Текст книги "Лучшее прощение — месть"

Автор книги: Джакомо Ванненес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Первым нарушил молчание Ален:

– Странный человек. Такие встречаются в романах. В них всегда есть какая-то тайна, какое-то странное очарование и притягательная сила. Я предупреждал вас, что раввин – большой оригинал. Что вы обо всем этом думаете, комиссар?

– То же, что и вы: умираю от нетерпения прочитать досье Франческо Рубирозы. Если со мной что-нибудь случится, передайте все Индро Монтанелли. Этот человек не связан ни с какой партией и никого не боится.

– Ну и ну, – сказал Брокар. – Я надеюсь, что с вами ничего не стрясется, но если бы так случилось, я впервые в своей жизни обратился бы к «мошкаре», да еще благодарил бы их за помощь. Вы ведь знаете, что у меня на них ужасная аллергия.

– Индро Монтанелли – это не «мошка». Это самая ядовитая змея европейского журнализма. Как раз тот человек, что нам нужен. Да еще и тосканец до мозга костей. Честный и независимый. Это немало.

– Мы что-то сильно забегаем вперед, – заметил Брокар. – А что там в досье по этому делу? Если речь идет всего лишь о подделках и кое-каких взятках власть имущим через аукционы ТЗМС, то вряд ли такой скандал сможет слишком заинтересовать газетчиков.

– Вы забываете, комиссар Брокар, сколько крови и сколько трупов уже лежит на пути к этому досье.

Глава 17
Досье Франческо Рубирозы

– Для вас, господин комиссар, «паелла» [42]42
  Характерное испанское блюдо из риса, овощей, моллюсков, кусочков рыбы, телятины, свинины и курицы.


[Закрыть], и самого лучшего качества, всегда готова, – по-французски, хотя и с сильным испанским акцентом, ответил хозяин ресторана.

– А можно в отдельный кабинет? – спросил Брокар. – У вас ведь днем обычно немного народу?

– Конечно, господин комиссар!

– Ну и хорошо. Пока готовится «паелла», принеси нам твоего доброго красного вина. – И, повернувшись к Ришоттани, спросил: – Вы не против «паеллы»? Или заказать что-нибудь другое?

– Совсем не против. Сто лет ее не ел и с удовольствием попробую.

– Сейчас ведь в ресторанах готовят обычно мороженую рыбу. Но здешний хозяин – мой старый знакомый, и для меня он делает «паеллу» «как принято у нас дома, из настоящей рыбы». Ну, а зная о вашем приезде, я предупредил его заранее и попросил не ударить в грязь лицом.

Когда-то я помог ему получить французское гражданство, он пойдет за меня в огонь и в воду. Это ему вы звонили из Турина, а он тотчас предупредил меня условным кодом. Так что я тут же приехал сюда и перезвонил вам. Он очень надежный, ценный для нас человек.

– Вы очень любезны, комиссар Брокар. Не знаю как и благодарить вас. И за «паеллу», и за помощь ваших друзей.

– Ну какие там церемонии между своими! – улыбнулся Брокар. – Этим летом я собираюсь в Италию на несколько недель и обязательно загляну в Турин, чтобы познакомиться с красавицей Джулией, про которую уже даже раввин знает.

– Мы вам будем рады.

– Я напрошусь тогда на макароны, и если у Джулии найдется среди подруг une charmante itallienne pourmoi [43]43
  Какая-нибудь прелестная итальянка для меня (фр.).


[Закрыть], я не откажусь.

– О! Осторожнее, комиссар Брокар! Итальянки – опасные женщины!

– А я не боюсь. Злоумышленники для меня дело привычное.

– Не забывайте, что для нас, полицейских, зло – привычное дело, но добро… А итальянки умеют быть нежными, страстными, женственными, добрыми, очаровательными и т. д. и т. д. Одним словом, воплощением всего того, о чем только может мечтать мужчина.

– Ну что ж, я бы рискнул, – смеясь ответил Ален.

Они вошли в отдельный кабинет, сели за стол и с нетерпением открыли досье Франческо Рубирозы.

С первого взгляда стало понятно, что речь идет о документах огромной взрывной силы. Досье делилось на две основные части. В первой были собраны доказательства всех незаконных сделок Тарики, главы ТЗМС. Это были каталоги с фотографиями предметов XIX века, проданных на аукционах Парижа, Лондона, Амстердама, Брюсселя, Вены, Нью-Йорка, тайно вывезенных затем в Италию и появившихся в каталогах ТЗМС уже в качестве предметов XVIII века.

Тарика был так уверен в могуществе своих высоких покровителей, что не побоялся даже опубликовать у себя в каталогах цветные фото мебели, проданной всего пять-шесть месяцев назад на европейских аукционах и фигурирующей в их каталогах на черно-белых фото, как это и полагается для предметов невысокой художественной ценности. Цветные фото делаются обычно для подлинно старинных изделий, к тому же неоспоримо высокого качества.

Тарика не дожидался даже пока пройдет достаточно времени, чтобы любители антиквариата и сами антиквары могли бы забыть выставленные на европейских аукционах вещи и не заметить его обман.

Все фото в досье были заверены подписью нотариуса того города, где происходила продажа.

И в довершение всего к делу прилагались показания водителя грузовика, некоего Джанфранко Маркезелли, не поладившего с Тарикой и рассказавшего всю правду о перевозках товара.

Они состояли из пятнадцати машинописных страниц, также заверенных нотариусом в присутствии двух свидетелей.

Нарушения коммерческих правил вырисовывались с бесспорной ясностью.

Тарика покупал частным порядком, тогда как итальянский закон, как и законы других стран, запрещает это владельцам аукционов. К тому же он занимался контрабандой этих изделий.

Вторая часть досье представляла собой магнитофонные записи телефонных разговоров, отчеты частных детективов, снабженные фотоматериалом с указаниями часа, дня, месяца и года, письменные заверенные свидетельства подставных лиц, через которых ТЗМС производила свои покупки, искренне раскаявшихся или просто недовольных платой за услуги.

И здесь же – список предметов искусства, цены на которые были бессовестно вздуты сверх всякого разумного предела, так что это не могло бы не броситься в глаза даже самому несведущему человеку.

Почти вся выручка переводилась в итальянские и восточные банки на имя лиц, оказавшихся в результате расследований замешанными в дела итальянских и арабских террористов.

Франческо удалось обнаружить следы перевозки оружия и наркотиков при молчаливом попустительстве итальянских властей.

Большие партии оружия отправлялись в путь с итальянских военных заводов, а навстречу им двигался не менее значительный поток наркотиков, продажей которых оплачивалась деятельность этих «фабрик смерти».

Кража драгоценностей Кристи должна была обеспечить фонд наличных расходов по связи террористических организаций с теми людьми, которые были полномочны поддерживать контакты с организованной преступностью, а также с предприятиями военной индустрии.

Наркотики же, направляемые в Италию через страны Ближнего Востока, поставлялись палестинцами и окупали большие заказы на итальянское оружие, необходимое для подогревания ирано-иракской войны, а также для непрекращающихся вылазок против Израиля.

Оружие, после длительных и запутанных перевозок, сортировалось затем в различных странах швейцарскими коммерсантами. Бумаги, таким образом, проходили первое переоформление, а затем следовало много других. Это должно было запутать следы и помешать секретным службам определить истинные каналы подпольной торговли оружием.

Во что бы то ни стало надо было исключить возможность доказательства причастности итальянского правительства, на многое закрывавшего глаза ради получения валюты, а также для того, чтобы таким путем справиться с безработицей и поддержать на плаву предприятия по производству оружия и боеприпасов. Каждый раз, когда дело попадало в достаточно высокие инстанции, оно просто-напросто прикрывалось.

Символом такой политики стало дело судьи Катании, занимавшегося наркобизнесом и чудом уцелевшего при попытке его устранения со стороны мафии. Автомобиль, начиненный динамитом, взорвался несколькими секундами позже, и вместо Катании погиб один рабочий с двумя детьми, случайно оказавшийся на месте взрыва.

Сразу же после этого Катания был отстранен от дела и переведен в другое подразделение по тайной инициативе крупного политического деятеля.

Если большая партия наркотиков попадала в руки полиции, через некоторое время она таинственно исчезала при транспортировке или же подвергалась прямому вооруженному захвату с кровавыми последствиями, как это было в Турине.

Вырученные от наркотиков деньги обращались в доллары и переправлялись поставщикам, которые затем платили этими деньгами итальянским фабрикантам оружия.

Но в основном валюта использовалась правительственными структурами, лицемерно выступавшими в качестве миротворца в делах Ливии, палестинцев, израильтян или во время ирано-иракской войны. На самом же деле важные правительственные органы преспокойно позволяли им покупать наше оружие, заметно осложняя работу американской полиции в угоду либеральным правительствам европейских стран и поощряя, таким образом, выплаты в долларах и в другой твердой валюте.

Вот это-то и были те самые камни в «пирамиде власти», которые, по словам раввина, делали шаткой и нефункциональной саму власть.

В целом получалось, что итальянская политика строилась на известном христианском принципе: да не ведает правая рука о делах левой.

Но самой потрясающей находкой в досье Рубирозы был знаменитый список из пятисот имен, о котором столько шумела печать и который так заинтересовал общественное мнение Италии и Европы.

Одно время считалось даже, что этот список – плод фантазии ряда политиков, используемый ими в борьбе со своими противниками.

И вот он перед ними – тот самый список, ради которого заставили замолчать стольких людей: от банкиров до министров, похищенных и затем убитых, до простых пешек, устранение которых прошло незамеченным для печати, а, стало быть, и для общественного мнения.

В нем фигурировали крупные политики, промышленники, армейские чины, главари мафии – и все под собственными именами с указанием на подпольную кличку.

Отсутствовало только подлинное имя самого главного, обозначенного как «Великий Старец».

Из собранных материалов было совершенно очевидно, что речь шла о целой преступной организации международного масштаба, деятельность которой направлялась одним или несколькими лицами, скрывавшимися под названием «Великий Старец». Вполне возможно, что за этим именем стояла группа главных руководителей.

Все операции концентрировались, главным образом, вокруг ближневосточных стран и Швейцарии, где находился перевалочный пункт на пути наркотиков и оружия и которая в досье была обозначена как «сточная яма Европы».

Обнаружилось также, что многие рыболовецкие суда, захваченные сторожевыми катерами Каддафи, просто-напросто транспортировали оружие. Забрав груз и заполнив их трюмы наркотиками, после изнурительных дипломатических переговоров власти возвращали их стране принадлежности.

Печать, полиция и общественное мнение воспринимали это как обычные происки Ливии, не раз подтверждавшей свою враждебность Италии.

Смертью торговали в двух встречных направлениях. Из Италии вывозилось оружие, а другая сторона отправляла взамен наркотики, которые через мафиозную сеть распространялись, как масляное пятно, повсюду: на фабриках, в школах, в больницах…

Каждый раз, когда какой-нибудь механизм не срабатывал, в дело вступал один из списка пятисот, наиболее подходящий для данной операции, и без лишнего шума дело улаживалось.

Должна была, конечно, существовать и целая армия простых исполнителей, о которых в списке не говорилось.

Часть огромных доходов от этой торговли отчислялась в виде процентов или прямого финансирования различным партиям.

Легальные и нелегальные формы этих отчислений так варьировались, что было практически невозможно отделить одно от другого.

– Un veritable merdier, – произнес комиссар Брокар. – Un veritable merdier [44]44
  Настоящее отхожее место (фр.).


[Закрыть],– повторил он, растирая в пальцах сигару так, что она превратилась в порошок.

Оба были потрясены неопровержимостью представленных доказательств и количеством громких политических имен, причастных к этому делу.

Даже если раввин из Маре тоже приложил руку к добыванию доказательств этих преступлений, все равно работа была проделана огромная. Начатая с целью раскрыть мошенничество Тарики и ТЗМС, она вылилась в такое серьезное обвинение итальянской политики, требующее вмешательства ООН, ЕС, ЮНЕСКО, что, в случае опубликования этих документов, многим итальянским министрам неизбежно пришлось бы подать в отставку.

Если сами итальянцы приобрели уже иммунитет к политическим скандалам, то министры других стран отказались бы обсуждать мировые проблемы за одним столом с деятелями, замешанными в торговле оружием и наркотиками или хотя бы просто попустительствовавшими этому.

Вот откуда этот шлейф убийств и крови, тянущийся за делом Рубирозы. Возможно и самоубийство в отеле «Риц» было лишь инсценировано, чтобы запутать следствие. Но таинственная трагедия на вилле туринского Рубирозы и пропажа Рембрандта все же не находили себе объяснения.

Досье представляло собой такую бомбу, взрыв которой после публикации в газете Монтанелли стоил бы головы многим крупным шишкам и, возможно, изменил бы судьбу Италии.

* * *

Комиссар Брокар, будто читая мысли Армандо, первым нарушил молчание:

– Теперь мы знаем, кто и почему так неотступно следит за нами. Но так же как и вы, я по-прежнему не могу понять, какое отношение все это имеет к туринской трагедии.

– Да, – коротко согласился Ришоттани.

Принесли «паеллу», и оба молча принялись за еду, погруженные в свои размышления.

Наконец, Армандо заговорил:

– Мне пришла в голову мысль, которую я хотел бы обсудить с вами. Поскольку террористы находятся на свободе, не исключено, что какому-нибудь министру придет в голову освободиться с их помощью от раввина, а может быть и от вас. Пока они чувствуют себя в опасности из-за содержания этого досье, их ничто не остановит. Они уже доказали это, действуя совершенно свободно как в Италии, так и во Франции, поскольку располагают сильными политическими связями. Но если вы представите все имеющиеся в досье доказательства начальнику парижской полиции, сделав это со всеми необходимыми формальностями и заявив о своем несогласии с моим намерением опубликовать их, мы достигнем трех целей.

Во-первых, они прекратят отчаянные поиски этого досье, уничтожая всех, кто имеет к нему хоть какое-то отношение, включая вас.

Во-вторых, вы получите, наконец, заслуженное повышение, которое так опаздывает, поскольку жужжание «мошкары» всегда было направлено против вас.

В-третьих, это даст мне время, чтобы подготовиться и обдумать, каким путем лучше всего предать гласности нелегальную торговлю оружием и наркотиками.

– Дорогой мой комиссар Ришоттани, вы просто сошли с ума! Как только я предъявлю досье, его сдадут в архив или уничтожат по «государственным соображениям», а с вами очень быстро расправятся.

Армандо улыбнулся:

– Я вижу, комиссар Брокар, что вы прекрасно поняли положение дел. Именно этого я и хочу. Мне нужно всего три дня, чтобы подготовиться. Я хочу, чтобы они себя обнаружили, и когда это произойдет, я смогу встретить их как полагается. Поэтому, прошу вас, отдайте досье только через три дня. И вообще, справедливость требует, чтобы раввин, оказавший нам такую большую услугу, не подвергался бы опасности, а вы получили бы более чем заслуженное повышение назло всей мошкаре на этой земле, – с улыбкой заключил Ришоттани.

Глава 18
Время жить и время умирать

В Турин Ришоттани вернулся ночью… А утром позвонил Джулии в банк, где она работала. Джулия горела от нетерпения видеть его, но Ришоттани сказал, что увидеться они смогут только завтра.

– Нет, раньше нет, любовь моя! Я совсем без сил, и потом мне нужно…

– Опять за свое?! Сначала полиция, а Джулия потом, да?

– Ну не надо, не говори так! Ты же знаешь: я люблю тебя. Но поверь, иначе нельзя… Завтра мы будем вместе целый день…

* * *

Джулия, однако, вовсе не собиралась провести еще один день без Армандо.

Вернувшись с работы в пять, она села за телефон и набрала номер Управления, уверенная, что Армандо, как всегда, не устоит…

* * *

Улыбаясь, она положила трубку на место: ей опять удалось лишить его спокойствия своей безудержностью, конечно, разговор этот кто-нибудь да слушал.

Очень хорошо, пусть слушают!

Она испытывала какое-то тонкое извращенное удовольствие от сознания, что за ней наблюдают, что есть кто-то «третий», какой-то зритель, уверенный, что он невидим, и присутствующий при их любовных встречах.

Нечто вроде ощущения себя на сцене перед публикой, которая может подтвердить, что зрелище было действительно замечательное, талантливое, возбуждающее.

Не раз она замечала, сколько тонкого наслаждения доставляла ей мысль о судорожном внимании соглядатая, о том потрясении, которое вызывает в нем ее тело…

Знала она и то, что Армандо после ее внезапных звонков к нему на работу, не мог больше там оставаться. Быстро изобретал он какой-нибудь предлог и мчался к ней через весь город. Вопрос одного часа, не больше. А она изображала удивление, безудержную радость от такого сюрприза, который сама же так тщательно подготовила, щедро отдавая ему главную роль в этом действии, где один не может без другого. «Армандо, я теряю голову! Я и не надеялась! А еще говоришь, что старый!»

Ни за что на свете она не призналась бы ему, как тщательно она выбирает нужные слова, чтобы возбудить его, заставить сорваться с места и мчаться к ней. Что все это хорошо продуманный ход, в результате которого он здесь – какой сюрприз! – и ни на минуту не сомневается, что именно он руководит этими любовными па, тогда как музыку к ним написала и исполнила она сама…

Джулия взглянула на часы… Было пять, когда она позвонила в квестуру, сейчас уже почти шесть… Еще несколько минут, и он будет здесь, пульсирующий каждой клеточкой тела, и она покорно подчинится ему, и он никогда не догадается, что на самом деле все по-другому: он раб, а она – королева.

* * *

Но вообще-то лучше, чтобы он немного помучился. Это дело Рубирозы прямо-таки соперничает с ней.

Она, пожалуй, выйдет из дома, спрячется где-нибудь рядом и будет смотреть, как он прибежит, как пойдет в квартиру, а там никого нет…

Едва она вышла на улицу, возле нее плотно выросли двое и зажали с двух сторон. Тот, что поменьше, с усами, похожими на велосипедный руль, прошипел:

– Не будь дурой, или мы прикончим тебя прямо здесь.

Она позволила им привести себя в квартиру, где ее заставили сесть и больно заломив руки, связали их за спинкой стула. Пластырем залепили рот.

Из глаз ее рвался страх, а они спокойно двигались по квартире, закрыв дверную цепочку, которую она откинула только четверть часа назад, чтобы выйти на улицу. Четверть часа или целая вечность?

Один из них с профессиональным умением начал открывать ящики комода, вспарывать подушки, обыскивать всю ее маленькую квартирку. Потом кивнул другому, приглашая его присоединиться. Но тот, другой, подошел к Джулии, сгреб в горсть ворот ее шелковой блузки и рванул вниз, обнажив ее прекрасную грудь.

Первый согласно кивнул… Джулия содрогнулась от отвращения, и в тот же миг он швырнул ее на ковер, как тряпичную куклу.

Сорвав с нее остальную одежду, он подмял ее под себя, а второй все продолжал шарить в вещах. Джулия сознавала все так ясно, как будто это происходило с кем-нибудь другим. Она пыталась сопротивляться, сжать ноги, помешать им, сменяющим друг друга, выиграть время, хотя бы несколько драгоценных мгновений, отделяющих ее от Армандо, который, конечно же, близко. Армандо, ее спасение, ведь он уже должен быть здесь, он спасет ее, они не успеют ее убить.

Она переносила теперь все, как бесчувственный манекен. Ее перевернули вниз лицом и снова безжалостно насиловали.

Тот, что поменьше, яростно выплевывал слова:

– Что, шлюха, теперь не будешь больше насмехаться над нами, как обычно, когда звонила своей ищейке?! Вот тебе! Вот тебе негр с начинкой из СПИДа! Ты ведь этого нам желала, а?!

Они были безжалостны и все более распаляясь, без устали сменяли друг друга. Иногда Джулия почти теряла сознание, но ужас заставлял ее быть начеку, она ждала шума машины Армандо, его шагов по лестнице, звука ключа в дверном замке.

Но и они это услышали.

– Пошли, быстро! Сюда кто-то идет!

– А эта шлюха?

– Она же нас запомнила в лицо, кретин! Ее нельзя так оставить…

Джулия слышала, как Армандо бежит по лестнице, слышала звонок, потом этот звук стал все громче, пока не заполнил ей всю голову и не разорвался там, отбросив ее и черное небытие.

«Армандо, ты здесь, наконец…» – была ее последняя мысль.

«Скорая» с включенной сиреной увозила ее бедное истерзанное тело, бинты на голове все больше намокали кровью.

Армандо сидел рядом. Большими руками он держал ее тонкую кисть, всем своим существом стараясь поддержать слабое биение пульса, единственную ниточку, связывающую ее с ним.

Врач, помогший ему поднять Джулию, лежавшую в луже крови, теперь не отнимал стетоскопа от ее сердца.

Машина мчалась по Турину, а Армандо думал о другой «скорой», которая застряла в дорожной пробке, и комиссар Ришоттани, верный своему долгу, проводил ее до места, и из-за этого опоздал… Если бы он этого не сделал, если бы не задержался, Джулия была бы жива…

Молодой врач убрал стетоскоп.

Почему он так смотрит, почему не слушает больше ее сердце?

– Все, – сказал врач. – Она умерла.

– Но пульс еще есть! Она не умерла! Послушайте, как следует! Еще бьется…

– Так должно быть, комиссар, пульс слышен еще некоторое время после смерти. Немного похоже на эхо… Тридцать-сорок биений, а потом – все.

«Потом все, – подумал Ришоттани. – Тридцать-сорок биений, а потом все, никакого следа от нее. Конец. Смерть. Джулия. Смерть.

* * *

Он все еще держал ее за руку, когда ее вносили в морг.

В коридоре люди в белых халатах оборачивались вслед: носилки, двое молчаливых санитаров и этот большой мужчина, держащий за руку мертвую женщину»

Потом прибыл дежурный инспектор. «Пойдемте, комиссар, нужно составить протокол», – и мягко увел его прочь, а другие люди в зеленых халатах, с лицами, закрытыми марлевыми повязками забрали с собой вновь прибывшую. Молодую девушку. Она была очень красива, и ее звали Джулия.

* * *

Ему вспомнились слова раввина: «Помните, что цветок любви источает крепчайший аромат, но стебель его хрупок».

Теперь этот стебель был сломан, и цветок по имени Джулия никогда не оживит печальную осень комиссара Ришоттани своей юной свежестью.

За сорок лет своей службы Армандо много повидал.

Ножевые ранения, люди, изрешеченные пулями, раздавленные и обезображенные жертвы автомобильных катастроф, изнасилованные, замученные и убитые женщины.

Насилие было частью того мира, в котором он жил. Мира, где слово «милосердие» было пустым звуком.

Он привык ко всякому. Научился отстраненно, почти равнодушно смотреть на самые ужасные и беспощадные зрелища. Но все эти несчастья и преступления касались незнакомых ему людей.

Смерть Джулии, ее прекрасное лицо, изуродованное до неузнаваемости, впервые открыли перед ним такую глубину страдания, всепоглощающего, разрывающего душу, о которой он и не подозревал.

Не может быть, чтобы такое случилось именно с ним. Он понял вдруг, какое огромное место занимала Джулия в его жизни. Звериная ярость и неудержимая ненависть охватили его.

Если он бессилен перед лицом смерти, то у него достаточно сил, чтобы лишить жизни тех, кто совершил это преступление. И он расплатится с ними той же монетой.

«Клянусь тебе, Джулия, я клянусь тебе в этом», – повторил он вполголоса, чтобы придать еще больше силы своему обещанию, тщетно пытаясь остановить слезы, которые все равно продолжали течь по его лицу.

Вокруг была только тишина, равнодушные улицы и глухая ночная тьма.