Текст книги "Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)"

Автор книги: Джен Коруна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

розовые внутри и сочащиеся ароматным соком, свидетелем чего сейчас и

был Кравой. Сам он тоже ел с завидным аппетитом – он словно только

сейчас ощутил, что не прикасался к еде со вчерашнего вечера! Сидевший

напротив него Иштан осторожно разогревал над углями хлеб с сыром,

нанизанные за палочку, держа ее изящными тонкими пальцами…

Когда первый голод был утолен, все живописно расположились вокруг

костра; потекли неспешные беседы. Кравой с мирно прильнувшей к нему

наевшейся Аламнэй устроился на расстеленном плаще, одолженном кем-то

из краантль. Старший всадник лениво развалился рядом, глядя в небо,

покрытое мелкими нежными облачками.

– Когда-нибудь я устану от… от всего – тогда брошу все и поселюсь на

ферме, – мечтательно заговорил он, – и стану разводить лошадей… – он

потянулся с удовольствием большого зверя и с видимым удовольствием

прикрыл глаза. – Да… это будет славно – люблю коней. Чудесные

существа. И только кайлари! Такие золотистые, с огненными гривами.

Соберу чистокровок – жеребчиков и кобыл… ну хоть с десяток для начала.

– А мне можно будет к тебе приходить на них смотреть? – оживилась

Аламнэй.

– Можно-можно, – великодушно разрешил старший всадник. – Я даже

сам выберу для тебя лошадь – самую резвую и рыжую, как ты сама! И

даже составлю вам компанию в прогулке…

Кравой настороженно поднялся на локте.

– Эээ!.. Даже и не думай об этом! – угрожающе предупредил он, вперяя в

Коттравоя выразительный взгляд.

– А я и не думал, – пожал плечами старший всадник. – Там и без меня

будет не протолкнуться…

В ответ со всех сторон костра послышался здоровый хохот.

Время шло быстро. Взглянув на небо в перерыве между разговорами,

Кравой увидел, что солнце начинает клониться к закату. День близился к

концу. Чудесный день! – такой длинный, полный чувств и событий. А

впереди был еще вечер в Круге песен, а потом ночь – по телу Кравоя

пробежала сладостная дрожь – ночь с Соик, ночь исполнения желаний,

волшебная ночь… Он счастливо вздохнул. Замечательная все-таки штука —

жизнь! Он вдруг почувствовал в себе бурлящую жажду этой жизни,

жадность ко всем восторгам, которые она несла: так больной, встав после

долгой болезни, торопится наверстать упущенное и находит радость везде,

где только есть малейший намек на нее.

Он поднялся с земли, с приятным усилием разминая затекшее от лежания

тело, и поискал глазами Аламнэй – не в силах усидеть долго на месте,

эльфина уже давно сбежала куда-то. Он нашел ее: присев на корточки, и

приложив ладонь к земле, она совершала рукой странные движения из

стороны в сторону, точно пытаясь отыскать что-то в траве.

– Что ты делаешь? – удивился Кравой, подходя.

Девочка подняла голову – ее лицо было совершенно серьезным.

– Лошадку глажу…

И снова старший жрец солнца почувствовал, как что-то в его душе

смягчается, согретое любовью к дочери. В это время остальные эльфы

тоже стали лениво подниматься с земли – пора собираться обратно… Все

выглядели умиротворенными, и даже Коттравой, вопреки обыкновению, не

оглашал окрестности командным голосом.

Все в том же успокоенно-радостном настроении старший жрец солнца

вернулся в замок. Прощаться с друзьями не стал – небо быстро темнело, а

значит, они скоро встретятся в Круге песен. Отдав поводья конюху, он

снял с седла Аламнэй и повел ее в комнату. Уставшая за день эльфина

плелась за ним, держась за его руку и поминутно зевая, однако даже

усталость не смогла стереть со смуглого личика выражение счастья и

довольства, не сходившее на протяжении всей прогулки. Она заснула,

даже не дождавшись вечерней сказки – Кравой еле успел переодеть ее в

ночную сорочку, как она уже мирно посапывала, свернувшись клубком и

не переставая улыбаться.

***

Круг песен был уже в сборе, когда Кравой пришел. Костер пылал,

отбрасывая дрожащие красноватые отсветы на темную кору дуба, гости

суетились, рассаживаясь вокруг огня, точно большие тени. Ближе всех к

дубу сидели логимэ – как обычно, обособленной группой. Соик тоже была

там. Кравой заметил ее издалека: она сидела в первом ряду, уже в другом

платье – ярко-зеленом с алыми рукавами. Увидев его, она заулыбалась и

подвинулась. Он подсел к ней, их руки на миг соприкоснулись, от этого

прикосновения горячая волна прошла по телу Кравоя и сердце сладостно

затрепетало.

– Прости, что опоздал, – проговорил он, чувствуя, как слабеет под

взглядом логимэ.

– Совсем немного – песни еще не начинались…

Они не успели даже кратко переговорить – громкий голос прервал их:

– Тише! Тишина! – взывал стройный эллари с арфой в руках. – Мы

начинаем.

Разговоры тут же стихли, взгляды устремились на лунного эльфа.

Несколько секунд он настраивался, и вот, наконец, песня началась. И так

красиво и легко лился голос светловолосого певца, так сладко звенели

струны арфы, что гости притихли, боясь нарушить волшебство. И была эта

песня о любви, ибо о чем еще петь в такой день! И тот напев, что зазвучал

вслед за ней, говорил о том же… Старший жрец солнца впитывал звуки

песни, как увядшее растение впитывает живительную влагу, и с каждым

словом сердце его оживало.

Он чувствовал себя как человек, проснувшийся после долгого сна и вдруг

обнаруживший, как долго спал! Украдкой обведя взглядом собравшихся,

он с удивлением осознал, что здесь ничего не поменялось: все так же

звенела арфа, так же внимали пению растроганные гости, и лишь немногие

из них были моложе его. Ничего не изменилось – это он заперся от всего

мира, точно медведь в берлоге! Заперся, ибо в глубине его души слишком

свежа была память о вечерах, проведенных здесь с Моав. Но теперь она

уже не имела над ним власти! – Гнет печали последних лет спал с плеч

Кравоя, словно тяжелый плащ; ему стало легко и свободно…

Певец допел очередную песню, передал арфу соседу, наступил перерыв.

Эллари, краантль и логимэ снова зашумели, точно пчелиный улей, чья-то

рука протянула через плечо Кравою бутылку с остатками вина. Жрец

солнца взял ее, отпил, протянул Соик, та покачала головой.

– Я никогда не пила вина…

– Ну, так никогда не поздно начать, – улыбнулся Кравой.

Все еще немного растеряно косясь на него, Соик осторожно взяла бутылку,

сделала глоток. Мгновение она сидела, застыв и точно прислушиваясь к

чему-то, затем улыбнулась.

– Краантль, наверное, должен очень нравиться этот напиток – он похож

на солнечные лучи, растворенные в воде.

Кравой со смехом притянул ее к себе, поцеловал в пахнущие хвоей

волосы, затем допил то, что оставалось в бутылке. Где-то рядом с ним

раздался взрыв веселого смеха, откуда-то взялось еще вино… Еще никогда

оно не казалось Кравою таким вкусным – в меру сладким, в меру терпким.

Он пил и смотрел на губы Соик, розовые, теплые, на ее глаза,

потемневшие от темноты ночи и слегка затуманенные вином, и когда они

обращались к нему, их взгляд становился глубок и нежен. И этот взгляд

проникал куда-то под ребра Кравою, и томил, и растапливал его сердце. А

может, это все вино… Он уже и забыл, как оно разгоняет кровь, кружит

голову!..

Он чувствовал, как тепло разливается по телу – от вина, от жара костра,

от легких соприкосновений их тел… Что-то легко кружится у него в голове,

он жадно ловит случайные, краткие прикосновения Соик, и они заставляют

его дрожать. Он ведь всего раз насладился ее телом, и то был настолько

взволнован, что мало что запомнил с той ночи; разве что глаза —

прозрачные, умоляющие, полные покорности и мягкости… Он бросает на

логимэ жаркие взгляды и чувствует, как волна желания накатывает на

него, а сердце замирает от волнения. Они уже принадлежат друг другу, но

все еще не могут сполна высказать свою любовь! Вокруг столько гостей,

столько любопытных глаз, веселых голосов – они становятся преградой

между ними, заставляя довольствоваться случайными мгновенными

прикосновениями и взглядами… Как бы Кравою хотелось, чтобы они все

исчезли, оставив его наедине с лесной эльфой! Но в следующее же

мгновение его мысли меняются – как же все-таки хорошо, что они все

собрались… Смех, шутки, музыка – как ему не хватало всего этого! Ведь

он так же молод, как и они! Так же, как и они, хочет жить, хочет любить и

слышать в ответ слова любви!..

После перерыва начались танцы. Пары стали выходить в центр круга, к

огню – сначала робко, затем все смелее. Кравой украдкой взглянул на

Соик; почувствовав взгляд, она обернулась, в густой зеленой глубине ее

глаз словно качнулось что-то, уголки розовых губ дрогнули.

– Может, потанцуешь со мной? – спросила она.

Как будто давно забытый запах коснулся лица Кравоя от этих слов: он

ведь когда-то так любил танцевать! Он смущенно усмехнулся.

– Да я уже сто лет не танцевал!

Соик продолжала улыбаться, взглядывая прямо ему в глаза долгим

взглядом.

– Сто лет для эльфа – не так уж и много…

Жрец солнца почувствовал, как жар начинает подниматься от его стоп, по

ногам, к бедрам – он вспоминал это ощущение! Ощущение особенного

танцевального зуда, желания двигаться в ритме музыки, пока этот ритм не

войдет в тело, не завладеет им, не забьется в сердце! Он быстро поднялся

и подал Соик горячую руку.

– Идем!

Секунда, и они уже были в самом центре танцующих. Как же давно он не

танцевал! Его тело сбросило скованность, что держала его в плену

последние годы, снова стало гибким, легким, полным сил. Оно двигалось,

подчиняясь музыке, легко и естественно, как ветвь дерева, послушная

дуновениям ветра. Мир мелькал в глазах Кравоя, вращался, точно

подхваченный вихрем танца. Мир, полный счастья, улыбок, поцелуев,

полный страстного шепота в сладкой темноте ночи. И весь этот мир свелся

для него к одной единственной женщине – его кейнаре, такой неодолимо

влекущей, той, что танцевала сейчас с ним и улыбалась, ловя его взгляд

по ходу танца.

Они танцевали – один танец, затем еще один и еще… Потом пили вино,

снова танцевали… Кравой уже не замечал течения времени. Чувствуя

покорную нежность сидящей рядом Соик, он ощущал, что любим, и от

этого в душе словно просыпалось что-то доселе погребенное и теперь

волшебным образом оживающее. Ему было хорошо, рука Соик в его руке

была такой теплой и мягкой. Он пил, и чем больше он пил, тем молчаливее

становился. Не оттого, что ему нечего было сказать – о нет! – скорее

оттого, что чувствовал, как бессильны и убоги слова, и как огромно,

бесконечно огромно то, что переполняет его сейчас…

Осенняя ночь плыла под бархатно-черным небом, и они оба плыли в ней, в

ее мягкой утробе, своей темнотой отделившей их от всего мира, сжав его

до освещенного костром пятачка земли. Ночь проплывала, усеянный

звездами купол вращался, точно зацепившись за верхние ветки могучего

дуба, близилось утро… Сонные гости начинали расходиться.

Счастливый и усталый, Кравой шел между Иштаном и своей кейнарой, держа обоих за плечи, и ничто в нем не напоминало могущественного

жреца солнца – он был скорее похож на одного из загулявших молодых

краантль, коими всегда полнился Рас-Сильван в этот час.

Иштан проводил их до их этажа.

– Соик, ты не находишь, что наш больной идет на поправку? —

поинтересовался он. – Похоже, Круг песен влияет на него благотворно…

– Лечебное действие музыки – давно доказанный факт, – с шутливо

серьезным видом согласилась певунья.

На этом они и расстались; опираясь друг на друга, Кравой и его кейнара

добрели до своей комнаты, спугнув по дороге мирно дремавшего

стражника.

– Расшумелись тут! – ворчливо возмутился тот, не признав Кравоя. —

Утро скоро, а они все шумят…

Кейнары переглянулись – приступ смеха накатил на них одновременно.

Давясь им и стараясь не смотреть на сонного стражника, чтобы не

ухудшить ситуацию, они быстро двинулись вперед по коридору. Так, между

взрывами смеха и попытками успокоиться, добрались до комнаты Кравоя;

жрец солнца некоторое время ковырялся ключом в замке, пока не понял,

что тот открыт.

– Останешься сегодня со мной? – прошептал он, касаясь губами темных

волос логимэ.

– Если ты пригласишь…

– Я приглашаю…

Терпкий, свежий запах хвои донесся до Кравоя, вильнул, коснувшись его

лица, точно дразня. Соик! Любимая!.. Нестерпимое желание тут же

охватило солнечного эльфа с ног до головы, точно пламя. Он рывком

прижал певунью к дверному косяку – от нее пахло дымом костра и

сладким вином. Как долго он ждал этого момента!.. Обхватив руками плечи

логимэ, он впился поцелуем ей в губы. Ах… Знакомая дрожь пробежала по

телу Соик, затем еще раз, сильнее. Кравой почувствовал, как ее пальцы

вплетаются в его волосы, гладят лицо, шею… Ему стало жарко. Разомлев от

счастья, он долго и страстно целовал Соик, прижимая к дверному косяку, а

она закрывала глаза, все ниже и ниже опуская темные ресницы, а когда

поднимала их, то взгляд ее был туманным и непрозрачным.

– Соик, моя любовь… мой ночной цветок! – шептал жрец солнца в

щемящей, почти предсмертной истоме. – Где же ты была все это время?!

– Здесь, в Рас-Сильване…

– А где тогда был я?.. Почему я не видел тебя?!..

Его торопливые руки шарят по ее телу, прижимаясь горячими ладонями.

Ах, как она дрожит! Точно листок под ветром! Распаленный страстью,

солнечный эльф увлекает ее в комнату… Он не запомнил, как закрывал

дверь, не запомнил, как они оба очутились на полу. Запомнил лишь ЕЕ —

как она дрожала от его прикосновений, как блестели из-под опущенных

ресниц зеленые глаза, и его собственное отражение в них, так поразившее

его. И еще теплую кожу, розовые губы – такие мягкие и свежие! – и

слетающее с них тихое частое дыхание. Соик! Соик…

Глава 9

Все время с того утра, когда он встретил Кравоя с букетом роз, старший

веллар Рас-Сильвана жил, охваченный тяжелым оцепенением. Он не

негодовал, не бился в отчаянии, не спрашивал, когда и как это могло

произойти, он даже не злился, – то, что он узнал, было больше всех его

чувств. Все кончилось для него; теплый светящийся шар, лелеявший его,

лопнул, как мыльный пузырь. В какие-то мгновения случившееся казалось

сном, глупой шуткой судьбы, ужасающим недоразумением, но мгновение

проходило – он понимал, что все действительно случилось, и случилось

навсегда.

Один звук любимого имени вонзался в сердце, точно стрела, заставляя

испытывать невыносимую боль. Ему теперь приходилось часто встречать

Соик в замке, и каждая эта встреча была для него пыткой. Он не мог

смотреть на нее, не страдая, не мог не замечать, как она изменилась – не

робкая девушка, постоянно опускающая взгляд, но молодая женщина —

прекрасная, расцветшая, словно цветок, в полном обладании своих сил.

Видя это, он все яснее понимал, что она утрачена для него, – то, что

могло быть с ними обоими, та возможность единения утрачена, и вслед за

этим пониманием помимо его воли являлась ревность. Она терзала

молодого эллари, вгрызаясь в самое сердце, порождая в воображении

мучительные картины: ему представлялась Соик в объятьях солнечного

эльфа, как тот целует ее, срывает одежду, как она покорно отдается ему.

Эти сцены сводили Иштана с ума – он понимал, что унижает логимэ

подобными мыслями, унижает себя самого, но отринуть их от себя было

почти невозможно. Гнев поднимался в нем: он сердился – не на Соик, нет!

– как он мог сердиться на нее?! – он роптал на саму судьбу! То, что

совсем недавно виделось ему движением самого рока, теперь казалось

жестокой насмешкой. Неужели ничего не было?! – Неужели те признаки

теплоты, которые ему привиделись в лесной эльфе, были лишь таким же

естественным и бесстрастным ответным движением, как шорох ветвей под

ветром?! Он мучился, он недоумевал, он старался победить собственную

обиду – и не мог, и все же, когда его чувства, казалось, окончательно

зашли в тупик, он нашел силы сделать это…

Три ночи напролет он провел в храме Эллар – один, запершись и не

пуская к себе никого. Никто и никогда не узнал, что происходило в его

душе в эти три ночи, о чем он молил великую Эллар или о чем спорил, но

когда он, наконец, на утро четвертого дня встал на пороге святилища, его

лицо было осенено каким-то нездешним спокойствием и светом, а из глаз

лилась такая пронзительная, такая невероятная синева, что выдержать

этот взгляд не представлялось возможным.

Этот день стал началом его восхождения как князя Рас-Сильвана, превратившего впоследствии доверчивого юношу в одного из самых

сильных велларов, которых когда-либо знал лунный город, в избранного

сына грозной богини, спокойного, с неизменно благожелательной тонкой

улыбкой на прекрасном лице – и у этой улыбки был привкус льда, а в его

спокойствии – что-то от холодного блеска полнолуния…

Но пока Иштан Ардалаг был лишь в начале великого пути, и очень многое

еще предстояло ему узнать. С этого дня он с головой погрузился в работу

храме – уже в качестве полновластного старшего веллара. Целый мир

открылся перед ним с обретением серебряного ключа – мир

захватывающий, величественный, который он много лет созерцал, но в

который до сих пор полностью не был допущен, и вот теперь Иштан с

упоением познавал его тайны, с каждым днем открывая все новые

горизонты знаний.

Его жизнь круто переменилась за короткий срок – столько всего

одновременно произошло с ним, что переживания переплетались в душе,

наслаиваясь друг на друга и обгоняя друг друга. Не успел он прийти в себя

после кейны Кравоя и лесной эльфы, как его уже ожидало новое

испытание – первое торжественное действо в новой должности…

***

Как и все дни годового солнечного оборота, осеннее равноденствие было

важным праздником для эльфов. Это был второй день в году после

весеннего равноденствия, когда две великие силы, обеспечивающие жизнь

всего живого – силы Луны и Солнца – на короткое время сравнивались, а

темнота становилась равной свету. И хотя праздники равноденствия

отмечались не так бурно, как солнцестояние, они были не менее важны —

просто они были иными: размышления, воспоминания о прожитом

времени, приведение в порядок мыслей и чувств – вот что наполняло их…

«Время доЛроги» – так еще называли равноденствие: в этот день,

уравнявшийся с ночью, грань между мирами истончалась, и живущие по

эту сторону могли послать весточку своим близким, отплывшим на острова-

без-времени. С самого утра эллари и краантль выходили за городскую

стену и шли к ближайшим рекам и ручьям, держа в руках небольшие

корзиночки. Внутрь корзинок укладывали цветы, букетики осенних ягод, а

также мелкие поделки и украшения, любовно сделанные собственными

руками – все, что живущие хотели передать своим ушедшим близким;

пущенная на воду, такая корзиночка уносила дары за грань мира, туда,

где их могли принять те, кому они предназначались. Тихо и молчаливо

эльфы отдавали волнам заботливо собранные подарки, и их глаза еще

долго смотрели вслед удаляющемуся пятнышку на воде – полному любви

и печали привету из мира живых. Задумчивые и тихие, дети луны и солнца

возвращались в город, взволнованные мимолетным прикосновением того

иного, тайного мира, в который всем им надлежало уплыть, но который так

ревниво хранил свои секреты.

Однако печаль их была обычно недолгой: стоило им только пересечь черту

города, как ощущение праздника охватывало их. Дойдя до своих домов,

они принимались поспешно наряжаться, чтобы успеть увидеть одно из

самых красочных действ в году: называемое «Поднесением дара», оно в

образной манере отражало смену светил, происходящую в этот день.

Солнце, поившее землю своими лучами на протяжении лета, уступало луне

– начиная с осеннего равноденствия, его власть стремительно

уменьшалась, вплоть до «смерти» солнца в самую длинную ночь года —

праздник зимнего солнцестояния. Сила же Эллар, наоборот, начинала

расти – ночи становились все длиннее, постепенно захватывая минуты и

часы дня, а вместе с этим землю окутывали холод и белизна – неизменные

черты лунной богини.

Естественно, больше всех этому празднику радовались эллари – ведь

наступало их время! Время длинных ночей, вечерних песен, тайных

свиданий в бархатистой тьме… Убранные в лучшие костюмы, в

большинстве своем голубого и синего цветов, столь любимых эллари, с

серебристыми лентами, вплетенными в струящиеся белые волосы, дочери

и сыновья Эллар стекались на площадь перед замком: вскоре здесь должно

было произойти главное событие дня – встреча двух магов – старшего

веллара и старшего жреца-краантль. Как бы передавая власть, тот из них,

сила чьего светила с этого дня шло на убыль, должен был преподнести дар

второму, преклонившись перед ним: этот ритуал символически отражал на

земле события, происходившие в это время на небе, а роль луны и солнца

в нем перенимали старшие жрецы храмов Эллар и Краана.

Именно из этого, последнего, обстоятельства вытекало то, что составляло

основную привлекательность всего действа, заставлявшую эльфов всех

видов и возрастов спешить занять места на площади. Ибо, если в этот день

старшие жрецы становились как бы воплощением самих светил,

покровительствующим им, то их внешняя, телесная оболочка по такому

случаю должна была быть доведена до совершенства, чтобы

соответствовать высокой красоте и блеску небесных божеств. Специально

приготовленные для этого дня костюмы, являвшие собой верх

великолепия, и особое, совершенно невообразимое, требующее не одного

часа усилий украшение их тел, волос и лиц, делавшее их непохожими на

самих себя – вот что влекло эллари и краантль на площадь!

Подготовка двоих главных участников начиналась с раннего утра и

длилась почти до самого косого солнца. Все, кто принимали участие в этом

процессе, из кожи вон лезли, стараясь превзойти самих себя – ведь чем

совершеннее и прекраснее будет облик их жреца, тем более полно сможет

воплотиться в нем сила божества! Что же касается нынешнего праздника,

то в храме Луны волнительность подготовки усиливалась тем, что это был

первый выход нового веллара, и всем очень хотелось, чтобы он был

безупречен. Так что Иштану пришлось пройти это испытание в самой

полной мере.

Все началось еще до рассвета. Хотя Иштан и старался заранее подготовить

себя морально к этому событию, всю ночь перед праздником он не сомкнул

глаз от волнения. С трудом дождавшись рассвета, он явился в храм еще

когда небо даже не начинало сереть; к его удивлению, все семь велларов

были уже там – вероятно, они предвидели его нетерпение и тоже пришли

пораньше. Иштана они встретили ободряющими улыбками; стоило ему

войти в храм, тут же обступили его. Он заметил, как они нарядно и

красиво выглядят: лунные жрицы превратили ярко-белые волосы в целые

хитросплетения мелких косичек, перемежающиеся ленточками; вместо

обычных платьев на них была странная одежда, которую Иштан еще

никогда не видел – тонкие, полупрозрачные туники чуть ниже колен; они

выглядели настолько легкими, что скорее подходили к середине лета,

нежели к осени… В жрецах-мужчинах, хотя они и были в своем более или

менее обычном виде, тоже чувствовалась особая торжественность —

утонченные лица точно излучали свет, глубокие синие глаза сияли по-

особенному.

– Ан синтари! Ну что, ты готов? – подходя к Иштану, с улыбкой спросил

один из них – самый старший из собравшихся.

Молодой веллар вздохнул и сделал какое-то неопределенное движение

подбородком, которое можно было бы с равным успехом перевести как:

«если бы я знал, к чему именно надо быть готовым…» или «а что мне

остается делать?», или же совсем честное: «готов, но как-то не очень…».

Видимо, склонившись к последнему варианту, веллар постарше

утешительно похлопал Иштана по плечу.

– Не переживай – весь Рас-Сильван только и ждет, чтобы полюбоваться

на своего нового веллара, так что, что бы ты ни вытворил сегодня, они

простят тебе за одно твое появление!

Иштан снова вздохнул, как бы говоря: «хотелось бы в это верить…».

Четверка лунных жриц, обступивших его, заулыбалась – в их улыбках

молодому эллари чудилось какое-то затаенное лукавство. Ему стало не по

себе; он поймал взгляд одой из эльф – самой младшей: ее огромные

синие глаза совершенно явно искрились смехом. Подозрительность Иштана

усилилась, когда он заметил, как такой же лукавый огонек вспыхнул в

синих глазах говорившего с ним веллара…

– Ну что, тогда мы смело отдаем тебя в руки самых прекрасных из

дочерей Эллар! – с какой-то странной веселостью произнес он,

разворачивая Иштана за плечи лицом к стоявшим в ряд жрицам.

Иштан растерянно обвел взглядом собравшихся; к его удивлению и

недоумению, мужчины вдруг резко засуетились и в следующую минуту

растворились в подсобных помещениях храма. Остались только женщины.

В полном недоумении Иштан обернулся к ним: они стояли, дружно глядя

на него, и улыбались при этом какими-то хитрыми улыбками.

Подозрительное предчувствие снова шевельнулось в молодом эллари: у

него было такое впечатление, будто все окружающие знают, что

происходит, и только он один этого не понимает…

– Ну что, идем? – сверкая синими глазами и с явным усилием сдерживая

улыбку, сказала эльфа, на которую он еще раньше обратил внимание.

– А куда?..

– В купальню.

– КУДА?!!

Эллари дружно рассыпались звонким смехом – точно колокольчики

зазвенели под куполом храма. Иштан почувствовал, как кровь невольно

приливает к его щекам.

– Куда-куда?.. – хриплым от волнения голосом переспросил он.

Одна из эльф постарше, видимо, сжалившись над ним, вышла вперед и,

перестав смеяться, стала терпеливо объяснять:

– Такова традиция, – сегодня ты должен быть безупречен, ведь ты

будешь воплощением силы самой луны. Наш долг – сделать все

возможное, чтобы ты был прекрасен. Торжественное омовение и умащение

– часть ритуала…

– Омовение?! Умащение?! Но я и так чистый!..

Эльфа глубоко вдохнула, пытаясь погасить возникшую улыбку. Сзади, за

ее спиной послышалось что-то, подозрительно похожее на вырвавшееся

хихиканье.

– Мы в этом не сомневаемся – но таков обычай… Идем! Мы проведем

тебя…

С этими словами веллары развернулись и направились вглубь храма, как

бы приглашая Иштана за собой. Совершенно сбитый с толку, Иштан пошел

за ними. Купание?! Вместе с ними?! Но отец не предупреждал его ни о чем

подобном! Может, они шутят? Он бросил быстрый взгляд на идущую перед

ним стайку тоненьких эллари – не было похоже, чтобы они шутили…

Тем временем они без дальнейших объяснений подвели его к небольшой, расположенной заподлицо со стеной двери в дальней части храма; Иштан

еще раньше несколько раз пытался понять, куда она ведет, но каждый раз

дверь оказывалась закрытой, а у кого хранится ключ, толком никто сказать

не мог… Теперь, наконец-то, он увидел его – взрослая эльфа, говорившая

только что с ним, достала маленький серебряный ключик откуда-то из

складок своего воздушного, почти невесомого одеянья и отперла дверь.

Веллары по одной вошли внутрь, за ними обреченно, словно его вели

продавать, побрел Иштан.

Сперва он ничего не увидел – лишь кромешную темноту. Внезапно рядом

раздался звук вспыхивающего огня, в следующее мгновение одна из

эллари засветила факел. В его качающемся свете Иштан с изумлением

рассматривал представшее перед ним помещение: это была небольшая, но

на удивление богато украшенная комната; стены, пол и потолок были

выложены белым мрамором, по потолку вились резные узоры, золотой

бордюр отделял их от стен. Посреди комнаты на некотором возвышении

находился небольшой бассейн из такого же мрамора, к нему вели

несколько ступеней, последняя из которых была сделана широкой, так что

получалось нечто вроде дорожки вокруг бортика купальни. Иштан увидел,

что от воды в бассейне поднимается легкий пар, воздух в комнате также

был расслабляюще теплым и влажным, с витающими в нем приятными

запахами неизвестных Иштану растений.

Дверь тихо прикрылась за спиной веллара, заставив вздрогнуть. Не

обращая на него никакого внимания, эльфы деловито прошлись вдоль

стен, зажигая висящие масляные лампы. Закончив со светом, они

собрались вчетвером в центре комнаты у бассейна и выстроились там,

выжидающе глядя на Иштана; в руках у трех из них были невесть откуда

взявшиеся глубокие круглые чаши, а самая младшая держала кувшин.

Ощущение неловкости росло в Иштане с катастрофической скоростью…

Дальнейшие слова, обращенные к нему, окончательно повергли его в

глубину смущения.

– Может, снимешь одежду? – с едва сдерживаемой улыбкой спросила все

та же веллара, видимо, выступая в роли распорядительницы. – Или тебя

купать прямо в ней?..

Весь залившись краской, Иштан застыл на месте, не зная, что и делать: от

одной мысли о том, что надо раздеться донага под этими смешливыми

взглядами, ему становилось жарко! В конце концов, он еще был так юн и

невинен, и даже звание князя Рас-Сильвана не могло изменить этот факт…

Веллары тем временем продолжали ждать. Поняв, что делать нечего,

Иштан, вперив взгляд в пол, начал неловко стягивать с себя одежду.

Наконец, последняя часть гардероба была снята: молодой эллари, потупив

взор, остался совершенно обнаженным стоять посреди купальни, точно

мраморная статуя под цвет камня бассейна. Бросив быстрый взгляд

исподлобья, он увидел, что стоящие у бассейна эльфы расступились, как

бы создавая коридор и приглашая к купанию. Среди гробового молчания

он прошел по нагретому полу, перешагнул бортик. Вода была приятно-

теплой, над ней вился пар; ароматные клубы тут же окутали веллара

мягким одеялом.

В этот же момент эльфы, точно по команде, подошли вплотную к краю

бассейна; две из них, набрав воду в чаши, стали поливать плечи веллара.

Та, что держала кувшин, подошла вслед за ними: Иштан почувствовал, как

по спине и плечам потекла густая ароматная жидкость.

– Можешь даже не пытаться понять, из чего она состоит, – точно

прочитав его мысли, лукаво сказала эллари. – Этот рецепт уже много

сотен лет хранится в строжайшей тайне – эту смесь могут готовить только

жрицы храма.

Иштан издал какой-то фыркающий звук, вероятно, призванный выражать

понимание, и снова погрузился в угрюмое молчание. Эльфы тем временем

закончили с обливаниями, в душе Иштана затеплилась надежда: быть

может, это все! Но не тут-то было: отложив чаши, они взяли в руки

небольшие круглые пучки какой-то травы и принялись растирать ими его

тело…

Это было очень подло и неожиданно. Застыв, точно скорбное изваяние,

Иштан стоял, мученически глядя поверх их голов куда-то в стык между

стеной и потолком. Если бы ему кто-то луной раньше сказал, что он вот так

будет плескаться в бассейне в компании четырех эльф, он бы, наверное,

решил, что у того слишком бурная фантазия, – а теперь он стоял в самом

центре этой картины, не зная, куда деваться от смущения. Тонкие белые

руки веллар касались так ласково, что от каждого прикосновения его лицо

все больше заливалось краской, в животе холодело, а по коже пробегали

мурашки. Он старательно отводил глаза, пытаясь не смотреть на

колдующих над ним эллари, но стоило только встретиться взглядом с кем-

то из них, как его всего обдавало такой волной жара, что казалось, вода