Текст книги "Странная смерть Европы. Иммиграция, идентичность, ислам (ЛП)"

Автор книги: Дуглас Мюррей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

В октябре 2015 года премьер-министр Венгрии Виктор Орбан публично раскритиковал Сороса, назвав его одним из активистов, которые «поддерживают все, что ослабляет национальные государства». В ответ Сорос публично подтвердил, что многочисленные группы, которые он финансирует, действительно работают на цели, описанные Орбаном. В электронном письме, направленном в Bloomberg, Сорос заявил, что его фонд стремится «поддерживать европейские ценности», а Орбана он обвинил в попытках «подорвать эти ценности». Далее Сорос сказал об Орбане: «Его план рассматривает защиту национальных границ как цель, а беженцев – как препятствие. Наш план рассматривает защиту беженцев как цель, а национальные границы – как препятствие».[178]178
  «Орбан обвиняет Сороса в разжигании волны беженцев, чтобы ослабить Европу», Bloomberg, 30 октября 2015 г.


[Закрыть] Диалог прекратился прежде, чем кто-то успел спросить Сороса, как долго продержатся эти европейские ценности, если в Европу смогут приезжать люди со всего мира.

Но затем аргументы изменились. СМИ всего мира уже писали о том, что Европа «прогибается» под натиском новоприбывших, когда вечером в пятницу, 13 ноября, Париж потрясли три часа скоординированных террористических атак. Боевики на автомобилях, вооруженные автоматами, проезжали мимо и стреляли в парижан, которые ели и пили в барах и ресторанах. В то же время террористы-смертники подорвали стадион «Стад де Франс» в Сен-Дени, где президент Олланд находился среди зрителей, наблюдавших за футбольным матчем. Помимо перестрелок и взрывов в ресторанах, трое боевиков проникли в концертный зал театра Bataclan на бульваре Вольтера. Пока более тысячи человек слушали концерт в стиле хэви-метал, нападавшие начали стрелять из автоматов и застрелили всех, кого смогли. Они выстроили в ряд людей в инвалидных колясках в секции для инвалидов и расстреляли их одного за другим. В других местах они бродили по зданию, выслеживая людей, которые лежали раненые или прятались. Одна выжившая молодая женщина написала впоследствии: «Когда я лежала в крови незнакомцев и ждала своей пули, чтобы покончить с моими 22 годами, я представляла себе каждое лицо, которое когда-либо любила, и шептала „Я люблю тебя“, снова и снова, размышляя о самых ярких моментах моей жизни». Мужчины продолжали стрелять в людей по всему театру, пока не прибыла полиция, и тогда боевики привели в действие жилеты смертников. К концу вечера в Париже погибли 129 человек, еще сотни были ранены.

Ответственность за теракты взяло на себя Исламское государство в Сирии. Как и в случае с каждым предыдущим терактом в Европе, континент затаил дыхание и задумался о худшем сценарии. Со временем выяснилось, что преступники были родом из Франции и Бельгии. Но после теракта один из главарей смог благополучно вернуться в Бельгию. Не менее важным оказалось и то, что у одного из смертников на «Стад де Франс» был поддельный сирийский паспорт на имя «Ахмад аль Мохаммад». Официальные лица признали, что человек с таким именем въехал в Европу в качестве просителя убежища за месяц до терактов. Оказалось, что отпечатки пальцев совпадают с отпечатками пальцев человека, который въезжал в Грецию под этим именем в октябре. Человек с таким именем был подобран греческой береговой охраной в начале того же месяца на тонущей лодке, наполненной 70 другими мигрантами. В ноябре он, судя по всему, отправился с острова Лерос через Сербию, Хорватию, Австрию и Венгрию и, наконец, в Сен-Дени. Хотя новости появлялись крайне медленно, уже через год после теракта стало ясно, что большинство парижских нападавших, включая главарей, не только побывали в Сирии, где прошли террористическую подготовку, но и пробирались в Европу и обратно, выдавая себя за мигрантов.

Любой общественный аппетит к таким проницаемым внешним границам начал уменьшаться. Как только стало известно о свободном перемещении террористической ячейки по территории Франции и за ее пределы в ночь нападения, так же уменьшился и аппетит к созданию абсолютно безграничного континента внутри Европы. Однако через два дня после парижских терактов Жан-Клод Юнкер на пресс-конференции в Анталье (Турция) заявил: «Нет никаких оснований для пересмотра политики Европы в отношении беженцев». Он пояснил, что нападавшие в Париже были «преступниками», а не «беженцами или просителями убежища», добавив: «Я хотел бы обратиться к тем в Европе, кто пытается изменить принятую нами миграционную повестку дня. Я хотел бы напомнить им, что нужно быть серьезными в этом вопросе и не поддаваться этим базовым реакциям, которые мне не нравятся». Нравится ему это или нет, но общественные и политические настроения менялись. Если преимущества парижанина, отправляющегося на ночь в Брюссель, всегда были очевидны, то теперь люди осознавали и риски системы, позволяющей бельгийскому мусульманину отправиться в Париж на вечер и вернуться домой позже той же ночью, не подвергаясь опасности. Парижские теракты ускорили процесс быстрого разворота, который уже начался. Норвегия поспешно начала менять свою политику предоставления убежища, а через две недели после парижских событий даже Швеция объявила, что отныне будет вводить проверки на своих границах. Отныне люди, въезжающие в страну, должны будут предъявлять удостоверение личности. Это было объявлено так, будто никто никогда не слышал о подобном. Когда заместитель премьер-министра Швеции, представительница партии «зеленых» Эса Ромсон, делала это заявление, она расплакалась.

В свою очередь, президент Олланд объявил, что Франция находится в состоянии войны «дома и за рубежом». Страна немедленно активизировала свою бомбардировочную кампанию против позиций Исиды в Сирии. Но за границей было легче всего. Сложнее оказалось дома. В стране было немедленно введено чрезвычайное положение, которое сохранялось неопределенное время. После терактов французская полиция провела 168 рейдов по всей стране за два дня. В ходе рейда в Лионе была обнаружена ракетная установка. Рейд в Сен-Дени завершился тем, что женщина подорвала себя с помощью жилета смертника. Один из террористов Bataclan, как оказалось, жил в тени Шартрского собора. Как и после январских нападений на редакции Charlie Hebdo и кошерный супермаркет, французские политики понимали, что в этот момент избирателей волнует вопрос безопасности. Но они также понимали, что французская общественность вполне может задумываться над более глубокими вопросами, связанными с тем, как их страна вообще оказалась в такой ситуации.

Менее чем через две недели после терактов Мануэль Вальс, премьер-министр Франции, заявил, что Франция не примет более 30 000 просителей убежища в течение следующих двух лет. После встречи с канцлером Меркель в Париже Вальс резко заявил: «Это не Франция сказала „Приезжайте!“». В то время как канцлер Меркель продолжала настаивать на важности соблюдения системы квот для каждой страны, г-н Валс заявил журналистам: «Мы не можем больше принимать беженцев в Европе, это невозможно». Позже его офис заявил, что в переводе произошла ошибка, и он хотел сказать, что Европа больше не может принимать «столько беженцев».

Как и в Великобритании и других европейских странах, французская общественность была вправе скептически относиться к подобной риторике и заявлениям. На протяжении десятилетий они слышали одно и то же обо всем, что касалось иммиграции и интеграции. Поскольку процент населения, родившегося за границей, продолжал расти с каждым годом, французские политики, как и их коллеги по всему континенту, соревновались в том, кто будет жестче высказываться по этому вопросу. На протяжении 1970-х и 1980-х годов Валери Жискар д'Эстен, Франсуа Миттеран и их коллеги соревновались друг с другом в том, чтобы казаться более строгими, чем другие, по этим вопросам. В 1984 году Жак Ширак, тогдашний мэр Парижа, публично предупредил: «Если сравнить Европу с другими континентами, то это ужасает. С точки зрения демографии Европа исчезает. Через двадцать или около того лет наши страны опустеют, и независимо от нашей технологической мощи мы будем неспособны ее использовать».

В 1989 году премьер-министр-социалист Мишель Рокар заявил в телевизионном интервью по вопросу о предоставлении убежища, что Франция «не может принять все несчастья мира». Далее Рокар похвастался количеством людей, которых, по его словам, его правительство выдворило из страны, и тщетно пообещал еще больше выдворений в ближайшие годы. Как и Миттеран до него, Рокар сыграл на том, что к тому времени стало ловким предвыборным маневром французских левых в преддверии выборов. Все эти заявления были частью политической игры. Лишь немногие из них имели какое-либо влияние в реальности.

В 1985 году, когда Жан Распай и Жерар Дюмон писали свою статью о том, как будет выглядеть Франция в 2015 году, французские левые при Франсуа Миттеране были в замешательстве. Его переход от крайне социалистической к более свободной рыночной экономической политике стал политической катастрофой, оттолкнув от него профсоюзный класс, который составлял его крупнейший электорат. Левые уже были расколоты на социалистов и коммунистов Жоржа Марше, и в преддверии парламентских выборов 1986 года казалось, что при избирательной системе Пятой республики левые не смогут победить. Опыт президента Миттерана в качестве министра в Четвертой республике научил его маневрировать на выборах, поэтому в середине 1980-х годов он разработал план по уничтожению правых и захвату президентского кресла на выборах 1988 года. План состоял в том, чтобы заставить социалистический парламент принять новый избирательный закон, основанный на пропорциональном представительстве, и обеспечить, чтобы иммиграция стала огромной проблемой.

В этот момент Жан-Мари Ле Пен и его антииммигрантская партия «Национальный фронт» оказались исключительно полезны Миттерану, который позаботился о том, чтобы Ле Пену, которого до этого держали на самых дальних подступах, было предоставлено как можно больше возможностей. Впервые Ле Пен стал получать регулярные приглашения на телевидение, и его поощряли высказывать свои взгляды. Обратной стороной было то, что организованное социалистами антирасистское движение («Touche pas à mon pote») также получило максимальную известность. В процессе Миттеран устроил так, что поврежденные левые создали поврежденных правых. Он знал, что Национальный фронт может только навредить правым и заставить голоса избирателей уходить в другую сторону, и что ни одна правая партия никогда не сможет заключить союз с Национальным фронтом или даже сейчас не осмелится приблизиться к линии Национального фронта по вопросам иммиграции, национальной идентичности и патриотизма. Если бы они это сделали, Миттеран знал, что их тоже заклеймят как фашистов, расистов и предателей ценностей Республики.

План Миттерана настолько хорошо сработал в 1986 и 1988 годах, что он оставался стратегией левых на протяжении всех последующих лет. На каждых выборах сильная позиция Национального фронта оставалась лучшим способом не допустить правых к власти и гарантировать, что правые смогут лишь кивать на проблемы иммиграции и идентичности, не становясь при этом токсичными. Все это время Миттеран и его преемники слева подчеркивали, как жестко они собираются бороться с иммиграцией. Тем не менее, мигрантские общины Франции постоянно росли. В конце концов политики правого мейнстрима также попытались сделать себе имя, заявив о жесткости в отношении иммиграции.

В 1993 году, будучи министром по делам иммиграции, Шарль Паскуа объявил, что Франция закроет свои границы и станет страной с «нулевой иммиграцией». В 1993 году он хвастался предстоящими репрессиями против нелегальных иммигрантов: «Когда мы отправим домой несколько плантаций, даже лодок и поездов, мир поймет это». Но сомнительно, что он верил в это даже в то время. «Проблемы иммиграции стоят перед нами, а не позади нас», – сказал тот же Чарльз Паскуа некоторое время спустя, признавая, что в недалеком будущем десятки миллионов молодых людей в Африке, у которых «нет будущего», скорее всего, захотят отправиться на север.[179]179
  The Atlantic, декабрь 1994 г.


[Закрыть]

Французские политические дебаты в эти годы были одновременно уникальными и абсолютно показательными для Европы. На протяжении всех этих десятилетий, вместо того чтобы решать более масштабные проблемы, порожденные массовой миграцией, основные партии Западной Европы концентрировались на мелких, символических вопросах. Иногда это было хвастовство. Иногда это были специально подготовленные «репрессии» против нелегальных мигрантов. По-видимому, считалось, что такие вопросы не только позволят политикам выглядеть так, будто они проявляют особую жесткость, но и выпустят определенное количество общественного пара. Светские традиции Франции привели к тому, что споры о том, как одеваются люди, стали особыми темами для обсуждения.

Первые дебаты по поводу головных платков во Франции возникли в 1989 году, когда школьницы из городка Креил, расположенного к северу от Парижа, начали носить платок в школу, а школа запретила им это делать. В ходе последовавших дебатов тогдашнее правительство рекомендовало отдельным школам самим определять политику в отношении головных платков. К этому вопросу вернулись в 2000-х годах, когда растущая популярность головного платка во французском обществе и необходимость правительства видеть, что оно что-то делает, заставили президента Ширака (в 2004 году) принять закон, запрещающий ношение заметных религиозных символов в общественных зданиях. Французское государство приняло решение о запрете ношения таких символов в государственных школах или судах не потому, что среди французских евреев стало больше людей, носящих киппу, а среди христиан – маленькие крестики на ожерелье. Скорее, это решение было принято в связи с увеличением числа женщин в хиджабах, появляющихся на публике. Понимая, что рост числа носящих головной платок символизирует всплеск консервативных мусульманских настроений, где бы он ни происходил, французское правительство решительно провело черту, пытаясь остановить тенденцию, и решило, что связывать с ней все остальные религии – это достойная жертва.

Несколько лет спустя, в 2009 году, жители Швейцарии поставили, по их мнению, достойный знак в этом вопросе. Поправка к конституции, запрещающая строительство минаретов в стране, была вынесена правительством Швейцарии на плебисцит и одобрена 57,5 % против 42,5 %. В следующем году у преемника Ширака, Николя Саркози, появилась возможность сделать проблему покрытий для полных лиц актуальной. В 2010 году был принят законопроект, который сделал незаконным ношение покрытий на все лицо в общественных местах, таких как улицы и торговые центры. Наконец, летом 2016 года ряд французских городов запретил ношение так называемых «буркини» на своих пляжах. Хотя высший административный суд страны приостановил действие запрета, тема буркини доминировала в новостях августа 2016 года. Одним из городов, запретивших эту одежду (которая обнажает лицо, но не тело), стала Ницца. В своем роде это было дистилляцией французского решения вопросов, возникающих в связи с массовой иммиграцией.

За месяц до запрета буркини в Ницце тунисец Мохамед Лахуайедж-Бухлель въехал на грузовике в толпу людей на набережной, праздновавших День взятия Бастилии. В тот вечер на Английской набережной погибли 86 человек, еще столько же получили ранения. Впоследствии группировка Изис заявила, что террорист совершил нападение в ответ на свой призыв совершать подобные атаки в любой точке Европы. Французское правительство в очередной раз продлило чрезвычайное положение, действовавшее в стране с ноября прошлого года, но характерно, что в течение нескольких недель после такого злодеяния самые громкие общественные дебаты велись вокруг исламского купальника, который был изобретен всего десять лет назад. Заманчиво было зацепиться за такие сравнительные мелочи, потому что все более важные вопросы остались без ответа. Вы можете остановить людей от приобретения автоматов Калашникова, но как остановить их от приобретения грузовиков? Вы можете остановить приток экстремистов в вашу страну, но что делать с экстремистами, которые уже стали ее гражданами?

Научиться жить с этим

Бойня в Ницце стала лишь первой из целого ряда нападений, которые происходили практически ежедневно летом 2016 года. В понедельник после нападения в Ницце 17-летний проситель убежища по имени Мохаммед Рияд достал топор и нож в поезде в Баварии (Германия), выкрикнул «Аллаху Акбар» и начал наносить удары по своим пассажирам. Он тяжело ранил пять человек, после чего был застрелен полицией. Выяснилось, что нападавший присягнул на верность Исиде. Также выяснилось, что, хотя он утверждал, что является выходцем из Афганистана, когда просил убежища в Германии, записи его разговоров говорят о том, что на самом деле он был выходцем из Пакистана. Если Франция не умела обсуждать такие вопросы, то Германия оказалась хуже некуда. В ходе публичной дискуссии, последовавшей за нападением на поезд, депутат от партии зеленых Ренате Кюнаст задалась вопросом, почему полицейские в поезде убили нападавшего, а не выстрелили в него, чтобы ранить.

На следующий день некий Мохамед Буфаркуш с криком «Аллаху Акбар» («Аллах – величайший») зарезал француженку и трех ее дочерей (8, 12 и 14 лет) недалеко от Монпелье во Франции, очевидно, за то, что они «нескромно» оделись. Преступник родился в Марокко. Через несколько дней после этого ребенок иранских иммигрантов в Мюнхене Али Дэвид Сонболи убил девять человек в результате стрельбы, начавшейся с семи подростков в ресторане McDonald's. Его мотивы остаются неясными. Через несколько дней сирийский проситель убежища использовал мачете, чтобы зарубить беременную женщину до смерти в Штутгарте, что, как сообщалось, было преступлением на почве страсти. На следующий день другого сирийского просителя убежища, Мохаммада Далила, не пустили на музыкальный фестиваль в Ансбахе (Бавария), потому что у него не было билета. Оказалось, что у него при себе была бомба, начиненная гвоздями и шурупами, которую он взорвал возле винного бара. Чуть более 24 часов спустя двое мужчин, выкрикивавших имя Изиды, вошли в церковь в Руане во время мессы, взяли в заложники монахинь и прихожан и зарезали священника, отца Жака Хамеля. Одна из присутствовавших при этом монахинь рассказала, что двое 19-летних убийц – Адель Кермиш и Абдель Малик Петижан – улыбались, перерезая ножом горло священника, давая ему истечь кровью и записывая, как они скандируют арабские лозунги над его умирающим телом. Последними словами умирающего священника были «Уходи, сатана».

Некоторые из этих нападений были совершены людьми, прибывшими в Европу во время волны мигрантов последних лет. Другие нападения были совершены людьми, родившимися в Европе. Поиск простых ответов был как всегда неуловим. Те, кто хотел свалить вину за терроризм на отсутствие интеграционных стратегий в Европе, не могли объяснить, какой смысл ввозить такое количество новых людей на континент, который так плохо интегрирует своих прежних соотечественников. Те, кто хотел говорить только о недавней волне мигрантов, не могли объяснить, почему даже люди, родившиеся и выросшие в Европе, могут совершать такие теракты. Те, кто пытался объяснить мотивы, были поражены широтой охвата целей. Те, кто считал, что сотрудники бурно секуляристского и антитеистического журнала Charlie Hebdo в каком-то смысле «получили по заслугам» в январе 2015 года, не могли объяснить, чем священник, читающий мессу, заслужил быть убитым у своего алтаря восемнадцать месяцев спустя. 46-летняя парижанка, опрошенная после парижских терактов в ноябре 2015 года, нечаянно подвела итог той кривой обучения, на которой находилось ее общество. Неудачно употребив слово «только», она сказала: «Эти нападения затронули каждого парижанина. Раньше это касалось только евреев, писателей или карикатуристов».[180]180
  «Поглощайте страхи и делайте покупки, говорят парижанам», The Times (Лондон), 21 ноября 2015 г.


[Закрыть]

Если все это и было ужасно для представлений Европы о себе и своем будущем, то ей еще предстояло обнаружить и худшее. Террористические атаки, возможно, дали обществу самый явный повод для растущего беспокойства. Но не менее, а в чем-то даже более серьезные опасения возникли из-за чего-то, что, возможно, было еще более неприметным. Почти все могли распознать террористический акт, когда он произошел, даже если они могли спорить о его причинах. Но наряду с растущими опасениями по поводу безопасности, которые, как все согласились, требовали решения, возникла другая тема, которую никто не хотел обсуждать и все боялись затрагивать.

На протяжении 2000-х годов вопрос о сексуальных нападениях на местных женщин со стороны банд иммигрантов был открытым секретом. Об этом никто не хотел говорить и слышать. Даже упоминать об этом было как-то низко и неприлично. Даже намек на то, что темнокожие мужчины склонны к насилию над белыми женщинами, казалось, настолько явно исходил из какого-то одиозного расистского текста, что, во-первых, невозможно было даже представить, что это может происходить, а во-вторых, что это следует обсуждать. Британские чиновники были настолько напуганы даже упоминанием о подобных преступлениях, что в течение многих лет все ветви власти не реагировали на них. Когда те же явления происходили на континенте, возникали точно такие же опасения и проблемы.

Даже упоминание того факта, что в 2015 году большинство прибывших в Европу в последнее время были молодыми мужчинами, вызывало осуждение. Вопрос о том, могли ли все эти люди привезти с собой современные взгляды на женщин, был неуместен (точно так же, как и в Британии), потому что, казалось, это говорило о каком-то низком, расистском обвинении. Страх впасть в расовые клише или пострадать от обвинений в расизме не позволял властям и европейской общественности признать наличие проблемы, которая распространилась по всему континенту. И чем больше беженцев принимала страна, тем острее становилась эта проблема.

Даже в 2014 году в Германии росло число сексуальных нападений на женщин и мальчиков. Среди них изнасилование 20-летней немки в Мюнхене 30-летним сомалийским просителем убежища, изнасилование 55-летней женщины в Дрездене 30-летним марокканцем, попытка изнасилования 21-летней немки в Мюнхене 25-летним сенегальским просителем убежища, изнасилование 17-летней девушки в Штраубинге 21-летним просителем убежища из Ирака, изнасилование 21-летней немки под Штутгартом двумя просителями убежища из Афганистана и изнасилование 25-летней немки в Штральзунде 28-летним просителем убежища из Эритреи. Хотя эти и многие другие дела дошли до суда, многие другие, разумеется, не были рассмотрены.

Одновременно с ростом числа случаев изнасилования немцев увеличилось количество изнасилований и сексуальных нападений в приютах для беженцев. В 2015 году немецкое правительство испытывало такую нехватку жилья для размещения мигрантов, что поначалу не смогло обеспечить изолированные приюты для женщин. Несколько женских правозащитных групп обратились в региональный парламент Гессена с письмом, в котором сообщили, что последствиями такой организации приютов стали «многочисленные изнасилования и сексуальные нападения». «Мы также получаем все больше сообщений о принуждении к проституции. Следует подчеркнуть, что это не единичные случаи». В последующие недели изнасилования были зафиксированы в приютах для беженцев по всей Баварии. И, как и в Британии за десять лет до этого, власти были настолько обеспокоены последствиями этих фактов, что в ряде случаев были уличены в их намеренном сокрытии. В Детмольде, где проситель убежища изнасиловал 13-летнюю девочку-мусульманку, местная полиция хранила молчание по поводу нападения. В расследовании газеты Westfalen-Blatt утверждалось, что местная полиция регулярно скрывает случаи сексуальных нападений на мигрантов, чтобы не дать повода для критики политики открытых дверей, проводимой правительством. Тем не менее изнасилования детей были зафиксированы во многих городах, в том числе в одном из заведений Бремена.

По мере увеличения числа случаев в течение 2015 года немецкие власти в конце концов не смогли сдержать растущее число сообщений об изнасилованиях немецких женщин и мальчиков недавними беженцами. Среди них – изнасилование 16-летней девушки в Меринге, 18-летней девушки в Хамме, 14-летнего мальчика в Хайльбронне и 20-летней женщины в Карлсруэ. В ряде случаев, включая случай в Карлсруэ, полиция хранила молчание, пока об этом не узнала местная газета. Бесчисленное множество других случаев нападений и изнасилований было зарегистрировано в Дрездене, Райсбахе, Бад-Кройцнахе, Ансбахе, Ханау, Дортмунде, Касселе, Ганновере, Зигене, Ринтельне, Менхенгладбахе, Хемнице, Штутгарте и других городах по всей стране.

В конце концов, эта неприличная тема настолько приелась, что в сентябре 2015 года власти Баварии начали предупреждать местных родителей, чтобы они следили за тем, чтобы их дочери не носили на публике никакой откровенной одежды. «Откровенные топы или блузки, короткие шорты или мини-юбки могут привести к недоразумениям», – говорилось в одном из писем для местных жителей. В некоторых баварских городах, в том числе в Меринге, полиция предупредила родителей, чтобы они не позволяли своим детям выходить на улицу одним. Местным женщинам рекомендовали не ходить на вокзал без сопровождения. Начиная с 2015 года ежедневно поступали сообщения об изнасилованиях на улицах Германии, в общественных зданиях, общественных купальнях и многих других местах. Аналогичные сообщения поступали из Австрии, Швеции и других стран. Но везде тема изнасилований оставалась подпольной, скрывалась властями и рассматривалась большинством европейских СМИ как не заслуживающая внимания новость.

Необычно, что в декабре 2015 года газета The New York Times сообщила о занятиях, которые Норвегия проводила для мигрантов, добровольно вызвавшихся обучиться обращению с женщинами. Эти уроки были направлены на борьбу с растущей в Норвегии проблемой изнасилований, объясняя беженцам, что, например, если женщина улыбнулась им или оделась так, что обнажила часть тела, это не значит, что ее можно изнасиловать. Эти уроки для людей, которые (по словам одного из организаторов) никогда раньше не видели женщин в мини-юбках, а только в парандже, привели некоторых из них в замешательство. Один 33-летний проситель убежища объяснил: «У мужчин есть слабости, и когда они видят, что кто-то улыбается, это трудно контролировать». По его словам, в его собственной стране Эритрее, «если кто-то хочет женщину, он может просто взять ее, и его не накажут».[181]181
  «Норвегия предлагает мигрантам урок обращения с женщинами», The New York Times, 19 декабря 2015 г.


[Закрыть] Это столкновение сексуальных культур кипело в Европе уже много лет, но для мейнстрима это была неприличная, вредная тема для обсуждения. И только в последний день 2015 года оно вырвалось наружу в таком масштабе, что его уже нельзя было игнорировать.

Но даже о событиях в Кельне в новогоднюю ночь 2015 года информация просачивалась медленно. Сначала основные СМИ не сообщили о событиях, и только через несколько дней благодаря блогосфере континент, не говоря уже об остальном мире, узнал о произошедшем. В одну из самых оживленных ночей года, когда город праздновал, толпы мужчин численностью до 2000 человек совершили сексуальное нападение и ограбили около 1200 женщин на главной площади перед центральным железнодорожным вокзалом и собором Кельна, а также на прилегающих улицах. Вскоре выяснилось, что подобные нападения произошли и в других немецких городах, от Гамбурга на севере до Штутгарта на юге. В течение нескольких дней после нападений, когда масштаб и серьезность событий стали очевидны, полиция Кельна и других городов упорно пыталась скрыть личности преступников. Только когда видео– и фотоматериалы с мест событий попали в социальные сети и получили подтверждение в СМИ, полиция признала, что все подозреваемые были выходцами из Северной Африки и Ближнего Востока. В Германии в 2016 году, как и в Великобритании в начале 2000-х годов, страх перед последствиями выявления расового происхождения нападавших взял верх над стремлением полиции выполнять свою работу.

Все это было частью закономерности, которая будет продолжаться и казаться бесконечной. В течение 2016 года изнасилования и сексуальные нападения охватили все шестнадцать федеральных земель Германии. Нападения происходили буквально каждый день, и большинство преступников так и не были найдены. По словам министра юстиции Германии Хайко Мааса, лишь десятая часть изнасилований в Германии регистрируется, а из тех, что доходят до суда, только 8 % заканчиваются обвинительным приговором. Кроме того, из этих дел вытекает еще несколько проблем, и не в последнюю очередь то, что, похоже, официальные власти стараются замалчивать данные о преступлениях, в которых подозреваемыми могут быть мигранты. Как в конце концов признала газета Die Welt, это было «явление в масштабах всей Германии».[182]182
  «Polizei fühlt sich bei Migranten-Kriminalität gegängelt», Die Welt, 24 января 2016 г.


[Закрыть] Как и в Британии десятилетием ранее, выяснилось, что к этому причастны немецкие «антирасистские» группы. В данном случае они оказали давление на немецкую полицию, чтобы та убрала расовые идентификаторы из всех обращений к подозреваемым из-за риска «заклеймить» целые группы людей.

Также существует любопытная проблема – не только в Германии – когда некоторые женщины и даже девушки, подвергшиеся нападению, пытаются скрыть личности нападавших. Один из самых ярких случаев связан с 24-летней женщиной, которая была изнасилована тремя мигрантами в Мангейме в январе 2016 года. Сама она была наполовину турчанкой и в момент нападения утверждала, что нападавшие – граждане Германии. Лишь позже женщина, которая также являлась представителем немецкого левого молодежного движения, призналась, что солгала о личности нападавших, потому что не хотела, чтобы «способствовал разжиганию агрессивного расизма». В открытом письме к нападавшим она извинилась перед ними и написала:

Мне нужна была открытая, дружелюбная Европа. Такую, в которой я мог бы с удовольствием жить и в которой мы оба были бы в безопасности. Мне очень жаль. Мне невероятно жаль нас обоих. Ты, ты не в безопасности здесь, потому что мы живем в расистском обществе. Я, я не в безопасности здесь, потому что мы живем в сексистском обществе. Но что действительно заставляет меня сожалеть, так это обстоятельства, при которых сексистские и переходящие границы действия, совершенные по отношению ко мне, приводят к тому, что вы оказываетесь в окружении все более агрессивного расизма. Обещаю вам, я буду кричать. Я не позволю, чтобы это продолжалось. Я не буду безучастно наблюдать за тем, как расисты и неравнодушные граждане называют вас проблемой. Вы не проблема. Вы вообще не проблема. Чаще всего вы – замечательный человек, который заслуживает свободы и безопасности, как и все остальные.[183]183
  https://linksjugendbhvcux.wordpress.com/2016/02/24/kein-pegida-shit-in-bremerhaven-2-0.


[Закрыть]