Текст книги "Птица-хохотунтья."

Автор книги: Джеральд Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Вы имеете в виду туфли?

– Это тоже, – согласился капитан, наливая себе умопомрачительную дозу узо и добавляя капельку воды. – Выпьем за тебя и твою новую работу.

Оба выпили молча, и Питер подумал, что если так будет продолжаться, то за сорок восемь часов он точно получит цирроз печени.

– Я думаю, Зенкали вам понравится, – продолжал капитан, откидываясь на спинку скрипучего шезлонга, – это очень хорошее место для жизни… хороший климат… хорошие люди. Любите рыбалку, а? На Зенкали хорошая рыбалка… акулы, барракуда, даже рыба-меч. Любите охоту, а? Много диких оленей, диких коз, много диких свиней. Да, вы можете охотиться и ловить рыбу, пока вороны не вернутся домой.[13]13
   пока вороны не вернутся домой. –  until the crows come home. Чтобы продемонстрировать хорошее знание английского, капитан произносит эту идиому, но ошибается, добавляя лишнюю букву. Должен был сказать until the cows come home – пока коровы не вернутся домой. То есть очень долго, сколько захочешь.


[Закрыть]

– А как насчет вулканов? – спросил Питер. – А стоят ли они того, чтобы на них карабкаться?

– Карабкаться? – Капитан остолбенел от удивления. – А это еще зачем?

– Видите ли… альпинизм – одно из моих хобби. На родине я все свободное время проводил, лазая по горам Уэльса и Шотландии. Вот я и спрашиваю, стоит ли взбираться на вулканы?

– Здесь никто не лазит по вулканам. Очень тяжкий труд! – сказал капитан, которого явно шокировала сама идея. – Какой дурак полезет, да еще под палящим солнцем?! И не надо – рыбалка, охота… прекрасная зенкалийка будет жарить пойманную рыбу и подстреленную дичь, а?

– Я не уверен, что хочу прекрасную зенкалийку.

– Милая молодая зенкалийка, а? Она готовит, стирает, убирает ваш дом, а? У вас будет много детей, не так ли? – Капитан, по-отечески улыбался Питеру, очевидно, представляя его сидящим среди пищащего разноцветного потомства. – Я знаю много молодых зенкалийек… некоторые очень хорошенькие... некоторые даже девственницы. Хочешь, познакомлю с хорошей зенкалийкой из хорошей семьи? Неплохая, не шлюха, а? С большой грудью, сможет выкормить целую кучу детишек, а?

– Спасибо, – Питер был слегка шокирован этим любезным предложением. – Посмотрим. Я еще даже не добрался туда. Нельзя торопить события.

– Не волнуйтесь, положитесь на меня  – капитан произносил это с огромной уверенностью в голосе. –  На Зенкали все меня знают, и я всех знаю. Сделаю для вас все, что захотите.

…Нежное солнце и теплый ветер действовали усыпляюще, блеск волн слепил нашему путешественнику глаза.

Питер растянулся в шезлонге, расслабился и смежил веки; сквозь полудрему до него долетал голос его нового друга. Он действовал успокаивающе, словно томные звуки виолончели. Лучи солнца и выпитое бренди вскоре сделали свое дело, и Питер уснул.

Проснувшись минут через двадцать, он, к своему изумлению, обнаружил, что капитан по-прежнему вещает:

– … и я сказал ему: слушай меня, ублюдок, никто не смеет называть меня жуликом, слышишь?! Хватаю его и швыряю в море! Ему пришлось проплыть полмили до берега, – с удовлетворением сказал капитан, – да, как на грех, в тот день в море не было акул, так что ему это удалось.

– Как жаль, – сказал Питер, чтобы как-то поддержать разговор.

– Никто не смеет называть меня жуликом. Ну, пошли. Пора обедать.

…После обильного обеда, во время которого капитан продолжал превозносить достоинства зенкалийских девушек, и рассказывал леденящие кровь истории о том, что он сделал с разными людьми в Зенкали, которые осмелились попытаться взять над ним верх, Питер потащился в свою каюту. Здесь было душно, но это было единственное место, где он мог скрыться от капитана. Как и многие до него, он обнаружил, что дружба и гостеприимство грека могут быть утомляющими. Несмотря на духоту, Питер бросился на койку и попытался уснуть, размышляя о том, что это все же лучше, чем провести время в обществе капитана, попивая вино и играя в карты, как тот предлагал.

Несколько часов спустя он проснулся, чувствуя себя от тяжелого сна скорее мертвым, чем живым. Одевшись, Питер, пошатываясь, вышел на палубу, упал в шезлонг и некоторое время смотрел на закат, собираясь с мыслями.

Небо на западе было оранжевым с красными прожилками, а море фиолетовым с желтыми, зелеными и алыми крапинками, дрожащими на поверхности там, где его расчесывал вечерний бриз. Тлеющее солнце, похожее на абрикос, только что коснулось горизонта. Вдалеке дельфины с черными гладко отполированными спинами выпрыгивали из воды и вновь падали в безмятежную гладь, образуя брызги пены. Два альбатроса по-прежнему следовали за кормой без единого взмаха крыльями.

Появился зенкалиец (которого Питер все еще мысленно называл Деревом Андромеды),  улыбаясь своей широкой добродушной улыбкой и неся переносной бар. Он совмещал, по-видимому, обязанности старшего офицера, боцмана, рулевого и бармена. Питер налил себе бренди, в которое добавил соды и льда, откинулся на спину, и стал медленно потягивать напиток, любуясь меняющимися красками неба. Дельфины подошли так близко к кораблю, что он слышал их фырканье, когда они выныривали на поверхность. Открыв свой недавно приобретенный путеводитель, чтобы посмотреть, что-нибудь об этих грациозных и красивых животных, он в разделе естественной истории  путеводителя прочитал:

До прихода арабов, оба племени зенкалийцев, жили, хоть и в неспокойном, но в мире. Фауна острова была необыкновенно богата, и проблема раздобыть себе обед, здесь не стояла. Численность населения в то время была не большой по сравнению  с настоящим временем. Одно племя занимало восточную оконечность острова, другое западную. Между ними была своего рода ничейная земля, на которой фауне было позволено процветать более или менее беспрепятственно. На острове было много гигантских черепах, численность которых исчислялась десятками тысяч. Превосходный и наблюдательный французский натуралист, граф д'Армадо, писал: «можно местами пройти почти целую  милю по панцирям этих черепах, не касаясь ногой земли».

Это отнюдь не преувеличение – данный факт подтверждается бортовыми журналами многих кораблей, заходивших на Зенкали с целью пополнения запасов воды и провианта, а заодно увозивших живых гигантских черепах. (В те времена черепахи заменяли консервы.) Так, только с декабря 1759 года по декабрь 1761 года с острова было увезено не менее 21 600 черепах. При таком бездумном грабеже  не следует удивляться, что эта интереснейшая рептилия вымерла уже к середине периода французской оккупации.

Хозяйничанье на острове арабов, а затем европейцев неизбежно привело к тому, что и многие другие местные виды (по большей части безобидные и беззащитные) исчезли. Их убивали пришельцы ради пищи и из спортивного интереса. Истребляли привезенные на остров хищники вроде собак и свиней. Они погибали также в результате изменения среды обитания, вызванного уничтожением  лесов, чтобы освободить место  под плантации сахарного тростника, который, к счастью, здесь не прижился. На месте этих плантаций сейчас выращивается дерево амела (см. раздел «Экономика»), являющееся биологической и экономической основой острова. Это единственное дерево, которое выдержало нашествие завезенных европейцами новых деревьев и растений, оказавшихся губительными для местной флоры. 

Вслед за гигантскими черепахами в небытие ушел живущий на земле попугай-сумеречник, более крупный, чем самый большой из известных нам попугаев ара, пять видов птиц, маленький не летающий баклан (родственный галапагосскому виду), и группа из десяти видов ярко окрашенных и любопытно приспособленных птиц, питающихся медом. Но все-таки самой тяжелой была потеря птицы-хохотуньи, которая, как указывалось ранее, составляла основу религии фангуасов. Они верили, что в ней воплотился их бог Тио-Намала, и поэтому птица, ее гнезда и яйца считались табу. Но французы, конечно же, не признавали их таковыми, и подавали на стол в виде самых изысканных кушаний. А Тио-Намала был бог добрый, и по доброте своей не мог обрушить свой гнев на французов. После того, как несколько попыток урезонить французов привели лишь к тому, что многие вожди были повешены за неподчинение, фангуасы отказались от всех попыток спорить, и в скором времени птица-хохотунья канула в Лету вслед за гигантскими черепахами, оставив фангуасов безутешными.

По внешнему виду птица-хохотунья, была, вероятно, самым любопытным видом птиц обитавших на Зенкали. Эта птица была размером примерно с гуся и имела длинные сильные ноги. У нее был удлиненный, слегка изогнутый клюв (сходный с тем, что у птицы-носорога) и своеобразный большой шлем на макушке. Крылья у этой птицы были маленькими. Птица, по-видимому, обладала необычайно доверчивым нравом, так что она, естественно, стала идеальной добычей для французов, поскольку она не могла летать и не убегала. 

Птица-хохотунья была почти так же многочисленна, как гигантская черепаха, но это, к сожалению, не спасло вид от истребления. Фангуасы называли птицу Тио-Намала, что означает «Птица бога Тиомала», а французы – хохотуньей, так как ее крик весьма напоминал дикий, издевательский смех. Все, что осталось от этой удивительной птицы, – пара чучел в Париже, еще одна пара в Антверпене, пять-шесть чучел самцов в разных музеях мира, да с полдюжины скелетов и горстка костей. Одно изящно сделанное чучело самца имеется в музее Дзамандзара.

Любопытно, что когда вымерла птица-хохотунья, исчезло также дерево омбу. Это было своеобразное дерево, которое через неопределенные промежутки времени приносило плоды, которые, по-видимому, составляли важную часть рациона птицы-хохотуньи. На момент написания статьи в Ботаническом саду в окрестностях Дзамандзара растет последнее дерево Омбу, возраст которого, по слухам, превышает триста лет. Хотя дерево регулярно плодоносит, но семена его не прорастают. Похоже, что это дерево – безусловно самое редкое дерево в мире  – в конце концов, умрет, не оставив потомства.

 Питер отложил книгу. Он потягивал напиток, наблюдал за закатом над почти черным морем, и думал о дереве Омбу.  Зная о вымирании животных, он до недавнего времени, как и многие люди, считал, что это естественный процесс, подобный исчезновению динозавров, не имеющий никакого отношения к человеку. Теперь же он знал, что это неправда. Но, как ни странно, он никогда прежде не думал, что растения и деревья тоже может постичь та же участь, что и животных. Впервые он увидел все это в целом: если ты губишь лес, ты губишь и живые создания, обитающие в нем и вокруг него. Но возможен и обратный процесс: если ты истребишь этих существ – ты погубишь и сам лес, который во многих отношениях от них зависит. Он налил себе еще выпить и продолжил чтение:

С точки зрения людей, самым полезным из обитающих на Зенкали видов живых существ является бабочка амела. Этот представитель семейства Бражники во многом напоминает европейскую бабочку бражника-колибри[14]14
   Бабочка бражник-колибри.


[Закрыть]. Амела – крупное насекомое с размахом крыльев в десять сантиметров и массивным телом. Подобно своей европейской родственнице, она летает с невероятной быстротой, может летать подобно птице-колибри как вперед, так и назад, и куда более похожа на птицу, нежели на бабочку. Сходной по внешнему виду с колибри ее делает также необыкновенно длинный хоботок, достигающий десяти сантиметров в длину, когда он вытянут полностью, и похожий на кривой птичий клюв. Сверху у нее крылья пепельно-серые, сильно испещренные черными и золотыми пятнами. Снизу – ярко-пурпурного цвета с широкой черной каймой. Из-за быстроты в полете крыльев становится почти не видно. Только у этой бабочки хоботок, достаточно длинный, чтобы проникнуть внутрь трубчатого цветка дерева амела, и таким образом произвести опыление этого дерева, имеющего жизненно важное экономическое значение для острова (см. Экономика). Когда это стало ясно, на острове был введен полный запрет на использование инсектицидов. От этого выиграли и другие виды насекомых, в том числе и вредные, но островитянам пришлось с этим смириться.

Следуя совету – (см. Экономика), Питер открыл этот раздел.  Не потому, что любил или понимал эту науку, просто ему  хотелось узнать как можно больше об острове. Он был рад обнаружить, что экономика Зенкали настолько проста, что даже экономисту своим описанием было бы трудно ее усложнить. Вот что об этом там говорилось:

Принимая во внимание, все произошедшее с остальным миром, Зенкали повезло, что на нем нет ни заслуживающих внимания минералов, ни нефти. Как следствие, из всей индустрии на нем есть лишь несколько маленьких предприятий легкой промышленности. Процветание  острова зависит от дерева амела, – вся его  экономика базируется на этой культуре. (В прошлом на острове неоднократно пытались выращивать сахарный тростник, бананы, ананасы, но безуспешно.) 

Зенкали повезло и в том, что он находится за пределами зоны циклонов и ураганов, – здесь очень стабильный климат, благоприятный для процветания дерева Амела. Это единственное дерево, пережившее нашествие европейцев, больше нигде в мире не встречающееся. И оно самым упрямым образом отказывается расти где-либо еще, поскольку там нет бабочки-амелы. Зенкали обладает монополией на это замечательное дерево, вероятно, превосходящее по своим достоинствам пальму. Оно достигает шести– восьми метров в высоту, диаметр ствола составляет около тридцати сантиметров.

Ствол дерева – прямой гладкий, древесина – твердая, имеет приятную для глаз медово-желтую окраску. Подобно красному кедру, она устойчива к атакам любых насекомых и даже термитов. Древесина очень ценится как строевая, так и для изготовления мебели. Дерево необыкновенно быстро  растет и достигает максимальной высоты через пять лет, хотя считается, что у семилетнего дерева древесина лучше.

Цветы амелы – длинные, алые, имеющие форму трубы, растущие гроздьями, пользуются большим спросом в парфюмерной промышленности при изготовлении духов. Они издают тяжелый, насыщенный и уникальный аромат  (нечто среднее между розой и гвоздикой).

Плоды дерева – темно-фиолетовые, с виду напоминают клубнику, растут гроздьями. Из их сока получают великолепное масло, которое находит самое разнообразное применение – от точных приборов до косметики.

Но и это еще не все: недавно было обнаружено, что сердцевидный довольно мясистый лист дерева амела, подвергнутый сушке и химической обработке, дает чудодейственный препарат аминеафрон, используемый для приготовления многих лекарственных средств. 

 Таким образом, это уникальное дерево дает четыре отдельных и очень важных продукта, каждый из которых приносит очень высокий доход Зенкали, и обеспечивает ему финансово безопасное будущее, чего обычно не хватает небольшим тропическим островам такого рода.

 Стемнело, читать стало невозможно, и Питер уже было собрался идти в каюту. Но тут он почувствовал сильный запах чеснока, послышалось громкое дыхание, и рядом в шезлонг опустился капитан. Открыв переносной бар и плеснув себе в стакан солидную порцию узо, капитан самодовольно изрек:

– Мистер Фокстрот, сегодня у нас особый ужин, греческий ужин. Празднуем последнюю ночь пути перед прибытием на Зенкали.  Мы с вами пьем, а потом будем танцевать, да?

– Танцевать? – с некоторой тревогой переспросил Питер, представив себя в медвежьих объятиях капитана Паппаса, вальсирующего по палубе.

–  Танцевать, – твердо повторил капитан Паппас, – греческий танец, а? Я научу тебя греческим танцам… лучшим танцам в мире.

– Спасибо. – Питер, смирился с тем, с тем, что вечер будет алкогольно-хореографическим.

Питер разочарован не был. Ужин оказался отменным, пришлось это признать. Порции были гигантских размеров, и сопровождались немыслимым количеством вина – белого или красного, в зависимости от того, какой деликатес подавался на стол. По завершении пиршества вышли трое матросов-зенкалийцев и под аккомпанемент бузуки[15]15
  Бузука – струнный музыкальный инструмент, получил широкое распространение в Греции, Израиле, Турции, Ирландии, на Кипре.


[Закрыть] – на ней с необыкновенным чувством и воодушевлением играл сам капитан – начали танец, который в глазах неискушенного мог сойти за греческий. Удивительно, как это жирные, словно сосиски, пальцы капитана ухитрялись извлекать из инструмента столь сладостные мелодии. Вскоре, одурманенный хорошим вином и дружеским общением, Питер обнаружил, что, слева и справа от него – ухмыляющейся  зенкалиец. А он, положив им руки на плечи, обхватив их бронзовые, потные шеи, переступает не совсем в такт музыке по палубе. – Звуки бузуки дрожат и плачут, глубокий капитанский бас разносится над залитым лунным светом морем…

Наконец, поклявшись в вечной дружбе всем зенкалийцам и капитану, Питер пошатываясь, отправился в каюту, громко напевая. Раздеваясь, он неожиданно вспомнил о дереве омбу и его охватило чувство жалости. Он с горечью думал: «Вот я так наслаждаюсь жизнью, а бедному дереву, единственному уцелевшему представителю своего рода, не с кем даже поболтать.  Не с кем спеть, и не с кем станцевать. Какая жестокость!»

С досады он швырнул снятую одежду на пол и растянулся на койке голый.

– Держись, омбу, держись старина! – пробормотал он, засыпая. – Питер Фоксглав, эсквайр, идет тебе на выручку.

В тот момент он и представить себе не мог, что это было на самом деле так, – он действительно шел ему на выручку.

Глава вторая
Зенкали осмотрен

Он к своему изумлению проснулся в пять часов и без заметного похмелья. Поскольку Зенкали уже должен быть виден, Питер быстро умылся, оделся и поспешил на нос корабля.

Тихо, прохладно, море темно-синее и гладкое, с небольшими стаями морских птиц. Небо бледно-голубое с оранжевыми пятнами на востоке. Чуть правее от курса корабля в нескольких милях лежал Зенкали.  Его форма полумесяца с двумя вулканами на концах была очень характерной. В этом раннем свете весь остров казался темно-зеленым, с фиолетово-черными тенями, отбрасываемыми вулканами и горами. Остров был окаймлен полосой белого прибоя там, где волны разбивались о слегка выступающий над поверхностью коралловый риф, а вулканы были в веселых утренних головных уборах из облаков.

Питер зачарованно наблюдал, как восходящее солнце постепенно делает цвета острова более насыщенными и яркими, а поверхность моря дробится на миллион серебристых бликов, похожих на рыбьи косяки.

Капитан Паппас появился на мостике в рубашке нараспашку, широко зевая и почесываясь. Были видны грудь и живот, покрытые густыми черными, как у медведя, волосами, а волосы на голове стояли дыбом.

– Доброе утро! – проревел он Питеру. – Ну, как самочувствие?

– Превосходное. Лучше не бывает.

– А все греческие танцы! – Капитан, как-будто рекламировал надежное лекарство. – Очень полезны для организма! Ну что, видишь Зенкали, а? Премилый остров, не правда ли? Через два-три часа будем в порту!

– Через три часа? – изумился Питер. – А кажется, он так близко!

– Нет, она не близко. Она будет гораздо больше, когда подойдем поближе. Хотите позавтракать, мистер Фокстрот? Проголодались, а?

Питер неожиданно почувствовал зверский голод:

– Да, неплохо бы позавтракать. Я так голоден, что могу съесть лошадь и даже с копытами.

– Я не знаю, есть ли это у нас, – нахмурился капитан при мысли, что его корабль может быть признан в чем-то ущербным. – Я думаю, вы спросите кока, а?

…Час спустя Питер уже упаковал вещи и снова вышел на нос, чтобы понаблюдать, как суденышко пойдет через риф, – для всякого новичка это является одновременно захватывающим, пугающим и волнующим. Остров теперь казался огромным, солнечный свет высвечивал листву растительности, покрывающую остров от пляжа, до вершин гор. – Зеленые, золотые, алые, розовые, синие и желтые цвета в многоцветном гобелене, который может быть создан только в тропиках. Серповидные пляжи вдоль берега сверкали белизной, как слоновьи бивни

 Риф был от шести  до пятнадцати метров шириною и выступал примерно на полметра над поверхностью моря. Напарываясь на острые, словно бритвы, кораллы, огромные буруны сначала вздымались, а затем рассыпались шипящей, брызжущей пеной. Качаясь, словно на гигантских качелях, на этой гигантской зыби «Андромеда III» бодро пыхтела параллельно пенящемуся, рычащему  рифу, держась на расстоянии около двадцати пяти метров от того, что выглядело как место кораблекрушения.

Да, нужно отдать должное капитану Паппасу: при всех его недостатках проход в зенкалийском рифе он знал, как свои пять пальцев. Он вел суденышко вдоль рифа, пока оно не достигло просвета (не более тридцати метров шириной) в ковре пены, через который  с пугающим ревом пробивались огромные валы.

 Капитан резко развернул «Андромеду III» и на всем ходу вошел в проем. – Немного качки, болтанки, и вот они уже скользят по гладким, сверкающим бриллиантами водам лагуны.

– Видите, я чертовски хороший моряк! – Прокричал капитан Паппас с мостика, и его лицо расплылось в широкой торжествующей улыбке.

– Совершенно верно! – крикнул в ответ Питер.

– Все греки – классные мореходы… Самые лучшие мореходы в мире! Примерно через пять минут станем на якорь. – Он помахал Питеру рукой, похожей на окорок, и исчез в крохотной рулевой рубке.

«Андромеда III» пересекла прозрачные воды лагуны и вскоре вошла в бухту «Хохотунья», на берегу которой находились порт и столица Зенкали – Дзамандзар. Они обогнули мыс с внушительным зданием из розового камня на вершине, которое Питер принял за Дворец. И взору путешественника открылись залив и каменные бастионы, охраняющие вход в гавань. По пологим холмам расположился город. – Дома маленькие дощатые, с крышами из пальмовых листьев, кое-где виднелись более прочные сооружения из коралловых блоков. Каждый дом был выкрашен в свой цвет, так что издали казалось, будто между кустами бугенвиллеи[16]16
  Бугенвиллея.


[Закрыть], сиреневыми деревьями жакаранды[21]21
  Жакаранда.


[Закрыть] и кровавыми «огненными[22]22
  Огненные или лесное пламя – народное название ряда видов деревьев.


[Закрыть]» деревьями в цвету кто-то разбросал цветные детские кубики.

Питер был очарован. Увиденное превзошло все его самые смелые мечты. Да, этот город не просто можно назвать городом, им вполне можно гордиться, – своеобразный, не похож ни на какой другой в мире! Еще не сойдя на берег, Питер уже почувствовал сердечную привязанность к столице Зенкали, хотя не вдохнул еще его запахи, а ведь он по собственному опыту знал, сколь важен запах для восприятия любого города, маленького или большого.

Но ароматы Дзамандзара его не разочаровали. Когда «Андромеда III», с грохотом бросив якорь, и, развернувшись, пришвартовалась к причалу, теплый ветер донес до Питера запах города. Это была дурманящая смесь самых замысловатых запахов. Пахло пальмовым и кокосовым маслом, какими-то диковинными цветами, сухими листьями, дымом горящего дерева из печных труб, ананасами, папайей, манго, лимонами, морской солью и только что выловленной рыбой, печеным хлебом, сточными канавами, ослами, голубым небом и утренней росой. А также многими другими ароматами, которые он не успел разгадать, потому что перед ним на палубе возник рослый лоснящийся зенкалиец.

 Мужчина явно занимал какое-то официальное положение, поскольку был одет в темно-синюю форменную куртку с белой окантовкой, белые шорты, синие чулки до колен и коричневые башмаки, отполированные до блеска, как и его лицо, а на голове у него красовалась алая феска. В руке он довольно неуклюже держал длинную полую трость, в щели которой торчала сложенная бумага.

– Сахиб, мистер Фоксглав, сахиб, добро пожаловать, сахиб, – посыльный, изящно отдал честь.

– Спасибо, – сказал зачарованно Питер, изобразив ответный салют. Посыльный протянул ему тот конец трости, из которой торчало письмо.

– Это грамота для вас, сахиб, от масса Ганнибала, сахиб, – объяснил гонец.

Питер осторожно извлек послание из трости и развернул его. Это был листок плотной бумаги цвета слоновой кости с текстом, написанным изящным, каллиграфическим почерком:

– «Дорогой Фоксглав. Добро пожаловать! Ни о чем не беспокойтесь. Просто следуйте за человеком с тростью. Г.».

Посыльный широко улыбнулся Питеру:

– Масса, идти за мной. Мы едем домой к массе Ганнибалу в карете Кинги. За нами доставят багаж массы.

Удивленный до предела, Питер последовал за человеком с тростью. Сойдя на причал, он увидел, что их дожидаются двое рикш – два дюжих зенкалийца. Питер сел в одну коляску, похожую на бамбуковое кресло на колесах, посланник – в другую, и вот они уже катят с ветерком по улицам города.

Достигнув окраины, рикши свернули на широкую, гравийную дорожку  и, в конце концов,  остановились у длинного двухэтажного дома, приютившегося в роще гигантских баньяновых деревьев[23]23
  Баньяновые деревья


[Закрыть].

 Посланник повел Питера вверх по парадной лестнице, затем через широкую веранду, наполненную ароматом множества цветов в глиняных кадках размером с ванну, в корзинах, развешанных повсюду. У двухстворчатой парадной двери, украшенной замысловатой резьбой, посланник остановился и, вынув из кармана серебряный свисток, сыграл на нем короткий, но сложный сигнал.  Пока они ожидали, Питер любовался гигантскими голубыми бабочками, которые, словно кусочки заблудившегося неба, кружили вокруг цветов, изредка садясь напиться нектара.

Наконец дверь отворилась, и в проеме показался слуга-зенкалиец в накрахмаленной белой униформе с алым кушаком. Взглянув на Питера, он улыбнулся и слегка поклонился:

– Доброе утро, сахиб, мистер Фоксглав, ты иди, заходи, пожалуйста, сюда…  Маса приходи жди тебя.

Он повернулся и повел Питера по широкому коридору, стены которого были украшены длинными  китайскими картинами на шелке, слегка трепетавшими на ветру. Под ними стояли большие китайские вазы с великолепными орхидеями, нежные цвета которых гармонировали с картинами.

Слуга остановился у двери, почтительно постучал и, склонив голову набок, прислушался.

– Убирайся! – проревел изнутри грозный голос. – Ступай, нечестивый язычник, подальше от сего обиталища боли и страданий, и что б я больше не видел твою жалкую черную троглодитскую рожу!

– Это масса Ганнибал, – сказал слуга с некоторой гордостью. Не испугавшись воинственности голоса, и не собираясь выполнять его распоряжения, он приоткрыл дверь и просунул голову внутрь.

– Убирайся… ступай прочь! – прорычал все тот же голос. – Убирайся,  ты, хнычущее недостающее звено! Не надо пресмыкаться передо мной, пытаясь искупить свою вину! Твое счастье, что я добр и благороден, иначе я давно бы упек тебя на двадцать лет на каторгу за покушение на убийство, ты черномазый, самый никчемный из них!

«Неужели это Ганнибал Олифант так изощряется?» – изумленно подумал Питер.

Слуга терпеливо дождался, пока голос хоть ненадолго смолкнет, чтобы перевести дыхание, и произнес:

– Пожалуйста, сахиб, мистер Фоксглав, он совершенно пришел.

Последовала краткая пауза, после чего голос снова заревел:

– Ну не стой без дела там, ты, безграмотный убийца, впусти нового массу сейчас же, слышишь?

Слуга распахнул дверь и впустил Питера в просторную великолепную комнату метров восемнадцати в длину и девяти в ширину, с невероятно высокими потолками, под которыми лениво гоняли воздух вентиляторы с лопастями, похожими на крылья ветряных мельниц. Полированный деревянный пол был устлан персидскими коврами баснословной стоимости. Глубокие диваны и кресла из темных пород дерева, покрытые затейливой резьбой, были завалены подушками из разноцветного тайского шелка. Стены увешаны коллекцией странных масок, прекрасными картинами импрессионистов, китайскими свитками на шелке, тибетскими молитвенными колесами, старинными мушкетами, копьями, щитами, застекленными шкафами, полными резьбы по слоновой кости и изящной керамики. Вдоль стен стояли книжные шкафы с книгами в разноцветных переплетах. Книги также стопками громоздились на полу.

В одном конце комнаты стоял большой письменный стол, заваленный кипами бумаг, журналов и научных публикаций. В одной из стен было пять высоких французских окон, выходивших на веранду, за которой раскинулись зеленые лужайки и гобелен цветущих кустарников, спускавшиеся к овальному, выложенному терракотовыми плитками бассейну. В центре бассейна бил в высоту метров на пять, изгибаясь, блестя на солнце, фонтан.

У одного из отворенных окон стояло резное кресло-качалка из бледно-янтарного цвета дерева, с подлокотниками в виде павлинов, распустившиеся хвосты которых образовывали большую веерообразную спинку. В этом умопомрачительном кресле, утопая в груде пестрых шелковых подушек, сидел сам Ганнибал Губерт Гильдебрандт Олифант[24]24
  Даррелл развлекается, раздавая персонажам звучные исторические и мифологические имена. Гильдебрандт (иначе Хильдебрандт) – герой немецкого народного эпоса.


[Закрыть], политический советник короля и правительства Зенкали. Одет он был в белую хлопчатобумажную рубашку с широкими рукавами, блестящую ткань из батика вокруг бедер и яванские красные с золотом тапочки с загнутыми носками.  Он был невысок, очень широкоплеч, с массивной головой, увенчанной гривой седых волос. Большой подвижный орлиный нос, чувственный рот с презрительно опущенными уголками. Из-под кустистых бровей с насмешливым высокомерием смотрели сверкающие черные цыганские  глаза.

Впечатление от этого человека было таким, будто в холодную ночь вас обдало жаром большого костра. Рядом с хозяином находился стол, на котором стояли бутылки и серебряное ведерко со льдом. Вокруг его кресла лежали – бульдог, далматинец, ирландский волкодав, два пекинеса, четыре королевских спаниеля и гигантский тибетский мастифф, такого размера, что Питеру показалось, будто это ручной медведь.

Среди собак на большой подушке абрикосового цвета сидела, обняв колени, одна из самых красивых девушек, каких когда-либо видел Питер. Обладая приятной наружностью и не будучи обделен природным обаянием, Питер в свои двадцать восемь лет не испытывал недостатка в женском внимании, но от взгляда на эту милую стройную красавицу у него перехватило дыхание. Она была стройной, с кожей цвета персика, выгоревшей на солнце до цвета полированной бронзы. Ее темные волосы, схваченные простой золотой заколкой, ниспадали до талии, и по ним пробегала рябь, похожая на водовороты в залитой лунным светом реке. У нее был маленький нос, с мелкой россыпью веснушек и смешливый рот. Но больше всего поражали ее большие миндалевидные глаза. Над слегка высокими скулами и под темными изящными бровями они были насыщенного дымчато-синего, почти фиолетового цвета, с крошечными черными крапинками, которые увеличивали их размер.

« Все, что мне теперь нужно, – размышлял  Питер, – это выяснить, не замужем ли она за каким-нибудь потным мужиком-дебилом, совершенно недостойным ее, и не скрывается ли за ее неземной красотою голос базарной торговки или, не ровен час, дурной запах изо рта». Из транса его вывел  насмешливый голос Ганнибала Олифанта:

– Когда закончишь стоять, как балбес, которому больше нечем заняться, упиваясь несомненным очарованием мисс Дэмиен, возможно, ты обратишь на меня внимание. Почему бы тебе не подойти поближе, если ты еще не потерял способность двигаться, чтобы я не порвал свои голосовые связки?

Питер с усилием взял себя в руки и прошел через комнату туда, где медленно покачивалось кресло-качалка. Ганнибал Олифант здороваясь, протянул ему левую руку, посколько правая была забинтована: