Текст книги "Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам (ЛП)"

Автор книги: Дуглас Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)

Как повлияет на Европу массовый приезд людей, которые не унаследовали сомнений и интуиции европейцев? Сейчас этого никто не знает, да и никогда не знал. Все, в чем мы можем быть уверены, – это в том, что эффект будет. Привлечение десятков миллионов людей со своими собственными идеями и противоречиями на континент со своим собственным набором идей и противоречий обязательно будет иметь последствия. Предположения тех, кто верит в интеграцию, заключаются в том, что со временем все прибывающие станут похожими на европейцев. Это предположение становится менее вероятным из-за того, что очень многие европейцы не уверены, хотят ли они быть европейцами. Культура сомнений и недоверия к себе вряд ли сможет убедить других принять свою собственную позицию. В то же время возможно, что многие – по крайней мере, многие – приезжие будут придерживаться своих собственных убеждений или даже, что вполне правдоподобно, привлекут этими убеждениями европейцев в следующих поколениях. Также вероятно, что многие из тех, кто приедет, будут наслаждаться стилем жизни, участвовать в стремлениях и плодах экономического подъема, пока он продолжается, и при этом презирать или пренебрегать культурой, в которую они приехали. Они могут использовать ее, как это так памятно сказал президент Эрдоган о демократии, как автобус, и выходить из него, когда он доставит их в желаемый пункт назначения.

Опросы общественного мнения постоянно показывают, что мигранты из других стран Европы придерживаются таких взглядов на социальный либерализм, не говоря уже о либертарианстве, которые ужаснули бы европейцев, если бы эти взгляды исходили из их собственных сообществ. Либерализм современной Европы также дает этим приезжим некоторые мнимые оправдания их позиции. Отец-мусульманин не хочет, чтобы его дочь стала похожа на западных женщин, потому что он видит некоторых западных женщин и знает, что они делают. Он не хочет, чтобы его дочь стала одержима культурой потребления, поскольку видит все, что она производит. То, что он хотел бы опровергнуть, есть в окружающем его обществе. Возможно, со временем, вместо того чтобы стать более похожими на общество, в которое они переехали, такие люди еще больше укоренятся в своих устоях именно благодаря обществу, в которое они переехали. В то же время имеющиеся на сегодняшний день данные свидетельствуют о том, что европейцы вряд ли будут отстаивать свои ценности перед такими людьми. В такой стране, как Великобритания, потребовались десятилетия, чтобы противодействие калечащим операциям на женских половых органах стало мейнстримом. Несмотря на то, что эта процедура запрещена уже три десятилетия, и несмотря на то, что более 130 000 женщин в Британии подверглись этому варварскому обращению, до сих пор не было ни одного успешного судебного преследования за это преступление. Если Западной Европе так трудно противостоять даже такому простому явлению, как FGM, то вряд ли она сможет защитить некоторые из своих более тонких ценностей в ближайшие годы.

Но даже если бы все приезжие представляли собой явную угрозу, даже если бы европейцы считали всю дальнейшую миграцию сплошь состоящей из людей, которые станут их недолюбливать, даже в этом случае усталость возвращается. Ведь если это так, то к этому нужно будет относиться, и должна произойти реакция, даже восстание. Перед этим возникает усталость, которую европейцы чувствовали и раньше – прежде всего после Великой войны. Возможно ли, чтобы после стольких потерь возникла другая проблема, возможно, еще более масштабная? Конечно, такие жертвы и катастрофы заслуживают того, чтобы мы немного отдохнули в великом календаре истории?

Отсутствие вопросов и дискуссий о переменах, происходящих в Европе, во многом сводится к следующему: лучше не задавать вопросов, потому что ответы на них плохие. Безусловно, это объясняет необычайный уровень презрения к инакомыслящим в эпоху массовой иммиграции. В частности, это объясняет непреклонную веру в то, что если заставить замолчать или остановить людей, выкрикивающих «огонь», то проблема, которую они обозначают, исчезнет. После того как в 2011 году в офисах Charlie Hebdo произошел взрыв, министр иностранных дел Лоран Фабиус обрушился на журнал. «Действительно ли разумно подливать масла в огонь?» – спросил он. Никто не спросил его в ответ, кто превратил французское общество в огонь.

Эпоха, не боявшаяся последствий своих решений, не пыталась бы заглушить каждый голос, который хотя бы сказал «пауза». Однако бремя усталости может пасть даже или особенно на тех, кто бил тревогу. В интервью итальянской газете в 2016 году Айаан Хирси Али спросили о ситуации в ее бывшей приемной стране Голландии. Что случилось с людьми, которые высказывались по вопросам, о которых она предупреждала до того, как ее выгнали, после ее отъезда? Писатели, художники, карикатуристы, интеллектуалы и журналисты. Неужели все они просто замолчали? Она ответила: «Люди в Нидерландах, которые пишут и говорят об исламе и этих проблемах, устали».[202]202
  Интервью Джулио Меотти с Айаан Хирси Али, Il Foglio, 31 января 2016 г.


[Закрыть]

Почему восток отличается от других стран

Однако все это поднимает еще один вопрос. Почему Восточная Европа такая другая? Почему ее отношение на протяжении всего кризиса с мигрантами, к границам, национальному суверенитету, культурной сплоченности и многим другим моментам так сильно расходится с отношением Западной Европы? На протяжении всего кризиса, как и в предшествующие годы, невозможно было представить, чтобы правый западноевропейский лидер сказал хотя бы половину того, что сказал бы левый восточноевропейский лидер. С лета 2015 года и по сей день, несмотря на угрозы и упреки со стороны правительства Германии и Европейской комиссии, Вышеградская группа Словакии, Польши, Венгрии и Чехии занимала позицию, полностью противоположную позиции Ангелы Меркель и Брюсселя. Они критикуют недальновидность канцлера и твердо отказываются принимать квоты на мигрантов, продиктованные из Берлина и Брюсселя.

В январе 2016 года, когда шведские власти, Еврокомиссия и другие организации начали публично признавать, что большинство людей, которых они приняли в прошлом году, не имели права просить убежища в Европе, Жан-Клод Юнкер продолжал настаивать на предложенной Комиссией системе квот для распределения мигрантов между каждой страной. Словакия по-прежнему отказывалась принимать участие в том, что ее правительство назвало «бессмыслицей» и «полным фиаско». Добровольно согласившись выставить 300 охранников на внешних границах Шенгенской зоны, они, тем не менее, продолжали настаивать на том, что не будут принимать никаких квот на мигрантов. Левый премьер-министр Словакии Роберт Фико в отчаянии заявил: «Я чувствую, что мы в ЕС сейчас совершаем ритуальное самоубийство и просто смотрим на это».[203]203
  «Фико: Миграционная политика ЕС – это „ритуальное самоубийство“», EurActiv, 26 января 2016 г.


[Закрыть] Другие Вышеградские страны придерживались того же мнения, что и Фико. Разница с западноевропейскими партнерами не могла быть более разительной. Что же заставляло Восток и Запад одного континента думать так по-разному по столь важным вопросам?

Шанталь Дельсоль заметила зачатки этих различий в середине 1990-х годов. Проведя время в Восточной Европе после падения Берлинской стены, она увидела, что восточноевропейцы «все больше считают нас существами с другой планеты, хотя на другом уровне они мечтают стать такими же, как мы». «Позже я убедилась, что именно в этих восточноевропейских обществах мне следует искать ответы на наши вопросы… расхождения между нами и ними привели меня к убеждению, что последние пятьдесят лет удачи полностью стерли наше ощущение трагического измерения жизни».[204]204
  Шанталь Дельсоль, предисловие к английскому изданию книги «Дик, Икар падший», стр. xx.


[Закрыть] Это трагическое измерение жизни не было стерто на Востоке. И нигде последствия этого не проявились так ярко, как в отношении лидеров стран Восточной Европы, опирающихся на поддержку населения, к миграционному кризису.

Все эти страны хотели вступить в Европейский союз и стремились к максимально возможной интеграции европейских стран, со свободным передвижением и всеми экономическими преимуществами, которые влечет за собой членство. Но когда канцлер Меркель открыла внешние границы Европы, все эти страны взбунтовались – и не просто взбунтовались, а заявили о своей позиции. 15 марта 2016 года премьер-министр Венгрии использовал свою торжественную речь по случаю национального праздника, чтобы объяснить совершенно иной подход Востока к миграции, границам, культуре и идентичности. Виктор Орбан заявил народу Венгрии, что новые враги свободы отличаются от имперских и советских систем прошлого, что сегодня их не бомбят и не сажают в тюрьмы, а лишь угрожают и шантажируют. Но «народы Европы, возможно, наконец-то поняли, что их будущее поставлено на карту», – сказал он:

Наконец-то народы Европы, дремавшие в изобилии и процветании, поняли, что жизненные принципы, на которых была построена Европа, находятся в смертельной опасности. Европа – это сообщество христианских, свободных и независимых наций; равенство мужчин и женщин; честная конкуренция и солидарность; гордость и смирение; справедливость и милосердие.

На этот раз опасность не нападает на нас так, как это делают войны и стихийные бедствия, внезапно вырывая ковер у нас из-под ног. Массовая миграция – это медленный поток воды, упорно размывающий берега. Она маскируется под гуманитарную цель, но ее истинная природа – захват территории. И то, что приобретает территорию для них, теряет ее для нас. Стаи одержимых правозащитников испытывают непреодолимое желание порицать нас и выдвигать против нас обвинения. Мы якобы являемся враждебными ксенофобами, но на самом деле история нашей страны – это история инклюзии и переплетения культур. Те, кто стремился приехать сюда как новые члены семьи, как союзники, или как перемещенные лица, опасающиеся за свою жизнь, были впущены, чтобы создать для себя новый дом. Но те, кто приехал сюда с намерением изменить нашу страну, сформировать ее по своему образу и подобию, те, кто приехал с насилием и против нашей воли, всегда встречали сопротивление.

Для самой могущественной страны Европы такое видение Венгрии было неприемлемо. Оно противоречило не только политике тогдашнего правительства Германии, но и иммиграционной политике всех немецких правительств со времен Второй мировой войны. Давление из Берлина было неослабевающим. Однако непримиримые различия во взглядах между Востоком и Западом сохранялись. В мае того года, всего за месяц до того, как его страна приняла председательство в Европейском союзе, Роберт Фико защищал отказ Словакии принимать квоты мигрантов, продиктованные Брюсселем и Берлином. Несмотря на угрозу огромных штрафов за каждого непринятого мигранта, словацкий премьер-министр не сдавался: «Исламу нет места в Словакии, – заявил он. – Мигранты меняют характер нашей страны. Мы не хотим, чтобы характер этой страны изменился».[205]205
  «Fico sieht keinen Platz für Islam in der Slowakei», Der Standard, 27 мая 2016 г.


[Закрыть]

Эти страны на протяжении большей части своей истории пили из тех же колодцев, что и западноевропейские государства, однако здесь явно сложилось иное отношение. Возможно, они не чувствовали или иным образом не впитывали вину Западной Европы и не считали, что все недостатки мира можно списать на них. Или, возможно, они не страдали от истощения и усталости, от которых страдали западноевропейские страны. А может быть, благодаря отсутствию массовой иммиграции в послевоенный период (несмотря на то, что у них было много чего другого), они сохранили чувство национальной сплоченности, которое западноевропейцы с трудом могли себе представить или вспомнить. Возможно, они смотрели на то, что происходило в Западной Европе, и просто решили, что не хотят, чтобы то же самое происходило в их странах.

Возможно, дело было во всем этом. И, возможно, в основе всего этого лежал тот факт, что Вышеградские страны уже однажды испытали на себе последствия западного оцепенения. Конечно, только они из всех европейских стран на своей памяти испытали трагические аспекты жизни, о которых забыли их западные союзники. Они знали, что все, что у них было, может быть сметено с одного направления, а затем так же легко сметено с другого: история не дает людям отсрочки, даже если они считают, что заслужили ее.

В то же время остальная часть континента оставалась в плену истории, как и прежде. К лету 2016 года австрийские и французские власти попытались закрыть свои границы для новых волн мигрантов, прибывающих через Италию из пунктов прибытия на Лампедузе и Сицилии. По мере введения этих ограничений все больше мигрантов, намеревающихся отправиться на север, стали прибегать к швейцарскому варианту. Зимой эти горные перевалы могут быть смертельно опасными, но летом отдаленные тонкие тропы через итало-швейцарскую границу вполне проходимы. Тем летом итальянская газета La Stampa поговорила с местными жителями в деревне Думенца, расположенной между озером Маджоре и швейцарской границей. Они отметили, что тропы используются, а один пожилой местный житель мимоходом заметил: «Это те же самые тропы, по которым итальянские евреи бежали во время войны».[206]206
  «Беженцы и мигранты, застрявшие в Италии, открывают новый маршрут», The Daily Telegraph, 22 июля 2016 г.


[Закрыть]

Думать о мигрантах – значит думать о них раньше. Думать о тех, кто направляется в Германию этими путями, означало думать о тех мигрантах, которые когда-то направлялись в другую сторону. Думать о сегодняшних мигрантах – значит думать о вчерашних евреях: проход, которого не избежать.

Мы застряли с этим

19 марта 2016 года бельгийская полиция застрелила и арестовала родившегося в Бельгии французского гражданина марокканского происхождения, который был одним из организаторов ноябрьских терактов в Париже. После этих терактов Салах Абдеслам отправился в Бельгию, где его отпечатки пальцев были обнаружены как минимум в двух квартирах в сильно мусульманском районе Моленбик в Брюсселе. В итоге его арестовали в другой квартире в Моленбике, где он жил с местной семьей. Сразу после ареста бельгийский ОМОН был вынужден направиться в этот район, чтобы справиться с местной «молодежью», которая называла Абдеслама своим героем и бросала камни и бутылки в полицию в знак протеста против его ареста. Три дня спустя три террориста-смертника взорвали себя в бельгийской столице. Наджим Лаашрауи и Ибрагим эль-Баркауи взорвали свои жилеты на выходе из аэропорта Брюсселя, а брат Ибрагима, Халид эль-Баркауи, – на станции метро Maelbeek, рядом со штаб-квартирой Европейской комиссии. Все трое исполнителей снова оказались «местными жителями». Их жертвами стали тридцать два человека самых разных возрастов и национальностей.

По всему континенту начались традиционные поиски объяснений. Одни обвиняли в нападениях – совершенных бельгийскими гражданами из района Моленбек – градостроительство, другие – отсутствие «джентрификации» в районе. Другие обвиняли внешнюю политику Бельгии, историю Бельгии, включая бельгийский колониализм, или «расизм» бельгийского общества. После первого раунда этих общественных дебатов газета New York Times опубликовала ничем не примечательную статью, в которой обвинила в нападениях различные провалы бельгийской политики. Они взяли интервью у некоего Ива Гольдштейна, 38-летнего ребенка еврейских беженцев, который сейчас является членом совета в Шаербеке и руководителем аппарата министра-президента Брюссельского столичного региона. Он настаивал на том, что обвинять в нападениях ислам неправильно, но критиковал неспособность таких людей, как он, предотвратить этот растущий «радикализм среди молодежи». Он сказал: «Наши города столкнулись с огромной проблемой, возможно, самой большой со времен Второй мировой войны. Как получилось, что люди, которые родились здесь, в Брюсселе, в Париже, могут называть героями тех, кто совершает насилие и террор. Это настоящий вопрос, с которым мы столкнулись».

Затем мистер Голдстайн мимоходом рассказал о том, что его заинтересовало. Друзья, которые преподают в школах в преимущественно мусульманских районах Моленбек и Шербек, рассказали ему, что, когда речь зашла о том, как их ученики относятся к террористам, только что разбомбившим их город, «90 процентов их учеников, 17–18 лет, назвали их героями».[207]207
  «В радикализации бельгийской молодежи виновата политика, а не ислам», The New York Times, 7 апреля 2016 г.


[Закрыть] В другом месте, в интервью газете De Standaard, министр безопасности Бельгии Ян Жамбон сказал, что «значительная часть мусульманского сообщества танцевала, когда произошли теракты». Как обычно, Ямбон подвергся критике со стороны своих коллег по парламенту и СМИ. Он ответил, что получил эту информацию от нескольких бельгийских служб безопасности. Но его слова, как и откровения г-на Гольдштейна, на самом деле представляют собой взгляд под поверхность, который предоставляется общественности в историях, следующих за каждым террористическим актом в Европе. Эти истории, как и сами теракты, несут ответственность за решающий сдвиг в настроении Европы. Потому что, хотя бомбы, пистолеты и ножевые атаки вызывают крайнюю озабоченность, второстепенным (но в долгосрочной перспективе более важным) является вопрос о взаимоотношениях между ничтожным числом экстремистов, совершающих такие атаки, и остальным населением из той же среды.

Опрос, проведенный в Великобритании в 2006 году, через год после публикации датских карикатур, показал, что 78 процентов британских мусульман считают, что издатели карикатур должны быть привлечены к ответственности. Чуть меньшее число (68 %) считает, что преследованию должен подвергаться любой, кто оскорбляет ислам. Тот же опрос показал, что почти пятая часть британских мусульман (19 процентов) уважает Усаму бен Ладена, а 6 процентов заявили, что «очень уважают» его.[208]208
  Опрос общественного мнения, проведенный по заказу Channel 4, август 2006 г.


[Закрыть] Девять лет спустя, когда два члена Аль-Каиды на Аравийском полуострове вошли в офис Charlie Hebdo в Париже и расправились с сотрудниками издания за то, что те напечатали карикатуры на Мухаммеда, 27 процентов британских мусульман заявили, что испытывают «некоторое сочувствие» к мотивам нападавших. Почти четверть (24 процента) заявили, что считают оправданным насилие против людей, публикующих изображения Мухаммеда.[209]209
  Опрос ComRes для радиостанции BBC Radio 4 «Today», 25 февраля 2015 г.


[Закрыть] BBC, для которой проводился этот опрос, опубликовала его с хорошим новостным заголовком «Большинство британских мусульман „против репрессий за карикатуры на Мухаммеда“».

Сочетание очень громких событий и осознания того, что то, что скрывается под терроризмом, представляет собой еще более серьезную проблему, означает, что в последние годы взгляды европейской общественности все больше расходятся с мнением ее лидеров. Почти после каждого теракта политические лидеры Европы сообщали общественности, что это не имеет ничего общего с исламом и что ислам в любом случае является мирной религией. Общественность, как оказалось, с этим не согласна.

В июне 2013 года опросная компания ComRes провела для BBC Radio 1 опрос тысячи молодых британцев об их отношении к основным мировым религиям. Когда через три месяца были опубликованы результаты, они вызвали небольшой фурор. 27 % опрошенных заявили, что не доверяют мусульманам, а 44 % – что мусульмане не разделяют взглядов остального населения. BBC и другие британские СМИ немедленно приступили к работе, пытаясь выяснить, что пошло не так и как Британия может решить проблему, связанную с тем, что так много людей думают подобным образом. Подавляющее большинство откликов на опрос вызвало обеспокоенность тем, что молодые люди могут думать так, и дебаты о том, как изменить такое восприятие. Результаты были и более удивительными, и не в последнюю очередь тот факт, что 15 % опрошенных заявили, что не доверяют евреям, 13 % – буддистам и 12 % – христианам. Вопрос о том, что именно буддисты сделали за последние месяцы, чтобы вызвать раздражение стольких молодых британцев, остался без ответа. Но вместо того, чтобы проводить программу перевоспитания молодежи, одна из подсказок о том, почему молодые британцы ответили так, как они ответили, может заключаться во времени проведения опроса. Опрос проводился с 7 по 17 июня 2013 года.[210]210
  ComRes, опрос BBC «Молодые люди и предрассудки», опубликованный 24 сентября 2013 г. http://comres.co.uk/wp-content/themes/comres/poll/BBC_Radio_1_Newsbeat_Discrimination_Poll_September_2013.pdf.


[Закрыть]

Всего несколькими неделями ранее барабанщик Ли Ригби, молодой солдат, находившийся в отпуске в Афганистане, был сбит машиной средь бела дня возле армейских казарм в Южном Лондоне. Майкл Адеболаджо и Майкл Адебовале вышли из машины, вытащили свою жертву на середину дороги и стали рубить ее тело мачете. Они попытались обезглавить его, но не смогли полностью удалить голову. Дожидаясь прибытия вооруженной полиции, с руками в крови и все еще держа мачете, Адеболаджо рассказывал на камеру о том, почему они совершили этот поступок. После ареста Адеболаджо полиция нашла у него письмо (к тому времени измазанное кровью). Оно было адресовано его детям и содержало оправдание его действий. Это письмо было предъявлено на последующем судебном процессе. Среди прочего в нем говорилось: «Мои любимые дети. Знайте, что сражаться с врагами Аллаха – это обязанность». И далее: «Не проводите свои дни в бесконечных спорах с трусливыми и глупыми, если это отсрочит вашу встречу с врагами Аллаха на поле боя». Письмо заканчивалось сноской, содержащей почти два десятка ссылок на отрывки из Корана, которые Адеболаджо, очевидно, хотел использовать как подтверждение содержания своего письма.[211]211
  Оригинал письма доступен по адресу http://www.bbc.co.uk/news/uk-25298580.


[Закрыть]

Возможно, молодые люди, ответившие на опрос Radio 1, не являются фанатиками, делающими предположения об огромных массах людей без каких-либо доказательств, а просто виноваты в том, что читают новости. В конце концов, насколько выше были бы цифры опроса об уровне недоверия к евреям или христианам, если бы всего несколькими днями ранее два еврея-экстремиста или христианина-фундаменталиста средь бела дня зарезали британского солдата? Как бы ни было жаль, но люди, которых спросили об их мнении в этом опросе и которые связали ислам и мусульман с насилием, сделали это потому, что на их улицах ислам совсем недавно ассоциировался с крайним насилием.

Похожая история произошла вскоре после того, как в одной из школ Данди (Шотландия) учеников попросили перечислить слова, которые ассоциируются у них с мусульманами. Среди слов, предложенных детьми, были «террористы», «страшный» и «9/11». Шокированные учителя позвонили в местный мусульманский центр и попросили кого-нибудь прийти и исправить ответы учеников. Вскоре была создана благотворительная организация, которая рассылала мусульманок по шотландским школам для «исправления» взглядов школьников на ислам и мусульман. В отчете об одном из таких случаев отмечалось, что две мусульманки в платках объясняли детям, что угонщики самолетов 11 сентября «не имеют ничего общего с исламом».[212]212
  «Мусульманский проект направлен на разрушение барьеров и обучение молодежи человеческой стороне ислама», Daily Record, 27 ноября 2013 г., http://www.dailyrecord.co.uk/news/real-life/muslim-project-aims-break-down-2856192.


[Закрыть]

К сожалению, для тех, кто занимается перевоспитанием населения, эти усилия оказались несопоставимы с растущим осознанием проблемы. Почти весь европейский политический истеблишмент и средства массовой информации не смогли убедить общественность в том, что проблема преувеличена. Отчасти это объясняется тем, что интернет диверсифицировал источники информации, но в основном – простым ходом событий. Если сопоставить то, что говорят и делают политические лидеры Европы, с тем, что думает их общественность, разрыв получается поразительным.

Опрос, проведенный в Нидерландах в 2013 году, показал, что 77 процентов респондентов заявили, что ислам не обогащает их страну. Около 73 процентов заявили, что «существует связь» между исламом и террористическими атаками, а 68 процентов ответили, что, по их мнению, в Нидерландах «достаточно» ислама. Это мнение не ограничивалось избирателями какой-либо конкретной партии, его разделяло большинство избирателей, представляющих все политические партии Нидерландов.[213]213
  Опрос был проведен по заказу партии PVV исследовательским бюро Мориса де Хонда в июне 2013 года, http://www.geertwilders.nl./images/Reactie_op_Islam_in_Nederland.pdf.


[Закрыть] Подобные взгляды проявились и на других континентах. Во Франции в том же году – то есть за два года до парижских терактов 2015 года – 73 процента опрошенных заявили, что относятся к исламу негативно[214]214
  Harris Interactive, «Le Regard des Français sur la religion musulmane», апрель 2013 г., http://www.harrisinteractive.fr/news/2013/Results_HIFR_PAI_16042013.pdf.


[Закрыть] и 74 процента – что считают ислам нетерпимым.[215]215
  «Les crispations alarmantes de la société française», Le Monde, 24 января 2013 г., http://www.lemonde.fr/politique/article/2013/01/24/lescrispations-alarmantes-de-la-societe-francaise_1821655_823448.html.


[Закрыть] Стоит помнить, что около 10 процентов населения Франции – мусульмане.

В ходе тех же опросов 55 процентов голландских избирателей заявили, что не хотят, чтобы в их стране было больше мусульман, 56 процентов немцев сказали, что ислам ассоциируется у них со стремлением к политическому влиянию, а 67 процентов французов заявили, что считают исламские ценности «несовместимыми» с ценностями французского общества.[216]216
  Harris Interactive, «Le Regard des Français».


[Закрыть] К 2015 году один из опросов показал, что только 30 процентов населения Великобритании согласны с тем, что ценности ислама «совместимы» с ценностями британского общества.[217]217
  Опрос Survation (проведен в апреле 2015 года), http://survation.com/british-muslims-is-the-divide-increasing.


[Закрыть] Другой опрос, проведенный примерно в то же время, показал, что только пятая часть (22 процента) населения Великобритании согласна с утверждением, что исламские ценности и британские ценности «в целом совместимы».[218]218
  Кембриджский опрос YouGov (проведен в марте 2015 года), http://cdn.yougov.com/cumulus_uploads/document/ogqzisd2xq/Islam%20and%20British%20values.pdf.


[Закрыть]

Так происходит повсюду. Опрос, проведенный в Германии в 2012 году, показал, что 64 % респондентов ассоциируют ислам с насилием, а 70 % – с фанатизмом и радикализмом. Только 7 процентов немцев ассоциируют эту религию с открытостью, толерантностью или уважением прав человека.[219]219
  Institut fur Demoskopie Allensbach, ноябрь 2012 г., http://www.ifd-allensbach.de/uploads/tx_reportsndocs/November12_Islam_01.pdf.


[Закрыть] Как отмечает американский исследователь современного ислама Дэниел Пайпс, опросы общественного мнения по этим вопросам демонстрируют постоянную восходящую траекторию. Опросы европейской общественности никогда не показывают, что их озабоченность этими вопросами уменьшается. Это улица с односторонним движением. Так, в 2010 году еще не половина (47 процентов) немцев заявили, что согласны с утверждением «исламу не место в Германии». К маю 2016 года число немцев, согласных с этим утверждением, выросло до 60 процентов.[220]220
  «Für fast zwei Drittel der Bürger gehört der Islam nicht zu Deutschland», WDR, 12 мая 2016 г.


[Закрыть]

И все это происходит несмотря на то, что весь правящий класс Западной Европы говорит людям, что они не правы. На самом деле, до сих пор наиболее распространенным ответом западноевропейских правящих лидеров было то, что люди, которые думают подобным образом, явно не сталкивались с достаточным разнообразием, в частности, не сталкивались с исламом, и что если бы они это сделали, то думали бы иначе. На самом деле опросы показывают обратное. Чем больше ислама в обществе, тем больше в нем неприязни и недоверия к исламу. Но реакция политических кругов имеет еще одну общую черту: они настаивают на том, что для решения этой проблемы им необходимо справиться с этим выражением общественного мнения. Их приоритетом было не зажимать то, против чего возражает общественность, а, скорее, возражающую общественность. Если кому-то нужен хрестоматийный пример того, как политика идет вразнос, то вот он.

В 2009 году Королевский англиканский полк по возвращении из Афганистана прошел парадом по городу Лутон. Это один из городов Англии, в котором «белые британцы» составляют меньшинство (45 %), и в городе особенно велика мусульманская община. Многие местные жители пришли на парад и были возмущены тем, что экстремисты из исламистской группировки «Аль-Мухаджирун» хекали и протестовали против солдат, когда те маршировали по центру города. Среди прочего, эта группа называла солдат «убийцами» и «детоубийцами». Разъяренные представители общественности попытались противостоять протестующим, но британская полиция защитила их и пригрозила разъяренным местным жителям арестом. В последующие недели некоторые из этих местных жителей попытались организовать акцию протеста против исламистов, но им не дали добраться до той же ратуши, к которой ранее шел аль-Мухаджирун. И если аль-Мухаджирун безнаказанно раздавал свои листовки протеста в мечетях, то местным жителям, выступающим против исламистов, полиция не позволила раздать ни одной листовки.

Возмущенные двойными стандартами, они в последующие недели сформировали группу, которая стала известна как Английская лига обороны (EDL). В последующие годы они организовывали протесты во многих городах Соединенного Королевства, которые часто переходили в насилие. По признанию главного организатора (Томми Робинсона), это происходило отчасти из-за людей, которых привлекали такие протесты, а также потому, что везде, где они собирались, появлялись организованные группы «антифашистов», часто состоящие из большого числа мусульман, и начинали жестокие столкновения. Все эти «антифашистские» группы пользовались поддержкой ведущих политиков, включая премьер-министра. Кроме того, ранее они проводили «антифашистские» митинги, на которых один из убийц Ли Ригби выступал перед толпой на стороне «антифашистов». Но самое главное в EDL – не столько ее деятельность, сколько отношение к ней властей. Ни местная полиция, ни местные власти, ни национальная полиция, ни правительство ни на одном из этапов не посчитали, что EDL имеет смысл. Верхние эшелоны власти не только поддерживали союз с группами, выступавшими против EDL, даже если эти группы сами были замешаны в экстремизме и насилии, но и отдали приказ закрыть EDL и привлечь к ответственности ее руководство.

Однажды лидер EDL был арестован за попытку пройти с одной спутницей по мусульманскому району Тауэр-Хэмлетс в Лондоне. В другой раз он был арестован после того, как организованная на сайте акция протеста превысила положенное время на три минуты. И с самого начала власти сделали все возможное, чтобы усложнить, а то и вовсе сделать невозможной жизнь руководства группы. С момента основания Робинсоном организации его банковские счета были заморожены. В домах Робинсона и всех его ближайших родственников были проведены полицейские обыски, изъяты документы и компьютеры. В конце концов было обнаружено нарушение правил ипотечного кредитования, и Робинсон был судим, осужден и отправлен в тюрьму за это преступление.[221]221
  См. интервью с Томми Робинсоном, данное автором, The Spectator, 19 октября 2013 г.


[Закрыть] В то же время исламистские группировки постоянно угрожали ему. Помимо неоднократных нападений мусульманских банд на лидеров EDL, предпринимались и серьезные попытки убить их. В июне 2012 года полиция остановила автомобиль, в котором находилась часть ячейки из шести исламистов. В машине находились бомбы, дробовики, ножи и послание с нападками на королеву. Люди возвращались с демонстрации EDL, где они планировали совершить нападение, но из-за небольшого количества участников в тот день протест закончился раньше. Как и в других случаях, общественность не проявила особого сочувствия из-за общего мнения, что EDL сама навлекла на себя подобные нападения. В ответ на то, что их город предстал в сомнительном свете из-за появления мусульманских банд, а также EDL, местный совет организовал мероприятие под названием «Любите Лутон». Это был праздник «разнообразия» и «мультикультурализма» в Лутоне, который включал в себя различные блюда, а также выступления ходулистов.

В разных вариантах эта история повторяется по всей Европе. В Германии в 2014 году в Дрездене образовалось движение, называющее себя Pegida. Их программа была похожа на программу EDL и других популярных протестных движений по всей Европе. Они выступали против радикальных мусульман и массовой иммиграции, хотя и подчеркивали свою открытость к иммиграции в целом (особенно в случае Pegida к законным просителям убежища). Как и в случае с EDL, в их рядах были видные представители этнических и сексуальных меньшинств, хотя в прессе они упоминались редко, если вообще упоминались. В основе протестов Pegida лежит протест против неизбирательной мусульманской иммиграции и против проповедников ненависти, салафитов и других экстремистов. Как и в случае с EDL, основополагающие символы группы были не только антиисламистскими, но и антинацистскими, пытаясь с самого начала дистанцироваться от любых связей с ужасами прошлого. Несмотря на то, что такие связи постоянно упоминались в СМИ, к декабрю 2014 года число участников протестов Pegida превысило 10 000 человек и начало распространяться по всей Германии. В отличие от EDL, которая привлекала в Британии почти исключительно представителей рабочего класса, Pegida, похоже, смогла привлечь более широкий круг граждан в Германии, включая профессионалов среднего класса. В конце концов (хотя и в гораздо меньших количествах) движение распространилось и в других частях Европы.