Текст книги "Птица-хохотунтья."

Автор книги: Джеральд Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Питер бросился ему наперерез, но догнать Лужу он вряд ли бы смог, тот оказался слишком быстроногим. Так получилось, что Лужа, петляя между деревьями и кустами, пробегал мимо того места, где в засаде находились Ганнибал и Джу. Ганнибал решил помочь Питеру и изо всей силы метнул, как копье, палку, которую вырезал ему капитан Паппас, когда они спасали Одри. С тех пор Ганнибал носил ее с собой, используя в качестве посоха.  Просвистев в воздухе, нехитрый снаряд поразил Лужу между лопаток и поверг его наземь.

– Браво! Отличный бросок! – зааплодировала Джу, подпрыгивая от радости.

Лужа перевернулся на спину, его лицо было серым, дыхание отрывистым, хриплым. Его в равной мере потрясли и полученный, сильный удар в спину, и падение, и вид подскочившего к нему растрепанного и тяжело дышавшего Питера, следом за которым подбегали капитан Паппас и Одри.

– Ф-Фоксглав! – прохрипел он, злобно сверкая глазами.

– Да, дорогой мой, – неласково сказал Питер, наклоняясь и поднимая Лужу за шиворот. – Это я, и я хочу с тобой рассчитаться, маленькое чудовище!

Примерившись, Питер ударил Лужу в челюсть. Лужа упал, глаза у него потускнели, по лицу текла кровь. В этот апперкот Питер вложил всю боль и тревогу, переполнявшие его с того момента, как он узнал об исчезновении Одри.

– Это было тебе за меня, – Питер, снова схватил Лужу за лацканы и легко, как куклу, поднял, – а вот это за мисс Дэмиэн! – Питер снова занес руку для удара. Но Лужа быстро, словно атакующая змея, выхватил из рукава нож с тонким лезвием и ударил им Питера в грудь. Удар пришелся в небольшую серебряную фляжку, которую Питер позаимствовал у Симона Дэмиена, и носил в грудном кармане. Фляжка спасла Питеру жизнь, – лезвие скользнуло по металлу вверх, и рассекло его лицо от подбородка до уха.

Питер выпустил ворот противника, увидел кровь, струящуюся по своей куртке, тупо поднял глаза на Лужу, который с оскаленными зубами уже собирался нанести удар ножом в живот. Казалось, спасенья нет. Но вдруг могучая смуглая рука, покрытая густой шерстью, перехватила и с такой силой сжала ручонку с ножом, что Лужа заорал от боли, и тут же другая такая же рука с силой опустилась на затылок Лужи. И вот Лужа уже валяется на земле, будто брошенная кукла.

– Ха! Этот ублюдок и с ножом-то правильно обращаться не умеет. – Голосом полным презрения и отвращения произнес капитан Паппас, которому и принадлежали могучие руки, спасшие Питера.

– Питер, что с тобой, дай посмотрю? – Воскликнула подбежавшая Одри.

Питер повернул к ней лицо. – Порез, от подбородка до уха, был похож на удар саблей и развалил щеку до кости, текла кровь.

– Нож, – коротко сказал Питер, пытаясь улыбнуться, – рана выглядит страшнее, чем есть на самом деле.

– Но, если бы она и выглядела, и была действительно страшной, ты был бы мертв, идиот! – сказала Одри и разрыдалась. – Какого черта ты с ним связался, почему, зачем?

– Потому что он вдвое меньше меня, – попытался отшутиться Питер. – Только поэтому.

– Давай, я промою твою рану, – сказала Одри.

– Нет, нет, – возразила подошедшая Джу. – Предоставь это мне. Это нужно делать умеючи, а то  шрам может остаться уродливый, а это на всю жизнь.

Она обработала рану с помощью маленькой аптечки первой помощи, которую захватила с собой, затем соединила края раны, наложив полоски пластыря, и сказала Одри:

– Теперь, моя дорогая, быстрее в госпиталь! Доктор Мафузи, конечно, врач не очень хороший, но иглой работает изумительно, как настоящий кудесник. Вот увидишь, пять секунд – и твой кавалер будет выглядеть в два раза красивее гобелена из Байе [56]56
  Байе – франзусский городок, в музее которого находится знаменитый старинный гобелен конца XI века. Длина гобелена составляет 70 метров, и представлены на нем 58 сцен, которые в хронологическом порядке рассказывают о завоевании Вильгельмом Англии.


[Закрыть]. Да, захвати своего отца на случай, если Питер вдруг упадет в обморок.

– В обморок?! – Возмутился Питер. – Я не собираюсь падать в обморок! Я хочу дождаться, когда этот маленький ублюдок придет в себя, и тогда…

– Не выдумывай, – твердо сказала Одри. – Джу права.

– Оставь Лужу, мы им займемся сами, – вмешался Ганнибал. – Обвинение в покушении на убийство решит его судьбу.

– Аминь! – И как только Джу это произнесла, в кустах раздалось жалобное «Ха, ха! Ха, ха!». – Содавалось впечатление, что птицы-хохотуньи оплакивали Лужу, лежащего на земле.

Глава восьмая
Зенкали празднует победу.

Кинги лежал в своем огромном гамаке, покачивая его ногой и недовольно хмурясь. Рядом сидели Ганнибал и Питер, щека которого была заклеена пластырем.  У всех в руках были большие бокалы с изобретенным Кинги «Оскорблением Величества», но, несмотря на то, что выпито уже было прилично, по их лицам этого сказать было нельзя.

– Поймите меня правильно, Питер, – Кинги сделал очередной глоток, – я благодарен вам и Одри за то, что удалось спасти долину и вывести на чистую воду этого мошенника Лужу. Если бы на Зенкали существовали «Крест Виктории» или «Пурпурное Сердце»[57]57
  «Крест Викто́рии» – высшая военная награда Великобритании, вручается за героизм, проявленный в боевой обстановке. «Пурпурное Сердце» – медаль армии США.


[Закрыть], вы получили бы и то и другое, и я еще посетовал бы, что награда слишком мала. Впрочем, я найду способ отблагодарить вас, но в свое время. Удалось обезвредить Лужу, но это не решило проблему с долиной. Ко мне по-прежнему являются сэр Осберт и сэр Ланселот с диаметрально противоположными предложениями, и у каждого из них достаточно веские аргументы. Поэтому я и позвал вас с Ганнибалом сюда сегодня, – скоро, в одиннадцать часов они придут, чтобы обсудить вопрос.

– О, Боже мой, – простонал Ганнибал.

– Это единственный путь, мой дорогой Ганнибал. Они оба выскажутся, поговорим, вдруг до чего-нибудь и договоримся.

– По-моему, Кинги прав, – Питер говорил с трудом. – За неимением лучшего, расскажем сэру Осберту все про Лужу, думаю это должно умерить его пыл.

– Отличная идея, – обрадовался Кинги. – Об этом я как-то не подумал. Кстати, вы разыскали Друма?

– Нет, он все еще где-то в лесу. Я оставил ему записку.

– Удивительно, – раздраженно сказал Ганнибал. – То надоедает, хватает буквально за пуговицы, а когда действительно нужен – его не найдешь.

Они снова погрузились в мрачное молчание. Затем Кинги допил бокал, с трудом выбрался из гамака и произнес:

– Вон идет Малапи, мой мажордом, а значит – пора сражаться! Пошли, джентльмены.

В просторной столовой с противоположных концов огромного стола восседали сэр Осберт и сэр Ланселот, демонстрируя полное безразличие к сопернику, словно два кота на каменной ограде сада. Оба встали и холодно поклонились Кинги, когда тот вошел в комнату. Кинги, источая притворное радушие, сверкнул зубами и прогремел:

– Мой дорогой сэр Ланселот, мой дорогой сэр Осберт, простите, что запоздал. Все, знаете, дела, государственные заботы! Но о них я вам ничего рассказывать не буду. Не желаете ли прохладительных напитков? Сегодня такой жаркий день. Тут у меня почти все, что душе угодно… Прекрасно, вам, сэр Осберт, виски с содовой, а вам, сэр Ланселот? Джин с тоником – отлично… Ганнибал, Питер, вот вам целый кувшин напитка из кокосового молока, который вы так любите… Ну, все устроились? Вот и замечательно, замечательно!

Кинги сел, оглядел собравшихся. – Кипучий, как вулкан, неотразимый, как лавина. – Откинулся на спинку стула, сделал серьезное, значительное лицо, переплел большие коричневые пальцы:

– Итак, сэр Ланселот, вы получили мое письмо? Копию я, естественно, отправил сэру Осберту. Теперь я был бы рад выслушать ваши мнения, по его содержанию.

 Сэр Осберт посмотрел на сэра Ланселота так, словно видел его впервые. На короткое время воцарилась тишина. Затем сэр Ланселот прокашлялся, одарил всех легкой, осуждающей улыбкой и произнес:

– Итак… если не возражаете, я начну первым. Полагаю, мои взгляды помогут определить порядок дальнейших обсуждений.

Сэр Осберт громко саркастически фыркнул, но сэр Ланселот это проигнорировал и продолжил:

– Ваше Величество, я досконально изучил ваше письмо. Позвольте с самого начала выразить свое понимание и сочувствие в связи с неординарностью и сложностью положения. Идея строительства аэродрома возникла до того, как была открыта долина хохотуний,  отсюда и трудности. Я, как защитник природы, против строительства, но окончательное решение должны, конечно, принять зенкалийцы, и только зенкалийцы.

Тут он бросил быстрый взгляд на сэра Осберта, и глотнул из стакана:

– Позвольте разъяснить позицию организации, которую я представляю, которая совпадает с моей собственной. По всему миру вследствие человеческой деятельности истребление невозобновимых природных богатств идет с фантастической скоростью. Порою мы делаем это целенаправленно и сознательно, иногда – просто не отдавая себе в этом отчета, но всегда во имя прогресса. Мы сами, выражаясь фигурально, рубим сук, на котором сидим. Моя организация не является обструкционистской, как считает сэр Осберт. Мы просто призываем к осторожности. Мы глубоко озабочены жизнью животных и состоянием среды их обитания; кстати говоря, большинство людей упускают из виду тот факт, что в понятие «среда обитания» входят как тропические леса, так и трущобы Лондона. Наши оппоненты неизменно выдвигают аргумент: мол, какая польза от всех этих существ нам, с нашими удивительными техникой и технологией, которые способны покорить природу? Нам способным, как нас уверяют, вершить собственную судьбу? Увы, у нас нет ответа на столь простой вопрос.

– Вот именно, – фыркнул сэр Осберт. – Нет.

– По крайней мере, мы сознаемся в своем невежестве, сэр Осберт. Мы не пытаемся скрывать его, как это делаете вы.

Сэр Осберт покраснел и прорычал:

– Выходит, что все ваши аргументы, все ваши обструкционистские действия базируются на невежестве? – Так как же с вами человечество сможет идти по пути прогресса? Вы же только и делаете, что постоянно тормозите прогресс.

– Все равно я стою на своем: если нужно выбирать между строительством аэродрома и плотины или сохранением долины хохотуний, мои симпатии решительно на стороне долины, – заявил сэр Ланселот, – потому что, помимо ее важности с чисто биологической точки зрения, мы не знаем, какова может быть ее важность для жизни острова, и…

– Важность? – вскричал сэр Осберт. – Вы, что думаете, если будет установлена важность этой долины для жизни острова, мы откажемся от проекта строительства?! Важность! Мой дорогой сэр, вы сошли с ума! Двадцатое столетие на дворе! В нем не может быть места экологическим излишествам…

Ему пришлось прервать свою речь, поскольку Ганнибал затрясся от смеха. Сэр Осберт ошалело посмотрел на него.

– Я приношу свои извинения, – на лице Ганнибала было выражение притворного раскаяния, – но  «экологические излишества», по-моему, редкостный перл изящной словесности, равных которому я давно не слышал. Мне нравится! В нем звенит колокол прогресса!

– Точно так, – сухо сказал сэр Ланселот, – только боюсь, что эти, как их называет сэр Осберт, экологические роскошества… э-э… излишества касаются нас всех, будь то природозащитники или проектировщики прогресса.

– Я и не знал, что сказал что-то смешное, – буркнул сэр Осберт, сжав губы.

– Нет, нет, вовсе не смешное, – возразил сэр Ланселот. – Очень даже печальное.

Король слегка подался к спорщикам, и предложил, переводя взгляд с одного дуэлянта на другого:

– Я в принципе согласен с вами, сэр Ланселот. Но давайте, если возможно, ограничим дискуссию непосредственно нашей проблемой. Что вы думаете по поводу того плана действий, который изложен в письме?

– Считаю данный план абсурдным, – сказал сэр Осберт, – ибо он задерживает реализацию всей схемы на неопределенный срок. Позвольте прямо заявить от имени правительства Ее Величества, чьим представителем я являюсь, что оно не потерпит колебаний в вопросе, от которого зависит безопасность не только Содружества, но и самого Зенкали.

– Мне лестно, слышать, что русские устремили свой алчный взор на такой Богом забытый остров, как Зенкали, – пробормотал Кинги.

– Да, на Зенкали – на весь Индийский океан! – Сэр Осберт даже не пытался скрывать раздражение. – Но, похоже, мне так и не удается втолковать вам, что из-за этих чертовых деревьев и дурацких птиц безопасность всего мира может оказаться под угрозой!

– Напоминаю еще раз, что птица-хохотунья является воплощением старинного Бога фангуасов, – холодно заметил король. – Надеюсь, больше об этом напоминать не придется.

– Извините, – буркнул сэр Осберт.

– А вы что скажете, сэр Ланселот? – спросил король, переведя свой взгляд василиска от раздавленного  сэра Осберта на другого участника диспута.

– С моей точки зрения, трудность заключается в следующем. Даже если будет установлено, что хохотуньи могут жить за пределами той небольшой экологической ниши, к которой они адаптировались, и даже если то же будет доказано в отношении деревьев омбу, мы сохраним их, так сказать, в зоопарке, – мы же не сможем перенести вместе с ними все, что их окружает. Моя организация стремится к сохранению видов, по возможности, на их естественных местах. Мы против перемещения птиц и деревьев за пределы долины. Кроме всего прочего, стоимость этой операции будет огромной, не могу себе представить, где вы возьмете средства. Как компромисс ваше предложение, надо признать, содержит рациональное зерно, но боюсь, моя организация будет принципиально против.

– Совершенно нелепо, что, возможно, все будущее человечества может быть поставлено на карту из-за какого-то дерева и какой-то птицы! – взвился сэр Осберт, который уже оправился от выговора Кинги.

– Меня поражает, как это вы не понимаете, что этого будущего у человечества вообще не будет, если человек не сохранит природу, а будет по-прежнему хищнически и непрерывно ее эксплуатировать, – терпение сэра Ланселота явно подходило к концу.

– Джентльмены, джентльмены, – примиряюще произнес Кинги. – Я прекрасно понимаю, что какие-то ваши надежды не оправдались, но, пожалуйста, не выходите из себя. Вы оба изложили мне свою точку зрения, оба привели ценные аргументы в защиту своей позиции. Теперь позвольте сообщить об этом Законодательному Совету. Если у его членов возникнет желание задать вам вопросы, не будете ли вы так любезны, изложить свои взгляды непосредственно им?

– С удовольствием, – сказал сэр Ланселот.

– Еще одна задержка… – пробурчал сэр Осберт, пожав плечами. – Ну что ж, придется согласиться, хоть я и полагаю, что ситуация ясна как Божий день, и можно было даже…

– А именно? – вкрадчиво спросил король.

– Я хотел сказать, что каждому должно быть ясно, как важен для Зенкали аэродром, – поспешил исправить свою оплошность  сэр Осберт.

– Но также нельзя забывать, как важны для зенкалийцев птица-хохотунья и, хотя и в меньшей степени, дерево омбу, – сказал Кинги. – Вы сейчас оба будете шокированы, но минувшей ночью была предпринята попытка проникновения в долину с целью уничтожения всех деревьев и птиц.

– Боже, Боже, как же так? – воскликнул сэр Ланселот. – Как это случилось?

Сэр Осберт хранил молчание.

– К счастью, заговор был раскрыт и злодеи схвачены, – успокоил их Кинги. – Надеюсь, в скором времени выяснится, по чьему заказу они действовали.

Лицо сэра Осберта стало белым, точно у покойника, а затем стало медленно наливаться румянцем. Он нервно прокашлялся, и произнес абсолютно бесцветным голосом:

– Вот негодяи… Вот мерзавцы…  А, кто в этом участвовал?

– К сожалению, лидером банды был высокопоставленный чиновник, – скорбно пояснил Кинги. – Он будет депортирован. Но больше всего нас интересует, кто же все-таки стоит за ним.

– Боюсь, его трудно будет заставить признаться, – предположил сэр Осберт, – но даже если это удастся, все равно вряд ли можно верить словам такого человека.

– Ну, я думаю, мы сумеем развязать ему язык, – улыбнулся Кинги, – но я больше не хочу докучать вам этой чепухой. Как только у меня будут новости, я вам сообщу. Кстати, если возникнут какие-нибудь вопросы, не стесняйтесь. – Мистер Ганнибал и юный мистер Фоксглав будут рады ответить.

Он проводил обоих противников до дверей столовой и передал на попечение мажордома. Затем он вернулся сел за стол, и обратился он к Ганнибалу:

– Ну, что ты об этом думаешь?

– Мои симпатии на стороне сэра Ланселота, – признался Ганнибал. – Он, по крайней мере, честный человек, а вот в честности сэра Осберта я сомневаюсь.

– Согласен, – сказал Кинги, – однако Лужа по-прежнему не пришел в сознание, а без его показаний нам нечего предъявить Осберту. Сейчас мы не можем предпринять ничего более-менее разумного, пока не появится Друм и не очнется Лужа. Предлагаю вам обоим отправляться домой и ждать развития событий.

Голова у Питера дико ныла, вся левая половина лица горела огнем, резкая боль мутила сознание. Когда они покидали дворец,  Ганнибал взял беднягу под руку:

– Поедем ко мне, там будет и Одри,  я ее пригласил. Конечно, следовало бы уложить тебя в госпиталь, но, чувствую, что ты мне можешь понадобиться. Уж прости мне такой эгоизм. Четыре тысячи таблеток аспирина, приличная еда, всевозможные напитки, женский уход – разве это можно сравнить с больницей?

– Да, аспирин и покой, это все, что сейчас мне нужно, – согласился Питер.

У Ганнибала Питером занялась Одри. – Дала ему аспирин, готовила прохладительные напитки, помогла искупаться в бассейне, стараясь, чтобы на рану не попала вода. Затем последовал роскошный обед в тихой спокойной обстановке, и к концу его, попивая кофе на веранде, Питер почувствовал себя почти нормальным человеком. Вскоре Ганнибал, оставив молодежь, поехал в город по каким-то делам, пообещав через полчаса вернуться.

– Не знаю, как ты себя чувствуешь после всего этого, да еще с такой раной, но я за последние дни испытала такие душевные потрясения,  что сейчас не могу нормально мыслить, – пожаловалась Одри. – Какой контраст между нашей мирной жизнью до Птицы-Хохотуньи, и беспорядками, которые последовали за этим.

– Знаешь, мой рассудок тоже помутился, однозначно, – угрюмо поддержал Питер. – Иногда я даже задаюсь вопросом, стоило ли вообще открывать эту проклятую долину.

– Ну что ты, Питер! Как ты можешь так говорить?

– Ну, я не знаю. А собственно, что она дала хорошего? На улицах бродят угрюмых вояки,  устраивают друг с другом драки из-за переизбытка сил, потому что не могут пойти к матушке Кэри. – Там забастовка.  Церкви пустуют. Гинкасы и фангуасы готовы перегрызть друг другу глотки. Кинги и Ганнибал в сильнейшем волнении. Остров наводнили ужасные люди вроде Брюстера и эта странная компания любителей животных. Действительно, было райское, тихое местечко. Ну зачем мы его взбаламутили?

– Да что за вздор ты несешь! – возмутилась Одри. – Фангуасы рады, что вновь обрели свое божество.  А доктор Феллугона разрыдался, бедняга, когда я рассказала ему о целой роще омбу! Видел бы ты, как он кинулся к Стелле, чтобы рассказать ей об этом. Да так быстро, что я не поспевала за ним! Нет, с моей точки зрения, открытие принесло куда больше хорошего, чем дурного!

– Да, похоже, ты права. Жаль только, что я не вижу выхода из тупика, в котором мы очутились.

– Единственная причина, почему мы оказались в этом тупике, заключается в том, что бедняжка Кинги хочет вести себя как можно демократичнее, – продолжила разговор Одри. – Ему ведь ничего не стоило надавить на Законодательный Совет по вопросу о плотине, но он всегда стремится отыскать наиболее мягкий способ решения любой проблемы.

– Боюсь, после сегодняшней утренней встречи он уже почти исчерпал возможности найти такой способ, – хмуро заявил Питер.

Тут бесшумно возник Томба:

– Пожалста, сахиб, масса Фоксглав, пришел масса Друм.

– Друм! – вскричал Питер. – Наконец-то. Приведи его сюда, Томба, будь добр.

– Да, сахиб.

Вскоре на веранду бочком вышел Друм, сверкнув своей желтозубой улыбкой. На нем была та же самая одежда, в которой Питер видел его в последний раз, и было видно, что он несколько дней не мылся и не брился. Большой ящик для коллекций, висел на его тщедушном плече, отчего его детская фигурка наклонилась на один бок.

– Профессор Друм, – сказал Питер со всей сердечностью, на какую был способен по отношению к этому непривлекательному человечку, – мы вас ждали! Его Величество и мистер Олифант горят желанием побеседовать с вами.

Друм покачнулся:

– Так, значит, я им понадобился все-таки? Что ж, люди везде одинаковы – в поисках решений обращаются к науке как к последнему средству, хотя заботятся о ней в последнюю очередь. А должны обращаться к ней как к путеводителю!

– Присядьте-ка с дороги да выпейте… Чего вам? Ах да, лимонного сока, – вспомнил Питер. – Ганнибал будет минут через десять.

– Да, лимонный сок освежил бы, – Друм уселся в кресло, сплел свои волосатые ноги, поставил себе на колени ящик с коллекциями, нежно прижав его к себе рукой, словно только что родившегося младенца. И изрек, жадно и шумно  посасывая лимонный сок:

– Ура! Смилостивились сильные мира сего! Снизошли-таки до простого человека!

– Я что-то недопонял вас, профессор.

Друм поднял свой длинный грязный палец:

– Мой дорогой Фоксглав! Сколько раз я просил аудиенции у Кинги или Олифанта? Много-много раз, не так ли? А они избегали меня, делали вид, что меня не существует. Но мы, люди науки, не обижаемся на такое к себе отношение. Нет! Мы, ясно мыслящие ученые, прекрасно отдаем себе отчет в том, что миром правят бездари. Да! Вы вряд ли поверите в это, мистер Фоксглав, но вряд ли в мире найдется хоть один политик, который хотя бы немного разбирается в биологии. Многие даже не представляют себе, как функционируют их собственные почки, не говоря уже о чем-то более сложном! При слове «эколог» они думают, что это какой-то малоизвестный иностранный государственный деятель! Биология сводится для них к школьным урокам, на которых они получали начальные понятия о сексе! Нужно ли удивляться, мистер Фоксглав, что последние, к кому наши владыки обращаются за советом, – это мы, авторитетные ученые! Вот только когда ситуация окончательно запутывается, они прибегают к нам со слезами, умоляя им помочь, как ребенок к папаше со сломанной игрушкой, умоляя ее починить!

– Да, вы во многом правы, – заметил Питер.

Честно говоря, в принципе он был полностью согласен с Друмом, но возразить очень хотелось, уж больно неприятным человеком был ученый.

– Как вы,  возможно, заметили, ситуация на острове весьма непростая, – продолжил Друм, ухмыляясь своей ужасной ухмылкой  и многозначительно кивая головой.

– Как же, заметил, – сухо сказал Питер.

– Открытие, сделанное вами и мисс Дэмиен, имеет неоспоримую важность, – заявил Друм, прихлебывая сок и размазывая его рукой по подбородку. – Я имею в виду важность для будущего Зенкали. Конечно.

– Вы имеете в виду – в связи с аэродромом? – поинтересовался Питер.

Глаза Друма стали хитрыми:

– Несомненно. И еще по ряду других причин.

– Да. Будет хорошо, если вы сможете  хоть чем-нибудь помочь в решении возникшей проблемы, и… – начал было Питер, но собеседник прервал его.

– Хоть чем-нибудь? Да, всем! – И Друм пронзительно захихикал. – Наши правители могут успокоиться. – Я нашел решение проблемы! Меня игнорировали, мной пренебрегали, насмехались надо мной, а я непрерывно, неустанно, днем и ночью, трудился, напрягая свой ничтожный умишко в решении этой непростой задачи. Вдохновение, меня наполнявшее, мало чем отличалось от гениальности…

– Не хотите ли вы сказать, что вам удалось решить проблему Долины-Хохотуний? – Питер в свою очередь перебил собеседника, прерывал этот хвастливый самоанализ.

Друм поставил на стол недопитый стакан, крепко прижал к себе ящик, стоящий у него на коленях, и сказал шепотом, который не скрывал его волнения:

– Да. Я решил ее, мистер Фоксглав. Решение проблемы здесь, вот в этом ящике.

Прежде чем Питер и Одри успели отреагировать на это заявление, на веранду вошел Ганнибал, с громким стуком бросил на стул свой нелепый пробковый шлем и улыбнулся:

– А, Друм! Мой дорогой друг, тебя-то нам и надо!

– Меня это не удивляет. – Друм отвесил свой неуклюжий поклон.

– Профессор Друм только что заявил, что он решил проблему долины, – сказал Питер.

Ганнибал бросил на Друма острый взгляд.

– Ну, коли так, то ты и в самом деле умнейший на Зенкали человек, – скептически произнес он.

Друм так и засиял от удовольствия:

– Благодарствую, благодарствую. Право, весьма польщен. Да.

– Ну, так что ж, не томи, рассказывай, – предложил Ганнибал.

– Знаете, нужен большой  стол, на котором я мог бы все разложить и, рассказывая, провести демонстрацию.

– Пошли, – Ганнибал провел всех в просторную гостиную. Подошел к столу, заваленному книгами и документами, смахнул все это на пол, и спросил:

– Достаточно?

– Превосходно, – сказал Друм и, поставив ящик на стол, принялся его освобождать. Вытащил оттуда несколько маленьких круглых банок с отверстиями в крышках, черную плоскую коробку, небольшой пресс для растений и пачку фотографий. Одри, Питер и Ганнибал, стоя у края стола, наблюдали за Друмом, раскладывавшим свои принадлежности, как дети за фокусником, готовящимся показать волшебный трюк.

Приготовив, все как считал нужным, Друм сцепил руки за спиной, запрокинул голову, полузакрыл глаза и начал свою лекцию таким педантичным тоном, будто читал ее не для трех человек, а для огромной полной студентов аудитории. Друм был очень непривлекательным человеком, но обладал некоей гипнотической силой, и все трое слушали затаив дыхание.

– Всем вам хорошо известно значение дерева амела для экономики Зенкали, так что останавливаться на этом нужды нет. Да! Но лишь недавно удалось установить, что цветок дерева амела может опыляться только бабочкой амела, обладающей для этого чрезвычайно длинным хоботком.

На этом месте профессор прервал свой доклад и открыл плоскую коробку. К ее пробковому дну были аккуратно приколоты булавками самец и самка бабочки амела с вытянутыми хоботками.

– Как только было сделано данное открытие, стало ясно, что необходимо доскональное изучение этого насекомого, которое нуждается в особой защите, коль скоро мы хотим сохранить дерево амела как вид. Да!

Здесь профессор снова прервал свою речь, и некоторое время смотрел себе под ноги, собираясь с мыслями.

– Для изучения бабочки амела, я и был приглашен на Зенкали. Мой огромный опыт и предыдущие успехи позволяли надеяться на успешное выполнение этой задачи. Но я понимал, что, как и решение любой экологической проблемы, это будет нелегко. Нет! Что мы знали об этой бабочке? Практически ничего. Мы знали, что существует некоторое различие во внешнем виде самцов и самок – вот видите, более желтые подкрылья у самца, – и знали, чем питается взрослое насекомое. Но жизненный цикл этого насекомого оставался нам неизвестен.

У чешуекрылых растение, которым питается взрослая особь, далеко не всегда совпадает с тем, которым питается личинка. В случае с бабочкой амела мы не только не знали, чем питается личинка, но и сама эта личинка вообще не была описана. Следовательно, моей первоочередной задачей было решить эту проблему. Казалось бы, чего проще, хотя это и утомительно долгий путь, – отловить несколько самцов и самок, подождать, пока они отложат яйца, и, как только вылупится личинка размером с булавочную головку, предложить ей различные виды растительной пищи. Но опыты успеха не имели. Что бы я ни предлагал, личинки неизбежно чахли и гибли. Да!

Друм открыл другую коробку. Там были еще пара бабочек амела, небольшая ветка с кладкой крохотных белых яиц, и крошечная пробирка с заспиртованными в ней несколькими черными гусеницами. Друм достал папку для гербариев и развязал ее:

– Здесь образцы четырехсот двадцати видов растений – как местных, так и привозных, – которыми я безуспешно пытался кормить личинок бабочки амела. Да! И вот наконец я сделал потрясающее открытие…

Он сделал паузу, покопался в папке, вытащил оттуда белый кусок картона, к которому был прикреплен лист растения в форме наконечника стрелы, и торжественно произнес:

– Перед вами, то единственное, что едят гусеницы бабочки амела. Это лист дерева омбу!

– Боже милостивый, – прищурился Ганнибал, – тогда это значит…

– Пожалуйста, не перебивайте, – запротестовал Друм. – Дайте мне закончить. Да! Случилось так, что в своих блужданиях по горам я наткнулся на заветную долину вскоре после того, как ее открыли мистер Фоксглав и мисс Дэмиэн. Там-то я и нашел личинок бабочки амела на листьях деревьев омбу. Да! Но, приближаясь к разгадке одной тайны, я приближался и к разгадке другой. Как вам известно, до открытия долины считалось, что существует единственный экземпляр дерева омбу, и хотя оно давало семена, они никогда не прорастали. Это было загадкой и для меня, и для доктора Феллугона. Да! Значит, для прорастания семян необходим некий катализатор, но пока я не попал в долину, я и представления не имел, что это может быть. А теперь… Теперь я знаю!

Профессор Друм сделал паузу. Слушатели молча  и зачарованно смотрели на него.

Друм покопался в пачке фотографий и извлек одну, которую молча предложил вниманию публики.

– Вот это да! – выдохнула Одри. – Это же… хохотунья!

– Именно так, мисс Дэмиэн, – сказал Друм, величественно склонив голову в знак согласия. – Хохотунья. Да.

Ганнибал придвинул стул к столу, сел, и произнес:

– Если я правильно понял, бабочка амела, на которой держится экономика острова, так как только она опыляет дерево амела, откладывает яйца на листья дерева омбу, а это последнее, в свою очередь, не может существовать без птицы-хохотуньи. Так?

– Верно, – подтвердил Друм.

– Но почему?

– Потому, – объяснил Друм, – что внешняя оболочка семян омбу обладает особой прочностью. Нужно, чтобы птица склевала это семя, чтобы оно, прошло через ее пищеварительный тракт, подверглось воздействию желудочного сока. Только так оно сможет прорасти, когда снова ляжет в землю.

Ганнибал протяжно свистнул:

– То есть стоит затопить долину – и мгновенно рухнет вся экономика острова?

– Совершенно верно, – кивнул головой Друм.

– Клянусь Богом, Друм, да вы – гений! – воскликнул Питер, вскакивая на ноги и тряся Друму руку.

– Это значит, что мы ни при каких обстоятельствах не можем затопить долину, и у нас не будет аэродрома! О славный день! – Радовался Ганнибал.

– Вы уверены, Ганнибал? – спросила Одри.

– Абсолютно уверен, – отрезал Ганнибал, по-волчьи ухмыляясь. – Это именно то, что нужно Кинги. Все со мной, во дворец! И вы, профессор! Собирайте ваши образцы, возьмите с собой. Кинги захочет все их посмотреть. Едем скорей!

Ганнибал рассадил всех по каретам Кинги, и они помчались во дворец, сопровождаемые лающей сворой псов.

Кинги слушал разъяснения Друма поначалу с недоверием, затем с зарождающейся надеждой и, наконец, с искренней радостью. Выслушав все, он воскликнул:

– Драгоценный профессор! Не в силах выразить, как я вам благодарен. И не только я, но и весь Зенкали. Уверяю вас – отныне мы перед вами в неоплатном долгу!

– Вы очень добры, Ваше Величество, – сказал Друм, сияя от удовольствия и пританцовывая от радости.