этим занятиям больше времени и труда, чем он предполагал им уделять.

Корабли благополучно прибыли в Лондон; мои подарки и заказы были готовы. Я попросил новой аудиенции. Меня пригласили в Гринвич. Со мной шли двенадцать разодетых слуг и нанятых людей, несших подарки, которые по приказу королевы пронесли, вопреки моему желанию, задним ходом прямо в распоряжение м-ра Генри Сакфилда; я же прошел в приемные покои, где сидела королева и ее лорды: пэр Эссекс, лорд-казначей, сэр Христофор Гэттон, сэр Фрэнсис Уолсингем, сэр Томас Гинедж, сэр Уолтер Ралей и другие, а также леди Маркиза (Marques) [?], леди Уорвик[324]324
  Речь идет о придворных королевы Елизаветы.


[Закрыть] и другие дамы. Я представил письма от князя Бориса Федоровича, объяснив его титул, засвидетельствовав его дружбу и готовность к услугам, а затем дал знать ее величеству, что превыше всех государей и властелинов мира он почитает и мечтает быть полезным ее императорскому священнейшему величеству[325]325
  Текст документа, о котором упоминает здесь Горсей см.: Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 354.


[Закрыть].

„Если этот князь столь искусен в словах, то что же говорят его письма? Откройте и дайте их прочесть, м-р Секретарь“. Он сказал: „Ваше величество, потребуется некоторое время, чтобы их перевести, я доверяю это сделать тому, кто их привез“. Тогда королева спросила о подарках. Они были выставлены в галерее. Она приказала некоторым остаться, другим уйти, боясь, что они будут просить чего-нибудь. Я показывал, а королева дотрагивалась своей рукой до каждого свертка; там было четыре куска персидской золотой парчи и два куска серебряной, большая белая мантия из штофа, на которой было выткано солнце, его золотые лучи были вышиты самыми блестящими нитками, золотые и серебряные шелка были гладко уложены, чтобы лучше было видно их красоту, еще был прекрасный большой турецкий ковер, четыре богатых связки черных соболей, шесть больших белых с пятнами рысьих шкур, две белые шубы (sfyubs or gowns) из горностая. Королева даже вспотела, устав перебирать золотые ткани и особенно соболей и меха; она приказала двум своим горничным м-с Скидмор и м-с Рэтклиф убрать все вещи в ее кладовую, а м-ру Джону Стонгоупу помочь им. Королева смотрела из окна на двух белых кречетов, свору собак, ловчих соколов и на двух ястребов; она приказала лорду Кэмберленду и сэру Генри Ли заботиться и хорошо ухаживать за ними. Ее величество указала [в окно] и сказала, что это действительно редкий и настоящий царский подарок, поблагодарила и отпустила меня.

Я просил м-ра вице-камергера принять меры, чтобы купцы Лондона оценили меха, суконщики – золотую парчу, а лорд Кэмберленд и сэр Генри Ли дали оценку птицам для охоты. Письма и привилегии были переведены. Сэр Роуленд Гейворд, сэр Джордж Барн, сэр Джон Гарт и м-р Кастомер Смит, а также другие видные старейшины и купцы получили свои привилегии вместе со строгим наставлением; они щедро наградили и дружески чествовали меня. Я заметил между ними разногласия, некоторые действовали втихомолку таким образом, что соблюдали свой личный интерес и выгоду в ущерб общему благу, их несогласие и плохое ведение дел как дома, так и за рубежом послужили препятствием к извлечению выгоды из столь больших привилегий[326]326
  Привилегии, о которых так часто говорит Горсей, действительно не были использованы английскими купцами Московской компании из-за дела Марша (см. примеч. 197, 198 к «Путешествиям») и злоупотреблений самих англичан, в том числе и Горсея (см.: Приложение I; Бонд Э. С. 333; Берри и Крамми. С. 339. Примеч. 11).


[Закрыть].

Я устал от кропления святой воды при дворе, как мой Добрый благородный друг сэр Фрэнсис Уолсингем называл похвалы и лесть; я желал вернуться к более безопасной и тихой жизни, чем та, которую я вел в течение этих прошедших семнадцати лет, находясь в опасности, страхе, тревоге, проживая все, что зарабатывал, и гораздо больше, чем умеренный и разумный человек, заботящийся о своем будущем, мог себе позволить; я вознамерился теперь упорядочить и собрать воедино мое бедное состояние вместе с моими вкладами и доходами, находящимися в руках Компании. [Однако] ее величеству и ее совету было угодно испытать мою службу еще раз, в более трудном и опасном деле, чем все, что я делал до сих пор. Причиной [выбора меня] было [знание] языков и опыт этих семнадцати лет; лорд-казначей и м-р Секретарь Уолсингем захотели услышать и сравнить произношение и различие между языками; я написал [несколько фраз], некоторые из языков я знал хорошо, другие – персидский, греческий, польский, германский – только по общению с послами, знатью и купцами.

По-славянски: Ясик славонскому хосподь и св [?] за Христа сина божиа.

По-польски: Bozia da vashinins Coopovia malascova moia pana.

По-немецки: Der hemmell ys hoth und de erde doepaverst der h°.

По-персидски: Sollum alica. Barracalla. Shonan cardash. alica so’[sollum?].

По-ливонски: Cusha casha keil sop sull yn umaluma dobrofta[327]327
  Приведенные Горсеем образцы его знания разных языков доказывают обратное: ни один из его примеров не имеет смысла.


[Закрыть].

Пример русского письма, приведенный Горсеем и воспроизведенный издателем 1856 г. (кириллица).

Отдаленное сходство имеется и в других языках, но менее употребляемых.

Однажды королеве было угодно завести серьезный разговор о Борисе Федоровиче, князе-правителе, о его величии и правлении, о царице и о его супруге; она задавала много вопросов, а в конце пожелала иметь один из парадных уборов, что стоило моему кошельку больше, чем я приобрел; [она расспрашивала о том], какие пути убеждения и удачной политики можно найти, чтобы этот князь, не оставлял намерения доверить ее величеству сохранность своего богатства и проч. [328]328
  На полях рукописи в атом месте рукой Горсея, по мнению издателя 1856 г. Э. Бонда, сделана запись: «слишком поздно» (см.: Бонд Э. С. 236; Толстой Ю. В. Путешествия. С. 78. Примеч. 3).


[Закрыть] Я отвечал и просил, чтобы все это хранилось в глубокой тайне, так как некоторые другие поручения, возложенные на меня [ранее], были разглашены не мной, но достигли вскоре ушей князя и царя, что вызвало великую немилость и недовольство настолько, что было послано несколько гонцов (messingers) – Бекман, Кроу и Гарленд – узнать, как появился этот слух, кто и что говорил; это привело к большим неприятностям и большому недовольству как по отношению ко мне, так и к другим более видным лицам, все это не должно обсуждать, а тем более публиковать. Да простит бог одному из тех, кто распускал эти слухи, – сэру Джерому Баусу.

„Хорошо, – сказала королева, – пусть будет правда открыта“. – „Ради бога, нет! Если ваше величество желает, чтобы мое будущее поручение было успешно выполнено, пусть об этом нигде больше не упоминают“. В это время Фридрих, король Дании, наложил запрет на корабли с товарами английских купцов в своем Зунде у Копенгагена за противозаконный ввоз в его таможню своих товаров; за это все товары были конфискованы его величеством. Они [купцы] обратились к королеве, чтобы она потребовала возмещения их убытков, о том же просили купцы, торговавшие на восточном побережье, так как польский король допускал обиды и разные несправедливости по отношению к ним со стороны его подданных. М-р Секретарь, желая мне добра и продвижения дальше и зная, что мне приказано заехать в Кельн (Cullen), где заседал имперский сейм (the diett), чтобы проводить сэра Горацио Палавичино (Oracio Palavecine) и монсеньора де Фресна (Monzer de Frezen), французского королевского посла, в Германию, поручил мне разобраться со всеми этими делами по пути к царю Московии[329]329
  Известие Горсея ярко дополняет то, что известно об этих деятелях. См. комментарий издателей 1968 г.: «Палавичино (ум. в 1600) был выдающимся купцом и политическим деятелем. Он родился в Генуе, был посвящен Елизаветой в 1587 г. в рыцари, скопил невероятное состояние и ссуживал деньгами Елизавету, Генриха Наваррского, города Нижней Германии; Филипп де Канаи, сеньор ле Фресн (1551–1610) был французским дипломатом и протестантом. Он путешествовал через Германию, Италию, Константинополь в 1577 г. В Англию был послан в 1586 г. как посланник Генриха IV…» (Берри и Крамми. С. 341. Примеч. 15).


[Закрыть]. Я как следует приготовился и был в наилучшей форме; мне назначалось 40 шиллингов в день, затем я получил все письма и грамоты, разрешения на проезд в разные страны и королевства с наказами и поручениями разного рода. Королева дала мне маленькую баночку, полную бальзама, привезенного Фрэнсисом Дрейком[330]330
  Фрэнсис Дрейк – английский полководец, выигравший известное сражение с испанской «Непобедимой Армадой».


[Закрыть] и обладающего целительным свойством от ядов и ран. Ее величество также дала мне в награду за красиво вышитые золотом, серебром и персидским шелком разные московские платки, покрывала, полотенца и прочие очень дорогие вещи свой портрет, вырезанный на прекрасном голубом сапфире, чтобы я носил его в память о ее милости. Поцеловав ее руки, я отбыл[331]331
  Последняя миссия Горсея от Елизаветы к царю, о которой он здесь рассказывает, состоялась в 1590–1591 гг. Свой предшествующий «побег» в Россию и возвращение с Флетчером в 1588–1589 гг. Горсей никак не освещает в записках. Само это умолчание служит косвенным подтверждением затруднительного положения автора на родине, когда обвинения в злоупотреблениях сыпались на него и с русской и с английской стороны (см.: Приложение І; Толстой Ю. В. Первые 40 лет. С. 390–403; Бонд Э. С. СХИ, 321; Лурье Я. С. Письма Джерома Горсея // Учен. зап. Ленингр. гос. ун-та. Серия ист. наук. Л., 1941. Вып. 8. № 73. С. 190, 193).


[Закрыть].

Один из кораблей ее величества был назначен для Горацио Палавичино и французского посла, другой, названный „Чарльзом“, для меня и моих слуг. Я прибыл в Линн (Lynn), совет (the counsall) был предупрежден, что для кораблей ее величества вход туда опасен, поэтому нам было указано пристать к берегу в Ярмусе (Yarmouth), по пути мы зашли в Кембридж, по желанию французского посла, но против воли сэра Горацио, там всем нам устроили ученый прием, потом мы миновали Норвич, в Ярмусе задержались из-за неблагоприятного ветра, причем горожане и знать оказали нам хороший, дружеский прием. Между двумя послами начались разногласия, я старался найти примирение, боясь, что это будет причиной неудачи в их делах; один из них был чрезвычайно горд, другой брал верх над ним своей хитростью.

Наконец наступило благоприятное время для нашего отплытия; я отправился по своим делам, они – по своим, но как они, так и я испытали опасность быть выброшенными бурей на побережье Эмден у Штадена, куда мы наконец пристали. Корабли королевы были опознаны по артиллерии и флагам, мы были хорошо встречены как горожанами, так и английскими купцами, каждый из нас был хорошо устроен, мы были снабжены вином, свежей провизией, нас приветствовали речами. Сэр Горацио и французский посол едва избежали нападения шайки бродяг, они ждали их около монастыря Букстегуд и хотели выкупа. Затем послы направились к герцогу Саксонскому и другим имперским князьям, лучшим друзьям королевы, а я – в Кельн. Когда я прибыл в Гамбург, то приказал моему слуге Джону Фризу прикрепить рано утром на дверь городской ратуши эдикт на латыни и датском языке, запрещавший именем королевы Англии этому и всем прочим городам Ганзы (Hans) и побережья моря провозить через Британский канал в Испанию какие-либо съестные припасы, зерно, военное снаряжение, порох, канаты или какой-либо другой такелаж и снаряжение для кораблей под угрозой конфискации[332]332
  См. примечание издателей 1968 г.: «Елизавета жаждала пресечь торговлю между северогерманскими городами и Испанией. Когда она посылала сэра Горация Палавичино в Германию в 1590 г., она поручила ему попытаться убедить Свободные Города (в Германии. – А. С.), что торговля с Испанией была против их собственных интересов как протестантов… Нет свидетельств, что Горсей предъявлял какое-либо предупреждение от Елизаветы, хотя он посетил Любек и Гамбург и отправил отсюда свои донесения об испанской торговле» (Берри и Крамми. С. 342. Примеч. 3).


[Закрыть], затем я поспешил в Любек в 10 милях от Гамбурга, где предъявил то же самое бургомистру, который разгневался, говорил, что они будут проходить на своих кораблях, несмотря на запрет королевы Англии[333]333
  Английское правительство, заинтересованное в изоляции Испании, действительно предприняло попытки прервать торговлю между Испанией и ганзейскими городами, об этом свидетельствуют документы посольства Палавичино; рассказ Горсея дополняет уже известные сведения любопытными подробностями.


[Закрыть]. Оттуда я проследовал через Липсвик (Liepswicke) в Кельн, где должен был собраться сейм, не по причине невозможности съехаться туда всем имперским князьям, он не собрался. Епископ Трирский (Triers) был болен, герцог Бранденбургский, епископ Майнцкий, пфальцграф, герцог Саксонский не приехали, поэтому я посла гонца, м-ра Парвиса, в соответствии с моим наказом известить королеву и ее совет, что сейм отложен на три года и состоится в Регенсбурге; в результате поездка сэра Эдварда Дайера[334]334
  Дайер Эдуард (ум. 1607) – придворный поэт, представленный королеве Елизавете Лейстером. В 1589 г. с дипломатическими поручениями побывал в Дании (см.: Берри и Крамми. С. 343. Примеч. 5).


[Закрыть], назначенная ее королевским величеством, не состоялась. Однако наблюдать остальных князей, кардиналов, посланников, их свиту, людей и запасы, собранные там, было весьма любопытно.

Посол ее величества сэр Горацио Палавичино и посол короля Наваррского монсеньор де Фреси вели переговоры, убеждая герцогов Саксонского, Бранденбургского и некоторых других из имперских принцев дать королю Франции 8 тысяч швейцарцев, чтобы оставить за ним корону, оспариваемую его подданными[335]335
  Комментарий издателей 1968 г.: «Палавичино с двумя посольскими миссиями был на континенте в 1590 и 1591 гг., чтобы поднять германскую военную силу на вторжение во Францию в поддержку Генриха Наваррского против его врагов…» (Берри и Крамми. С. 343. Примеч. 6).


[Закрыть]. Им [имперским принцам] не было никакого дела до короля Франции и его посла, зато уважение и дружба с королевой Англии и поручительство в уплате убедили их снабдить короля Наваррского 8 тысячами обученных солдат, из которых 4 тысячи были отосланы в 14 дней благодаря стараниям и кошельку Горацио Палавичино, который под заемные письма занял во Франкфурте, Штадене, Гамбурге 8 тысяч фунтов с помощью Джильса Гофмана (Giells Hoffman)[336]336
  Гофман Джильс (Джильс ван Ичелберг) – крупнейший делец и банкир из Антверпена, основатель известного в Европе банкирского дома Гофманов. Его дочь действительно стала женой Палавичино в 1591 г. (см.: Берри и Крамми. С. 343. Примеч. 7).


[Закрыть], на дочери которого он женился, Антонио Ансельмана (Anselman) и других богатых купцов этого края; на эти деньги были отправлены солдаты. От французского короля пришли письма его послу, чтобы он передал имперским принцам, что если они не доверяют ему, то пусть верят его любезной сестре, королеве Англии. Четыре тысячи швейцарцев были готовы, а семь тысяч волонтеров были посланы ему королевой Англии под начальством благородного (лорда Уиллоуби)[337]337
  Помета на полях рукописи правильно уточняет имя командующего: «лорд Уиллоуби». Перегрин Берти, лорд Уиллоуби де Эресби (1555–1601) был главнокомандующим английскими войсками в Нидерландах в 1587 г. (см.: Бонд Э. С. 239. Примеч. 2).


[Закрыть] с ними, а также с помощью многочисленных своих друзей и союзников, которые каждый день вливаются в его армию, [король] сможет завоевать мир и не только у себя дома, но осадить стены хоть самого Рима. Поэтому [посол] может не тратить деньги на оставшиеся четыре тысячи швейцарцев и распустить их. Однако! Я должен оставить все эти дела тем, кому они поручены, возвращаясь к моим утомительным путешествиям и дневникам (journalls).

Вернувшись в Веймар, Росток, Макленбург (Rostok in Meckelborugh), я перебрался затем в Эльсинор и Копенгаген, где с помощью Рамелиуса (Ramelious), датского канцлера[338]338
  Рамел Генрих (Рамелиус) (ум. 1610) – немец по происхождению, сделал служебную карьеру в Дании, стал канцлером и возглавил службу иностранных дел в конце 80-х годов.


[Закрыть], был представлен королю Дании Фридриху[339]339
  Король Дании Фридрих умер еще в 1588 г. Издатели 1968 г. считают рассказ Горсея о его поездке в Данию едва ли не самым впечатляющим сюжетом в записках, сочетающим элементы сфабрикованного эпизода (ибо английское правительство не давало такого официального поручения Горсею) и достоверные факты о положении дел в Дании (см.: Берри и Крамми. С. 344. Примеч. 9). Издатели отмечают близость рассказа Горсея к тексту отчета Христофора Перкинса (см. примеч. 237 к «Путешествиям») о его переговорах в Дании в 1590 г.


[Закрыть]. Я предъявил письма королевы и произнес свою речь перед королем, который меня приветствовал. Я низко поклонился ему. Он спросил, как здоровье его любезной сестры.

„Ее величество была в полном здравии при моем отъезде и желала этого же вашему величеству“. Он отпустил меня, распорядившись остановиться мне в доме Фридриха Лейеля (Liell)[340]340
  Лейель Фридрих (ум. 1601) – сборщик податей в Орезунде, а с 1591 г. – мэр Копенгагена (см.: Берри и Крамми. С. 345. Примеч. 10).


[Закрыть]. Фриц ван Вард (Frittz von Ward), один из доверенных короля, был прислан от него узнать, имею ли я еще что-либо добавить к тому, что содержалось в письмах королевы. Я сказал ему: „Да, имею, если его величеству будет угодно дать мне аудиенцию“. [В то время] там находился любезный джентльмен, некто Эндрю Кейт (Andrew Keith), посол Шотландского короля, пользовавшийся большим расположением[341]341
  Посольство Эндрю Кейта в Данию состоялось в 1589 г. Горсей верно передал цель его поездки (см.: Берри и Крамми. С. 344–345. Примеч. 9, 11).


[Закрыть], он познакомился со мной, так как жил в соседнем доме, и, хотя я вначале отнесся к нему недоверчиво, доказал мне свою доброту; он сказал мне, что ответ на мое посольство уже составлен, что король сердится на королеву за то, что она не так охотно, как ожидалось, дала согласие на брак его дочери с королем [Шотландии]. За мной пришли, [на аудиенции] я постарался в самых лестных выражениях произнести королевский титул, чтобы доставить ему удовольствие.

„Наша любезная сестра, королева Англии, потребовала от нас слишком большой жертвы. Мы получили по конфискации 30 тысяч фунтов из-за мошенничества ее подданных, которые не только обманули наше королевское доверие, но также наказали нашу таможню на сумму гораздо большую, которую мы из любви и честности по отношению к ее величеству им простили, но их примеру последовали купцы других стран, что привело к нашему разорению. Наше стремление к продолжению древнего союза и дружбы наскучили, видимо, адмиралу и казначею, они захватили корабли и товары, принадлежавшие нашим подданным из-за того только, что эти люди плыли через Британский пролив, причем [купцы] не получили никакого возмещения. Что касается другого пункта, ежегодной уплаты нам 100 розеноблей (rose nobles) [342]342
  Розенобль (англ.) – разновидность золотой английской монеты высокой пробы с изображением корабля – нобля, выпускавшейся с середины XIV в, Розенобли стали чеканиться со второй половины XV в.; в 1619 г. их выпуск прекратился. Название объясняется изображением розы на борту корабля. Нобли и розенобли находились в обращении многих европейских стран. В русских землях они получили название «корабельники», «корабленники» и использовались как денежные подарки (см.: Зварич В. В. Указ. соч. С. 93–94).


[Закрыть], то это – наше право, поскольку эта дань с незапамятных времен платилась нашим предкам предками ее величества, лордам и королям Норвегии и всех прилежащих морских территорий; это право совсем недавно было подтверждено разумным решением по поручению ее величества послом Гербертом, так что мы намерены это соблюдать и использовать и далее[343]343
  См. примечание издателей 1968 г.: «В конце 70-х годов правительство Дании, испугавшись потери южных пошлин, предприняло шаги для подготовки своего требования на право Дании иметь налог со всех кораблей, проходивших вокруг побережья Норвегии. Королева Елизавета резко протестовала, напоминая о свободе мореплавания. В конце концов, в 1583 г. она послала Джона Герберта послом в Данию для переговоров о компромиссе, по которому датчане согласились не требовать налог с английских кораблей, пользовавшихся северным проходом, а довольствоваться уплатой сотни ноблей от английских купцов за право плавания вокруг Норвегии» (Берри и Крамми. С. 346. Примеч. 14).


[Закрыть]. Таковы пункты и формулировки наших ответов королеве, которые мы намерены отстаивать. Как вы видите, время вышло и не позволяет [вам на это] отвечать. Если вы настаиваете, я назначу доверенных принять [ваши возражения], но оставлю их без ответа“. Было уже за 12 часов.

„Я не могу испытывать ваше высокое терпение своей настойчивостью, тем более что по милости вашего величества для этого могут быть назначены доверенные, хотя это будет большим неудобством. Я лишь прошу, чтобы выдали письмо ее величеству, содержащее ваш ответ“. Он сделал мне легкий поклон и отвернулся, я отправился домой обедать, хотя кое-что из сказанного отбило у меня всякий аппетит.

За мной пришли на следующий день. Датский канцлер, два советника (masters of request) и секретарь были готовы принять меня в большой палате, как мне показалось, обитой красивым штофом. Меня сопровождали один джентльмен, мои слуги и четверо или пятеро купцов, дававших мне наставления.

Лорды, так как его величеству было угодно не слушать меня более, думаю, что я могу перейти непосредственно к делу, не останавливаясь на церемониях; устный ответ его величества на два пункта, содержавшихся в письмах ее величества, насколько я помню (моя память позволила воспроизвести их дословно), следующие:

Что касается третьего [пункта], заключительного, в котором его величеству было угодно использовать искусство красноречия, то я не имею полномочий отвечать на него, однако надеюсь разрешить его в обсуждении с вами, так как для этого достаточно правды, содержащейся в письмах ее величества, она же может служить и для ответа. Я не собираюсь оправдывать купцов, чья вина была названа мошенничеством. Если это так, то они здесь сами и готовы к ответу и защите против обвинений, поскольку с ведома и дозволения таможенников все было сделано как всегда, с тех пор, как была наложена эта береговая пошлина. Список их сукон и по количеству и по сортам был верен, исключая лишь куски, обертывавшие каждый тюк, однако теперь, по какому-то недоразумению или недовольству, это подвергается сомнению. Купцы, [полагаясь на] прочность дружбы и союза, существующих [между Англией и Данией], могли надеяться, что если они провинились не более других иноземцев перед подданными короля, который прощает ту же вину другим, то их корабли, подобно кораблям последних, не подвергнутся задержанию. Их убытки и потери в торговле, открытой для всех, кроме них, явятся не столько неокупаемыми, сколько слишком суровым наказанием, даже если они и виноваты во всем.

Но их невиновность может их заставить прибегнуть к другим действиям. Однако королева просит для них только обычного правосудия, которого его величество удостаивает всех без исключения. Что касается другого пункта, то мне приказано поставить вас в известность, что последний посол ее величества, м-р Герберт не имел полномочий признавать какие-либо требования, в частности ежегодные уплаты 100 нобелей подданными королевы, торгующими на северном побережье; какое-либо подобное право не может быть признано, [поскольку] предки ее величества никогда не платили [дань] предкам его величества; ни записи, ни история, ни хроники (nor reccord, historie nor cronacle) не упоминают о таком факте. Если подданные ее величества занимаются рыболовством или торговлей в любом городе – Норберграве, Трондгейме, Вардэгузе, расположенном на побережье, они платят свои обычные взносы, как и другие иностранцы, от которых не требуют подобного взноса, а тем более дани (homage), само это слово, я боюсь, будет плохо воспринято и поэтому решительно прошу не ожидать и не требовать ее. Касательно задержания кораблей и товаров подданных короля лордом-казначеем и лордом-адмиралом Англии, это никак не связано с другими обстоятельствами, но могу сказать, что королева была всегда осторожна во всем, что могло подать повод к оскорблению его величества короля Дании. Его величество, может быть, напрасно гневается. Эти корабли, хотя и вышли из Зунда, являются кораблями из Любека, Шецина, Данцига, Кенигсберга, не принадлежащих к территории Дании, [они шли], груженные военными припасами, порохом, канатами и провизией для общего врага его величества и королевы и им [кораблям] не позволили пройти через пролив; также, без сомнения, и король Дании запретил бы в подобном случае проход кораблям королевы и другим и перевозку грузов через Зунд и Балтийское море к его врагу, королю Швеции, с которым он находится в такой же постоянной вражде, как Англия и Шотландия; [все это], возможно, было неправильно изложено некоторыми из его подчиненных, имевших в этом свою выгоду, так как между нами существует прочный союз и дружба. Пусть это будет справедливо доказано грамотами, наказами или накладными (bills or ladinge), и, без сомнения, правосудие и справедливость восстановятся. О! Пусть не достигнут своего злые умыслы тех, кто желает расторжения столь древнего союза между нашими великими монархиями и повода к запрещению прохода по морям океана для подданных ее величества, которые [моря], как и пролив, состоят во владении только королевы и служат источником доходов Великобритании. Нападения и оскорбления подданных ее величества адмиралом Иоганном Вольфом[344]344
  Ошибочное утверждение: адмиралом датского флота в 1576–1593 гг. был Петер Мунк (см.: Берри и Крамми. С. 348. Примеч. 19).


[Закрыть], отбиравшем силой необходимые припасы, паруса, снасти, якоря у торговавших на северном побережье, чем он обрекал их без милосердия на верную смерть среди морей, – эти нападения остались безнаказанными по сей день. Слуги и корабельные мастера ее величества переманивались [в Данию], чтобы построить ваш флот по английскому образцу.