Текст книги "Книга Мертвых(СИ)"
Автор книги: Джал Халгаев
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц)
Халгаев Джал Алексеевич
Книга Мертвых
Трилогия Ледяной Пустоши
Часть вторая. Книга Мертвых
ГЛАВА 1
В мире много грязи. В мире много плохого и хорошего, доброго и злого. Некоторые из вас любят читать детские сказочки наподобие тех, где сначала все хорошо, потом все время плохо-плохо-плохо, а в конце главные герои все вывозят на своих горбах, и конец – все снова хорошо. Другие предпочитают кровь и оружие, лязг стали и хрип изорванных в клочья глоток, бурю войны. Что ж, у всех разные предпочтения, этого просто так не отменишь. Все мы разные, разве кто-то может с этим спорить?
А еще ничто не в праве считаться новым, если это не первоисточник. Таким образом, наверное, каждая история, кроме самых первых, не может называться "новой и оригинальной". На кой черт я все это пишу? Мне просто нечего делать, и я развлекаю себя тем единственным, что у меня сейчас осталось, и из-за чего я еще вконец не спятил в этой заср... извиняюсь, богом забытой холодной темнице.
Начнем с того, что, как вы уже догадались, у меня все отняли. Даже то, чего у меня и в помине не было, они умудрились дать и тотчас же отнять, чтобы причинить мне как можно больше боли и страданий. Не буду врать: страдал я здесь часто. Пару раз даже впал в истерику и просто плакал, забившись в самый темный – и самый безопасный – угол, не вылезая из него ни днем, ни ночью. Даже справлял свои естественные нужды в том же самом углу, из-за чего, впрочем, пришлось покинуть это свое "начальное" жилье.
Что ж поделать, никто не железный. Моя новая жизнь заставила меня многое переосмыслить, сокрушила все мои идеалы и принципы, которыми я руководствовался все двадцать (первые десять не берем, потому что ума у меня было как у курицы) лет. Все пошло прахом.
Сейчас, вспоминая старые темные картины в тронном зале, где были изображены высокие поджарые рыцари в сверкающих латах, и давнишние легенды, записанные на вощеной бумаге, я лишь смеюсь. Разве могут они действительно кого-то вдохновлять? Разве ложь имеет такую силу над людьми, заставляя весь их здравый смысл сжиматься до одной крохотной точки и исчезать из разума как серый дым? Ну не мог один человек, пусть даже он и являлся когда-то королем, раскидать у Драмма дюжину лучших убийц западных кочевников!
Хотя... Я и сам когда-то верил в легенды. Наверное, в тяжелые моменты жизни нам просто нужно во что-то верить. Без веры мы ничто. А вера в героев – вытекающее. В беде каждый надеется на героя, который придет и спасет их, и ведь были же случаи! Как жаль, что я не один из них – ни тех, ни других. Я просто изгнанник, которого унизили и лишили всякого добра, а напоследок еще и выкинули за третий круг и засунули в самую темную задницу мира.
Хоть за последнее я им благодарен. Только здесь тридцатилетний мальчишка научился выживать и стал более-менее сносным мужчиной со своим видением мира, а не розовой палитрой единорожьего дерьма, схожей с облачными дремами шестнадцатилетних девиц.
А здесь... Здесь все просто: ты умер или выжил. Умер – плохо, выжил – еще хуже, ведь придется выживать и дальше, а это уже чертов замкнутый круг, из которого нет выхода. Признаться, первые десять лет меня постоянно преследовала мысль повеситься или проткнуть свой мозг острой палкой через нос и пошерудить ей там для верности (нездоровые фантазии – побочное), но потом бесконечная пляска со смертью как-то приелась, и жить стало намного – нет, не легче – необременительней. Жизнь без идеалов и стремлений в общем не может быть обременительной...
Чей-то темный силуэт проносится мимо со скоростью падающего ворона.
Я откладываю в сторону крошащийся в пальцах кусок черного угля, на ходу складываю маленький посеревший листочек бумаги в кулек и прячу его в нагрудном кармане, вшитом в тяжелую теплую накидку из белых шкур.
Высовываюсь из пещеры. Длинные, свисающие до плеч грязные волосы какого-то непонятного черно-коричневого цвета обдувает ледяной ветер, кидающий в лицо острые края витающих в воздухе мельчайших льдинок.
Моя левая рука ложится на лук, правая уже вытягивает из небольшого колчана на бедре стрелу и уверенным движением вкладывает ее в тетиву.
Длинная и худющая сгорбленная фигура застывает на миг у больших хвойных деревьев, припорошенных вечным снегом, а затем вдруг срывается и скачет вниз с холма, припадая на все четыре лапы.
Сердце колотится. Всегда страшно. Всегда страшно встречать в этой полной одиночества долине еще кого-то, и особенно если он походит на одного из людоедов.
Нет, не так... Людоедов тут нет. Каждый питается тем, что может достать.
Я могу повернуть обратно и снова вернуться в лоно костра, но просто так нарушение границ моей территории им спускать нельзя. Я не из тех, кто повторяет свои ошибки дважды.
На полусогнутых в коленях ногах я легким шагом подхожу к деревьям и присматриваюсь к едва заметному следу когтей, который оставила здесь тварь. Заставляю руки перестать дрожать.
Так и есть. Шонк – подземный копатель, выходящий на поверхность только учуяв добычу.
Отлично. Может быть, прослежу за ним, и мне что-нибудь перепадет, ведь не ел я уже по скромным подсчетам дней пять, не меньше.
Я спускаюсь вниз по склону, тщательно всматриваясь краем глаза в окружающую меня метель. Вот и он.
Припав к небольшому каменному выступу на краю кривого утеса, возвышающегося над единственной здесь дорогой, лохматый шонк, чья лоснящаяся гладкая шерсть покрыта слоем изморози и застрявших там кусочках промерзлой земли, высматривает что-то в тумане вьюги. Его длинные острые уши размером с две моих ладони едва заметно вздрагивают, ловя только ему понятные вибрации зимнего воздуха.
Я задерживаю дыхание, пытаюсь не шевелиться, чтобы не сбить ему охоту и не выдать себя, ведь в таком случае его перекусом вполне могу оказаться я.
Вдруг до моих неприкрытых ушей доносится цокот копыт. Послышалось?
Я смотрю на шонка. Тот тоже напрягся – видимо, нет.
Не успеваю я и подумать над тем, что делать дальше, серый копатель срывается с места и скрывается вдалеке, одним прыжком преодолев и округлый каменный выступ, и огромное расстояние от утеса до придорожья.
Натянув тетиву, я приближаюсь к выступу и выглядываю за камень.
Девушка. На вид лет двадцать пять или больше. Лицо прикрыто капюшоном, из-под которого выглядывают длинные черные локоны, а на плечах скачет в такт охрипшей вороной лошади небольшой кожаный мешок, бряцающий чем-то металлическим.
Что за?..
Сделать я уже ничего не мог. Или эта девка, непонятным образом оказавшаяся в самом дальнем уголке земли, решила покончить с собой, или лошадь ее окончательно выдохлась, но голодный шонк всегда преследует добычу до победного конца, и этот случай никак не хотел становиться иным.
И вот расплывчатая серая тварь в прыжке отрывается от земли.
Девица замечает его краем глаза. Разворачивается, протягивает руку к висящему на поясе палашу, но уже поздно.
Тощий копатель сбивает ее с седла, на ходу откусывая одним махом голову и заодно перерезая твердым как камень когтем лошади глотку.
Вся троица валится на заснеженную дорогу. Кругом кровь.
Я медленно выдыхаю, успокаивая сердце.
Шонк достает из пасти остатки ее головы и выпрямляется – удачно. Он собирается утащить свою наживу к себе в нору и впасть в летаргию еще дней на тридцать. Вот он уже вкалывает в тело ее свой яд, используя растущую вместо носа кривую трубку, оканчивающуюся острым шипом, но я спускаю тетиву.
Стрела визжит.
Я не сомневаюсь, что шонк услышит, но уклониться от нее уже не сможет.
Дождавшись стука его мертвого тела о лед, я поспешно спускаюсь вниз и развязываю на поясе толстую веревку. Связав за ноги вместе шонка и лошадь, я думаю, как затащить их наверх и быстро, ведь остальные тоже дожидаться не будут: дорога ничья, и охотиться тут может каждый.
Еды мне теперь хватит на месяц...
Я смотрю на обезображенный труп девушки и поправляю себя: на месяц и еще дней шесть.
***
Сначала создание своего собственного календаря показалось мне неплохой идеей. Первые лет сорок я действительно каждый день оставлял на стене своей пещеры в горах новые черточки, тщательно вырисованные проледеневшим треугольным камнем, но потом, когда их стало столько, что они полностью стали перекрывать двухметровый пласт породы, мне надоело.
Как выяснилось, сойти с ума не так уж и сложно. Дошло до того, что я одно время перестал оттуда выходить и добывать себе пропитание, а тупо пялился на эти гребаные черточки и думал – в основном о том, что я тут сдохну. Не в силах больше смотреть на потраченные впустую дни, проведенные мною в этой чертовой темнице, я вынужден был уйти оттуда, едва не лишившись разума.
Шесть дней я искал новое жилье. Отморозил два пальца на правой ноге, чуть не потерял от холода нос и левый глаз, когда в него угодила льдинка, и застрял еще на неделю в темной расселине меж хребтами неизвестных мне гор. Кстати, последние оказались обиталищем дюжины шонков, так что пришлось оттуда поспешно сматываться.
Еду я, конечно, с собой прихватить догадался, но она закончилась на четырнадцатый день, а погода все ухудшалась. Снег валил, будто на зло выла протяжнее метель, и из этой бесконечной вьюги теней я отчаялся выбраться. Пришлось отрезать от бока пласты кожи и есть их так – сырыми, лишь бы не упасть в обморок от голода, ведь тогда я бы точно подох.
Нет, я вовсе не напрашиваюсь на жалость, да и обычный человек навряд ли бы тогда выжил, но, во-первых, я находился в изгнании в довольно-таки странном месте, а во-вторых, я вовсе не обычный. То, что со мной сделали в наказание, помогло мне протянуть уже около трех веков и несколько улучшило самочувствие. Бессмертие? Я бы не сказал. Я знал, что если получу рану или не буду есть, то погибну, и это уже отнюдь не бессмертие, а здесь и того хуже – почти бесполезное свойство организма, притупляющее боль.
На двадцатый день боги решили-таки надо мной сжалиться, и погода успокоилась. В течение двух дней еще шел снег, и выл ледяной ветер, но он уже не пытался скинуть меня вниз или вжать в землю до такой степени, чтобы я стал с ней единым целым. Я смог идти дальше.
За сутки я преодолел несколько километров и остановился на ночлег у подножия каменных скал, спрятавшись в разломе, прикрытым с одной стороны толстыми наростами синего льда. От них я отколол несколько маленьких льдинок в форме линз и развел огонь из подготовленного заранее хвороста, хоть и мало надеялся на успех этой затеи.
К ночи объявились аквитлы – такая местная разновидность снежных барсов. Нападать на всю стаю в открытую – чистое самоубийство. Даже один аквитл челюстью запросто прокусывает медведю лапу, заодно ломая надвое и кость, что уж говорить о человеке, существе слабом и неприспособленном.
Я дождался сумерек, взял свой лук и вышел на охоту.
Может быть, я говорю очевидное, но в охоте главное не стать добычей. Был вариант охотиться на кого поменьше, но здешняя фауна не славилась особым богатством чего съестного. Те же аквитлы чаще питались друг другом, чем, скажем, турами или снежными козами. Последних так вообще теперь почти не встретишь.
Затянув потуже завязки своей одежки, сделанной из шкур убитых мной ирбисов (чтобы зверье не учуяло во мне человека), я стал медленно спускаться вниз.
Снег прекратился, и я впервые за долгое время увидел жухлый полумесяц далекой луны и иссиня-черное безграничное небо с россыпью мелких горошинок-звезд.
Я припомнил, каким оно выглядело, когда я еще жил во дворце, и знаете, что я вам скажу: пожалуй, небо – единственное, что ничуть не изменилось. Сегодня мне повезет. Надеюсь.
Первого аквитла я приметил у маленького ручейка с пресной водой, который каким-то чудом не замерз и спускался с самых верхушек гор. Тварь мирно стояла рядом и хлебала ледяную водицу из ручья, даже не замечая меня всего-то дюжиной метров выше.
Я вытянул стрелу и приготовился натягивать тетиву, но нечто вдруг дернуло меня за руку, и я остановился. Глянув в сторону, я с досадой заметил крадущегося к аквитлу шонка по левую руку от меня.
Его продолговатая морда повернулась ко мне и ощерилась сотней кривых клыков, на удивление приемлемо размещающихся на коротких округлых челюстях.
– Понял, – прошептал я, пуская облачко пара. – Он твой.
Я на секунду запнулся. Я мог пустить ему стрелу в лоб как тому, что убил ту странную черноволосую девицу, но вовремя остановил руку, заметив, что тварь, хоть и подкрадывается к огромной кошке, все равно продолжает внимательно за мной наблюдать. Да, шонки наполовину слепы, однако по реакции не уступают и кобрам. Тот же просто был отвлечен близкой добычей – молодняк, чего с него взять.
Я спустился чуть ниже, обогнул небольшую рощицу из низеньких северных березок и вышел к озеру, которое походило на белом фоне склона как огромное жидкое зеркало из чистого серебра.
Я остановился, наблюдая, как клыкастый белый аквитл грызет продолговатую берцовую кость неизвестного мне существа. Ну, вот и моя добыча. Лишь бы поблизости не оказалось его дружков, иначе потрачу впустую стрелы, давшиеся мне тяжелым трудом, и придется улепетывать от голодных барсов.
Я натянул тетиву. Ладонь остановилась напротив щеки, забитые мышцы неохотно напряглись. Я прицелился.
Стрелять не так уж и просто, скажу я вам. Даже спустя стольких лет я так нормально и не научился справляться с луком, через раз промахиваясь или сетуя на чертов ветер, который уносил мою стрелу в сторону, из-за чего не раз моя жизнь оказывалась на грани жизни и смерти, а треть шрамов на моем теле постоянно напоминали мне о моих неудачах.
Вот и сейчас. Успокоиться, вдох-выдох... Задержать дыхание, прицелиться, выпустить стрелу...
– Вот дьявол!
Стрела протяжно взвизгнула, разрезая острым наконечником воздух. Острие почти угодило аквитлу прямо в глаз, и я уже успел обрадоваться, что мой желудок сегодня в очередной раз не свяжется в узел, но внезапно стрела пропала. Просто взяла и исчезла прямо у его носа!
Аквитл поднял морду. Его взгляд ненавистно уставился на меня, и я от неожиданности отшатнулся. Черт!
Я натянул капюшон с башкой ирбиса на лицо и припал к земле, стараясь не двигаться: если побегу, он меня догонит, так что больше особо шанса выйти сухим из воды у меня нет. Им нельзя показывать свой страх, даже если от него сводит колени.
Снежный кот поднялся на все четыре лапы, теперь в его глазах читалась неуверенность.
Я нервничал. Ладони стали липкими от пота, и на лбу проступила испарина. Глаза защипало.
Наконец, аквитл фыркнул и недовольно поплелся прочь, резко подергивая длинным пушистым хвостом, оставлявшим на снегу кривую полосу следа.
Я облегченно выдохнул, слушая, как колотится в груди сердце.
Повезло. Тварь попалась сытая и не стала жрать себеподобного, пусть он и выглядел в ее глазах несколько... странновато. Что поделать, тупая скотина. Одно плохо: с моим умением выбираться из передряг, мое везение сегодня, похоже, на этом и закончится.
Я подошел ближе и присел аккурат у того места, где исчезла моя стрела. Сглотнув, я с опаской протянул руку вперед, но ничего не произошло. Так, это определенно мне не нравится!
Я расчистил снег и провел по гладкому синему льду пальцем, стянув мешающую мне перчатку. Обычный лед, только немного теплый – из небольшой щели посередине дует прямо-таки горячий воздух.
Я огляделся. Убедившись, что поблизости нет никого, кто бы хотел мною полакомиться, вытянул из кожаных ножен на рукояти вытесанный из камня более-менее острый клинок и ковырнул им щель.
Хрустнув, лед не поддался, только у ребристого края трещинки образовалась белая стружка. Я сдул ее и продолжил разламывать промерзшую землю.
Минут через тридцать, когда мне уже вконец осточертело торчать на самом видном месте, обдуваемом всеми ветрами, и пот лил буквально отовсюду, пропитав итак не самую чистую одежку, я пометил это место треугольным валуном (чтобы перетащить его сюда, сил понадобилось еще больше) и вернулся обратно, злой и по-прежнему голодный.
На следующее утро, когда унылое и холодное как подножия этих каменных айсбергов солнце еще даже не вышло из-за расплывчатой линии горизонта, я поднялся с лежанки из старых шкур, пропахших кровью и мясом, и поплелся вниз, рассчитывая осмотреть то странное место в момент, когда ночная опасная живность уже уходит в свои норы, а дневная пока еще лениво потягивается в оных.
Но это сделать мне не удалось. Только я успел добраться до треугольного валуна, как заметил на нем длинные черные следы яда, размашисто прорисованные на камне будто широкой кистью.
– Оп-па, – прошептал я. – Значит, началось...
В следующую секунду снег взорвался чернотой.
Огромные клубы слипшихся снежинок взлетели вверх. Синий лед, перемешанный кусками черной гниющей плоти, от которой остро смердело мертвечиной, разлетелся на мелкие кусочки, разбрызгивая отвратную коричневую жидкость вокруг.
Одна капля попала на руку. Я прикрыл ей лицо и отпрыгнул в сторону, поспешно избавляясь от накидки, по которой уже распространялась темная дымка, от которой на коже оставались волдыри, а одежда стремительно скукоживалась, обращаясь в прах.
– Дьявол!
Отрезав ножом часть бороды и своей грязной шевелюры, зараженной скверной, я откинул ее куда подальше и стал пятится, уворачиваясь от брызг отрицательной материи (странно, откуда я знаю это название?).
Надо бежать. А как же трещина? К черту ее!
Я за мгновение поднялся наверх. Дрожащими от страха руками собрал весь свой невеликий скарб, закинул лук на плечо и ринулся прочь оттуда, оставляя тронутую скверной землю далеко позади.
В скитаниях по ледяной пустыне я провел еще два года, перебиваясь в большинстве своем обмерзлыми корешками и талой водой. Судя по всему, шел я на север, и чем дальше я шел, тем меньше вокруг становилось живности, и тем больше холодел воздух, неприятно щипая кожу лица.
Стало ясно: пора собираться обратно. Но что стало с землей позади? Стоит ли вообще пытаться и тратить силы, если там меня ждет лишь черная смерть, полная боли и мучений?
Кажется, я видел когда-то в прошлом, как человек гибнет от скверны... Премерзкое дело.
Но, проклятые боги Скадина, кто был тот человек, и когда я все это видел?
Я остановился и сел, погружаясь в глубокие раздумья. Не успел я очухаться, как прошел целый день, и наступила ночь, а в такое время суток шататься по северному краю – гиблое дело. Если днем еще более-менее спокойно, то ночью здесь начинаются настоящие ведьмины танцы с бубнами и всеми прилагающимися жертвоприношениями.
Племя Но'охари славится – хотя среди кого тут славиться, я не знаю – своей кровожадностью и полным отсутствием интеллекта. Хоть его члены и выглядят как люди, на деле же – чистые звери. Еще хуже встречи с одним племенем является встреча сразу с двумя: чуть южнее свои владения держит Ор'крост, и оба пребывают в постоянной войне друг с другом.
Укутавшись в шкуры, я зарылся в снег, но заснуть не удалось. Я все думал.
Кто я? Что я здесь делаю? Я понял, что совершенно забыл свою прошлую жизнь, остались только ощущения, и те не из приятных. Предательство – самое острое из них. Вот холера!..
А может, оно и к лучшему. На кой хер мне воспоминания, если я все равно заперт здесь и знаю, что выхода нет?
Всю следующую неделю я потратил на переход через горы на западную сторону – в бегах от солнца. Как ни печально, а небо начало приобретать светло-красный, почти кровавый оттенок, из-за чего я сделал вывод, что вскоре мое единственное "светило" начнет выжигать на всем сущем свои огненные узоры. Если я останусь, я попросту сгорю.
Отыскав небольшую пещерку, похожую на пустую берлогу медведя (уж очень надеюсь, что он не вернется), я затаился и решил ждать. Заранее я набрал несколько приличных бурдюков воды и пристрелил-таки небольшого, но довольно мясистого аквитла, так что припасов у меня было предостаточно, чтобы переждать бурю на солнце.
Все началось через день. Сначала об угрозе оповестила короткая красная вспышка, тучи загорелись огнем и полыхнули молниями, а после начался дождь – нет, настоящий ливень.
Мир погрузился во тьму, остался только бесконечно тоскливый звук льющейся с неба воды. Я даже сунуть нос из норы не мог – тут же натыкался на образовавшееся вокруг море, подернутое сверху желтой пленкой идущего из-под толщи каменных плит яда.
Как ни странно, а теплее не становилось. Наоборот, ветры сменили свое направление и яростно гоняли холод с севера, едва ли минуя мою пещеру.
Спустя три дня водопад, наконец, прекратился, и отравленная земля вновь покрылась льдом, но это было только начало.
Красное солнце, находящееся в зените все время катаклизма, отражалось от гладкой зеркальной поверхности и разносило повсюду ауру скорой смерти. Лед не плавился, но по совершенно неизвестной мне причине горел.
Желтое пламя плясало на его поверхности. Я слышал крики тех, кто не успел скрыться в своих логовах. Слышал, как визжали вышедшие по глупости на охоту шонки, и чуял запах их шерсти. До меня доносились отголоски смертей животных, звуки войны двух враждующих племен, для которых этот конец света являлся настоящим знамением, и они, не жалея себя, выходили из пещер глубоко под горами и вступали в смертельную схватку с огнем и друг другом.
Я достал из нагрудного кармана маленький амулет на красной нитке – единственная вещь, что связывала меня с прошлым. Пришло время от нее избавиться: на кой мне черт то, чего я совсем не помню?
Я подцепил ногтем маленькое углубление на амулете и вытянул оттуда короткую деревянную щепку красного цвета. Положив щепку под язык, я выкинул ненужный кусок древесины в огонь и закрыл глаза.
Вскоре меня настиг наркотический сон.
Как я и рассчитывал, проснулся я только через месяц, когда огонь пошел на спад. Вот уже две (или три?) сотни лет амулет помогал мне переждать бурю, но теперь все это странное вещество, не знакомое мне, исчерпано. Остается только кусать губы и царапать ногтями стены.
Голодный почище всех шонков вместе взятых, я за раз слопал заранее приготовленное мною мясо аквитла вместе с кореньями, а затем отправился дальше на юг, все еще опасаясь выходить на восточную сторону горных хребтов: там еще никто не будет жить целый год, пока тухнет магический огонь.
Еще через два месяца я вернулся к тому месту, где и начал свое путешествие, казалось, целую вечность назад.
Расчистив замусоренную во время моего отсутствия пещеру у дороги, я соскоблил со стены свой "календарь" и к ночи развел огонь, ощутив, наконец, облегчение. Теперь о тяжелых перевалах можно забыть еще лет на сорок, и дни отмечать я больше не намерен, иначе снова попаду под самую раздачу, не усидев на месте какой-то месяц.
Я закрыл вход потрепанной лошадиной шкурой и лег спать.
Не спалось. Пришлось ворочаться с одного бока на другой, чтобы найти удобную позу для сна, но та, как назло, не находилась. В голове роились неприятные мысли, говорили отдаленно знакомые голоса.
"Такое бывает, – уговаривал я себя. – Ведь было уже. Значит, снова припадок. Снова сходишь с ума. Но все пройдет. В прошлый раз ведь прошло".
Однако не помогло. Так я и сидел, вжавшись в холодную стену пещерки спиной, и думал о той странной трещине во льду, из которой тянуло теплом. Определенно, под землей что-то было, но что? Из-за чего-то же появилась скверна! Магия?
Нет, сейчас, когда я только вернулся, снова выходить в пусть глупо и опасно. Но проверить все равно стоит. Значит, через два года вернусь туда, решено. А когда это – два года? Черт...
Вместо того, чтобы считать дни, я просто решил переждать два затмения. Уж не знаю, означали ли они, что минул указанный мною срок, но за это время скверна уже должна была утихомириться и сгинуть. По крайней мере, я на это надеялся.
Укокошив по пути парочку снежных коз, которых мне посчастливилось встретить на крутых горных склонах, я заготовил с дюжину стрел и снова двинулся в путь.
На этот раз идти оказалось гораздо легче. Я избавился от большей части подкладок и второго слоя шерсти: по сравнению с прошлым годом заметно потеплело. Прихватив с собой мешок с железяками той погибшей девицы, я снова перебрался через хребты и оказался аккурат у той прикрытой льдом пещерки чуть выше "аномалии".
Ночь выдалась беспокойной: снова кошмары. На этот раз только тьма и сотня голосов, талдычащих наперебой друг другу одно и то же: "Пора домой, август, пора домой". Хотя причем тут название месяца, я так и не понял. Ясное дело: бред. Еще бы, я уже месяц жру какие-то странные разноцветные коренья, от которых перед глазами все кружится и хочется постоянно смеяться. Нет, не потому что смешно, а потому что до ужаса страшно.
На рассвете я крепко привязал колчан к поясу, перекинул через голову самодельный лук и стал спускаться, стискивая в левой руке нож.
То, что ждало меня там, заставило мою уверенность пошатнуться. Вместо снега на небольшом участке земли – как раз вокруг моего треугольного валуна, превратившегося из крепкого камня в настоящую губку с сотней шедших насквозь круглых дыр – бурлило нечто. Черное и жидкое как грязь, скверна шипела и плевалась кислотным гноем, проделывая в камне новые пятна.
"Пора домой, пора домой!.."
Я осторожно подошел ближе, бросил носком сапога в черную лужу пласт снега. Тот в один миг растаял, обратившись в воду – такую же мрачную, как и все вокруг.
Следующим делом я решил проверить лед. Отколов небольшой кусок синего "зеркальца", я с осторожностью вытянул его вперед и поймал на край одно из брызг. Как я и ожидал, лед мгновенно покрылся черными пятнами и ссохся, едва не зацепив пальцы.
– Дьявол! – выругался я.
Не знаю, почему, но та трещина влекла меня с каждым днем все больше. Я будто знал, что там, под слоем льда и камня, находится нечто, что я просто обязан отыскать. Может, я смогу отсюда выбраться... Хотя нет, бред, отсюда нет выхода.
И как же туда попасть?
Я достал из колчана стрелу, натянул тетиву и под углом выстрелил в треугольный камень. Хрустнув, стрела обломалась, но зато камень тронулся и, как я и рассчитывал, провалился внутрь, образуя вокруг себя большую в метр шириной яму.
С такими свойствами скверна могла бы давно проделать дыру до самой преисподней, но это не так. Вопреки всей своей кислотности скверна уничтожает лишь то, чего касаются либо ее частицы, либо что находится точно над ней, но под ней – никогда. Проблема в том, что брызги, хоть и не трогают поверхность, попадают на все подряд.
Мне повезло: лед истончился, а теперь, когда он сломан, скверна не будет распространяться на то, что внутри, ограничиваясь лишь поверхностью. По крайней мере, я на это надеюсь.
Я попытался разглядеть, что там внутри, но яма была скрыта тенью. Придется лезть самому.
К счастью, поблизости оказалась маленькая чаща с низенькими пожухлыми березками. Пытаться вытянуть такую из земли – дохлое дело, ее корни уходят глубоко в землю, зато с ножом все гораздо быстрее.
Срубив шестерку тонких стебельков, я связал их веревкой вместе и приготовился. Выдохнув, резко кинул их вперед перед собой – прямо на лужу черноты – и сам скакнул вперед, молясь богам.
Ступня скользнула по древесине, вторя нога пошла правее, и я едва не свалился вниз, но успел извернуться и изо всех сил прыгнул вперед, уходя от брызг скверны.
Я хлопнулся на задницу и со стоном перевалился на бок, прикрывая глаза ладонью. Вспомнив про брызги, я поднял голову вверх, но с облегчением обнаружил, что тьма отступила, и я в безопасности.
– Дьявол! – я потер копчик, поднимаясь на колени и ожидая увидеть какой-нибудь страшный секрет создателя этой части мира.
Солнце медленно поднималось выше, и тьма отступала. Вот настал тот момент, когда граница света распространилась на всю волчью яму, и я увидел... ничего. Обычная, мать ее за ногу, яма, внутри которой воняло мертвечиной и гноем скверны, а на донышке лежал небольшой железный сундучок с тяжелым ржавым замком. Ну, это уже плюс. Сколько я здесь уже живу, а людей тут особо не водилось, кроме той девицы. Как она только сюда попала?
Ругнувшись, я схватил сундук и выбрался наружу – черная муть вконец пропала. Везет же, однако...
Я вернулся в пещеру, развел огонь и сел, внимательно осматривая свою добычу.
Сундучок по размеру был небольшим: в половину моего локтя длиной и в ладонь шириной, весь покрытый слоем грязи и возрастной ржавчины. От замка я избавился легко: тот и сам почти рассыпался, так что один легкий удар ножа исправил ситуацию.
Я открыл сундук и чертыхнулся. Разделенный на двенадцать разных частей, он содержал одинаковые по размеру и форме небольшие стеклянные пузырьки, наполненные доверху разноцветными жидкостями.
– Зелья! – охнул я от удивления. Вот так-так, вот это удача!
Я взял один из них. Слегка влажное гладкое стекло приятно хладило ладонь и уверенно держалось в пальцах, вот только, к сожалению, надписей я на флаконах никаких не обнаружил. Принимать зелье и не знать, что оно делает – чистое самоубийство.
Я выложил все двенадцать сосудов на землю перед собой, смахнул со лба пот и разделся, сгорая от жажды. Последнего бурдюка с водой хватило всего на несколько глотков, но спешить пополнять запасы я не стал, больше интересуясь своим приобретенным сокровищем.
В который раз осмотрев сундук, я убедился, что ничего не упустил. Тогда я пару раз шмякнул его об пол – для верности. На землю упал маленький желтый квадрат бумаги, исчерченный знакомыми мне буквами.
Я взял его в руки и напряг зрение. За столько лет читать я совсем разучился, так что времени, чтобы расшифровать все эти знаки, мне понадобилось очень много – закончил я только к вечеру, и то перевел только первые пять наименований.
" Зелье Воспоминаний (желтая, с серебристым отсветом) – 3 шт. Зелье Исцеления (зеленая, мутная, с пузырьками на поверхности) – 1 шт. Зелье Теней (белая) – 2 шт. Зелье Правды (темно-зеленая, наполовину сухая) – 1 шт. Зелье Проклятия (коричневая, с вкраплениями желтизны) – 3 шт.... "
И того десять. А остальные два? Ладно, завтра докончу, сейчас надо сходить на охоту.
Я вышел с луком в хорошем расположении духа. Еще бы! Пусть я и без понятия, что делает большая часть этих стекляшек, но одно из них – а именно то, в котором говорилось что-то про исцеление – радовало меня больше всех. С моей-то жизнью хорошее лекарство всегда понадобится, пусть и "1 шт.".
Поохотиться мне в этот раз не удалось.
Уже на подходе к озеру, у которого всегда крутилась добыча, я учуял неестественный запах гнили и человеческого пота – от меня так сильно вонять не могло.
Притаившись, я припал к земле и медленно двинулся к источнику запаха.
Чем ближе я подходил, тем сильнее становились крики людей. Внутри все похолодело. Племена! Но как они забрались так далеко от своих жилищ? Ни разу еще со мной такого не случалось, и больше всего я боялся, что они притащились сюда не по своей воле, а что-то их гнало с севера.
