Текст книги "Нам здесь не место"

Автор книги: Дженни Торрес Санчес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)

Пульга

В комнате невыносимо тихо, лишь биение сердца громко отдается в моих ушах. «Не смей, не смей. Не смей, не смей. Не смей, не смей», – стучит оно. «Не смей бросать маму», – сжимается и расширяется оно под мышцами и костями, рвется на части. Похоже, оно грозит отказать, если я не останусь.

Я поворачиваюсь к Чико:

– Ты готов?

– Не знаю. – У него нервный, полный сомнения голос.

И все-таки мы оба готовы, как никогда прежде. Наши жизни упакованы в рюкзаки. В моем – фотография родителей, где они стоят перед отцовской машиной; кассета с записью папиного голоса и его любимых песен; кассетный плеер, подаренный мамой на десятый день рождения; деньги, которые прислала mua и которые всегда предназначались мне, но у меня все равно такое ощущение, будто я их украл; запасная одежда, зубная щетка, вода, хлеб, конфета.

– Нам нужно просто вылезти в окно, – говорю я Чико, не отводя взгляда от стекла. Если я это не сделаю, то могу послушаться своего сердца. Могу даже поверить, что нам можно остаться, или уговорить себя на это. Стоит мне оторвать взгляд от окна, пусть даже на миг, – и я откажусь от побега.

Когда сегодня вечером я желал маме спокойной ночи, на самом деле мне хотелось сказать, как я люблю ее, какая она хорошая мать, как я буду скучать по ней, и чтобы она не волновалась, потому что я справлюсь. А еще попросить у нее прощения – за то, что соврал и собираюсь ее покинуть. Я хотел попросить маму помолиться за меня. И даже чтобы она помолилась вместе со мной, как в те времена, когда я был маленьким. Мне так хотелось, чтобы она обняла меня в последний раз и утешила. Но вместо этого я оставил письмо, которое она найдет завтра. А сказал только:

– Buenas noches. Спокойной ночи.

Мама улыбнулась и ответила:

– Утром увидимся, сынок. Si Dios quiere. Если Бог даст.

Я подумал, вспомнит ли она эти слова, когда поймет, что я сбежал. И кого станет винить: Бога или меня?

– Пульга?

– Это все, что нужно сделать, – говорю я Чико. – « Вылезти в это окно и как можно быстрее крутить педали в сторону автостанции.

– Это все, что нужно сделать, – повторяет Чико, и мне ясно, что он пытается сдержать слезы.

– Может, хочешь вместо этого завтра в сарай поехать? Встретиться с парнями, которые нам стволами в головы тыкали? Хочешь остаться тут и узнать, что нас ждет? Что придумал для нас Рэй?

Он молчит, но в конце концов все-таки произносит:

– Нет.

Боль у меня в груди ослабевает, шум в ушах стихает. Я слышу, как глубоко вздыхает Чико. Мне ясно, что он боится, но я должен его подтолкнуть. Заставить, если потребуется. Это единственный выход.

«Ты никогда больше не увидишь этой комнаты», – напоминает сердце.

«Никогда больше не увидишь маму».

«Пожалуйста, пожалуйста, тише», – прошу я его. Мне не требуются напоминания о том, что я всегда знал, но никогда не хотел признавать.

«Не смей, не смей. Не смей, не смей», – выстукивает сердце, но разум напоминает, что, оставшись, я погибну или стану таким, как Рэй.

Рюкзаки у меня в руках. Мне нужно всего лишь выбросить их в окно.

Это наш единственный шанс.

Поэтому я так и поступаю – выбрасываю рюкзаки в окно. Потом перекидываю ногу через подоконник и выбираюсь из единственного дома, который у меня когда-либо был. Я слышу, как тяжело дышит Чико, когда мы с ним бежим к нашим велосипедам, и в сознании немедленно возникают образы таящихся в темноте личностей, которые наблюдают за нами. Я думаю о Рэе, как тот сидит в какой-нибудь подсобке и велит одному из своих парней просто пристрелить нас, если мы переступим черту.

Я жду, что меня найдет пуля. Или нож. Жду быстрого движения у горла и горячей боли, а тем временем мы прыгаем на велосипеды и едем так быстро, как только можем.

Мы мчим по улицам нашего баррио, мимо нескольких баров с толпящейся перед дверьми публикой, где ревет музыка. То и дело нам встречаются автомобили, и я боюсь, что в одном из них может оказаться кто-то из людей Рэя, что он заметит нас и станет преследовать. Каждый раз, когда мы приближаемся к машине, я кручу педали быстрее. А потом прислушиваюсь – вдруг она неожиданно остановится, развернется, мотор взревет и за нами начнется погоня. Но этого не происходит.

Впереди появляются яркие зелено-белые огни автостанции «Литегуа», и вот мы уже прислоняем велосипеды к стене здания. Я молюсь, чтобы они все еще были здесь завтра утром, когда мама наверняка придет сюда нас искать, надеясь, что мы соврали и не сбежали.

Здание автостанции закрыто, поэтому ждать автобус, который увезет нас из Пуэрто-Барриоса в Гватемала-Сити, приходится прямо на улице, где мы можем стать легкой добычей.

Мы с Чико прибыли сюда первыми. Сейчас темно, и я весь вспотел от страха и еще потому, что так долго и быстро крутил педали.

Прибывают еще люди, и все окидывают друг друга быстрыми цепкими взглядами.

Мы сидим в стороне от остальных на бетонном покрытии, стараясь остаться незамеченными, а еще лучше – слиться со стеной, которая у нас за спинами. Тут-то я и замечаю, что на Чико голубая рубашка с американским орлом – та самая, которая разве что не светится.

– Ты зачем надел эту рубашку? – тихо спрашиваю я его.

Чико смотрит на меня как на придурка:

– Чтобы повезло. Она же счастливая.

Он улыбается своей дурацкой улыбкой. Я смотрю на него, гадая, неужели он и вправду не помнит, что эта рубашка была на нем вдень, когда убили дона Фелисио. Почему он не сжег ее вместе с остальной одеждой? Как ему вообще могло прийти в голову, что она приносит удачу? Это ему-то, мальчишке, которому не повезло ни разу в жизни с тех самых пор, как была перерезана пуповина, соединявшая его с матерью.

Я уже собираюсь сказать ему, чтобы он переоделся во что-нибудь другое, но передумываю: не стоит забивать ему голову ерундой. Если Чико приспичило верить в счастливую рубашку, пусть верит, я не стану его этого лишать.

– Ясно, – говорю я. – На счастье.

– Думаешь, Крошка передумала? – неожиданно спрашивает он.

– Не знаю, – отвечаю я. Мне бы этого не хотелось, поэтому я продолжаю высматривать нашу кузину.

Подъезжает пикап, из которого выходят трое взрослых. Первым появляется большой парень, и я чувствую, как сжимается мое сердце. Но потом я вижу двух пожилых женщин, выбирающихся с заднего сиденья. На запястье одной из них золотые браслеты, и я понимаю, что она из Штатов. Это ясно даже по тому, как она сидит. Местных, которые здесь больше не живут, ни с кем не спутаешь.

Перед автостанцией собирается все больше народу с рюкзаками и чемоданами. В ожидании автобуса люди негромко переговариваются, озираются по сторонам. Я вглядываюсь в темноту, выискивая Крошку, но вместо нее замечаю какого-то парня. Я моргаю, стараясь сфокусировать зрение и понять, не выдает ли сложение или походка вновь прибывшего Рэя или Нестора.

На парне большая, объемистая куртка. Бейсболка со сдвинутым на лицо козырьком. Джинсы. Старые кроссовки. Рюкзак за спиной. Он бросает на нас быстрый взгляд и, прибавив шагу, движется в нашем направлении. Я наблюдаю за ним, ожидая, что за угол сейчас завернет машина Нестора и припаркуется там, чтобы дождаться этого парня. Он сделает то, за чем явился, бросится к автомобилю, запрыгнет в него и умчится, а мы с Чико останемся истекать кровью посреди улицы.

Я представляю себе свою смерть. Я всегда так делаю. Парень преодолевает разделяющее нас расстояние так быстро, будто со временем что-то случилось, и я вскакиваю на ноги как раз в тот миг, когда он приближается к Чико.

Лицо друга искажается от страха, он издает странный звук, похожий на собачий скулеж, и его тело напрягается в ожидании пули или удара ножа.

– Пульга, Пульга, расслабься, – говорит парень.

Мои мозги скрипят, пытаясь соединить знакомый голос с незнакомым обликом стоящего передо мной человека.

– Да это же я, посмотри! Расслабься, – произносит он.

В голове у меня все медленно становится на свои места:

– Крошка?

– Да. Только заткнись, – говорит она, оглядываясь.

От многослойной одежды ее тело кажется более массивным, коренастым. Длинных волос больше нет. Я тянусь, чтобы коснуться обрезанных прядок, которые торчат из-под скрывающей лицо бейсболки. Крошка резко отбрасывает мою руку, потом поворачивается к Чико, который в испуге и замешательстве все еще сидит на бетоне.

– Это я, – говорит она, – не бойся.

Чико не может даже говорить, лишь трясет головой.

– Что за маскарад ты устроила? Почему пришла в таком виде? – спрашиваю я.

Она поднимается и смотрит на меня:

– Ты знал, что я приду.

– Да, но… – Конечно, она переоделась парнем – всем ведь известно, что случается с девчонками в таких путешествиях. – Я просто не подумал.

Воздух наполняется отдаленным шумом и запахом дизельного топлива. Из-за здания автостанции выворачивает автобус и с шипением останавливается перед нами.

Люди спешат погрузить свои вещи в багажное отделение, но мы в этом не участвуем, а усаживаемся на свои места и смотрим в окна. Мое сердце совершает последнюю отчаянную попытку заставить меня остаться и сжимается изо всех сил, будто кто-то только что ударил в него кулаком. Мне становится трудно дышать. «Ты можешь убежать от опасности, – говорит оно мне, – но не от боли».

Я делаю глубокий вдох и с трудом сглатываю, а автобус тем временем медленно выруливает на шоссе.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Donde vive la Bestia
Там, где обитает «Зверь»

Крошка

За окном автобуса проносятся неясные очертания Барриоса. Вот ресторанчик, куда мы часто ездили с мамой, mua и Пульгой. Вот церковь, где венчались мои родители; клиника, куда прибежала испуганная мама и где доктор поделился с ней ужасной правдой, о которой мне уже было известно.

Той самой правдой, что трепетала тогда у меня в животе. Ее история началась в тот день, когда я подняла голову и устремила взгляд к горизонту, хотя мама часто, очень часто, предостерегала меня от этого. «Хода с опущенной головой, Крошка. Не глазей по сторонам, – предупреждала она с тех самых пор, как у меня начала расти грудь и стали наливаться бедра. – И будь внимательна. Обращай внимание на всё и на всех».

Она никогда не объясняла, как можно быть внимательной ко всему и все замечать, когда смотришь вниз. Но я слушалась ее, потому что мне не хотелось причинять ей новые неприятности после того, как отец нас бросил и она вынуждена была устроиться горничной в тот же гостиничный комплекс, где mua работала официанткой.

Но однажды шея у меня ужасно разболелась от вечно согнутого положения, и я так устала видеть лишь собственные ноги, пыль и камни, что подняла голову, позволив солнцу поцеловать мое лицо. В тот день я размечталась о будущем где-нибудь подальше от этих мест.

Однако это оказался неподходящий момент для мечтаний.

Кажется, все было предопределено, и чья-то невидимая рука все равно заставила бы меня поднять голову, даже если б у меня в тот миг не было такого желания. У прилавка магазинчика дона Фелисио вместе с другими парнями стоял он, попивая газировку, смеясь, покуривая сигарету. Именно в то мгновение, когда я обратила лицо к солнцу, он выпустил изо рта большой клуб дыма, и его взгляд сквозь эту завесу встретился с моим.

Тут я услышала в голове мамин оклик: «Крошка!», быстро опустила голову и ускорила шаг, но за спиной уже раздавались возгласы его дружков, а сам он шел следом.

– Эй! – окликнул он.

Я не обернулась.

– Ладно тебе, не выставляй меня придурком перед друзьями.

Я хотела броситься бежать, но не смогла.

– Эй! – снова прозвучало теперь уже прямо у меня за спиной. – Брось, притормози. – Потом рядом со мной раздалось: – Эй, я же прошу притормозить. – Он крепко схватил меня за запястье и заставил остановиться. – Я с тобой прогуляюсь.

Когда пугаешься, происходит странное: сердце будто захватывает все твое тело. Оно барабанит в груди так часто, что начинаешь ощущать его удары в горле, в глазах, в ушах и в голове. Ты их не только чувствуешь, но и слышишь, и кажется, будто сердце вот-вот взорвется.

И потом так и происходит – оно взрывается.

Ты даже видишь брызги и удивляешься, что еще не умерла и можешь говорить, хотя сердце у тебя разорвалось.

– Как тебя зовут? – спросил он сладким и опасным голосом.

– Мария, – солгала я.

Он засмеялся:

– Ну нет, это вранье. Тебя зовут… Бонита. – Кивнув, он окинул взглядом всю мою фигуру с головы до пят.

Он не сильно ошибся, ведь Бонита означает «малышка».

– Да, Бонита, – повторил он, а потом потянулся, взял меня за подбородок и приподнял голову.

Вот как выглядит опасность: вытянутое лицо, губы растянуты в улыбке, один передний зуб слегка налезает на второй. Волосы свисают на глаза, но в них все равно можно разглядеть странную пустоту. И становится ясно, что улыбка на этом лице в любой момент может превратиться в оскал.

– Не пытайся от меня спрятаться, – сказал он, грозя пальцем. – Я буду тебя искать. – Он остановился. Засмеялся.

А я пошла дальше.

После этого он находил меня везде, где бы я ни появлялась. Ему не было дела до того, что меня это не радует. Думаю, поначалу ему даже нравилась сама мысль о том, что он может меня заставить что-то сделать, заставить в него влюбиться. Он покупал подарки и настаивал, чтобы я их принимала. Говорил, что любит меня, даже когда хватал грязными руками за лицо, впиваясь пальцами в щеки и заставляя на него смотреть. Он сказал, что его зовут Рэй и что я – его Бонита; что он – король, а я его красотка.

Я принадлежу ему – вот что он еще сказал. И как-то ночью, когда мама спала на диване в гостиной (она иногда ложилась там, если слишком выматывалась на работе), он дал мне понять, что конкретно имеет ввиду.

– Тсс, – прошипел он, залезая в окно спальни.

Я только-только приняла душ и надела ночную рубашку; Рэй бог знает сколько времени торчал за окном и подглядывал за мной.

– Тсс, – повторил он, прикладывая палец к моим губам и посмеиваясь, – похоже, его забавляло мое испуганное лицо.

Я могла бы закричать – и тогда мама прибежала бы сюда, в комнату, где стоял Рэй, глядя на меня пустыми глазами.

– Моя мать за стенкой, – сказала я.

– Неважно, – ответил он. – Давай пригласи и ее тоже.

Он засмеялся, а я запаниковала, представляя, как примчится ничего не подозревающая мама. Поэтому, когда он приблизился и, схватив меня сзади за волосы, с поцелуями повлек к кровати, я не сопротивлялась. Что угодно, лишь бы он не шумел. Лишь бы не вошла мама.

Он сказал, чтобы я даже не смела пикнуть, иначе он убьет меня, а когда войдет мама, – и ее тоже. И в доказательство этому показал пистолет, который всегда таскал за поясом.

Он шептал мне в ухо, а я, крепко зажмурившись, лишь слегка вскрикивала, когда он крепко прижимался ко мне, а его руки шарили по моим ногам и под ночной рубашкой.

Я лежала смирно. Очень смирно. И была такой тихой, что едва смела дышать. А через некоторое время умерла.

Вот как выглядит смерть: ты таращишься в потолок и видишь, как он начинает выгибаться, словно под напором находящегося в комнате воздуха, покрывается трещинами, которые становятся все шире, и наконец рассыпается, открывая черное-черное небо с сияющей на нем луной. И ты поднимаешься, летишь вверх, через крышу, прямо в ночь.

Тогда-то я снова увидела ее – бруху, ужасную ведьму из реки, из детства, которая меня спасла.

За эти годы я успела ее забыть. Я забыла, как она пришла ко мне сквозь воду и как я рассказала о ней родителям, а они ответили, что я просто ударилась головой, и поэтому мне все это померещилось. Теперь она явилась снова, со своими длинными серебристыми волосами и слабо светящимися глазами. Она поджидала меня. Я посмотрела вниз, на землю, на свой дом. Отсюда он казался таким маленьким и незначительным. И в какой-то миг я увидела нас всех: маму на диване, которая свернулась калачиком и казалась очень маленькой; себя на кровати под Рэем.

И тут бру ха начала опускаться к моему дому, увлекая меня за собой, словно магнит. Я почувствовала, как мою плоть царапают острые края ржавой крыши. Азатем я просочилась сквозь потолок и снова оказалась у себя в кровати. Под Рэем.

Потом он слез с меня и встал рядом, будто в каком-то трансе, а бруха возникла у него за спиной. Я наблюдала, как она слегка касается его руки – и та начинает дрожать. Приложив палец к губам, бруха обошла его, провела длинным пальцем по его спине и плечам. Потянулась к уху Рэя, прошептала что-то, отчего он покачнулся, зашла спереди, нагнулась к животу и поцеловала в пупок морщинистыми тубами, а мгновение спустя впилась в него, как пиявка.

Я видела, как слабеют колени Рэя, а на его лице появляется опустошенное выражение. Наблюдала, как он ковыляет к окну со словами, что найдет меня снова.

Медленно поднявшись с кровати, я закрыла окно и какое-то время наблюдала, какой, спотыкаясь, бредет в темноту.

Когда я обернулась, старуха уже исчезла. Я стала гадать, не увязалась ли она за Рэем в ночную черноту. Не заставит ли она его уйти навсегда, не будет ли он мертв уже к утру.

Я надеялась, что никогда больше его не увижу. Но он все так же находил меня.

– Крошка?

Я слышу, как кто-то произносит мое имя, да только мне больше не хочется на него отзываться.

– Крошка!

Мои веки начинают дрожать, и глаза распахиваются навстречу тусклому свету раннего утра. Я в автобусе. Пульга сидит рядом. Это он шепчет мое имя.

– Что случилось? – спрашиваю я его.

– Они уже знают, – говорит он, глядя в окно так, как будто может увидеть за ним наших матерей, отчаявшихся и убитых горем, рассерженных и испуганных.

– Они есть друг у друга, – шепчу я. – И они сильные. Они смогут о себе позаботиться.

Я проглатываю чувства, которые накатили, стоило мне подумать о маме. Стоило представить, как она просыпается, берет на руки младенца и идет к дивану меня будить. Как смотрит в ужасе на вещи, что я оставила для нее. Это золотые серьги, которые я носила с детства; длинный хвост отрезанных волос, чтобы она могла их продать; и записка с прощальными словами Крошки – девушки, которой я была и которая жила в этом доме.

Теперь это все позади, и скоро я превращусь в кого-то другого.

Пульга вздыхает:

– Как ты думаешь…

– Нет, – отвечаю я. – Мы не можем этого сделать. Мы приняли решение и теперь просто должны ему следовать.

– Они нас простят, – видя сомнения Пульги, говорит Чико, и на его лице появляется надежда. – Мы еще можем вернуться.

По выражению Пульги видно, что в нем происходит внутренняя борьба.

Я мотаю головой:

– Нет. Мы не можем вернуться. Никогда.

Пульга смотрит на меня и кивает. В его темно-карих глазах мерцает страх, но и уверенность тоже, и на миг мне вдруг вспоминается, как мы были маленькими. Тогда мы играли вместе, пока мама и mua Консуэло пили в патио кофе, перешептывались, смеялись и смотрели, как мы гоняемся за ящерицами и игуанами.

– Не тревожься, – говорю я.

Он отвечает слабой улыбкой, и мы замолкаем. Сказать тут больше нечего, поэтому я закрываю глаза, а автобус трясется, раскачивается и подскакивает на колдобинах. Потом я опять поднимаю веки, не понимая, спала я или нет. Это происходит снова и снова, и я представляю, как мы уезжаем все дальше от Барриоса, от Рэя, от той моей частички, что лежит сейчас на руках матери и которую я решила оставить. От того будущего, которое было нам уготовано, если бы мы не уехали.

Пульга

Через шесть часов после того, как мы выехали из Барриоса, автобус с шипением тормозит возле автостанции «Литегуа» в Гватемала-Сити. Я на одном дыхании произношу быструю благодарственную молитву в надежде, что Бог обо мне не забыл. Вся наша троица неверной походкой выходит из автобуса. Мы немного заторможенные после поездки и щуримся от яркого утреннего света.

– Куда нам теперь? – спрашивает Крошка.

– На другой автобус, до Текун-Умана. У него стоянка в паре кварталов отсюда. – Я показываю ей карту, которую распечатал в школе, и надеюсь, что та до сих пор соответствует действительности.

– Я думал, в Гватемала-Сити дома большие, как дворцы, – говорит Чико, глядя на стены, изрисованные граффити, и захудалые витрины магазинов, мимо которых мы проходим.

– Есть и такие. Я их помню, видел, когда мы с мамой пытались получить американскую визу, чтобы съездить в гости к папиной родне, – говорю я ему. – Наверное, мы просто в другом районе.

Тут все очень похоже на Барриос.

Впереди – здание автостанции, и стоит только туда войти, как нас тут же окутывают искушающие запахи пищи. В животе у меня бурчит. Но первым делом нужно найти расписание и взять билеты на ближайший автобус до Текун-Умана.

– Он отправляется через час, значит, на месте будем около шести, – говорю я ребятам. – Потом переправимся через реку Сучьяте и после шести-семи окажемся в Мексике. И еще будет светло.

– Но недолго, – замечает Крошка. – А что потом? Где нам ночевать?

– Думаю, на том берегу мы сможем поймать такси или маршрутку прямо до шелтера в Тапачуле. – Шелтерами называют временные убежища, где оказывают помощь таким, как мы. – Переночуем там. – Я стараюсь говорить уверенно, хотя теперь, когда мы действительно в пути и все это происходит на самом деле, я уже ни в чем не уверен.

Чико переводит взгляд с меня на Крошку и обратно, видно, что он сильно нервничает.

– Я знаю, мы должны это сделать, но просто не уверен… смогу ли я.

– Сможешь, – говорю я и беру его за плечи, стараясь внушить уверенность и ему, и себе.

– Послушай меня, Чикито, – говорит Крошка, разворачивая его к себе, – вернуться мы не можем. Наши матери знают, что мы уехали. Все знают. Рэй знает.

Когда Крошка упоминает Рэя, я смотрю на нее, соображая, не проговорился ли Чико о том, во что втянул нас Рэй, но по лицу друга понимаю, что нет.

– Откуда ты знаешь, что мы убегаем от него? – спрашивает он Крошку, снова глядя то на нее, то на меня.

Крошка смотрит на нас и качает головой:

– Неважно. Я просто имела в виду, что мы не можем вернуться. Я не вернусь.

Часть вторая. Donde Vive La Bestia Там, где обитает «Зверь»

Конечно, она права. Рэй убьет нас, если мы вернемся. Ее слова зловеще повисают в воздухе, смешиваясь с запахами еды. От такой мешанины, к которой добавляется еще вонь выхлопных газов и дизтоплива, у меня начинает крутить живот.

Нам нужно перекусить, потому что неизвестно, когда удастся это сделать в следующий раз.

– Давайте возьмем еды, – говорю я, нарушая воцарившееся молчание и стараясь забыть о тех опасностях, что остались позади, и тех, что ждут впереди.

Я показываю на киоск, где продавщица обмахивается веером в ожидании покупателей.

Мы берем у нее теплые тортильи, чичарроны, аппетитные и хрустящие с виду, несколько пачек чипсов, три бутылки виноградного лимонада и два пакета конфет по выбору Чико. Довольно скоро настает время посадки, и мы занимаем свои места в ожидании шестичасовой поездки. Автобус отъезжает, и я распаковываю еду, чтобы разделить ее с друзьями.

Я откусываю теплую соленую свинину, завернутую в мягкую лепешку. Она такая вкусная, что мне даже начинает казаться, будто у нас все хорошо. Я смотрю на Чико, который улыбается мне выпачканными жиром губами, а потом делает глоток лимонада. Крошка хрустит банановыми чипсами, и на мгновение все происходящее кажется приключением, отчего у меня в животе что-то начинает трепетать, как от предвкушения, хотя, возможно, просто от страха.

Но все идет своим чередом, и на мгновение мне кажется, что мы это сделаем, что у нас все получится. Колеса крутятся, шины шуршат. Нас периодически подбрасывает на ухабах. И мы, наевшись, постепенно погружаемся в сонное спокойствие.

Убаюканный Чико задремывает. Крошка глядит в окно, а я смотрю на нее, такую непохожую на себя с этой новой короткой стрижкой. При первом взгляде она кажется какой-то незнакомкой. Но потом это снова Крошка, которую я знаю всю жизнь, с теми же знакомыми чертами лица. У нее та же форма носа, те же короткие ресницы, а выражение глаз напоминает мне тот день, когда она сказала мне в патио, что мы должны уехать.

Таким же оно было в больнице, после того как Крошка выпала из автобуса.

И когда мы с Чико принесли ей билеты.

В мозгу брезжит какая-то новая мысль, но тут Крошка внезапно оборачивается ко мне, и ее темно-карие глаза ищут мои:

– У нас все получится, да, Пульга?

Я чувствую у себя на языке жирный налет от чичар-ронов.

– Конечно, – говорю я, ища в ее взгляде то, что, по моему убеждению, там должно быть, но она отворачивается.

Я открываю свой лимонад и делаю большой глоток. Пузырящийся напиток наполняет рот, и мне вспоминается подсобка лавки дона Фелисио и бутылка с виноградным лимонадом, которую я держал в руках, когда его убили.

Я с трудом проглатываю еду, которая норовит застрять в горле, и заставляю себя допить лимонад, потому что мы не можем позволить себе разбрасываться продуктами. Потом я засыпаю, а во рту стоит вкус виноградного ароматизатора, смерти и чего-то еще.

Я просыпаюсь с тем же вкусом, только застоявшимся, когда автобус подъезжает к автостанции. Мы выходим Часть вторая. Donde Vive La Bestia Там, где обитает «Зверь» в липкую дневную жару Текун-Умана, вокруг снуют люди, и на меня накатывает ощущение дежавю.

– Нам нужно к реке Сучьяте, – говорю я друзьям.

Старик, худой и морщинистый, сидит на каменном ограждении в небольшом парке возле городской площади. Он вздрагивает, когда мы подходим ближе, и внимательно смотрит на меня, пока я спрашиваю, как пройти к реке. Потом указывает в том направлении, куда, кажется, все движутся, и кивает.

– Si, si. El по, – кивает он, пока народ проходит, проезжает на велосипедах, проносится мимо нас. Тут и женщины с большими корзинами, и велорикши. Я поднимаю глаза к небу и вижу, как потускнело солнце всего лишь на несколько минут.

– Он сказал, что там река. Идем, тороплю я Чико и Крошку. – Пока еще не стемнело, нам нужно переправиться на другой берег и понять, как добраться до шелтера.

Мы идем туда, куда указал старик, а я все поглядываю на небо, гадая, сколько у. нас времени.

і– Как вы думаете, что они сейчас делают? – говорит Чико.

– Кто? – спрашиваю я, ускоряя шаг.

Нам нужен хотя бы час. Но я по-прежнему не уверен, что перебраться через реку так легко, как следует из многочисленных рассказов. Вдруг потребуется больше времени?

– Наши матери, – шепчет Крошка.

Мне нужно сосредоточиться, но после вопроса Чико мысли переключаются на Пуэрто-Барриос: мама на нашем красном бархатном диване, рядом плачущая mua с младенцем на руках. Мама, наверное, думает об обещаниях, которые я ей давал, обо всех этих словах, и не понимает, как я мог их нарушить.

Может, с ними донья Агостина и другие наши соседки, утешают их. Может, донья Агостина рассказывает им о своем видении или, наоборот, молчит, храня нашу общую тайну. Тут нам громко сигналит велосипедист, и мы убираемся с его пути.

– Думаете, они будут нас искать? – спрашивает Чико, оглядываясь на автостанцию, как будто мама и mua могут внезапно выскочить оттуда и обнаружить нас.

Я качаю головой:

Не знаю, Чико. Нам нельзя сейчас об этом думать. Давай сосредоточимся на том, чтобы добраться до шел-тера, о’кей?

– Я просто чувствую себя… ужасно, говорит он. – Твоя мама никогда меня не простит.

Он хватается за лямки своего рюкзака и смотрит вниз. Я не отвечаю ему, мне хочется, чтобы он просто замолчал и перестал напоминать о маме.

Толпа выносит нас к набережной, и мы видим плоты, о которых я столько слышал от мужчин В лавке дона Фелисио. Это доски, приделанные к громадным черным шинам. Плоты перевозят с одного берега на другой людей и грузы, ими управляют мужчины или мальчишки.

Мы спешим к одному из плотогонов – парню, который не старше и не крупнее меня, и просим переправить нас через реку. Он велит нам забираться на плот и отталкивается от каменистого берега длинным шестом.

– Вам повезло, – говорит парень, медленно ведя плот мимо еще нескольких, пустых. – Сейчас не так тесно, как было сегодня днем. Обычно у меня человек двадцать на этой штуковине, не меньше. А вы, ребята, явно не наденек в гости заехали… – заключает он, глядя в небо, а потом на наши рюкзаки.

– Нет, – отвечает Чико, – нам надо на Ля Бестию.

Часть вторая. Donde Vive La Bestia Там, где обитает «Зверь»

Он произносит это громко, слишком громко, а потом глубоко вдыхает, как будто ему нужно успокоиться. Или как будто он не сможет пройти через все это, если не расскажет кому-нибудь, что мы затеваем. Крошка косится на меня, и я понимаю, что должен предупредить Чико, чтобы он не трепался о наших планах.

– На Ля Бестию, правда? Вау! – произносит плотогон, опуская свой длинный шест в воду. – Мой братан двоюродный пытался так в Штаты свалить. – Он мотает головой. – Но ему не повезло. Если расскажу, что с ним случилось, вы сразу обратно повернете.

Он смеется, а у меня в желудке словно образуется кирпич.

– Вот видите? – говорит Чико встревоженным голосом. – Нужно возвращаться.

– Тогда не рассказывай, – отвечаю я парню, – потому что мы собираемся ехать дальше. – Я на миг отвожу взгляд от противоположного берега и смотрю на Чико. – Мы собираемся ехать дальше, – говорю я ему.

Он кивает.

Дует горячий ветер. Мексика. Мы в шаге от нее. Мне нужно всего лишь не отвлекаться от того, что нам предстоит, и решать задачи постепенно, переходя от одной кдругой.

– Конечно-конечно, собираетесь, – бормочет парень, погружая шест в воду.

– Он жив, твой двоюродный брат? – спрашивает Чико.

Секунду плотогон молчит, поднимая длинный шест и снова уверенно отталкиваясь им.

– Ага, жив, – наконец отвечает он. – Брат жив.

Я не свожу глаз с берега, потому что не хочу, посмотрев на плотогона, понять по его лицу, что он врет. Даже если и так, это не имеет значения.

– Слушайте, – начинает он, – говорят, когда бежишь, чтобы запрыгнуть на поезд, нужно сперва поставить ногу как можно ближе к нему. Тогда не затянет под колеса. Потому что это мощная штука, врубаетесь? Если не сожрет живьем, то душу заберет. Ну то есть я так слышал.

В памяти у меня всплывают разговоры возле лавки дона Фели: «Мужики, это адская штука. Как будто сам дьявол тащит тебя за ноги и пытается затянуть прямо к себе в ад». Я смотрю на Чико, который так психует, что мне хочется заткнуть парню рот.

Когда мы приближаемся к мексиканскому берегу, тишина реки сменяется шумом рынка.

– Вот и добрались, – говорит плотогон, медленно причаливая.

– Спасибо, брат, – благодарит Чико.

Парень протягивает ему руку, и они дают друг другу пять, как старые приятели.

– Слушай, – продолжает Чико, – ты вроде много всего об этом знаешь. Не хочешь с нами? В Соединенных Штатах ты сможешь водить машины, а не гонять плоты.

Я знаю, что это он в шутку, но отчасти и всерьез тоже.

Плотогон смеется, и его глаза на миг загораются. Потом он смотрит на реку и качает головой:

– Не, братишка, такие мечты не для меня. Но вам всем удачи. Que Dios los guardel Да хранит вас Бог!