Текст книги "Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)"

Автор книги: Джен Коруна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Не хочу – не буду! – продолжала визжать девочка, закладывая

очередной круг вокруг стола и ловко уворачиваясь от преследовавших ее

нянь; огненные волосы пылали, точно перелетающий с места на место

костер.

На очередном круге она вдруг заметила отца и мигом кинулась искать у

него защиты. Поймав малышку на ходу, Кравой быстрым сильным

движением вскинул ее на руки.

– В чем дело?! Что у вас происходит?!

Едва оказавшись на руках у родителя, эльфина тут же вцепилась в него,

точно зверек. Раскрасневшиеся эллари остановились, тяжело переводя

дыхание.

– Мы принесли девочке красивое платье, а она не хочет его надевать!

Требует, чтобы ей отдали старые штаны.

– Ну, так отдайте, – ответил Кравой. – Она же ясно сказала, что не хочет

платья – зачем вы ее заставляете?

– Но… – осторожно начала одна из эльф, смущенно опуская глаза перед

Кравоем. – Мы думали, будущей велларе следует привыкать к женскому

платью…

Жрец солнца не дал ей договорить.

– Во-первых, – начал он с такой неожиданной строгостью, что бедная

эллари покраснела до самых ушей, – она не будущая веллара – она

является ею по своему рождению, и никакое платье не может ни добавить

ей сил, ни отнять. А во-вторых… – он нахмурился еще суровее. – Я думал,

в Рас-Сильване больше прислушиваются к пожеланиям детей. Отдайте

штаны немедленно!

Не поднимая глаз, эльфа удрученно протянула Кравою отобранную

одежду. Аламнэй незаметно для отца скроила противную рожицу и

показала няне язык. Потом, заметив сидящего за столом Гердерика, на

всякий случай показала язык и ему.

– Аламнэй, это невежливо, – не оборачиваясь на дочь, спокойным

голосом заметил Кравой; эльфина в изумлении уставилась на отца – как

он мог заметить ее выходку?! Ведь он смотрел в другую сторону!

– Невежливо потому, что Гердерик – мой друг, – невозмутимо продолжал

солнечный эльф. – Кроме того, я уверен, он не имеет ничего против того,

чтобы девочки ходили в штанах…

Ирилай поспешно кивнул, подтверждая его слова. Кравой спустил дочь с

рук и вручил ей драгоценные штаны.

– Вот это рыжее существо – моя дочь, Аламнэй, – размягченным голосом

пояснил он, обращаясь к Гердерику.

Эльфина неожиданно смутилась и спряталась за Кравоя, прижавшись

лицом к его руке. Озерный эльф улыбнулся на девочку, жавшуюся к отцу.

– Я так и понял – кто еще может быть таким шумным! У меня самого дома

есть примерно такое же, только мальчишка – чуть постарше, еще шумнее,

и все время норовит уронить что-нибудь себе на голову…

– О, не сомневайся, с этим у нас тоже все в порядке! – заверил Кравой.

Аламнэй робко взглянула на ирилай, улыбнулась застенчивой улыбкой и

помчалась прочь из кухни, унося любимые штаны. Няни со вздохами

поспешили следом.

– Ну и резвая она у тебя – прямо огонь! – отметил Гердерик, когда

процессия скрылась за дверью.

– Да уж – вся в меня…

– А ты знаешь – это даже хорошо! – оживился вдруг ирилай. – Говорят,

из девочек, которых воспитывают отцы, вырастают самые страстные

женщины. Правда-правда, я сам слышал. Я вот и Эйзили теперь говорю:

мол, девчонку буду сам растить! Она мне потом еще спасибо скажет!

– Это ее кейнар тебе спасибо скажет, – рассмеялся Кравой. – Если она

его не замучает еще до свадьбы. А она и так будет тебе благодарна —

просто за то, что ты ее любишь… Кстати, налить тебе вина?..

Гердерик кивнул. Кравой достал из шкафа кувшин с узким горлышком и, отыскав два стакана, налил себе и другу.

– Спасибо тебе, что приехал, – изменившимся голосом сказал он, подавая

вино озерному эльфу. Его лицо стало серьезным.

– Что, проблемы? – просто спросил ирилай, отхлебывая из стакана.

– Есть немного… Мне совестно было тебя выдергивать, правда…

Ирилай сверкнул светлыми глазами поверх края стакана и откачнулся

назад, так что передние ножки стула повисли в воздухе.

– Что врешь! Говори, что случилось.

Немного помедлив, жрец солнца сунул руку в карман и молча выложил на

стол золотой зубец. Гердерик вопросительно взглянул на представленную

вещь, затем на краантль.

– Ты знаешь, что это? – спросил Кравой, пристально глядя на друга.

– Конечно! – ехидно ответил Гердерик. – Кусок окантовки с седла,

зацепившийся за куст или… или пряжка от плаща, на которую кто-то сел, и

ее потом долго вытаскивали из мягкого места… или специальная такая

штука, чтобы чесать за ухом для пущей сообразительности – у вас в Рас-

Сильване таким разве не пользуются?..

– Мне про пряжку особенно понравилось, – отметил Кравой. – Надо

запомнить. Ну, а если серьезно, то твои ответы меня порадовали —

возможно, у тебя получится взглянуть на все непредвзято. Потому что это

– не пряжка и даже не чесалка за ухом, это… Да ты сам посмотри! Вот!

И, выхватив из-за пазухи свернутый в трубку пергамент, он широким

движением развернул его на столе перед ирилай, предварительно сдвинув

в сторону тарелки. Гердерик с грохотом опустил стул на место и воззрился

на документ.

Его центральную часть занимало большое – вероятно, в натуральный

размер – изображение короны; рисунок был очень подробным и поражал

великолепием – так что можно было лишь представить, какой

драгоценной красотой обладал оригинал. Двенадцать золотых зубцов

венчали корону по всей окружности: в передней части они были короче и

удлинялись к задней, словно лепестки, так что самые длинные и сложные

в узоре располагались сзади. В центр каждого из зубцов был вставлен

овальный желтый камень. Все это вместе – и очертания, и камни, и

золотая чеканка и другие узоры, густо испещрявшие венец, производило

впечатление законченности и красоты, исходящей из совершенного

сочетания форм, материалов и орнамента.

Некоторое время эльфы, склонившись над столом, изучали свиток. Кравой,

весь напрягшись, ждал, что скажет Гердерик, но тот молчал… Тогда он

решил начать сам: набрав в легкие побольше воздуха, он изложил перед

озерным эльфом все, что знал о короне Кайлала, – начиная от легенды о

двух братьях и заканчивая недавним приключением Коттравоя в лесу. Он

говорил, с каждым словом все больше волнуясь и вдохновляясь – начатая,

как простой пересказ, его речь превращалась в пламенный призыв.

Гердерик слушал – так, как умел слушать он один: не перебивая,

внимательно наблюдая глазами за собеседником и ловя каждое слово и

жест. Он дал краантль высказать все, что тот мог сказать; после этого,

выждав на всякий случай еще пару секунд, снова задумчиво откинулся на

стуле. Кравой не сводил с друга нетерпеливо-выжидающего взгляда.

– Ну, так что думаешь?! – не выдержал он.

Озерный эльф окинул его с ног до головы неспешным оценивающим

взглядом.

– Кейнару тебе найти надо – вот, что я думаю. Кей-на-ру! Хоть будет, чем

голову занять! Да и все остальное тоже… Глядишь, лишние мысли-то сами

и выветрятся.

Кравой с досадой махнул рукой.

– Ну вот, я тебе дело говорю, а ты!.. – Он отхлебнул вина. – Нет, друг,

не для меня все это – не хочу я никакой любви… Хватит уже с меня!

– Можно подумать, Эллар станет тебя спрашивать, хочешь ты или нет!

Увидишь какую-нибудь красавицу и, хлоп! – уже и не помнишь, как тебя

зовут. А как вспомнишь, так уже стоишь по колено в фонтане, мокрый как

курица, а лучший друг тебя водой окатывает – так ведь в вашем лунном

бассейне свадьбы гуляют? А ты не можешь и слова сказать, только

улыбаешься, как дурак, а чему – и сам не знаешь…

Кравой рассмеялся – обескураживающая простота рассуждений ирилай

всегда восхищала его! На мгновение он даже отвлекся от короны.

– Это все прекрасно, но, боюсь, не стоять мне мокрому как курица, —

покачал головой он. – Та, которую я хотел назвать своей кейнарой,

погибла, а другую я не хочу… Доживу уж как-нибудь один. К тому же мне

нужно воспитывать Аламнэй – где уж тут взять время еще и на кейнару!

– Ладно-ладно, посмотрим еще, – отмахнулся Гердерик, и тут же принял

серьезный вид. – Ну а если серьезно – не нравится мне, что у вас под

городом рыси бродят. Я-то думал, через наши кордоны и мышь не

проберется, а они вон куда забрались. Надо будет поговорить с нашими по

душам – чтоб такого больше не было!

– Да, неприятно, конечно…

– А кстати, что твой, не приходил еще, – спросил Гердерик, бросая

внимательный взгляд на друга.

– Да нет, ни слуху, ни духу; сколько уж я катался один по Риану, пока с

людьми договаривался – ни одной рыси не видел.

– Ну вот и плохо, – строго отрезал ирилай. – Разобрался бы с ним – и

дело с концом! Сначала рысь убей, потом детей делай – вот что я думаю.

– Тогда я уже, похоже, опоздал, – нетерпеливо бросил Кравой – мысль о

венце Кайлала, снова возникнув в его голове, настойчиво требовала

внимания. – Ну, так а что ты думаешь о короне?!

– Об этой штукенции? – ирилай кинул быстрый и, как показалось Кравою, неприязненный взгляд на зубец, лежащий на столе рядом с собственным

изображением. – Ты правда думаешь, что это – один из этих, на

рисунке?..

– Да! Я уверен! – оживился Кравой, склоняясь над свитком. – Вот

смотри: судя по размеру и узору, это ННатайар, «камень рассвета»! —

видишь: он вот тут, впереди, первый по счету… В нем собрана сила солнца

в миг, когда оно появляется из-за горизонта; это очень сильный камень —

сильнее его только НТинсайар, «камень полудня»… – продолжал он,

увлекаясь все больше, – «Камень заката», конечно, тоже очень силен, но

он совсем другой…

Гердерик осторожно кашлянул, прерывая этот поток мысли. Кравой умолк

и почти умоляюще уставился на него.

– Ну да, я не сомневаюсь… – проговорил ирилай со сдержанной

осторожностью – в его лице застыло странно-напряженное выражение, а

когда голубой взгляд падал на зубец, в его глубине что-то словно

недовольно темнело. – Но я не сильно смыслю в силах закатов… Почему

бы тебе не рассказать все своим из Дома Солнца? Как-никак, ведь речь

идет об их реликвии – может, они что и скажут по этому поводу…

Кравой взволновано поднялся со стула и прошелся по кухне.

– Я заранее знаю, что они скажут! Они сразу ухватятся за эту идею

мертвой хваткой: венец Кайлала ведь для краантль – как конфета для

ребенка, а я не хочу заранее обнадеживать их. Что, если все это окажется

ложной тревогой?! Что, если я неправильно понял этот знак? Не хочу

впутывать в это краантль, пока сам во всем не разберусь.

– Ну а друг твой, Иштан? Он ведь вроде парень толковый, хоть и молодой.

В храме Луны обучался все-таки…

Жрец солнца невольно улыбнулся.

– У Иштана сейчас другие заботы. В таком возрасте трудно заставить себя

думать о чем-то, кроме девушек и песен. Конечно, он старается мне

помогать, но я вижу, что мысли его часто витают где-то – похоже, в

последнее время кейна подкралась к нему особенно близко…

– Втрескался что ли?!

– Что-то вроде того, насколько я успел понять.

– Вот это молодец! – с одобрением воскликнул ирилай, с грохотом

опуская ножки стула на пол. – Вот это я понимаю! Не то, что некоторые…

– Так! – недовольно прервал Кравой. – Давай-ка лучше вернемся к

короне… Так как думаешь, есть ли во всем этом смысл?

– Смысл есть во всем, вот только мы иногда перекручиваем его так, как

нам удобно, – снова помрачнел Гердерик. – Главное, не обманывать себя:

такие вещи, как эта, бесплатно не даются! Будь осторожен – как бы

худого не накликать…

– Да что ты такое говоришь?! – взвился Кравой. – Корона принесет

краантль счастье и силу!

– Корона-то да, а вот сами они… У них ведь когда-то были и счастье и

сила, и как они распорядились ими?

Кравой опустил голову.

– То-то! Неуемные вы уж больно – огня в вас сильно много! Сначала

делаете, потом думаете.

– Ну, так что же ты предлагаешь?! Сделать вид, что ничего не было, что

никакого зубца я не видел?! Так что ли? – заговорил Кравой, все больше

возбуждаясь; не в силах усидеть на месте, он размашистым шагом заходил

по кухне. – Но ведь это знак: корона явилась – мне! Ты ведь знаешь

песню: «Рука коснется янтаря, и золото явит свой блеск глазам, что

смотрят, не таясь, в огонь, струящийся с небес»!

– Да-да-да… «И солнца луч порвет туман, играя в золоте шпиля, и сам

Кайлал чего-то там воздест заздравного вина», – нараспев протянул

ирилай, передразнивая. – У меня хорошая память.

– Ты не смейся! – обиделся Кравой, весь дрожа от волнения. – Эта

песня… это ведь обо мне! Я только сейчас это понял! Это знак, и мой долг,

как старшего жреца – вернуть корону солнечному народу!

Выпалив это, он вопросительно уставился на ирилай, но тот не спешил с

ответом.

– Слушай, а напомни – я что-то запамятовал – за что там ваш бог

отобрал у вас корону?.. – проговорил он наконец, с притворной

задумчивостью потирая ладонью затылок.

Жрец солнца покраснел и снова опустил взгляд – противоречивые чувства

клокотали в нем, точно вода в закрытом котле. Несколько секунд оба

молчали.

– Я знаю, что ты думаешь… – произнес, наконец, Кравой уже другим,

присмиревшим тоном. – Думаешь, я ради собственной славы хочу добыть

янтарную корону – чтобы остаться в памяти краантль, да?

– Да, именно так я и думаю, – с обезоруживающей прямотой заявил

ирилай, поднимаясь со стула и с грохотом отодвигая его. – Ты только

послушай себя! Ты говоришь так, словно уже вернул корону и осчастливил

свой народ! Дело, конечно, твое, но я бы на твоем месте, прежде чем что-

то вытворить с этой штукой, десять раз подумал, кому это принесет пользу.

Он на секунду умолк, точно размышляя, стоит ли говорить то, что он

собирается сказать.

– Ты знаешь, говорят, рыси могут чуять опасность, даже когда она еще

далеко – так вот, говорят также, что ирилай так долго жили бок о бок с

хэурами, что тоже научились этому…

– И что? – подозрительно спросил Кравой.

– И то, что что-то подсказывает мне, что мы все еще долго будем

вспоминать тот день, когда к тебе попал этот зубец! И вспоминать не

самым радостным образом. Хотя это лишь мои предчувствия, не более.

Он медленно прошелся, затем оперся руками о стол сильными руками и

задумчиво сказал:

– Уж больно много вреда принесла вам эта корона… Как бы тебе не

повторить судьбу тех двух красавцев!

– Но ведь легенда говорит о том, что наступит день, когда корона снова

явится краантль… – сделал слабую попытку возразить Кравой, однако

было видно, что он и сам уже с трудом верит в собственные доводы. —

Стало быть, боги простят солнечный народ за давние проступки и

пожелают вернуть им источник силы. Так?..

Ирилай кивнул. Кравой снова нервно заходил из угла в угол, Гердерик

одними глазами следил за ним. Кравой резко остановился:

– И вот корона необъяснимым образом появляется в окрестностях Рас-

Сильвана!

– Кусок короны, – уточнил ирилай. – Кусок, понимаешь?! Всего лишь

отломанный кусок металла!!! Пусть он даже будет наделен хоть трижды

рассветной силой, этого недостаточно, чтобы сказать, что сама корона

вернулась, и что ваш бог прямо сейчас же начнет пить за твое здоровье!

Тебе ХОЧЕТСЯ в это верить, и ты веришь, но посмотри на вещи реально!

Что, если ты просто обманываешь себя, принимая желаемое за

действительное?

По мере того, как он говорил, жрец солнца опускал голову все ниже и

ниже, как если бы каждое слово давило на него, пригибая к земле.

– И потом, – продолжал Гердерик, вдруг нахмурившись, – «Рука коснется

янтаря…» – а здесь я не вижу никакого янтаря… Снова не сходится.

Кравой затравленным взглядом поглядел на зубец.

– Да, камня нет, – уныло признал он. – Может, его кто-то вытащил… или

сам выпал. Больше всего я опасаюсь, чтобы он не был в руках у магонов —

что, если тот, у кого мы нашли зубец, нес его своему хозяину для полного

комплекта? Но, возможно…

– А что, камень важен? – перебил Гердерик.

– Золото и янтарь в короне – часть единого целого, – уже без энтузиазма

пояснил Кравой, чей пыл успел съежиться под суровым взглядом ирилай,

– они воплощают соединение света солнца с его теплом: золото – это

сияние, а внутри янтаря заключен солнечный жар; они очень сильны и по

отдельности, но, соединившись, обладают просто огромной силой.

– Пока не обладают, – беспощадно уточнил ирилай.

– Но, может, если мы отыщем камень, и зубец обретет полную силу —

может, тогда станет ясно, где сама корона? – предположил Кравой в

последней попытке отстоять свою мечту.

Но ирилай лишь упрямо покачал растрепанной головой.

– Отыскать камень, отыскать корону… Уж больно много всего искать надо,

и все неясно где. КАК ты собираешься найти этот камешек? – Позовешь

его? И вообще, почему этот кусок отломан? Кто его отломал? Зачем?..

Может, они уже всю корону разнесли на подарки, и ее уже вообще нет?

Странно все это, да и ненадежно… Полезши за медом, как бы рой домой не

привести – понимаешь, о чем я говорю?

Кравой уже ничего не отвечал. Гердерик вдруг склонил голову набок и

издалека покосился на свиток.

– Да, кстати, а что тут написано? Не разберу…

Жрец солнца подошел к свитку и снова склонился над ним. Надпись, о

которой говорил ирилай, была такой скромной и мелкой, что не

удивительно, что Гердерик лишь сейчас обратил на нее внимание; она

тянулась тонкой ленточкой под основанием нарисованной короны.

– Это на языке краантль. Слова из песни: « Из крови прорастет цветок, и

жизнь со смертью сменятся местами, покой и свет вернутся на восток, и

смерть последняя настанет…» Вот все, что тут написано.

Гердерик выразительно покачал головой.

– Впечатляет… Главное, все понятно! – И красиво – это ж, как я

понимаю, главное в Рас-Сильване?

У солнечного эльфа больше не было сил бороться, тем более что смысл

этих слов был темен и для него самого… Некоторое время оба эльфа стояли

молча; изображение короны лежало между ними, словно третий

безмолвный участник беседы.

– А там вино еще осталось? – спросил вдруг Гердерик.

Жрец солнца, не поднимая головы, взял кувшин, наполнил стакан и сел

рядом. Ему было грустно и темно, как если бы его вдруг обманули или

вдруг резко испортилась погода…

– Славное у вас вино, – удовлетворено отметил ирилай, делая большой

глоток. – А вот в Инкре виноград не растет – только яблоки, и те мелкие.

Правда, Эйзили из них сидр делает – отменный! Ну да все равно с

настоящим вином ничего не сравнится.

– Это ты еще не пробовал, какое вино делали в Рас-Кайлале, —

проговорил Кравой, чуть оживившись после недавнего словесного фиаско.

– Если бы ты видел, какие там виноградники! Все залитые солнцем,

каждая ягода – прозрачный мед! Лагд когда-то давно угощал меня вином

из Рас-Кайлала – много лет назад Иорлай прислал ему несколько бочек. Я

до сих пор помню этот дивный вкус…

– Иорлай-Иорлай… – пробормотал Гердерик, припоминая, – это тот

краантль, что служил в храме до тебя?

– Ну да, он самый, – подтвердил Кравой: Иорлай был его учителем и

старшим в солнечном круге до него; незадолго до Великой битвы он

удивил весь Рас-Сильван, внезапно отказавшись от высокого поста и

покинув город.

– И который потом вдруг ни с того ни с сего ушел и как в воду канул? —

уточнил Гердерик.

– Он.

– И что, с тех пор о нем ничего не слышно? Жив он вообще или нет?..

– Никто не знает – он не давал о себе знать с тех пор, как выехал за

ворота Рас-Сильвана.

– Наверное, пошел искать солнечную корону… – с нарочито задумчивым

вздохом предположил ирилай.

Кравой едва сдержался, чтобы не ответить грубостью, хотя в глубине души

вынужден был признать, что озерный эльф прав в своем скептицизме.

– Давай больше не будем говорить обо всем этом, – предложил он,

поднимая стакан и заставив себя улыбнуться.

– Отличная идея! Может, выпьем за нее? Пока я не уехал.

– Может, останешься до завтра? Ты ж только прискакал – отдохнул бы

хоть день, – с сожалением в голосе предложил Кравой, но Гердерик лишь

покачал головой.

– Нет, надо ехать. Сорванца-то своего я на Эйзили оставил – не знаю, как

она с ним одна хотя бы день справится! А ведь еще и маленькой уход

нужен… В общем, давай еще немного посидим, и поеду я.

– Ну, давай посидим… Давай стакан.

Он налил солнечному эльфу, они выпили. На Кравоя нашло чувствительное

настроение.

– А помнишь, как мы на твоей свадьбе гуляли? – спросил он.

– Да… – мечтательно протянул Гердерик, вспоминая. – Хорошая была

тогда гулянка!

– Это точно! – воскликнул краантль, улыбнувшись. – Я столько в жизни

не пил!

– Столько, что наши девки тебя уже было поделили между собой, – со

смехом заметил ирилай. – Еле спасли тебя!

– Да ну! – возмущенно воскликнул Кравой. – Неправда все это! – Я,

конечно, выпил тогда…

Гердерик перебил:

– Другому рассказывай! – Я сам видел, как они сидели у тебя на коленях

– две разом.

Жрец солнца густо покраснел и уклончиво покачал головой.

– Ну, может быть… – пробормотал он. – Я мало что запомнил. Разве что,

как были танцы, а потом ты с кем-то подрался, а мы вас разнимали. А

потом вы подожгли соседский амбар…

– Он сам загорелся! – обиженно воскликнул Гердерик.

– Ну да, конечно, – съязвил краантль. – Так сам и загорелся. Да если бы

не я, огонь бы сожрал все в радиусе лиронга вокруг!

Гердерик усмехнулся.

– Хорошо, что среди нас оказался жрец солнца… Выпьем за удачу!..

Подкрепляемые вином, посиделки затянулись едва ли не до полуночи.

Несмотря на всю дружелюбность ирилай, какая-то едва заметная печаль не

покидала Кравоя – радужные мечты его примялись и потускнели; то, что

еще утром казалось таким радостным, теперь было сложным и

неоднозначным. И все же он был рад приезду друга: Гердерик был едва ли

не единственным во всем Риане, в чьей компании он не испытывал

привычного гнета ответственности, да и сама прямота озерного эльфа, как

бы там ни было, располагала к легкости и задушевности беседы. О короне

они больше не заговаривали…

Остаток вечера они говорили, вспоминали Великую битву, шутили, не

замечая времени, так что Кравой даже удивился, когда Гердерик, наконец,

решительно поднялся с кресла, заметив, что час уже поздний, и пора

ехать.

– Долго же мы с тобой сидели! – улыбнулся Кравой, кладя руку ему на

плечо. – Что ж, если решил ехать – в добрый путь! Передай мой самый

горячий привет Эйзили, а если не ревнуешь, то даже поцелуй ее от меня.

– Разве что в руку! – нахмурился ирилай.

Жрец солнца удивленно поднял брови, но тут же снова заулыбался: у

эллари и краантль целовать руку могут лишь самые близкие, так как

именно через руки проходит энергия для магических действий. Ирилай же

вряд ли придерживались этого правила…

– Ну да, я и забыл – у вас это можно, – с улыбкой пояснил Кравой.

– В Инкре не придают значения таким мелочам – даже те, у кого есть дар, спокойно пожимают руки: тот, кто задумал причинить вред ирилай,

быстрее умрет от его руки, чем успеет пустить через нее свои чары.

– Ну, самонадеянности озерным воинам не занимать, как я погляжу!

– Уверен в себе тот, кто уверен в своих друзьях, – ответил Гердерик с

неожиданной серьезностью.

Кравой молча склонил голову.

– А вино у вас все-таки отменное… – заметил на прощание озерный эльф.

Он протянул руку, они обменялись рукопожатием. Проворно собрав вещи и

надев мохнатую шапку и плащ, Гердерик двинулся к выходу;

остановившись в дверях, в последний раз помахал солнечному эльфу

рукой. Кравой помахал в ответ. В следующее мгновение плечистая фигура

озерного эльфа исчезла в темноте, как будто его и не было вовсе. Жрец

солнца некоторое время еще посидел на кухне, затем встал из-за стола,

спрятал обратно свиток и медленно побрел наверх.

***

В коридорах было темно и пусто – краантль уже спали, а эллари ушли в

храм. Тусклый ночной свет струился сквозь резные рамы, рисуя на полу и

стенах узоры из теней; за окнами тихо шелестел, точно лаская камень

стен, ночной ветер.

Старший жрец солнца шел по пустынному коридору; в душе у него царила

путаница, выпитое вино смешивало мысли, противоречивые чувства

клубились в груди, распирая ее и наводя тоску. Может, Гердерик прав?..

Может, он и впрямь устремил силы своей жизни не в то русло? Придумал

сам себе цель и вцепился в нее, как волк в добычу, лишь оттого, что

нужно иметь какую-то цель… От этой мысли Кравою стало грустно и почти

жалко себя. Цель, цель… К чему обманывать себя: какая у него есть цель?

Он так молод, так полон сил, но жизнь его – разве она не бессмысленна?

Пораженный этим выводом, он резко остановился у раскрытого окна, судорожно глотая ночной воздух. Может, в словах ирилай и заключена

высшая мудрость – жить, любить свою кейнару, своих детей и защищать

все, что ты любишь, от зла, которое может ему навредить?.. Любить эту

жизнь, эту ночь, а все эти поиски янтарного венца – лишь бред и

неудовлетворенное честолюбие!.. Опершись руками на подоконник,

Кравой порывисто высунулся наружу.

На улице было как-то по-особенному неподвижно и тихо, небо застилали

мягкие облака; ночь была темная и безлунная, приглушенные шорохи

мягко витали в ней. Что-то необычное было в этой ночи, но что —

солнечный эльф понять не мог… Душистый ветерок внезапно дохнул в

лицо Кравою; зажмурившись, он вдохнул полной грудью. Что за ночь!..

Удивительная, необыкновенная ночь! С такими мягкими, бархатными

тенями. Ночь, созданная для любви! Для поцелуев и тихого шепота…

Голова Кравоя кружилась от вина. Откуда-то из темноты вдруг донесся

звук далекой песни – в Круге песен настало время музыки и красоты.

Сердце дернулось в груди краантль, словно отозвавшись на этот тихий зов.

Как же давно он не слушал песен! – живых голосов, поющих о любви.

Что-то вдруг заболело в груди – так тонко и тихо: он вдруг почувствовал,

как сильно ему хочется любить… То, что он так долго пытался задушить в

своем сердце, выплывало, выманенное далеким голосом – ему хотелось

кричать, что он хочет любви, жаждет ее! Жаждет страстно, всем своим

существом, всей нерастраченной молодостью, всем своим непролившимся

жаром!

Минуты проходили, а он все стоял у распахнутого окна, вдыхая в легкие

теплую ночь и слушая доносившееся пение. И чем дольше он внимал

далекому голосу, тем сильнее волновалось сердце – от пения, от выпитого

вина, от теплоты ночи… Чувства, смутно витавшие в его душе, обрели,

наконец, форму: любовь! – огромная, всеобъемлющая, не обращенная ни

на кого в отдельности, но проливающаяся в мир, касаясь каждого

существа, каждой вещи в нем! И это внезапно нахлынувшее ощущение

любви трепетало так сладко и ласково, что хотелось плакать от полноты

чувств!

В смятении и растерянности Кравой отступил от окна – где?! Где искать

ему любви?! Где искать то, что давно умерло? Ночной ветер тихо

прошелестел в ответ, коснувшись лица, но ответа не принес. Желание

нежности снова нахлынуло на Кравоя, став невыносимым – он чувствовал,

что ему просто необходимо излить на кого-то свою любовь, влить в чью-то

жизнь, облегчив сердце лаской, как набухшее грозой небо исходит

дождем. Образ дочери всплыл перед глазами Кравоя – что-то словно

кольнуло в самое сердце! Его Аламнэй! Можно ли любить сильнее, чем он

любит ее?! Можно ли беречь больше, чем он бережет свою девочку?

Внезапное желание увидеть ее – сейчас же, немедленно – охватило

краантль; он легко развернулся на каблуках и, несмотря на поздний час,

быстро зашагал к комнате дочери.

***

Перед дверью он остановился. Сердце тихо и широко вздымалось и

опускалось в груди. Аламнэй… Уж она-то никогда не покинет его – он не

позволит этого! Он осторожно толкнул резную дверь, украшенную птицами

и цветами, и тихо вошел в детскую.

Как и следовало ожидать в такой час, эльфина спала крепким сном,

подложив ладошку под смуглую щеку. Но она была в комнате не одна —

сидя на табурете и склонив голову на круглый столик подле ее кроватки,

тихо дремала девушка. В первый момент Кравой удивленно поднял брови,

но удивление тут же сменилось недовольством: он узнал Соик…

Его глаза неодобрительно охватили взглядом фигуру спящей эльфы: после

истории с рождением из дерева он испытывал настороженность перед

логимэ. Однако в следующий же миг недовольство в его лице рассеялось:

столько молодой, гибкой грации и покоя было в позе лесной эльфы, что он

невольно залюбовался ею… Кроме того, теплая ночь словно размягчила

его, и все вокруг казалось необыкновенным, исполненным неведомой

доселе значимости, как если бы эта самая ночь наложила таинственный

отпечаток на все предметы, или же обострила его собственные ощущения,

позволив увидеть то, к чему он был слеп до сих пор. Возможно, поэтому

при взгляде на спящую логимэ Кравою пришло в голову, что ни у эллари,

ни у краантль не бывает таких нежных округлых плеч и таких молочно-

белых, словно из фарфора, шей…

Следующей его мыслью было тихо уйти, чтобы не разбудить логимэ, – он

уже сделал шаг к двери, но что-то заставило его остаться. Стараясь не

шуметь, он на цыпочках подошел к девушке, с любопытством и

осторожностью заглянул в спящее лицо, и на его собственном лице

отразилось удивление: лишь сейчас он заметил, насколько она прелестна!

Впервые за все это время он смог хорошенько рассмотреть нежный овал

лица, белые веки с голубыми прожилками, опушенные густыми ресницами,

тонкие острые ушки, необыкновенную кожу – такую белую и гладко-

упругую… Ее необычная красота поразила Кравоя, но главное, в ней было

столько жизни, столько свежести и нежности – столько того, ощущения

чего так не хватало ему, погруженному в свою печаль! Эта жизнь была во

всем – в нежной форме круглого подбородка, в матово-белых щеках, в

тонких темных волосах, резко оттеняющих белизну кожи. Она сама была

жизнь! Удивительно, – подумалось солнечному эльфу, – как он мог

столько времени не обращать внимания на это прекрасное, необычное,

тонкое создание! И как странно, что в эту необыкновенную ночь он нашел

здесь именно ее…

Затаив дыхание, он осторожно присел рядом со спящей эльфой —

склоненная на руки голова теперь была вровень с его лицом. Он

чувствовал, как от ее волос пахнет хвоей и свежей листвой; взгляд

невольно остановился на ее губах – его привлекли удивительные форма и

цвет. Точно цветок, – подумалось ему, – еще нераскрывшийся, нежный

цветок… Не в силах оторваться, Кравой смотрел на эти губы, чувствуя, как

что-то странное происходит с ним самим, – смотрел, пока с удивлением не

ощутил, как в нем вдруг проснулось любовное влечение. Так неожиданно,

к почти незнакомой эльфе! Сколько раз он видел ее – четыре? Пять?! А

сколько раз она его видела? Они даже в лицо друг другу толком ни разу не

взглянули! Но тому чувству, что разгоралось в нем, это, похоже, было все

равно – оно пылало все ярче и ярче, и впервые за столько лет было не

горьким, а истомно-сладким, опьяняющим… Так странно – как будто не

было в его прошлом никаких страданий, как будто любовь была все еще

возможна для него! И это ощущение было прекрасно. Прекрасно и сильно…

Желание любви, еще недавно неосознанно клубившееся в Кравое, словно

сгустилось и всей свой мощью вдруг устремилось к спящей перед ним

девушке, вспыхнув в одно мгновение жгучим, разрывающим тело огнем.

Одну единственную женщину в жизни он желал так же сильно, и вдруг это

желание вернулось – вернулось, в один миг напомнив о том, как он еще