Текст книги "Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)"

Автор книги: Джен Коруна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

убежали от гарвов в Рас-Сильван…

Иштан и сам не знал, как у него это вырвалось; он почувствовал, как в

груди что-то екнуло. Это был явно знак: он понял, что если он хочет

заговорить о Соик, то сейчас – именно нужный момент. Он набрал воздуха

в легкие, утвердился, сидя, на краю стола, за которым восседал краантль, и начал:

– Кстати, про логимэ…

К его изумлению, Кравой вдруг отложил перо и перебил, не дав

договорить:

– Да, кстати про логимэ! Я кое о чем хотел тебя попросить…

Иштан медленно выпустил воздух из легких и недоуменно воззрился на

друга. Слова откровенности все еще вертелись в мозгу, так что он не сразу

осознал, что Кравой упомянул имя Соик. Когда же понял, что не

ослышался, то даже вздрогнул от неожиданности.

– Я говорю, ты ведь знаешь логимэ по имени Соик?.. – повторил

краантль.

– Э… да… – выдавил из себя веллар, чувствуя неумолимый прилив крови,

стремящийся к вискам. Сердце заколотилось – неужели Кравой заметил?!

Впрочем, неудивительно – он весьма наблюдателен, и он – его друг… От

мысли, что его чувства открыты, Иштан покраснел, как рак, и в то же

время испытал некоторое облегчение: что ж, теперь говорить будет легче…

Тем не менее, следующая фраза краантль озадачила его сверх всякой

меры.

– Это очень кстати, – продолжал Кравой. – Так как я хотел бы попросить

тебя об услуге. Не мог бы ты… э… попросить ее… то есть намекнуть, что ее

визиты к Аламнэй, они… как бы так сказать, не слишком желательны.

Единственное, что смог сделать Иштан в ответ на столь странное

заявление, это изумленно поднять брови. Соик – НАВЯЗЫВАЕТСЯ?! Он уже

открыл рот, чтобы встать на ее защиту, когда солнечный эльф поспешно

добавил:

– Она, без сомнения, милая девушка, но она говорит Аламнэй вещи, о

которых ей не следует знать…

– Например?!

– Например? – с досадой выдохнул Кравой, поднимаясь из-за стола. —

Например, сообщила о ее рождении из ствола дерева; как думаешь,

Аламнэй понравилось это известие?

Иштан залился краской еще сильнее: ему вдруг стало так неловко, как

если бы это не Соик, а он сам сболтнул девочке лишнего. И все же он

попытался заступиться за мэлогриану:

– Уверяю тебя, она ни в коем случае не желает Аламнэй зла! Она вообще

не может желать зла, она просто не умеет лгать – вероятно, ей стало

каким-то образом известно о тайне рождения Аламнэй, и она… она просто

сказала ей правду.

Жрец солнца схватился за голову.

– Иштан! Когда ты уже повзрослеешь?! Ты – будущий правитель и должен

понимать, что не всякая правда обязательно приятна и уж тем более

полезна! Это не значит, что ты должен лгать, нет… просто о некоторых

вещах лучше молчать.

При этих словах лицо Иштана внезапно стало холодным.

– Как, например, о том, как стало возможным появление на свет Аламнэй?

– спросил он с неожиданной резкостью.

Кравой замер и медленно перевел взгляд на него. Вопреки ожиданиям

Иштана, он не разозлился на замечание о его давнем преступлении против

кейны, но как будто расстроился или опечалился.

– Иштан-Иштан… Ты еще так юн; это счастье для тебя, что тебе еще

никогда не приходилось лгать. В будущем ты поймешь…

– Я никогда не пойму этого! – с жаром перебил лунный эльф. – Ложь

способна лишь разрушать! Я говорю это сейчас и повторю хоть через

сотню лет!

Его рвение было столь явным, что заставило Кравоя улыбнуться.

– Вот и посмотрим, – заключил он, заканчивая спор. – Ну а пока —

поговоришь с Соик?..

Иштан ощутил, как кровь отхлынула от его лица.

– Нет, – был твердый ответ.

– Нет? – удивился краантль.

– Я не стану просить о том, что считаю неверным, – так же твердо заявил

веллар, бледнея еще больше.

– Да вы с ней, похоже, два сапога – пара… – пробормотал Кравой —

решительный отказ эллари явно удивил его.

От этой фразы Иштан ощутил неожиданное удовлетворение: сам того не

зная, солнечный эльф сказал правду. Уже почти радостно он повторил:

– Нет, я ни о чем не буду просить Соик! Если хочешь, попроси ее сам.

Жрец солнца злобно посмотрел на него, но тут же принял усталый вид и

снова плюхнулся в кресло.

– Ладно, ладно… Не хочешь – не говори; я сам как-нибудь намекну ей —

думаю, у нее достаточно такта, чтобы понять намек.

При упоминании о такте Иштан собрался разразиться тирадой на тему

тактичности Соик, но глаза краантль смиренно умоляли не продолжать

рассуждений о моральных ценностях – и он отступил.

– Мне… мне надо идти, – пробормотал он, делая шаг к двери.

– Счастливчик! – язвительно бросил Кравой. – А у меня вот свидание с

грудой бумаг.

– Желаю вам не ссориться…

– И не лгать друг другу? – улыбнулся краантль.

– И не лгать… – подтвердил Иштан и исчез за дверью.

Весь последующий вечер он просидел в своей комнате, задумавшись.

Разговор с Кравоем произвел на него противоречивое впечатление. Во-

первых, он был взволнован и втайне горд тем, что заступился за

возлюбленную даже перед лучшим другом; во-вторых, сделал

удивительное открытие, что Соик может НЕ НРАВИТЬСЯ; и, в-третьих,

ощущал смутную грусть оттого, что в результате этого разговора между

ним и Кравоем произошло некоторое отчуждение: после того, как

солнечный эльф задел Соик, не могло быть и речи о том, чтобы открыться

ему. Иштан опять остался один со своей тайной…

Впрочем, он не замедлил найти в этом некое удовлетворение и затаенную

радость: радость их с Соик великого секрета! Он словно ощутил себя еще

сильнее связанным с ней, и в этом ему виделось явное знамение. По-

новому взбудораженный, он теперь каждое утро тихонько выскальзывал из

замка, пока все спали, и, грезя наяву, сидел на площади у фонтана до

самого рассвета, а потом уходил к себе, чтобы в нетерпении ждать, когда

Соик придет в замок, и втайне молился, чтобы Кравой не выискал момент

для своих «намеков» прежде, чем они с Соик окончательно откроются друг

другу. К огромному его счастью, такой момент, похоже, все не наступал —

логимэ по-прежнему заглядывала к Аламнэй, и во время этих приходов они

с Иштаном часто виделись в коридорах. С огромным волнением лунный

эльф ощущал, как каждая такая встреча все больше связывает их: то, что

их сближало, с каждым днем становилось все более и более неодолимым, подталкивая друг к другу вернее любых признаний. Будто уступая этой

силе, сводившей их в прохладных галереях, лесная эльфа проводила все

больше времени в замке, и каждое ее появление наполняло сердце Иштана

безмерной радостью. Окрыленный надеждами, он ждал, что однажды она

останется здесь навсегда; ждал, не подозревая, как скоро и неожидаемо

суждено сбыться его желанию.

Глава 4

Сидя в один из предрассветных часов на дворе под замковыми окнами,

Иштан был почти уверен, что его никто не видит. Час перед рассветом был

самым тихим в Рас-Сильване: Круг песен к этому времени уже расходился,

эллари отходили ко сну, а краантль еще спали, дожидаясь, пока их

разбудит взошедшее светило. Был конец сентября, в немой тишине небо

мирно серело, затем заливалось розовым и наконец вспыхивало первым

торжествующим лучом солнца. Но пока до этого было далеко:

единственное, что указывало на приближение утра – это едва изменивший

цвет восточный край неба над лесом, далеко за городом. Столица Эллар

спала, погруженная в почти священную тишину; белым полумесяцем, ярко

выделяющимся в полумраке, спал замок, а в его изгибе, присев на мрамор

фонтана, тихо сидел молодой эллари с прекрасным тонким лицом и синими

глазами, казавшимися в сумерках темными. Но был в это время в замке

еще один эльф, далекий от сна – и, как ни странно, он был краантль; стоя

у окна, он видел молодого веллара, но едва ли думал о нем…

Хотя до рассвета было еще далеко, Кравой не зажигал свечей. В темноте, лишь слегка разбавленной тусклым светом, падающим с улицы, он

задумчиво глядел вниз на еще темную площадь. Он не сомкнул глаз всю

ночь – и причина его бессонницы имела весьма материальную форму и

лежала позади него на столе.

Небольшой, меньше ладони в длину, плоский кусок металла вычурной

формы тускло поблескивал на странице одной из книг, громоздившихся на

столе – жрец солнца еще вечером принес целую стопку из библиотеки.

Металлическая, золотого цвета пластина была странной формы —

заостренная и вычурно откованная на одном конце и с неровной, будто

оторванной гранью на другом, она походила на обломок от чего-то более

крупного. В средней части пластины зияла дыра округлой формы —

скрученные остатки крепежей по ее краям говорили о том, что здесь когда-

то находился камень или иная вставка; внешний край украшала тончайшая

зернь, что указывало на высокую стоимость изделия, частью которой

некогда был данный предмет. Несмотря на скромный размер, он, по-

видимому, заполнял сейчас все мысли старшего жреца солнца: стоя у окна,

Кравой то и дело невольно, точно с опаской, оглядывался вглубь комнаты

на стол, и каждый раз, когда его глаза отыскивали лежащую там вещь, по

красивому лицу пробегала едва заметная судорога – и такому волнению

были более чем уважительные причины…

Трудно сосчитать, сколько лет назад началась эта история: Кров и

Лайлокир звали их, двух краантль – близнецов, боровшихся за место в

солнечному круге тогда, когда земля еще не успела остыть, и ладонь,

приложенная к ее телу, могла ощутить тепло. Тот же первозданный жар

пылал и в сердцах гордых братьев, и не было во всем Риане никого, кто

был бы достоин жреческих одеяний более, нежели они. Прекрасны собой

были оба, похожие друг на друга, как две капли воды, бесстрашны в бою,

и виденье их было сильным и ясным. Многие сыновья солнца восхищались

ими и были готовы идти, куда бы они ни позвали, и были братья дружны

между собой, и каждый из них страстно желал стать старшим жрецом

солнца и в глубине души верил, что эта высокая судьба назначена именно

ему. Но много раньше, нежели родились они, пришли в Риан две короны —

венцы двух великих королей-азарларов, сошедших с неба в стремлении

создать новый мир. Прежде всех существ были они на тверди, и сама

твердь тогда едва родилась, порожденная четырьмя, а раньше истории не

существовало…

До начала всего было лишь бесконечное пространство, где обретались

марны – изначальные силы. Они не имели ни формы, ни вида, но были

чисты в своем совершенстве, и каждая из них была законченной и

абсолютной, и каждая – не похожа на остальные. Бесконечное количество

времени провели они в покое, пока одна из марн – горячая сила – не

ощутила нехватку действия, разрушающую ее. В стремлении проявиться

она пожелала создать материю и привлекла к себе трех других марн:

холодную, противоположную ей и ее же дополняющую; марну ветра —

единственную, обеспечивающую возможность движения всего, и марну

превращения, делающую возможным появление великого из малого. Дабы

породить материю, горячей и холодной марнами были обретены имена и

принят материальный прообраз, марна ветра сделала возможным их

соединение, а марна превращения – последующее явление сущего мира,

имеющего форму и именуемого Рудара, то есть «рожденная четырьмя»,

или Риандорат – «мир времени».

И любовались марны на свое творение, ибо оно было прекрасно: твердь,

свод и воды дополняли друг друга, создавая единое целое, и время начало

свой ход, гонимое марной ветра. Единственное, что отделяло творение

марн от совершенства – тьма: она царила в Рударе, так что ни одно

существо не могло в ней обитать там. Тогда горячая марна, нареченная

Крааном, создала прозрачную сферу, наполнив ее своим огнем,

неугасимым, пока идет время, и пустило на небесную твердь, чтобы

освещать Рудару половину времени. А на время, когда Краан наполнял

заново сферу, ее заменял светильник холодной марны, вместе с формой

обретшей имя Эллар.

Жизнь явилась из земли с появлением света, направляемая марной

превращения. Пробужденные ее силой, растения потянулись к жару

Краана, множась в формах и цветах, единосущные им животные

отделились от растительной материи и обрели собственное бытие, ходя,

ползая и летая, из материи вод произошло то, что плавает. После

животных из рожденной марнами материи явились дэмы – поздние

сущности Рудары, вобравшие в себя текущие в ней силы марн: сильфы и

духи мест относятся к ним.

Совершенная красота царила в созданной марнами Рударе, но по-

прежнему в ней было мало движения, и тогда снова произошло рождение:

дети неба, азарлары, произошли от четырех марн. Каждый из них был

наделен грубой оболочкой, которую мог покидать по желанию, и каждый

нес в себе частицу марны, его создавшей. Горячая и холодная марны

осеняли старших братьев – пылкого, гордого сердцем Кайлала и

ясноликого Сильвана, марну ветра таил в себе стремительный Кахут, а

живородящая марна превращения наполняла азарлу Маваллу, прекрасную,

как сама жизнь. Покинув бесконечное пространство, они сошли в мир

времени, чтобы дать ему движение. Каждый из них нашел среди дэмов

того, кто был ему ближе иных по сущности, и соединился с ним, породив

первых детей Рудары – эльфов, существ, осененных светом марн, но по

своей природе сопричастных тверди. Каждый из азарларов дал своим

детям силу, что была в нем – эллари получили свет Эллар, краантль —

солнечный огонь, логимэ открыты токи земли и всего, что на ней растет, а

каждый порыв ветра – это привет Кахута для ирилай.

Дружны были дети богов, но ближе всех друг другу были старшие сыновья

– Сильван и Кайлал. Точно орлы из одного гнезда были равны они!

Славными и великими деяниями был отмечен их век – столь славными, что

никто и никогда не смог даже приблизиться к их величию, и слава их была

благословением и защитой для народов, ими порожденных. Два великих

города построили они для своих детей: лунный – Рас-Сильван, и

солнечный – Рас-Кайлал или Золотой город. Однако грубые тела их были

хрупче духа – пришел час, и они истончились, а сами азарлары покинули

оковы материи, чтобы пребывать вне формы, которую могут принять

заново по своему желанию, буде узрят в том необходимость. Но, даже

уходя из грубого мира, азарлары продолжали думать о счастье своих

народов: они оставили им часть своей силы, и была она заключена в двух

венцах, некогда венчавших их головы. Точно луч луны сияла серебряная

корона Сильвана, пронзая своим светом даже самую темную ночь; точно

яркий свет солнца горели золото и янтарь на короне Кайлала, прозванной

янтарным венцом.

Понимая, сколь огромная сила заключена в этих дарах, старшие жрецы

солнца и луны с благоговением хранили священные реликвии, данные

великими королями. Они уложили их на шелк и бархат, спрятали в

драгоценные ларцы, дабы никто и никогда не смог похитить их. В

сокровищнице луны в Рас-Сильване хранился серебряный венец, краантль

же предпочли сберегать свою драгоценность в храме Рас-Кайлала: в

подножии золотой статуи Краана была сделана специальная ниша, где

пребывал ларец с янтарной короной, лишь по праздникам являемой

жителям города. Так проходили годы – в благоденствии и покое; много

лет народы солнца и луны шли вровень, не уступая друг другу ни в силе,

ни в мудрости, пока великое несчастье не пало на головы краантль…

***

В назначенный день вошли Лайлокир и Кров в храм Солнца, и солнце

сделало свой выбор, и выбор пал на Лайлокира. Перед неугасимым

пламенем, под золотым взглядом лучезарного бога он принес присягу на

верность своему призванию; двое жрецов торжественно отметили его тело

знаком солнечного колеса, а жители Рас-Кайлала приветствовали его

радостно, желая славы и силы. И лишь одно сердце в городе не полнилось

радостью в этот день – гордое сердце Крова. Не в силах перенести удара,

он в сердцах проклял презревшее его дневное светило – и свет в его

сердце обратился во тьму… В разгар празднества явился он в храм —

мрачный, точно ночь, исполненный горечи и обиды. Его вид был столь

хмур, что эльфы невольно расступились; твердым шагом подошел он к

золотой статуе и, вскинув голову, бесстрашно впился взглядом в лицо

могучего бога. «Ты отверг меня, – возгласил он громовым голосом. – И я

так же отвергаю тебя! Я научусь жить без твоего света, а после – отберу у

тебя город, которым ты правишь, и город этот станет моим или же

погибнет!». Так говорил он, и в словах его было столько силы и ярости,

что ужас охватил собравшихся краантль. Даже не взглянув на них, Кров

развернулся и покинул храм, затем собрал верных ему воинов и вместе с

ними и их семьями покинул Рас-Кайлал. Оставшиеся краантль назвали их

магонами – «проклявшими».

С тех пор никто ни разу не видел ни Крова, ни последовавших за ним

краантль. Лишь изредка доходили слухи о том, что путешественники

встречали на своем пути странных эльфов, похожих на краантль, и что на

их флагах вместо золотого орла было изображено затмение – черный круг

с белой короной, опоясывающей его. Но то были лишь слухи, приносимые

ветром странствий – сами жители города никогда больше не видели

никого из тех, кто покинул Рас-Кайлал в тот злосчастный день.

Но недолго они скорбели по этой утрате, ибо истинный жрец солнца

остался с ними. С каждым днем росли силы Лайлокира, но, увы, не мудро

распорядился он ими. Очень скоро власть ослепила его, и возомнил он, что

нет никого из существ как видимых, так и невидимых, как небесных, так и

земных, а также тех, что живут в водах, в тени и в воздухе, с кем он не

смог бы совладать. И ослепление его было настолько сильно, что бросил

он вызов самому богу солнца, всесильному Краану. Придя в храм Солнца,

как некогда его брат, он сказал перед золотой статуей: «Я больше не

служу тебе, ибо не нуждаюсь более в твоей помощи! Я сам в силах

защитить свой народ и свой город».

Точно в ответ на дерзкие слова пламя костра взвилось, на мгновение

заполнив собой все пространство храма. В страхе отступил мятежный

эльф; когда же пламя утихло, он подошел к алтарю и открыл ларец, чтобы

вынуть из него корону и увенчать себя. Но корона исчезла… Сколько ни

пытался Кров и другие жрецы найти ее или хотя бы понять, куда она

делась, им не удалось вернуть ее. Смута и печаль охватили солнечных

эльфов – сила, что пребывала с ними тысячелетиями, покинула город. С

тревогой смотрели дети солнца в будущее, и, как оказалось, опасения их

были не напрасны…

Много лет прошло с тех пор. Жизнь в городе Солнца продолжалась, но не

было уже в ней былой беспечности – горести и беды преследовали его

одна за другой! На поля зачастил недород, засуха и морозы стали

привычными гостями. К несчастью, неурожай стал не единственной бедой

краантль: одна за другой на неприступный, неуязвимый до сих пор город

обрушивались орды врагов – он словно притягивал их! Сыновья солнца

стойко обороняли свой дом, но бедам, казалось, не было конца, и за одним

поборотым несчастьем следовали три других, еще более тягостных.

В конце концов, всем стало ясно: забрав корону, солнечный бог проклял

некогда любимый город, а вместе с ним и весь населяющий его народ – за

безрассудную гордыню, ослепившую его лучших сыновей, за жажду власти

и силы, ожесточившую гордые сердца. И единственное, что могло спасти

город от неминуемой гибели – это венец Кайлала, но как его вернуть,

никто не знал. Не раз и не два старшие жрецы солнца ломали светлые

головы, думая, как вернуть утраченную реликвию, ибо верили – вернись

корона в Рас-Кайлал, и былое благоденствие восстановится, но даже

малейшего следа янтарного венца найти не удалось. Годы проходили, эта

история неминуемо обрастала легендами: в частности, говорили, будто бы

кто-то из краантль знает, как вернуть корону, но кто именно, и живет ли

он в городе – этого сказать никто не мог. Кроме того, эта легенда ходила

слишком много лет, чтобы не нее хватило жизни даже самого

долгоживущего хранителя, а потому она могла быть разве что плодом

воображения солнечных эльфов…

Все закончилось в один день. Стоявшие на стене стражники увидели, как к

городу приближается чужое войско. Одетые в черное с алым воины в

авангарде несли флаги с заслоненным тенью солнцем. Это были магоны —

как и обещали, они пришли, чтобы покорить своей власти город, некогда

бывший им родным. Покорить – или стереть с лица Риана…

Жестока и страшна была осада Рас-Кайлала, равно как страшна была

армия, которую привели с собой «проклявшие». Их самих было не много —

лишь потомки тех, кто ушел вместе с Кровом, – но вместе с ними к стенам

Золотого города явилось иное, призрачное войско: вороны-кильвеи —

неуязвимые, закованные в непробиваемые латы воины-оборотни с

черными, как ночь, взглядами, горящими безумной жаждой убийства, —

они уничтожали все на своем пути, и ни одно оружие не брало их

оперенье. Вот когда снова вспомнили жители Рас-Кайлала о древнем

проклятии, вот когда пожалели особенно горько, что нет больше в городе

солнечной короны!

Когда же ворота были прорваны, враги неистовой волной ворвались в

город. Улицы наполнили крики раненых, прекрасные дома из желтого

камня утонули в огне – и тогда, в самый горький час, свершилось то, что

стало больнее всех смертей: под крики и гул пламени прекрасный город

исчез с лица земли, растаяв в воздухе! Все, что было прекрасного и

живого в долине Ивра, исчезло, обратившись в море песка… В этот же миг

вороны отступили, а вместе с ними отошли и магоны, оставив выживших

краантль в изумлении бродить по бесплодной пустыне, раскинувшейся там,

где только что был их дом. С тех пор никто и никогда не видел стен

Золотого города. Рас-Кайлала больше не было – никто не сомневался:

угроза, брошенная Кровом, свершилась: город солнца исчез с лица Риана.

Уцелевшим горожанам – бездомным, потерявшим все, кроме собственных

жизней, – пришлось искать приют в лунном Рас-Сильване, а место, где

некогда стоял Рас-Кайлал, стали называть Пустошью.

Так краантль поселились в лунном городе, где жили до сих пор, и хотя они

не могли посетовать даже малость на отсутствие гостеприимства у детей

Эллар – их любили, и они как эльфы пользовались равными правами с

эллари – все же это был не ИХ город. Сам его дух был иным; звуки, цвета,

мелодии – все отличалось! Как безбедна ни была их жизнь здесь,

краантль не переставали мечтать о той, утерянной родине; она манила их, они тосковали по ней, как перелетная птица по родным местам. В глубине

своего гордого сердца каждый сын солнца надеялся, что когда-нибудь

придет тот, кто сможет избавить народ краантль от древнего проклятья,

вернув янтарный венец, а вместе с ним – Золотой город, ибо судьба Рас-

Кайлала была неразрывно связана с судьбой короны ее основателя. «Не

вечна тьма, не вечен сон, и то, что скрыто до поры, явится вновь

навстречу дню, пройдя незримые миры…» – так говорилось в древнем

напеве, сложенном неведомым певцом, и краантль хотелось верить в то,

что песня говорила о возвращении янтарного венца…

Хотелось верить в это и старшему жрецу солнца Кравою Глейнирлину,

стоящему у окна в предрассветный час. Нашествие магонов отняло у него

мать и отца, сам же он ребенком попал в Рас-Сильван в семью Лагда. Как и

все краантль, он знал легенду о янтарном венце, ибо судьба всех детей

солнца неразрывно связана с этой, случившейся много сотен лет назад

историей двух блистательных сыновей Краана, чьи гордые мечты

воспарили слишком высоко и безоглядно; и также как любой краантль, он

не мог не надеяться на возвращение Золотого города. Именно потому его

глазам было достаточно мгновения – нет, полмгновения! – чтобы

признать в невзрачном куске металла, оказавшемся в сумке, переданной

Коттравоем, предмет ценности, которую трудно описать какими-либо

словами. Слишком прочно был запечатлен в сердце каждого краантль

образ утраченной короны Кайлала, передаваемый из поколения в

поколение, чтобы не узнать в витиеватом золоте один из его зубцов —

измятый, лишенный драгоценной янтарной вставки, однако исполненный

такого света, с которым не мог сравниться свет никого из краантль! Даже

на расстоянии, стоя у окна, Кравой чувствовал силу, заключенную в этом

маленьком куске металла, – она исходила от него, точно жар от пламени

пожара! И эта сила притягивала и одновременно как будто отталкивала,

держа на расстоянии, почти пугая… Какой же мощью должен был обладать

янтарный венец, если даже его осколок способен держать в напряжении?!

– думал Кравой, застыв у окна.

Мысли теснились в нем, опережая друг друга: нет, это не было его

вымыслом – древние книги, принесенные из библиотеки, подтверждали

догадку! Зубец легендарной короны лежал у него на столе, покинув

обитель сказаний и песен и невесть как попав в такой реальный и близкий

Кравою мир. То, что смог интуитивно ощутить старший всадник, для

обладающего виденьем жреца солнца было теперь очевидно и бесспорно

– более того, оно имело название и объяснение – невероятное,

ошеломляющее, однако единственно возможное; объяснение в которое

Кравой боялся и в то же время страстно желал верить, как в то, что могло

раз и навсегда перевернуть его собственную жизнь и жизнь многих

других…

«Не вечна тьма, не вечен сон…» – звенели у него в голове древние слова.

Неужели?! Неужели час настал?!.. Сердце в груди Кравоя принималось

бешено колотиться при этой мысли. Неужели венец Кайлала решил

вернуться в этот мир?!

Точно искра, брошенная в стог сена, эта находка зажгла старшего жреца

солнца. Внутренний жар, всегда пылавший в нем, так и взвился, охватив

все его мысли, все чувства: он точно ждал этого случая, возможности

проявить себя, примениться на деле – деле обязательно великом,

выдающимся, заслуживающим восхищения! Желание подвига так и

трепетало в Кравое, силы гудели. Он и сам не знал, за что хвататься, что

делать: свершившееся казалось настолько огромным в своей значимости,

настолько необъятным для мысли, что он пребывал в смятении.

Внезапный шум за окном заставил солнечного эльфа вздрогнуть. Не успев

даже подумать, он опрометью бросился к столу и одним рывком спрятал

зубец в карман. Несколько секунд он стоял неподвижно, готовый в любой

момент сорваться с места, грудь порывисто вздымалась от взволнованного

дыхания, глаза лихорадочно блестели в полумраке. Опомнившись наконец,

он передернул плечами, тихо вернулся к окну и осторожно выглянул на

улицу: парочка лунных эльфов, обнявшись и тихо переговариваясь,

пересекала площадь, подходя к замку.

Кравой закрыл глаза; сердце все еще тяжело колотилось… Ощущение

неожиданной усталости охватило его. Он отошел от окна и, сцепив руки за

спиной, стал мерить комнату шагами; лицо было нахмурено, и без того

темный взгляд потемнел еще больше. Проходя в очередной раз мимо окна, он остановился и замер перед ним. Прелесть рассвета на мгновение

захватила его: небо за окном уже подернулось сиреневым, тот же мягкий

сиреневый оттенок лежал на камнях мостовой, мраморе фонтана и стенах

замка; разбросанные по небу облачка нежно розовели от еще скрытых за

горизонтом лучей солнца. На бордюре фонтана уже никого не было…

Отвлекшись от рассвета, Кравой снова вернулся к своим мыслям – они

уже не клокотали в нем, а словно давили на душу, оставляя ощущение

тяжести. Много странного было в истории, рассказанной Коттравоем —

хотя Кравой и не сказал этого, в описании раненого он тут же узнал

магона. Значит, легенды правы, и потомки древних бунтарей до сих пор

живы… Но что делал магон в окрестностях города?! И откуда у него могла

оказаться часть солнечного венца?! И кто вынул янтарь из золотой

оправы? Если он, то куда спрятал? А что, если камень попал в руки

магонов?! – Последняя мысль особенно волновала Кравоя: даже эльфины-

краантль знали, какая великая солнечная сила сокрыта в камнях,

вставленных Кайлалом в венец: каждый из них вмещал в себе силу солнца

в одном из положений на небосклоне в течение дня и в одной из лун

солнечного года; всего же камней было двенадцать – и один из них мог

находиться в руках врага.

Не меньше этого тревожили Кравоя и слова о смертельных ранах на теле

несчастного, так подозрительно похожих на след от когтей огромной

кошки. Конечно, это мог быть лесной зверь, но Кравою почему-то

казалось, что здесь не обошлось без хэуров – воинов-оборотней,

способных принимать облик гигантских рысей. Они обитали далеко на

севере в городе-крепости, именуемой Сиэлл-Ахэль – Серая цитадель – а

их отношение к эльфам было далеко от симпатии. Все дело было в том, что

у каждого хэура имелся эльфийский «двойник», так называемый авлахар

– их души от рождения были связаны между собой. Убив авлахара, можно

присвоить его магическую силу, так что хэуры, даже не имея к эльфам

иных претензий, частенько охотились на своих «близнецов», желая стать

сильнее. Именно так погибла некогда Моав – убитая своим рысьим

двойником и одновременно кейнаром. Приняв ее силу, позже он стал

Избранным и сразил Моррога в решающий момент Великой битвы, а

жертва лунной княжны стала легендой…

Правил Серой цитаделью Князь рысей, и случилось так, что он также имел

непосредственное отношение – на этот раз к самому Кравою: нынешний

предводитель хэуров – Гастар – был его авлахаром… Со времен Великой

битвы он ни разу не заявил о себе, и это несколько удивляло старшего

жреца солнца. Он понимал – Князь рысей не из тех, кто станет

отказываться от добычи, и уж тем более не из тех, кто способен струсить.

Во время Битвы Кравой лишь мельком видел Гастара, однако было

непохоже, чтобы тот узнал его – увидеть, кто именно твой авлахар, можно

лишь взглянув в волшебное озеро Мертвых. Но с того времени прошел не

один год – теперь, скорее всего, князь Сиэлл-Ахэль уже побывал на Озере

и знал своего авлахара, и то, что он не явился за его душой, было крайне

странно. Эта неспешность настораживала Кравоя: едва ли было что-то, что

мешало хэуру заявиться к лунному городу, – найденный магон и его раны

были тому лучшим свидетельством – однако отчего-то Гастар до сих пор

не спешил разделаться со своим авлахаром… В общем, столько вопросов

обрушилось на бедного краантль за эту ночь – а вот ответов не было ни

одного…

Он прислонился лбом к оконной раме; лежащий в кармане зубец точно жег

через одежду – так сильно и остро, что Кравой не мог думать ни о чем

другом. Ощущение огромной значимости случившегося наполняло его: он

чувствовал – сегодняшний день навсегда изменит его жизнь, а может, и не

его одного, и от этого чувства было и страшно и волнительно. Глядя

сосредоточенным взглядом перед собой, он пытался объять это ощущение,

запомнить, сохранить, и чувствовал, как сердце отзывается на это чувство,

точно чуткий слух на едва различимую знакомую песнь. И по мере того,

как это ощущение крепло, волнение Кравоя становилось все сильнее и

сильнее: тяжесть наполнявших чувств была так невыносима, что казалось

невозможным дальше находиться одному здесь в комнате! Он ощущал

почти физическую потребность излить свои эмоции и мысли – кому

угодно, только теперь же! – пока они не разорвали его на части.

Послышавшийся стук в дверь показался Кравою голосом милостивой