Текст книги "Происхождение (ЛП)"

Автор книги: Дж. А. Конрат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Двадцать лет не видеть солнечный свет. Достаточно ли это для расплаты моих грехов?  

– Я могу достать тебе компьютер, – наконец согласно кивнул доктор Фрэнк Белджам.

Демон издал звук, который, как показался Белджаму, был смехом.

Глава 10

– Я люблю снег, но в ограниченных количествах, – пробормотал Энди, откусывая бутерброд с индейкой.

– Да, не очень много, – согласилась Сан. – Ненавижу снежные заносы.

– Именно. Горы снега – это жуть.

Энди выругался про себя.

О чем, черт возьми, мы говорим? Я несу какую-то чушь.

Он уставился на нее через стол в кафетерии и решил, что она, должно быть, с трудом выдерживает его присутствие, надеясь на возможность сбежать. Он не мог ее винить. Хуже их убогого разговора была только еда.

Энди опустил взгляд на свой недоеденный бутерброд. Для полноты вкуса нужны были свежий салат и помидоры, а ни того, ни другого не было. Консервированные помидоры были плохой альтернативой. Еще хуже то, что индейка была разморожена, и на вкус полностью безвкусной. Энди задумался, сколько на самом деле здесь индейки, и сколько химикатов, наполнителей и субпродуктов.

– Хороший сэндвич, – сказал Энди только чтобы прервать молчание.

Сан кивнула и посмотрела на часы. Энди решил больше не раскрывать рот. Он уже чувствовал, что его уши начинают краснеть от смущения за глупости, сказанные им. Вчера вечером ему пришлось намочить голову в раковине, чтобы они перестали гореть.

– Ты привлекательный парень, – неожиданно сказала Сан, откусывая от своего сэндвича.

Энди ждал продолжения, той части, где она скажет ему, что, хотя он и привлекателен, он ее не интересует, и она надеется, что они могут быть просто друзьями.

Но такого продолжения не последовало.

Она играет со мной? Что я должен ей ответить?

Энди открыл рот, чтобы вернуть комплимент, но снова закрыл его, когда почувствовал, что его уши горят.

Их глаза встретились. Он уже готов был ей признаться в своих чувствах, когда зазвонил телефон. Он встал и ответил.

– Кто это, Энди или Сан?

– Это Энди, доктор Белджам.

– Энди? Это доктор Белджам.

– Я понял.

– Я в Красной 14 с Бабом.

– Я знаю. Мы с Сан почти закончили перекус. Сейчас придем.

– Нет, нет, нет. Не нужно. Баб сказал, он сказал... вся эта учеба... ему нужно немного отдохнуть. Он хочет вздремнуть. Отдых, отдых, должен быть отдых.

– Баб спит, – повторил Энди, повернувшись к Сан.

– Он спит недолго, – сказала Сан. – Не дольше пятнадцати минут.

– Сан сказала, что он не спит долго, – сказал Энди в трубку.

– Я знаю, но Баб ясно дал понять, что хочет сделать перерыв. Отдохнуть.

– Бабу нужно отдохнуть, – сказал Энди Сан. – Как насчет сделать еще часок перерыва?

– Час. Час, час... пусть будет два часа. Я побуду здесь, и когда Баб будет готов возобновить обучение, я дам вам знать.

– Без проблем. – Энди повесил трубку. – Фрэнк сказал, что Бабу нужно два часа отдыха.

– Интересно. Возможно, умственная деятельность выматывает его больше, чем физическая.

– Я всегда считал, что сон нужен больше для восстановления сознания, нежели физических возможностей.

– Я тоже так полагаю.

Ты чертовски красива, – пришла на ум Энди неуместная мысль.

– Ну что... может тогда во что-нибудь сыграем, чтобы скоротать время?

– Можно.

– Ты играешь в ракетбол?

– Я король ракетбола. – Энди улыбнулся, облегченно вздохнув, довольный сменой разговора. – Если это когда-нибудь станет олимпийским видом спорта, я уверен, что меня выберут представлять мою страну.

– Ну так давай в него и сыграем.

– Да, хорошо.

– Ты уверен? Большинство мужчин плохо реагируют на проигрыш, особенно женщине.

– Не проблема. Я умею держать удар.

Сан улыбнулась и направилась к двери.

– Встретимся в Фиолетовой 5. Скажем, через двадцать минут?

– Двадцать минут. Отлично.

– Это свидание, – сказала она перед тем, как закрыть за собой дверь.

Что она имела в виду? Свидание, как свидание мужчины и женщины? То есть прелюдия перед сексом? Нет, я точно ее не так понял, – Эдди тряхнул головой, не смея признать, что такая женщина как Сан сама пригласила его на свидание.

Пятнадцать минут спустя он, одетый в синие шорты и толстовку, шел по Красному рукаву. Секретная служба переслала ему спортивные туфли, но не было спортивных носков, и он был вынужден надеть их на босую ногу. Отсутствие носков на ногах сейчас было предпочтительнее ношения тех, что у него были, особенно в присутствии красивой женщины.

Сан ждала его, сидя на корточках на полу с вытянутой правой ногой. На ней были велосипедные шорты и спортивный лифчик, оба черного цвета.

Она так оделась для меня? Наверняка.

Значит, это настоящее свидание.

Верно?

На полу рядом с ней лежали две ракетки. Они были похожи на свои теннисных собратьев, только их ручки были вдвое короче. В ее руке был синий резиновый мячик, на котором золотом был выбит лейб производителя.

Энди, преодолевая нервозность, заставил себя расслабиться и получать удовольствие.

– Хорошие носки, – съязвила Сан, оглядев его. – У тебя будут волдыри.

– Я не планирую много бегать.

– Может быть, раз мы оба уверены в своих силах, нам стоит сделать небольшую ставку на эту игру?

– Хорошо. – Энди глубоко вздохнул. – Если я выиграю, то поцелую тебя.

Сан покраснела.

– Я так не думаю.

Та немногая уверенность в себе, которое осталась у Энди, пошатнулась. Но самоуверенность – это не то, что чувствуешь, а то, как подаешь.

– Почему нет? Боишься, что не устоишь перед соблазном и поддашься мне?

Сан улыбнулась.

– Я не собираюсь проигрывать.

– Тогда чего ты так боишься?

– Отлично. Ладно. Так что я получу, когда выиграю?

– Ну, можешь поцеловать меня тогда.

– Как насчет тысячи баксов? – спросила она, словно не услышав его предложения.

– Тысяча баксов? Мы можем себе это позволить?

– Мы государственные служащие, – Сан вскочила на ноги и протянула ему ракетку. – Конечно, мы можем себе это позволить.

Она одарила его ухмылкой и направилась в Красную 5.

– Ты ведь не серьезно, правда? – окликнул ее Энди. – Тысяча баксов?

Он вошел в зал. Это была стандартная площадка для игры в ракетбол, сорок футов в длину и двадцать в ширину. Стены были матово-белыми, испещренными несколькими десятками сколов и пятен. Шесть люминесцентных ламп были вмонтированы в потолок высотой двадцать футов, делая зал таким же ярким, как операционную. Пол был деревянный, с красной разметкой.

Энди закрыл за собой тяжелую дверь. Ручка изнутри имела форму полумесяца и крепилась на шарнире, а когда ею не пользовались, она убиралась в углубление. Энди сравнил корт с большой белой коробкой.

– Гейм на пятнадцать очков, нужно выиграть оба. Хочешь размяться?

– Я в порядке.

Энди усмехнулся, но Сан был серьезна.

– Одна тысяча долларов, – напомнила она. – Готов?

Энди слегла согнул ноги в коленях и поднял ракетку вверх. Он играл в ракетбол сотни раз, и хотя последний раз играл несколько лет назад, был вполне уверен, что выиграет.

Но он переоценил свои возможности.

Сан за две минуты выиграла четыре очка. В ракетболе не было причудливой системы подсчета очков, как в теннисе. Это было больше похоже на пинг-понг. Задача состояла в том, чтобы вернуть мяч сопернику, отбив его от передней стенки, и сделать это нужно было до того, как мяч дважды ударится об пол.

К тому времени, когда Сан вела со счетом 6:0, Энди понял, что она не собиралась проигрывать специально. Видимо не оценила его предложение с поцелуем.

Но, несмотря на то, что он отставал, Энди хорошо прочувствовал ее игру. Она была быстрее его, подачи ее были более точными. При легких ударах она могла попасть в переднюю стенку всего в нескольких дюймах от пола, что делало невозможным его ответный удар.

Однако у Энди было преимущество в силе, и он мог ударить по мячу сильнее, чем она. Нередко скорость мяча превышала девяносто миль в час, а когда тот отскакивал от четырех стен, это не способствовало его легкому перехвату. Энди был на несколько дюймов выше Сан, поэтому при каждом удобном случае он высоко отбивал мяч, и часто отскочивший мяч пролетал над ее головой вне пределов досягаемости.

Через двадцать минут Энди удалось сократить преимущество Сан до одного очка. Его толстовка промокла настолько, что ее пришлось выжимать, и ему становилось все труднее переводить дыхание между подачами.

Сан, казалось, совсем не потела.

– Ты можешь взять перерыв, если тебе это нужно, – сказала она ему даже не скрывая ухмылки.

Он поджал губы и ничего не ответил. Она явно над ним издевалась.

– Двенадцать – десять, ты уверен, что не хочешь попить водички?

Пить хотелось, но он покачал головой.

– После игры. Подавай.

Сун понадобилось еще четыре подачи, чтобы выиграть.

Она энергично пожала ему руку, довольно улыбаясь. Энди так упыхался, что даже не думал о проигрыше. Ему просто хотелось промочить горло.

Через несколько минут они были в столовой, каждый с большим стаканом воды. Энди пил уже третий.

– Ты играешь лучше, чем я ожидала, – сказал Сан. – Ты заставил меня понервничать.

– Да нет, вот ты действительно могла бы играть профессионально.

– Ну, я играла, вроде как. Американская Ассоциация Ракетбола. Выиграла несколько турниров. Ничего особенного, правда. Игроки ракетобола не так часто становятся звездами спорта.

– Ты могла бы поделиться со мной этой информацией, прежде чем ставить на кон тысячу баксов.

– У нас есть еще час до того, как Баб будет готов к следующему уроку. Хочешь сыграть еще раз? Как насчет реванша?

Энди чувствовал, как его мышцы начинают сводить судороги. Он знал, что не выдержит еще одного раунда. Но она смотрела на него с таким искренним воодушевлением. Ее глаза ярко сияли, а на щеках играл чудесный румянец. Такая перемена по сравнению с суровым, строгим выражением, которое он наблюдал на ее лице с момента приезда.

– Рэйс говорил что-то о бильярдном столе. Ты играешь?

– Давно не играла.

– Как насчет того, что я возьму реванш в бильярде?

Сан усмехнулась.

– Давай. Мне нужно сначала принять душ и переодеться. Увидимся в Красной 5 через двадцать минут?

– Это свидание, – сказал Энди.

Глядя ей вслед, он искренне надеялся, что так оно и есть.

Глава 11

Рабби Менахем Шоцен закончил свой ночной кадиш^[18], попросив Бога помочь его другу, отцу Тристу, справиться с кризисом веры.

Он снял свою плетеную кипу – шапочку, которую получил на бар-мицву, и положил ее в сумку с таллисом^[19] поверх цицит^[20] и тфиллин^[21], которые надевал только на утреннюю молитву.

Раввин взглянул на свою тумбочку. Он помнил, что в ней лежит. И помнил, что всего несколько минут назад он молил Бога дать ему силы избежать соблазна.

Шоцен отвернулся от искушения и сел за маленький письменный стол, чтобы вычитать последние страницы своих мемуаров.

Он поднял рукопись, насчитывавшую уже более пятнадцати сотен страниц, написанных от руки, и ее вес порадовал его. Не так уж плохо, особенно если учесть, что один день и две ночи в неделю, шаббата^[22], ему было запрещено писать по еврейскому закону. Первая строка по-прежнему вызывала у него гордость, и он тихо прочел:

– Благословения и проклятия, у меня было много и того, и другого.

Он снова взглянул на тумбочку. Одно из проклятий, несомненно. Баб мог быть демоном, хотя Шотцен в этом сомневался, но в этом ящике лежало нечто еще худшее. Йетцер хара^[23].

Он подошел к тумбочке.

Спиртное лежало там, где он его оставил, маня его. Шотцен вынул бутылку, наполовину заполненную мятным шнапсом, а затем опустил ее обратно. Это был знакомый ритуал со знакомым концом. Бутылка всегда побеждала.

На этот раз внутренняя борьба длилась едва ли минуту. Шотцен налил себе стакан, проклиная свою слабость. На втором бокале его проклятие превратилось в покорность. На третьем бокале – в тост.

Он не был уверен, привиделся ему стук в дверь или нет. Он остановился на середине глотка и затаил дыхание, прислушиваясь. Второй стук заставил его вздрогнуть.

– Да? – ответил он, чуть не подавившись шнапсом. Бутылка стояла на столе, уже пустая, и Шотцен засунул ее обратно на тумбочку.

– Менахем? Это Майкл.

Шотцен поджал губы и открыл дверь. Трист был одет к мессе, римский воротничок был чист и накрахмален, а зеленая ряса тщательно выглажена.

– Могу я войти? – спросил он.

Его тон не соответствовал его одежде; он был подавленным и отрешенным.

– Конечно.

Шотцен отступил в сторону и позволил ему войти. Он тихо закрыл дверь и увидел, что Трист уставился на стакан со шнапсом. В нем все еще оставалась выпивка.

– Надеюсь, не из-за моего предосудительного поведения, – сказал Трист.

– Моя болезнь не нуждается в провокациях, – ответил Шотцен. Они с Тристом много раз говорили об алкоголизме. По сути, Трист был единственным, с кем Шоцен обсуждал эту тему.

– Мне очень жаль, Менахем.

– Страсть – это освежающая эмоция, которую я вижу в тебе, – ответил Шотцен. – В наших многочисленных дебатах на протяжении многих лет я не припомню, чтобы ты когда-нибудь так кричал.

– Это было непростительно, как тон, так и содержание.

– Нет ничего непростительного, пока есть раскаяние. Извинения приняты, отец.

Шотцен протянул руку, которую священник сжал в обеих своих ладонях.

– Ты мой единственный друг.

– Как и ты, мой.

Трист сел на кровать и кивнул на рукопись.

– Работаешь над мемуарами?

– В них моя жизнь, которую никто не прочтет под страхом казни.

– Время идет, рабби, хотим мы этого или нет. По крайней мере, тебе есть что поведать.

– Верно. Мое наследие. Как оно предпочтительнее жены и ребенка.

Вытянутое лицо Триста стало еще длиннее.

– Ты что-нибудь слышал о Ребе?

– Ни разу с тех пор, как дал ей разрешение на развод. Да и зачем? Ха-Шема велел евреям плодиться и размножаться, а у меня... у меня нет грифеля в карандаше. Учитывая бесплодие и алкоголизм, неудивительно, что она стала меня ненавидеть.

– Вы могли бы усыновить.

– И бросить пить? – Шотцен горько ухмыльнулся. – У меня бы все осталось: жена, моя синагога, моя община – возможно, даже мой отец был бы жив. Он умер от стыда, знаешь, когда я появился в Храме и читал Тору пьяным.

– Мы все несем свой крест.

– Мне так не нравится это выражение, – нахмурился Шотцен. – Но что же ты, Отец? Нет желания иметь детей? Любить женщин? Адонай создал тебя мужчиной, не может же Он отказать тебе в мужских потребностях.

– Бог может благословить зверей и детей, потому что я никогда не заботился ни о том, ни о другом, – сказал Трист с едва заметной улыбкой. – А секс? Я был создан, чтобы служить Богу. Возможно, поэтому он лишил меня всякой харизмы.

Шотцен рассмеялся:

– Я рад, что после сегодняшнего дня ты смог обрести чувство юмора. Если бы я был дьяволом, то сделал бы то же самое, чтобы проверить твою веру.

Трист кивнул.

– Значит, ты согласен с тем, что Баб – дьявол?

– Нет. Не больше, чем я согласен с тем, что Иисус был мошиахом^[24]. Но когда что-то имеет внешность сатаны, логично было бы, чтобы оно имитировало и поведение.

Трист покачал головой.

– А если Баб действительно знал Христа?

– Красота веры, Майкл, в том, что нет необходимости в доказательствах. Вера в чувство более сильна, чем вера в факт. Ха-Шема, конечно, мог бы явиться миру в любой момент и развеять все сомнения. Но Адонай предпочитает веру.

– Но что, если Баб – это знак от Бога? Подумайте об этом, рабби. Ничего не происходит случайно. Все предначертано Господом. Баб был послан сюда Богом как доказательство Его существования. Я согласен с силой веры, но Христос также учил нас силе доказательства.

– Знакомый аргумент. Христос не был сыном Адонаи. Ха-Шема не может быть человеком. Ни одно из пророчеств не исполнилось.

– Они все исполнились.

Шотцен потянулся за своим стаканом и допил шнапс. Он был уже на полпути к тумбочке, когда вспомнил, что бутылка пуста.

– Давай придерживаться текущего аргумента, – сказал Шотцен. Он сел на кровать, лицом к отцу Тристу. – Что мы знаем о ха-сатане?

– Впервые упоминается в книге Иова 1:6. В переводе означает противник Бога.

Шотцен кивнул, его двойной подбородок покачивался.

– Но до этого был Малак, теневая сторона Ха-Шема, обращенная к человечеству, потому что Адонай был слишком ярким, чтобы его могли видеть смертные. Позже, в Юбилеях, он стал отдельной сущностью. Мастема, ангел-обвинитель.

– Дуализм, – добавил Трист, – вероятно, заимствованный из зороастризма^[25]. Ариман – владыка тьмы. Концепция Заратуштры^[26] о добре и зле как о противоборствующих силах.

– Эпоха зороастризма весьма спорна; Заратуштра мог жить где и когда угодно, начиная с 18 века до н.э. и до 7-го... через пятьсот лет после Моисея. Если отдать ему должное, то он мог взять свои представления о божествах у египтян, Сета и Ра, а до них – у месопотамцев с Эрешкигаль. Царица подземного мира. Первое зафиксированное упоминание об аде.

Трист кивнул.

– Ммм-хмм. Предшественник иудаизма. Но ни одно из них не будет точным описанием нашего Баба, так что давай двигаться дальше.

– Согласен. В Енохе Люцифер, Ангел Света, был изгнан с небес из-за похоти. Или гордости, во второй хронике Еноха, или свободной воли, согласно Оригену Александрийскому, или непослушания, или войны на небесах...

– У него много имен и много воплощений. Сатана-Эль. Аббаддон. Астарот. Рахаб. Рофакаль. Молох. Левиафан. Баал-Берит. Метатрон...

– Метатрон – архангел.

– Он упоминается в книге Исход и интерпретируется как меньший Яхве, приказывающий совершать злодеяния над избранным народом. Он действительно может быть первым дьяволом, теневой стороной Бога.

– Ты заблуждаешься, как обычно, но давай продолжим. Есть еще Белиэль, принц Шеола. Также Баал-Зебуб. Азазель. Мастема. Маммона. Белфегор. Какабель. Лахаш. Саммаэль...

– Тартарух, – продолжал Трист. – Зофиэль. Ксафан. Бареш. Бика. Салмаэль...

– Я сказал Салмаэль.

– Ты сказал Саммаэль, а не Салмаэль.

– Это не одно и то же?

– Саммаэль – Ангел Яда, шумерского происхождения. Салмаэль – князь ада, который каждый год призывает к уничтожению избранных колен Израиля.

– Ах! Как я мог забыть об этом? Так за кого из этих мерзких существ ты принимаешь Баба?

Трист потер подбородок.

– Я не знаю. Он может не быть ни одним из них. Он может быть всеми ими. Наши нынешние представления о Сатане и аде возникли после падения Рима. Истерические видения папы Григория Великого в VI веке. Экклезиастическая история Святого Беде в 731 году. Видение Тундала в 1149 году предлагает детальный взгляд на адские муки.

Шотцен был знаком со всеми ими.

– Гораздо более влиятельным был Данте, – добавил рабби. – Он дал нам описание кругов ада и его демонов в 1306 году. Уильям Блейк, Босх, Брейгель, Джотто, Мемлинг – все знаменитые религиозные художники, подарившие современному человеку образы крылатых, когтистых, рогатых ангелов из ада.

– Мартин Лютер, Джон Кальвин, "Потерянный рай" Мильтона... они также помогли отточить современный образ. И версии "Фауста" Гете.

– Да, – снова кивнул Шотцен. – Дьявол как интеллектуал. Джентльмен Джек. Старина Ник. Мефистофель. Старый Рогатый. Черный Буги. А теперь он икона поп-культуры. – Шотцен пожал плечами. – Он в мультфильмах, кино, телешоу, рекламе...

– Ему поклоняются тысячи школьников посредством рок-музыки. Я когда-нибудь рассказывал тебе о том, как епархия послала меня на концерт Black Sabbath в начале 1970-х?

Шотцен вздохнул.

– Да. Ты показывал мне свою сувенирную футболку. Сомневаюсь, что есть что-то, чего я о тебе не знаю.

– Что возвращает нас к теме. Что у нас здесь?

Раввин чувствовал себя бодрее, чем обычно. Его разум был ясен, яснее, чем без спиртного. Шотцен однажды прочитал, что выпивка – это доказательство того, что Бог любит нас и хочет, чтобы мы были счастливы. В Талмуде также говорится, что в грядущем мире мы будем отвечать за каждую разрешенную пищу и напиток, которые мы имели возможность съесть, но не съели. Почему пьянство должно считаться грехом?

– Обе наши религии верят в ангелов, верно? – спросил Трист.

– Да.

– И ангелы могут лишиться благодати, как и люди.

– Конечно. Но евреи не верят в огненный ад, где души вечно мучают красные дьяволы с вилами. Шеол^[27] – это не что иное, как отсутствие Бога.

Трист поднял руки вверх, словно не желая слушать и слышать его.

– Давай на секунду задержимся на аде. Возможно ли, чтобы падший ангел посетил землю?

– Возможно. Но демоны не распространены в еврейских мидрашах. Обычно они аллегоричны. Например, Кесеф, демон, напавший на Моисея в Хориве, на иврите означает "серебро".

Трист вздохнул.

– Менахем, ну подумай хотя бы немного. Когда президент Картер завербовал вас в Самхейн, ты издавал подпольную газету...

– "Бродячий еврей", – с гордостью сказал Шотцен.

– Ты был главным американским экспертом по иудейскому мистицизму.

Шотцен вспомнил те годы, когда жил как отшельник в двухкомнатной квартире, изучая и интерпретируя древние тексты. Каббала и Зоар, малоизвестные еврейские книги, в которых рассказывалось, как обрести мир на земле. Агада IV века, сборник еврейских легенд и экзегетических трактатов. Апокрифы, скрытые писания Торы, составленные в период изгнания в Вавилонии.

– Майкл, ты читал одни и те же тексты. Семь небес и семь земель, двадцать один слой реальности, соединенный проводами. Геенна, которая охватывает семь ступеней ада – все это аллегория.

– Посмотри внимательно на Баба, рабби, и скажите мне, что он аллегория. Ты согласен, что падшие ангелы могут посещать землю?

– Возможно.

– Тогда, возможно, этот падший ангел, этот дьявол, принял бы знакомый облик, даже если это облик, который ему придало человечество.

– Продолжай.

– Если Баб действительно жил во времена Христа...

– Опять Христос?

– Христос как Мессия – это не главное. Можешь ли ты поверить, что когда-то существовал человек по имени Иисус Христос?

– О нем упоминается в книге Иосифа, так что да. Но все колени не преклонились, нет всеобщего мира, лев не возлег с ягненком, и каждый язык не клянется в верности единому истинному Богу.

Трист нахмурился.

– Ты упускаешь суть. Ты признал, что дьяволы существуют, и что Иисус существовал. Евангелия от Матфея, Марка и Луки утверждают, что Вельзевул искушал Иисуса, когда тот постился в пустыне. Евангелие от Луки 4:5 Тогда возвел Его дьявол...

– Пожалуйста, – помрачнел Шотцен. – Я не хочу снова играть в игру по цитированию Писания.

– Ладно. Дело в том, что если Юлий Цезарь действительно научил Баба говорить на латыни, а Цезарь умер в 44 году до нашей эры, то разве нельзя предположить, что именно Баб искушал Христа в пустыне?

– Это было восемьдесят лет спустя.

– Демоны не стареют. Он здесь уже сто лет и выглядит точно так же. Неужели ты не можешь хотя бы признать, что это возможно?

– Возможно, да. Вероятно, нет. Будь Баб демоном или чем-то, притворяющимся демоном, для него имеет смысл вести себя как демон. Ложь, обман, лесть, подкуп, торг, искушение – все это уловки сатаны. Я считаю, что он услышал имя Христа и сыграл на твоей реакции на него.

Морщины Триста углубились, и он поджал губы.

– Значит, он также слышал имя Юлия Цезаря? – возразил он.

– Его нашли в 1906 году. Допустим, он был похоронен в 1800-х, или даже в 1700-х или 1600-х годах. Он мог знать имена и Христа, и Цезаря. Он говорил на языке майя, когда проснулся, а майя были завоеваны испанцами, которые были христианами, если я помню историю. Это был один из способов, которым они оправдывали геноцид коренного населения Центральной Америки. Они утверждали, что это была воля Адонаи истребить язычников.

Трист вскинул руки вверх и встал.

– Проблема с тобой, раввин, в том, что ты настаиваешь на прошлом для объяснения настоящего. Пока ты не найдешь какой-то прецедент для Баба в одном из своих древних мистических текстов, ты будешь продолжать отрицать то, что видишь своими глазами.

– Что важнее, отец, – то, что я вижу глазами, или то, что я чувствую сердцем?

– Ты родился и вырос евреем, и поэтому ты еврей. Это то, чему тебя учили. Я католик, потому что меня этому учили. Но вера не заменяет доказательств, как бы ты ни настаивал. Любой человек со средним образованием может утверждать, что миру более 6000 лет. Тем не менее, именно этому учат наши религии. Атеисты атакуют Библию со всех сторон, находя одно несоответствие за другим. Как Церковь опровергает эти утверждения об отсутствии Бога? Верой! Но это уже не имеет значения! – кричал Трист, тыча пальцем в Шотцена. – Я могу показать всему миру Библию, и только некоторые поверят. Но если я покажу всему миру нашего друга Баба, то поверят все!

Трист вскочил на ноги, его лицо было ярко-красным, он дышал так, словно только что пробежал марафон.

Шотцен тщательно подбирал слова.

– Баб – это не знак от Ха-Шема, отец.

– Да, он самый.

– Возможно, тебе нужно немного отдохнуть. Разве ты не можешь посоветоваться с епархиальным архиереем?

Трист подошел к двери и открыл ее. Он повернулся, прежде чем выйти.

– Мне нужно отдохнуть, – сказал Трист, – так же, как тебе еще выпить.

Трист ушел, закрыв за собой дверь.

Шотцен обдумал это.

– Я не могу спорить с такой логикой, – сказал он себе.

И направился за еще одной бутылкой шнапса.

Глава 12

Доктор Джули Харкер прошла мимо раввина Шотцена в Фиолетовом рукаве, избегая смотреть ему в глаза.

– Добрый вечер, доктор Харкер, – сказал Шотцен ей вслед.

Харкер не потрудилась ответить.

Она направлялась в Фиолетовую 8, чтобы порыться в фильмотеке комплекса. Найти что-нибудь, чтобы скоротать вечер. Сама же доктор предположила, что Шотцен возвращался из Фиолетовой 6, где хранилось спиртное. Раввин держал что-то у себя под боком, пытаясь скрыть это. Пытался скрыть свой секрет.

Харкер знала, что такое секреты.

Она вошла в Фиолетовую 8 и включила свет. Комната была оформлена как библиотека, потому что по сути она ею и являлась. Но в отличие от архива, где хранились документы о проекте "Самхейн", это помещение предназначалась для развлечений персонала. Харкер прошла мимо стеллажей, заставленных художественной литературой, мимо нескольких больших стоек с журналами (у комплекса была подписка на 58 различных журналов, и раз в несколько месяцев сюда привозили выпущенные номера) и мимо архаичной коллекции фильмов (настоящие 16-миллиметровые пленки в коробках на катушках).

Видеоколлекция находилась через один проход от собрания кинопленок. Она включала устаревший формат, который заменил кинескоп в 60-х годах, и стеллажи с ¾-дюймовыми кассетами, которые стали стандартом в 70-х годах. Все это не интересовало Харкер. Она продолжала идти по ряду, пока не дошла до коммерческих кассет для домашнего использования. Бетамакс.

Выбор кассет Бета в Самхейне был одним из самых больших в мире. Возможно, он также был единственным в мире, поскольку формат Sony вышел из употребления за несколько лет до появления VHS. В нем было более 20 000 наименований, расположенных в алфавитном порядке и по жанрам.

Харкер даже не взглянула на раздел "боевики/приключения". Она также пропустила драмы, вестерны и раздел для взрослых. В Самхейне был обширный отдел порнографии, как журнальной, так и на видео, в основном старинной и стоящей немалых денег. Сексуальному темпераменту мужчин, запертых под землей, нужен был выход, и нужно было его контролировать. Харкер это было неинтересно.

Ее выбор остановился на комедиях. "Бедная богатая девочка", "Кудряшка Сью", "Браво, малышка" – это были три ее любимых фильма.

Харкер любила Ширли Темпл. Любила так сильно, что назвала свою дочь Ширли. Это было воплощением мечты всей ее жизни.

Доктор Джули Харкер была рождена, чтобы стать матерью. В самых ранних воспоминаниях у нее всегда была кукла. Кукла, которую можно было кормить, переодевать и разговаривать с ней. В детстве Джули ее куклы были для нее настоящими детьми, а она была им идеальной мамой.

Позже она поняла, почему у нее такой сильный материнский инстинкт. Родители Джули были маргиналами. Алкоголиками, избивавшими и оскорблявшими собственную дочь. Такие не должны иметь детей. Дети должны быть радостью. Но в доме Харкеров она была обузой.

– Ты такая толстая и некрасивая, – вспоминала она слова отца, повторяющих их снова и снова. – Мы никогда не сможем выдать тебя замуж. Придется терпеть тебя всю жизнь.

Джули не могла с этим ничего поделать. Она знала, что была непривлекательной, даже если бы родители не напоминали ей об этом постоянно. Помимо проблем с весом и мужеподобных черт лица, Джули была очень застенчива. Четыре года средней школы она провела без друзей и свиданий. Но в жизни было нечто большее, чем внешность.

Джули Харкер окончила школу отличницей и могла выбирать колледжи, которые открыли перед ней двери. Учеба в медицинская школа была трудной, а ее плохие навыки общения с людьми только усугубляли все, но спасением для Джули стало ее умение общаться с детьми. После интернатуры она устроилась в педиатрию, но это не могло заменить ей собственного ребенка, которого она хотела больше всего в жизни.

С кассетами, зажатыми подмышкой, Харкер вернулась в свою комнату. Она вставила "Кудряшку Сью" в видеомагнитофон и нажала кнопку воспроизведения. Выключив свет, Джули разделась.

Самхейн не так уж плох, – решила она. По сравнению с тем месяцем ада, который она провела в тюрьме, это место было почти раем. Правда, пребывание здесь никогда не заменит то время, когда она воспитывала Ширли. И саму Ширли.

Харкер нахмурилась, погрузившись в воспоминания. Первая Ширли была ее дочерью. Джули тщательно все спланировала. Она рассматривала возможность искусственного оплодотворения, но сомневалась в анонимных донорах. Несколько раз она ходила в бары, надеясь кого-нибудь подцепить, но мужчины, которые к ней приставали, вызывали лишь отвращение.

В конце концов она остановилась на сыне своей соседки. Ему было семнадцать, он был нескладным и неопытным, но из хорошей семьи. Ее первые попытки соблазнения были смехотворны, но однажды ночью, когда его родителей не было дома, ей повезло, и после совместно распитой бутылки вина она смогла совратить его.

Через девять месяцев родилась Ширли. Были осложнения; обильное кровотечение, которое привело к полной гистерэктомии, но Ширли была идеальна. Ее дочь была красива, и Джули Харкер была счастлива.

В течение семи чудесных месяцев Харкер растила Ширли. Это было самое лучшее время в ее жизни. Она старалась дать дочери все, чем обделили Джули ее родители. Это было воплощением ее мечты.

Отчет о вскрытии назвал это СВДСом. Синдром внезапной детской смерти. Ночью Ширли перестала дышать. Когда Харкер нашла ее утром, она была уже синей.

Доктор Джули Харкер знала, как справиться с горем. Будучи педиатром, она легко получила допуск в детское отделение больницы. Она только что потеряла ребенка и понимала, что никогда не сможет родить другого, так почему бы ей не найти замену? Джули была рождена, чтобы стать матерью. Несправедливо, что ее лишили этого права.