Текст книги "Девочка в стекле"
Автор книги: Джеффри Форд
Жанры:
Классическое фэнтези
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)
ЛОВКОСТЬ РТА
«Корд» остановился на краю поля, ставшего коричневатым от жаркого летнего солнца, а теперь усеянного опавшими листьями с лесных деревьев, обозначавших дальний край поля. Небо было ярко-голубым, а непрерывно дующий ветерок нес прохладу. Окна в машине были опущены, мы с Антонием сидели на передних сиденьях, и силач курил уже третью – с тех пор, как мы остановились сорок пять минут назад – сигарету. Слева от нас по середине поля медленно широкими кругами шла Лидия Хаш, что-то бормоча себе под нос. Это была четвертая наша остановка после выезда из имения Барнса.
– Я вот на нее гляжу – туфтит она что-то. – Антоний выпустил клуб дыма.
– Мне кажется, у мисс Хаш не такие уж блестящие способности, – сказал я.
– Ну, наверняка можно сказать только одно, хотя мы и не будем распространяться на сей счет. Имя ее – такая же фальшивка, как трехдолларовая бумажка.[36]36
Hush (англ.) – тишина, молчание.
[Закрыть]
– А мне оно показалось поэтическим.
– Поэтическим – может быть. А вот ненастоящим – на все сто. Но если забыть об этом, то мисс Хаш очень красивая женщина, хотя кожа у нее белее простыни.
– Она, наверное, живет где-нибудь под камнем.
– Ты видел лицо босса, когда она прокаркала наши настоящие имена?
– Вряд ли она заметила его удивление – он его спрятал за этой своей улыбкой.
– Да, деловая улыбка. Ловкость рта.
– Может, это лучший его трюк.
– Ты как считаешь – ей было видение насчет этого?
– Не знаю. По ее виду не поймешь – то ли аферистка, то ли настоящая, если только они бывают. Но вообще-то Шелл меня убедил, что таких в природе нет.
Антоний выпустил колечко и выкинул бычок в окно.
– Как-то раз я несколько недель провел с одной бродячей труппой в Джорджии – боролся с медведем…
– Вот-вот, я об этом и говорю.
– Нет-нет, это чистая правда. Это был самый грустный медведь в мире. Я, блин, словно бабушку мордовал. Или мебель двигал. Пришлось бросить это дело. Жалко было медведя. Но я не о том. В той труппе была одна старая карга. Она садилась в палатке, ты к ней заходил, платил десять центов, а она предсказывала твое будущее. А еще за пять центов сообщала, в какой день ты помрешь.
– Звучит забавно.
– Мы говорим о самой унылой профессии. Но за то короткое время, что я занимался этой херней, двое клиентов и в самом деле решили отдать ей пятицентовик. Один был местный парень из городка рядом с Атлантой. Старуха сказала ему, что он помрет через два дня. И точно – два дня спустя возвращался он домой с работы, а его шарахнула молния. Кровь закипает, голова раскалывается, как арбуз.
– Ей повезло.
– Вот уж везение так везение. Только не для того парня. Но там был и еще один. Карлик, который участвовал в представлении. Когда того, первого, убило молнией, он пошел к этой карге. На сцене он звался Малый Майор. Одевался в военную форму – этакая важная мелкая штучка. Карга дала ему шесть лет. И что, спросишь ты? Кто бы это запомнил? Но лет, может, восемь спустя я столкнулся с Банни Франшо, девушкой-аллигатором, одной из самых психованных девок, каких мне доводилось встречать. Банни приехала выступать в Нью-Джерси. У нее тот же номер был и в Джорджии, когда я там боролся с медведем. Мы разговорились, и она рассказала, что у Майора был «фордик» модели Т, приспособленный, чтобы рулить стоя. Так вот, выехал карлик из дома как-то вечером, нагрузился и врезался в дерево. Он о том предсказании давно забыл, но Банни помнила. Погиб он точно в тот день, о котором говорила старуха.
Я покачал головой.
– В небесах и на земле столько всякой херни, что ты и представить себе не можешь, – подытожил Антоний.
– Хорошо сказано.
– А теперь иди-ка к этой мисс Хаш и скажи, что давно пора завтракать.
Я поправил свой тюрбан и открыл дверь. Ноги мои занемели от долгого сидения, и я с удовольствием вышел из машины. Не торопясь, я направился к мисс Хаш по полю. Когда я приблизился, она повернулась ко мне.
– Вы что-нибудь чувствуете, мисс Хаш? – спросил я, подходя еще ближе.
Свой индийский акцент я засунул в задницу – она ведь уже знала, кто мы такие.
– Холодно.
Я увидел, что ее пробирает дрожь.
– Это значит, что мы близко?
– Нет, это просто значит, что мне холодно.
Она улыбнулась. Улыбка была искренней, а не той неопределенной, что мы видели у Барнса. Я подумал, что на этот раз передо мной мелькнуло ее истинное лицо.
– Антоний проголодался. Вы не возражаете, если мы поедим?
– Хорошо.
И она подошла ко мне.
Мисс Хаш была красива на какой-то сказочный манер, и я вспомнил сказку, которую читал когда-то, – «Снежная королева». От этой близости к ней я занервничал, но когда она на ходу положила руку мне на плечо, пришлось смириться.
Молчание, конечно, было невыносимо, и потому я спросил:
– И как это будет, когда вы обнаружите место?
– Я почувствую страшную усталость. Начну грезить наяву и увижу несчастную Шарлотту. Может быть, она скажет мне, где ее спрятали. А может, это место предстанет перед моим умственным взором прежде, чем я увижу его глазами.
– Почему вы все время что-то говорите, пока бродите там?
– Я не говорю – я напеваю, чтобы убить время, пока что-нибудь не случится.
– Вам уже доводилось находить потерявшихся людей?
– Все мы в каком-то смысле потерявшиеся. Вот вас я, например, нашла, хотя вы и спрятались под тюрбаном. Правда?
В последние дни мне что-то слишком часто напоминали о моем истинном происхождении, и разочарование, связанное с этим, прибавило мне смелости.
– А что прячете вы, мисс Хаш?
– Много чего. – Она сняла руку с моего плеча. – И зовите меня Лидией.
– Ну и как рыбалка? – спросил Антоний, когда мы подошли к машине, и начал открывать дверцу, исполняя свои водительские обязанности.
– Пока без улова, – ответила она, улыбаясь и махая ему рукой: мол, не стоит беспокоиться и открывать для нее дверь.
Мы поехали на Сидар-Суомп-роуд, и Антоний в маленьком магазинчике купил несколько сэндвичей и колу. За магазинчиком под кроной огромного дуба стояли стулья и стол, за который мы и сели перекусить. Мисс Хаш удовольствовалась кусочком от одного из моих сэндвичей и глотком колы. За столом долго царило молчание, а потом она ни с того ни с сего стала напевать песенку Рут Эттинг «По десять центов за танец».[37]37
…песенку Рут Эттинг «По десять центов за танец». – Рут Эттинг (1896–1978) – американская певица, популярная в 1930-е тт., исполнявшая, в частности, и песню Ричарда Роджерса и Лоренца Харта «Ten Cents a Dance» из мюзикла «Простак Саймон» («Simple Simon», 1930).
[Закрыть] Антоний сидел с открытым ртом, уставившись на нее. Мисс Хаш пропела все до конца, а закончив, выклянчила у здоровяка сигарету.
После этой песни Антоний больше не жаловался на скуку. В тот день мы сделали еще три бесплодные остановки – еще два поля и лесной участок. Когда солнце стало клониться к закату, мы направились назад, в имение Барнса.
Шелл ждал нас на ступеньках особняка. Когда мы подъехали, он спустился, чтобы открыть дверь для мисс Хаш.
– Есть что-нибудь? – задал он вопрос.
– Сегодня ничего, – сказала она. – Но вскоре это произойдет. Я бы сказала, что в течение дня-двух.
– Вам завтра утром понадобятся Антоний и Онду? – спросил Шелл, когда мисс Хаш вылезла из машины и прошла мимо него.
– Если вы будете так любезны.
– Сказать им, чтобы они подхватили вас у вашего дома?
– Нет. Меня устроит здесь. Скажем, в десять?
– Отлично.
Прежде чем продолжить путь к особняку, она повернулась, наклонилась к машине, помахала нам и сказала:
– Я провела с вами прекрасный день, джентльмены. Благодарю вас.
Мы с Антонием помахали ей в ответ.
– Из вас получилось такое милое трио, – сказал Шелл, сев в машину и закрыв дверь.
– Босс, – отозвался Антоний, нажимая на педаль газа и направляя «корд» к выезду, – эта мисс Хаш настоящая конфетка.
– Что еще?
Здоровяк подумал немного, направляя машину вдоль живой изгороди.
– Возможно, она тронутая.
Я увидел, как другая машина, с включенными фарами – уже смеркалось, – въехала в поместье Барнса, направляясь навстречу нам.
– А ты, Диего? Ты выяснил, откуда ей про нас известно?
– Нет, – сказал я, поворачиваясь к проезжающему мимо автомобилю.
Кроме водителя, в нем сидели трое – две неясные фигуры сзади и одна спереди. Отчетливо я разглядел лишь шофера, хотя и не увидел его лица. Но большую широкополую шляпу на нем мне было видно хорошо. Машина быстро проехала мимо нас, но шляпа эта показалась мне ужасно знакомой.
ОНА – КИДАЛА
В тот вечер воздух в Инсектарии был неподвижен. Мотыльки распростерлись на стенах, а бабочки собрались на ветках и стволах. Наверху, около фонаря, порхал единственный парусник.
– Очень жалею, что мы не оказались у Барнса до исчезновения его дочери, – сказал Шелл. – Они с женой – истинно верующие. У них уже были спириты, читатели мыслей на расстоянии, телепаты. Хозяйка говорит, что практикует автоматическое письмо. В доме полно всяких талисманов и книг по оккультизму. На Барнсах мы могли бы сделать маленькое состояние.
– А как тебе Барнс? – спросил Антоний, ставя стакан с вином на стол.
– В интеллекте и здравомыслии человека, до такой степени увлеченного мистикой, можно усомниться, но в остальном, кажется, он сражен горем из-за пропажи девочки. Он провел меня по саду, откуда она исчезла, а потом должен был уйти по своим делам. После этого гостеприимство пришлось проявлять его жене. Она очень молчалива – явно убита горем.
– Знаешь, – сказал Антоний, – любой, кто сумел законно заработать столько денег, не может быть совсем уж глупым.
– А ты нашел что-нибудь в саду? – спросил я.
Шелл покачал головой.
– Ничего там нет. Мы прошли по всему дому. Конечно, мне все время приходилось останавливаться и делать вид, что я получаю сведения из мира духов – дрожь, кивок, вздох. Это было грустно – видеть, как надежда расцветает в глазах миссис Барнс, а потом вянет, когда оказывается, что мне нечего ей предложить.
– У меня от всей этой истории мурашки по коже, – признался я.
– Эта благотворительность, тот факт, что мы пытаемся сделать что-то настоящее, просто отравляет мне жизнь, – кивнул Антоний.
– Кто желает, может выйти из игры, – разрешил нам Шелл. – У меня выбора нет – только продолжать, пока дальше некуда будет идти или пока я не найду девочку.
– Да ладно тебе, Джонни, перестань, – сказал Антоний. – Что же ты все-таки нашел?
Шелл рассмеялся.
– Я познакомился с прислугой, порасспрашивал их немного, но, судя по всему, они не лгут. Потом миссис Барнс провела меня в комнату дочери на первом этаже, – там огромный эркер, из которого открывается вид на тыльную часть сада. Миленькая комната для девочки: куколки, кукольный домик, кровать под балдахином, лошадка-качалка – все просто великолепно… Я искал-искал, ничего любопытного не нашел, но потом добрался до стола в углу комнаты и начал перебирать стопочку рисунков Шарлотты. Там я впервые узнал кое-что о внутреннем мире девочки, а не только о ее внешности. Миссис Барнс сообщила мне, что незадолго до исчезновения ее дочь жаловалась на ночного призрака – он бродит по имению, заглядывает в ее окно. За два дня до похищения девочка расплакалась ночью, и миссис Барнс вспомнила, что ей пришлось прийти в комнату Шарлотты.
– И что мать – видела что-нибудь?
– Нет. Но девочка за это время сделала три рисунка пастелью, пытаясь изобразить то, что видела. Мужская фигура, сияющая в ночи, голова – как большая белая картофелина, голубые стеклянные глаза. На одном из рисунков человек сидит на корточках в кустах, на другом – возвращается в чащу деревьев. Но самый поразительный рисунок – последний, он изображает лицо в окне. Миссис Барнс утверждает, что девочка рисовала замечательно для ее возраста, и притом очень часто.
– Ну какой ребенок не видит всяких ужасов, когда темно? – сказал Антоний.
– Может, кто-то присматривался к месту, чтобы потом его ограбить? – поинтересовался я.
– Я тоже об этом подумал, – сказал Шелл. – Некоторые рисунки девочки висят у нее в комнате – родители, котенок и всякое такое. Я бы сказал, что она больше была склонна к реализму, а не к выдумкам. У Барнса, кроме того, есть два сторожа, которые обходят имение по ночам, и еще один сидит в будке у входа.
– А как по-твоему, мать считает, что есть связь между этими рисунками и пропажей девочки? – спросил я.
– С точки зрения Барнсов, все явления имеют связь с миром сверхъестественного, – сказал Шелл. – Но эти рисунки явно вывели ее из себя. Она ни разу не произнесла слово «призрак», когда говорила о них. Она использовала слово «диббук».
– Это что еще за херня такая? – спросил Антоний.
– Не знаю, но она, судя по всему, думала, что мне это слово известно. А я просто кивал, делая вид, что так и есть.
Антоний поднял стакан и осушил его.
– Что скажешь, босс, можно, я здесь закурю?
– Нет.
– Ну ладно, тогда хоть пососу сигаретку. – Он вытащил сигарету и сунул ее в рот, не прикуривая. – Все это дело какое-то мутное, и уж совсем непонятно, почему до сих пор никто не потребовал выкупа.
– Мы мало знаем о Барнсах, – заметил я. – Возможно, у него есть враги.
– Мы много о чем мало знаем, – сказал Шелл. – Он дал мне список лиц, посещавших их дом в последний месяц.
Шелл засунул руку в карман рубашки и вытащил сложенный лист бумаги.
– Что-нибудь бросается в глаза? – спросил Антоний.
Шелл развернул листок и пробежал его глазами.
– Тут, похоже, в основном светские дамы. И пять-шесть мужских имен. Среди них и наш знакомый – мистер Паркс. Я начну выяснять, кто это такие, а вы завтра утром покатаете мисс Хаш.
– А ты узнал, как мисс Хаш попала в дом Барнсов? – спросил я.
– Миссис Барнс сказала мне только, что та появилась в их доме два дня спустя после исчезновения и предложила свою помощь. Хаш сразу же убедила миссис Барнс в своих способностях, сообщив некоторые подробности из жизни семьи. Вот и все. Я не хотел слишком уж любопытствовать на сей счет.
– Кажется, Антоний запал на нее, – заметил я.
Силач смерил меня взглядом и неторопливо покачал головой.
– Она кидала, – сказал Шелл. – Кидала, к тому же довольно неуклюжая.
– Ты думаешь, она может быть связана с похитителями девочки? – спросил я.
– Мне эта мысль приходила в голову. Но все-таки мне кажется, что она, так сказать, просто кует железо, пока горячо.
Последовала долгая пауза. Затем раздался голос Антония:
– Пойду-ка я покурю в кухне, а потом – дрыхнуть. Меня завтра ждет долгий день с новобранцем и мадам Снежинкой.
Мы пожелали Антонию доброй ночи. Шелл откинулся к спинке стула и закрыл глаза, словно пытаясь сложить воедино все части головоломки. Для меня все случившееся было слишком сложно. И я отпустил свои мысли на свободу, вспомнил Лидию Хаш: сначала – как она положила руку мне на плечо, потом – как она пела, когда мы перекусывали. Эти воспоминания почему-то вызвали в памяти образ Исабель и ту ночь, когда мы сидели на камне рядом с водой. Мне захотелось снова увидеть ее.
А потом я вдруг увидел, что глаза Шелла чуть приоткрыты и он смотрит, как над столом между нами порхают две бабочки-парусника – желтая и белая. Шелл устало улыбнулся:
– Ацтеки называли этот вид «шочикецаль», что значит «драгоценный цветок». У них была одна богиня, которая следовала за воинами на поле битвы, и если кто-то получал смертельное ранение и лежал на смертном одре, она совокуплялась с умирающим, держа во рту одну из этих бабочек.
– Я помню, мать говорила мне, что эти mariposas[38]38
Бабочки (исп.).
[Закрыть] – души мертвых, – сказал я.
– Ты часто вспоминаешь Мексику?
– Не вспоминал вовсе, пока не встретил Исабель. А теперь мне Мексика снится. Так, обрывки какие-то. Знаешь, что забавно? Я как раз думал о Мексике, когда ты заговорил об ацтеках.
– Может, нам следует съездить туда, чтобы оживить твои воспоминания.
Шелл перевернул левую руку ладонью вверх, и в ней оказалась колода карт для бриджа. Я так толком и не понял, откуда эта колода взялась. Начав манипулировать картами, Шелл сказал:
– Может, я был не прав в том, что тебе лучше забыть Мексику. Но именно этого я и хотел. Я думал, что, если ты всю жизнь будешь носить ее в себе, тебя будут угнетать воспоминания.
Я улыбнулся. Мне не хотелось волновать Шелла, и я махнул рукой.
– Я бы сказал, что мне здорово повезло.
– Интересно, – сказал Шелл, – вот когда гусеница становится бабочкой, – при этих словах он развернул колоду веером, – и начинает летать, она помнит, что это такое – быть гусеницей?
– Может, она просто счастлива оттого, что обрела свободу.
– Или, – Шелл сложил колоду, – все ее беспокойное порхание от цветка к цветку – это лишь попытка вернуться на стадию гусеницы? – Брови его взлетели вверх, и он пожал плечами.
Продолжая манипулировать картами – теперь уже с помощью обеих рук, – Шелл закрыл глаза, возвращаясь к своим размышлениям. Его мысли поначалу поразили меня своей проницательностью и глубиной, но чем дольше я сидел там, тем большее беспокойство вызывали у меня его слова. Точно определить, что меня так взволновало, я не мог, но это было как-то связано с приравниванием Мексики к гусенице.
ДВИЖУЩИЙСЯ МИР
На следующий день Лидия опять выходила из машины и обследовала местность при помощи своих особых способностей. В промежутках между остановками я развлекал ее и Антония избранными строфами из Иша-Упанишады. Голосом свами я декламировал торжественно-приподнято, демонстрируя уважение к тексту и в то же время насмешку над ним:
Антоний рассмеялся и объявил мою священную декламацию «бессмыслицей», а мисс Хаш похвалила мою способность к запоминанию. Она будто бы почти догадалась, в чем смысл этих слов. Я, как ребенок, жадный до внимания, затянул свое декламирование на целый час, пока сам себе не наскучил. После этого мы ехали мирно, в молчании, нарушаемом время от времени лишь шепотом Лидии – просьбой притормозить. Вскоре после ланча она – ни с того ни с сего – с придыханием исполнила «Пока идет время».[40]40
«Пока идет время» («As Time Goes By») – песня Германа Хапфилда, написанная для бродвейского мюзикла «Добро пожаловать всем» («Everybody's Welcome», 1931).
[Закрыть]
Ее духи пахли свеженарезанным лимоном. Запах наполнял салон машины, у силача и у меня кружилась голова, так что, даже оставаясь вдвоем и поджидая Лидию у обочины, мы все равно молчали, думая про себя. Ее бледная красота завораживала; меня она наводила на мысли о пастиле, креме, облаках и снеге. Когда Лидия, привлекая внимание Антония, клала руку ему на плечо, я замечал, как тот вздрагивает, а я всякий раз испытывал укол ревности.
Только к концу дня, когда небо с приходом сумерек затянуло тучами и мы подъехали к кромке леса в небольшом городке под названием Маунт-Мизери, чары мисс Хаш рассеялись. Я сидел впереди, рядом с Антонием, который замурлыкал ту же песню, что она напевала раньше. Уже больше часа прошло с тех пор, как мисс Хаш исчезла из виду, словно призрак среди серых стволов под темнеющим небом. И только тогда вспомнил я то, о чем хотел сообщить Антонию еще утром.
– Да, – спросил я, – вчера, когда мы подобрали Шелла и выезжали от Барнсов… ты помнишь автомобиль, что попался нам навстречу?
Он затянулся сигаретой, сбил пепел за окно машины и ответил:
– Ну да, теперь, когда ты сказал, я вспомнил.
– Я попытался разглядеть, кто едет в машине, и я совершенно уверен: там было четверо мужчин – такие крупные ребята. Лиц я не разглядел, но вот что я точно знаю – на водителе была шляпа.
– И?
– Я думаю, это была та самая шляпа. Ну, которую надевал ты, когда был матерью Паркса.
Антоний несколько мгновений сидел неподвижно, осмысливая мои слова. Потом он повернулся ко мне, скосив глаза и нахмурив брови:
– С чего это ты взял?
– Тот же стиль, тот же цвет, те же большие поля. Если не ошибаюсь, в комиссионке нам ее продали как мужскую.
Он отвернулся и вперился взглядом в лобовое стекло.
– Черт, – сказал он. – Неужели Барнс ввозит выпивку из Канады?
– Зачем ему это?
– Ну, тут может быть миллион вариантов. – Антоний поднял правую руку и потер указательным и средним пальцами о большой. – Если у тебя немаленький бизнес, на этом можно заколотить ой какие деньги. Ты привозишь алкоголь на Лонг-Айленд, где нет копов, а под боком Нью-Йорк – только вези.
– Да ему-то это зачем?
Он хохотнул и потер подбородок.
– Незаконные действия выглядят совсем по-другому, если зеленых девать некуда, вот как у Барнса. У богатых свой собственный уголовный кодекс. Для них законно все, что приносит доход.
– Тут есть только одно «но»: мы должны сказать об этом Шеллу.
– Черт побери! – Антоний стукнул по баранке. – Мы ему непременно скажем. Лично я против бутлегерства ничего не имею. Сухой закон просто полная херня, но это дает нам кое-какие важные сведения о Барнсе. Ты уверен, что это та самая шляпа?
– Не совсем, но почти.
– Ну, блин, попал я в собственные сети. Моя афера провалилась.
– Не думаю, что для Шелла это важно. Он будет рад узнать что-нибудь новенькое о Барнсе.
– Да. Но если мы ему скажем, то дай бог, чтобы ты оказался прав. Я в этой истории буду выглядеть полным ослом.
– Успокойся. Этот случай как две капли воды похож на все остальные.
Мне удалось выскочить наружу, прежде чем Антоний успел меня схватить. Он высунулся из машины и попытался меня достать, но потом посмотрел туда, где я стоял, и сказал:
– Я тебя, малыш, все равно достану. Я завяжу этот тюрбан у тебя на шее.
– Беги всего, что движется в этом движущемся мире, а потом наслаждайся им, – проговорил я голосом свами.
– Хватит этой брехни, – оборвал меня он. – Минут через пятнадцать будет совсем темно. Где мисс Хаш?
– Ее уже давно нет.
– Слишком давно. Пора ее поискать.
– Кажется, она пошла сюда, – показал я на тропинку, петлявшую среди деревьев.
Несколько минут мы шли по тропинке, поглядывая во все стороны, но не нашли никаких следов нашей пассажирки.
– Мисс Хаш! – крикнул я.
Ответа не последовало.
Мы прошли еще немного до места, где тропинка разветвлялась.
– Лидия! – прогрохотал Антоний.
Мы прислушались, но в ответ раздалось только карканье ворон с вершин деревьев, да белка спрыгнула с насиженного места. Вокруг нас падали красные листья, присоединяясь к другим, уже лежавшим на земле.
– Давай, малыш, ты пойдешь сюда, – распорядился Антоний, показывая на правую тропинку, – а я – сюда Продолжай ее звать. Если ничего не найдешь к тому времени, как стемнеет, возвращайся в машину.
– Хорошо.
Я пошел направо, выкрикивая имя Лидии.
Мы перекликались время от времени, и голос Антония был слышен далеко-далеко. Темнота быстро сгущалась, и я все спрашивал себя, куда мисс Хаш могла исчезнуть.
Минут пятнадцать спустя я был уже готов повернуть назад, но вдруг услышал какой-то звук. Я оглянулся и увидел ворону – она взлетела с упавшего дерева и устремилась куда-то между голых ветвей. Тут мне и попалось на глаза маленькое сооружение в сосновых зарослях. Это был полуразвалившийся старый сарай с толевой крышей. Я увидел разбитое окно, а правее – дверь, которая косо висела на кожаной верхней петле. Низ двери был оторван. В таких маленьких сарайчиках обычно держат садовые инструменты или дрова.
Я подошел к сараю, все так же окликая по пути мисс Хаш, только теперь чуть тише. В ответ – ничего. Я ступил на поросшую мхом бетонную площадку перед входом. В груди у меня копилась тревога. Я протянул руку и потащил на себя перекосившуюся дверь. Кожаная петля тут же порвалась, дверь упала и, пролетев рядом с моим плечом, рухнула на землю. Внутрь пролился еще не совсем погасший дневной свет, рассеяв тьму. Изнутри мне в нос сразу же ударил запах – отвратительная вонь плесени и сгнившего мяса. Мухи и мотыльки, жужжа, поднялись с чего-то, лежавшего на полу.
Я понял, что это она, даже не рассмотрев толком бледный силуэт у моих ног. Это была девочка Барнсов. Черви копошились в ее кудрявых волосах. Она лежала обнаженная и белая, как Лидия; от пояса до середины бедра ее укрывал кусочек материи какой-то странной округлой формы. Истлевшие глаза девочки были уставлены в потолок, и от ее вида у меня подогнулись колени. Внезапно запах усилился, и мой желудок чуть не вывернулся наизнанку. Я отвернулся от двери, споткнулся на бетонной площадке и грохнулся на холодную землю, выставив вперед руки, потом поднялся на четвереньки, и меня вырвало. Не знаю, как долго я так стоял, но кроме жужжания в ушах я слышал только шелест ветра в кронах и шорох листьев на земле.
Потом я почувствовал, что кто-то поднимает меня на ноги, – вокруг уже сгустилась тьма. Антоний прошептал мне в ухо:
– Вдохни поглубже, малыш.
Он отпустил меня, и я понял: он собирается заглянуть в сарай. Я услышал его громкий вздох у меня за спиной, а потом возглас:
– Твою мать!
Мгновение спустя Антоний уже был рядом со мной и обнимал меня за плечи.
– Идем отсюда, – велел он.
– А как насчет мисс Хаш?
– Забудь о ней. Это вполне может быть подстава. Идем, малыш. Давай быстрее. – Он подтолкнул меня. – Пошевеливайся.
Я последовал его совету. Выйдя на тропинку, я припустил бегом, словно спасался от жуткого видения мертвой девочки. За спиной я слышал топот Антония, сопевшего от напряжения.
Мы добрались до машины всего минуты за две, залезли в нее, и Антоний тут же завел двигатель. Не включая фар, он рванул с места так, что задымились покрышки. В лобовое стекло ударили капли дождя. Когда, проехав с милю, мы перевели дыхание, Антоний включил фары и сбросил скорость.
– Как ты там, малыш? – спросил он.
– Неважно, – ответил я, срывая с головы тюрбан и швыряя его на заднее сиденье. В глазах у меня стояли слезы.
– Я тебя понимаю, – сказал он и добавил через несколько секунд: – Это дерьмо теперь воняет еще больше.
