Текст книги "Нам здесь не место"

Автор книги: Дженни Торрес Санчес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)

Мы не можем рисковать.

– Не-е, парни, мы только пришли, – говорю я им. – Еще пару дней пробудем тут.

Крошка что-то тихо втолковывает Чико, а потом отодвигается, и я вижу, как мой друг сидит с потупленным взглядом.

– Может, мы тоже задержимся дня на два, – сообщают парни. – А может, на той стороне когда-нибудь встретимся.

Я не отвечаю, и они как-то странно смотрят на меня. Кивнув им, я отворачиваюсь и принимаюсь за еду, чтобы они больше не лезли с разговорами.

Не исключено, что эти ребята совершенно безвредны и я совершил большую ошибку, отказавшись от их помощи. Но ничего нельзя знать наверняка.

Интересно, как мы трое выглядим в глазах остальных?

Как мишени.

Я продолжаю есть, но бобы не лезут в горло. Глотать мешает страх. Возможно, мы уже столкнулись тут с типами вроде Рэя. Мы втроем продолжаем хранить молчание, и в конце концов два наших соседа доедают свои порции и уходят.

Я поворачиваюсь к Чико:

– Не рассказывай больше никому о наших планах. Теперь нам придется не сводить глаз с этих парней, чтобы понять, не следят ли они за нами.

– Извини, – бормочет он, не поднимая глаз.

Я качаю головой, жалея о том, что расстроил его, как будто у него и без того мало огорчений.

– Ничего, Чико, – успокаивает его Крошка. – Но, вообще-то, Пульга прав: доверять мы можем только друг другу.

– Все нормально, – добавляю я. – Просто… porfa, пожалуйста, будь осторожнее, хорошо?

Он кивает.

Крошка смотрит на меня:

– Когда ты хочешь уходить?

– Сегодня вечером. Поймаем один из этих белых микроавтобусов, которые идут отсюда до самой Арриаги. Езды тут несколько часов, но у нас уйдет гораздо больше времени из-за блокпостов. Придется вылезать заранее, обходить кордон полями, потом возвращаться на шоссе и ловить следующий микроавтобус.

У Чико встревоженный вид:

– Ночью?

Я пожимаю плечами:

– Если верить тому, что я слышал, по ночам пограничники не такие активные и блокпостов меньше. Так мы сможем быстрее добраться до цели.

Крошка кивает.

– Если мы выдвинемся в семь вечера, у нас будет двенадцать часов на дорогу. Когда рассветет, людей в форме на трассе станет больше, – продолжаю я, глядя в свою тарелку.

От охватившей меня тревоги все в животе будто завязалось узлом, но я знаю, что в пути мне понадобятся силы. Я думаю о том, что ждет нас впереди. О женщине, которая приготовила нам эту пишу. И хотя каждый кусок падает в желудок словно, кирпич, я съедаю всё. Так же поступают и Чико с Крошкой.

Неожиданно появляется отец Хильберто и заводит разговор с теми, кто сидит за столом. Марлена раздает брошюрки с информацией о других шелтерах, которые встретятся на нашем пути, о номерах телефонов, по которым можно позвонить и попросить о помощи, об организациях содействия мигрантам, а потом напоминает о необходимости быть настороже и не доверять кому попало. А еще предупреждает о подстерегающих в пути опасностях, особенно о тех, что связаны с Ля Бестией.

Мы внимательно слушаем. Когда священник просит нас быть осторожными и бдительными, повисает настороженная тишина. Я бросаю взгляд на Чико – у него такой вид, будто его вот-вот вырвет. А у Крошки лицо почти бесстрастно, но в глазах нарастает какая-то стоическая злость.

Падре Хильберто говорит, что среди нас есть те, кому суждено умереть на этом пути, и люди начинают переглядываться. Ате из нас, продолжает он, кому повезет выжить, неизбежно получат травмы, которые останутся с нами на всю жизнь. Он довольно долго молчит, давая нам возможность осознать услышанное, а потом напоминает о необходимости довериться Богу. О том, что для Бога нет ничего невозможного.

Я думаю о тех людях, которые до нас прошли через этот шелтер только для того, чтобы погибнуть через несколько часов или дней.

Кирпичи у меня в животе становятся еще тяжелее.

Отец Хильберто молится за нас, а потом люди расходятся, примолкшие после таких отрезвляющих откровений.

Мы осознаем опасность. Мы выросли среди опасностей. Но эта кажется какой-то иной, более сокрушительной, что ли. Но может, просто потому, что рука об руку с ней идет надежда.

Отец Хильберто прав. И сложность состоит в том, что, если мы начнем переживать из-за всяких ужасов, которые поджидают впереди, у нас не хватит сил продолжить путь. Но если мы не будем о них думать, то, очень может быть, погибнем.

Я пытаюсь выбросить все это из головы хотя бы на время.

– Перед уходом примем душ, – говорю я Чико и Крошке. – Может, такой возможности еще долго не предоставится. А чем чище мы будем, тем меньше на нас станут обращать внимания.

Когда мы подходим к Марлене за своими рюкзаками, она вручает их нам и показывает на длинную очередь в душ.

– Он у нас один на всех, так что придется какое-то время постоять. Горячей воды нет, каждому выделяется пять минут. Но это лучше, чем ничего.

Я киваю:

– Да, спасибо.

Мы садимся на пол и ждем. Каждые пять минут кто-нибудь заходит в кабинку. Если кто-то слишком задерживается, следующий в очереди начинает барабанить в дверь. Мы уже заметно продвинулись – вот уже и кухня рядом, и я вижу еще одну очередь. В ней стоят те, кто может позволить себе приобрести телефонную карточку. Каждому из них по очереди вручают мобильник.

Я вижу, как один парень набирает номер, ждет, а потом здоровается с кем-то на другом конце линии. Он сообщает, что добрался до Мексики и сейчас в приюте, что с ним все в порядке, но его голос звучит все более сдавленно. Он поднимает глаза к потолку, лицо у него совсем несчастное. Парень кивает в ответ на слова собеседника, но сам, похоже, не может больше ничего сказать.

Я поворачиваюсь к Крошке.

– Давай позвоним, – говорю я ей. – Пусть знают, что у нас все нормально.

Она смотрит на меня.

– Надо бы. Но… – Крошка бросает взгляд на парня с телефоном, который теперь стоит сгорбившись. – Ты правда этого хочешь?

Я понимаю, что она имеет в виду. Знаю, она думает, будто я растворюсь в луже собственных слез, если услышу мамин голос. И она права. Представляю, как начнет волноваться мама, как захочет дотянуться до меня через расстояние, обнять, вернуть к себе. А потом мне все-таки придется закончить разговор, который может оказаться последним.

– Если мы позвоним, то не сможем двигаться дальше. Просто не сможем. Нас уговорят не делать этого, – говорит Крошка. – Оглянуться не успеешь, как мы снова будем в Пуэрто-Барриосе, среди всего того, от чего бежали.

Я опускаю взгляд, надеясь, что она не заметит страх в моих глазах, который охватил меня от одной только мысли о такой перспективе.

Теперь трубка в руках другого человека, и его лицо искажается мукой. Он говорит таким же сдавленным голосом, пытаясь подавить боль. Я снова слышу голос матери, и что-то внутри меня умирает.

– Позвоним, если будем ближе к цели, – предлагает Крошка.

Я киваю. Только не «если», а «когда», потому что все у нас получится, убеждаю я себя.

Взглянув на Чико, я вижу, что он играет в карты с малышами, которые еще недавно смотрели мультфильмы. Те смеются, а он строит им дурацкие рожи, изображая клоуна. И даже если кто-то будет выражать недовольство, что я держу для него место в очереди, я не стану отвлекать его, потому что он наконец-то снова стал самим собой. Пусть даже совсем ненадолго.

По мере приближения назначенного часа сердце бьется все чаще.

Заглянув в свой рюкзак, я вижу, что плеер до сих пор на месте. Скоро уже я смогу слушать отцовские кассеты. Я стараюсь думать об этом миге. И об отце. А еще я представляю, что отец будет рядом со мной. Возможно, его дух всегда рядом, даже сейчас.

Я смотрю на часы – еще пять минут. Крошка и Чико тоже на них смотрят.

– Esta bien, Abuelo? Все в порядке, дедушка? – слышу я голос девочки.

Она обращается к старику, который прошлой ночью полз на коленях к фреске Девы Марии. Тот кивает и улыбается внучке, стараясь ее подбодрить. Они берут свои сумки и идут к входной двери. Наверное, хотят поймать микроавтобус или напроситься в чей-нибудь фургон. Какая-та часть меня хочет подойти к ним и расспросить обо всем, но потом я понимаю, что ничего не желаю знать. И пусть мне неспокойно за старика и его внучку, в моем сердце просто не осталось места для новых переживаний и боли.

Я вижу их темные силуэты в дверном проеме. На старике ковбойская шляпа и кроссовки, которые дала ему Марлена. А потом все происходит очень быстро: он вдруг начинает кашлять, так отчаянно, что вынужден остановиться. Затем старик хватается за грудь и падает. Девочка рядом с ним вскрикивает. К ним устремляются люди. Отец Хильберто бросается на колени рядом с упавшим, кричит, чтобы кто-нибудь вызвал скорую. Девочка тоже кричит. Она кричит и кричит. Просит старика не оставлять ее. Молит Бога, чтобы тот не дал ему умереть. Молит о помощи всех вокруг.

А мы просто стоим, не в силах пошевелиться и хоть что-нибудь сделать. Я думаю, девочке, наверное, кажется, что мы ее просто не слышим. Какая-то женщина опускается рядом с ней на колени и, обняв, пытается, оттащить в сторонку, потому что священник говорит, что старику нужно больше места. Но девочка крепко вцепилась в руку деда и кричит:

– Мы уже так далеко ушли, Abuelito! Дедушка! Пожалуйста, не оставляй меня!

Я вижу отчаяние в ее глазах и отворачиваюсь.

– Не оставляй! – кричит она таким пронзительным и высоким голосом, что я не понимаю, как Бог может ее не услышать.

Я знаю, что девочка обращается к дедушке, а не ко мне. Но она так это произносит и так при этом смотрит, что я почти застываю на месте.

– Прости, – шепчу я, хотя она, конечно, не может меня услышать.

И мы уходим в сумерки, все дальше от нее.

Словно пытаемся скрыться от подступающей смерти.

Крошка

Мы идем в полном молчании. До наших ушей долетает вой сирены скорой помощи. Пульга озирается по сторонам, его глаза блестят, когда он пытается сообразить, где мы и куда нам надо двигаться. Я знаю, что ему хочется заплакать, что сердце у него болит за девочку и ее деда. С моим сердцем та же история.

«Мы ушли так далеко!» – как странно и пугающе прозвучал этот ее крик. Несмотря на суматоху, требования сделать искусственное дыхание, вызвать неотложку, отойти подальше и дать старику место – несмотря на весь этот шум, я всю жизнь буду помнить ее голос, разносившийся по всему шелтеру. Я чувствую этот крик внутри себя.

– Думаю, нам туда, – говорит Пульга.

Его слова возвращают меня к реальности. Пульга изучает свои заметки, смотрит в блокнот (я видела, как он что-то писал там, поглядывая на карты, развешанные по стенам шелтера). Впереди я замечаю людей, которые вышли раньше нас и теперь двигаются в том же направлении. Улица заполняется все новыми и новыми мигрантами. У всех этих людей довольно потерянный вад.

Мы ускоряем шаг. Воздух наполняется едким кислым запахом, смешанным с ароматом жареного мяса. Сирена скорой помощи становится все громче, ее огни вспыхивают в сгущающихся сумерках, и она проносится мимо нас, как какое-то охваченное болью существо. Как та девочка, которая кричала в шелтере.

Может быть, это ее я все еще слышу.

Я крепче вцепляюсь в лямки рюкзака. Мы сворачиваем на улицу.

– Muchachos… Мальчики… – Женщина с малышкой, идущая в том же направлении, что и мы, жестами старается привлечь наше внимание. – Это дорога к шоссе? спрашивает она. На плечах у нее рюкзак. Ее дочурка тоже с рюкзачком, из которого выглядывает голова плюшевого единорога.

Пульга бросает взгляде сторону женщины и быстро кивает. Чико смотрит на малышку, улыбается и машет ей рукой. Она, засмущавшись, машет ему в ответ.

– Вроде бы да, – говорю я ей.

– Вот хорошо, – отзывается она, с облегчением вздыхая. – Я не была уверена, но видела много людей с рюкзаками, которые шли в ту сторону…

Она торопится, стараясь не отстать, и продолжает говорить, но Пульга ускоряет шаг и идет теперь так быстро, что даже нам с Чико трудно за ним угнаться. За считаные минуты между нами и женщиной оказывается приличное расстояние. Я оглядываюсь и вижу разочарование на ее лице.

Чико смотрит сперва на меня, а потом на Пульгу и бормочет:

– Зачем ты так с ней?

– Как? – с раздражением отвечает Пульга, почесывая голову.

– Припустил, чтобы она отстала. Она просто спросила…

– А я ответил.

– Да, но…

– Что «но»? – сердито спрашивает он, идя теперь еще быстрее и глядя строго вперед.

Он не удосуживается оглянуться на нас с Чико, а мы изо всех сил стараемся не отстать. Нам приходится бежать трусцой, чтобы двигаться в его темпе.

– Ты хочешь, чтобы они тоже поехали с нами на всех этих микроавтобусах? Хочешь знать, что будет с этой девочкой, Чико? И с ее матерью? Хочешь быть рядом, когда кто-нибудь из них упадет на землю и умрет, как тот старик? Или с ними случится еще что-нибудь похуже?

Мы ничего не отвечаем и делаем вид, что не заметили, как Пульга быстро утер глаза. Его слова впиваются в меня, как ножи.

– Он прав, – говорю я, обращаясь к Чико.

Тот смотрит на меня, потом трясет головой:

– Но мы все равно не должны так делать.

– Я знаю, – соглашаюсь я, потому что он тоже прав.

На улицах воняет мочой. Липкий вечерний воздух и кровь, которая все еще сочится из моего тела, заставляют меня чувствовать себя так, будто я не мылась много дней. На мне громоздкая жаркая куртка, но я ее не снимаю.

Я думаю о старике из шелтера. Он стоял за мной в очереди в душ, и я слышала, как Марлена дала ему кроссовки взамен тех, что развалились за время его путешествия из Гондураса.

«Мы ушли так далеко!»

Тогда старик улыбнулся, поблагодарил ее и гордо показал мне свою обновку. «В этих я дойду до los Estaclos Unidos, до Соединенных Штатов», – сказал он, глядя на кроссовки, как будто они были волшебными. Старик с внучкой собирались отправиться в путь сегодня вечером, как и мы. Он принял душ – и вышло, что так он приготовился к смерти.

Я смотрю вниз, на собственные кроссовки, старые и грязные. Интересно, смогу я пройти в них весь путь до Штатов, или со мной произойдет то же, что со стариком, который умер, не успев даже переступить порога приюта? А его внучка? Что с ней теперь будет? Может, ее отправят обратно домой – к тому, от чего она так отчаянно старалась убежать.

Я заставляю себя выбросить из головы все мысли об этих двоих, пусть даже от этого мне и становится ужасно плохо.

Мне нужно просто идти вперед.

Вскоре к хрусту гравия под ногами примешиваются другие звуки: похоже, мы уже недалеко от шоссе. Наконец мы видим, как мимо проносятся машины, одни сигналят, из других высовываются люди и что-то кричат.

– Почему они на нас орут? – спрашиваю я Пульгу.

Тот, оглядевшись вокруг, пожимает плечами и отвечаете:

– Некоторые не хотят, чтобы мы сюда приезжали. Мы для мексиканцев все равно что мексиканцы для американцев.

Нам приходится идти вдоль шоссе до тех пор, пока наконец один из микроавтобусов не останавливается прямо передками. Пульга бежит к нему первым, мы – за ним. У Пульги наготове сумма, которой хватит, чтобы заплатить за троих, на этот раз она лежит отдельно от остальных денег. Он садится сразу за водителем, мы втискиваемся рядом с ним. В салон набивается все больше людей.

– Rap і do! Быстрее! – требует водитель.

Людская очередь движется проворнее, все платят и стараются поскорее устроиться. Микроавтобус срывается с места, когда некоторые пассажиры еще не успели рассесться по местам.

Мы таращимся на дорогу, мимо проезжают легковушки, микроавтобусы и фургоны, вдоль обочины тянется вереница людей, многие стараются поймать попутку.

– Perdon! Простите! Сколько ехать до первого блокпоста? – спрашивает Пульга.

– По-разному, – отвечает водитель. – Они перемещаются. Бывает, едешь всего минут десять, и на тебе – уже кордон. – Глаза водителя прикованы к дороге. На приборной панели у него лежит телефон.

– Скажите нам, как только его заметите.

– Да ты расслабься, – говорит водитель Пульте. – Тебе же лучше, если тебя поймают и арестуют. А вот мне от этого хуже будет – мне надо на жизнь зарабатывать. Так что не беспокойся, я скажу. – И он громко включает музыку в стиле нотеренья[14]14
  Жанр региональной мексиканской музыки из Северной Мексики. – Примеч. ред.


[Закрыть].

Но Пульга сидит выпрямившись и, как орел, зорко вглядывается в горизонт.

Я смотрю на обочину дороги, темную оттого, что вдоль нее густо растут деревья. В памяти всплывает образ малышки с единорогом в рюкзачке, и я представляю, как она идет в этой сгущающейся тьме. К горлу подступает ком, сердце сжимается. Я вижу девочку уставшей, с печальными глазами, но с растянутыми в улыбке губами. Хорошо, что Пульга тогда увел нас и малышка с ее матерью не сели с нами в этот микроавтобус, – не хочу знать, какая судьба их ждет.

Движение замедляется, и перед нами образуется длинная вереница красных огоньков – стоп-сигналов впередиидущих машин. Мое тело напряжено. Громкая музыка – все эти рожки и аккордеон – кажется странной здесь, в автобусе, где каждый – как сжатая пружина, готовая в любую секунду распрямиться. На приборном щитке светятся часы, и я слежу по ним, как утекают минуты.

Мы застываем в неподвижности, и так проходит довольно много времени. Неожиданно телефон на приборном щитке начинает светиться. Водитель опускает на него взгляд и тут же перестраивается в крайний правый ряд шоссе. Ему сигналят.

– Вот оно, выходите! Que Dios los guarde! Бог в помощь! – выключив музыку, кричит водитель. – Выходите, выходите!

Двери открываются, начинается суета, все хватают свои вещи, просят друг друга поторопиться, и мы вываливаемся на обочину шоссе. Я вижу женщину, бегущую с четками в руках, она исчезает среди деревьев и густого кустарника.

– Чико! Крошка! – зовет Пульга.

Я хватаю руку Чико и тяну его за собой, стараясь не терять из виду Пульгу, который устремляется к лесу. Он оборачивается, ищет нас взглядом, но продолжает бежать вперед.

– Мы тут. – Я догоняю его и цепляюсь за рубашку.

Путаясь в траве, которая шуршит под ногами, спотыкаясь о корни, мы бежим не останавливаясь, даже когда ветви хлещут по лицу, а кусты и листья цепляются за одежду. В животе все сжалось, сердце барабанит.

Рюкзак мотается из стороны в сторону вместе с тяжелыми бутылками, в которые мы набрали в шелтере питьевой воды. Чико крепче сжимает мою вспотевшую ладонь, когда она начинает выскальзывать из его руки.

– Не бойся, Чикито. – Мне хочется успокоить его. – Я тебя не брошу.

Но он издает негромкие звуки. Они сильно напоминают писк раненого или перепуганного зверька, и от этого становится еще хуже. Я сильнее вцепляюсь в его руку.

– Не бойся! – повторяю я, пока мы петляем среди деревьев.

Пульга впереди, он бежит по неровной местности очень быстро, как горный козлик. Его невозможно догнать. Он кричит: «Быстрее, быстрее!» – и мы припускаем, бежим через эту темноту, навстречу другой темноте. Навстречу тем, кто хочет нас ограбить, навстречу представителям властей, которые уже поджидают нас, зная, что водители высаживают мигрантов перед полицейскими постами. Или хуже того – навстречу наркоторговцам, которые схватят нас и будут держать у себя, пока наши семьи не заплатят выкуп.

Мы несемся вперед. Все во мне сотрясается от бега, и кажется, что внутренности вот-вот выпадут. На какое-то мгновение в мозгу вспыхивает мысль: «Я не смогу. Тело сейчас откажет». Но потом я вспоминаю, с чем уже справилось мое тело, в каких переделках ему довелось побывать и что ему предстоит, если я не продолжу бег. Тут же страх выбрасывает в кровь новую порцию адреналина, и я несусь дальше, не сбавляя темпа, пока Пульга наконец не притормаживает. Мы движемся все медленнее, пока в конце концов не переходим на трусцу.

Часть вторая. Donde Vive La Bestia Там, где обитает «Зверь»

– Стойте, – просит Чико. – Остановитесь… хоть на минуточку.

Мы наконец останавливаемся, и он без сил валится на землю.

– Нужно… двигаться дальше… – с трудом произносит Пульга.

Однако он и сам стоит, согнувшись пополам, пытаясь перевести дух. Я падаю рядом с Чико, и где-то с минуту все молчат. Потом Чико начинает кашлять, стараясь отдышаться. Его кашель превращается в плач. Все мое тело гудит, ноет. Голова под мокрыми волосами чешется. Такое чувство, что я состою из миллиона жужжащих пчел. Глаза жгут слезы.

– Все нормально, – шепчет Пульга. – Просто это первый бросок, вот и все. Дальше будет легче. – Но голосу него высокий, неестественный, и это пугает.

– Да-а… – скулит Чико.

– Все будет хорошо, – говорю я, обнимая его одной рукой.

Потом, когда нам удается наконец восстановить дыхание, мы снова встаем. У меня дрожат ноги, и я не знаю, от страха это или от адреналина.

– Значит, так, – говорит, глубоко дыша, Пульга. – Короче, нам надо топать где-то пару часов. Двигаться будем на северо-восток: представьте себе дугу, которая огибает блокпост, вот по ней мы и пойдем. Тут много деревьев и других укрытий, но идти так долго надо просто ради безопасности.

Под ногами хрустят сухие ветки, и мои глаза стараются приспособиться к этой бескрайней тьме. Луны совсем не видно, хотя я то и дело ловлю ее слабый свет» пробивающийся сквозь ветки деревьев.

– Час будем идти вдоль шоссе, постепенно удаляясь от него, а потом еще час – приближаясь, – объясняет на ходу Пульга.

Я протягиваю руку и хватаюсь за его рюкзак, потому что почти ничего не вижу. Потом беру руку Чико и предлагаю ему держаться за мой рюкзак.

– Только шуметь нельзя, – снова шепчет Пульга. – Потом поймаем другой микроавтобус. Посмотрим, как далеко он нас увезет.

– Прежде чем нам опять придется так бежать? – спрашивает Чико.

– Да, – отвечает Пульга.

– И так сколько раз? – интересуюсь я.

Между ног у меня какая-то скользкая влага, я не могу понять: кровь это, пот или внутренности. Я говорю себе, что прокладки у меня достаточно толстые и все обойдется, тело справится. Надеюсь, так оно и будет.

– Не знаю… – говорит Пульга. – Столько, сколько тут блокпостов.

И дальше мы идем в молчании, держась друг за друга.

Ночь стоит тихая, ее нарушают только издаваемые нами шорохи, а порой и неясные шумы неподалеку. Может, это какие-то животные, может, кто-то из тех, кто был с нами в автобусе, а может, те, кто был здесь еще до нас.

Мы никого больше не видим, но ощущаем разлитый в воздухе страх тех, кто плутал тут раньше, как будто деревья и кусты впитали его в себя.

Кажется, что с каждым шагом мы все дальше и дальше заходим в какой-то темный лабиринт. Возможно, это ловушка и мы никогда не найдем из нее выхода.