Текст книги "Золото и медь. Корона солнечных эльфов (СИ)"
Автор книги: Джен Коруна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
даже подняла глаза; Иштан увидел, что они у нее зеленые… Их выражение
поразило веллара – необычное, какое-то постоянно изменяющееся,
непрочное, отчего сами глаза казались глубокими и колышущимися, точно
водная толща. Он вдруг понял, что начал разговор совсем не так, как
нужно – ему стало стыдно, будто он солгал близкому другу.
– Ну… то есть, я хотел сказать, что для всех в замке растения – это
только корешки и листья, – краснея, исправился он. – Я же сам считаю их
гораздо более достойными внимания!
– Ты интересуешься травами?.. – с ноткой недоверия в голосе спросила
логимэ.
Иштан только и ждал этого вопроса! Ощутив под ногами твердую почву, он
глубоко вдохнул и одним духом вывалил перед лесной эльфой все, что
думал о целебной силе растений, о сотнях их нераскрытых тайн, а заодно,
о собственных предпочтениях и особых интересах в этой сфере. И, о
счастье! – ему, похоже, удалось увлечь логимэ своим рассказом!
Через несколько минут между ними уже шла дружеская беседа. Лесная
эльфа внимательно слушала веллара и почти с охотой отвечала. На риани
она говорила чисто; лишь легчайший прелестный акцент слышался в ее
речи, и эта маленькая черточка делала ее еще прекраснее для Иштана.
Говоря с ним, она по-прежнему большую часть времени держала глаза
опущенными, но когда она вдруг взглядывала прямо, ее лицо вмиг
преображалось, точно прозрачная, колышущаяся глубина глаз бросала
таинственный отблеск на все черты.
– Мне удалось недавно выкопать один корень волчьей травы, – говорила
она, отвечая на длинную тираду Иштана о целебных корнях, которые
можно отыскать в местных лесах, – но я хочу поискать еще – хочу найти
такой, который бы рос в тени осины – говорят, они куда сильнее, чем
обычные…
– Я знаю, где их можно найти! – воскликнул Иштан, замирая от счастья —
неужели это сама судьба помогает ему! – Я бы охотно показал тебе это
место.
Он вдруг запнулся, бледные скулы снова залились смущенным румянцем.
– Если ты, конечно, хочешь…
Он ожидал, что логимэ начнет отговариваться, придумывая причины, по
которым не может пойти – да это было бы и неудивительно, учитывая то,
как долго они знакомы, но она повела себя иначе.
– Я была бы благодарна тебе, – просто, без кокетства, проговорила своим
необычно-ровным, мягким голосом, затем подняла глаза на веллара и
добавила: – Кстати, меня зовут Соик.
Иштан ощутил, как волна жара поднимается где-то внутри тела, растекаясь
по коже.
– Я знаю! – выпалил он, не смея ответить на ее взгляд.
Лесная эльфа невольно улыбнулась.
– А меня Иштан, – поспешно добавил он, тщетно пытаясь скрыть
смущение.
– Я знаю…
– Мы могли бы сходить в лес сегодня после обеда, – так же торопливо
предложил веллар.
– Хорошо, – просто отозвалась Соик. – Я буду ждать тебя сразу за
городскими воротами после третьей смены караула.
И, не дожидаясь ответа, обошла лунного эльфа и, продолжая прижимать к
себе корзиночку, удалилась.
Иштан еще некоторое время стоял, приходя в себя от волнения. Когда же
он снова приобрел способность связно думать, первая мысль была о
поведении логимэ – какая же она все-таки необычная! Так мало говорит,
и смотрит так редко и странно… О чем она думала, беседуя с ним? Может,
она считает его еще мальчишкой?! Иштан вздохнул – он ведь
действительно еще даже не принят в лунный круг…
Он ни разу не заговаривал с Кравоем о том, когда тот передаст ключ от
храма Эллар, доверенный ему Лагдом перед Великой битвой, – теперь же
молодому эллари как никогда хотелось поскорее получить его. Соик
увидит, какое у него замечательное, сильное виденье, и как он мудро
распоряжается им! Он покажет, как умеет сгущать лунный свет – лучше,
чем самые сильные взрослые веллары! Он пригласит ее ночью в храм,
чтобы она посмотрела, как прекрасен источник Эллар в лунном свете, как
сияют в его глубине серебряные блики! – Еще много подобных планов
возникло в бело-лунной голове молодого эллари, пока он дошел до своей
комнаты. Дойдя уже почти до самой двери, он вспомнил, что до разговора
с логимэ шел из комнаты – в храм, а потом, сам не зная отчего, перепутал
направление. Развернувшись, он почти бегом направился к выходу из
замка, на ходу осознавая, что уже существенно опоздал на урок.
Глава 3
Несмотря на всю похвальность, опасения Иштана по поводу опоздания на
занятия были совсем не обязательными: его слишком любили в храме и
простили бы куда больший проступок. Любили, во-первых, в виду его
личного обаяния – молодой эллари улыбался так светло, что трудно было
ругать его, – но куда охотнее его бы простили за талант: если юные
дочери луны, благоволившие к Иштану, ощущали сокрытую в нем силу как
нечто неотделимое от его привлекательности вообще, то допущенные в
лунный круг сразу же разглядели и оценили его способности. Они стали
очевидны, только лишь Иштан начал появляться чаще в храме Луны;
веллары, дольше него находившиеся в лунном круге и знавшие еще его
отца, моментально отметили, сколь удивительно мощной является связь,
связывающая юного наследника Сильвана с богиней. Великая Эллар явно
благоволила к молодому веллару: его, еще только лишь развивающемуся
виденью были под силу вещи, недоступные и более опытным магам. Какая-
то внутренняя сила – не обретенная, выработанная тренировками, но
существующая как данность, полученная от рождения и по рождению,
была в нем и, судя по тому, как стремительно он овладевал ею, в скором
будущем Рас-Сильвану суждено было обрести одного из самых сильных
велларов за всю историю лунного народа. Но пока это было лишь будущим
– ключ Эллар по-прежнему хранился у Кравоя, а самого Иштана
волновали вопросы иного рода…
В этот день на занятиях в храме он проявлял себя несколько хуже, чем
обычно, однако, против обыкновения, это мало его беспокоило: главное,
что в час, когда в замке только начали убирать со стола, он уже был за
городскими воротами. Прямо за его спиной расстилался просторный луг, опоясывающий город широким кольцом; на его границе темно-зеленой
полосой виднелся лес. Вечерами горожане выходили за ворота, чтобы
посидеть на лугу во время заката и отрешиться от дневных дел; сейчас же,
среди дня, здесь было еще пусто – лишь молодой веллар стоял на
некотором расстоянии от ворот, скрестив на груди руки, и то и дело
посматривал на темнеющий зев ворот. Его стройный легкий силуэт четко
выделялся на открытом, поросшем травой пространстве; легкий ветерок
развевал длинные бело-лунные волосы, синие глаза щурились под тонкими
бровями – эллари непривычны к яркому солнцу. Вся фигура дышала
нетерпением, готовностью мгновенно сдвинуться с места, стоит только
уловить условленный знак – стражники на карауле с интересом
посматривали на будущего правителя и многозначительно улыбались, видя
его волнение.
Наконец, его терпеливость была вознаграждена – на дороге появилась
женская фигурка. Зоркий взгляд Иштана узнал ее, еще когда она была у
самых ворот! Узнал, и в одно мгновение словно объял всю, целиком, не
отделяя, где одежда, где корзинка, где волосы и кожа, как если бы ее
образ был соткан из одного куска. Соик шла упругим, спокойным шагом,
держа в руках довольно большую корзину; в ее походке, в эластичных
движениях ладного тела было столько свежести, столько молодости! «Нет,
это не может быть плохо!», – подумал Иштан и в тот же миг невольно
шагнул навстречу. Соик издалека улыбнулась ему. Он смотрел, как она
постепенно приближается, и знакомое чувство теплоты и мягкости
стремительно обволакивало его. Образ цветка, с которым он связал в
своем воображении лесную эльфу, снова вспыхнул в нем. Нежный цветок,
созданный для тепла и ласки…
– Идем?.. – просто спросила Соик, подходя к веллару и быстро
взглядывая на него.
– Идем.
Они пошли рядом. Ожидая лесную эльфу, Иштан боялся, что будет опять
смущаться, но теперь с удивлением чувствовал, как ему легко и просто
рядом с Соик. Несмотря на то, что она говорила мало, ощущения
натянутости беседы не возникало – напротив, в их общении было некая
простота и непритязательность, которых невозможно добиться намеренно:
они просто шли, объединенные общим делом и привлеченные схожими
интересами друг друга, и не было ничего тайного, что крылось бы за этим.
И эта легкость была для Иштана точно глоток свежего воздуха, ведь, по
сути, в глубине души он был очень одинок… В один год он потерял сестру
и отца – двух самых близких ему существ, и потеря эта была столь
велика, что он до сих пор не мог оправиться, хотя и был слишком горд,
чтобы показывать это. Конечно, у него были друзья – Кравой, например,
– однако они не могли вполне заполнить ту пустоту, что образовалась в
нем. Они были другими – другой породы, другой крови, и Иштан втайне
чувствовал это; он же нуждался в единомышленнике – таком, какими
были для него Моав и Лагд. И вот теперь, когда он взглядывал на шедшую
рядом с ним логимэ, его сердце взволновано колотилось от странного
предчувствия, которому он не смел поверить. Тем временем Соик
рассказывала по его просьбе о жизни лесных эльфов:
– Каждый логимэ с рождения связан с тем или иным растением или
цветком – это как бы его душа в растительном мире…
– И какой же цветок твой? – с замирающим сердцем спросил Иштан.
– Клевер, – ответила Соик и отчего-то заулыбалась.
Иштан понимающе кивнул, а про себя тут же решил, что лучшего
соответствия нельзя было и придумать – с ее нежностью, с мягкими
розовыми губами, и впрямь похожими на соцветие клевера! Он уже
приготовился, чтобы сообщить Соик об этом соображении, но тут же
стушевался, подумав, что это будет нескромно и, что важнее, заставит
логимэ смутиться; а уж этого он допустить никак не мог – а потому тут же
задал другой вопрос, продолжая разговор о жизни лесных эльфов.
Впрочем, Иштан даже не знал, что для него интереснее – то, что
рассказывала Соик, или же она сама, об этом говорящая. Все время, пока
они шли до леса, беседуя, он искоса разглядывал лесную эльфу. Очень
скоро он обратил внимание на особенное свойство ее лица: его выражение
почти никогда не менялось – лишь едва уловимое движение – в бровях, в
губах… Вместо этого что-то другое, более глубокое изменялось в нем – то
ли во взгляде, то ли еще глубже – и это что-то явно свидетельствовало о
том, что в душе логимэ постоянно идет какое-то тайное шевеление – так в
глубине толщи воды незримо движутся рыбы, качаются цветы… Эта
двойственность застывшего в свое красоте лица и ощущения скрытого за
ним постоянного движения казалась Иштану такой необычной, что он был
готов бесконечно наблюдать за ним, пытаясь уловить хотя бы обрывки тех
мыслей, что блуждали в голове лесной эльфы!
Вскоре они дошли до леса; разговор сам собой прервался. Хотя лето уже
близилось к концу, дыхание осени еще не чувствовалось в воздухе: в лесу
было по-прежнему зелено, трава глянцевито блестела на солнце. Десятки
запахов тут же окружили эльфов, нахлынув из лесной чащи, так что Иштан
на время невольно отвлекся от своей спутницы. Полной грудью он вдохнул
воздух, моментально выхватывая знакомые ароматы. Прелая листва, кора,
коричневая лесная земля – перемешиваясь, они дразнили обоняние,
складываясь в торжествующую картину позднего лета. Для Иштана год
вообще складывался из запахов: терпкого запаха ивовых почек и молодых
листьев – весной, пригретой солнцем травы и сосновой смолы – летом,
грибов и влажных листьев – осенью… Когда же его взгляд случайно упал
на Соик, он с замиранием сердца заметил на ее лице то же выражение
сосредоточенного блаженства, которое переполняло его самого, и чувство
родства с лесной эльфой расцвело в нем с новой силой.
Прерванная беседа вскоре возобновилась. На правах провожатого Иштан
указывал дорогу, одновременно делясь с логимэ знаниями по поводу того
или иного встречаемого ими растения. Его голос и весь вид были весело-
оживленными – он не мог не признаться, что ему очень приятно встретить
того, кто способен оценить его открытия. Возле поляны, поросшей
багульником, он замедлил шаг.
– Вот, например, багульник, или болиголов болотный: здесь он растет
невысоким, но там, немного глубже в лесу, попадаются более крупные
экземпляры. Хотя я лично считаю, что низкорослые растения более
пригодны для выгонки экстракта – они накапливают в себе больше смол и
легче отдают их…
Соик с интересом слушала, склонив голову и глядя из-под опущенных век
мимо него на цветы. Когда он закончил, заметила:
– Ты так хорошо разбираешься в травах – я думала, только логимэ так
интересуются ими.
– Мне нравится раскрывать их тайны, – с чувством произнес Иштан, и его
синие глаза загорелись. – Порой мне кажется, что растения – это знаки,
посланные нам Эллар, знаки ее помощи нам! Каждое растение обладает
каким-то особенным свойством – одно способно утешить боль, другое
дарует спокойный сон, или, наоборот, бодрость, но эти свойства – не
явные, их нужно уметь разглядеть… Каждый цветок – словно маленькая
тайна, которую нужно разгадать; это – как игра, в которой можно
использовать свои знания!
Лесная эльфа медленно покачала головой.
– Мне казалось, велларов занимают менее осязаемые материи – вы ведь
работаете со светом луны…
– Да – и это очень интересно, совмещать возможности виденья с теми
силами, которыми обладают растения. Такое лечение оказывается намного
более эффективным.
– Любопытно… А чем еще занимаются веллары?
– Ну… – Иштан замялся; его взгляд вдруг остановился губах певуньи; с
тех пор как он еще утром, в замке, обратил на них внимание, они казались
ему самой прекрасной среди всех черт ее лица: вся ее красота, вся ее
сущность словно свелась для него к этим, похожим на цветок, губам! Он
нервно сглотнул, с трудом отвлекаясь от них:
– Ну, это… это трудно объяснить. Мы как будто передаем силу Эллар в
этот мир – тем, кто в ней нуждается. А мэлогрианы – что они делают?
Тоже работают с силой?
Соик задумалась, потом, немного помолчав, сказала:
– Нет, мы не берем ничью силу – скорее, настраиваем свои тела и души
так, чтобы их вибрации совпадали с вибрациями окружающего нас мира —
деревьев, цветов, животных.
– А как же виденье?!
Она тихо рассмеялась – у нее был удивительный, похожий на воркование,
тихий смех; в нем Иштан с волнением уловил все те же трепетные нотки…
– У логимэ нет виденья. Мы просто чувствуем все то, что вы видите —
чувствуем намного сильнее, чем другие эльфы, и стараемся постоянно
быть в равновесии с тем, что чувствуем.
– Удивительно! – искренне изумился Иштан. – А если вы почувствуете
что-то плохое... ну, там, боль, страдание – что тогда?
Лесная эльфа опустила глаза, теплое выражение сбежало с нежного лица.
– Тогда нам придется испытать их на себе…
Иштан вдруг почувствовал – не увидел, а, как ему показалось, именно
почувствовал! – как ее объяла внезапная грусть. Обеспокоенный, он
склонил голову, заглядывая в лицо логимэ; точно привлеченная его
взглядом, та подняла глаза. Странное ощущение охватило веллара – ему
вдруг показалось, что он смотрит в зеркало. Почти с изумлением он
узнавал в стоящей перед ним логимэ собственные черты: ее чуткость,
спокойствие, постоянное ощущение подспудно текущих мыслей – все это
было невероятно знакомо! Даже некоторая уклончивость ее слов была ему
понятна и близка! Ему вдруг показалось, он способен ощущать, что она
чувствует – даже не ощущать, а как будто слышать, словно тонкий, почти
неуловимый звук, доступный лишь по-особому настроенному слуху…
Сердце бешено заколотилось в груди Иштана – чувство, испытанное еще в
тот первый вечер в Круге песен, охватило его с новой, огромной силой; он
вдруг почувствовал себя ужасно близким этой девушке! Не в смысле
открытости мыслей и сердца, а, скорее, наоборот, в общей затаенности
чувств, в тонкости характеров, в их почти болезненной тактичности. И в
этом ощущении схожести Соик уже представала в его воображении не
столько как женщина – они были словно двое близнецов! Он ощущал, как
все его существо тянется к ней, точно притягиваемое какой-то
пронзительной родственностью; ему невыносимо хотелось подать знак,
который позволил бы лесной эльфе узнать его. «Я такой же, как и ты!» —
хотелось прошептать ему – хотя нет! – он не стал бы говорить ничего! Он
бы просто молча прижался лицом к ее мягким волосам и стоял бы так,
ощущая, что она без слов все понимает, все чувствует… Одна мысль о
такой возможности окатывала Иштана, как волна, выбрасывала куда-то за
пределы видимой части мира, и там начиналось что-то другое – настолько
тонкое, хрупко-непрочное, настолько восторгавшее молодого веллара, что
он боялся заглянуть туда даже мысленно.
Лесная эльфа словно поняла его волнение – отвела глаза и, ничего не
говоря, пошла дальше – и это было сделано так естественно и тонко, что
Иштан снова ощутил прилив горячей благодарности. Молча, они
продолжали углубляться в лес. Лунный эльф шел, почти касаясь плечом
логимэ; все время пока они шли, волнующее предчувствие продолжало
шириться в его душе – предчувствие свершения чего-то огромного и
невероятного в своей значимости! Оно еще более обострялось оттого, что
порой, когда он ловил изумрудный, прозрачный взгляд Соик, ему вдруг
казалось, что она тоже ощущает происходящее сейчас между ними…
Однако в следующее же мгновение ее глаза опускались – она словно
ускользала от этого чувства, витавшего в воздухе и успевшего так прочно
опутать веллара; ускользала, тем не менее, не отклоняя его окончательно, а лишь мягко отступая назад, в свой тайный мир, скрытый от чужих глаз,
точно потаенный цветок…
С удивлением для себя самого Иштан вдруг понял, что вовсе не желает
вторгаться в этот скрываемый от него мир. Более того, предчувствовал, что
подобное вторжение непременно нарушило бы душевный покой Соик, а
потому еще меньше стремился к нему. Смотреть на нее, чувствовать
присутствие необыкновенного, волшебного мира, полного пьянящего
запаха промокшей коры, сосуществовать с ним, не нарушая его границ —
это казалось молодому эллари высшим счастьем!.. Голос Соик вернул его к
действительности:
– Тебе нравится жизнь в замке?
– Не знаю – я привык к ней и уже не представляю себе иной. А ты? – ты
ведь тоже часто бываешь там…
– Я прихожу к Песне Полей.
– К Аламнэй?
– Ну да, к той девочке. Я увидела ее как-то раз в замковом саду, она
выглядела словно… словно у нее есть что-то, мешающее ей быть
счастливой. Мне захотелось помочь…
– Ее мать умерла, так и не увидев ее, – тихо объяснил веллар. – Она
была моей сестрой.
– А тот эльф, который бывает у нее? – быстро спросила Соик – Иштан с
удивлением заметил, как по ее спокойному лицу вдруг пробежала странная
дрожь. – Такой, высокий…
– Ее отец, Кравой, старший жрец солнца!
Лесная эльфа опустила глаза, на ее лице появилось какое-то странное,
почти испуганное выражение.
– Он пугает меня, – не поднимая глаз, тихо проговорила она. – У него
такой тяжелый взгляд…
– Ну что ты! – он замечательный! – запальчиво возразил веллар. – Ты
просто плохо его знаешь – я подружу вас!
– У логимэ мало друзей в городе, – все еще не поднимая глаз,
проговорила она, и снова Иштану послышалась тревожная нотка в ее
голосе. Иштан хотел сказать еще что-то в защиту друга, но не успел – они
уже пришли.
Молодой, без подлеска осинник казался светлым и как будто хрупким.
Стройные деревца чуть заметно качались под ветром – в их дружном
качании было что-то радостное, молодое. Недавний разговор был тут же
забыт Ишаном; он прошел немного между деревьев, затем остановился,
указывая рукой на небольшой, поросший мхом холмик: несколько
невысоких, изящно изогнутых дугой стеблей возвышались на нем; они
отдаленно напоминали ландыши, темно-зеленые листья имели легкий
сизоватый налет, под сводом стебелька свисали, точно бусы, такие же
сизые круглые ягоды.
– Вот здесь! – объявил он.
Соик подошла к указанному месту, присела, провела рукой по матовым,
точно бархатным листьям, точно гладя, ее губы зашевелились.
– Что ты делаешь? – удивился Иштан.
– Я прошу у них разрешения взять их корни, чтобы приготовить
лекарство.
– И что, они тебе отвечают?!
Логимэ рассмеялась – так же мягко и приглушенно, как и давеча: от ее
недавней напряженности не осталось и следа.
– Нет, они ничего не говорят – я могу лишь почувствовать их,
настроившись на ритм их жизни, и испытать то, что испытывают они: если
это будет боль или сожаление, я не стану забирать их из лесу.
– И что же чувствуют они?..
Соик несколько мгновений сидела, не отнимая руки, сосредоточенно глядя
на темные листья и шевеля губами. Иштан наблюдал за ней: сейчас, когда
он видел лесную эльфу в родной стихии – в мире трав, цветов и деревьев,
он не переставал удивляться, как много общего у нее с этими чудесными
творениями природы! – Они точно состояли из одной субстанции —
тайная, замкнутая в себе красота растений, скрывающая под собой
удивительные свойства своих соков, – и красота темноволосой логимэ,
облекающая тайны ее души, ее песен… Молодой веллар смотрел, как она
мягко касается белой рукой нежных листьев, и у него было такое
впечатление, что они здороваются друг с другом! Это чувство было
настолько сильно, что на какое-то мгновение даже показалось, будто он
слышит тихий шепот, струящийся над влажным мхом! Иштан так и застыл,
пораженный. Соик тем временем пошевелилась, отняла руку от растений.
– Эти, – сказала она, указывая на два из трех кустиков, – полны жизни:
они хотят размножить свое семя, и чтобы из него выросло множество таких
же цветов. А это, – она поднесла руку к третьему, самому маленькому
ростку, не имевшему ягод, – это особенное – оно хочет иной судьбы,
хочет продлить свою жизнь, преобразившись в нечто большее… Думаю, мы
можем выкопать его и использовать его корень.
Иштан послушно кивнул и присел рядом. Соик тут же достала из корзинки
лопатку, расчистила верхний слой мха.
– Я буду подкапывать, а ты – вытягивай корень из земли, – приказала
она веллару. – Только осторожно – не повреди кожицу, иначе часть сока
уйдет в землю, и тогда получится, что растенье пострадает зазря.
Веллар снова кивнул и подвинулся ближе к певунье. Теперь они сидели
рядом, упершись коленями в мох, – Соик сосредоточенно орудовала
лопаткой, Иштан, погрузив пальцы в мягкую, пушистую землю, нащупывал
толстое, жесткое, горизонтально лежащее корневище.
Пользуясь увлеченностью Соик, он время от времени посматривал на нее.
Ночной Цветок – до чего же ей подходит это прозвище… Свежий,
терпковатый запах донесся вдруг до Иштана – он шел от волос певуньи.
Несколько мгновений веллар пытался понять, что он ему напоминает.
Внезапно он понял: хвоя! Смолистый запах соснового леса! Сумрачный
аромат намокшей листвы примешивался к нему пряной ноткой. Иштану
вдруг невыносимо захотелось прикоснуться к волосам певуньи – он едва
сдержал себя, с облегчением подумав при этом, как хорошо, что его руки
заняты откапыванием корня.
Наконец, драгоценная добыча поддалась: Иштан торжествующе вытащил
из земли длинный узловатый корень. Соик с улыбкой отвернулась, чтобы
взять корзинку, ее красивая головка вдруг оказалась совсем близко от
Иштана; не удержавшись, он подался вперед, каштановые волосы мягко
коснулись его лица – он с невольным наслаждением вдохнул нежный
хвойный запах…
Почувствовав прикосновение, Соик отпрянула от неожиданности и
удивленно воззрилась на веллара, но Иштан испугался еще больше нее —
он уже проклинал собственную смелость! Он хотел было заговорить,
просить прощения, когда его взгляд вдруг упал на губы Соик: слова тут же
замерли в горле, он ощутил сильное, до боли, желание прижаться губами к
этому розовому рту! Это желание было настолько острым, что внутри все
затрепетало; он поймал взгляд логимэ – внезапно ему показалось, что она
понимает, о чем он сейчас думает! – Эта мысль обожгла Иштана. Кровь
прихлынула ему к лицу, лесная эльфа смутилась – Иштан был уверен, что
расслышал, как она испуганно вздохнула, – и в следующий миг быстро
опустила глаза. Наваждение, охватившее веллара, отступило: он
вздрогнул, попятился назад, зацепился за корень и едва не упал.
– П-прости, я не хотел тебя обидеть! – воскликнул он, удерживая
равновесие и растерянно протягивая к Соик вымазанные в земле руки.
Увидев его смущенные глаза, его черные ладони, лесная эльфа невольно
рассыпалась легким, тихим смехом: на умоляющее лицо веллара было
жалко смотреть! Иштан облегченно вздохнул – напряжение внутри сЛпало,
он улыбнулся в ответ робкой улыбкой.
– Я разрежу его напополам – одну половину возьму я, другую ты… – все
еще улыбаясь, предложила Соик, беря корешок.
Иштан счастливо кивнул – чувство непринужденности и сердечной
близости, сопровождавшее его на протяжении всего похода и на мгновение
прерванное его выходкой, снова вернулось. Почти с благоговением он взял
из рук логимэ свою часть трофея. Ощущение теплой, хрупкой оболочки,
заключившей в себя его тело, было в это мгновение явным, как никогда
раньше…
***
Вероятно, Иштан испытал бы большое затруднение, если бы его заставили
описать то, что он испытывал, возвращаясь с прогулки. Расставшись с
Соик в городе, он едва не вприпрыжку направился домой; по лестнице
взлетел вихрем – какая-то легкая сила точно толкала, подбрасывала его!
Очутившись в своей комнате, он бросился на постель и закрыл лицо
руками; голова сладко кружилась, сердце уже не колотилось в груди, а
как-то пружинисто, мягко сжималось, и в этой мягкости было что-то от
мягкости самой Соик, от ее голоса, нежной кожи, а главное – ее розовых,
благоухающих губ!
В этот вечер Иштан, против обыкновения, не пошел в храм – не смог себя
заставить. Точно убегая от всего будничного, всего того, что не отвечало
его новой, начавшейся сегодня тайной жизни, он весь рвался прочь от
привычных мест и занятий. Долго гулял по парку в одиночестве, а когда на
востоке уже стало светлеть, вернулся к себе и заснул, как убитый, с
витающей на лице светлой мечтательной улыбкой…
С тех пор они с Соик стали часто ходить вместе в лес. Вместе наблюдали,
как в зелени листвы начинают появляться первые золотые пятна, как по
утрам над землей стелится нежная белесая дымка. Лето заканчивалось. С
каждым днем Иштан все больше очаровывался лесной эльфой: все в ней
было так загадочно, так неявно – тончайшая вязь из предчувствий и
полутонов, словно утренний туман, еще не тронутый лучами солнца,
который молодой веллар в последнее время наблюдал все чаще, вопреки
привычкам эллари, просыпаясь еще до рассвета. Он восхищался Соик,
ловил ее слова и – ощущая все ту же удивительную проницательность к
ее настроениям – то, о чем она умалчивала.
Однако если для него самого все было давно решено, то ни в замке, ни в
храме о его чувствах по-прежнему не знала ни одна душа. Его любовь
была слишком сильна и весома, чтобы он мог позволить чужим глазам хотя
бы на миг взглянуть на нее! Замкнувшись, он ревниво лелеял свою тайну,
и те чувства, что обычно мельчают, раздробляемые признаниями, участием
друзей, разговорами, – все это изо дня в день копилось во всей цельности
и огромности в молодой, чистой душе, впервые столкнувшейся с любовью.
Все, что бродило в глубине его сердца, все, что зрело в нем, он поверял
одной лишь Соик – в своих мечтах, в которых желания мужчины
смешивались с почти невинным восхищением, обожанием и жаждой какой-
то почти дружеской близости душ. Он говорил с ней в своих мыслях и
чувствовал, что очень скоро эти немые признания обратятся в слова. А
пока… пока он лишь чувствовал мягкое, тактичное отстранение логимэ – и
чувствовал, что с каждым днем оно становится все более ненастойчивым.
При этом был один момент, который особенно волновал Иштана, а именно
– неопределенность их отношений; вернее, неопределенность ЕЕ
отношения к нему. То, что между ними до сих пор не было сказано ни
одного слова о любви, давало простор для любых предположений. С
внутренним трепетом Иштан перебирал каждую встречу, желая найти
подтверждение своей единственной мечте: неужели ДА?! Неужели его
чувство взаимно?! Тогда пусть хоть все поколения велларов вплоть до
самого Сильвана ополчатся против них – он-то знает, что нашептывает
ему Эллар! – И от этой мысли тут же принималась так сладко кружиться
голова, что все дальнейшие размышления становились невозможны.
Все эти чувства и мысли распирали веллара, и чем больше дней проходило
в таком томлении, тем тяжелее становилось переживать их в одиночку.
После долгих колебаний Иштан решил посвятить в свою тайну того, кого с
полным правом мог назвать лучшим другом – Кравоя. В глубине души он
надеялся получить от краантль совет – хотя и не признавался себе в этом;
но совет был ему необходим, как бывает необходим последний толчок при
уже давно принятом решении. С этой тайной надеждой он и отправился в
один из дней в комнату солнечного эльфа.
Кравой пребывал в мрачном расположении духа, которое Иштан успел
научиться узнавать, и которое находилось в прямой зависимости от
количества бумажных дел. Тем не менее, Иштан почувствовал, что его
приходу рады.
– А, это ты… – бросил краантль, завидев белокурую голову в приоткрытой
двери. – Пришел меня спасти?
– Явился на твой молчаливый призыв о помощи, – пошутил Иштан,
подходя к столу, и в следующий же миг, свернув шею, углубился в чтение
лежащих на нем бумаг. – А что это за письма?..
Они заговорили о делах; молодой веллар с большим интересом совал нос
во все государственные проблемы и бумаги, с которыми его солнечный
друг возился с интересом куда меньшим. Кравой отвечал мрачно и
язвительно – особенно доставалось людям, которые были связаны с Рас-
Сильваном работой, торговлей или же, что еще хуже, спорами за земли
или угодья. В самом Риане, «краю перворожденных народов», было всего
два людских поселения – Лорган и Азуина – большая же часть людей
жила за перевалом, в землях, именуемых Галлемарой. Работа в Рас-
Сильване считалась престижной, и люди из Азуины и Лоргана считали
удачей получить место прислуги у эльфов: очень уж за это хорошо
платили. Но плодородные земли и мягкий климат Риана привлекали также
людей из-за Перевала, а вот это уже вовсе не нравилось эльфийской
знати.
– Только за последние полгода две тысячи! – возмущался краантль, стуча
ребром ладони по одному из докладов. – Представляешь! Две тысячи
необразованных, диких людей перешли Перевал и поселились в Риане!
Мало нам Лоргана и Азуины, так они основали еще одно новое поселение!
– Быть может, у них были причины, чтобы покинуть Галлемару… —
осторожно предположил Иштан.
– Причина – только одна! – фыркнул Кравой. – Люди всегда
предпочитали просто брать и переходить на новые земли в случае, если на
старых их что-то не устраивало – это вместо того, чтобы решать
возникшие проблемы у себя дома!
– Но ведь эльфы тоже иногда так поступают – вот логимэ, например,
