Текст книги "Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)"

Автор книги: Джен Коруна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

молод, как неукротима в нем естественная жажда страстей, жажда ласк и

поцелуев, жарких любовных стонов в тишине ночи! Ему вдруг страстно

захотелось обнять эту девушку с такими красивыми губами, сделать ее

своей навсегда!

Лесная эльфа глубоко вздохнула во сне, заставив Кравоя вздрогнуть. Что-

то словно оборвалось у него в груди – ему показалось, он уже видел это

нежное девичье лицо много лет назад. Ночь с Моав на заре их юности —

как он мог упустить ее тогда! Сердце Кравоя сжалось при воспоминании о

том, как позже она выскользнула из его рук, похищенная другим – нет, он

больше не даст отобрать у него счастье! Ледяной панцирь, сковывавший

чувства солнечного эльфа, треснул в одно мгновение; не в силах

противиться охватившему желанию, он осторожно подсунул руки под тело

Соик и взял ее на руки.

Разбуженная, логимэ глянула в лицо Кравою: увидев его, она в испуге

широко раскрыла веки, и, вздрогнув всем телом, тут же сделала невольное

движение, чтобы освободиться; Кравой таким же безотчетным движением

сжал руки, удерживая ее – лесная эльфа вдруг неожиданно вся поникла,

точно скошенный цветок, слабо прижалась к его плечу и затихла, не

сказав ни слова.

***

Молча и быстро Кравой пронес ее по темному коридору замка, уложил на

постель в своей комнате и снял с нее одежду. Сердце бешено колотилось в

груди, взволнованное близостью женского тела, в голове все кружилось…

Лесная эльфа не помогала ему, но и не противилась – лишь смотрела в

прямо глаза своими странными глазами, в глубине которых словно

переливалось что-то, смотрела молча и так пристально, что Кравою

становилось не по себе.

Осторожным и в то же время настойчивым движением он отвел руки

логимэ, прижатые к груди; на какую-то долю мгновения он почувствовал

едва заметное сопротивление, но оно тут же ослабло, точно подавленное

его желанием. Тогда он лег рядом, прижался к ней и обнял; ее тело тут же

напряглось, точно собираясь отодвинуться, но в следующее же мгновение

снова покорно обмякло в его объятьях.

Молочная белизна кожи Соик тускло светилась в темноте. Нагнувшись,

Кравой прильнул поцелуем к ее шее. Лесная эльфа вздрогнула от

прикосновения, Кравой услышал, как она резко вздохнула. Он с тревогой

отстранился и взглянул в ее лицо.

– Ты можешь уйти, если хочешь… – тихо сказал он – это были первые

слова, сказанные между ними.

Логимэ ничего не ответила, посмотрела ему в глаза каким-то странным,

долгим взглядом, затем, вдруг потянувшись, молча обвила руками его шею.

Сердце Кравоя радостно забилось – она не уйдет!.. В следующий же миг

теплое, мягкое тело податливо прижалось к нему, нежная рука несмело

легла на плечо – от этой робкой ласки солнечный эльф вздрогнул, словно

проснувшись от тяжелого сна. Он и впрямь просыпался, медленно

вспоминая давно забытый язык любви, и глаза его вновь наливались

медовым блеском.

Пьяный от счастья, Кравой принялся осторожно покрывать лесную эльфу

поцелуями – от самых щиколоток гладких, точно мрамор, ног, до бедер, и

ее тело было так податливо в его горячих руках… Он прижался лицом к

белому, узкому животу – какая у нее мягкая, нежная кожа – и запах! —

внутри Кравоя все затрепетало, – аромат женщины – как долго он

запрещал его для себя!.. Он снова принялся жадно ласкать логимэ, и над

всеми его ласками витала мысль о ее губах – таких розовых, плотно

сомкнутых, точно тугой бутон; ему невыносимо хотелось прильнуть к ним,

раздвинуть поцелуем – и в то же время что-то словно удерживало его от

этого: каждый раз, приближаясь к лицу эльфы, он отступал, точно

оставляя этот поцелуй на потом, как самое желанное, самое сладкое из

всех лакомств. И мысль об этом лакомстве, будто парящая над их

сплетенными телами, обостряла чувства Кравоя, заставляя внутренне

содрогаться при одной мысли о поцелуе с лесной эльфой…

Нежная игра продолжалась; Соик перестала быть безучастной – словно

разбуженная прикосновениями краантль, с каждой минутой она все более

страстно отзывалась на них, однако что-то странное чудилось Кравою в

этих ответных ласках: она так явно вздрагивала от каждого поцелуя,

каждого касания, будто он не целовал, а кусал ее, а ее тело то приникало

к нему, то отстранялось, точно обуреваемое некой внешней силой. Это

удивляло Кравоя: как же сильно она трепещет от каждого прикосновения!

– Быть может, он причиняет ей боль, сам того не замечая?! – Но нет, его

руки и губы касаются ее кожи легко и ласково… Может, он неприятен ей?..

– Однако ее тело так страстно отвечало ему, а дыхание прерывалось —

уже это-то он чувствовал точно!

Сбитый с толку, Кравой прервался и посмотрел в лицо лесной эльфе – их

взгляды встретились: теперь он увидел, что ее глаза – зеленые и

прозрачные, с темной глубиной, как у речной воды. Но удивительнее всего

было выражение их взгляда – оно так поразило Кравоя, что он на

мгновение замер: широко раскрыв глаза, лесная эльфа смотрела прямо в

упор на него, одновременно любя и как будто умоляя о чем-то! Но о чем

она просила?! – Чтобы он не отнимал ее сердца? Но почему тогда она так

покорна? Почему отзывается на его ласки? Кравой не мог понять ее,

однако его собственное желание было слишком сильно, чтобы размышлять

– немая просьба логимэ неожиданно еще сильнее распалила его… Не в

состоянии больше сдерживаться, одним движением он обхватил ладонями

голову Соик. Он услышал, как лесная эльфа быстро вздохнула, ее плотно

сомкнутые губы раскрылись с этим вздохом, точно цветок… Так, весь

пылая от страсти, в тишине залитой темнотой комнаты старший жрец

солнца, наконец, узнал всю сладость и благоухающее тепло розовых губ

лесной эльфы, узнал их податливую мягкость, пьянящую, словно

колдовской дурман.

Страсть захлестнула его с головой, точно огромная волна: он уже не

помнил ни себя, ни того, что было вокруг, желание овладеть лесной

эльфой стало невыносимым; он прижал ее к постели, чтобы проникнуть в

ее тело, как вдруг она дернулась и, отстранившись, с неожиданной силой

уперлась ему одной рукой в грудь, другой – в бедро.

Точно окаченный холодной водой, Кравой остановился; его глаза в

недоумении забегали по лицу логимэ.

– Что?.. Что такое? – хрипло спросил он, растерянный и ошалелый от

страсти.

Но Соик не отвечала; с быстротой, особенно неожиданной после недавней

покорной истомы, она выскользнула из постели и, найдя платье, стала

одеваться. Ее движения были резкими и порывистыми, как если бы она

торопилась куда-то. Сердце Кравоя сжала боль – неужели он ошибся,

приняв минутную слабость за согласие?! Как будто поняв его страдание,

Соик, уже одетая, вдруг быстро подошла совсем близко и порывисто

положила обе ладони ему на грудь.

– Идем, – прошептала она тихо и странно, словно выдохнув это слово.

– Куда?!

– Идем…

Она подняла лицо к солнечному эльфу, он заглянул ей в глаза, и опять их

взгляд поразил его! Они были полны такой неожиданной, такой

душераздирающей мольбы, как если бы ей оставалось мгновение до

смерти, – и в то же время в них было выражение такой пронзительной

нежности… Ничего не понимая, Кравой порывисто обхватил руками лицо

логимэ.

– Я… – растеряно и торопливо заговорил он. – Прости меня!.. Если ты не

хочешь…

Но Соик, похоже, не слушала его: ничего не говоря, она высвободилась

вдруг из его рук и, к полному удивлению Кравоя, быстро заходила по

комнате, собирая его одежду. Собрав все, вернулась и так же молча

протянула вещи солнечному эльфу.

Удивленный, Кравой молча стал одеваться – он был слишком взволнован и

возбужден, чтобы протестовать или задавать вопросы, к тому же

невероятный взгляд лесной эльфы оказывал на него какое-то почти

колдовское действие, так что он готов был делать все, что бы она ни

сказала.

– Плащ… у тебя есть плащ? – торопливо спросила Соик.

Кравой послушно достал из шкафа плащ, накинул его, затем достал второй

и набросил на плечи Соик. Ничего не объясняя, лесная эльфа взяла его

руку и увлекла за собой к двери.

Уже на лестнице Кравой замедлил шаг, притягивая ее к себе.

– Куда мы идем?

Лесная эльфа тут же остановилась со странной покорностью.

– Логимэ поклоняются природе и верят, что все самое важное в жизни

должно происходить среди нее, под открытым небом, – тихо и торопливо

заговорила она, не глядя на него. – Пойдем… прошу тебя! Это очень

важно для меня…

– Но тебе там может быть холодно! – попытался возразить Кравой.

Соик посмотрела на него растеряно, будто не понимая, что он говорит;

между темными, словно нарисованными на белой коже бровями пролегла

странная, недоумевающая морщинка.

– Но ведь я буду там с тобой… – выговорила она, наконец, глядя ему

прямо в глаза.

Под покровом ночи они вышли из замка – Соик впереди, солнечный эльф

за ней – и быстро пошли по улицам к выходу из города. Осенняя ночь

была темной и мягкой, как будто ее соткали из теплой шерсти; коричнево-

серые облака висели низко и казались рыхлыми, редкие внезапные

порывы ветра проносились по кронам деревьев, постоянно меняя

направление, в перерывах между ними зависала глухая, бархатистая

тишина. Кравой не мог понять, холодно или тепло на улице.

Быстро они дошли до опушки леса. Не оборачиваясь и не разговаривая с

Кравоем, Соик настойчиво уводила его все глубже в лес; ее светлое

платье, вспыхивающее в такт шагов из-под не по росту длинного плаща,

тускло светилось в темноте.

Некоторое время они шли через лес. Вокруг было темно, опавшие ветки

сухо хрустели под ногами, их хруст тут же замирал, точно утонув в

окружающей тишине. Пальцы логимэ крепко сжимали руку Кравоя – он

ясно чувствовал ее волнение. В какое-то мгновение он вдруг понял, что

она и сама не знает, куда надо идти, и оттого так торопится. Волна

нежности поднялась в нем, он резко остановился, Соик дернулась в его

руке, тоже остановилась и вопросительно обернулась. Поняв намерение

краантль, она смущенно опустила голову… Кравой решительно сжал

маленькую ладошку, быстро подвел логимэ к толстому дереву, и, взяв

двумя руками за плечи, прислонил к шершавой коре. Соик подняла голову

и взглянула ему прямо в лицо – так мягко и доверчиво, что у Кравоя аж

сердце зашлось. Неужели это все происходит с ним?!..

Охваченный страстью, он быстро подобрал подол платья Соик и прижался

к ее бедрам. По телу лесной эльфы пробежала дрожь, но она тут же

покорно обняла его за шею и, легко оторвавшись от земли, обвила стан

ногами… Кравой еще крепче прижал ее к себе, она снова вся задрожала, словно он обжег ее, но не отстранилась.

Все время, до самого конца, она не стонала, ничего не говорила – лишь

закрывала глаза и дышала часто-часто, покорно обнимая шею краантль, и

все ниже склоняла голову ему на плечо, словно все больше и больше

ослабевая по мере того, как расходилось его неистовство…

Домой они шли медленно и молча, держась за руки. Погода изменилась,

мохнатые тучи опустились еще ниже – казалось, их можно достать рукой;

ветер определился и теперь настойчиво дул с севера, наращивая силу и

трепля коричневые брюха облаков. Городская стена темнела впереди

однотонной глухой массой, одинокие деревья на подходах к городу стояли,

ярко выделяясь бархатной темнотой на фоне ночи и будто замирая после

каждого порыва ветра. Во всем – в небе, в ветре, в притаившейся земле —

было какое-то напряжение, словно в ожидании чего-то. «Погода

меняется», – подумал Кравой, взглядывая на небо.

Не сговариваясь и не разнимая рук, они вернулись в его комнату. Соик, не

спеша, разделась и легла в постель, жрец солнца вытянулся рядом с ней.

Ее тело под одеялом было прохладным, руки и ноги – и вовсе холодными.

– Ты совсем замерзла… – с новой нежностью в голосе прошептал Кравой,

прижимаясь к ней, чтобы согреть.

Лесная эльфа подняла к нему лицо и посмотрела своим удивительным

взглядом – недавнее волнение в нем улеглось, он потемнел и стал

спокойным и тайным, точно лесной сумрак. И снова Кравой почувствовал, как все внутри него переворачивается от этого взгляда.

– У тебя хорошая комната, – произнесла она очень тихо, очень мягко и

очень внятно. – Мне нравится здесь.

Кравой поцеловал ее чистый белый лоб – осторожно, точно святыню.

– Ты проведешь здесь еще много ночей, – так же тихо ответил он. – Я

обещаю, они будут счастливыми…

Глава 6

Кравой проснулся от какого-то необычного нежного чувства, наполнявшего

все его существо. Не открывая глаз, он некоторое время лежал

неподвижно. Еще не совсем проснувшись, он толком не мог понять, чем

обусловлено это ощущение, однако оно было настолько явным, что не

хотелось даже шевелиться, дабы не спугнуть его.

Наконец, он открыл глаза: на удивление яркий белый свет лился в комнату

сквозь большие окна, точно утверждая то легкое, восторженное

настроение, что царило в душе Кравоя. Он пошевелился – чудное

ощущение не проходило. Он повернул голову, и сердце в груди вдруг

стало горячим, как будто его разогрели в кузнечном горниле: рядом с ним,

лежа на спине и слегка запрокинув голову назад, спала Соик… Мягкие

каштановые волосы ореолом рассыпались по подушке и казались особенно

темными на фоне белизны простыней и нежного тона кожи; белая, точно

из фарфора, рука лежала совсем близко от лица краантль.

Словно все еще не веря в случившееся, он осторожно поднялся на локте,

склонился над этой мягкой ладонью с чуть загнутыми вверх пальчиками.

Замершее было сердце теперь разгонялось с каждой секундой, ударяя

пульсом в виски. Не смея дохнуть, Кравой рассматривал спящее лицо,

снова и снова пробегал взглядом по сгибу белой руки, и она казалась

такой невероятно красивой и длинной, точно чаячье крыло.

Растерянный, счастливый, старший жрец солнца смотрел и не мог

поверить, что перед ним – новая любовь; не мог поверить, что великая

Эллар подарила ему еще один шанс на счастье! С колотящимся сердцем он

наклонился и тихо, стараясь не разбудить спящую эльфу, поцеловал

раскрытую ладонь. Тонкие пальчики чуть заметно шевельнулись. Кравой

лег обратно и тут оказался перед дилеммой: что лучше – подождать

пробуждения логимэ или же дать ей возможность проснуться в его

отсутствие? Больше всего на свете ему хотелось затаиться здесь и,

дождавшись, когда она откроет глаза, тут же заверить в своей любви, но в

то же время ему пришло в голову, что ведь он еще до вчерашнего вечера

был совершенно чужим для Соик, и она может испытать смятение при виде

него. Нет, лучше, если у нее будет время привести мысли в порядок и

подготовиться к встрече; да, это будет лучше… Решив так, Кравой тихо

встал, оделся, и даже не взглянув в окно, поспешно вышел из комнаты.

Он не запомнил, как прошел по замку и добрался до выхода – он был

словно во сне! Ноги привычно двигались, а душа все еще не могла

расстаться с той, что спала в его комнате. Так, раздвоенный, счастливый,

он толкнул входную дверь и в тот же миг застыл, как вкопанный. Темные

глаза расширились – от изумления и света! Ясного, белого света – он

обрушился на стоящего в дверях краантль, точно яркая волна. Казалось,

сам воздух пропитан им! Прикрыв глаза рукой от этого неожиданного

сияния, Кравой смотрел на двор и не узнавал: мрамор фонтана, каменные

плиты площади, крыши домов – все было покрыто тонким слоем

ослепительно-белого снега! Над ним, отражаясь от его поверхности, мягко

струило свой свет белесое осеннее солнце.

Это было невероятно – еще никогда снег не выпадал так рано! Казалось,

сама природа в честь какого-то важного события вдруг нарушила свой

привычный ход, превратив осень в зиму. Сердце Кравоя вдруг

наполнилось какой-то светлой, по-детски легкой радостью, словно перед

ним и впрямь свершилось чудо, и, засыпая в самом начале осени, он

волшебным образом проснулся посреди зимы. Осторожно, точно боясь, что

белая сказка может вдруг исчезнуть, он ступил за порог. Мягкий упругий

ветер коснулся лица, Кравой блаженно закрыл глаза – неужели это все

происходит в реальности?! И этот неземной свет, и ветер, и молодой снег

– все казалось отмеченным прикосновением какого-то волшебства… Он

вспомнил Соик, лежащую на белой простыни, ее нежную, гладкую руку,

волосы, такие темные на фоне подушки – и ему вдруг показалось, что все

это тоже является частью свершившегося чуда, за одну ночь разом

преобразившего и землю, и небо, и всю его, Кравоя, жизнь! И этот снег —

несомненно, также чудесный и исполненный смыла – был сродни той

любви, что снизошла в эту ночь на старшего жреца солнца, снизошла так

же нежданно и прекрасно, как белые хлопья, упавшие с неба. Чувство

обновления и возрождения наполняло Кравоя, заставляя трепетать от

счастья.

Легко шагая по белому ковру, он пересек двор и направился к храму.

Солнечная корона, Рас-Кайлал – все, что еще вчера вечером казалось

таким важным, тем, ради чего стоило спорить и переживать, вдруг

отдалилось, стало мелким и чуждым, вытесненное вихрем, что бушевал

теперь в нем. Он и сам не мог понять, что сейчас ощущает – столько

чувств одновременно теснились в сердце, что казалось, оно вот-вот

разорвется от этой переполненности!

Ему отчего-то было трудно и почти страшно мечтать о жизни с лесной

эльфой: он пытался представить картину их будущего счастья, однако

никакие ясные образы не приходили в голову – было лишь странное,

пугающее чувство ожидания чего-то неизвестного и прекрасного. С

удивлением Кравой вспоминал, как некогда думал о своей будущности с

Моав – совсем не так, как теперь о жизни с Соик. Как ясно и определенно

все казалось тогда! Он во всех красках видел сосуществование с

маленькой велларой, их отношения, то, как они будут воспитывать детей,

– возможно, все потому, что он чувствовал себя невероятно близким Моав,

знал ее с самого детства, понимал все оттенки характера, знал все, что в

ней есть, и все, что могло быть между ними. Но Соик! Он так мало знал ее,

так мало еще понимал, что любые картины, которые он представлял с ее

участием, выглядели фальшивыми и неправдивыми, и мечтать о ней было

одновременно и радостно и жутко… В таком состоянии он и подошел к

храму.

Храм Солнца в столице Эллар был куда скромнее, нежели тот, что некогда

был в Рас-Кайлале; так же, как и его прототип, он имел форму усеченной

пирамиды, однако ее размеры были куда меньше. Краантль не выбирали

место для храма: когда они беженцами прибыли в Рас-Сильван, золотая

статуя солнечного бога, точь-в-точь схожая с той, что осталась в

исчезнувшем городе, только меньше ростом, загадочным образом за одну

ночь очутилась в парке недалеко от замка. Вокруг нее и был выстроили

новый храм. Высокие ворота святилища были обрамлены с двух сторон

квадратными колоннами, на плоской верхушке каждой из них возвышались

каменные орлы – священные птицы Краана. Именно они сейчас взирали

на молодого краантль, в странном оживлении взбегавшего на крыльцо.

Храмовые жрецы встретили Кравоя удивленными взглядами: во-первых, он

опоздал – впервые за много лет; а во-вторых, его еще никогда не видели

в столь странном расположении духа. Оживленно поприветствовав всех, он

быстро переоделся в вышитую золотом мантию и с жаром принялся за

работу. Правда, продвигалась она не слишком успешно – сначала он чуть

не поджег одежду одного из жрецов, пока зажигал огонь в светильниках,

окружавших статую бога солнца, затем облил другого маслом для

воскурений, и в конце концов крайне удивил собравшихся, взяв свиток с

хвалебными текстами солнцу вверх ногами – благо, за много лет он успел

выучить их на память.

Краантль в алых мантиях только переглядывались да плечами пожимали —

спросить о причине происходящего было бы неучтиво. Кравой и сам

ощущал нелепость ситуации, но, к собственному удивлению, чувствовал,

что ему все равно, что о нем подумают. Ему приходилось прикладывать

массу усилий, чтобы тут же не рассказать всем о своем счастье, но что-то

останавливало – не хотелось разрушать словами ту тайну, что связала его

с зеленоглазой логимэ, не хотелось облекать в форму то, что так сумбурно

и радостно клубилось в его душе. Он честно пытался сосредоточиться на

работе, деловито перекладывал с места на место записки с просьбами к

всесильному богу, оставленными горожанами, но мысли то и дело

возвращались к женщине, оставшейся в его спальне. Что она сейчас

делает?!.. Проснулась ли уже? О чем думает? А вдруг она грустит?! Вдруг

жалеет о том, что произошло?!.. Примерно такие мысли занимали в эти

минуты голову избранного сына солнца, отодвигая на второй план все

иные помыслы. Поняв, что сегодня толку от работы не будет, он наспех,

едва не путаясь в словах, прочитал все необходимые тексты и, даже

толком не попрощавшись с друзьями, со скоростью вихря вылетел из

храма.

Ему хотелось на воздух, к солнцу и свету! Хотелось бросить все, сжать

своей рукой теплую руку Соик и уйти с ней куда-нибудь далеко-далеко! И

чтобы она улыбалась ему и смотрела своими удивительными, ни с чем не

сравнимыми глазами, и чтобы сердце его сладко сжималось под этим

взглядом… Словом, ему хотелось всех тех странных вещей, которых во все

времена хочется влюбленным.

Неожиданная мысль вдруг пришла в голову Кравоя. Развернувшись, он

быстро, почти бегом, направился в дальний угол парка. Вскоре среди

голых деревьев показался круглый купол – это была теплица.

Стрельчатые, похожие на полоски арбуза, стекла были присыпаны тонким,

почти прозрачным слоем снега, отчего все сооружение было похоже на

жилище какого-то фантастического существа. Запыхавшийся от быстрой

ходьбы жрец солнца остановился перед входом в оранжерею; несколько

секунд стоял, переводя дыхание, затем уже более умеренным шагом вошел

вовнутрь.

В оранжерее было влажно и душно, густой от испарений воздух приятно

пах мокрой землей, к этим ароматам примешивался тонкий, свежий, почти

неуловимый запах листвы. Буйно разросшиеся растения всех видов и

размеров образовывали густые заросли; маленькие островки цветов,

диковинные кусты с гладкими, точно кожа, листьями, высокие побеги,

напоминающие гигантскую траву – растительное царство вело здесь свою

незримую, тайную жизнь; дышало, шевелилось, разворачивая свитки

листьев и тугие узелки бутонов…

Осторожно отводя руками ярко-зеленые побеги растений, свешивающиеся

со всех сторон, Кравой углубился в этот лес. Ему нравилось иногда

заходить сюда – этот клочок земли казался каким-то отдельным, тайным

миром, отрезанным от всего, что находится с внешней стороны

ограничивающего его стекла, и живущего по своим правилам, известным

лишь посвященным. Одного из этих посвященных как раз и искал сейчас

Кравой: известный на весь Рас-Сильван садовник-эллари, лучший друг

Иштана, хранитель пяти сотен сортов роз – рано или поздно к нему

приходили все, ибо в жизни каждого хотя бы раз случается момент, когда

даже самые нежные слова требуют подкрепления подарком.

Новоявленный кейнар нашел его в розарии – стройный, изящный лунный

эльф с гладкими волосами, собранными для удобства в хвост,

прохаживался среди усыпанных цветами кустов. Каких роз здесь только не

было! Желтые с зеленоватой серединкой, винно-бордовые, похожие на

темный бархат, белые с алой каймой по краю лепестков, нежно-розовые,

точно утренние облачка… Со стороны могло показаться, будто садовник

ходит по пояс в драгоценных камнях! Кравой осторожно пробрался между

кустами.

– Ан синтари Эллар!

Эллари развернулся.

– Ан синтари, – вежливо отозвался он. – Снова нужен букет?

Жрец солнца улыбнулся, лицо садовника вдруг показалось ему невероятно

милым и понимающим – впрочем, как и лица всех, кого он встретил с

сегодняшнего утра…

– Да, пожалуйста.

Лунный эльф достал из-за пояса большие ножницы, задумчиво прошелся

между розовых кустов.

– Снова для очаровательной Аламнэй?.. – рассеянно спросил он, выбирая

между оранжевыми и солнечно-желтыми сортами.

Жрец солнца почувствовал, как его лицо невольно расплывается в

счастливой улыбке.

– Нет… – выдохнул он, не переставая улыбаться.

Рука с ножницами замерла над жизнерадостно-желтым кустом, эллари

удивленно взглянул на Кравоя. Солнечный эльф вдруг осознал, что

продолжает улыбаться чуть ли не до ушей. Как, должно быть, по-дурацки

он выглядит со стороны! Наверное, теперь садовник посчитает его за

сумасшедшего…

– Нет! – упрямо повторил он, уже не вполне помня, в чем состоял вопрос.

Лунный эльф смерил его пристальным взглядом с ног до головы, и издал

нечто среднее между «ммм…» и «у-гу».

– Ясно… – кивнул он, отходя от выбранных кустов, – у нее карие глаза

или… э… синие?

– Карие! – выпалил Кравой, но тут же спохватился: – Нет-нет, синие! —

его взгляд растеряно забегал по расстелившемуся цветочному ковру, точно

ища в его недрах правильный ответ. – Или нет, голубые!..

Эллари подозрительно покосился на него. Жрец солнца сокрушенно

вздохнул.

– Я… я не знаю…

– Хорошо… – протянул лунный эльф. – Очень хорошо!

Щелкая ножницами, он с удивительной ловкостью пролавировал между

пышных кустов и остановился перед одним из них – с крупными, яркими,

словно кровь, розами.

Кравой, совершенно счастливый, наблюдал, как он один за другим срезает

прекрасные цветы. Нарезав с два десятка, эллари заботливо обернул их

полупрозрачной белой тканью и вручил сверток сияющему неисправимой

улыбкой Кравою.

– Кровь дракона, – сообщил он с какой-то особой гордостью.

– Что?!

– Так называются эти розы.

– Ааа… я так и подумал… – кивнул жрец солнца с таким выражением

лица, словно сам факт существования данного сорта роз делал его

безмерно счастливым.

– Только долго не носи их по улице, – предупредил садовник. – Розы не

любят холода. Хотя сейчас, кажется, не так уж и холодно… А вот зима

будет суровая: снег рано выпал, значит, быть большим морозам – это я

знаю совершенно точно…

Жрец солнца взглянул на него поверх утопающих в белой ткани цветов —

его взгляд был странно-торжествующим, как будто он услышал нечто

крайне важное и приятное для себя. Не говоря ни слова, он развернулся и,

прижимая к груди драгоценный букет, быстро потопал к выходу из

оранжереи.

Ласковое солнце мигом окутало Кравоя с ног до головы – оно точно

поджидало снаружи! Мягкие лучи касались лица, волос, рук, сжимающих

колючие стебли. Широко раскрыв глаза, жрец солнца впитывал в себя этот

свет, идущий одновременно и с неба, и от белого снега, такого

непривычного в еще высоких лучах солнца. И ничего-то он не знает, этот

премудрый эллари! Не знает, что обозначает этот нежданный снег! Лишь

он один, Кравой, знает его тайну: он обозначает, что сердце его зажило, и

что душа его, томимая холодом одиночества, наконец оттаяла для любви и

радости, как оттаивает по весне земля для цветов и трав. На морозе запах

роз казался особенно сильным, и в этом Кравою тоже чудился тайный,

счастливый знак, и в ясной белизне снега тоже: знак его любви – такой

же светлой, как этот первый снег, всего за одну ночь укрывший землю и

изменивший ее лик так же, как поцелуи зеленоглазой эльфы преобразили

жизнь Кравоя…

До замка он добрался в самом приподнятом настроении. От зажатого в

руках букета расходился нежный сладкий запах, и казалось, все вокруг

вдруг приобрело этот пьянящий аромат – и мрамор пола, и шторы на

окнах, и потемневшая древесина дверей. И даже мысли влюбленного

краантль, словно оторвавшиеся от тела и мчащиеся впереди него в

стремлении поскорее прикоснуться к любимой, казалось, пахли розами под

названием «Кровь дракона»… Вероятно, полет этих мыслей был

чрезвычайно быстрым, ибо они даже не заметили встретившегося на их

пути Иштана: на лестнице Кравой так и наткнулся на него несомым

впереди колючим букетом.

– Эй, ты чего?! – раздался удивленный голос. – Вроде ж еще не ночь, а

ты уже не видишь, куда идешь.

Краантль выглянул из-за замотанных в белое цветов.

– Иштан, я так счастлив! – безо всякого предупреждения объявил он.

Веллар обошел букет и встал, деловито сложив на груди руки. Синие глаза

пытливо глянули на Кравоя.

– И что же сделало тебя таким счастливым? – с удивлением на лице

поинтересовался он – сколько лет он не видел Кравоя таким радостным!

Солнечный эльф молчал, не в силах подобрать слова, способные выразить

то, что происходило в его сердце. Иштан удивленно взглянул на ярко

алеющие розы.

– Опять для Аламнэй? Ну и цвет же ты выбрал!..

Кравой набрал полные легкие воздуха, собрался с силами —

предательская улыбка начала расплываться по красивому лицу.

– Эти цветы не для Аламнэй, – четко, с гордостью выговаривая каждое

слово, произнес он. – ЭТО – для моей кейнары!

На лице Иштана последовательно отразились недоверие, подозрение, что

над ним шутят, и, наконец, радость.

– Я так рад за тебя, Кравой! – просиял он. – Это… это так неожиданно…

И кто же она?! Ну не томи, говори уже! – он шутливо толкнул Кравоя в

плечо.

Тот еще шире заулыбался в ответ, блестя глазами.

– Никогда не угадаешь! – Она – логимэ!!! Та, помнишь, что приходила к

Аламнэй: Соик! – ты знаешь ее…

Черты Ишана застыли, улыбка мигом сбежала с них. Солнечный эльф

изумленно смотрел на него, не узнавая это незнакомое, холодное лицо с

резко обозначившимися вдруг скулами.

– Ты… ты чего?!

Молодой веллар стиснул зубы так, что все лицо побелело. Синие глаза

расширились, сверкнув, и тут же сощурились, точно от какого-то усилия,

производимого эллари.

– Ничего, – глухим, но ровным, не дрогнувшим голосом ответил он, и еще

раз повторил: – Ничего!

Пораженный Кравой окинул его взглядом с ног до головы. Внезапное

прозрение ошеломило его: нет, этого не может быть!!! Это было бы

слишком невероятно! Но тут же ему вспомнилось рвение, с которым Иштан

когда-то защищал мэлогриану, потом его вопросы о близости душ – юный

эллари ведь хотел все рассказать, а он прогнал его…

– Нет-нет, ты же… – растерянно заговорил он, бегая глазами и не в силах

поверить правде. – Ведь ты не ее любил… ведь не ее, правда?!

Веллар ничего не отвечал, бледные губы были крепко сжаты, потемневшие

глаза стали похожи на два куска льда. Кравой понял, что все было

правдой… Мысли его заметались: он не знал, что предпринять. Он хотел

было сказать Иштану о том, как быстро пройдет это юношеское чувство, но

вдруг осекся – тот уже давно не был ребенком… Он замер, глядя на

веллара с таким изумлением, словно впервые рассмотрел его хорошенько.

Холодная гордость, вспыхнувшая сейчас в глазах Иштана, поразила

Кравоя. Откуда?! Откуда в нем этот взгляд, бесстрашно-надменный и в то

же время будто выражающий нежелание и невозможность унизиться до

ненависти? Взгляд наследника самих богов, не желающего опускаться до

распрей смертных!

Кравой смотрел на лунного эльфа и не верил глазам: неужели это тот

самый мальчишка, которого они с Моав всегда дразнили, и который тайком

от отца примчался на берег Ин-Ириля?!.. Неужели этот вызывающе-гордый

в своем оскорблении веллар – тот самый Иштан, которого он знал все эти

годы, и который ходил за ним по пятам, ловя каждое слово своей нежной,

чувствительной душой?! Словно пелена упала с глаз Кравоя, и он вдруг