Текст книги "Прежняя любовь"
Автор книги: Дороти Кумсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
Глава 4
Либби
С тротуара к двери ведет восемь каменных ступеней. Без посторонней помощи я буду взбираться на них бесконечно долго.
Хотя меня больше не терзает невыносимая боль, мне все еще трудно ходить, к тому же я опасаюсь, что швы разойдутся. При каждом шаге я испытываю тянущее чувство внутри, внушающее мне, что я причиняю себе непоправимый вред.
Я смотрю на ступени. Они гладкие и слегка закругленные. Я множество раз взбегала и сбегала по ним, не обращая на них ни малейшего внимания. На этот раз все будет иначе. На этот раз н должна дождаться помощи Джека. Всю неделю, которую я провела в больнице, я только этим и занималась – ожидала, чтобы кто-нибудь помог мне совершить самые простые, элементарные действия: помыться, сходить в туалет, почистить зубы, умыть неповрежденные части лица. И мне приходилось надевать счастливую и благополучную маску, когда меня навещали.
Встречи с родственниками и друзьями были кратковременными и необременительными, но я была вынуждена давать им понять, что у меня все «хо-ро-шо». Я сосредоточивалась на том неоспоримо позитивном факте, что осталась в живых. Я старалась не думать как об израненном лице и утраченных волосах, так и о тяжелой полостной операции. После каждого посещения я откидывалась на подушки и внушала себе, что скоро выздоровею и отправлюсь домой, где мне не придется открывать дверь, если в нее постучит тот, кого я почему-либо не захочу видеть.
Таксист ставит мою сумку на верхнюю ступеньку лестницы. Джек стоит рядом с водителем. Он расплачивается с ним.
В больнице мне сказали, что я могу поехать домой либо на такси, либо на машине «скорой помощи». Такси показалось мне меньшим из двух зол, поскольку сама мысль о «скорой» вызвала у меня приступ панического ужаса. Мы с Джеком сидели на заднем сиденье автомобиля, и он крепко сжимал мои пальцы. За всю дорогу мы не обменялись ни единым словом. Я плотно закрыла глаза, чтобы не видеть встречных машин, а мое истерзанное тело замерло. Когда мы подъехали к дому – к нашему дому, – я испытала невыразимое облегчение.
Мне страшно войти внутрь.
Пока я лежала в больнице, мне отчаянно хотелось выбраться оттуда и поскорее попасть домой. Но теперь «дом» для меня – это место, где мне придется все начать сначала. Мне придется быть собой с этим новым лицом и этими волосами там, где раньше жила другая Либби. Эта мысль меня пугает.
– Твои родители, Энджела, Грейс и мои родители хотели организовать в твою честь вечеринку, – говорит мне Джек, толкая перед собой мое кресло-каталку и направляя его к такси. – Но я сказал им, что вряд ли эта идея тебе понравится. Во всяком случае, сейчас. Надеюсь, я поступил правильно.
– Да, – киваю я, – ты поступил правильно.
Джек кладет бумажник в задний карман джинсов, открывает наружную, а затем и внутреннюю дверь, готовясь занести в дом мою сумку.
– Удачи, – произносит, проходя мимо меня, водитель. – Выздоравливайте.
Я не ожидала услышать такие теплые слова от совершенно незнакомого человека.
«Интересно, он всем своим пассажирам желает удачи? – думаю я, наблюдая за тем, как мужчина, за которого я вышла замуж, спускается по лестнице, чтобы помочь мне подняться по ней. – Или это касается только некоторых? Тех, кто возвращается домой из больницы, а также тех, у кого на лице написано, что им такое пожелание лишним не будет? Пожалуй, я попадаю в обе эти категории».
Широко улыбаясь, Джек останавливается передо мной. Я улыбаюсь в ответ. Без него выполнить стоявшую передо мной задачу было бы намного труднее. Я не думаю, что справилась бы с этим, если бы не знала, что смогу на него положиться.
Май 2009
– Итак, значит, ты Элизабет, – сияя улыбкой, произнесла мама Джека, когда мы переступили порог ее дома.
Она протянула ко мне руки и крепко меня обняла. Ее мягкие руки и обволакивающий ее, а заодно и меня, пьянящий аромат духов и пудры недвусмысленно указывали на то, что передо мной женщина, привыкшая заботиться о своей внешности и располагающая необходимыми для этого средствами. Ей никогда не приходилось рыться в корзине с уцененными товарами и поисках нужного оттенка теней для век. В тот день на ней был кашемировый жакет кремового цвета поверх простого, но элегантного шелкового платья. На ее ногах красовались бежевые лодочки того же оттенка, что и платье, хотя мне показалось, что а этом доме принято разуваться. Ее светло-русые, пронизанные серебряными прядями волосы были коротко подстрижены и уложены в стильную прическу, а в мочках ушей поблескивали золотые серьги с жемчугом.
Она стиснула меня в объятиях, возможно, желая убедиться в том, что я настоящая, а затем ее пальцы скользнули вниз, к моим рукам.
– Позволь мне тебя рассмотреть, – произнесла она, одаривая меня очередной искренней и радушной улыбкой. – Я представляла тебя совершенно иначе. Я не смогла добиться от сына ни единого слова. Но ты прекрасна.
– Мама! – вздохнул Джек.
– Молчи, – весело отмахнулась она. – Ты должен радоваться тому, что она мне нравится. Сколько молодых женщин жалуются на свекровь, которая их не любит? Я уверена, что очень много. Но ты, Элизабет, вдохнула в моего сына новую жизнь. – Не выпуская моих рук, она сделала шаг назад. – С тех пор как вы начали встречаться, он стал совершенно другим человеком. Я уже не надеялась увидеть, что он смеется или хоть чем-нибудь интересуется…
Все мы, четверо толпившихся в прихожей людей, и прежде всего сама мама Джека, пришли в ужас, когда ее глаза вдруг наполнились слезами.
– Не обращайте внимания на мою супругу, – сказал отец Джека. – Ей не всегда удается справляться с эмоциями. Дорогая, ты смущаешь бедную девушку, – обернулся он к жене. – Она может от нас сбежать. – Он протянул мне руку, и его жена тут же меня отпустила, позволив обменяться с ним рукопожатием. – Гектор, – представился он. – Мне очень приятно.
Джек унаследовал от отца телосложение, рост и самоуверенную манеру держаться. Я подумала, что на земле, вероятно, найдется немного людей, способных смутить Гектора. Как-то раз Джек мельком упомянул, что его отец до сих пор посещает спортзал, а помимо этого играет в гольф. И это сказывалось на его внешности. Его кожа была гладкой и свежей, а голову украшала копна густых и на удивление блестящих волос.
– Мне тоже очень приятно, – произнесла я.
Против моей воли это прозвучало чопорно и несколько натянуто.
– Возможно, Элизабет, вы не привыкли к такому обращению, какое свойственно моей супруге, но мы действительно вам очень рады. Мой сын держится несколько замкнуто. Он всячески избегает разговоров о вас. – Он многозначительно посмотрел на Джека, который немедленно понурил голову. – Я не вижу для этого ни единой причины. И в нашем доме вам всегда рады.
У меня в животе как будто начало что-то ворочаться. Это объяснялось не только нервозностью, вызванной самим моментом знакомства с ними. Меня начала терзать мысль, что мне придется объяснять им, что меня зовут не Элизабет. Родители Джека были так любезны и милы. Как я теперь им это скажу? Я вдруг поняла, что этого не знает и Джек. Мужчина, за которого я собралась замуж, не знал моего полного имени. «И тебе удалось убедить себя в том, что ты не совершаешь поспешный и необдуманный поступок?» – обрушилась я на себя.
– Мы до вечера будем стоять в прихожей? – поинтересовался Джек.
– Конечно нет, конечно нет, – засуетилась Хэрриет. – Проходите, проходите.
Гектор выпустил мои пальцы, которые от его крепкого рукопожатия даже слегка онемели, а Хэрриет немедленно взяла меня под локоть и повела по коридору к открытой двери гостиной. С тех пор как я вошла в этот дом, за меня в той или иной форме постоянно держался кто-то из родителей Джека. Мне даже показалось, что они опасаются, как бы я не исчезла или не убежала. Возможно, такое бывает в семьях, в которых кто-то умирает. Они подсознательно льнут к новым людям, появляющимся в их кругу. Лично мне казалось, что знакомиться с ними будет более сложно. Я ожидала, что они отнесутся ко мне свысока, возможно, даже с некоторым презрением. Я не удивилась бы, если бы они поставили под сомнение чистоту моих намерений, а также всячески дали понять, что мне не стоит и пытаться заменить покинувшего их человека.
– А теперь, Элизабет, ты должна рассказать мне, какие у тебя планы насчет свадьбы. Если ты не хочешь, я не стану вмешиваться в подготовку, но я буду рада оказать любую помощь. Я была бы счастлива взять все на себя, потому что у меня нет дочери, но я уверена, что того же хочет и твоя мама.
– Э-э… вообще-то мы с Джеком еще не обсуждали свадьбу. Мы решили, что первым делом нам следует познакомить друг друга со своими родными.
– Это разумно, – кивнул Гектор.
– Как можно вести себя разумно, когда речь идет о любви и романтических отношениях? – улыбнулась Хэрриет.
«Она мне действительно подмигнула или мне показалось?»
Гостиная была под стать всему дому, что означало – огромная. На этой площади легко разместились бы две моих квартиры и еще осталось бы свободное место. Светло-зеленые стены венчал белый потолок, а вдоль стен выстроились шкафы и шкафчики с застекленными дверцами. Вся мебель была резной и явно антикварной, а значит, безумно дорогой. Джек вырос в обеспеченной семье. Я и раньше это знала, но при виде этого дома остро ощутила всю разницу нашего жизненного опыта.
Я присела на ближайший к камину диван. Что меня удивило, так это то, что Джек немедленно расположился на подлокотнике того же дивана, рядом со мной, положив руку на его спинку и слегка касаясь пальцами моего плеча. Мне нравилось сидеть рядом с ним, ощущать его тепло и запах, но все же его поведение показалось мне странным. Эта демонстрация солидарности и единства, казалось, была призвана дать ясно понять его родителям, что мы являемся ПАРОЙ. Возможно, на самом деле они вовсе не в восторге от нашего намерения пожениться. Быть может, они ждут каких-то подтверждений того, что я не являюсь временным явлением в жизни их сына, призванным смягчить боль утраты, и что он не поспешил с принятием столь важного решения. Шевеление у меня в животе усилилось. То, что Джеку не было известно мое полное имя, отнюдь не говорило в пользу того, что мы достаточно хорошо знаем друг друга.
– Чаю, Элизабет? Сегодня утром я испекла булочки. Гектор умирает от желания попробовать их со взбитыми сливками, которые он привез из деловой поездки в Девон. Кажется, у меня осталась и баночка домашнего клубничного варенья. В прошлом году у нас был такой замечательный урожай клубники, что мне удалось закрыть много банок. И это хорошо, потому что в этом году клубника не уродила. Надеюсь, мне удалось тебя соблазнить?
– Да, я с удовольствием выпью чаю и попробую все, что вы мне предложите, – кивнула я.
– Только пусть вместо чая будет кофе, – вмешался Джек, когда его мать шагнула к двери. – Либби пьет чай только вечером. Да и от клубники она не в восторге. Она кажется ей резковатой. Но у тебя, насколько я знаю, есть апельсиновый джем. Вот его она обожает. Хотя к булочкам его обычно не подают. Но если ты не возражаешь, я буду то же самое.
Я всегда знала, что Джек внимателен к деталям, но то, что я услышала, меня просто потрясло. «Откуда он все это знает? Я уверена, что ничего такого ему не рассказывала».
Хэрриет просияла.
– Ну конечно, дорогой. Элизабет, ты сама должна была мне это сказать. У нас здесь все по-простому, без церемоний. Гектор, ты не поможешь мне включить кофеварку? Надеюсь, ты не возражаешь против кофеварки, Элизабет?
– Что вы, вовсе нет, – поспешно произнесла я.
– Что случилось? – шепотом поинтересовался Джек, как только его родители покинули гостиную.
– Ты о чем? – так же шепотом отозвалась я.
– Стоит кому-то из родителей произнести твое имя, как ты вся напрягаешься.
Я в ужасе обернулась к нему.
– Успокойся, родители ничего не заметили. Я это просто почувствовал. Не забывай, что я успел тебя изучить. И я чувствую, когда тебя что-то беспокоит. Так в чем дело?
– Меня зовут не Элизабет.
– Ничего. Мои родители, конечно, старомодные люди, но со временем они привыкнут называть тебя Либби. Я уверен, что твои родители уже через это прошли.
– Нет, Джек, ты не понимаешь. Либби – это сокращение от Либерти. Я родилась шестого марта, в День независимости Ганы. Поэтому меня и назвали Либерти [1]1
Liberty – свобода (англ.). (Здесь и далее примеч. пер.)
[Закрыть].
– Да? – только и сказал Джек.
Я поняла, что он думает о том же, о чем и я: мы женимся, а он даже не знает, как меня на самом деле зовут.
– Если хочешь, скажем им, когда они вернутся.
– Нет! – испугалась я. – Лучше я поменяю имя. Тогда мне не придется признаваться им в том, что, когда мы обручились, мой жених не знал моего настоящего имени.
Джек рассмеялся, и у меня в груди вспыхнуло множество ярких огоньков. Именно поэтому я и решила выйти за него замуж. Чтобы привести меня в такое состояние, ему было достаточно засмеяться. Какое, в самом деле, значение имеет то, что он не знает моего полного имени?
– Если ты не возражаешь, я введу маму в курс дела после того, как мы вернемся домой, – отсмеявшись, предложил он.
Я пожала плечами.
– Как хочешь. Хотя Элизабет – не такое уж скверное имя. Я говорю это на всякий случай. Вдруг ты забудешь ее просветить.
Он снова улыбнулся, и я улыбнулась в ответ, радуясь тому, что между нами больше не стоит это недоразумение.
– Ты не возражаешь, если я сбегаю в ванную? – спросил Джек.
– Нет, конечно, – все еще улыбаясь после испытанного облегчения, кивнула я.
– Я быстро.
Джек наклонился ко мне и, прежде чем выйти из комнаты, чмокнул меня в губы. Я воспользовалась неожиданным одиночеством, чтобы осмотреться. Эта просторная и напрочь лишенная индивидуальности гостиная тем не менее была напичкана семейными фотографиями. Но эти фотографии не были традиционными снимками богатого семейства, сделанными напоказ и запечатлевшими его членов облаченными в изысканные костюмы и платья и застывшими в неестественных позах. Это были маленькие окошки в частную жизнь этих людей, позволяющие разделить с ними множество счастливых мгновений их прошлого. В доме моих родителей тоже было несколько доступных вниманию гостей снимков, но по большей части фотографии хранились в альбомах и коробках, которые, в свою очередь, хранились на чердаке. Как и большинство обычных людей, мои родители не располагали пространством, достаточным для демонстрации всех своих архивов.
На краю белой мраморной полки над богато украшенным большим камином стояла фотография, немедленно привлекшая мое внимание. В простую серебряную рамку приблизительно пять на семь дюймов был заключен снимок пары. Мужчина и женщина смеялись, держась за руки, осыпаемые конфетти, похожими на снежные хлопья. Мужчина был одет в простой серый костюм с голубым галстуком. На женщине было изумительной красоты розовое платье. Даже с моего места было видно, что ее кожа сияет свежестью и что на ней нет ни капли тонального крема. Ее необычные синие глаза не были подведены карандашом или выделены тушью и тенями. Она была не просто прекрасна. Она была божественна. Мне казалось, что я смотрю на небожительницу. Я как завороженная смотрела на фотографию, не в силах оторвать взгляд от их лиц, проникнувшись запечатленным на снимке моментом. Я никогда не видела таких счастливых людей. Каждая клеточка их тел лучилась радостью.
Я никогда не видела, чтобы Джек так улыбался. Тем не менее на этой фотографии его улыбка была совершенно естественной и явно привычной. Тогда он был с Евой.
Я отвела глаза от снимка за мгновение до того, как в комнату вернулись родители Джека.
– Элизабет, – заговорила Хэрриет, усаживаясь на диван, – ты не думала о фасоне свадебного платья? Ты любишь открытые плечи? Как насчет пышной юбки?
Гектор совершенно бесшумно поставил поднос с чашками на стол.
– Если честно, я не знаю, – ответила я. – Должна признаться, что я не из тех девушек, которые живут с мыслью об идеальной свадьбе.
– Вздор! – жизнерадостно отозвался Гектор. – Все женщины думают, в каком платье они хотели бы выйти замуж, даже если оно и не будет вполне традиционным. – Он похлопал Хэрриет по колену. – Во всяком случае, так говорят.
«Не традиционным, как у Евы?» – мелькнула у меня мысль.
– Что же делать? – произнесла я. – Кажется, я действительно что упустила. Думаю, мне придется построить машину времени, чтобы отправиться в прошлое и пошептаться с юной Либби о фасонах платьев.
Гектор и Хэрриет засмеялись, и Хэрриет начала переставлять чашки с подноса на стол, разливать кофе и раскладывать булочки по тарелкам.
«Джек не единственный член этой семьи, зациклившийся на Еве», – подумала я. Мне приходилось бороться с острым желанием еще раз взглянуть на фотографию женщины, конкуренция с которой внушала мне опасения. Не то чтобы в этом была необходимость – ее облик намертво впечатался в сетчатку моих глаз. По всей видимости, так же прочно память о ней вросла в сердца Бритчемов.
Джек спускается по лестнице, и я опираюсь на его руку, чтобы подняться по ступенькам.
– Мне кажется, я способен на большее, – говорит он и наклоняется, чтобы подхватить меня на руки.
Он делает это очень осторожно, чтобы не причинить мне боль.
– Что ты делаешь? – тихонько смеюсь я.
– А ты не видишь? Я переступаю через порог, держа тебя на руках.
– Ах, ну да, – соглашаюсь я.
И он входит в дом со мной на руках, точно так же, как делал это целую неделю после того, как мы поженились.
Джек
Либби позволяет взять себя на руки. Она покорна и молчалива. Раньше она была совершенно другой. Обычно она заливается смехом и требует, чтобы я немедленно поставил ее на землю. Они грозит мне всякими несчастьями, которые постигнут меня, если я вдруг ее уроню. И еще она легче, чем обычно, но это потому, что последнюю неделю она почти ничего не ела.
Мне очень нравится то, что у Либби отменный аппетит. Она так набрасывается на еду, как будто делает это последний раз в жизни. Она ест немного, но с энтузиазмом. Она рассказывала мне, что в первый год аспирантуры жила только на супе, хлебе, бобах и домашнем ганском рагу, которое мама присылала ей из Лондона.
– С помощью специй любую еду можно сделать съедобной, – поясняла она, – но, Господи Боже мой, как же я от этого устала! Теперь я покупаю самую дорогую еду, которую только могу себе позволить. И я никогда не допускаю, чтобы что-нибудь испортилось, поскольку знаю, что такое голод.
Последние несколько дней лишили ее привычного аппетита. Теперь ей удается съесть только несколько ложек супа.
Я заношу ее в столовую, чтобы показать ей, что я тут сделал, и продолжаю держать ее на руках, пока она обводит взглядом комнату. Я перенес вниз почти все из нашей спальни: комод, в ящики которого аккуратно сложил все ее любимые вещи, небольшой телевизор и DVD-проигрыватель, тумбочки с изящными прозрачными светильниками… На ее тумбочке стоит фотография, на которой мы с Бенджи сняты в парке после особенно упорного футбольного сражения. На полу лежат два огромных коврика в форме сердец, которые она перевезла из своей предыдущей квартиры. Я даже прикрутил к двери вешалку с крючками для наших халатов. Единственное, что я не принес сверху, – это кровать. Она новая. Мне пришлось обойти все мебельные магазины, но зато она – точная копия железной кровати, которая стояла в ее квартире. Это была первая кровать, на которой мы занимались любовью. Я купил ее, чтобы напомнить Либби, что я ее люблю и, несмотря ни на что, ценю каждый момент нашей с ней жизни.
Прежде чем Либби переехала ко мне, Грейс купила нам гору нового постельного белья, а Энджела – сушильный шкаф, полный новых полотенец. Обе заявили, что это свадебные подарки. Я позвонил Грейс, чтобы поблагодарить ее, а также поинтересовался, зачем нам новое белье. Она отлично знала, что имеющегося у нас хватит на небольшой отель.
– Какая женщина захочет спать на простынях, купленных предыдущей женщиной? – с убийственным сарказмом вопросила она. – Новая кровать, новое белье. – Новая кровать? – удивился я.
– Скажи мне, что ты купил новую кровать и не заставляешь Либби спать на вашем с Евой брачном ложе, – развила Грейс мою мысль.
Ее слова заставили меня задуматься. С тех пор как мы решили пожениться, Либби несколько раз ночевала у меня. Но всякий раз она пыталась вернуться домой, утверждая, что там теплее, или ссылаясь на то, что дома ее окружает привычная обстановка.
– Бог ты мой, какой же ты дремучий! – вздохнула Грейс.
– Так она поэтому все время порывается перевезти ко мне свою кровать? – спросил я у Грейс.
– Да, придурок.
– Почему она ничего мне не сказала?
– Гм, давай попробуем понять, почему женщина, на которой ты собрался жениться и которая любит тебя всей душой, не хочет расстраивать тебя, предлагая избавиться от предметов, напоминающих тебе о покойной жене. Гм-м… Я даже не знаю. А ты что же, думал, что она вот так просто возьмет да и предложит тебе что-то в этом роде?
– Я об этом даже не догадывался, – сознался я. – Мне это и в голову не приходило.
– Попробуй взглянуть на это ее глазами, а? Она чувствует себя неуверенно, зная, что для тебя это все не впервые. И, как и весь остальной мир, она ожидает от тебя неадекватных реакций на любое упоминание о Еве. Просто дай ей шанс, больше от тебя ничего не требуется.
Я предложил Либби обустроиться с нуля. Я сказал, что мы можем отправиться по магазинам и купить новую мебель в спальню, а также все, что нам может понадобиться для остальных помещений. Облегчение, промелькнувшее в глазах Либби, лучше любых слов подтвердило правоту Грейс.
Какое-то время я прилагал все усилия к тому, чтобы почаще думать о Либби, чтобы словом и делом демонстрировать ей, что в первую очередь считаюсь с ее желаниями и потребностями. Но за последний год все неуловимо изменилось. Я уже не так внимателен, как прежде. Я исключаю ее из своих мыслей и отворачиваюсь от нее тогда, когда должен поворачиваться в ее сторону. Эта кровать – знак того, что я хочу все исправить. Новая кровать для нового начала, если только Либби согласится начать заново.
Мне не хочется выпускать ее из рук, поэтому я крайне неохотно кладу ее на кровать и делаю шаг назад.
Она разглаживает ладонями кремовое покрывало и пристально смотрит на полог кровати.
– Ты купил новую кровать, – говорит она.
– Да, я подумал, что тебе вряд ли понравится перспектива преодолевать лестницу на второй этаж. Здесь тебе будет намного удобнее, – киваю я. – Я решил, что нам не помешает новая кровать.
На ее глаза наворачиваются слезы, а я ощущаю резкую боль в голове и груди. Так бывает всякий раз, когда Либби страдает.
– Она точно такая, как в моей старой квартире, – шепчет она.
Я киваю, не в силах вымолвить ни слова, глядя на то, как она смахивает сорвавшуюся с ресниц слезу.
– Спасибо, – говорит она и улыбается. – Ты знаешь, вообще-то мне было очень страшно возвращаться домой. Я боялась, что мне все покажется другим и я не смогу к этому приспособиться. – Она снова обводит взглядом комнату. – Но это просто замечательно. Это новая обстановка для нас обоих, и мы вместе будем ее осваивать.
Я киваю. Она осторожно откидывается на подушки. По ее лицу и глазам я вижу, как мучительно дается ей каждое движение.
– Приготовить тебе чай или кофе? – спрашиваю я.
– Нет, – качая головой, отвечает она. – Я ничего не хочу. Разве что вздремнуть недолго.
– Хорошо, – соглашаюсь я. – Я разбужу тебя к обеду.
– Хорошо, – кивает она. – И еще я не возражала бы, если бы ты немного со мной полежал. Как ты на это смотришь? – Мое лицо расплывается в улыбке. Я вижу, что она и в самом деле не винит меня в случившемся. Я подхожу к кровати, радуясь возможности обнять жену и постараться хоть ненадолго избавиться от чувства вины за то, что не рассказал ей всей правды об аварии.
