Текст книги "Птица-хохотунтья."

Автор книги: Джеральд Даррелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

На траве – конфетти из белых голубей. В углу лужайки два павлина машут хвостами в экстазе самодовольства. В центре сада высилась беседка в виде пагоды: на колоннах, сложенных из коралловых блоков, покоились массивные поперечные деревянные балки. На них разрослась пурпурная бугенвиллея[16]16
  Бугенвиллея.


[Закрыть], дрожавшая и искрившаяся под натиском мириад бабочек, мотыльков, жуков, пчел и прочих насекомых. В тени этого растения, натянут гамак, способный с комфортом приютить четырех людей обычной комплекции. Но помещалась в нем лишь персона короля Тамалавалы Умбера Третьего.

Ростом монарх был около двух метров, вес его превышал сто двадцать килограммов. – Этакий шоколадного цвета конь-тяжеловес. Его большое мягкое лицо с широкими, но не мясистыми губами и прямым носом было ближе к полинезийскому, нежели к африканскому типу. Зрачки были размером с грецкий орех, а благодаря ярким белкам казались еще огромнее. На нем был длинный белый халат спадающий волнами с кружевными оборками вокруг шеи и запястий, украшенный вставкой английской вышивки, как у ночного халата викторианской эпохи.

На голове – алая тюбетейка, расшитая золотыми цветами, на ногах – простые красные кожаные сандалии. Золотой браслет на запястье и золотой перстень с сапфиром величиной с порядочный кусок колотого сахара – вот все, что он носил из украшений.

Владыка возлежал, свесив ногу из гамака, и, нацепив на кончик носа очки в роговой оправе, читал «Таймс». Он весь был завален газетами на разных языках. На журнальном столике рядом с гамаком находились атлас, пять словарей, ножницы, ручки и большой альбом для вырезок.

– А вот и мы! – Ганнибал довольно бесцеремонно повысил голос, пока они шли по мягким бархатным лужайкам к беседке. – Вот и мы. Прошу прощения!

Кинги отложил газету и сдвинул роговые очки на лоб. Его лицо расплылось в ослепительной  приветственной улыбке. Владыка выпрыгнул из гамака, из груды газет, и произнес глубоким и сочным голосом:

– Ганнибал, бродяга, ты опоздал. Я думал, ты совсем не приедешь. –  Он осторожно взял руку Ганнибала своими могучими ручищами и нежно пожал ее.

– Еще раз прошу прощения за опоздание. Виноват Фоксглав.… Слушая его рассказы о любовных похождениях, я забыл о времени.

Кинги повернул свое сияющее лицо к ошарашенному Питеру.

– Мистер Фоксглав! – прогремел он. – Рад приветствовать вас на Зенкали!

– Я очень рад, что приехал сюда, ваше величество, – сказал Питер. – Я уверен, что ваше королевство подарит мне немало наслаждений.

– Ну, если вы имеете в виду любовные похождения, – заметил Кинги, – то боюсь, с этим у вас будут проблемы. Правда, Ганнибал?

– Да нет, – попытался возразить Питер, – я вовсе не гоняюсь целыми днями за женщинами, как вы могли заключить из слов Ганнибала.

– Какая жалость, – Кинги, казалось, говорил искренне, но в его карих глазах появился огонек. – А то внесли бы хоть какое-то разнообразие в здешнюю спокойную жизнь. Ну, пожалуйста проходите, садитесь. Сейчас я вас угощу.

Было видно, что гостей ждали. – Рядом с журнальным стоял еще один маленький столик со стаканами и термосом на нем, и две табуретки.

Кинги наполнил из термоса стаканы белой тягучей жидкостью и подал их Питеру и Ганнибалу.

– Ну, что скажете? – с тревогой спросил он, когда Питер, глотнув, сделал глубокий, судорожный вдох.

– П-превосх-ходно, – прохрипел Питер.

– Мое собственное маленькое изобретение, – с гордостью сказал Кинги. – Изящная смесь белого рома, кюммеля[17]17
  Кюммель – тминовая горькая настойка крепостью 45-50-70 градусов.


[Закрыть], кокосовых сливок и молока. На меня с одного глотка оказывает такое неуважительное воздействие, что пришлось окрестить его «Оскорбление величества».

Он сел назад в гамак, надвинул очки на нос, сделал глоток из своего стакана, но прежде чем проглотить покатал его во рту, и затем спросил:

– Ну, мистер Фоксглав, надеюсь, вы привезли нам массу новостей из внешнего мира?

– Боюсь, что нет, сэр, – ответил Питер. – Видите ли, перед направлением сюда я служил на Барбадосе, а это отнюдь не центр цивилизованного мира.

– Какая жалость, – вздохнул Кинги. – Как видите, я пытаюсь узнать из газет обо всем, что творится на свете, но поскольку они приходят с опозданием на месяц, я всегда чуть не последний узнаю о нашумевшем скандальном убийстве или о том, кто кого сверг. Попадаешь в неловкие ситуации, – отправишь поздравительную ноту какому-нибудь главе государства, а тебе ее возвращают с пометкой: «По данному адресу не проживает». Вот у всех и создается впечатление, будто я не интересуюсь тем, что происходит в мире.

Ганнибал издал короткий смешок, но промолчал.

– Мистер Фоксглав, – продолжил владыка, – не удивляет ли вас порой мировая пресса? Когда ее читаешь, начинаешь думать, что все сочинено слабыми людьми, про слабых людей и для слабых людей. Так, кажется, говаривал Авраам Линкольн, я не ошибся? Но все те редкие случаи, когда я получал удовлетворение от прессы, – все они в моем альбоме! Месяц назад я прочитал о случае в Сурбитоне, где я жил, когда был студентом Лондонской школы экономики. – Парень идет по дороге, ему на голову падает кусок зеленого льда, он теряет сознание. – Кто бы мог ожидать, что такое произойдет в тихом Сурбитоне. Полиция установила, что это была замерзшая моча, выброшенная из пролетающего на большой высоте реактивного самолета. Пока содержимое летело вниз, оно успело замерзнуть.  Я спрашиваю вас, к чему катится мир, когда можно погибнуть  в Сурбитоне от такой ерунды? Или вот еще: читаю в «Сингапур таймс», что по слухам, принц Улиток[18]18
  Должно было быть написано принц Чарльз (Charles), а написали принц Улиток (Snails).


[Закрыть] скоро женится. Превращение членов королевской семьи в беспозвоночных, несомненно, должно караться длительными сроками тюремного заключения, не так ли?

– Раз так, то бедняга Мартин Дэмиэн заслуживает пожизненного заключения, – сказал Ганнибал. – Как вам понравился ваш портрет на первой полосе?

– Неплохо, – сияя от удовольствия, сказал король. – Я бы даже сказал, изысканно! Я послал бедной миссис Амазуге большую корзину фруктов в качестве компенсации за нанесенный газетой моральный ущерб, а потом целый вечер сочинял господину Мартину Дэмиэну одно из самых страшных писем, какие когда-либо выходили из-под моего пера! Для пущей важности я наложил на него столько печатей, что содержание ему вряд ли удалось разобрать. Как я старался! Я даже пригрозил ему депортацией! Интересно, почему он никогда не обращает внимания на мои письма.

– Считайте, вам повезло, что он не напечатал ни одного, – заметил Ганнибал.

– А я бы хотел, чтобы он это сделал, – задумчиво сказал монарх. – Я так мечтал когда-нибудь напечататься!

– Боюсь, – хмуро сказал Ганнибал. – Если вы дадите Мартину материал для публикации, там будет столько опечаток, что будет смеяться весь остров.

– Так это же замечательно! Если бы не юмор, который так и брызжет со страниц «Голоса Зенкали», я бы давно уже отрекся от престола! Несколько недель назад я прочел там буквально следующее: «Король обходит строй почетного караула. На нем – в атласное свадебное платье цвета персика, украшенное брюссельским кружевом, в руках – букет белых лилий. Подруги невесты – капрал Аммибо Аллим и сержант Гула Масуфа – получили награду за храбрость». – И Кинги расхохотался, запрокинув голову. Его гигантское тело сотрясалось от смеха. Отсмеявшись, вытирая глаза, он произнес:

 – Мистер Фоксглав, если когда-нибудь станете у кормила власти, пусть вашей прессой руководит ирландец, а наборщиком будет зенкалиец, это сделает вашу жизнь насыщенной.

– На сколько вы назначили заседание совета? – спросил Ганнибал, поглядев на часы.

– Ах, Ганнибал, Ганнибал, – раздраженно сказал Кинги. – Зачем напоминать мне о делах, когда я так наслаждаюсь жизнью?!

– Вы будете ставить на голосование вопрос об аэродроме?

– Да, разумеется, – Кинги посмотрел на Ганнибала взглядом человека, испытывающего неловкость. – Черт возьми, Ганнибал, я знаю, что тебе не нравится эта идея, но многим она нравится. Ну же, мой дорогой друг, признай, что ее реализация принесет определенную пользу острову. Идея не может быть такой уж плохой.

– По-моему, хуже некуда, – изрек упрямый Ганнибал. – Тысячи изнывающих от безделья дуболомов на улицах столицы, не знающих куда себя деть, – это вам что, игрушки? А бухта, полная военных судов? – Остров превращается в мишень для вражеских ракет!

– С некоторыми из этих доводов нельзя не согласиться. Но каково бы ни было мое личное мнение, имеется мощное лобби в пользу этого проекта, и мне трудно ему противостоять.

– Да, есть такое лобби, а верховодит там эта тварь Лужа, – сердито сказал Ганнибал. – Уже одного этого факта достаточно, чтобы сказать решительное «нет» проекту!

– Мистер Фоксглав, а вы не встречались с Лужей, моим министром развития?

– Фактически нет, только видел.

– Нет? Что ж, это удовольствие у вас еще впереди. Его никто не любит. И то сказать, он начисто лишен обаяния и вообще не заслуживает доверия. Мое мнение: уж если держишь около себя мошенника, так пусть он хоть обладает шармом. Нет, наверное, он и вам не понравится. Больше того, скажу откровенно, что из-за таких, как он, недолюбливают все наше цветное племя.

– А что, он и вправду прибрал к рукам эту самую долину? – спросил Ганнибал.

– Да, боюсь, что так, – с сожалением сказал Кинги. – Увел у нас из-под самого носа. Боюсь, что мы теряем контроль, Ганнибал. Как ты думаешь, что сказал этот маленький плутишка, когда я набросился на него по этому поводу? Что он знать не знает об этой сделке, что она была совершена его женой без его ведома. Ему нужно поставить высший балл за такую дерзость.

– Все это очень удручает, – заметил Ганнибал.

– Меня тоже, – сказал король, выбираясь из гамака, – но я ничего не могу с этим поделать, ты же знаешь. В конце концов, мы же можем контролировать развитие событий, Ганнибал, и если будем осторожны, это не разрушит остров. Ты знаешь, что я, как и ты, беспокоюсь о том, чтобы с Зенкали не случилось ничего плохого.

– Конечно, знаю, – сказал Ганнибал. – Это единственное, что вселяет в меня надежду.

– Что ж, возможно нам с тобой и удастся устроить все более-менее к обоюдному удовольствию в этом скучном деле. – Усмехнулся Кинги.

– Ну, всего вам доброго, мистер Фоксглав. Надеюсь, вам у нас понравится, а мистер Ганнибал не станет вас обижать. Правда, должен вас предупредить, что у последнего помощника случился нервный срыв. Буду рад увидеть вас снова!

– Я глубоко польщен, – сказал Питер.

Кинги улыбнулся и  махнул  своей могучей ручищей, отпуская их.

– Теперь заскочим ненадолго в Дом правительства, – сказал Ганнибал, – и на сегодня твои обязанности закончены, можешь отдыхать. Думаю, господин губернатор и его супруга покажутся тебе очаровательными, правда, может быть, немного не от мира сего.

Его превосходительство, сэр Адриан Блайт-Уорик, оказался невысоким, коренастым человечком и видно было, что он как надел, еще в самом начале карьеры, маску чопорности и надменности, так до сих пор ее и носит.  На лице его застыла широкая холодная улыбка.

– Фоксглав… Фоксглав… конечно, конечно, – сказал он, пожимая Питеру руку, и несколько раз откашлялся. У него был тихий, шепчущий голос. – Рад видеть тебя в команде мой мальчик… действительно рад… да, да, ситуация чертовски деликатная да… нам нужно каждое плечо чтобы… эм… требуется, дипломатия, такт, осмотрительность и так далее… но я уверен, что у тебя есть такт, мой мальчик… ты выглядишь прекрасным, достойным молодым человеком… эм… да… как раз то, что нам нужно… соль земли… и так далее… гм… да. Рад видеть тебя в команде.

– Спасибо, сэр, – сказал Питер.

– Что ж, Ганнибал, дорогой мой, налей всем нам выпить… но… по чуть-чуть…  ты играешь в бридж, Фоксглав?

– Нет, сэр, боюсь, что нет, – сказал Питер.

– О… да… жаль конечно, но ты все равно должен прийти на обед.

– Спасибо, сэр, – сказал Питер и почувствовал, что ему срочно необходимо выпить. Что стакан, который протягивал ему Ганибал, как нельзя кстати.

– Надеюсь, тебе понравится Зенкали… – прошептал губернатор. – Тропический рай… получит самоуправление… это должно было произойти… старый порядок поменяется…  гм, да… Прекрасный честный король… соль всего этого… хотя… он ничем этому помочь не может, бедняга… Итон, ты знаешь… да… все равно, соль земли… болезненно... но важно... Королева и государство. Содружество… Да, никогда не отчаивайся. Что?

– Достаточно, ваше превосходительство, – мягко сказал Ганнибал. – Я уже все растолковал Фоксглаву.

– Здорово… здорово… Ты должен привести его на обед.

В этот момент дверь отворилась, и в комнату, словно маленькая заводная игрушка, вбежала леди Эмеральда[19]19
  Эмеральд (англ.) – изумруд.


[Закрыть] Блайт-Уорик. Сначала Питер подумал, что она нарядилась на маскарад, ибо она с головы до ног была одета во все зеленое. Не только ее одежда, чулки и туфли были зелеными, но даже ее волосы имели зеленоватый оттенок. Леди была вся увешана изумрудами – браслеты, ожерелья, броши, медальоны. Стоило ей сделать шаг, как все это звякало, брякало, стукало. Осматриваясь, она делала быстрые движения головой, словно птица, а в руке у нее был изящной работы черепаховый слуховой рожок.

– Ах, Эмми… Это юный Фоксглав, дорогая… какой красавец… А это… в общем, так сказать… понимаете ли… ну, словом, моя супруга… – сказал сэр Адриан, делая при этом какие-то странные жесты, будто хотел освободиться от смирительной рубашки.

– Кто это, дорогой? – леди Эмеральда, взглянув на Питера, сделала книксен. Затем она не без труда вставила в ухо слуховой рожок, зацепив им за украшенную изумрудом сережку.

– Это мистер Фоксглав, моя дорогая, – сэр Адриан, повысил голос. – Очаровательный… статный… только что прибыл.

Поксдав, «Голубиная оспа»?[20]20
  Pox (англ.) – оспа, dove (англ.) – голубь. Поксдав звучит похоже на Фоксглав. – Эмеральда так услышала. И далее chicken (англ.) – курица, отсюда имя Поксчикен – «Куриная оспа».


[Закрыть] Какое интересное имя, – восхищенно сказала ее светлость. – Любопытно – древнеанглийское, я не сомневаюсь. Говорят, в те дни было много оспы. Если бы вас назвали Поксчикен «Куриная оспа», я бы не сочла это таким любопытным, поскольку происхождение более очевидно. Но я полагаю, что раз куры могут ею заболеть, то и голуби тоже. Болезнь, как говорится, не знает границ вероисповедания, класса или цвета кожи. Хотя говорят, что эскимосы умирают от этого, не так ли? Или я думаю об индейцах? Во всяком случае, в одном я уверена, что цесарки этим не болеют. Вы любите цесарок?

– Я предан им, ваша светлость, – сказал Питер.

– Ее милость разводит цесарок, – страдальческим голосом пояснил Ганнибал.

– У меня много цесарок, мистер Поксдав, – продолжала ее светлость. – Я их развожу – такие умные птицы, ну просто как собаки, только с перьями. Приходите ко мне как-нибудь, будем кормить их – увидите какие они разумные. Адриан, ты должен пригласить этого милого молодого человека на обед. Мы должны его видеть у себя достаточно часто.

– Я уже пригласил его, дорогая, да, да… но он не играет в бридж…. Впрочем, это неважно… он желанный гость… самый желанный гость.

Разговор с супругами Блайт-Уорик шел широко, но бессодержательно, и Питер с облегчением увидел, что Ганнибал допил свой стакан, и собирается прощаться.

– Нам пора, сэр. Нужно еще устроить Фоксглава, и убедиться, что с ним все в порядке. – Сказал  Ганибал губернатору.

– Да, да, мистер Фоксглав, все будет… это… как его… в полном ажуре… в общем, так сказать, здорово, – изрек губернатор. – Был рад… с вами… Ганнибал знает здесь все… эти… как их… ходы и выходы… Приходите с ним обедать,  когда бросите якорь… Да.

– Вы должны прийти пообедать, мистер Поксдав, – сказала леди Блайт-Уорик, не расслышав приглашения мужа. – Я буду настаивать, чтобы и мой супруг пригласил вас особо. А после обеда поможете мне покормить цесарок. Да не забудьте взять с собой вашу очаровательную крошку жену – мы ее почти не видим.

Питер и Ганнибал снова сели в повозки и, сопровождаемые эскортом собак, тронулись в путь. Ганнибал закурил длинную сигару и больше не проронил ни слова. Питер откинулся на спину и расслабился. Вскоре рикши выкатили на дорогу, бегущую вдоль бухты.

Дорога то проходила через рощи казуарин – похожих на ели деревьев[33]33
  Казуарина.


[Закрыть], отбрасывавших ажурные, словно выпиленные лобзиком, тени. То вновь становился виден широкий белый пляж, чистые, манящие воды лагуны. Время от времени рикши переезжали по мостикам через неглубокие ручейки, которые сверкали и переливались между камнями, черными и блестящими, как смола. Женщины расстилали свежевыстиранное белье на изумрудной траве – буйство красок напоминало огромную цветочную клумбу. При приближении рикш, зенкалийки разгибали спины и махали длинными смуглыми руками. Их лица озарялись белозубыми улыбками, а воздух оглашался приветствиями. – Голоса были пронзительными, как у попугаев. На берегу рядами стояли черные каноэ, похожие на выброшенных на берег морских свиней[31]31
  Морские свиньи (ламантины) – похожи на дельфинов. Средняя длина тела 160 см у самок и 145 у самцов, средняя масса 50-60 кг. Окраска верхней половины тела тёмно-серая, но не чёрная, бока светлее, брюхо светло-серое или белое.


[Закрыть],  а возле них на искрящемся песке сидели на корточках рыбаки, чинившие свои сети.

Зеленые ящерицы с оранжевыми головами перебегали дорогу перед повозками, а дарящие прохладу рощи казуарин были полны птичьего гомона. Питер впитывал все это в себя и думал, что никогда прежде не доводилось ему бывать в таком уголке земли, где он чувствовал себя таким счастливым. Цвета, запахи, атмосфера, люди – все было каким-то образом совершенно правильным, таким как оно и должно было быть.

– А вот и твой дом, – неожиданно сказал Ганнибал, показывая сигарой в сторону от дороги. – Маленький, но зато прямо на пляже. Думаю, это лучше, чем жить в суматохе города.

Сквозь стволы деревьев Питер увидел стену низенького белого бунгало, стоявшего почти у самой воды.

– Вот это да! – сказал он. – Не ожидал! Как в голливудском фильме! А я-то думал, что меня поселят в деревянной, провонявшей ослами хибаре без водопровода в центре города.

– Все там есть. И водопровод, и электричество – конечно, если движок работает, – и телефон, который действует всегда, когда не сломан, и персонал из трех человек. Думаю, будешь чувствовать себя комфортно, – сказал Ганнибал, и рикши остановились подле бунгало.

Трое слуг появились на тенистой веранде, и вышли наружу. Главным был, очевидно, пухлый коротышка с коричневой круглой физиономией, веселыми глазами и широченной улыбкой, в белой униформе с красной лентой через плечо.

– Добро пожаловать, сахиб, добро пожаловать, – сказал коротышка, балансируя на цыпочках, словно игрок в теннис, ожидающий подачу. – Моя Эймос, сахиб, моя дворецкий. – Дворецкий почтительно склонился над протянутой рукой Питера. –  Его мелкий бой, его Тюльпан, сахиб, – он указал на подростка с выступающей вперед челюстью и слегка косящего на один глаз. Подростку было на вид лет четырнадцать, он  застенчиво переминался с ноги на ногу в пыли и просто кивнул головой в ответ на приветствие Питера, опустив глаза в землю.

– Вот человек готовит, – продолжил Эймос. – Его очень хорошо готовит, сахиб. Его имя Самсон. Чертовски хороший повар!

Самсон (высокий, чрезмерно худой, мрачный, похожий на истощенную ищейку) пристально смотрел на Питера без всякого выражения на лице.

– Привет, Самсон, – сказал Питер, думая при этом, что облик Самсона – очень плохая реклама его кулинарного искусства.

– Добро пожаловать, мистер Фоксглав, моя Самсон, моя кок! – проревел Самсон голосом вояки-капрала, страдающего ларингитом.

 – Хм… Рад был познакомиться. А теперь… Эймос, не найдется ли у нас в доме чего-нибудь выпить?

– Да, сахиб, – с улыбкой сказал тот. – Мисси Одли уже принесла.

– Мисси Одли… он имеет в виду мисс Дэмиен? – обратился Питер к Ганнибалу.

– Да, да, – ответил Ганнибал. – Одри заботится обо всех холостяцких жилищах. Вы ведь знаете, как там нужна женская рука.

– Ну, заходите, выпьем чего-нибудь, – пригласил Питер. –  Будете моим первым гостем.

– Думаю, кружечка пива не помешает, – сказал Ганнибал и вылез из повозки. – Так сказать, по случаю новоселья. Право, это мой долг.

Эймос провел всех через тенистую веранду в длинную прохладную комнату. Высокие французские окна выходили на заднюю веранду, в саду шептались казуарины[33]33
  Казуарина.


[Закрыть], а лилии канна[34]34
  Дикие растения достигают высоты 2-3 метра,


[Закрыть] стояли алыми рядами, словно часовые. Были видны ослепительный пляж и бледно-голубые воды лагуны.

Эймос вышел и вскоре вернулся с двумя пенящимися кружками пива.

– Ну, за новоселье! – сказал Ганнибал.

– Ваше здоровье! – поддержал Питер.

– Да, – Ганнибал подошел к окну и выглянул наружу. – Неплохая хижинка, а? Думаю, вскоре ты почувствуешь себя здесь как дома.

Дома? Питеру уже казалось, что он прожил в этом маленьком домике всю свою жизнь.

Глава третья
Зенкали одобрен

Тюльпан, зубы которого от сосредоточенности выступали еще больше чем вчера, разбудил его на рассвете с подносом чая и манго. Позади подростка стоял Эймос, надзирая своим ястребиным взором за каждым его движением. Их тихое пожелание доброго утра и шорох босых ног по плиткам пола, когда они открывали жалюзи и доставали Питеру одежду, звучали умиротворяюще. Снаружи все было зеленым, и птицы приветствовали рассвет. Питер не спеша поел, попил чаю, а затем, через полчаса уже плескался в благодатном море, рассматривая сквозь стекло маски чарующее подводное царство – стайки рыб, резвящихся в прозрачной, словно джин, воде. Он так залюбовался красками и формами этой таинственной жизни, что, как всякий счастливец, совершенно позабыл о времени. Вдруг он услышал, что кто-то зовет его по имени. Оглянувшись, Питер увидел стоящую у кромки воды Одри. Он поспешно поплыл назад и выбрался на берег.

– Прости, – сказал он, спешно растираясь полотенцем. – Я совсем потерял счет времени… Никогда не видел ничего более сказочного, чем этот кусок рифа.

– И в самом деле прелесть, – согласилась Одри, усевшись на песок. – До того удивительно, что никак к этому не привыкнешь. Каждый раз заплываешь туда и открываешь нечто новое. Боюсь, это для меня как наркотик. Как-то даже пропустила обед в Доме правительства, вот так плавая и совершенно забыв о времени.

– Вряд ли это преступление, скорее самооборона, верно? – сказал Питер.

– О, нет, – возразила Одри. – Я люблю ходить на ланч к губернатору. И его превосходительство, и его супруга – само очарование. Правда, у них немножечко не все дома, но в этом-то и вся прелесть. А какие представления они устраивают во время обеда! Жаль пропустить даже одно. Ганнибал уже познакомил тебя с ними?

– Да, вчера днем. Это было нечто! Сколько я перевидал чопорных Домов правительства и губернаторов! А эти… Будто побывал в гостях у двух соней, живущих в кукольном домике.

– Ну-ка, расскажи, – улыбнулась Одри.

Питер описал свой визит в Дом правительства, и когда он дошел до последнего замечания леди Эмеральды, Одри разразилась радостным смехом. – Да, бедная леди Эмеральда. Она действительно живет в своем, другом мире. И что ты сказал о своей жене?

– Ничего. Только я собрался объяснить, что я холостяк, как поймал выразительный взгляд Ганнибала и его отрицательное покачивание головой.

– Она такая милая и взбалмошная, что невозможно не любить ее. А с Диггори, помошником губернатора, ты встречался? Ганнибал называет его «австралийским бумерангом». Он примерно так же не в себе, как и его превосходительство, и ее милость. Вместе они составляют хорошенькое трио.

– Да нет, Бог миловал, но боюсь, мне придается столкнуться с ним при исполнении служебных обязанностей. А что, у вас тут, на Зенкали, воздух какой-то особый? Вот я уже увидел Ганнибала, Кинги, губернатора, леди Эмеральду,  каждый по-своему с ума сходит. А остальные все – тоже такие?

– Ну, надо признать, что здешнее общество действительно несколько эксцентрично, если оценивать его по обычным стандартам. – Философски заметила Одри. –  Я думаю, это присуще всем островам, в том числе и Зенкали. Своего рода островная болезнь, здесь каждая причуда и слабость характера человека гипертрофируется и консервируется. Остров действует как своего рода теплица, превращает людей в нечто редкое и любопытное. Да,  только чудаки и остаются здесь.

Одри встала и отряхнула с ладоней крупицы песка. – Сегодня я хочу познакомить тебя еще с несколькими нашими доморощенными эксцентриками. В конце концов, именно они заставляют остров крутиться.

– Хорошо. Но я хочу, чтобы ты пообещала познакомить меня также с дерево омбу.

– Конечно обещаю.

Одри приехала на видавшем виды, но еще вполне надежном «мини-моуке»[35]35
  Мини-моук – внедорожник.


[Закрыть], на заднем сидении которого Питер увидел корзину с едой и портативный холодильник с напитками.

– Мы устроим неплохой пикник, – Одри, кивнула на взятые в дорогу припасы. – Знаю одно чудесное местечко на Матакаме.

– Это не рядом с долиной, которую прибрал к рукам Лужа?

– Именно так. Приятное местечко, возможно, одно из самых красивых на острове. Но ему недолго таким оставаться – затопят, построят эту огромную плотину, – сердито добавила Одри.

– Так ты тоже против этой затеи?

– Еще бы! Жили себе простые, счастливые и, по большому счету, хорошие люди – и вдруг такая беда!

– Хорошие? А Лужа?

– В семье не без урода. Я не говорю, что на этом острове все святые, но, в основном, все хорошие, слегка эксцентричны – словом, как дети. Затевать здесь строительство аэродрома – все равно, что положить коробку с петардами, фейерверками и спичками в придачу в детскую комнату. По-моему, Ганнибал прав. Понимает, старый дьявол, что к чему. Впрочем, давай позабудем на время об этом чертовом аэродроме. Поехали кататься!

Они ехали по радующей глаз местности, а поскольку в Дзамандзаре в этот день была ярмарка, то дорога была запружена зенкалийцами, везшими на продажу всякую всячину и гнавшими скот. Ковыляли почтенного возраста толстушки, завернутые в блестящий батик. – Они так ловко балансировали корзинами с манго, кокосовыми орехами или ананасами, неся их на головах, что казалось, будто корзины там приварили.

Молодые люди, несли длинные кипы золотистого сахарного тростника или жерди, с которых свисали ряды цыплят, подвешенных за ноги, – как  какие-то странные фрукты с перьями.

Деревянные повозки, запряженные горбатыми длиннорогими зебу, тащились со скрипом, поднимая за собой облака пыли. На них и корзины с фруктами, и сладкий картофель, и стулья из тростника, и мешки сахара или риса, и глиняные горшки.

Седовласые старцы-пастухи, завернутые в алые одеяла, подгоняли копьями стада крупного рогатого скота и коз, а быстроногие мальцы, вооруженные палками, и резвые голосистые псы не давали животным свернуть с дороги.

Все вокруг кричали, рассказывали какие-то байки, смеялись и шутили. Пели на ходу, а если руки у них не были заняты, играли на тонких дудочках из бамбука, бренчали на двенадцатиструнных валиха[36]36
  Валиха (valiha) – мадагаскарский струн. щипковый инструмент. Цилиндрич. корпус представляет собой отрезок полого бамбукового ствола длиной от 90 до 120 см и диаметром 7-10 см. Струны изначально представляли собой волокна бамбука, закреплённые с помощью щепок. Модернизированная В. снабжена жильными или металлич. струнами.


[Закрыть] или били в небольшие пузатые барабанчики. Толстушки обменивались пошлыми остротами и хохотали так, что все жировые складки у них ходили ходуном.

Стройные девушки ступали грациозно, словно газели, будто не замечая тяжелой ноши, щебеча, словно попугайчики, обмениваясь остротами с молодыми людьми и оглядывая их смелыми, блестящими черными глазами. Блеск красок, музыка голосов и инструментов текли к Дзамандзару в дымке пыли.

– В столице – большая ежемесячная ярмарка, – объяснила Одри,  ловко управляя машиной одной рукой, – другой она махала, отвечая на приветствия. Встречные махали руками, улыбались, кричали: «Моя вижу, мисси Одли… Хорошая гулять, мисси Одли… мисси Одли ходить ходить на рынок? Хорошая гулять, хорошая гулять!»

– Это единственный рынок? – спросил Питер, зачарованно наблюдая за людским потоком, текущим мимо машины.

– Нет, конечно. В каждой деревне есть рынки, открытые ежедневно, есть небольшой ежедневный рынок  в Дзамандзаре, – ответила девушка, – но только на такой вот ярмарке, которая бывает раз в месяц, можно купить все, что угодно – от коровы до мешка арахиса, и от медной кровати до приворотного зелья.

– Я обратил внимание, какие они все чистые, опрятные, сытые и вообще довольные жизнью. Лоснятся, как конские каштаны,[37]37
  Конский каштан – лиственное дерево, достигающее 25 м высоты, или кустарник высотой 1,5—5 м. Плоды:


[Закрыть] – заметил Питер.

– Ничего себе сравнение, – рассмеялась Одри, давя на клаксон. – Им преградило путь стадо коров и коз. – Да, они в большинстве своем не жалуются, почти у каждого есть небольшая ферма или какой-нибудь бизнес. Конечно, они не богачи, но и не бедствуют, особенно если сравнивать с другими подобными островами. Но все держится на дереве амела, благодаря которому и не знает горестей наша экономика. А вдруг его не станет – что тогда? Мы слишком далеки от остального мира, чтобы к нам проявили хоть какой-нибудь интерес. Это хорошо, когда ни от кого не зависишь, но если вдруг нам потребуется помощь, мир может этого не заметить.

В коричневом потоке коз и коров внезапно образовалась брешь, Одри направила туда нос машины и, когда стадо осталось позади, их легкие были полны розовой пыли, а ноздри – острого запаха коз и сладкого коров. Одри свернула с главной дороги на узкую второстепенную, людей на ней было меньше, и можно было увеличить скорость. Девушка вела машину быстро, но умело, ее изящные руки небрежно лежали на руле. Она была одета в синюю клетчатую рубашку, джинсы и сандалии, а ее волосы были распущены. Питер смотрел на ее чарующий профиль и думал о ней.

– В девятнадцать лет я окончила факультет истории искусств и архитектуры в Дублинском университете. Тогда я считала себя чуть талантливее Леонардо да Винчи, и чуть мене Пикассо. – Одри улыбнулась. – Талант у меня был и довольно хороший, но быть только просто очень хорошим художником в такой многолюдной профессии недостаточно. С тех пор и до прошлого года я тратила бабушкино наследство, крошечное, но достаточное, путешествуя автостопом по Европе, Африке, изъездила почти всю Азию. Это было чудесно. Но чем больше я видела, тем яснее понимала, что Пикассо из меня не получится, и теперь учусь довольствоваться тем талантом, который у меня есть.

– Зачем ты вернулась сюда?

– Так здесь же мой дом родной. Но настоящая причина в том, что моя мама умерла, и я вернулась, чтобы не дать папочке спиться или умереть с голоду, потому что он частенько забывает о еде, уделяя слишком много внимания этой чертовой газете.

– И не жалеешь, что вернулась?

– Боже милостивый, нет! Я же люблю Зенкали. Я полюбила его еще с колыбели, но тогда  здешняя жизнь воспринималась, как вполне нормальное явление. Только постранствовав по свету, начинаешь понимать, насколько все это эксцентрично и свободно. Так что теперь тебе придется использовать динамит, чтобы вытащить меня отсюда.

– А ты помогаешь отцу с газетой?

– Немного, но кроме этого веду уроки рисования и живописи в местной школе, собираю здешнюю музыку, даю уроки игры на фортепьяно и гитаре, а с помощью Ганнибала у меня появилась еще одна нерегулярная, но неплохо оплачиваемая работа: перевожу малоизвестные научные работы. Я свободно говорю на шести языках, так что мне это по силам.

– Да, надо сказать, ты используешь все свои таланты на сто процентов, – одобрил Питер.

– Мой отец, он меня так воспитал. Он говорит, что долг человека – использовать все свои таланты. Ведь на свете столько бездарных людей, что, если у кого есть какие-то способности, то преступно их не использовать. Все равно как зрячему в стране слепых не помогать людям, пользуясь своими глазами. Я тебя познакомлю с одной леди, которая не только блестяще использует все дарованные ей Богом таланты, но и открывает в себе все новые и новые.