Текст книги "Записки о России. XVI — начало XVII в."

Автор книги: Джером Горсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Но [во Пскове] его встретил колдун или мошенник, которого они почитали как своего оракула, святой человек по имени Микула Свят (Mickula Sweat); он встретил царя смелыми проклятиями, заклинанием, руганью и угрозами, называл его кровопийцей, пожирателем христианской плоти, клялся, что царь будет поражен громом, если он или кто-нибудь из его войска коснется с преступной целью хотя бы волоса на голове последнего из детей этого города, предназначенного богом и его добрым ангелом для лучшей участи, нежели разграбление; царь должен выйти из города прежде, чем божий гнев разразится в огненной туче, которая, как он сам может убедиться, уже висит над его головой и в любую минуту может обернуться сильной мрачной бурей[140]140
  Предание о юродивом Николе, спасшем Псков, в разных вариантах приводится в записках других иностранцев – Штадена (с. 91), Таубе и Крузе (с. 50–51), Флетчера (версия которого, кстати, сильно отличается от рассказа Горсея – с. 126–127) и др. По Псковской I летописи Иван IV был встречен жителями, «…стояще бе коиждо пред домом своим со женами и детьми, изыесше хлеб и соль пред враты и падще поклонишася цареви… И прииде благословитися ко блаженному Николе… блаженный же поучив его много ужасными словесы… царь же преже сия глаголы нивочто же вменив, повеле у св. Троица колокол сняти, того же часа паде конь его лутчий по пророчествию святого, и поведаша сия царю, он же ужасен вскоре бежа из града» (Псковские летописи. Вып. I. С. 115–116). Вероятно, те, кто показали Горсею юродивого, рассказали и легенду о нем.


[Закрыть]. Царь содрогнулся от этих слов и просил его молиться об избавлении и прощении [царю] его жестоких замыслов. Я сам видел этого мошенника или колдуна: жалкое существо, нагое зимой и летом, он выносит как сильную стужу, так и жару, совершает многие странные действия благодаря дьявольскому колдовскому отводу глаз, его боятся и почитают все, как князья, так и народ. Царь, вернувшись в Великий Новгород, где оставалась его добыча и пленные, хотел отомстить его жителям за измену и коварство, так как он был особенно разгневан на этот город за его присоединение к недовольной знати; он ворвался туда с тридцатью тысячами своих татар и десятью тысячами своей охранной стражи, которые обесчестили всех женщин и девушек, ограбили и захватили все, что находилось в этом городе, его казну, сосуды, сокровища, убили людей, молодых и старых, подожгли их склады, хранилища товаров, воска, льна, сала, кожи, соли, вин, одежды и шелка; растопившиеся сало и воск залили стоки на улицах, смешиваясь с кровью 700 тысяч[141]141
  Цифра сильно преувеличена; в источниках приводятся разные данные: по Псковским летописям число жертв – 60 тыс., по А. М. Курбскому в один только день погибло 15 тыс. новгородцев, по Шлихтингу – 2770 человек. И. Ильинский и А. А. Зимин считают, что число жертв новгородского погрома достигло 40 тыс., Р. Г. Скрынников склоняется к данным Шлихтинга (см.: Севастьянова А. А. Хронология. С. 78. Примеч. 62).


[Закрыть] убитых мужчин, женщин, детей; мертвые тела людей и животных запрудили реку Волхов (Volca), куда они были сброшены. История не знает столь ужасной резни. Разрушенный такими действиями город был оставлен безлюдным и пустынным, а царь вернулся с армией и пленными из Ливонии в город Москву. По пути он приказал своим военачальникам и другим чиновникам (officers) выгнать из городов и деревень в округе на 50 миль людей всех сословий: дворян, крестьян, купцов, монахов, старых и молодых, с их семьями, добром и скотом и отправить их очистить и населить разрушенный Новгород. Это было новой казнью, так как многие из них умерли от чумы, зараженные воздухом города, в который они попали; такая мера не могла пополнить население, хотя много людей разного возраста были согнаны туда из отдаленных мест[142]142
  Известие Горсея о переселенцах в Новгород уникально. По поводу достоверности этого сообщения исследователи высказывают мнения как «за», так и «против» (см. Предисловие).


[Закрыть].

Эта жестокость породила столь сильную всеобщую ненависть, подавленность, страх и недовольство во всем его государстве, что возникало много попыток и замыслов сокрушить этого тирана, но ему удавалось раскрывать их заговоры и измены при помощи отъявленных негодяев, которых он жаловал (inoibling) и всячески поощрял, противопоставляя главной знати (chieff nobielitie)[143]143
  Нельзя считать закрепленными в тексте Горсея термины «noblemen», «gentlemen» и их производные, обозначающие представителей верхушки господствующего класса в России (см. подробнее: Севастьянова А. А. Записки о Московии Джерома Горсея: (К вопросу о принципах научного перевода терминов при публикации источников) // АЕ за 1976 г. М., 1977. С. 71–78 (далее – Термины); см. также Предисловие). В записках Горсея, в отличие от сочинения Флетчера, нет деления русского населения на группы и сословия. Эта особенность хорошо просматривается в данном фрагменте, где речь идет о «пожалованных» (inoibling) в «знать», значит, «nobility» может обозначать у Горсея не только «знать по рождению». Едва ли следует усматривать в этом фрагменте указание на состав и способ пополнения опричного войска (Берри и Крамми. С. 270. Примеч. 1), ведь потомственной знати в нем было лишь немногим меньше, чем в земщине и в доопричном Дворе (см.: Кобрин В. Б. Состав Опричного двора Ивана Грозного // АЕ за 1959 г. М., 1960. С. 11).


[Закрыть].

После того как он поделил свою добычу и разместил свое богатство и двор в Москве и в наиболее сильных, больших и надежных монастырях, он и эти его солдаты (souldiers) стали проводить все свое время в ограблении и убийстве главной знати, богатейших сановников (officers), а также лучших представителей купечества и других подданных. Его руки и сердце теперь ожесточились и очерствели, потому что были обагрены кровью многих людей, которых он подверг ужасной, позорной смерти и пыткам, – подлые и жалкие люди без искры мужества. Не доверяя преданности покоренных им татар, царь разместил их по гарнизонам в недавно завоеванных городах и крепостях Ливонии и Швеции. Боясь неповиновения внутри государства и особенно усиления своего старинного врага – Скифского Хана (Sithian Came), царя Крыма, подстрекаемого, как он обнаружил, его же [Грозного] знатью и подданными, он набрал огромную армию из самых отдаленных своих провинций, из поляков, шведов, и собственных подданных, числом в 100 тысяч конных и 50 тысяч пеших, – как для своей собственной охраны и силы (о чем он постоянно заботился), так и для решающего сражения с Крымом, – таковы были приготовления к вторжению в его земли[144]144
  Ср.: «Число всадников, находящихся всегда в готовности… простирается до 80 000 человек…» (Флетчер Дж. С. 80). В. О. Ключевский приводит интересную сводку иностранных источников по вопросу об общей численности русского войска, показывающую самые разные цифры (см.: Ключевский В. О. Сказания иностранцев о Московском государстве. Пг., 1918. С. 89–91). Исследователи отмечают серьезное увеличение численности русской армии к концу столетия (см.: Чернов А. В. Вооруженные силы Русского государства в XV–XVII вв. М., 1954. С. 27–29, 94–95; см. также примеч. 22 к «Путешествиям»),


[Закрыть].

Тем временем он отдалил свою черкесскую жену, постриг ее в монахини и поместил в монастырь[145]145
  Известие ошибочно. Царица Мария Темрюковна умерла в Москве в 1569 г.


[Закрыть], а в супруги выбрал из многих Наталью (Natallia), дочь своего подданного князя Федора Булгакова (Knez Feother Bulgacove), высокого военачальника (a chieff livtennant), или воеводы (viovode), обладавшего большим доверием и опытом. Однако вскоре тому отрубили голову, а его дочь также через год была пострижена в монахини[146]146
  Известие о Наталье Булгаковой ошибочно. Третьей женой Ивана IV стала Марфа Собакина, выбранная из 2 тыс. свезенных на царский смотр невест; свадьба состоялась 28 октября 1571 г., а 13 ноября новая царица умерла (Новгородские летописи. СПб., 1879. С. 107–108; Таубе и Крузе. С. 55). После смерти царицы ее отец Василий Большой Собакин в 1572 г. был насильственно пострижен в монастырь, а трое двоюродных братьев Марфы казнены за «чародейство», которым якобы хотели «извести» царя (см.: Веселовский С.Б. Синодик опальных царя Ивана как исторический источник // Проблемы источниковедения. М.; Л., 1940. Сб. III. С. 300; Послания Ивана Грозного. М.; Л. 1951. С. 178; Зимин А. А. Опричнина… С. 466).


[Закрыть]. Между тем стало известно, что его враги, крымцы (the Cryme), вышли в поле, – это была устрашающая весть для него и добрая для большинства его князей и людей, живших в рабстве и несчастии. Бог покарал этих жалких людей, погрязших в своих вожделениях и ничтожестве, вопиющих содомских грехах; заставил их справедливо быть наказанными и терпеть тиранию столь кровавого правителя. Я бы сказал, что настал час божьей мести в поучение всем будущим поколениям князей и простых людей. Скифский царь (Sithian Emperowr), воспользовавшись моментом, вторгся в пределы России, расположившись с армией в 200 тысяч конных воинов в 50 милях вниз по течению реки Оки (Осkа) лицом к лицу с армией царя Ивана Васильевича, составляющей 100 тысяч храбрых военачальников и воинов, охранявших сильные крепости и броды с помощью многочисленной артиллерии, боеприпасов, людей и оружия, а также большого количества всякого другого снаряжения. Благодаря тайным осведомителям крымцы отважились переправиться, без помех преодолев разделявшую их реку. Царское войско не осмелилось двинуться за пределы 25 миль отведенного ему пространства, и никто не мог под угрозой смертной казни нарушить эту границу, каким бы успехом это нарушение ни обернулось[147]147
  Крымский хан Девлет-Гирей в апреле 1571 г. двинулся на Москву, пользуясь сведениями изменников о бродах, а также о тяжелом положении столицы, терпящей голод и чуму. Царь направился было к Серпухову, но вести о стремительном продвижении ханского войска заставили Грозного повернуть через Александровскую слободу к Ярославлю, а потом бежать в Белозерский монастырь. Под Серпуховом хан разгромил опричный отряд Я. Ф. Волынского, после чего путь на Москву был открыт. Данные о численности татарского войска по иностранным источникам колеблются от 30 до 200 тыс.; число, приведенное Горсеем, считается завышенным (Пискаревский летописец // ПСРЛ. М., 1978. Т. 34. С. 191; Зимин А. А. Опричнина… С. 453).


[Закрыть].

Враг, достигнув этого берега реки, не терял времени и быстро продвигался к Москве, находившейся уже в 90 милях, где царь считал себя в безопасности. Но когда враг приблизился к великому городу Москве, русский царь бежал в день Вознесения с двумя своими сыновьями, богатствами, двором, слугами и личной охраной в 20 тысяч стрельцов (gunnors) к укрепленному Троицкому монастырю [находившемуся] в 60 милях [от Москвы][148]148
  Источники сообщают разные версии о бегстве царя. Большинство их сходится на том, что царь направлялся к Ярославлю, но дошел только до Ростова (см.: Зимин А. А. Опричнина… С. 453). В известии о набеге Девлет-Гирея, произошедшем в апреле – мае 1571 г., записки Горсея, достаточно точно, судя по другим источникам, передают канву событий, начиная с сожжения Москвы.


[Закрыть]. Неприятель зажег высокую колокольню св. Иоанна, но в это время поднялся сильный ветер, и распространившийся огонь в течение шести часов обратил в пепел все церкви, дома, палаты, построенные почти полностью из сосны и дуба, как в городе, так и в округе на 30 миль. В этом свирепом огне сгорели и задохнулись от дыма несколько тысяч мужчин, женщин, детей; та же участь постигла и тех, кто укрылся в каменных церквах, монастырях, подвалах и погребах, лишь немногие из немногих спаслись как вне, так и внутри обнесенных стенами трех городов[149]149
  Ср.: «И прииде царь крымской к Москве и Москву выжег всю, в три часы вся сгорела, и людей без числа згорело всяких» (ПСРЛ. Т. 13. С. 191). Число жертв, по данным источников, колеблется от 20 тыс. до 800 тыс. человек (см. сводку: Зимин А. А. Опричнина… С. 454–458). «…трех городов…» – на протяжении XVI в. в столице за Кремлем были возведены три кольца укреплений: Китай-город (30-е годы), Белый город, построенный Федором Конем (80-е годы), а в 1591–1592 гг. возник деревянный «Скородом».


[Закрыть]. Река и рвы вокруг Москвы были запружены наполнившими их тысячами людей, нагруженных золотом, серебром, драгоценностями, ожерельями, серьгами, браслетами и сокровищами и старавшихся спастись в воде, едва высунув поверх нее головы. Однако сгорело и утонуло так много тысяч людей, что реку нельзя было очистить от трупов в течение двенадцати последующих месяцев, несмотря на все предпринятые меры и усилия. Те, кто остался в живых, и люди из других городов и мест занимались каждый день поисками и вылавливанием на большом пространстве [реки] колец, драгоценностей, сосудов, мешочков с золотом и серебром. Многие таким путем обогатились. Улицы города, церкви, погреба и подвалы были до того забиты умершими и задохнувшимися, что долго потом ни один человек не мог пройти [мимо] из-за отравленного воздуха и смрада.

Крымский царь со своими войсками наблюдал этот большой пожар, удобно разместившись в прекрасном Симоновом монастыре (Symon monesterie) на берегу реки в четырех милях от города, захватив награбленное и отобрав богатство у тех, кто успел спастись бегством от пожара. Хотя пожар города принес им мало пользы, они удовлетворились этим, возвращаясь назад с пленными и с тем, что успели награбить. Им угрожала встреча с армией царя у Серпухова (Circapur), но они смогли избежать этого, переправившись через реку так же, как и пришли.

Русский царь бежал все дальше со своими сыновьями и богатством, направляясь к большому городу Вологде (Vologdae), где он считал себя в безопасности, находясь в 500 милях от врага. Сильно расстроенный и пораженный постигшим его несчастьем, он, имея среди сопровождавших митрополитов, епископов, священников, главных князей (chieff princes) и старинную знать (aunchient nobillitie), послал за ними и созвал их на царский совет (called for and sommined to a counsall ryall), а когда враг ушел, он распустил свою армию, которая не сделала в его защиту ни одного выстрела; допрашивал, пытал, мучил многих воевод (viovods) и главных военачальников, приговорил некоторых к смерти, конфисковал их добро и землю, разорил их роды и семьи, выпустив указ об очистке, отстройке и заселении Москвы, – трудным было обсуждение всего этого[150]150
  Неспособность опричного войска защитить Москву привела к казням видных военачальников в 1571 г.: М. Т. Черкасского, В. И. Темкина-Ростовского, В. П. Яковлева и других, а также стала одной из причин отмены опричнины в 1572 г. (РИБ. СПб., 1914. Т. 31. Стб. 283; Симбирский сборник. М. 1844. Ч. I. С. 30; Штаден Г. С. 62, 97, 116; Таубе и Крузе. С. 54; Веселовский С.Б. Исследования по истории опричнины. М., 1963. С. 435, 467, 477).
  Это известие Горсея послужило также основанием для предположения о том, что «…в Москве в те дни заседал земский собор… На нем обсуждался вопрос о восстановлении столицы» (Скрынников Р. Г. Опричный террор. Л. 1969. С. 129). С. О. Шмидт полагал, что «…Собор был созван… в Ростове или Вологде» (Шмидт С. О. К истории соборов XVI в. // Исторические записки. М., 1965. Т. 76. С. 144). Н. И. Павленко отрицает созыв собора летом 1571 г. (см.: Павленко Н. И. К истории земских соборов XVI в. // ВИ. 1969. № 5. С. 98). На наш взгляд, смысл сообщения в другом. Речь идет, скорее всего, о совете царя с ближней думой и духовенством, сопровождавшими его в отъезде.


[Закрыть].

В разгаре работы его великий враг Шигалей мурза (Chigaley Mursoye)[151]151
  Ошибка автора. Речь идет о крымском хане Девлет-Гирее. Горсей спутал его с касимовским царем и казанским ханом Шах-Али (Шиг-Алеем) (см.: Тихомиров М. Н. Россия в XVI столетий. М., 1962. С. 469; Зимин А. А. Иван Грозный и Симеон Бекбулатович // Из истории Татарии. Казань, 1970. Сб. IV. С. 144–145, 149).


[Закрыть] послал ему своего посла в сопровождении других мурз (moursers), по их обычаю так называли знать, все они были на хороших конях, одеты в подпоясанные меховые одежды с черными шапками из меха, вооружены луками и стрелами и невиданными богатыми саблями на боку. К ним [мурзам] была приставлена стража, караулившая их в темных комнатах, лучшей пищей для них было вонючее конское мясо и вода, им не давали ни хлеба, ни пива, ни постелей.

Когда пришло время представить посла царю, все они подверглись еще и другим обидам и оскорблениям, но перенесли все с равнодушием и презрением. Царь принял их во всем великолепии своего величия, три венца стояли перед ним, он сидел в окружении своих князей и бояр. По его приказанию с посла сняли тулуп и шапку и надели одежду, затканную золотом, и дорогую шапку. Посол был очень доволен, его ввели к царю, но его сопровождавших оставили за железной решеткой, отделявшей их от царя. Это сильно раздражало посла, который протестовал своим резким, злобным голосом, с яростным выражением лица. Четыре стражника подвели его к царю. Тогда это безобразное существо безо всякого приветствия сказало, что его господин Шигалей, великий царь всех земель и ханств (cams), да осветит солнце его дни, послал к нему, Ивану Васильевичу, его вассалу и великому князю всея Руси, с его дозволения, узнать, как ему пришлось по душе наказание мечом, огнем и голодом, от которого он посылает ему избавление (тут посол вытащил грязный острый нож), – этим ножом пусть царь перережет себе горло. Его торопливо вытолкнули из палаты без ответа и попытались было отнять дорогую шапку и одежду, но он и его сопровождавшие боролись так ожесточенно, что этого не удалось сделать. Их отвели в то же место, откуда привели, а царь впал в сильный приступ ярости, послал за своим духовником, рвал на себе волосы и бороду как безумный.

Начальник стражи (the chieff captaine) умолял царя приказать изрубить крымцев на куски, но ответа не последовало. Этого посла продолжали держать еще некоторое время, немного обходительнее обращались с ним, а затем царь отослал его с таким ответом: «Скажи своему господину, негодяю и неверному, что не он покарал меня, а бог и Христос за мои грехи и грехи моих людей дал ему, дьявольскому отродью, случай и силу быть исполнителем его воли и упреком мне, но с божьей помощью и волей я надеюсь отомстить и сделать его своим вассалом и подчиненным». Посол ответил, что не окажет царю услуги передать такой ответ[152]152
  Рассказ о приеме посланца Девлет-Гирея, который принес царю нож, – характерный фольклорный сюжет, расцветивший трагические события крымского вторжения в рассказах очевидцев и современников (см., напр.: Таубе и Крузе. С. 54). Горсея в ту пору еще не было в Московии.
  Крымские послы были приняты царем в июне 15? 1 г., т. е. фактически сразу после пожара. В обмен на мир с Девлет-Гиреем царь обещал создание полунезависимого княжества в Астрахани (см.: Зимин А. А. Опричнина… С. 465). Состояние мрачной угнетенности, о котором пишет здесь Горсей, наступало у царя всякий раз с появлением угрозы крымского набега и зафиксировано в интереснейшем документе – духовной грамоте (завещании) царя, составленной летом 1571 г.: «…Тело изнеможе, болезнует дух, струпи телесна и душевна умножишася…» (ДДГ. № 104. С. 426).


[Закрыть]. Поэтому царь вскоре отправил послом туда умного и благородного дворянина Афанасия Федоровича Нагого (Alfonasse Federowich Nagoie), который был задержан там и претерпел многие лишения в течение семи лет[153]153
  Нагой Афанасий Федорович (ум. ок. 1593) – воевода, видный государственный деятель времен Ивана IV, посол в Крыму с 1563 по 1573 г., думный дворянин, участвовал в переговорах 70-х годов с имперскими, литовскими, датскими, крымскими, польскими посланниками (ПДС. СПб., 1851. Т. I. Стб. 533–544; РК 1475–1598. С. 259, 276, 292, 295; Мордовина С. П., Станиславский А. Л. Состав особого двора Ивана IV в период «великого княжения» Симеона Бекбулатовича // АЕ за 1976 г. М., 1977. (179–181; Rerrie M. Jerome Horsey's Account of the Events of May 1591 // Oxford Slavonic Papers. 1980. Vol. 8. P. 38–39; Зимин А. А. В канун… С. 19).


[Закрыть].

Царь не хотел ехать в Москву, хотя он послал собрать зажиточных купцов, ремесленников и торговцев со всех городов и мест своего государства, чтобы отстроить и заселить столицу и перенести в нее оживленную торговлю; для этого он отменил все налоги, ввел беспошлинную торговлю, затем подрядил семь тысяч каменщиков и строителей построить красивую каменную стену вокруг Москвы, что и было сделано за 4 года, стена получилась высокая и красивая, украшенная большими медными орудиями, затем он восстановил свои приказы (offices), судей (officers of justice) и управляющих чиновников (governors) – все в той форме, в какой они существовали до этого. Сам царь находился большей частью в Вологде, которая стоит на реке Двине (Dwina), и в Александровской слободе (Slobida Alexandrisса), общаясь главным образом с Элизиусом Бомелиусом (Elizius Bomelius), доктором медицины[154]154
  Бомелиус Элизиус (Елисей Бомелий – в русских источниках) (ум. 1573?) – авантюрист, английский лекарь, бывший при дворе Ивана Грозного астрологом, лейб-медиком, а иногда и орудием казней: так, в 1572 г. он, как утверждают немецкие авантюристы-опричники, отравил по приказу царя до 100 опричников (см.: Таубе и Крузе. С. 54).


[Закрыть], имея определенную цель, которая позднее стала известной; царь послал в Англию за умелыми строителями, архитекторами, плотниками, столярами и каменщиками, ювелирами, медиками, аптекарями и другими мастерами, выстроил каменное казнохранилище, а также большие барки и судна, чтобы в случае необходимости отправить свою казну в Соловецкий (Sollavetska) монастырь на Северном море – прямом пути в Англию[155]155
  Есть известие о том, что царь отправил казну в Новгород в преддверии нового набега Девлет-Гирея в феврале 1572 г. (Новгородские летописи. С. 110). Мотивы изгнанничества звучат в духовной грамоте, написанной царем летом 1572 г. в Новгороде: «…изгнан есмь от бояр… скитаюся по странам» (ДДГ. № 104. С. 426–427).


[Закрыть].

Обирая своих купцов, он обменивал взятые у них товары у иностранцев на одежду, шитую золотом, талеры[156]156
  Талер (нем.) – большая серебряная монета, выпуск которой начался в 1518 г. в Богемии (г. Иоахимсталь). С 1555 г. использовался в качестве денежной единицы в Священной Римской империи, Польше, Швеции, Франции, Турции и т. д. Первоначально содержал 29–30 г чистого серебра. Название «талер» с некоторыми изменениями применялось к крупной серебряной монете ряда стран. Так, в англосаксонских странах от «талера» произошло название «доллар». В России талеры были известны как «ефимки», а их серебро использовалось для чеканки русских монет (см.: 3варич В. В. Нумизматический словарь. 2-е изд. Львов, 1976. С. 120–121).


[Закрыть], жемчуг, драгоценные камни и т. п., все это он постепенно присоединял к своему богатству, не платя ничего или почти ничего и получая огромные суммы от городов, монастырей, истощая их богатства высокими налогами и пошлинами. Все это разбудило против него такую ненависть, что, видя это, он размышлял, как обезопасить себя и свои владения. С намерением уничтожить все обязательства, принятые им на корону, он учредил разделение своих городов, приказов (offices) и подданных, назвав одну часть опричное (oprisnoie), другую – земское (zemscoie)[157]157
  Опричнина (1565–1572) была политическим мероприятием царя Ивана IV (см. Предисловие). Часть земель, людей, учреждений, казны, не попавшая в опричнину, называлась «земщиной». Историки спорят о социальном составе опричников в разные годы, о том, была ли она мерой, направленной против уделов или способом противостоять _Крупному феодальному землевладению, а также о других вопросах, связанных с опричниной.


[Закрыть], провозгласил новым государем, под именем царь Симеон (Char Symion), сына казанского царя, передал ему свой титул и корону и, отделываясь от своих полномочий, короновал его, но без торжественности и без согласия своих вельмож (peers); заставил своих подданных обращаться со своими делами, прошениями и тяжбами к Симеону, под его именем выходили указы, пожалования, заявления – все это писалось под его именем и гербом. Во всех судебных делах ходатайства составлялись на его имя, также чеканились монеты, собирались подати, налоги и другие доходы на содержание его двора, стражи и слуг, он был ответствен также за все долги и дела, касавшиеся казны. Он был посажен на престол, прежний царь Иван пришел бить ему челом (prostrats himself) и приказал своим митрополитам, епископам, священникам, знати и чиновникам делать то же, что и он, а всем послам обращаться к Симеону с теми же почестями, причем некоторые послы отказались это сделать[158]158
  Симеон Бекбулатович (ум. 1616) – касимовский «царь», в 1573 г. крестился и принял имя Симеон, в 1575–1576 гг. был «посажен» Иваном IV на престол как великий князь всея Руси, причем сам Иван именовался князем Московским, но во внешнеполитических актах ставил царский титул (Послания Ивана Грозного. М.; Л., 1951. С.195; ПСРЛ. Т. 34. С. 192, 226). В 1576 г. Симеон был сведен с великокняжеского престола, получил в удельное княжение Тверь и Торжок, позднее, в 90-е годы, был сослан Борисом Годуновым (см.: Корецкий В. И. Материалы по истории Земского собора 1575 г. о поставлении Симеона Бекбулатовича «великим князем всея Руси» // АЕ за 1969 г. М., 1971. С. 296–299; он же. Земский собор 1575 г. и частичное возрождение опричнины// ВИ. 1967. № 5. С. 43). Загадочное «вокняжение» Симеона привлекло внимание многих исследователей. Некоторые из них считали его продолжением «политического маскарада» опричнины и фарсом (см.: Ключевский В. О. Сочинения. М., 1957. Т. 2. С. 178; Платонов С. Ф. Очерки по истории смуты в Московском государстве. М., 1937. С. 118–119). Аналогии поставлению искали в литературном памятнике «Повесть о Варлааме и Иоасафе», а также в положении других соправителей и татарских царевичей при великих князьях. Само «вокняжение» рассматривалось то как попытка Ивана IV выдвинуть свою кандидатуру на пустующий польский престол и таким образом завершить Ливонскую войну, то как рецидив опричнины или антиопричнина. Сводку мнений историков сделал А. А. Зимин (Зимин А. А. В канун… С. 24–28, 35–42). В отдельных работах историки, вслед за Горсеем и Флетчером, объявляли целью Ивана IV отказ от обязательств, в первую очередь финансовых (см.: Предисловие).


[Закрыть]. Симеон был женат на дочери князя Ивана Федоровича Мстиславского, главного князя царской крови (prince of the bloud royall).

Такой поворот дела и все изменения могли дать прежнему царю возможность отвергнуть все долги, сделанные за его царствование: патентные письма, пожалования городам, монастырям – все аннулировалось[159]159
  Ср.: «…заставил он нового государя отобрать все грамоты, жалованные епископам и монастырям, коими последние пользовались уже несколько столетий. Все они были уничтожены» (Флетчер Дж. С. 63). Однако С. М. Каштанов в своей работе показал, что при Симеоне иммунитетная политика не изменилась (К вопросу об отмене тарханов в 1575/76 г. // Исторические записки. М., 1965. Т. 77. С. 209–235).


[Закрыть]. Его духовенство, знать и простое сословие (comons) должны были теперь идти к Ивану Васильевичу с прошением смилостивиться и вновь принять венец и управление; он согласился на многочисленных условиях и достоверных договорах, подтвержденных указом парламента (by act of Parliament), с торжественным посвящением его вновь на царство[160]160
  Некоторые историки склонны усматривать в известии об «акте парламента» возможное сообщение о Земском соборе 1575 г. (см.: Предисловие) или 1576 г. (см.: Шмидт С.О. Становление российского самодержавства. М., 1973. С. 255–256). Кстати «common», переведенное Н. А. Белозерской как «купечество» (с. 31), явно относится к более широкой социальной группе; для обозначения купечества Горсей пользовался словом «merchants». На наш взгляд, сообщение Горсея может стать в данном случае необходимой, но не достаточной отправной точкой в доказательстве факта созыва Земского собора 1576 г. (см. также возражение Н. И. Павленко: Павленко Н. И. Указ. соч. С. 100).


[Закрыть]. Чтобы его умилостивить, все подданные любого положения изыскивали средства на дары и подношения ему, это принесло ему огромное богатство. Он был освобожден ото всех старых долгов и всех прошлых обязательств. Было бы слишком утомительно рассказывать о всех подробностях этой трагедии. Эта его затея легко могла бы посадить его между двух стульев, если бы продолжалась чуть дольше; его счастье, что ему удалось вновь вернуться к своему прежнему положению (in statu quo prius). Вновь составленные грамоты, судебные законы, пожалования монастырям, городам, отдельным лицам и купцам давали ему еще большие суммы и доходы.

В то же время он отправил свою татарскую армию под предводительством своих военачальников отвоевать, как он говорил, те города в Ливонии, которые недавно отнял у него король Стефан. Он объявил о женитьбе герцога Магнуса[161]161
  Магнус – брат датского короля Фредерика II, герцог датский, в сентябре 1569 г. заключил договор с Иваном IV о создании Ливонского королевства, став, таким образом, марионеткой царя в Ливонской войне (Акты Копенгагенского архива. Вып. I // ЧОИДР. 1915. Кн. 4. № 146, 160). Однако этот союз в ходе войны распался (см. примеч. 18 к «Путешествиям»).


[Закрыть] на дочери его брата, князя Андрея (Knez Andrew), послав за ним в его владение Вагу[162]162
  Ошибка в имени: не Андрея, а Владимира Андреевича. Герцогу Магнусу была обещана рука дочери князя Владимира Андреевича Старицкого, двоюродного брата царя; другие источники сообщают, что в 1570 г. он находился не в Ваге, как у Горсея, а в Костроме (см.: Зимин А. А. Опричнина… С. 433).


[Закрыть]. Царь завидовал своему брату; сам живя в тиранстве и ненавидимый своими подданными, он видел, что Князь Андрей умел заслужить сердечную любовь других. Когда он предстал перед царем и пал ниц, то царь поднял его и поцеловал. Говорят, что Князь Андрей сказал ему со слезами: «О жестокий брат, это Иудин поцелуй, ведь ты не мог послать за мной для чего-нибудь доброго, так делай то, что задумал», – и с этими словами вышел. Он умер на следующий день и был похоронен у Михайлова Креста (Micholsca crest) со всей торжественностью[163]163
  Осенью 1569 г. царь заставил В. А. Старицкого выпить яд (РИБ. Т. 31. Стлб. 285–286; Таубе и Крузе. С. 46–47; ПСРЛ. Т. 13. С. 191; Временник Ивана Тимофеева. М.; Л., 1951. С. 23).


[Закрыть]. Несмотря на это, царь продолжал устраивать этот брак, так как он имел некоторое отношение к военным действиям за границей. Герцог (Hartique) Магнус, старший сын Христиана, герцога Голштинии, родился до того, как его отец был избран королем Дании, нынешний король Фредерик родился после, возникшая между ними яростная распря заставила Магнуса обменять свое Голштинское герцогство на остров Эзель (Osell) с правом на Ригу и Ревель, которое оспаривал шведский король Иоганн (John), а также на многие другие города и крепости в Ливонии, завоеванные русским царем. Таким образом, царь выдал свою племянницу Елену (Llona)[164]164
  Переговоры царя с Магнусом были скреплены брачным договором; сначала невестой стала Евфимия (Евдокия) Владимировна Старицкая (отсюда, видимо, у Горсея путаница имен: он называет жену Магнуса Еленой), но в 1570 г. она умерла и за герцога выдали другую дочь князя Старицкого – Марию (см.: Цветаев Д. В. Мария Владимировна и Магнус Датский // ЖМНП. 1878. № 3. С. 57–85.)


[Закрыть] за герцога Магнуса, дав в приданое за нее те города, крепости и владения в Ливонии, которые интересовали Магнуса, установив его власть там, титуловал королем (Corcell) Магнусом, а также дал ему сотню богато украшенных добрых лошадей, 200 тысяч рублей, что составляет 600 тысяч талеров деньгами, золотые и серебряные сосуды, утварь, драгоценные камни и украшения; богато наградил и жаловал тех, кто его сопровождал, и его слуг, послал с ним много бояр и знатных дам в сопровождении двух тысяч конных, которым было приказано помочь королю и королеве утвердиться в своих владениях в их главном городе Дерпте в Ливонии.

Я боюсь перегрузить мое повествование всеми подробностями этого дела, поэтому оставляю окончание до более подходящего места и продолжаю свой рассказ о жизни царя. Вместо союза и дружбы с королями Дании и Швеции, которых он добивался, последовала война; они оба вместе с польским королем нанесли ему поражение; последний захватил Нарву и осадил Псков – два главнейших города на торговых путях этой части страны[165]165
  Нарва была захвачена шведами в 1581 г. Псков безрезультатно осаждался войском Стефана Батория тогда же (см. примеч. 18 к «Путешествиям»).


[Закрыть]. Датчане и шведы также вторглись в его владения; все трое были соперниками, оспаривая обладание некоторыми территориями северного побережья: Вардэгуз (Wardhowse), Кола (Colla), Соловецкий (Sollavetsca), Варзуга (Varsagae) и др. Помимо этого, они лишили его торговли и пошлин, объявили о своем намерении не пропускать английских купцов и отрицать их право на рыбную ловлю в этой части побережья и их торговлю с Россией у бухты св. Николая и в Холмогорах (Colmogor)[166]166
  Подтверждением этого известия служат данные переписки царя и королевы Елизаветы в 1582 г. (Сб. РИО. СПб., 1883. Т. 38. С. 8—10; см. также: Берри и Крамми. С. 277. Примеч. 21).


[Закрыть].

Царь Иван Васильевич собрал со всего государства самых красивых дочерей его бояр и дворян, девушек, и выбрал из них жену для своего старшего сына, царевича (Charwich) Ивана. Ее звали Настасьей (Natacia), она была дочерью Ивана Шереметева (Sheremiten), воеводы (a viovode) знатного рода[167]167
  Царевич Иван Иванович был женат трижды. В 1571 г. первой его супругой стала Евдокия Сабурова, постриженная в том же году в монастырь; по-видимому, в 1579 г. в другом монастыре оказалась и вторая жена царевича – дочь М. Т. Петрова-Солового; третьей супругой Ивана Ивановича стала в 1580 г. Елена (а не Настасья, как у Горсея), дочь боярина Ивана Шереметева Меньшого (см.: Зимин А. А. В канун… С. 91).


[Закрыть]. Широкие празднества сопровождали эту свадьбу, хотя они и стоят рассказа, но не относятся к существу нашего изложения.

Царь жил в постоянном страхе и боязни заговоров и покушений на свою жизнь, которые раскрывал каждый день, поэтому он проводил большую часть времени в допросах, пытках и казнях, приговаривая к смерти знатных военачальников и чиновников, которые были признаны участниками заговоров. Князь Иван Куракин (Knez Ivan Curaken) был найден пьяным, как рассказывали, будучи воеводой (viavode) в Вендене, далеком городе в Ливонии, когда король Стефан осадил его; [за это] он был раздет донага, брошен в телегу и засечен досмерти на торговой площади шестью проволочными кнутами, которые изрезали его спину, живот и конечности[168]168
  Не ясно, о каком Куракине идет речь. Если Горсей подразумевал Ивана Андреевича Булгакова-Куракина, то известие ошибочно. Он был насильно пострижен в монастырь в 1566 г. и вскоре умер (см.: 3имин А. А. Состав Боярской думы… С. 73). Стефан Баторий осадил Венден в 1578 г.


[Закрыть]. Другой, насколько я помню, по имени Иван Обросимов (Obrossimove), старший конюх (a master of his hors), был подвешен на виселице голым за пятки, четыре палача (pallacnicks) резали его тело от головы до ног[169]169
  Если автор имел в виду «конюшего», а не «конюха», то известие ошибочно: последним конюшим был И. П. Федоров, казненный в 1568 г. (см.: Зимин А. А. О составе дворцовых учреждений Российского государства конца XV и XVI вв. // Исторические записки. М., 1958. Т. 63. С. 199). После этого титул конюшего никто не носил до 1584 г., когда его принял Борис Годунов.


[Закрыть]; один из них, устав от этой долгой резни, ткнул нож чуть дальше, чтобы скорее отправить его на тот свет, но сам он за это был тотчас же взят в другое место казней, где ему отрезали руку, а так как ее не залечили как следует, он умер на другой день. Многие другие были убиты ударами в голову и сброшены в пруды и озера около Слободы (Slobida), их трупы стали добычей огромных, переросших себя щук, карпов и других рыб, покрытых таким жиром, что ничего, кроме жира, на них нельзя было разглядеть. Это место было похоже на долину Геенны или Тофета, где язычники-египтяне приносили в жертву своих детей мерзким дьяволам. Князь Борис Тулупов (Knez Borris Telupa), большой фаворит в те времена, будучи уличен в заговоре против царя и в сношениях с опальной знатью, был посажен на кол, заостренный так, что, пройдя через все тело, он вышел у горла; мучаясь от ужасной боли и оставаясь живым 15 часов, князь разговаривал со своей матерью, княгиней, которую привели посмотреть на это ужасное зрелище[170]170
  Тулупов Борис Давыдович – окольничий, был казнен, видимо, в июне – августе 1575 г. (см.: Зимин А. А. Состав Боярской думы… С. 77; он же. В канун… С. 22–23). Горсей передает в этом известии официальную версию причины казни Тулупова.


[Закрыть]. И она, почтенная добрая женщина, за этот же проступок была отдана на поругание сотне стрельцов (gunners). Ее раздувшееся, нагое тело было приказано отдать псарям, бросившим его голодным псам, растащившим его на куски, валявшиеся повсюду. Царь при виде этого сказал: «Кого жалую, тех содержу в чести, а кто мне изменил, тому воздам такую же казнь». Друзья и слуги князя горько оплакивали это несчастье и перемену судьбы. Я мог бы перечислить многих из тех, кто на себе почувствовал жестокость тяжелой в гневе руки царя, однако поберегу скромность и христианское терпение моих читателей.

Царь наслаждался, купая в крови свои руки и сердце, изобретая новые пытки и мучения, приговаривая к казни тех, кто вызывал его гнев, а особенно тех из знати, кто был наиболее предан и любим его подданными. В то время он всячески противопоставлял им и поддерживал самых больших негодяев из своих военачальников, солдат, все это на деле привело к росту враждующих и завистников, не осмелившихся даже один другому доверять свои планы свержения царя (что было их главным желанием). Он видел это и знал, что его государство и личная безопасность с каждым днем становятся все менее надежными. Беспокоясь о том, как бы избежать участи своих жертв, он подробно расспрашивал Элизиуса Бомелиуса – как указано выше, лживого колдуна, получившего звание доктора медицины в Англии, искусного математика, мага и проч., – о том, сколько лет королеве Елизавете, насколько успешно могло бы быть его сватовство к ней[171]171
  Известие Горсея о попытке сватовства Ивана IV к английской королеве Елизавете уникально. Глухое подтверждение слухов о намерении царя жениться в Англии можно найти в Псковских летописях (Псковские летописи. Вып. II. С. 262); все другие источники свидетельствуют о сватовстве царя к Мэри Гастингс, родственнице королевы Елизаветы (см. примеч. 110 к «Путешествиям»).


[Закрыть]. И хотя он имел причины сомневаться в успехе, так как две его жены были еще живы, а кроме того, королева отказывала в сватовстве многим королям и великим князьям, однако он не терял надежды, считая себя выше других государей (princes) по личным качествам, мудрости, богатству и величию. Он решился на эту попытку; с этой целью постриг в монахини царицу, свою последнюю жену, обрекая ее жить как бы умершей для света[172]172
  Ошибка Горсея: последняя жена Ивана IV Мария Нагая (см. примеч. 77 к «Путешествиям») не была при жизни царя пострижена в монастырь. Русский посол Ф. Писемский (см. примеч. 109 к «Путешествиям»), выполнявший тайное поручение о сватовстве к М. Гастингс, должен был, следуя наказу, так отвечать на щекотливые вопросы о жене Ивана IV: «…государь взял за себя в своем государстве боярскую дочь, а не по себе. А будет королевнина племянница дородна… и государь наш… свою оставя, зговорит за королевнину племянницу» (Сб. РИО. Т. 38. С. 6; Путешествия русских послов XVI–XVII вв. / Под ред. Д. С. Лихачева. М.; Л., 1954. С. 402. Примеч. 68).


[Закрыть]. И, как я уже рассказывал ранее, с давнего времени имея мысль сделать Англию своим убежищем в случае необходимости, построил множество судов, барж и лодок у Вологды, куда свез свои самые большие богатства, чтобы, когда пробьет час, погрузиться на эти суда и спуститься вниз по Двине, направляясь в Англию, а в случае необходимости – на английских кораблях[173]173
  Записки Горсея едва ли не единственный источник, рассказывающий о постройке флота Иваном Грозным в Вологде (см.: Казакова Н. А. Летописные известия и предания о пребывании Ивана IV в Вологде // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1978. Т. X. С. 203–204).


[Закрыть].

Своего старшего сына, царевича (Charrewich) Ивана, он оставлял управлять и усмирять свое беспокойное государство. С этой целью он задумал изыскать новые богатства, чтобы упрочить власть своего наследника, и теперь привел в исполнение свое давнее намерение. Он потребовал к себе главное духовенство, аббатов (abbets), архимандритов (archiemanders) и игуменов (egomens) всех наиболее влиятельных, богатых и известных монастырей и обителей всего царства, которых было великое множество, и сказал, что «им самим лучше известно то, что он хочет им сообщить. Он отдал свои лучшие годы, ум, силы и молодость борьбе за их благополучие и безопасность, охране и защите своего государства и людей; им лучше других известны все беды и опасности, через которые он прошел. Им одним он поверяет свою мольбу, потому что они одни пожинали его плоды. В результате его богатства истощились, а их увеличились, упрочив их безопасность и спокойствие, он не жалел свои, ежедневно подвергая себя опасности со стороны врагов и бунтарей как у себя дома, так и за границами государства, о чем они, как он чувствует, знают слишком хорошо. Как могут он и они сами существовать далее без взаимной необходимой поддержки? Их готовность должна стать пробным камнем, испытанием их верности так же, как и их добрая воля, которая будет доказана ненужностью принуждения. Их уповающие молитвы не доходят [к богу] или из-за их беззаконий, или из-за грехов его и его людей, или по этим обеим причинам, – он оставляет это для решения богу. Теперь же он ожидает от их благочестивых помыслов и деяний, что они уделят ему часть своих нечестных богатств. Этой жертвы от них требует крайняя нужда, бедственное положение, в котором находится и он и народ. Принести ее для спасения их душ и искупления их грехов повелевают им души их заступников и жертвователей, святых угодников и чудотворцев. Итак, пусть приготовят они свои благочестивые решения, не лжемудрствуя и не пытаясь ему отказать»[174]174
  Этот фрагмент записок Горсея дает основания рассматривать его как свидетельство о церковном, или «церковно-земском», соборе 1580 г. Известно, что собор был созван 15 января 1580 г. для обсуждения вопроса о том, как выйти из трудностей, вызванных хозяйственным кризисом 70-х годов. На нем были представлены все русские епархии и монастыри. До нас дошла грамота с текстом соборного приговора (СГГиД. М., 1813. Ч. I. № 200. С. 583–587; ПРП. М., 1956. Вып. IV. С. 526–528; Акты земских соборов // Российское законодательство X–XX веков. М., 1985. Т. 3. С. 26–28; Законодательные акты Русского государства второй половины XVI – первой половины XVII века. Тексты. Л., 1986. С. 57–59). Решения церковного собора содержат несколько пунктов, касающихся церковного землевладения. Приговор, во-первых, закрепил за церковью все те вотчины, которыми она владела на момент принятия приговора; запрещались тяжбы по поводу церковных земель, их выкуп. Во-вторых, монастырям запрещалось приобретать земли, и хотя вотчинники имели право завещать земли, но монастыри в этом случае могли рассчитывать лишь на денежное вознаграждение из казны. Сами земли поступали в казну для раздачи «воинскому чину», т. е. служилым людям, дворянству. В-третьих, соборный приговор объявлял судьбу прежде купленных духовенством или полученных им по вкладам «княженецких» вотчин зависимой в каждом случае от воли «бога да государя». В-четвертых, устанавливался контроль государства над порядком наделения землей: монастыри могли получить землю лишь по челобитью царю и решению Боярской думы. (О соборе см.: Веселовский С.Б. Феодальное землевладение в Северо-Восточной Руси. М.; Л., 1947. С. 99—104; Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI–XVII вв. М., 1978. С. 121–123. Акты земских соборов. С. 23, 29–31).
  В рассказе Горсея отражена атмосфера борьбы светских и духовных землевладельцев на соборе. Еще в XIX в. А. С. Павлов указал, что Горсей располагал русским текстом соборного приговора и дал своеобразное переложение этого документа в речи Ивана Грозного перед собором (Павлов А. С. Исторический очерк секуляризации церковных земель в России. Одесса, 1871. Ч. 1. С. 147–149). Горсей действительно упоминает после приведенных (см. текст здесь и ниже) речей Ивана IV о своем переводе русского подлинника. С. Б. Веселовский не доверял словам Горсея о имеющемся у него «русском подлиннике», считая, что рассказ Горсея основывается большей частью на «тех слухах и толках» о борьбе духовенства с намерением правительства ограничить его права и привилегии, которые ходили по Москве (см.: Веселовский С.Б. Феодальное землевладение… С. 101; см. также: Черепнин Л. В. Указ. соч. С. 122–123). Легко убедиться, что в тексте Горсея нет перевода документа, хотя совпадают мотивы вступительной части приговора (Акты земских соборов. С. 27) и «речей Грозного» в передаче Горсея: в условиях внешней опасности обязанность духовенства – поддержать страну своим пожертвованием; обличение монашества в пьянстве, «непотребстве», праздности, стяжательстве. Автор вставляет в свой рассказ побочные детали и сюжеты, черпая их из тех «слухов и толков», о которых говорит С. Б. Веселовский. В целом, как справедливо отметил Л. В Черепнин, рассказ Горсея воспроизводит политическую линию правительства и реакцию на нее на соборе 1580 г. и дает «…ощутить остроту, вероятно, происходивших на заседаниях конфликтов» (Черепнин Л. В. Указ. соч. С. 123).


[Закрыть].

Высокий областной собор (A hie and provinciall convocation) был созван в великой консистории св. Духа; присяга на верность была принесена в городе Москве[175]175
  Фраза: «Высокий областной собор был созван в великой консистории св. Духа…» – переведена у Н. А. Белозерской неточно: «Было созвано великое со всех провинций собрание…» (с. 36). На эту ошибку впервые указал Э. Халберт (Нu1bert E. The Zemskii Sobor of 1575: a Mistake in Translation // Slavic Review. 1966. June. Vol. 25. N 2. P. 300–302). Ошибка, отразившаяся в предположении В. И. Корецкого о Земском соборе 1575 г., рассмотрена в Предисловии к настоящей публикации (см. также подробный разбор этой гипотезы в работах: Черепнин Л. В. Указ. соч. С. 115–118; Зимин А. А. В канун… С. 30–31).
  В одной из своих последних работ В. И. Корецкий настаивал на своем понимании известия Горсея о «высоком областном соборе»: «Перевод А. А. Севастьяновой слов „a high and provincial convocation“ как „высокий областной собор“ не меняет существа дела, ибо „высокий областной“ и означает не что иное, как собрание в Москве представителей областей, т. е. земщины» (Корецкий В. И. История русского летописания второй половины XVI – начала XVII в. М., 1986. С. 44). Все же думается, что интерпретацию этого отрывка из Горсея надо связывать не с Земским собором 1575 г., а с церковным собором января 1580 г. Ведь Горсей определенно говорит здесь о собрании именно духовных лиц: «…он потребовал к себе главное духовенство, аббатов, архимандритов и игуменов всех наиболее влиятельных, богатых и известных монастырей и обителей…» Известие о «высоком областном соборе» непосредственно связано в тексте с приведенной фразой.


[Закрыть]. Некоторые боялись, что он потребует у них все; после долгих обсуждений и совещаний они подробно изложили свои рассуждения в грамоте (in the originall), представленной на царское рассмотрение. Царь имел наушников, державших его в известности обо всем происходившем. Он медлил с ответом, метал угрозы, которые доносились лазутчиками до совещавшихся. Наконец, он призвал 40 наиболее значительных и назойливых духовных особ и сказал им, что они слишком долго размышляют над этим: «Мы знаем из ваших обсуждений и решений, что вы – главные из порочных единомышленников. Кроткая мольба расстроенного государства и жалкое положение моих людей, а также плохое состояние моих дел не могли ни тронуть вас, ни возбудить в вас сочувствие. Чем воздадим вам за ваши „жертвы“? Знатные люди и простой народ стонут от поборов, которыми вы поддерживаете свое сословие; вы захватили все богатства, вы торгуете всеми товарами, выторговывая себе доходы из предприятий других людей, имея привилегию не платить ни налоги в казну, ни пожертвования на войну, вы запугиваете благороднейших, лучших и состоятельнейших из наших подданных, принуждая их отдавать вам свои имения за спасение души; вы получили, по достоверным подсчетам, третью часть всех городов, аренд, деревень нашего государства своим колдовством и уговорами[176]176
  По подсчетам С. Б. Веселовского, «домовым монастырям» Московского митрополичьего дома принадлежала треть митрополичьих владений (см.: Веселовский С. Б. Феодальное землевладение… С. 455); у Горсея – треть всех земель в государстве. В новой работе А. И. Плигузова данные о «трети всех земель» рассматриваются как преувеличенные (О размерах церковного землевладения в России XVI в // История СССР. 1988. № 2.С. 157–163).


[Закрыть]. Вы покупаете и продаете дух и плоть наших людей. Вы живете праздной жизнью в удовольствиях и лакомствах, совершая самые ужасные прегрешения, вымогая деньги, пользуясь взяточничеством и лихоимством свыше возможного. Вы погрязли во всех вопиющих грехах, обжорстве, праздности, содомском грехе, худшем из худших, с животными. Скорее всего, ваши молитвы не приносят пользы ни мне, ни моим подчиненным. Мы в большом ответе перед богом за то, что сохраняем вам жизнь, смерть гораздо более вас достойна, бог да простит мне мое к вам пристрастие. Разве не старался недавно папа настоятельными представлениями своего нунция[177]177
  Речь идет об Антонио Поссевино (1534–1611), воинствующем иезуите, папском посланнике в Литву, Речь Посполитую, затем в Россию. Первая поездка его к Ивану IV состоялась 18 августа – 14 сентября 1581 г. и имела официальной целью посредничество в заключении мира со Стефаном Баторием. Вместе с тем папская курия связывала с миссией Поссевино далеко идущие планы окатоличивания России. О второй поездке иезуита в Россию см. примеч. 145 к «Путешествиям» (см. также: Поссевино А. Исторические сочинения о России XVI в. М., 1983. С. 10, 239. Примеч. 1). Упоминание о Поссевино – датирующий признак, указывающий, что автор имеет в виду 80-е годы.


[Закрыть] убедить нас отдать вас в его власть, а ваши должности, привилегии и доходы – в его распоряжение? Разве не упрашивала нас неоднократно греческая церковь через патриарха Александрийского отменить вашу митрополию? Именно так, и всякий раз я пытался, по справедливости, уничтожить ваше сословие, чтобы восстановить тысячи моих обедневших знатных родов (nobillitie), предкам которых вы обязаны большинством своих доходов, принадлежавших, по справедливости, только им, ибо они жертвовали своими жизнями, почестями и средствами, сохраняя вашу безопасность и богатства. Мой богатый народ обеднел из-за вашей алчности и дьявольских искушений, уничтожение такого порядка восстановило бы цветущее положение государства, чему хорошим примером храбрый король Англии Генрих VIII. Кроме хранящихся у вас сокровищ одних ваших доходов более чем достаточно на ваш расточительный и роскошный образ жизни. Оттого беднеют моя знать и мои слуги, истощается казна, тогда как бесчисленные сокровища – как схороненный талант, не употребленный на дела благочестия, – вы же говорите, что они принадлежат не вам, а святым угодникам и чудотворцам. Именами духов ваших покровителей и жертвователей заклинаю вас и приказываю: в назначенный день вы принесете нам точный и правдивый список тех богатств и ежегодных доходов, которыми обладает каждая из ваших обителей, иначе все вы будете карой и праведным наказанием божьим преданы свирепым диким зверям, которые совершат над вами казнь, более лютую и свирепую, чем смерть, постигшая лживых Анания и Сапфиру[178]178
  Анания и Сапфира (библ.) – персонажи Нового завета, супружеская чета, принявшая христианство, но утаившая часть проданного имущества от общины, за что «святой дух» через апостола Петра покарал их смертью (Деяния св. апостолов. Гл. 5. ст. 1 —10).


[Закрыть]. Необходимость делает непростительной какую-либо отсрочку или исключение. К тому времени мы созовем парламент или царский совет (a parliament or counsaill royal) из всех наших князей и бояр, митрополитов, епископов, священников, архимандритов и игуменов, чтобы они не только рассудили по правоте душевной, насколько необходимо в настоящий момент большое количество средств на защиту государства от короля и князей Польши и Ливонии, от короля Дании, объединившихся с нашими мятежниками, сносившимися с Крымом, но также видели и слышали наше выполнение долга перед богом и его ангелами и чтобы их именем и именем бедствующего народа помочь всем несчастьям и спасти всех, за кого мы вынуждены так усиленно просить, и хотя положение государства бедственно, но от вас зависит его спасти вовремя, на что мы уповаем и во что верим»[179]179
  В передаваемой Горсеем «речи» царя есть два интересных момента. Во-первых, упоминание о намерении царя созвать «…парламент или царский совет из всех наших князей и бояр, митрополитов, епископов, священников, архимандритов и игуменов». Оно доказывает, что сама «речь», по замыслу автора, произносится именно перед церковным собранием, которому, по содержанию, приказывается составить «опись» ко дню «парламента или царского совета» (см. примеч. 65 к «Путешествиям»). К сожалению, увлекшись рассказом о семи монахах, затравленных в Александровской слободе медведями, Горсей не возвращается более к упомянутому им «парламенту или царскому совету». Между тем, конкретизация этого сообщения в записках имела бы исключительное значение, так как показала бы, действительно ли Горсей знал и различал типы совещаний XVI в. и была ли среди них форма, близкая к земским соборам.
  Во-вторых, в этом фрагменте «речи» есть мотив, наиболее близкий к определенному месту в тексте приговорной грамоты 1580 г. (см. примеч. 65 к «Путешествиям»), – упоминание о трудной внешнеполитической ситуации и угрозе России:
  Приговор
  «…от турского, и от крымского, и от нагай, и от литовского короля, с ним же совокупишася Полша, угры, немцы Лифлянския и другая Свейския, сии все совокупившеся…»
  Горсей
  «…от короля и князей Польши и Ливонии, от короля Дании, объединившихся с нашими мятежниками, сносившимися с Крымом…»
  (Акты Земских соборов. С. 27)


[Закрыть].

Я так многословен в этом рассказе потому, что вы видите, с каким трудом проводилось это дело, надеюсь, последующее вознаградит терпеливость читающих все эти подробности. Главные епископы, духовенство, аббаты собирались и расходились много раз. Сильно ошеломленные и обескураженные, они старались придумать вместе с опальной знатью (discontented nobillitie), как бы повернуть дело и начать мятеж, но для этого нужен был вождь, у которого хватило бы мужества повести за собой эти силы против могущественной власти царя, а кроме того, у них не было ни лошадей, ни оружия. Между тем царь воспользовался этим заговором и извлек из него для себя пользу. Он объявил изменниками всех возглавлявших эти обители. Чтобы сделать их еще более ненавистными, он послал за 20 главными из них, обвинил их в самых ужасных и грязных преступлениях и вероломстве с такими неоспоримыми и явными уликами, что виновность их была признана всеми сословиями (of all sorts of people in generall).