Текст книги "Птица-хохотунтья."

Автор книги: Джеральд Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 14 страниц)

– Профессор, специально присланный из Англии министерством сельского хозяйства для комплексного изучения биологии Зенкали. Он-то и установил важность бабочки амела. Теперь он пытается выяснить, где эта чертова тварь размножается, и поэтому рыщет по всему острову. Странный он, но молодчина.

– А если я приведу в порядок все свое туристическое снаряжение, поедешь со мной туда на уик-энд, чтобы исследовать окрестности?

– Да, – сказала девушка после короткой паузы. – Весьма охотно.

– Ну, я все организую, и сообщу тебе, – Питер откинулся назад и неожиданно почувствовал себя наверху блаженства.

Полчаса спустя они, сменив карету Кинги на машиу Одри, катили по дороге, ведущей в долину реки Матакамы, и вскоре добрались до окраины Дзамандзара, где находился Ботанический сад. Сад этот, заложенный еще голландцами, был не очень обширный, но содержался аккуратно и насчитывал множество растений из Азии и Африки. Деревья и кустарники были высажены рядами или группами, окруженными водоемами с разноцветными водяными лилиями и папирусом. Посреди этой пышной экзотической растительности приютилась низенькая облупившаяся постройка, являвшаяся, как свидетельствовала табличка на входе, административным зданием Ботанического сада.

Одри постучала в дверь.

– Войдите! – отозвались высоким голосом изнутри.

В комнате за письменным столом, заваленным папками с гербариями и научными трудами, сидел толстенький человечек с лысой блестящей головой. Он носил самые большие очки, которые когда-либо видел Питер, а толщина стекол свидетельствовала о том, что степень остроты его зрения лишь немногим отличается от слепоты.

– А! Одри! Одри! Как я рад, что ты пришла! – проскрипел человечек, выкатываясь из-за стола и пожимая ей руки. – Как я рад. Чем могу служить? – Он привстал на цыпочки, его толстое тело дрожало, нелепые очки сверкали.

– Знакомьтесь, Питер Фоксглав – доктор Мали Феллугона. Доктор я привела Питера посмотреть на дерево Омбу, если можно, конечно.

– Рад, очень рад познакомиться, – Феллугона пожал руку Питеру. – Весьма польщен, весьма растроган, это большая честь. Конечно, вы должны увидеть Омбу. Бедное, милое создание, оно теперь совсем одно в мире, знаете ли, и оно так любит посетителей.

Так говорить о дереве?! – Питер почувствовал симпатию к этому человеку. Феллугона вооружился преогромным ключом, и, выйдя из конторы, вся троица отправилась по широкой, обсаженной Королевскими пальмами[61]61
  Королевская пальма. Вырастает в высоту до 30 м.


[Закрыть] дорожке.

– Вы не представляете, как это дерево ценит любой пустяк, который для него делаешь, – продолжал человечек. – Конечно, заботу и ласку любят все деревья, но это – особенно. Представляете, оно обожает музыку и, к счастью, я играю на флейте. Первое, с чего я начинаю каждое утро, – играю мелодию или две Омбе, этому бедному созданию. Похоже, оно предпочитает Моцарта и Вивальди, а Баха находит слишком сложным.

Доктор Феллугона привел гостей в ту часть сада, где было воздвигнуто сооружение, напоминающее гигантский вольер. Поверх стального каркаса была натянута москитная сетка. Феллугона отпер дверь, и они вошли внутрь.

– Вот оно, мистер Фоксглав, – в голосе Феллугона слышались рыдания. – Самое одинокое дерево в мире.

Дерево омбу выглядело весьма необычно. – Коренастый ствол высотой, где-то, три и диаметром около одного метра. Массивные изогнутые корни обхватывают землю, как когти какого-то странного мифологического зверя. Кора испещрена серыми и серебристыми прожилками, – вся в дырах и трещинах, словно гигантский кусок пемзы. С толстых изогнутых коротких ветвей, на удивление одинаковой длины, как будто их кто-то нарочно подстриг, свисали небольшие блестящие зеленые листья, по форме напоминающие наконечники стрел. Питер решил, – похоже на огромный зеленый пляжный зонт с толстенной ножкой.

– Красота, не правда ли? – благоговейным шепотом спросил Феллугона.

– Согласен, – сказал Питер, хотя подумал, что при взгляде на это дерево слово «красота» едва ли приходит в голову первым. Да, его нельзя было назвать «красивым» в общепринятом смысле. Но под его шершавою корой почти физически ощущалось биение живого сердца, как у зверя или птицы. Юноша шагнул вперед и провел ладонями по растрескавшейся, изрытой оспинами коре, теплой и шершавой, как шкура слона.

– Оно обожает, когда его гладят, чешут и делают ему массаж, – сказал Феллугона. – Кляну себя, что не имею возможности уделять ему столько времени, сколько оно заслуживает. Столько других забот по саду! Вот и приходится мне ограничиваться тремя-четырьмя визитами в день. Сознаю, что оно недополучает от меня интеллектуального общения: эх, если б я мог приходить к нему и обмениваться с ним мыслями чаще!

– А почему вы держите его в этой клетке? – спросил Питер.

– Насекомые-вредители. – Феллугона сверкнул очками, произнеся эту фразу так, словно это было ругательство.

– Насекомые-вредители, дорогой мистер Фоксглав. – Он нервно глянул вокруг, подняв толстый указательный палец. – Стоит только чуточку приоткрыть дверь, хоть на сантиметр, хоть вот на такусенькую щелочку, и они хлынут внутрь, свирепые как орды Чингисхана, дикие, как армии Аттилы, более безжалостные, чем римские легионы. А что поделаешь? Как только была установлена важность бабочки амела для экономики, сразу последовал запрет на применение любых инсектицидов и насекомые-вредители получили полную свободу.

Он сделал паузу, снял очки, лихорадочно протирая их, при этом его глаза выглядели маленькими, как у крота, но стали прежними, как только очки заняли свое место.

– Вот почему, мистер Фоксглав, мы держим Стеллу в этом, – он махнул своей пухлой рукой. – Давайте не будем называть это клеткой – ведь клетка непременно ассоциируется с неволей, с тюрьмой. Стелла предпочитает, чтобы мы называли ее жилище будуаром.

– Понятно, – серьезно сказал Питер, стараясь не встречаться взглядом с Одри.

– Последняя из своего рода, – сказал Феллугона, – последняя из своего рода… Когда она уйдет, покинет нас,  – мир станет беднее… Потеря будет неизмерима…

– Да, да, – сказал Питер. – Почитаю – за большую честь, доктор Феллугона, что мне разрешили повидать Стеллу. Это для меня действительно огромная честь.

– Как мило с вашей стороны, как мило, – сияя, сказал Феллугона. – Я уверен, что вы своим приходом доставили массу радости Стелле. Понимаете ли вы, дорогой мистер Фоксглав, как важны для нашей Стеллы встречи с новыми людьми? Боюсь, ей уже порядком поднадоели постоянные посетители, одни и те же лица. Приходите еще. Это ваш долг, ей-богу.

Не переставая рассуждать, сколь важное терапевтическое значение для здоровья и благополучия Стеллы имеют встречи с новыми людьми, доктор Феллугона проводил Питера и Одри до машины. Встав на цыпочки, он помахал им рукой, его очки сверкали на солнце. Как они отъехали, Питер откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза.

– Я сдаюсь. После «будуара» Стеллы, меня уже ничем не удивишь. Да, будуар, надо же.

Одри усмехнулась:

– Я так и думала, что тебе понравится. И на Стеллу посмотрел, и доктора Мали увидел – это один из моих любимых персонажей.

– Теряюсь в догадках: как же тебе удалось собрать коллекцию столь милых чудаков? – спросил Питер.

– Это не я. Это Зенкали. Я думаю, такие люди, будучи квадратными колышками в круглых отверстиях, просто бродят по миру, и когда, наконец, оказываются здесь, то обнаруживают, что это идеальное место для них. Посмотри на губернатора, – бедняжка. В течение многих лет его гоняли по всему миру – проваливал одно дело за другим, пока кому-то не пришла в голову блестящая идея отправить его сюда.

– О таком губернаторе зенкалийцы могли только мечтать.

– И я про то же. Зенкалийцы его обожают. Он носится по всему острову, словно ополоумевший мотылек: там выставку овощей откроет, там ребенка по головке погладит… Это только для нас с тобой он – тихий помешанный, а в глазах зенкалийцев он – великий человек! Они все слушают его речи с благоговением.

– Как, он еще и речи произносит?!

– Да, и не по одному десятку в год. Сами зенкалийцы вдохновляют его на это. Ганнибал называет его словоизлияния «словесными айсбергами», потому что лишь десятая часть того, что исторгается из его уст, имеет хоть какой-то смысл. Но зенкалийцы мнят своего губернатора лучшим после Шекспира мастером слова.

Они поехали к жилищу Питера по дороге, бежавшей вдоль побережья. Заходящее солнце раскрасило небо в зеленые, алые и абрикосовые полосы, а воздух казался прохладным после дневной жары. Навстречу то и дело попадались женщины: одни шли с корзинами свежевыстиранного белья на голове, другие возвращались с полей, неся на плечах мотыги, а на голове – корзины с овощами и фруктами.

– Заскочишь ко мне? Выпьем немножко, – пригласил Питер, когда они подъехали к его бунгало.

– Только очень ненадолго. Я просто обязана поскорей вернуться домой и проследить, чтобы папочка поужинал.

Усталые путники вошли в гостиную, и им навстречу вышел вышел Эймос, весь в белом и с широкой белозубой улыбкой. В руке у него была трость, используемая на Зенкали в качестве сумки письмоносца:

– Добрый вечер, сахиб, добрый вечер, мисси Одли. Маса получит грамота от масса Ганнибал, сахиб.

– Спасибо, – сказал Питер, принимая послание из рук Эймоса. – Пожалуйста, Эймос, подай нам напитки.

– Да, сахиб, – сказал Эймос и исчез.

Питер развернул письмо и прочитал:

«Питер, я должен сообщить пренеприятную новость. Идея строительства аэродрома прошла на голосовании, но, по-моему, точку ставить рано. Просьба прибыть ко мне завтра в восемь на военный совет. Дел много. Г.».

– Черт бы их побрал, – из глаз Одри хлынули слезы. – Черт бы их побрал! Черт бы их побрал!

– Да погоди ты! Может, все будет не так плохо, как вы с Ганнибалом думаете, – Питер говорил неловко, не зная, как утешить.

Одри залпом осушила стакан и поставила его на стол:

– Будет еще хуже, чем мы думаем. Ну, мне пора. Пока. – Одри так  быстро вышла из дома, что Питер не успел последовать за ней. Села в машину и уехала.

Глава четвертая
Зенкали удивлен.

 Весь следующий день, как и последующие две недели, Питер провел в неустанных трудах и заботах: он постоянно носился между Королевским дворцом, домом Ганнибала и Домом правительства, делая все необходимые приготовления для церемонии подписания договора между правительством Зенкали и правительством Великобритании.

Это соглашение, по сути, превращало остров в стратегически важный военный объект. Дело существенно усложнялось тем, что Кинги настаивал на максимально возможной пышности церемонии. Еще бы: ему так редко приходилось надевать свой ладно скроенный мундир, зачем же упускать такой шанс?!

Правительство Великобритании присылало по такому случаю из Сингапура батальон пехоты, военно-морской оркестр и трех малоизвестных военных – представителей трех видов вооруженных сил: бригадного генерала, пожилого адмирала и почти совершенно дряхлого подполковника королевских военно-воздушных сил. К удивлению Питера, его дядя, сэр Осберт, должен был представлять королеву. С ним ожидался приезд лорда Хаммера из всемирно известной строительной фирмы «Хаммерстайн-энд-Гэллоп», которая и будет (это казалось почти решенным) производить работы по сооружению плотины, аэродрома и военного порта.

То, что на первый взгляд было довольно простой церемонией, на самом деле требовало огромного количества бумажной и организационной работы. Был еще один человек, формально отвечавший за подготовку, – адъютант губернатора Диггри Финн, стройный молодой человек с волосами песчаного цвета и глазами с розовым ободком, с ужасным заиканием и отсутствием памяти. К тому же он имел склонность впадать в истерику при первых же признаках каких-либо осложнений, и было ясно, что толку от такого помошника ни на грош. Все перекладывалось на крепкие плечи Питера.

В общем, две недели Питер трудился как пчелка, и, в конце концов, все было подготовлено. Приведены в порядок спальни для гостей, организованы праздничные обеды, подготовлены танцы, проведены репетиции парада.  Губернатор написал и произнес перед зеркалом различные варианты речей. Знамена и флаги выстирали и обновили, а флагштоки отчистили от ржавчины. Зенкалийский оркестр тренировался до изнеможения. Правда, не обошлось без происшествий:

Репетиция салюта закончилась тем, что в стене королевского дворца, к крайнему раздражению Кинги, была пробита большая дыра. – Королевский гвардеец по ошибке зарядил пушку боевым снарядом.

Весь Зенкали был на грани истерики, даже такая тварь, как кобра, и та не вынесла всеобщей суматохи. Решив покончить с собой, она заползла в единственный в городе генератор. В результате весь остров остался без электроэнергии на двадцать четыре часа, пока искали электрика, достаточно храброго, чтобы извлечь тело.  За это время мороженое растаяло, а многие другие скоропортящиеся продукты, предназначенные для банкета, пришли в негодность. Радовался этому один капитан Паппас – ему представилась возможность лишний раз сгонять в Джакарту за новыми припасами.

Была от этого происшествия еще одна неприятность: пастух затемно гнал по городу, на базар стадо коров, когда  Дзамандзар внезапно погрузился во мрак. В панике животные, снесли и втоптали в грязь один из великолепных шатров, сооруженных для приема высоких гостей, к тому же – вследствие нервного потрясения – изрядно удобрили его своими лепешками. Двадцати пяти мойщикам потребовалось пять дней, чтобы шатер снова стал соответствовать всем требованиям гигиены.

Когда в основном все было готово, Питер почувствовал, что ему срочно нужен отдых и позвонил Одри:

– Давай отправимся в поход и исследуем несколько долин. Я чувствую, что если я не поднимусь в горы и не спрячусь на некоторое время от всего этого, моему рассудку будет угрожать серьезная опасность.

– Хорошо. Когда ты хочешь поехать?

– Я заеду за тобой завтра утром. Около восьми, хорошо? Возьмем консервов на сутки и побольше фруктов.

– Могу испечь в дорогу большой пирог, – предложила Одри. – Можешь поверить на слово, у меня пироги всегда отменные.

Питер, закончив разговор, уже собирался выпить чего-нибудь для снятия напряжения, когда появился Эймос:

– Извините, сахиб, масса Друм пришел.

Питер тяжело вздохнул. Друм, убедившись, что ни Кинги, ни Ганнибал его не примут из-за чрезмерной занятости предпраздничными хлопотами, переключил свое внимание на Питера. Не проходило и дня, чтобы он не звонил по телефону с просьбой об аудиенции, а теперь вот явился собственной персоной.

– Чер… – начал было Питер и осекся. – Я хотел сказать, замечательно, Эймос.  Пригласи посетителя войти.

Друм робко, бочком вошел в комнату, и Питер внимательно его рассмотрел. У посетителя, ростом не выше первоклассника, была голубиная грудь, худые ноги и небольшое искривление позвоночника, в результате чего голова выдавалась вперед, как у грифа. Его гладкие жирные волосы были полны перхоти. Бледно-голубые, словно вешняя вода, глаза вылезали из орбит; он постоянно, через равные интервалы  шмыгал носом. Неуверенно покачиваясь, двигался по комнате боком, – походкой краба, обнажая желтые гнилые зубы между бескровными губами в жуткой пародии на улыбку. Слишком длинные шорты-бермуды закрывали большую часть его некрасивых ног, на нем была грязная майка, а поверх нее серая легкая куртка, которая когда-то была белой. В ее оттопыренных карманах – жестянки, коробки, увеличительные стекла, небольшая сетка и моток бечевки.

 «Как это в одном человеческом существе могло соединиться столько непривлекательных черт?» – подумал Питер. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы пожать, влажную, с длинными грязными ногтями руку, протянутую гостем.

– Мистер Фоксглав, я очарован, очень любезно с вашей стороны принять меня. – Друм шмыгнул носом и вытер его тыльной стороной ладони

Голос был резким, гнусавым, а речь – снисходительная, педантичная, как у профессионального  лектора.

– Рад познакомиться с вами, – сказал Питер, слегка ошалевший от жутковатого, но все-таки обаяния. Он-то думал, что гость, судя по внешности, будет вовсе несносен. – Садитесь. Не желаете ли чего-нибудь выпить?

– Вы так добры, – Друм съежился на стуле, его ноги переплелись, как стебли плюща. – Я не пью алкоголь. Но вы только не подумайте, что я и вас отговариваю, мистер Фоксглав! Пьянствуйте себе на здоровье, а мне достаточно стаканчика соку.

Питер так и сделал, – гостю стакан лимонного сока, а себе неприлично большую порцию виски с содовой.

– Извините, что вам так долго не удавалось ни с кем из нас поговорить. Завал работы, знаете, все сбились с ног, – сказал Питер, слегка покривив душой.

– Не нужно извинений, мистер Фоксглав, – Друм и поднял длинный заскорузлый палец, словно призывая Питера замолчать. – Я понимаю: на плечи правительства свалилось столько дел, что даже старым и опытным его членам нелегко.

– Ну, так к делу. С чем пожаловали? – оборвал гостя Питер, усмотрев в его словах неприятный намек, что он еще юн и неопытен.

Сделав большой глоток и вытерев рот тыльной стороной ладони, Друм одарил Питера своей кладбищенской улыбкой:

– Моя просьба, милый Фоксглав, проста. Да. Все, что вам нужно сделать  – а знаю, вы человек влиятельный, само правительство к вам прислушивается, – это убедить Его Величество или Олифанта Ганнибала дать мне короткую аудиенцию. Да. Я считаю, что им крайне важно встретиться со мной. Да. Вы и представить себе не можете всю важность того, что я хочу им сообщить, мистер Фоксглав. Не можете. Нет.

– Ну, как вы знаете, они очень заняты, – Питер был само терпение. – Вы бы сказали мне, в чем ваша проблема, а я поговорю с одним из них. Я вижу их обоих каждый день.

Странное, хитрое выражение появилось на непривлекательном лице профессора Друма. Он снова поднял свой грязный палец:

– Мистер Фоксглав! То, что я должен сообщить, имеет такое значение, такую важность, что я, как сознающий свою ответственность ученый, просто  не имею права поведать это кому бы то ни было рангом ниже. Нет! Это должно быть доведено до сведения только короля или Олифанта! Я не могу рисковать, чтобы эта информация оказалась в руках людей безответственных. Моя научная щепетильность не позволяет мне рисковать.

Питер от природы обладал ангельским терпением, но сейчас, после долгого напряженного трудового дня, он чувствовал, что этот гость выводит его из себя. Ему стало совершенно ясно, почему все шарахаются от него за километр:

– Что ж, профессор Друм, поскольку вы отказываете мне в доверии, поэтому предлагаю вам изложить суть вашей проблемы в письменном виде, запечатать, и я передам ваше сообщение непосредственно королю или Ганнибалу. А сейчас, извините, у меня был очень напряженный день, и я хотел бы поужинать и лечь спать.

Он демонстративно поднялся на ноги. Но Друм поставил свой стакан и протянул умоляюще руки.

– Мистер Фоксглав, мистер Фоксглав, – заныл он. – Пожалуйста, выслушайте меня! Мне нужна аудиенция. Моя научная щепетильность не позволяет излагать это утверждение на бумаге – до тех пор, мой эксперимент не будет завершен и моя гипотеза не станет истиной.

– Так подождите, пока закончите эксперимент, – отрезал Питер, – а затем изложите все на бумаге и передайте тому, кого считаете человеком ответственным.

–  Я вижу, у вас не учили естественным наукам, – сказал Друм.

– Зато меня учили хорошим манерам.  Доброй ночи, профессор.

Друм расплел свои волосатые ноги, и, подобрав выпавшие у него из карманов коробочки, пробирки, –  встал:

– Вы еще пожалеете об этом, мистер Фоксглав, очень пожалеете!

– Я вам еще раз повторяю: изложите мне суть вашей проблемы или доверьте ее бумаге, и я передам ее в вышестоящие инстанции. Больше ничего сделать не могу.

– Хорошо, а если завтра мой эксперимент завершится, – могу ли я снова нанести вам визит? – спросил Друм, весь съежившись, с улыбкой горгульи, судорожно сжимая руки в карманах.

– Безусловно, – неохотно согласился Питер.

– Остается надеяться, что это не будет слишком поздно, –  Друм, вытер нос тыльной стороной ладони и протянул ее Питеру. – Спасибо вам за доброту. Извините, что отнял время. – И Друм украдкой, бочком выскользнул из комнаты.

Питер тут же бросился мыть руки, а затем налил себе порцию виски куда больше предыдущей. Решив доложить о визите Друма Ганнибалу, Питер поднял трубку и впервые испытал на себе капризы телефонной сети Зенкали. Из трубки раздался звук, похожий на пистолетный выстрел, а затем жужжание и бульканье, как будто пчелиный улей, погрузили в ванну с водой. Набрав, номер Ганнибала он услышал в трубке голос, доносившийся будто с того света:

– Да, сахиб, мистер Фоксглав, с какой стороны вы хотите поговорить?

– Кто это? – озадаченно спросил Питер

– Наполеон Ватерлоо, сахиб.

– А мистер Ганнибал дома?

Последовала длительная пауза, но было слышно, как Наполеон Ватерлоо с кем-то переговаривается,

– Иисус говорит, что мистера Ганнибала нет дома, – неожиданно ответил Наполеон Ватерлоо.

– Иисус?! – удивился Питер, так до конца и не успевший привыкнуть к зенкалийским именам.

– Да, сахиб. Иисус говорит, что Ганнибал поехал в Дом правительства. Соединить вас с Домом правительства? – спросил Наполеон Ватерлоо.

– Соединяй. – Питер, понял, что диск на его аппарате совершенно бесполезен и служит разве что украшением столь хитроумного устройства. Соединение происходило хоть и с шумом, но быстро – сначала с центральным полицейским участком, потом с рыбным рынком и, наконец, к радости Питера, с Домом правительства. Трубку взял сам Ганнибал. Питер рассказал ему о визите Друма.

– О, этот несносный человек. Даже жаль, что он такой отталкивающий. Ведь он, очень умен и с ним интересно, когда он говорит по своей специальности. Но ты сам видел, как он любит напускать таинственность. Его последняя детективная история (он чертовски интриговал нас с Кинги), вылилась в то, что он, всего-навсего, обнаружил новый для науки вид медуз и хотел назвать его в честь Кинги. Да не принимай ты его всерьез! Понимаю, тебе обидно, что он держал себя с тобой так грубо, но он со всеми так, и непонятно, почему бы он стал делать для тебя исключение.

– Ну, я просто подумал, что должен доложить.

– Хорошо. Но у меня тут внутренний кризис и мне положительно не до Друма.

– А что стряслось? Могу ли я чем-нибудь помочь?

– К сожалению, нет. Леди Эмеральда только что  обнаружила, что у нее недостаточно простыней для VIP-персон. Что же мне, жертвовать свои на общее дело, а самому париться под одеялом!? – раздраженно вскричал Ганнибал. – Эх, намылил бы я шею британскому правительству за такую скаредность.

– Я тут отлучусь на пару дней. Хочется побродить по долинам реки Матакамы вместе с Одри.

– Ладно. Жаль, что мне с вами никак нельзя, хотя у меня есть странное, возможно необоснованное подозрение, что вы предпочли бы поехать вдвоем.

Питер  усмехнулся.

– Да смотри не заблудись в этих долинах – они даже как следует не нанесены на карту, и искать вас, в случае чего, будет чертовски трудно.

– Хорошо, я буду осторожен, – пообещал Питер.

На следующее утро Питер и Одри выехали в горы. Погода была прекрасной, и они решили не брать с собой палатку. Но два теплых спальных мешка захватить пришлось, ибо, как ни жарко на Зенкали днем, ночью в горах довольно прохладно.

Одри решила, что четыре маленьких пирога испечь легче, чем один большой, а рюкзак Питера был полон консервов, спичек, чая и всего другого, необходимого, чтобы сделать жизнь в течение следующих двух дней сносной. Он также захватил с собой тонкие нейлоновые веревки и фотоаппарат.

Небо сияло голубизной. Одри выглядела особенно восхитительно. Красная дорога вилась по широкому склону вулкана Матакамы. На обочине сидели мангусты, их хитрые маленькие мордочки с интересом наблюдали за машиной, затем зверьки шмыгнули в кусты. Вот дорогу переходит стадо диких свиней – маленькие, толстые, черные, с выпуклыми брюшками и отвислыми ушами. Когда машина к ним приблизилась, они в испуге принялись визжать, фыркать и пихать друг друга пятачками.

Вскоре наши путешественники добрались до тех диких краев, где небольшие долины притоков ответвлялись от главной долины реки Матакама. Здесь, изучив карты, которые захватил Питер, они решили сначала исследовать три ее небольших северных притока.

Для этого они перебрались на другую сторону реки, перепрыгивая с камня на камень. Это было опасно, так как камни были очень скользкими, покрытыми ковриками растительности, которая цеплялась корешками за трещины камня.

Переправившись, стали пробираться вверх по долине притока. Зимородки тревожно кричали  при этом вторжении на их территорию, мелькая во мраке леса.

Приходилось прорубать себе путь через заросли китайской гуавы[42]42
  Китайская гуава.


[Закрыть]. Там, где лес был не столь густым, земля была усеяна бледно-красными цветами, повсюду росли кусты дикой малины, их красные, как рубин, плоды размером с мелкую сливу были очень сочными, но невкусными.  Питер тщательно помечал пройденный путь, чтобы они могли снова найти дорогу назад.

Среди листвы кормились дружные пары скромных маленьких голубей – серых с бронзовыми пятнами на крыльях. Они были настолько ручными, что продолжали свою трапезу даже тогда, когда Питер и Одри приближались к ним вплотную.

  То тут, то там  вздымались пальмы путешественника[40]40
  Пальма путешественника. Названа так по причине того, что ее веер лежит в плоскости восток-запад (грубый компас).


[Закрыть], словно открытые дамские веера, неизвестно зачем оказавшиеся посреди леса. На их длинных ядовито-зеленых листьях грелись на солнце ящерицы фельзумы[41]41
  фельзумы – гекконы, ведущие дневной образ жизни.


[Закрыть]. Драконово-зеленые, с алыми и синими пятнами на боках, элегантные, красивые, – развалились внимательно наблюдая за окружающим золотистыми глазами на слегка наклоненных головах.

Пробираясь сквозь чащобу, Питер и Одри шли под дождем фруктовой шелухи, которую роняли маленькие изумрудные попугайчики, кормившиеся на верхушках деревьев. Радуясь жизни, эти милые птахи весело перекликались друг с другом.

К вечеру они исследовали первую долину и были на полпути ко второй. На небольшом скалистом мысу разбили на ночь лагерь. Отсюда, с небольшой поляны, окруженной с трех сторон «огненными» деревьями[22]22
  Огненные или лесное пламя – народное название ряда видов деревьев.


[Закрыть], открывался прекрасный вид на лес внизу и далекое море.

Питер и Одри развели костер и поужинали. Между тем зашло солнце, в воздухе послышался шорох крыльев летучих мышей, слетавшихся в расположенный внизу лес. Раздавшиеся оттуда вскоре шум и писк свидетельствовали о том, что ночным крылатым созданиям пришлись по вкусу дикие плоды манго. И наконец, венцом торжества ночи стало царственное восхождение луны. Сначала она была бронзовой, затем приобрела бледно-желтый цвет примулы, а воцарившись на черном бархатном небе, стала белой, словно лед.

На рассвете их разбудили хриплые крики стаи макак с хитрыми глазами и розовыми задами. Питер вылез из спального мешка, зевая и потягиваясь.

– С добрым утром, – сказала Одри. – Может, поставишь чайку?

– Охотно, – Питер присел на корточки над тлеющими углями костра и разжег его сухими веточками. – Более того, я собираюсь сварить сосиски, банку которых, благодаря своей мудрости, прихватил.

– Какой замечательный человек! – восхитилась Одри. – И он даже не храпит, вдобавок ко всему.

Питер погрозил ей консервным ножом, которым открывал банку:

– Я, образец добродетели! Если хочешь знать.

– Возможно, я соглашусь с тобой, когда увижу, как ты готовишь сосиски, – заявила Одри, вылезая из спальника.

– Я знаменит от Стамбула до Бангкока, от Перу до Катманду своим искусством варить сосиски. Сомневаться бесполезно, только зря время тратить.

…Путники неохотно покинули столь ласково приютившую их поляну и отправились ко второй долине. Время близилось к полудню, а долина все не находилась. Может она нанесена на карте неправильно? Или они заблудились? Но кажется вот она. – Прорубив себе путь сквозь чащу китайской гуавы, они неожиданно оказались на краю пятнадцатиметрового обрыва. Он был почти отвесным и тянулся в обе стороны, насколько они могли видеть.

– Хорошо, что я захватил веревки, – сказал Питер. – Спуститься будет не проблема, – смотри, вот там почти готовая тропинка.

– Прежде чем спускаться, подумай, как вернешься назад, – с сомнением сказала Одри.

– Ничего. Особых трудностей не будет, это я тебе обещаю, – уверенно сказал Питер.

Он привязал один конец веревки к прочно укоренившемуся деревцу, а другой сбросил вниз. Конец веревки исчез в густых зарослях кустарника, достиг ли он поверхности земли видно не было.

– Я спущусь первым, – сказал он. – Потом спустишь рюкзаки и слезешь сама. Спокойно, главное понадежнее ставь ноги. Договорились?

– Ладно, постараюсь, – Одри старалась, чтобы ее голос звучал уверенно. Она была польщена, – Питер верит в нее, считает,  что женской истерики не будет.

Питер, держась за веревку, начал медленно спускаться. Действительно, на первый взгляд, спуск был не трудным, но скала крошилась под ногами, и приходилось осторожно проверять, пробуя, постукивая, – можно ли сюда наступить. Когда до земли оставалось около шести метров, кусок скалы, на который он уже перенес весь свой вес, обрушился. Это было так неожиданно, что бедолага выпустил из рук веревку. Одри с ужасом наблюдала, как он срывается, летит, и ныряет головой вперед в кусты, пропадая из виду.

– Питер! Как ты там? С тобой все в порядке?

Ответа не последовало.

К счастью, густые заросли  китайской гуавы,  в которые он упал, – той самой проклятой гуавы[42]42
  Китайская гуава.


[Закрыть], которая глушит все на свете, – с амортизировали падение незадачливого скалолаза. Наш герой отделался царапиной на лбу, подвернутой лодыжкой да ушибами ребер. Он лежал в кустах и, хоть и слышал, как Одри зовет его с вершины скалы, не в силах был даже набрать воздуха в легкие, чтобы ответить. Когда же наконец дыхание у него восстановилось, он со стоном сел и уже готов был крикнуть, что все в порядке, как вдруг услышал в ближайшем кустарнике шорох и увидел сквозь листву крупную птицу.

Питер не мог поверить своим глазам. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Несомненно, это была вполне живая Птица-Хохотунья.

Наш герой сидел, словно громом пораженный. Птица плутоватым взглядом разглядывала его, затем сделала несколько медленных шагов в его сторону. Питер любовался, как грациозно она поднимает ноги и поворачивает голову – словно искусный учитель танцев в маскарадном костюме птицы. Прошествовав изящным семенящим шагом сквозь побеги гуавы, она похлопала крыльями. Раздался звук, будто кто-то тасовал колоду карт. Питер обратил внимание на длинные ресницы птицы над большими, весело сверкающими глазами. Казалось, птица совсем не удивилась, увидев Питера. В кустах вновь раздались шорох и хлопанье крыльев, и появилась самка птицы-хохотуньи. При виде самца она успокоилась, и издаваемые ею крики сменились, тихим бормотанием.