Текст книги "Записки о России. XVI — начало XVII в."

Автор книги: Джером Горсей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

Сколько орудий – медных, чугунных, ружей, военных припасов – было вывезено из Англии в Данию за время ваших жестоких войн со шведами. Сколько раз торговый флот купцов ее величества приглашался не только проходить в Балтийское море без всякого платежа, но даже оставить Зунд и через моря Норвежское и Финляндское вести торговлю прямо в Швеции, Стокгольме, Нарве, Риге, Ревеле, Данциге, Кенигсберге и других приморских городах, но они по-прежнему вынуждены ходить через Зунд, чтобы сохранить мир и дружбу [с Данией], вопреки воле всех тех государей, которые рады по любому поводу искать путь к кровопролитию. Я не сомневаюсь, что вы, главные советники государства, по своей мудрости и благоразумию постараетесь предупредить это». Они начали возражать. Я просил извинить меня, позволить мне уйти отдохнуть, так как очень устал. И вскоре отправился домой в сопровождении джентльмена. Король прислал спросить меня, уполномочен ли я окончить это дело и принять по нему решение.

– Нет, мне приказано представить, объяснить письма королевы в соответствии с их точным смыслом, получить ответ, – это все, что велено мне.

– Успокойтесь, сэр, это дело будет решено в двух словах.

Я обедал с королем, но не мог отвечать на все тосты, пил только за здоровье ее величества (her Majestus), его высочества (his Highnes) и королевы Софьи (the Quen Sophias).

Я получил письма его величества, золотую цепь ценой в 40 фунтов, отклонялся и был отпущен. Я возвратился в Любек, откуда послал письма и отчет о том, что мною было сделано, в Англию с почтенным купцом м-ром Даниэлем Бондом[345]345
  Бонд Даниэл – старшин сын Уильяма Бонда, процветавшего торгового деятеля, кораблевладельца и члена Московской компании. В 60– 70-е годы его торговые корабли совершали рискованнейшие предприятия, не исключая даже пиратских захватов (Wi11an T. S. The Early History… P. 68; Idem. The Muscovy Merchants of 1555. Manchester, 1953. P. 70).


[Закрыть]. По-видимому, мои переговоры имели успех. Купцы, которые соглашались было на уступки, теперь отказались от них, добились посылки с королевскими грамотами м-ра доктора Перкинса, который быстро добился освобождения и отпуска кораблей купцов и их товаров, его за это хорошо вознаградили, тогда как на мою долю пришлось очень мало, почти ничего. Однако я должен был приняться за такое же или похожее поручение[346]346
  Перкинс Христофор (1543?—1622) выполнял с 1590 г. дипломатические поручения королевы, в частности, был послом в Дании (см. примеч. 230 к «Путешествиям»; DNB. 1896. Vol. XLV. Р. 3–4; Берри и Крамми. С. 349. Примеч. 20).


[Закрыть]. Когда я прибыл в Данциг, в 500 милях от Любека, то депутация и уполномоченные от английских купцов м-р Баркер и другие, узнав о моем приезде, пригласили меня заехать в Мелвин, где они имели резиденцию, по пути ко двору польского короля. Там я должен был получить их наставления. Поэтому я поехал через Торунь и Подолию, богатейший район, а затем в Варшаву, где находился король Сигизмунд и где упомянутая депутация, м-р Баркер и его сопровождающие, встретили меня. Я приготовился вступить в новый, еще более запутанный лабиринт. Великий канцлер Замойский (Zamoietzcoie) жил в десяти милях от двора в городе, им самим построенном и названном его именем, к нему я прежде всего должен был попасть, поскольку это был первый воевода, военачальник и деятель (viovod, lieftennant-generall & statzman) в государстве[347]347
  Хотя другие источники молчат о деятельности и переговорах Горсея в пользу английских купцов, все эти рассказы автора не могут быть отвергнуты полностью как недостоверные или фальсифицированные (см.: Берри и Крамми. С. 344. Примеч. 9; С. 349. Примеч. 20); ничего неизвестно о том, как провел Горсей 1589 г., когда он так неожиданно исчез из Англии. Возможно, какие-либо неофициальные поручения ему давались его высокими покровителями из правительства королевы; о них он и мог «вспомнить», рассказывая о своем последнем путешествии через Европу в Россию в 1590 г. в этой части своих записок.
  Замойский Ян (1541–1602) – королевский секретарь, затем канцлер и великий коронный гетман Речи Посполитой, крупнейший военный и политический деятель 70—80-х годов, вождь польской «коронной шляхты», убежденный и последовательный противник России, осаждавший Псков во главе польской армии в 1580 и 1581 гг. (см.: Новодворский В. В. Указ. соч. С. 202; Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и политическое развитие… С. 143, 181 и др.; Греков Б. И. Очерки по истории международных отношений Восточной Европы XIV–XVI вв. М., 1963 г. С. 365).


[Закрыть]. Но чтобы не обидеть других вельмож и чиновников государства и не испортить мои переговоры, я обратился к главному секретарю и подканцлеру, назначившему мне прием для представления моих грамот королю. Но пришлось ждать прибытия ко двору великого канцлера, к которому я делал безуспешные попытки попасть. Его любимец, пан Ян Глебович, наместник Ковно (Pan Ivan Cleabawich, Pallantine of Cowen)[348]348
  Глебович Ян (1544–1591) – воевода в Троках, литовский военачальник и посланник, известный своим покровительством протестантам (см.: Берри и Крамми. С. 350. Примеч. 24).


[Закрыть], был моим знакомым, его родственникам и друзьям, находившимся когда-то в плену у старого царя Ивана Васильевича, я делал добро. Он расположил канцлера в мою пользу, меня приняли с почетом, но недоброжелательно из-за того, что я нарушил его [канцлера?] волю.

Было назначено два уполномоченных по этому делу: секретарь Станислав и референдарий Оброский (Obroskie), они рассмотрели со мной жалобу королевы в защиту ее купцов, торговавших в тех краях, которые продали в долг купцам и подданным польской короны сукна и других товаров на сумму 80 тысяч фунтов стерлингов[349]349
  См. примеч. 89 к «Путешествиям».


[Закрыть], но те объявили себя несостоятельными и сменили место жительства, купив на те деньги дома и поместья, в которых и жили, получив от короля письма с привилегией, дававшей право не подлежать суду, к большому разорению и ущербу многих из упомянутых купцов ее величества. Они [уполномоченные] заявили мне, что это новая жалоба, о которой они ничего не слышали, поэтому, вероятно, сведения, дошедшие до королевы, не совсем справедливы. Но купцы были налицо, тут же, и могли доказать это, представив их милостям полный перечень имен и договорные записи, из которых было видно, как долго им пришлось ждать уплаты.

«Все это, возможно, и правда, [сказали уполномоченные], но часть могла быть уплачена, это требует более тщательного расследования. Обвиняемые должны быть также выслушаны». Я и многие из купцов просили ответа и милости его величества.

«Дело будет доложено его величеству и его совету, и вы вскоре будете знать решение [ответили уполномоченные]».

Я вновь просил моего доброго друга, наместника, просить великого канцлера оказать милость и содействие моему выезду, к тому времени его неудовольствие прошло, он посылал мне иногда привет и подарки и призвал меня на свой совет с другими лордами, которые сказали мне, что его королевское величество изумлен тем, что королева Англии написала столь заботливые письма к нему в защиту каких-то мужиков (a sortt of pessants), которые могут жаловаться и без повода.

– Позвольте доложить вашим милостям, что ее величество, королева Англии, писала королю Польши тем же стилем и слогом, каким она пишет всем другим государям, ее любезным братьям и друзьям, она ставит его братскую любовь и величие даже выше многих других, и ничего, кроме правды, не содержится в письме ее величества, жалобы эти, тщательно проверенные, принесены ее величеству ее достойными подданными, стоящими гораздо выше простых мужиков, они покорно просят всего лишь правосудия, в котором его королевская власть никому не отказывает.

– Приведите доказательства, и правосудие состоится, но знайте, что ваша королева не может ни ограничить, ни изменить волю его величества в пожаловании его королевских привилегий тем из его подданных, кого он найдет достойным.

– Ни о каком ограничении не может быть и речи, благородные господа. Все, чего мы хотим, – это восстановления справедливости по вашим законам и возмещения достояния подданных ее величества, попавшего в руки тех, кто, может быть, обманом завладел своими льготами и удерживает их по сей день. Хорошо известно в мире, как внимательно заботится польское правительство о поддержании торговли и связей с другими странами; таким образом, вывозятся те излишние природные товары, которые производятся в этой стране, и ввозятся такие товары, в которых ощущается необходимость, посредством этого доходы короны растут, знать получает наибольшую выгоду, находят занятия купцы и все ремесленники, а это позволяет государству и людям достичь процветания и жить лучше других народов. Все это оставляю на ваше рассмотрение и прошу извинить меня, если что-то было не так понятно.

Мы расстались более дружелюбно, нежели встретились, и на следующее утро канцлер прислал осведомиться, как я отдохнул, и попросил меня прислать с одним из купцов перечень имен кредиторов, их долговые записки и адреса. Я выполнил это и с одним из моих слуг послал ему красивый платок с вышивкой, пару надушенных перчаток и цепочку из серой амбры. Все это канцлер с благодарностью принял и хорошо наградил посланного.

Между тем мы весело проводили время – ездили за город, видели многие памятники и гуляния, ожидая того благоприятного дня, когда канцлер и те же лорды пригласят меня; мне было объявлено, что король удовлетворил просьбу королевы и желает жить с ней в дружбе; ее купцы будут хорошо приниматься, и им не будет притеснений. Было отпечатано 12 воззваний, которые были разосланы и обнародованы глашатаями в Мелвине, Данциге, Кенигсберге (Koningsburgh) и в других таких же городах с торговыми связями, указанных купцами. В воззваниях говорилось: «Все его [короля] подданные, купцы и другие лица, состоящие должниками за товары, деньги или договоры у английских купцов, торгующих в этом государстве, должны немедленно уплатить им или удовлетворить их требования миролюбивой сделкой в течение трех месяцев со дня указа под страхом великого гнева его величества, продажи и описи их имуществ, земель, ценностей, домов, где бы то ни было, несмотря на охранные грамоты, привилегии и льготы. Выдано в нашем королевском городе Варшаве, сего последнего дня июля, во второй год нашего царствования, в год от рождества Христова, anno Domini 1589, stilo veteri».

Я обедал с королем, он сказал мне несколько слов, я получил его грамоты и патенты, поцеловал его руку, и был отпущен. Меня чествовали у лорда, высокого камергера пана Луки Обровского (Pann Lucas Obrovscoie), любимца короля. Я отправил купцов с письмами к секретарю м-ру Уолсингему, сообщая обо всем. Они прилично наградили меня и обещали, что общество еще вознаградит меня; м-р Джон Герберт (Harberd), посланный сюда до меня, не сумел добиться успеха[350]350
  Известие содержит ряд неточностей: упомянутый Джон Герберт провел по делам английских купцов в Польше 1583–1585 гг., добиваясь разрешения на торговлю через порт Элбинг, которое получил в 1585 г. (см.: Любименко И. И. Указ. соч.; Берри и Крамми. С. 353. Примеч. 5). Обровский не может быть идентифицирован.


[Закрыть].

Мне хотелось увидеть королеву Анну[351]351
  Королева Анна (1523–1596) – дочь Сигизмунда I (см. примеч. 243 к «Путешествиям»); после пресечения мужской линии Ягеллонов вышла замуж за избранного королем Стефана Батория (см. примеч. 244 к «Путешествиям»), Она обладала значительным политическим влиянием, которое сумела сохранить и после смерти мужа.


[Закрыть], дочь короля Сигизмунда III[352]352
  Ошибка Горсея. Речь идет о Сигизмунде (Жигмонте) I Казимировиче Ягеллоне (1467–1548), короле Польском, великом князе Литовском с 1506 г.


[Закрыть], жену, а позднее вдову короля Стефана Батория[353]353
  Стефан Баторий (1553–1586) – талантливый государственный деятель и полководец, трансильванский князь. Благодаря своей огромной популярности у шляхты, желавшей продолжения Ливонской войны с Россией, был выбран в 1576 г. на польский престол. Пользуясь поддержкой в Европе, Стефан Баторий предпринял в 1579–1582 гг. несколько походов на Россию, взял крупные крепости Полоцк, Великие Луки. Однако героическая оборона русскими Пскова в 1581–1582 гг. остановила продвижение сил Батория и в конечном счете привела к заключению Ям-Запольского мира (1582) (см. примеч. 18 к «Путешествиям»). Вместе с тем военные планы захвата России вынашивались Стефаном Баторием и в последующие годы, вплоть до его неожиданной смерти в 1586 г. (см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и политическое развитие Восточной Европы. С. 120–140; Зимин А. А., Хорошкевич А. Л. Россия времени Ивана Грозного. М., 1982. С. 138–144).


[Закрыть]. Позвольте мне, когда наше дело уже изложено, маленькое отвлечение, хотя и не имеющее прямого отношения [к моему рассказу]. Я надел ливрею моего слуги и прошел во дворец, перед окнами стояли горшки и целые ряды больших растений с жасмином, розами, душистыми лилиями и другими пахучими редкими цветами, издававшими тонкий и чудесный запах. Когда я вошел в палату, королева сидела там и ужинала; я встал среди многочисленных джентльменов. Ее величество сидела под белым шелковым балдахином, в кресле на турецком ковре, она была некрасива, ее фрейлины, придворные люди ужинали в той же комнате, отделенные протянутой поперек ширмой. Я видел ее слуг, ее манеру держаться и то, как подавалось кушанье. Напоследок кто-то из видевших меня раньше выдал меня дворецкому, стоявшему у ее кресла, тот посмотрел на меня и приказал другому подвести меня. Я отодвинулся назад, он сказал королеве.

– Позовите его сюда, ничего, что он не в придворной одежде.

Старый лорд спросил: «Хотите ли вы что-то от ее величества?»

– Нет, сэр, я пришел посмотреть только на ее особу и величие ее двора, я приношу извинения, если нарушил (этикет].

– Ее величество хочет говорить с вами.

Меня обнаружили из-за необычных рюшей на моей одежде. Леди поднялись из-за стола и окружили королеву. После моих поклонов она спросила, не тот ли я дворянин из Англии, который вел переговоры с королем недавно, и спросила через переводчика, как зовут королеву Англии. [После чего сказала]: «Елизавета – слишком благословенное имя для королевы, которая является бичом католической церкви, ее сестру зовут Мария, преподобная святая на небесах». Я хотел говорить без переводчика, не слишком искусного.

– Говорите, пожалуйста.

– Имя королевы Елизаветы пользуется большим уважением и почетом в целом свете, у всех величайших и могущественнейших государей; она – защитница истинной древней католической церкви и веры, и этот титул признают как ее друзья, так и ее враги.

– Ну, ну, сударь, если она такова, то почему же она казнила так жестоко многих святых католиков: Стори (Storie), Кэмпиона (Campion) и других святых мучеников?[354]354
  Джон Стори, Эдмунд Кэмпион – видные деятели католической церкви, казненные в Англии при Елизавете (DNB. 1886. Vol. VIII. Р. 398–402).


[Закрыть]

– Они были предателями богу и королеве, замышляли свергнуть ее с престола и разрушить ее королевство.

– Но как же она могла пролить кровь помазанницы божьей, королевы гораздо более великой, чем она сама, не подвергнув ее суду равных, всех христианских государей Европы, без согласия святого Папы?

– Ее подданные и парламент признали это необходимым без ее королевского согласия, потому что ее безопасность и спокойствие королевства находились под постоянной угрозой.

Она покачала головой, ей не понравился мой ответ. Вошел ее духовник, великий иезуит Поссевино, ему не понравилось мое присутствие, так как с ним у меня было столкновение в Москве, где он был нунцием и откуда его удалили[355]355
  Трудно объяснить, почему Горсей упоминает в этом эпизоде Поссевино, покинувшего Польшу после смерти короля Стефана Батория и назначенного в 1537 г. ректором в Падуе. Других свидетельств о его появлении при польском дворе в 1589–1590 гг. нет (Поссевино А. Указ. соч. С. 15).
  Интересно указание автора на его «столкновение» с Поссевино в Москве. Не исключено, что Горсей мог иметь какое-то отношение к известным диспутам царя и Поссевино (см. примеч. 145 к «Путешествиям») в 1582 г. В сочинении Поссевино читаем: «Кроме того, еретики английские купцы (выделено мной. – А. С.)… может быть, испугавшись, как бы в чем-нибудь не уронить авторитета своей королевы… или чтобы угодить князю, передали ему книгу, в которой папу именуют антихристом» (Там же. С. 202–203).


[Закрыть]. Ее величество спросила стакан венгерского вина и два куска сыра с хлебом. Она приказала дворецкому передать их мне, но я отказывался, пока она не передала мне их из своих рук и [затем] отпустила. Я был рад, вернувшись домой, снять ливрею, но моя хозяйка, приятная дворянка, хорошо известная королеве, была вскоре вызвана. Ее величество хотела видеть жемчужную цепь, которую я надел, когда получал отпуск у короля в воскресенье, так как хвастун-еврей, бывший у короля главным поставщиком, по словам королевы, брал ее в руки и сказал королю, что она из поддельного жемчуга, из высушенных рыбьих глаз. Королева хотела также знать, как были накрахмалены рюши на моем платье: они были накрахмалены и укреплены на серебряной проволоке в Англии. Мою цепь вернули, и она нисколько не потеряла своей цены в глазах королевы. Пора вернуться к моему рассказу, я не хотел бы писать еще что-то, не столь серьезное.

Английская королева Елизавета I с горностаем. Виллиам Сегар, 1585 г.

Я выехал из Варшавы вечером, переехал через реку, где на берегу лежал ядовитый мертвый крокодил, которому мои люди разорвали брюхо копьями. При этом распространилось такое зловоние, что я был им отравлен и пролежал больной в ближайшей деревне, где встретил такое сочувствие и христианскую помощь мне, иноземцу, что чудесно поправился.

Когда я прибыл в Вильну (Villna), главный город Литвы, то представился великому князю воеводе Радзивиллу (the great duke viovode Ragaville)[356]356
  Радзивилл Криштоф (1549–1603) – воевода виленский и великий гетман литовский, был крупнейшим военным и политическим деятелем Речи Посполитой со времен Ливонской войны. Рассказ Горсея о приеме у Радзивилла дает дополнительные сведения о политическом статусе К. Радзивилла в 90-е годы.


[Закрыть] и вручил ему мои грамоты, где было обозначено кто я и указано мое звание. Он был достойных качеств князь, мужественный и протестант по религии. Он принял меня с почетом и пышностью, говорил, что хотя мне ничего не поручено передать ему от королевы Англии, но он столь высоко ценит, почитает и восхищается ее добродетелями, заслугами, что примет меня как ее посланника, это был политический ход, чтобы заставить его подчиненных думать, что я прибыл на переговоры с ним. Он взял меня с собой в свою церковь, где я слышал службу, псалмы, гимны и проповедь, а также совершение св. таинств по обрядам протестантской церкви, чем [он] вызвал ропот своего брата, кардинала Радзивилла. Его высочество пригласил меня обедать, почетный караул из 50 секироносцев, его гвардия из дворян числом 500 человек провожали меня до дворца по городу; он сам, сопровождаемый многими молодыми знатными людьми, встречал меня на террасе и провел в огромную комнату, где играл орган и раздавалось пение и стоял большой стол, за которым сидели воеводы, вельможи и леди, сам он сел под балдахин. Меня поместили перед ним в центре стола. Трубы заиграли и загрохотали барабаны. Когда первые кушанья были поданы, шуты и поэты начали веселить гостей, а громкие и тихие инструменты приятно играли, вошла толпа разряженных карликов, мужчин и женщин, под звуки нежной и гармоничной музыки, получавшейся от смешения протяжных звуков свирели и искусного пения, как они их называли, кимвалов Давида и сладкозвучных колокольчиков Аарона. Такое разнообразие заставило время течь быстро и незаметно. Его высочество пил за здоровье ее величества английской королевы Елизаветы, при этом он говорил о ее величии и качествах. Каждый из именитых князей и леди подняли свои бокалы со сладким вином за этот тост, я в ответ провозгласил здоровье хозяина. Подавали диковинные кушанья: сделанные из сдобного теста львы, единороги, парящие орлы, лебеди и проч., пропитанные винами и начиненные сладостями, чтобы их попробовать каждого была серебряная ложка (которой нужно было брать куски из брюха этих животных). Было бы утомительно рассказывать по порядку все редкости и описывать необыкновенные блюда; хорошо принятый, угощенный, я был доставлен домой тем же порядком, каким меня привели. Мне отданы были все грамоты, и дворянин должен был проводить меня через страну, с чем я и отбыл. Не буду рассказывать о виденных мной состязаниях львов, быков, медведей, интересных и редких.

Проезжая через Литву, я везде встречал хороший прием, и вскоре прибыл в Смоленск (Smolenska), большой торговый город, первый пограничный город в России. Мой старый знакомый, сосед по Москве, князь Иван Голицын (Knez Ivan Gollichen), теперь воевода и главный наместник (viovode and chieff governor) этого города[357]357
  Голицын Иван Иванович (ум. 1607) – происходил из боярского рода князей Булгаковых, впервые в разрядах упомянут рындой в январе 1576 г., в 1577 г. он уже стольник, в 1588–1589 гг. дворянин «з государем», был в Алексине, в 1590–1591 гг. служил воеводою в Смоленске, боярин с 1592 г.; входил в окружение Романовых, погребен в Троице-Сергиевом монастыре (Боярские списки. Ч. I. С. 86, 125; Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. С. 135; РК 1475–1598. С. 434, 458; РК 1559–1605. С. 120; Зимин А. А. В канун… С. 193, 216). И. И. Голицын, вероятно, был одним из близких друзей и осведомителей Горсея в Москве.


[Закрыть], смотрел на меня невесело и странно. Он, [а также] царь и правитель уже знали о моем пребывании и аудиенции у польского короля Сигизмунда и великого князя Литвы и приготовили мне худший прием, чем я ожидал; мне позволили ехать дальше, но послали вперед предупредить, что я прибыл. Поэтому в десяти милях от Москвы я был встречен сыном боярским (sinaboarscoie), который увез меня и поместил в доме Суздальского (Susdall) епископа, где за мной строго следили, что было не по обычаю, они опасались, что я увижусь с послом Польши, прибывшим с неприятным поручением: требовать возвращения большей части тех южных областей, которые когда-то принадлежали Польше; он держал себя властно; его переговоры продолжались, а мои были задержаны[358]358
  Речь идет о посольстве Станислава Радиминского в Москву осенью 1590 г. для переговоров о перемирии, которое было заключено в 1591 г. (см.: Флоря Б. Н. О текстах русско-польского перемирия 1591 г. // Славяне и Россия. М., 1982. С. 71–81).


[Закрыть].

Некоторые из моих старых приятелей присылали мне тайком, через нищих женщин, известия, что произошли перемены и что я должен быть настороже. За мной послали. Я вручил грамоты королевы царю, он передал их Андрею Щелкалову, главному чиновнику посольств (Andrew Shalcan, chieff officer of ambassages), моему врагу по милости сэра Джерома Бауса. Слабоумный царь вдруг начал плакать, креститься, говоря, что никогда не давал мне повода для обиды, видимо, он был чем-то встревожен. Меня поспешно увели от него.

Князя-правителя не было там, и я ничего не слышал о нем, пока однажды вечером, проезжая мимо моего дома, он не прислал ко мне дворянина сказать, чтобы я приехал к нему верхом в определенное место под стенами Москвы. Приказав всем отойти, он поцеловал меня, по их обычаю, и со слезами сказал, что не может, по разным серьезным причинам, оказывать (открыто) мне прежнее расположение. Я сказал ему, что мне это еще более обидно, ибо совесть моя свидетельствует: я не давал ему повода для обиды, а всегда был верен ему, предан и честен. «Тогда пусть от этого страдают души тех, кто хотел нас поссорить».

Он говорил о разных вещах, которые нельзя доверить бумаге. Прощаясь, он уверял меня, что не даст и волосу упасть с моей головы – это была лишь пустая фраза. Между тем я получил много предупреждений от моих друзей, хотя многих из них за мое отсутствие удалили и прогнали. Мне были предъявлены многие обвинения: исключение из письма королевы печати и полного титула, чего не было в прежних посланиях, а это якобы обидно для царя и оскорбительно для царицы; обвинение в сношениях с польским королем и князем, а также в том, что я вывез из страны большие сокровища. На все обвинения я отвечал исчерпывающим образом, так что они вынуждены были прекратить дальнейшее дознание. Вопреки их воле это получило огласку и вызвало выражения симпатии и дружбы ко мне у многих. Вода, в которой варилось мясо для меня, была отравлена, также были отравлены и мое питье, кушанья и припасы; моя прачка была подкуплена отравить меня, она призналась в этом, сама рассказала кем, когда и как, хотя у меня уже были точные сведения. Мой повар и дворецкий – оба умерли от яда. У меня был слуга, сын господина из Данцига Агаций Даскер, у него открылось двадцать нарывов и болячек на теле, и он едва не умер. Опасаясь оставить меня в Москве, где в то время было много иностранных посланников, Борис прислал шепнуть мне, чтобы я ничего не боялся.

Царь и совет отослали меня на время в Ярославль (Yeraslave), за 250 миль[359]359
  Расстояние составляет 240 вёрст, или около 159 миль (см.: Петров В. А. Географические справочники XVII в.//Исторический архив. 1950. Т. 5. С. 104).


[Закрыть]. Много других происшествий случилось со мной, их вряд ли стоит описывать. Известия, которые доходили до меня, были иногда приятны, иногда ужасны. Бог чудом сохранил меня. Но однажды ночью я предал свою душу богу, думая, что час мой пробил. Кто-то застучал в мои ворота в полночь. У меня в запасе было много пистолетов и другого оружия. Я и мои пятнадцать слуг подошли к воротам с этим оружием.

– Добрый друг мой, благородный Джером, мне нужно говорить с тобой.

Я увидел при свете луны Афанасия Нагого (Alphonassy Nagoie), брата вдовствующей царицы[360]360
  Афанасий Федорович Нагой был не братом, а дядей царицы Марии (см. примеч. 44 к «Путешествиям»). В литература существует точка зрения, согласно которой А. Ф. Нагой, сосланный в Ярославль, умер там в 1585 г. (см.: Берри и Крамми. С. 375. Примеч. 5). Однако Р. Г. Скрынников считает, что Нагой был жив и оставался одним из самых деятельных участников политической борьбы 90-х годов (см.: Скрынников Р. Г. Борис Годунов и царевич Дмитрий// Исследования по социально-политической истории России: Сб. ст. памяти Б. А. Романова. Л., 1971. С. 188).


[Закрыть], матери юного царевича Дмитрия (Demetries), находившегося в 25 милях от меня в Угличе.

– Царевич (Charowich) Дмитрий мертв, сын дьяка, один из его слуг, перерезал ему горло около шести часов; [он] признался на пытке, что его послал Борис; царица отравлена и при смерти, у нее вылезают волосы, ногти, слезает кожа. Именем Христа заклинаю тебя: помоги мне, дай какое-нибудь средство!

– Увы! У меня нет ничего действенного.

Я не отважился открыть ворота, вбежав в дом, схватил банку с чистым прованским маслом (ту небольшую склянку с бальзамом, которую дала мне королева) и коробочку венецианского териака.

– Это все, что у меня есть. Дай бог, чтобы ей это помогло.

Я отдал все через забор, и он ускакал прочь. Сразу же город был разбужен караульными, рассказавшими, как был убит царевич Дмитрий[361]361
  Ср.: «19-го числа… случилось величайшее несчастье: юный князь 9-ти лет… был жестоко и изменнически убит; его горло было перерезано в присутствии его дорогой матери, императрицы; случились еще многие столь же необыкновенные дела… После этого произошли мятежи и бесчинства» (Письмо Горсея лорду Берли от 10 июня 1591 г. // Лурье Я. С. Письма… С. 199–201). Известие Горсея, жившего в Ярославле, об обстоятельствах смерти Дмитрия рассматривается исследователями как важный источник, так как оно написано почти участником событий, хотя и много позднее. (Английский двор – «двор немецкой агленских немец» – действительно находился в Ярославле, почти в центре города, и был резиденцией приезжавших туда англичан. См.: Ярославские переписные и писцовые книги // Труды Ярославской губернской ученой архивной комиссии. Ярославль, 1914. Т. VI. Л. 723. Указано авторами коллективной курсовой работы, студентами 2 курса ЯрГУ.) Оно широко используется историками в разных версиях о смерти царевича Дмитрия (разбор и тщательный анализ источников и литературы см.: Зимин А. А. В канун. С. 153–182). В целом повествование Горсея и особенно «речь» Афанасия Нагого «воспроизводят версию Нагих» (см.: Скрынников Р. Г. Борис Годунов и царевич Дмитрий. С. 196), хотя нет доказательств, подтверждающих предположения Р. Г. Скрынникова, что центром заговора быт Ярославль (Там же. С. 191).


[Закрыть]. А четырьмя днями раньше были подожжены окраины Москвы и сгорело двенадцать тысяч домов. Стража Бориса захватила добычу, но четверо или пятеро подкупленных солдат (жалкие люди!) признались на пытке, и было объявлено, будто бы царевич Дмитрий, его мать царица и весь род Нагих подкупили их убить царя и Бориса Федоровича и сжечь Москву[362]362
  Горсей невольно или намеренно излагает антигодуновскую версию о подтасовке фактов в показаниях пойманных поджигателей Москвы. О больших пожарах в столице сообщают также К. Буссов, Ж. Маржерет, «Новый летописец».


[Закрыть]. Все это объявили народу, чтобы разжечь ненависть против царевича, его матери и их семьи. Но эта гнусная клевета вызвала только страшное отвращение у всех. Бог вскоре послал расплату за все это, столь ужасную, что стало очевидно, как он, пребывая в делах людских, направляет людские злодейства к изобличению. Епископ Крутицкий (Crutetscoie) был послан с 500 стрельцами, а также с многочисленной знатью и дворянами[363]363
  Следственная комиссия в составе боярина кн. В. И. Шуйского, окольничего А. П. Клешнина и митрополита (а не епископа, как у Горсея) Крутицкого Геласия приехала в Углич 19 мая. Перед этим, 18 мая, сюда прибыл отряд московских стрельцов во главе со стрелецким головой Темирем Засецким. О последовательности событий этого месяца 1591 г. см.: Полосин И. И. Указ. соч. С. 226–227.


[Закрыть] для погребения царевича Дмитрия в алтаре св. Иоанна (как мне кажется) в Угличе[364]364
  Погребение состоялось 22 мая 1591 г. (Повесть об убиении царевича Дмитрия // ЧОИДР. 1864. Кн. 4. С. 4).


[Закрыть]. Вряд ли все думали в то время, что тень убитого царевича явится так скоро и погубит весь род Бориса Федоровича[365]365
  Датирующий фрагмент, служащий указанием на позднее редактирование рассказа о смерти Дмитрия.


[Закрыть]. Больную, отравленную царицу постригли в монахини, принося ее светскую жизнь в жертву спасения души, она умерла для света. Все ее родственники, братья, дяди, приверженцы, слуги и чиновники были разбросаны в опале по разным секретным темницам (Denns), осужденные не увидеть больше божьего света.

Подошло время моего отъезда [в Англию], мне сказали, что письма царя и Бориса Федоровича будут посланы за мной следом. В Москве оставалось много моего имущества, долгов, которые я был бы рад получить, а также порядочная сумма денег за Борисом. В своих письмах ко мне[366]366
  См. текст этих писем в «Трактате о втором и третьем посольствах».


[Закрыть], я храню их по сей день, Борис писал, что не смог в отношении меня поступать так, как ему хотелось бы, что он будет стараться, как и раньше, заботиться о моем благополучии, но что ему нужно сперва устранить некоторые препятствия. Между прочим, писал он, если я нуждаюсь в деньгах, он пришлет мне их из своей собственной казны. Пристав (a pencioner) был послан ко мне проводить меня вниз по Двине и посадить на корабль. Я был рад оказаться там, наверное, не меньше Джерома Бауса, когда он отплывал. Многие из знатных людей предлагали мне свои услуги в моем трудном положении.

Я прибыл в Англию, слава богу, в полном здравии и благополучии. Явившись к королеве, я предъявил письма, причем нашел их в гораздо более дружеском тоне, чем ожидал. Все недоразумения между мной и Компанией были улажены с помощью и при посредстве четырех видных лиц. Они уплатили мне за вложенные средства и товары 1845 фунтов. Официальный расчет[367]367
  Здесь помета на полях рукописи: «1589». Издатели 1968 г. считают эту дату неверной и приписанной позднее (см.: Берри и Крамми. С. 360. Примеч. 1).


[Закрыть], скрепленный подписями и печатями был вручен мне их управляющими сэром Джорджем Барном и сэром Джоном Гартом, которые от имени их товарищей вручили мне в подарок в знак дружеского расставания красивую золоченую чашу с крышкой; все это вместе с их поручениями, наказами, письмами, копиями привилегий и документов, имевших важные следствия, цело по сей день, так же как и копии писем королевы и документов, относящихся к посольствам и переговорам. Они достойны всякого внимания, некоторые отрывки из них были давно напечатаны в книге о путешествиях м-ра Гаклюйта, другие – у м-ра Кэмдена, а большинство научно изложены у доктора Флетчера[368]368
  Горсей, видимо, ссылается на 1-е издание 1599 г. сборника Гаклюйта, где была опубликована «Коронация», или па 2-е издание 1589–1600 гг. (см. археографическое введение). Сочинение Флетчера появилось частью в том же 1-м издании Гаклюйта (Нak1uуt R. The Principal Navigations, Voiages, etc. of the English Nation. L., 1589. Vol. 1. P. 498–500), а отдельным изданием вышло впервые в 1591 г. Л. А. Никитина связывает ссылку Горсея на У. Кэмдена с исторической хроникой Кэмдена, первый том которой доведен до 1589 г. и вышел в 1615 г. (см.: Никитина Л. А. Англо-русские отношения в свете хроники В. Кэмдена // Феодальная Россия во всемирно-историческом процессе. М., 1972. С. 314–315). Отметим, что Горсей в этом известии не утверждает, как считает Л. А. Никитина, что Кэмден издал его документы в своей хронике (Никитина Л. А. Указ. соч. С. 314).


[Закрыть]: о природном нраве и характере русских, праве, языке, строе, порядке их богослужений и управлении государством, доходах, климате, природном положении и о том, с кем они находятся в союзе и торговых связях, – все эти сведения предложены были ему в моем трактате (treatise)[369]369
  «Трактат» Горсея о природе, характере русских и проч., упоминаемый здесь, не известен. Горсей, безусловно, был информатором Флетчера во время их совместного возвращения в Англию в 1589 г. (см.: Берри и Крамми. С. 93).


[Закрыть]. Я обещал посвятить два других трактата Польше, Литве, Ливонии, Венгрии, Трансильвании, Германии, Верхним Кантонам и Нижним, 17 Объединенным Провинциям, Дании, Норвегии и Швеции. Используя мои сведения, коллекции (collections) и наставления, я уже несколько раз рассуждал об этом с той целью, чтобы показать моим друзьям, что я провел свое время с большим стремлением узнать как можно больше, чтобы совершенствоваться, и я с радостью готов рассказать обо всем, что они пожелают еще узнать.

Так или иначе, я все-таки не могу оборвать эту историю, не рассказав о том, что так тесно связано с ней, хотя и случилось уже после моего отъезда и явилось несомненным доказательством того, что божий справедливый суд постигает деяния злобы и коварства проливающих невинную кровь во времена удушающей тирании; бог, к утешению избранных, справедливо карает тех, кто предается внушениям дьявола и своим собственным слабостям и честолюбивым помыслам. Пусть читатель не сомневается в правдивости этого.

Запись Горсея английского выражения «душитель-тиран» буквами кириллического алфавита.

Вы, вероятно, слышали, а может быть и не вполне, о жестоком варварском и тираническом правлении Ивана Васильевича, о его жизни, о том, как он проливал кровь невинных, какие ужасные грехи совершал, о том, каков был его конец и его старшего сына и как он оставил [другого], глупого сына, как в притчах Соломона[370]370
  «Дом глупцов будет сметен» (Притча 14:11; Берри и Крамми. С. 361. Примеч. 1).


[Закрыть], более чем слабого умом, управлять столь обширной монархией, в результате чего было пролито еще больше крови; [как] от него избавились, а третий сын, десяти лет от роду, обладавший острым умом и подававший большие надежды, был зарезан – так пресекся этот род и его кровавое поколение, правившее более трехсот лет, и вырванное с корнем, кончившееся в крови. Перейдем теперь к узурпатору, называемому в их языке «тиран-душегубец»[371]371
  Слова «тиран-душегубец» Горсей передает по-английски, но кириллицей.


[Закрыть], к Борису Федоровичу Годунову (Burris Fedorowich Goddonove). Прошу вернуться немного назад, вспомнить, как я оставил его. Я получал письма от моих старинных друзей, а также другие известия, которые готов показать, а кроме того, я встречался с двумя посланниками и сведущим монахом, [от них я узнал] о том, каково положение дел в этом государстве и в его управлении. Борис со своей семьей, как вы уже слышали, становился все более могущественным и захватывал все большую власть, угнетая, подавляя и убирая постепенно самую значительную и древнюю знать, которую ему удалось отстранить и истязать безнаказанно, чтобы его боялись и страшились; он удалил также теперь и самого царя Федора Ивановича[372]372
  Царь Федор умер естественной смертью 6 января 1598 г. (Житие царя Федора // ПСРЛ. Т.14. С.16–22). Слухи о его насильственной смерти были достаточно распространены, они отразились в памятниках антигодуновской направленности (см., напр.: Повесть како отомсти… С. 243–244).


[Закрыть], а свою сестру царицу послал в монастырь[373]373
  Преувеличение автора. Царица Ирина на 8-й день после смерти мужа сама отправилась в Новодевичий монастырь, где приняла постриг, «не восхоте… царствовати» (ПСРЛ. Т. 34. С. 235–236; ПСРЛ. Т. 14. С. 21–22; Буганов В. И. Сказание о смерти Федора Ивановича и воцарение Бориса Годунова//ЗОР ГБЛ. М., 1957. Вып. 19. С. 176; Скрынников Р. Г. Борис Годунов. С. 106–108; Зимин А. А. В канун… С. 212).


[Закрыть], хотя фактически он уже был царем и раньше; заставил патриарха, митрополитов, епископов, монахов и других – новую возвысившуюся знать (the new upspring nobileitie), чиновников, купцов, а также всех других своих людишек (creatures) бить ему челом (to peticion unto him), прося о принятии венца на царство. В назначенное время он был торжественно возведен на престол и венчан, сделавшись при открытом шумном одобрении (with open acclamation) из дворянина (gentilman) царем Борисом Федоровичем, великим князем Владимира, Москвы и всея Руси, правителем (Kinge of) Казани, Астрахани, Сибири и проч., как пишется. Он приятной наружности, красив, приветлив, склонен и доступен для советов, но опасен для тех, кто их дает, наделен большими способностями, от роду ему 45 лет[374]374
  Борис Годунов родился около 1549 или 1552 г., умер в 1605 г. (о дате рождения Бориса см.: Зимин А. А. В канун… С. 18. Примеч. 55).


[Закрыть], склонен к черной магии, необразован, но умом быстр, обладает красноречием от природы и хорошо владеет своим голосом, лукав, очень вспыльчив, мстителен, не слишком склонен к роскоши, умерен в пище, но искушен в церемониях, устраивает пышные приемы иноземцам, посылает богатые подарки иностранным государям. Чтобы еще больше подчеркнуть и заявить свое превосходство над всеми королями и принцами, он заключил союз и прочную дружбу с императором Германии и королем Дании; скифский хан, король Польши и король Швеции были его врагами, а к ним присоединились те, кто его не любил, и все вместе они погубили его. Он продолжал вести тот же курс в управлении, который вел до этого, только делал вид, что оказывает своим подданным больше внимания, больше заботится об их безопасности и правах. Все-таки, не будучи спокоен за свое будущее и безопасность, он мечтал для упрочения своей власти выдать свою дочь за третьего сына короля Дании, герцога Иоанна (Hartique Hans); условия этого брака были согласованы, для брачных торжеств было назначено время; жених был доблестным, умным, подающим надежды молодым принцем; с помощью его и его союзников царь надеялся совершать чудеса. Но бог послал на него [принца датского] внезапную смерть и забрал его жизнь; он умер в Москве. Свадьба, надежды и планы Бориса – все рухнуло. Вскоре он был подвергнут тяжкому испытанию: крымцы, поляки и шведы вторглись в страну одни за другими[375]375
  В действительности одновременного вторжения «крымцев, поляков и шведов» не последовало. В 1598 г. ожидался поход крымского хана на Россию, но он не состоялся. В первые три года XVII в. Речь Посполитая и Швеция не открывали военных действий против русских. Более того, распад польско-шведской унии и назревавшее столкновение Польши и Швеции создали условия для активизации русской политики в Прибалтике. Борис Годунов предложил помощь Швеции против Речи Посполитой на условиях уступки России Нарвы (см.: Флоря Б. Н. Русско-польские отношения и балтийский вопрос… С. 71; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба в Русском государстве в начале XVII века. Л., 1985. С. 92–96).


[Закрыть].

Борис Годунов.

Однако мы пропустили другие необычные события и заговоры со стороны его знати и подданных, перейдем ближе к тому мрачному времени, когда его поразила страшная катастрофа; вы уже слышали ранее о Богдане Бельском, большом любимце великого царя Ивана Васильевича, с которым он [Борис] сослужил свою верную службу царю (served this Emperower his trusty turn), прокладывая дорогу к намеченной цели[376]376
  Рассказ о Богдане Бельском содержит намек Горсея на исключительную роль его в обстоятельствах насильственной (по Горсею) смерти Ивана IV (см. примеч. 130 к «Путешествиям»).


[Закрыть]. Никто не был столь любим, никто не обладал столь большой властью, никто не был способен так подавлять недовольство его самых больших врагов, знати и тех, кто не любил его. Но он получил в награду то, что обычно достается исполнителям злых умыслов. Сам царь, его сестра царица и вся их семья трепетали от страха перед его [Бельского] злой волей; они искали случая и возможности избавиться от его присутствия: они подвергли его и его сторонников опале и сослали в отдаленное место, достаточно безопасное, как они думали, уверенные, что там он будет для. них безвреден. Однако накопленные им во времена могущества сокровища и деньги, сохраняемые за границей, хорошо послужили ему в задуманной им мести, теперь, бежав, он объединился с другими, недовольными боярами и могущественными людьми с тем, чтобы не только поддерживать их, но и поднять против русских польского короля и влиятельных наместников и принцев Литвы[377]377
  Горсей несколько «сдвинул» хронологию: Богдан Вельский начал действовать не до, а после смерти Бориса в 1605 г., когда самозванец был на пути к Москве (см.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI–XVII вв. М., 1937. С. 271–275).


[Закрыть]. Собрав незначительную армию, уверенный во всеобщей поддержке при появлении их в России, он послал известить, что они несут им избавление истинного и законного государя для короны и страны, царя Дмитрия, сына Ивана Васильевича, убитого происками узурпатора царя Бориса Федоровича, но спасшегося чудом и велением бога и его милостью к угнетенным[378]378
  Лжедмитрий I (ум. 1606) – авантюрист, самозванец, принявший имя умершего царевича Дмитрия. Русские источники свидетельствуют, что самозванцем был беглый монах Григорий, в миру мелкий галицкий дворянин Юрий Отрепьев. В 1602 г. он бежал в Речь Посполитую, там самозванец вошел в тесные контакты с высшими кругами католической церкви и польскими магнатами Вишневецким и Мнишком (см. примеч. 272 к «Путешествиям»), надеявшимися с помощью своего ставленника на русском престоле удовлетворить свои территориальные притязания, а также подключить Россию к войне Речи Посполитой со Швецией. Поход самозванца на Москву начался в 1604 г. малыми силами в 2000 наемников. После присоединения казачьих частей, крестьян, а также посадских людей южных окраин России, войско Лжедмитрия стало реальной угрозой для правительства Бориса Годунова. Голод 1601–1603 гг., нищета, постоянные репрессии, вызывавшие недовольство широких народных масс, породили все же надежду на избавление «истинным царем» – все это обеспечило поддержку самозванца со стороны народа. В 1605 г. Лжедмитрий захватил Москву (см. примеч. 271 к «Путешествиям»), Однако продержаться на троне ему удалось менее года: подтверждение в целом крепостнического законодательства, засилье поляков при дворе, недовольство и интриги русской знати привели к восстанию в столице 17 мая 1606 г., Лжедмитрий был убит (Сб. РИО. СПб., 1912. Т. 137. С. 176, 247, 319; ААЭ. Т. 2. С. 78–79; см. также: Платонов С. Ф. Очерки… С. 271–280; Пирлинг П. Дмитрий Самозванец. М., 1912; Скрынников Р. Г. Борис Годунов. С. 155–181).


[Закрыть], который сейчас находится в армии, приближающейся к Москве, несущей им благоденствие и избавление. Царь Борис приготовился, насколько позволило время, вооружил преданных ему людей и бояр, у него достаточно было людей, артиллерии, обмундирования, припасов, но недоставало мужества и отваги для битвы, ничто не могло предотвратить того, что наступило. Воевода (the prince pallintine), возглавивший армию вновь воскресшего Дмитрия, и другие, прикрываясь его именем, осадили со всех сторон Москву, таким образом отрезав путь к побегу. Царь Борис Федорович, его жена царица, сын и дочь выпили яд, легли головами вместе, трое из них умерли сразу, а сын еще мучился, и некоторые видные люди из их семьи провозгласили его царем всея Руси Иваном Борисовичем (Ivan Borrissowich), чтобы усмирить и успокоить недовольных, но он вскоре расстался с жизнью[379]379
  Борис Годунов скоропостижно умер 13 апреля 1605 г., по-видимому, от апоплексического удара (см. подробнее: Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба… С. 216). Москва присягнула его сыну по имени Федор (а не Иван) (СГГиД. Ч. II. С. 189; Масса И. С. 97; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба… С. 242). Показания источников о расправе с семьей Годуновых по приказу самозванца проанализированы Р. Г. Скрынниковым. По его мнению, версия о самоубийстве Годуновых исходила из официальных кругов в лице боярина В. В. Голицына, клеврета самозванца, тогда как осведомленные иностранцы (некоторые из них были даже очевидцами) Исаак Масса, Якоб Маржерет, Томас Смит, Петр Петрей настойчиво сообщают о казни Федора и царицы Марии Годуновых (ПСРЛ. Т. 14. С. 66; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба… С. 290–293).


[Закрыть]. После этого народ стал с еще большим нетерпением ожидать новых событий и хотел видеть воскресшего Дмитрия. Ворота Москвы были открыты, Дмитрий вошел вместе со своей армией[380]380
  Источниками Горсея об этих событиях начала XVII в. были, скорее всего, записки и рассказы Томаса Смита (см. о нем примеч. 285 к «Путешествиям»).
  Лжедмитрий I вошел в Москву 20 июня 1605 г. 1 июня его гонцы огласили грамоты нового претендента на русский престол сначала в подмосковном Красном селе, а затем и в самой Москве на Красной площади. Обращение Лжедмитрия I спровоцировало выступление московского посада, правительство Ф. Б. Годунова пало (ПСРЛ. Т. 14. С. 65–66; РИБ. Т. 13 Стб. 47, 577, 729; Платонов С. Ф. Очерки… С. 266–271; Скрынников Р. Г. Социально-политическая борьба… С. 239–323).


[Закрыть].