Текст книги "Происхождение (ЛП)"

Автор книги: Дж. А. Конрат

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)

Так что Рэйс выстоял, пройдя через годы томительного ожидания, через болезнь Хелен, через одиннадцать разных президентов. Нынешний главнокомандующий даже сказал Рэйсу, что его ждет место в Объединенном комитете начальников штабов, когда все это наконец закончится.

Все это было всего в нескольких сотнях вопросов.

Рэйс вошел в Красную 14 и обнаружил Энди, сидящего на стуле рядом с перегородкой из плексигласа. Баб сидел на корточках, чтобы иметь возможность смотреть переводчику прямо в глаза. Рэйсу они напомнили двух старух, которые сплетничают друг с другом.

– Что мы узнали еще? – спросил он Энди, по-отечески хлопнув его по плечу.

– Ну, не так уж много. Баб, очевидно, мало что помнит о том, что с ним происходило до комы. Он даже не знает, как его вообще похоронили в Панаме.

Глаза Рэйса сузились. Так не пойдет. Ни в коем случае. Были предусмотрены варианты на случай, если Баб окажется несговорчивым. Главное из них включало в себя очень большой тычок для скота.

Но это должно было быть крайним средством.

– Что ж, тогда давайте посмотрим, что он знает?

Рэйс взял стул у компьютерного рабочего стола, поставил его рядом с Энди и уселся. Баб взглянул на Рэйса и растянул рот в том, что должно было походить на улыбку. На самом деле Эдди показалось это довольно зловеще. Ему потребовалось мгновение, чтобы вернуть самообладание.

– Это называется "Журнал Рузвельта"; это список вопросов, которые нужно задать Бабу. Я буду читать вопрос, а вы интерпретируете его и даете мне ответ.

Рэйс достал из кармана кассетный магнитофон и нажал кнопку записи, положив его на колено.

– Как тебя зовут? – спросил Рэйс у существа.

– Баааб... – ответил демон, глядя Рэйсу в глаза, прежде чем Энди успел перевести. Он поднял когтистый палец, указав на грудь генерала. – Рээээйс.

Рэйс вздрогнул. Ему показалось, что в комнате стало холоднее, но списал это на кондиционер.

– Спроси у него его прежнее имя, до того, как мы стали называть его так.

Энди подчинился, и Баб шепотом ему ответил.

– Он говорит, что у него было много имен.

– Боже мой на небесах, – воскликнул отец Трист. Он только что вошел в комнату, толстый раввин Шотцен шел за ним по пятам. – Он говорит.

– Отеееец, – сказал Баб, его голос был чем-то средним между шепотом и шипением. – Раааабби.

– О боже... – вздохнул рабби Шотцен.

– Что он сказал еще? – требовательно спросил отец Трист. – Что-нибудь о Боге? Что-нибудь о Небесах?

– Небеса, – повторил Баб, вытянув палец вверх. От него это прозвучало зловеще.

– Что ты знаешь о рае? – Трист подошел к плексигласу, едва не уткнувшись в перегородку носом. – Ты падший ангел?

Рот Баба открылся, и он изрыгнул звук, похожий на звук заводящегося мотоцикла. От пара из его рта стекло затуманилось, и Рэйс учуял вонь крови и мокрой шерсти.

– Отец, – вмешался Рэйс, обнимая воинственного священника за плечи. – На все эти и другие вопросы вы получите ответы. Они все в моем журнале. Давайте все просто сядем, расслабимся, мы здесь ненадолго.

Священнослужители отправились искать стулья. Рабби Шотцен притащил еще один для только что прибывшего доктора Белджама.

– Он продолжает говорить? – спросил Белджам.

– Он... гоооовоооорит... – ответил Баб.

Белджам издал звук, похожий на икоту, и тут же развернулся и вышел из комнаты.

– Он быстро учится, – сказала Сан. – Он уже складывает существительные и глаголы. Держу пари, он быстро выучит английский.

Рэйс нахмурил брови. Было бы гораздо проще допросить Баба, если бы он умел говорить по-английски в совершенстве. Это сэкономило бы чертовски много времени.

Недостатком будет то, что Баб будет понимать все, что они говорят. Впрочем, он уже и так многое понимает. Кроме того, лучше знать, что знает твой враг, чем не знать, знает он что-нибудь или нет.

– Энди, вы преподавали несколько языков. А английский вы когда-нибудь преподавали?

– Людям, – уточнил переводчик, поняв, какова будет просьба.

– Вы можете это сделать с ним?

– Я не думаю... Я имею в виду... он...

– Да или нет, мистер Деннисон?

– Я не знаю. Мне бы понадобились материалы.

– Какие?

– Ну, некоторые языковые программы. Меловая доска. Детские книги.

– Как насчет одной из этих фонических программ для детей? – предложила Сан. – Мы могли бы поставить здесь телевизор с большим экраном и ДВД-проигрыватель.

– Это может сработать, – кивнул Энди.

– И сколько времени понадобиться для того, чтобы он смог отвечать на вопросы по-английски? – спросил Рэйс.

– Ну, я не могу предсказать, сколько... Я имею в виду, что прецедентов до этого не было...

– Сколько времени у вас ушло на изучение японского?

– Я хорошо освоил язык примерно за неделю, но потребовалось некоторое время, прежде чем я стал...

– У вас есть время до завтра. Запишите все необходимое, и я доставлю это сюда по воздуху в течение часа.

– До завтра? Это просто смешно. Я даже не знаю, с чего начать.

– С букваря, – подсказал Рэйс, направляясь к двери. – Я буду ждать. Дайте мне знать, что вам нужно.

Это интересный поворот событий, – подумал Рэйс. – Действительно интересный.

Глава 7

Почему я привязана к этой кровати? Где мой муж?

Она позвала его.

– Рэджис! Рэджис, помоги мне!

Ее ноги сильно дрожали. Она пыталась успокоиться, но не могла контролировать дрожь, которая становилась все более и более судорожной. Дрожь передалась и рукам, ее телепало так, словно било током.

Если бы она не была связана, то наверняка бы нанесла себе увечья.

Возможно, для этого меня и привязали к кровати.

Дрожь утихла, и в ее сознании мелькнуло воспоминание, настолько быстрое, что, возможно, это была просто мимолетная мысль, а не воспоминание. Воспоминание о матери, привязанной к кровати, как она сама сейчас, и дико ругающейся.

– Мама была больна, – сказала она вслух, озираясь вокруг.

Я в больнице?

Стены были белыми. У кровати были перила. Рядом с ней на тележке стояло медицинское оборудование. Но когда она прислушалась, не услышала ничего. В больницах обычно было шумно. Если это не больница, то где же она?

– Рэджис! – позвала она снова. – Рэджис, где я? Помоги мне, Рэджис!

Дверь открылась, и вошел пожилой мужчина. Он выглядел таким знакомым, но она не могла его узнать. Он был одет в джинсы и фланелевую рубашку.

Не врач. Посетитель?

– Я здесь, Хелен. Это я.

– Я вас знаю?

– Я Рэджис, Хелен. Твой муж.

– Чушь, – раздраженно прошипела она. – Мой муж – молодой человек, а не старый пердун!

Мужчина не обиделся на ее выпад, он взял зеркальце с одной из медицинских тележек и поднес к ее лицу.

Боже мой! Я такая старая! Как я могла так постареть?

– Мы оба стары, Хелен. Ты не помнишь, потому что у тебя болезнь Хантингтона. Она у тебя уже много лет.

– О Господи!

Осознание этого болью отозвалось в сердце. Теперь она вспомнила – эту ужасную болезнь, которую унаследовала от своей матери. Она ослабляла нервную систему, вызывая потерю памяти и двигательных функций. Привязь была нужна для того, чтобы удерживать ее руки, когда наступала хорея – бешеные судороги, которые она не могла контролировать.

– О, я помню, Рэджис, о, Господи, я помню.

Он прижал ее к себе, нежно поглаживая по волосам.

– Скоро все будет хорошо, Хелен. Я обещаю. Мы скоро уедем отсюда, получим лучшее лечение. Надежда есть. Они каждый день делают новые успехи в генной терапии.

Его слова не ободрили ее. Несмотря на то, что они вселяли надежду, его слова не звучали убедительно. Скорее, заученно, словно он сам хотел убедить себя в этом больше, чем ее.

И тут ей пришло в голову... сколько раз он уже ей говорил это?

Хорея ударила снова, и он держал ее дрожащее тело, пока судороги не прошли.

– Я... люблю тебя... Рэджис.

– Я тоже люблю тебя, Хелен. Хочешь немного поспать?

Она кивнула.

– И я хочу пить.

Он налил воды из кувшина и держал стакан, пока она пила. Он также проверил памперс на ней, который оказался чистым. Женщина заплакала от смущения.

– О, Рэджис...

– Шшш. У меня есть кое-что, что поможет. – Рэджис подошел к аптечке, висевшей на дальней стене, и достал шприц и ампулу. Очень профессионально он наполнил шприц, чем вызвал у жены недоумение.

– Рэджис, дорогой, где ты научился этому?

Тот грустно улыбнулся.

– Пришлось, чтобы помочь тебе заснуть и справиться с припадками.

– Ты уверен, что сможешь это сделать?

Он кивнул и погладил по щеке.

Укол был совсем не болезненным. Когда ее начала одолевать сонливость, она сосредоточилась на словах мужа.

– У него есть способности, Хелен. Удивительные способности. Скоро все будет хорошо. Я обещаю.

– У кого есть способности, Рэджис? – спросила она.

– У Баба, Хелен. Скоро все будет хорошо.

Она попыталась удержать веки открытыми и улыбнулась.

– Я знаю, что так и будет, дорогой. Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, Хелен. Сладких снов.

Она задремала, думая о своем муже и удивляясь, как он так постарел.

Глава 8

Неужели это и есть доказательства веры?

Наэлектризованный этой идеей, отец Майкл Трист уставился на Баба. Чудовище скрючилось перед прозрачной перегородкой, пока Энди, Сан и доктор Белджам выводили буквы на меловой доске.

Может ли этот демон быть тем, кого я искал все эти годы?

Майкл принял сан тридцать лет назад. Сильное акне и лицевой тик, заставлявший его моргать и дергать верхней губой в неподходящие моменты, превратили учебу в колледже в ад, даже в такой престижной школе, как Нотр-Дам.

На втором курсе он сменил специальность с биологии на теологию, отчасти потому, что считал, что никогда в жизни не сможет найти себе пару, но в основном потому, что считал науку крайне примитивной для объяснения многочисленных тайн Вселенной.

После окончания предтеологического факультета он два года служил дьяконом в небольшой церкви в Гэри, штат Индиана. Район был бедным, с одним из самых высоких уровней убийств в США. Когда он принял шестое причастие и вступил в священство, то попросил о переводе из архиепархии.

Затем произошло его вознесение, как он любил это называть. Это привело его к нынешней должности в Самхейне и к наблюдению за тем, как лингвист и ветеринар пытаются научить демона азбуке.

Шотцен наклонился и шепнул Тристу:

– Скоро они будут жарить зефир и петь песни у костра.

Трист проигнорировал замечание. Неужели Шотцен не видел, что перед ними? Как он мог оставаться скептиком? Если кто и должен быть скептиком, так это Трист. Он прошел обучение.

После Индианы Майкла направили в испаноязычный район с низким уровнем дохода в западной части Чикаго. Хотя он свободно говорил по-испански – естественное продолжение латыни, которую он изучал в школе, – его новая паства никогда не принимала его за своего, особенно из-за его нервного тика, отчего его левую сторону лица постоянно перекашивало.

Он был там уже год, когда алтарник пришел к нему в комнату, болтая о каком-то чуде. У одной местной женщины была картина с изображением Девы Марии, которая плакала кровавыми слезами. Трист пошел посмотреть сам.

– Ты ведь не купишься на это, правда? – прошептал Шотцен, прерывая его воспоминания.

– Что ты имеешь в виду? – ответил Трист. – И зачем ты шепчешь?

– Тсс! Иди сюда, поговорим наедине.

Раввин поднял священника со стула и отвел в угол комнаты.

– Разве ты не видишь? – спросил Шотцен с большей серьезностью, чем обычно.

– Что именно, рабби?

– Баб, демон... я думаю, он прекрасно понимает по-английски. Это все обман.

– Нелепо.

– Если бы там был ангел, а не дьявол, разве ты не подумал бы, что он уже знает английский? Если это существо из преисподней, то, конечно, в аду знают английский? Если ад существует, то англичане попадают туда уже тысячу лет.

– Но если он уже знает английский, зачем притворяться, что это не так?

– Баал-Зебуб^[15] – мастер лжи, отец. Это его природа – обманывать. Ты сам это говорил. Возможно, он выигрывает время.

– Выигрывает время до чего?

Пухлый раввин пожал плечами.

Трист не видел причин сомневаться, что существо говорило неправду.

– Послушай, рабби, это существо бодрствует всего неделю. Его обнаружили в Панаме, которая, насколько я знаю, не является англоговорящей страной. Он был похоронен еще во времена майя. Вряд ли он знает английский.

Шотцен сложил руки на груди.

– Я убежден, что он нас обманывает.

– Ты хотя бы согласен с тем, что он демон?

– Я не определился. Ты эксперт по развенчанию мифов, но, похоже, ты все принимаешь за чистую монету.

– Если Баб лжет... – Трист задумался. – Я хорошо умею распознавать обман. Если это существо лжет, значит, грош мне цена.

Кровоточащая картина была ничем не примечательна в своем исполнении, типичная сцена пиеты. Но по лицу Богородицы тянулись кровавые следы, а на полу образовалась лужа размером с ковер.

Трист был очень скептично настроен, но при осмотре он не обнаружил никаких отверстий или трубок за холстом, а кровь пахла, ощущалась и была настоящей даже на вкус. Может ли это действительно быть чудом?

Собравшаяся толпа, похоже, так и думала. Пожилая метиска, владевшая картиной, брала с людей по пять долларов за то, что они могут поклоняться святыне и окунуть пальцы в лужу крови.

Это возмутило священника. Его прихожане поклонялись не Богу, а ложному идолу. Но он не мог разгадать этот трюк.

Прозрение пришло к нему на следующий день во время обеда, когда он готовил себе бутерброд с сыром в тостере. Он оставил его слишком надолго, и тост подгорел, весь сыр расплавился и просочился через пористый кусок хлеба.

Это и стало его прозрением.

Он вернулся в квартиру мошенницы и, обойдя очередь, растянувшуюся на весь квартал, снова попросил осмотреть картину. Несколько грузных мужчин, собирающих дань, собирались отказать ему, но старуха разрешила ему пройти. Одним быстрым движением Трист схватил картину и сбросил ее на пол.

Раздалось несколько возмущенных криков. Крики перешли в негодование, когда он поднял разбитую раму и показал толпе углубление в середине, где хранилась кровь. Затем он сорвал фальшивый холст с задней стороны картины, обнажив тонкую пластиковую трубку, по которой кровь из резервуара в раме поступала к глазам Девы Марии. Трубку вставили между двумя холстами, пытаясь сделать так, чтобы они выглядели единым целым. Трист догадался, что где-то в раме было отверстие, которое можно было использовать, чтобы наполнить ее куриной кровью, или той кровью, которую они использовали.

– Все еще ищешь подделку? – размышлял Шотцен. – Она там. Ты просто не смотришь достаточно близко.

– Я искал его более тридцати лет, – ответил Трист.

Шотцен вздохнул.

– Майкл, ты сам это сказал. Адонай^[16] действует тонкими путями. Ты говорил мне о своих прыщах и лицевом тике, и о том, как они прошли в первые годы твоей работы священником. Вот как действует Ха-Шема^[17]. Он не выпендривается, как сейчас.

Вскоре после того, как он доказал, что картина – подделка, детские недуги Триста исчезли. Но был ли это знак от Бога или просто физическое проявление его собственной растущей уверенности в себе, Трист так и не решил.

– Рабби, какое еще может быть объяснение? Мы обсуждали это с момента твоего приезда более двадцати лет назад. Мы проводили исследования. Мы выдвигали теории. Падший ангел, генетический эксперимент, биологическое оружие, человек в резиновом костюме – никто из нас не может найти никаких доказательств обмана.

– Значит, только потому, что мы не можем его найти, его нет? Во время твоей работы в качестве ватиканского эксперта, ты когда-нибудь подтверждал подлинность чуда?

Трист нахмурился.

– Нет.

После разоблачения мошенницы, его преосвященство кардинал отстранил его от работы в чикагском приходе, и Трист путешествовал по всей Америке, исследуя чудесные явления. Иногда явления были забавными, как, например, случай в Техасе, когда лик Христа появился одновременно на нескольких десятках коровьих лепешках – оказалось, что это следы копыт. Иногда они были ужасающими, как, например, случай с младенцем, у которого якобы были признаки стигматов, хотя на самом деле раны нанесла лезвием бритвы его ненормальная мать.

Но за все свои путешествия он так и не подтвердил подлинность ни одного чуда.

– Посмотри на растущие доказательства, – настаивал Трист. – Баб упоминал и небеса, и Иисуса Христа. Он может воскрешать овец. Он говорит на древних языках...

– На каком языке он говорит сейчас?

– Я не уверен. Похоже на египетский.

– Я говорю тебе, зверь – лжец. Он может говорить на всех языках, я убежден. Смотри сюда.

Шотцен подошел к перегородке и постучал по ней, привлекая внимание Баба.

– Аначну хольчим лешамен отча ве лехчол отча, – сказал он Бабу.

Баб склонил голову набок, чертовски хорошо имитируя замешательство.

– Что он сказал? – спросила Сан.

– Он сказал Бабу, что мы откормим его и съедим, – Энди повернулся к Шотцену. – Разве здешняя еда настолько плоха, рабби?

– Да! – сказал Шотцен, указывая на демона. – Ты понимаешь меня. Я знаю, что понимаешь. Признай это!

Баб пристально посмотрел на Шотцена, и раввин сделал шаг назад.

– Он понимает меня, – прошептал Шотцен. – Каждое слово.

– Может быть, идиш? – Трист натянуто улыбнулся. Он редко проявлял эмоции, но идея о демоне, говорящем на иврите, позабавила его. Все знали, что демоны говорят на латыни.

Прозрение.

– Латынь, – сказал Трист вслух.

Он поспешно поднял стакан, прижав к нему ладони.

– Potesne dicere Latinam? – спросил он Баба.

Ты можешь говорить на латыни?

Демон перевел взгляд на священника.

– Ita, Latinam dico.

Да, я говорю на латыни.

– Ubi Latinam didicisti? – спросил Трист.

Гдетыизучаллатынь?

– Me abimperatore in loco appellato Roma ea docta est.

Меня научил этому император в месте под названием Рим.

– Quis rex erat? Quando regnabat?

Кто был этот император? Когда он правил?

– Aliquem hac aetate eum noscere dubito. Misere cecidit. Membra senatus sui eum insidiis interfecerunt.

Сомневаюсь, что кто-то помнит эту эпоху. Он плохо кончил. Члены его сената совершили на него покушение.

– Цезарь! – закричал Трист, его голос надломился. – Юлий Цезарь!

– Illud erat nomen, – сказал Баб. В его голосе чувствовалась теплота, словно воспоминания о Цезаре были приятными. – Quis nunc imperator tuus est?

Так его звали. Кто ваш император в эту эпоху?

– О чем они говорят? – спросила Сан.

– Видимо, Юлий Цезарь учил Баба латыни, – ответил Энди.

Тристу казалось, что сердце сейчас выскочит у него из груди. Он разговаривал с существом, которое жило в эпоху Христа. В той же части света. Это было еще более невероятно, чем он мог себе представить.

Демон сам по себе был достаточным доказательством существования Бога. Но могло ли это существо также без сомнения доказать, что Иисус был сыном Бога на земле?

Это был рассвет новой эры. Религиозные разногласия, агностицизм, атеизм, войны, бесчеловечность – все это останется в прошлом. Мир примет послание Баба, и будут предприняты коллективные усилия для поклонения единому истинному Богу. Христианскому Богу.

Богу Триста.

– Habesne cognitionem viri religiosi ex Galileo, qui in Bethlehem natus est? Iudaes qui multos disipulos habebat?

Знал ли ты о религиозном человеке из Галилея, родившемся в Вифлееме? Иудее с большим количеством последователей?

– Ииииисус Христос, – произнес Баб по-английски. – Я видел Иисуса.

У Триста перехватило дыхание, и его нижняя челюсть задрожала. Все изучение Библии, все исследования, все молитвы – ничто из этого не приблизило Триста к Богу настолько, насколько он чувствовал себя сейчас.

– Narro de eo, sis.

Пожалуйста, расскажи о нем.

– Отец, – вмешался рабби Шотцен. – У нас есть еще время для этого.

– Narro de eo, sis, – умолял Трист.

– Отец, – вздохнул Шотцен, – пожалуйста, пусть они займутся своей работой. Это может подождать.

– Чушь! – зашипел священник на Шотцена. Раввин удивленно отпрянул. – Ты не хочешь об этом слышать, потому что не хочешь слышать правду! Две тысячи лет назад вы убили Мессию! Теперь у вас есть шанс искупить свою вину!

Трист повернулся к Бабу и взмолился:

– Расскажи мне об Иисусе! Расскажи мне, что ты знаешь!

Демон растянул свой рот в ухмылке.

– Serius, Pater. Tempus sine arbitrus mox habebimus.

Позже, отец. Скоро у нас будет время пообщаться.

Баб говорил тем же успокаивающим тоном, что и с овцами.

– Sciendus sum! Eratne Deus? Estne natus ex virgine? Cognitionem eius habebas... erasne qui in desertis eum temptabas? Heu, sciendus sum!

Я должен знать! Был ли он Богом? Был ли Он непорочно зачат? Ты знал его... это ты искушал его в пустыне? Я должен знать, черт возьми!

– Скоооооооро, – успокоил демон и посмотрел на Энди и Сан.

Трист стукнул по перегородке, но Баб не обратил на него внимания.

Священник отошел и посмотрел на остальных. Энди выглядел смущенным. Сан хмурилась. Он повернулся к рабби Шотцену. Тот печально ему улыбнулся.

– Я... я...

Шотцен покачал головой.

– Для верующего человека ты слишком стремишься выяснить правду, – сказал раввин.

Трист открыл рот и снова закрыл его. Его лицо стало пунцовым. Он потянулся к распятию, висевшему у него на шее.

Крест показался ему ледяным.

Трист поспешил за дверь, пронесся по коридору, добежал до своей комнаты и упал на колени возле кровати, молитвенно сложив руки, но не в силах выбросить из головы слова Шотцена и возможность того, что они могут оказаться правдой.

Глава 9

Фрэнк Белджам наблюдал за происходящим из-за своего монитора. Он вернулся в Красную 14 после того, как провел полчаса в ванной, испытывая желание проблеваться, но у него не получилось.

Белджам знал, что это физическая реакция на страх. Когда демон проснулся на прошлой неделе, это было достаточно страшно. Но его голос – мягкий, низкий, почти соблазнительный – был голосом тысячи кошмаров.

Хотя он сидел достаточно далеко от вольера, чтобы не слышать Баба, наблюдение за ним само по себе оказалось пугающим. Было что-то безумное и гротескное в том, что демон смотрит детскую телепередачу. Пустой взгляд Баба заставил Белджама задуматься, действительно ли он учится спрягать глаголы, или ему интересно, каковы на вкус дети-актеры.

Доктор вздрогнул, закусив нижнюю губу.

Возьми себя в руки, – сказал он себе. Демон, похоже, пока что сотрудничал. Может, это не его вина, что он такой пугающий.

Энди встал, потянулся и что-то сказал Сан. Она тоже встала, ответила ему, кивнула, и они вышли из комнаты.

Баб смотрел им вслед. Его взгляд задержался на двери почти на десять секунд, затем его глаза метнулись к Белджаму.

Белджам попытался сглотнуть, но не смог.

– Фрээээнк, – сказал Буб достаточно громко, чтобы тот его услышал в другом конце комнаты. – Фрэээнк Беееелджам...

Белджам отвернулся, гадая, оставит ли демон его в покое, если он притворится, что не слышит его.

– Фрээээнк...

– Я занят, – вынужден был сказать он, стараясь, чтобы его голос звучал без страха, когда понял, что демон не успокоится.

– Фрээээнк, что делает компьютер Craaaaay?

Это казалось просто любопытством с его стороны.

– Эмм... Cray? Он хранит и обрабатывает информацию.

– На англииииийском?

– На компьютерном языке.

– А он... разговариваеееет?

– Говорит? Нет, нет, нет. Компьютеры не разговаривают. Но мы можем использовать их, чтобы разговаривать с другими людьми, у которых есть компьютеры с подключением к Интернету.

– Интернет-соединеееение?

– Всемирная паутина позволяет людям с компьютерами получить доступ ко всей информации в мире.

– Поможет ли мнеееее всемирная паутина выучить английский язык?

Белджам поворошил бумаги на своем столе.

– Конечно. В Интернете есть все.

– Я хочу подключиться к Интернееееету, – сказал Баб.

Доктор Белджам повернулся и потянулся. Он попытался смотреть не на само существо, а просто в его сторону.

– Ты слишком большой. Извини. Ты не сможешь воспользоваться клавиатурой.

Баб не ответил, и Белджам понадеялся, что разговор окончен. Оставшись наедине с этим существом, он начал пугаться, и встал, чтобы уйти.

– Иди сюдаааа, – сказал Баб.

Белджам замер на полпути к выходу, во рту у него пересохло.

– Иди сюда, Фрээээнк.

Расслабься, Белджам. Он за плексигласом. Он не может мне навредить.

Он изменил направление и подошел к Бабу.

– Да? Что такое?

Баб вытянул коготь и прикоснулся им к плексигласу. Затем раздался пронзительный визг, и его палец задвигался так быстро, чего не смог бы проделать ни один человек.

Все закончилось в одно мгновение, и доктор Белджам с изумлением увидел, что Баб выцарапал на плексигласе весь английский алфавит, как заглавные, так и строчные буквы, на пространстве размером меньше кредитной карты. Доктор был так впечатлен, что даже не обратил внимание, что Баб написал это в зеркальном отображении, что позволило Фрэнку увидеть это обычным способом.

– Ну, думаю, печатать тебе будет не так уж сложно. Замечательный контроль мелких мышц. Да, да, да.

– Я хочу подключиться к Интернеееету, – сказал Баб.

– Я не знаю, как это устроить. Нам придется что-то придумать. Может быть, мы могли бы использовать беспроводной маршрутизатор.

Баб придвинулся ближе к плексигласу, уголки его рта приподнялись в улыбке.

Для такого большого существа он двигается довольно легко, – подумал Белджам. – Как танцор, плавно и быстро.

Или как кобра.

– Выпусти меня, – сказал Баб, – и я могу воспользоваться твоим компуууутером.

Доктор Белджам моргнул.

– Нет, Баб. Там безопаснее для тебя.

– Ты боишшшшшься.

– Нет, нет, нет. Вовсе нет. Я ученый, Баб. Я изучаю вещи и явления.

– Ты изучаешшшшшь меня.

– Да.

– С помощью компуууууутера.

– Да. Это часть моей работы.

– Каааак?

– Ну, Баб, я пытаюсь составить последовательность твоей ДНК. Твой кариотип показывает, что у тебя 88 хромосом. Это более 300 000 генов, около шести миллиардов пар оснований. Я хочу выяснить, какие у тебя гены, чтобы понять, с кем бы ближе всего по виду и роду. Все живое на земле с чем-то связано.

Баб уставился, ничего не говоря. От страха Белджам тараторил, как из пулемета.

– Я использую процедуру Сэнгера, а также секвенирование всего генома. Сначала я беру немного твоей ДНК – образец крови – и делаю шаблон путем субклонирования в YAC. Я использую рестрикционные ферменты в гель-электрофорезе, чтобы получить 1000 последовательных оснований, которые компьютер может интерпретировать как хроматограмму. Все очень просто, на самом деле. Просто, просто, просто.

– Сколько процентов моей ДНК ты проверил?

– Только около сорока процентов. Проблема возникает из-за недостаточного знания о ДНК. Только десять процентов хромосом организма содержат экзонные гены – те, которые содержат белковый код, определяющий физиологию организма. Интронные гены отвечают за рост, старение, то, чего мы еще не знаем... Так что секвенирование – это только половина успеха. Cray также пытается разобраться, что является экзоном, а что интроном, и пытается найти совпадения с другими формами жизни.

Баб моргнул. Белджам никогда раньше не замечал, чтобы тот моргал. Его веки закрывались вертикально, как двери лифта.

Как у рептилии.

– Ты анализируешь мою кровь, – сказал Буб. Его голос упал на октаву. – Что еще ты анализируешь?

– У нас есть образцы тканей 100-летней давности.

Баб, казалось, задумался над этим.

– Почему ты изучаешь меня, Фрээээнк?

– Хм? Оооо. Чтобы понять, кто ты. Физиологически ты более развит, чем кто-либо на Земле. И ментально тоже. Ты изучаешь английский меньше шести часов, а уже говоришь на нем. Ты удивительный экземпляр.

– Удиииивительный.

– Очень. Например, у тебя есть хромосомы X и Y, что делает тебя самцом, но у тебя нет половых органов... по крайней мере, нам не удалось их обнаружить. У тебя также нет пупка. Как ты родился? Как твой вид размножается? Или ты только один в своем роде? Вопросы, вопросы, вопросы.

– Почему ты здесь, Фрээээнк?

– Чтобы изучить тебя, Баб. Возможности, которые ты представляешь, безграничны, я проводил исследования для...

Баб прервал его.

– Тебя вынудили быть здеееесь.

Слова Фрэнка застряли у него во рту, оставив неприятный привкус.

– Что? – пролепетал он.

– Ты сделал что-то не так, Фрээээнк?

Доктор Белджам сглотнул, мысленно вернувшись к прошлому: он закончил Беркли лучшим в своем классе, уже трижды публиковался, Нобелевская премия была почти предрешена...

Впервые он попробовал наркотики в аспирантуре. Курсы были очень сложными, и ему приходилось не спать сутками, чтобы усвоить учебный материал. Сначала это были простые таблетки кофеина. Затем эфедрин, который продавался в магазинах под видом экстракта ма хаунга. Какое-то время они работали, помогая ему бодрствовать без усталости, ограничиваясь сном менее пяти часов в двое суток, но потом вынужден был перейти на более жесткие препараты, когда и того времени стало не хватать.

Друг смог достать для него бензедрин. Благодаря бензедрину он закончил колледж, получил работу в БиолоГен, крупнейшей генетической лаборатории в мире, купил Порше, дом и даже жену.

Но работа оказалась еще более сложной, чем учеба. Он перешел с таблеток бензедрина на инъекции метедрина. Чтобы успокоиться после метедринового кайфа, начал принимать Либриум, а затем Нембутал. Он был под кайфом от Нембутала, когда взорвал лаборатории 4, 5 и 6 в БиолоГене.

В полицейском отчете это названо преступной халатностью. Он оставил газопровод под напряжением на горелке Бунзена после того, как пламя погасло. Даже школьник не допустил бы такой небрежности. Ирония заключалась в том, что горелка даже не использовалась в эксперименте. Фрэнк использовал ее для подогрева кофе.

Взрыв причинил ущерб почти на два миллиона долларов и привел к потере исследований. Три человека погибли. Фрэнк во время взрыва отошел в туалет и не пострадал совсем.

Он ничего не скрывал. Признавшись в употреблении наркотиках, он потребовал, чтобы его арестовали.

Был подан иск. Обвинения в непредумышленном убийстве тоже были выдвинуты. Фрэнк потерял все: карьеру, деньги, жену, и попал в тюрьму. Там его и нашел президент Рейган.

Тюрьма дала ему шанс покончить с наркотиками, а также искупить свою вину. Фрэнк не хотел принимать предложение президента, но Рейган организовал поездку в Самхейн, чтобы дать ему представление о том, для чего он нужен своей стране.

Так Фрэнк и оказался здесь. Он сменил тюрьму одного типа на тюрьму другого. Новая была комфортабельнее, требовательнее и давала ему шанс помочь миру, в то же время позволяла нести ему свое наказание. Фрэнк не видел заката уже двадцать лет. Он скучал по нему каждый день, но именно поэтому оставался здесь, считая пребывание в этом подземелье заслуженным.

Даже когда действующий президент помиловал его, Фрэнк остался. Он собирался закончить начатое дело – секвенирование ДНК Баба. Только тогда почувствует, что полностью искупил свою вину.

– Это было очень давно, – прошептал Фрэнк.

– Я могу помочь тебееее.

– Как?

– Я знаю генетику. Я могу дать тебе всю последовательность своей ДНК. Но мне нужен компуууутер.

Фрэнк обдумывал его предложение.