Текст книги "Прежняя любовь"

Автор книги: Дороти Кумсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 26 страниц)

Глава 16

Либби

– А теперь слушай меня, Бутч. Мы оба знаем, что Джек сегодня утром тебя выгулял, так что если ты рассчитываешь, что я прямо сейчас отправлюсь с тобой на прогулку, то глубоко заблуждаешься.

Бутч поскуливает со своего места у двери. В зубах он держит поводок, а горестный взгляд его больших черных глаз устремлен на меня.

– Ты меня шантажируешь? – интересуюсь я.

Он снова скулит, на этот раз тише, протяжнее и еще более жалостливо, еще сильнее склоняет голову набок и еще больше округляет глаза.

– Зря стараешься, – сообщаю я ему. – Тебе все равно не удастся никого разжалобить.

Он скулит в ответ. Ну конечно же ему удастся меня разжалобить. Ему это удается каждый раз. К примеру, если он сделал какую-то пакость, он просто прячется под кухонный стол и ноет оттуда, пока я его не прощу.

– Видишь ли, дело в том, что я не выходила из дома с тех пор, как вернулась с сеанса психотерапии. Мне незачем было выходить, да мне там и не нравится. Дома мне спокойнее, и тут на меня никто не пялится.

Он ложится на пол и кладет голову на лапы. Серебристо-голубой поводок со стуком падает на паркет.

Мне трудно поверить в то, что я испытываю чувство вины перед собакой. К тому же это даже не моя собака!

Бутч вздыхает. Надо сказать, делает он это довольно драматично для такой маленькой собаки. Тем не менее желаемого эффекта он достигает.

– Ладно, – говорю я, – давай выйдем через заднюю дверь, чтобы я успела морально подготовиться к появлению на улице.

Он не спешит вставать, как будто не уверен, что я говорю серьезно. Но когда я вхожу в спальню, чтобы переодеться в джинсы и взять кепку, то слышу, что он исполняет в коридоре победный танец.

До боковой двери дома я дошла без всяких проблем. Они начались на ступеньках, там, где они переходят в тротуар. Мне очень трудно решиться шагнуть в мир за пределами дома.

Судя по всему, Бутчу такие проблемы незнакомы: он уже сидит на тротуаре и, склонив голову, смотрит на меня. Держась за шероховатую кремовую стену дома, я собираюсь с духом. Воздух, который я пытаюсь втянуть в себя, влетает в мои легкие слишком быстро и покидает их с такой же скоростью. В итоге я не успеваю дышать.

«Я могу это сделать, – твержу я себе. – Я могу это сделать».

Но мое тело и не думает двигаться с места. Моя правая нога не желает отрываться от земли и перемещаться вперед. Моя грудь вздымается и опадает все быстрее и быстрее.

«Я могу это сделать. Я могу это сделать».

Я опускаю глаза на бетонную дорожку, чтобы убедиться, что мои обутые в кроссовки ноги в нее не вросли. Все в порядке. Не вросли.

«Я могу это сделать. Я уже дважды это делала. Я могу это сделать и сейчас».

БА-БАХ! От этого звука мое тело покачнулось, и я ощутила, как сотрясается каждая его клеточка. Я смотрю на улицу в поисках источника этого шума, и тут снова: БА-БАХ! Я слышу визг тормозов, чувствую, как от удара меня швыряет куда-то вбок, и вижу, как на меня летят стена и фонарный столб…

Я пячусь, ожидая столкновения, которого не будет, которое произошло почти месяц назад. Но мне кажется, что все происходит сию секунду, и я начинаю задыхаться.

Бутч сидит на тротуаре, наблюдая за мной.

–  Пошли, Бутч, – удается мне выдавить из себя.

Но из моего рта не вырывается ни единого звука. Как и после аварии, я лишь шевелю губами, совершенно беззвучно.

–  Бутч! – зову я.

Ничего. Ничего. Они называли это афонией. Я прижимаю руку к горлу и отворачиваюсь, надеясь, что это движение вынудит Бутча последовать за мной.

Боль, которую до этого момента мне удавалось хоть как-то контролировать, снова обвивает мое тело. Обхватив себя обеими руками, я вынуждаю себя двигаться и, едва волоча ноги, возвращаюсь под защиту дома. Внезапно Бутч оказывается рядом со мной. Он идет рядом и поглядывает наверх с выражением, которое на человеческом лице означало бы озабоченность.

–  Все будет хорошо, – беззвучно заверяю я его. – Когда мы войдем внутрь, все будет хорошо.

Стоит мне захлопнуть за собой кухонную дверь, как мое тело расслабляется.

– Бутч, ты в порядке? – спрашиваю я.

Мой собственный голос кажется мне музыкой, которой, как я теперь понимаю, так недоставало моим ушам.

Бутч лает в ответ.

– Хорошо, вот и хорошо, – говорю я.

Я подхожу к мойке, открываю кран с холодной водой и умываюсь, наслаждаясь ощущением свежести и легкостью, с которой кислород наполняет мои легкие.

– Пойду прилягу, – сообщаю я Бутчу. – И приму что-нибудь обезболивающее.

В последнюю неделю обезболивающие препараты мне были почти не нужны, хотя я и предприняла отчаянную попытку вынудить врача прописать мне что-то еще. Но сейчас мне без них не обойтись. Я хочу избавиться от этой боли и заснуть.

Бутч молча бредет за мной в спальню. Он ждет, пока я приму две таблетки и лягу на кровать. Как только он видит, что я устроилась, он тут же запрыгивает на кровать и укладывается рядом со мной. Он делает это почти каждую ночь с тех пор, как Джек снова начал спать наверху. Наверное, я должна его согнать и не приучать спать на кровати, но таблетки уже начали действовать, и я протягиваю руку, чтобы лениво погладить его шерстку. Дело в том, что в этом доме я чувствую себя как в ловушке, и, когда Бутч рядом, мне становится намного легче.

Либби

Сегодня Ева лежит на спине, широко раскрыв глаза и не шевелясь. Она выглядит так, как будто жизнь ее почти покинула. У нее ни на что не осталось сил.

– Мне очень жаль, что все это с тобой случилось, – шепчу я ей.

Она оборачивается ко мне и улыбается.

– В этом нет твоей вины, – шепчет она в ответ. – Мне тоже очень жаль, что с тобой произошло то, что произошло.

Она переводит немигающий взгляд на потолок и снова замирает.

Ева

14 августа 1996 года

Сегодня я отправилась прогуляться и заняться своим излюбленным делом. Я лежала на стене, отделяющей пляж от променада, и читала. Днем я стараюсь как можно больше времени проводить у моря. Я часто ложусь на спину, кладу книгу себе на грудь и слушаю окружающий мир.

Это очищает душу, проясняет мысли и укрепляет тело. Я всегда стараюсь отойти подальше, в сторону Хоува, потому что там меньше людей, чем в Брайтоне. Лежа на спине, я поглощаю страницы книги. Вдруг чей-то голос произносит у меня над ухом:

– Не часто приходится встречать людей, читающих Ноэля Кауэрда.

Джек Бритчем. Я поняла, что сейчас подниму глаза и увижу Джека Бритчема. И я потеряю самообладание и разрыдаюсь. Или брошусь ему на шею, как будто встретила старого друга, которого не видела много лет. 

Я сделала глубокий вдох и, прежде чем опустить книгу и повернуть голову, закрыла глаза и снова их открыла.

Когда я его увидела, у меня в голове зазвучал хор ангелов, но я не сделала ничего из того, что опасалась сделать. Я просто молча уставилась на него. Я сделала еще один судорожный вдох и повернула книгу, чтобы взглянуть на обложку, как будто не знала, что держу в руках свою любимую пьесу, написанную Ноэлем Кауэрдом.

– Просто Ева, – сказал он, когда я снова взглянула на него.

– Ух ты, привет! – отозвалась я, с удивлением осознавая, что мой рот меня слушается, несмотря на то, что от неожиданности у меня захватило дух.

Я снова вдохнула и отметила, что его грудь под забрызганным белой краской рабочим комбинезоном высоко поднялась на вдохе, а затем довольно резко опустилась. Точно так же, как моя. Его руки были чистыми, но волосы и лицо усеивали белые брызги.

– «Неугомонный дух» – одна из его лучших пьес, – сказала я. – Она немного безумна и цинична, но увлекательна.

Я села и отметила, что его взгляд проследил за рассыпавшимися по моим плечам волосами. Я часто видела, как смотрят на меня мужчины. В его глазах не было ничего из того, что отталкивает меня в мужчинах. Глядя на мои волосы, он не пытался представить себе, как он запускает в них пальцы, наматывает на кисти и тянет мою голову к себе… Джек Бритчем следил за тем, как рассыпаются мои волосы, так же, как он наблюдал бы за водопадом, – с восхищением, почти благоговейно.

– Кажется, я ее не читал, – произнес он. – Нет, я совершенно точно знаю, что я ее не читал. И не знаю, почему я это сказал.

– Затем, чтобы что-нибудь сказать, – предположила я.

– Наверное, вы правы.

Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, а потом одновременно начали говорить. И тут же оба замолчали. И снова заговорили. И снова замолчали. Я впервые столкнулась с человеком, делающим то же, что и я, причем абсолютно синхронно со мной. Теперь мы оба молчали и ждали. Я подняла руку и указала на него, что означало: «Говори ты».

Он улыбнулся, и бабочки у меня в животе исполнили свой привычный пируэт и затрепетали крылышками.

– Я хотел сказать вам, что после нашей первой встречи я повсюду вижу ваших двойников. Это ужасно глупо, но, куда бы я ни пошел, я вижу вас и только потом понимаю, что это не вы. Минуту назад, заметив вас, я подумал, что мне снова придется извиняться перед незнакомой женщиной, понятия не имеющей, кто я такой.

– Со мной происходит то же самое, – призналась я. – Только я ни к кому еще не подходила.

– В самом деле? – воскликнул он, и его глаза вспыхнули радостью. Но их тут же застлала пелена растерянности. – Так почему же вы мне не позвонили?

«Потому что я проститутка, – произнесла я про себя. – Потому что почти каждый вечер мужчины, которых я не знаю и которые мне не нравятся, проникают в мое тело или унижают меня множеством других способов. Они делают это по одной-единственной причине – я продала душу дьяволу, не поняв, с кем имею дело. Я не позвонила, потому что ты никогда не сможешь любить такую женщину, как я. И потому что я, наверное, тоже не смогу любить того человека, которым ты на самом деле являешься. Ты навсегда останешься для меня таким, каким я хочу тебя видеть».

– Просто так, – ответила я.

Джек Бритчем улыбнулся, а я умерла тысячью маленьких смертей, потому что он казался таким милым и невинным, а я была его полной противоположностью. С другой стороны, это все могло быть лишь красивым фасадом. Джек Бритчем мог быть совершенно другим. В Эллиоте я недооценила опасность его увлечения наркотиками. В Цезаре мне не показалось настораживающим то, что он посещает проституток. Интересно, что такого есть в Джеке Бритчеме? Какие ключики к темной стороне его души я готова проигнорировать?

Но сейчас это не имело никакого значения, потому что он просто стоял передо мной и улыбался. Все эти долгие месяцы я ни о чем большем и не мечтала.

Я улыбнулась в ответ, как будто это было самой естественной реакцией в мире. И тут мы снова начали говорить одновременно, потом замолчали, потом опять заговорили. Я подняла палец и снова ткнула в него. И он снова убил меня своей улыбкой.

– Вы не согласитесь немного со мной пройтись? – предложил он. – Просто прогуляться вдоль набережной. Я вышел, чтобы немного проветриться. – Он кивнул на свою одежду. – Я продолжаю заниматься своим домом. Это нелегкая задача. Я люблю пройтись в Брайтон и обратно. Вы со мной не погуляете?

– Погуляю, – ответила я.

– Правда? – удивился он.

– Я как раз собиралась сказать, что мне пора домой, потому что у меня назначена встреча. И я хотела предложить вам пройтись со мной, если вы никуда не спешите.

– Вы это серьезно? – спросил он.

– Да.

Очередная улыбка вызвала взрыв где-то у меня в позвоночнике.

– Ух ты! Мне хватило одного пальца, чтобы сосчитать количество раз, когда со мной такое случалось! – заявил он.

– Правда?

– Да.

Я соскользнула со стены. На мгновение мне показалось, что он хочет мне помочь, но решил не рисковать, не зная, как я к этому отнесусь. Мне это понравилось. Мне было приятно, что он уважает мое личное пространство.

Мы медленно, то и дело останавливаясь, шли по набережной. Мы шли так близко, что могли бы держаться за руки. Мне казалось, что мы должны взяться за руки, как будто были вместе уже достаточно долго для того, чтобы понять: мы должны следовать по жизненному пути, крепко держась друг за друга.

– Я не знаю, о чем говорить, – признался он. – Я столько раз представлял себе, как с вами сталкиваюсь, и в моей голове неизменно выстраивался стройный диалог, при этом я выглядел эрудированным и остроумным. Но сейчас мне в голову не приходит ровным счетом ничего.

– Мне тоже, – отозвалась я.

– В прошлый раз мы поговорили всего пять минут.

– Я помню.

– Но я не переставал думать о вас.

– И я.

Он остановился и обернулся ко мне, поэтому я тоже остановилась и обернулась к нему.

– Мне кажется, что сейчас мы должны поцеловаться, – произнес он.

– И мне так кажется.

Оттого, что он постоянно произносил вслух все, что приходило мне в голову, мне уже начинало становиться не по себе.

Он сглотнул, собираясь шагнуть вперед и сделать то, о чем сказал, как вдруг мне на голову обрушилась реальность: я проститутка, застрявшая в ситуации, из которой нет и не может быть выхода. Во всяком случае, мне этот выход найти не удавалось. Я не была обычной беззаботной двадцатипятилетней женщиной, имеющей право вступить в отношения с любым понравившимся ей мужчиной.

Я шагнула вперед. Он сделал то же самое.

Мимо проходили люди. Они не цокали языками, как это было бы в Лондоне. Они не обращали на нас внимания. Здесь, на широком променаде, допускалось многое. Наши тела соприкоснулись, и между нами не проскочила искра, мы не вспыхнули и не загорелись страстью. Нет, это было нечто более прекрасное. Прикоснувшись к нему, я ощутила, что он проник в самую мою суть и любящими руками обнял мою душу. Я поняла, что встретила свою половинку. В этом не могло быть никаких сомнений.

Поцелуй, несмотря на все свое очарование, уже не имел никакого значения.

Ева

15 августа 1996 года

Господи, моя последняя запись была возмутительно сентиментальной! Тебе так не кажется?

Впрочем, это меня не удивляет. Просто мне захотелось рассказать о чудесном событии, которое со мной произошло. А поцелуй с Джеком Бритчемом на набережной был самым прекрасным из всего, что КОГДА-ЛИБО со мной происходило.

Поцелуй длился всего минуту или две. Потом мы отстранились друг от друга и уставились себе под ноги, застенчиво улыбаясь и посмеиваясь. Все это было так глупо, что вогнало в краску нас обоих.

– Что это на нас нашло? – поинтересовался он, обращаясь к носкам своих туфель.

– Июльское безумие, – ответила я.

– Ты не согласишься со мной пообедать? – спросил он, переходя на «ты». – Начнем все сначала и будем делать все по порядку.

Я бывала в лучших ресторанах Брайтона, Хоува, Вортинга, Шорхэма, да вообще всего Суссекса и даже Лондона. При этом моими спутниками были, наверное, одни из самых развратных мужчин в мире. Что касается последних двух месяцев, то я неизменно садилась за столик в компании как минимум двух человек, которые не просто меня трахали, но при этом причиняли мне боль, наслаждаясь моими страданиями. Тем не менее я была вынуждена делать вид, что нахожу их общество желанным и вдохновляющим. Отправиться в ресторан с человеком, который мне по-настоящему нравился, было просто немыслимо.

– Нет, спасибо, – ответила я.

– А-а, – растерянно протянул он. – Ну да, ну да, простите.

– Дело не в тебе, – поспешила успокоить его я. – Просто я не люблю рестораны.

– А, ну ладно. А как насчет бара?

– Как насчет того, чтобы показать мне тот дом, над которым ты так старательно трудишься?

– Ты действительно хочешь его увидеть?

– Конечно.

– Потрясающе! – не скрывая своей радости, воскликнул он. – Как насчет завтра вечером, раз уж сегодня ты занята?

– Если это будет завтра после обеда, я готова, – ответила я.

Он поднял глаза к небу, что-то обдумывая.

– Пожалуй, я смогу передвинуть кое-какие встречи. Как ты смотришь на половину четвертого?

– Отлично смотрю.

– Дай мне свой номер на тот случай, если у меня не получится перенести встречу.

– Нет, – покачала я головой. – Если ты не сможешь перенести встречу, нам следует понять, что Судьба пытается нам что-то сообщить. Так что просто дай мне свой адрес, и будем надеяться, что мы завтра встретимся.

И вот я уже собираюсь к нему идти.

Я так взволнована! Вы и представить себе не можете. Я так не волновалась со времени моего первого свидания с Питером.

Обдумав все еще раз, я поняла, что слишком пренебрежительно отнеслась к поцелую. Учитывая, что я ни с кем не целовалась уже несколько лет – подчеркиваю: лет! – мне с трудом верится в то, что я так мало об этом написала. Это был удивительный поцелуй. И он не был похож ни на один другой поцелуй. Возможно, потому что, когда я поближе познакомилась с Эллиотом, его поцелуи перестали меня радовать. С Джеком все было иначе. Наш поцелуй был прекрасен и чист, нежен и многообещающ. Я вдруг поняла, что совершенно забыла, как я когда-то любила целоваться. Это оказалось лучше, чем все, что я себе нафантазировала. Надеюсь, сегодня меня ждут новые поцелуи.

Просто поцелуи. Я действительно больше ничего не хочу.

Ева

15 августа 1996 года

Цезарь звонит в дверь, а я сижу на полу маленькой комнаты, в которой теперь сплю, и пишу эти строки. В окно проникает тусклый оранжеватый луч уличного фонаря, что позволяет мне не включать свет. Я сижу на полу, потому что, если я сяду на кровать, с улицы он увидит мой силуэт. Хотя, конечно, это вряд ли возможно, но я не хочу рисковать.

Я расплачусь за все завтра. Когда я вернулась домой, на моем автоответчике было сообщение. Цезарь предупредил меня, что скоро придет меня навестить. Возможно, он собирался прийти один, но полной уверенности в этом у меня не было. В любом случае после сегодняшнего дня у меня не было желания обслуживать кого бы то ни было. Как я могу на это пойти, если продолжаю ощущать аромат мужчины, которого люблю? Я даже не хочу смывать с себя этот аромат.

Завтра Цезарь может делать со мной все, что захочет. Мне уже будет все равно. Для меня главное – остаться сегодня в полном одиночестве, наедине со своими воспоминаниями о Джеке Бритчеме. Я то и дело касаюсь пальцами губ. Они слегка побаливают от множества поцелуев. От сладких и страстных поцелуев. Я уверена, что ни в одном языке мира не найдется достаточно слов, чтобы описать наши поцелуи. Мне хотелось бы рассказать о них, запечатлеть свои ощущения на этих страницах, чтобы в будущем возвращаться к ним и заново проживать сегодняшний день.

Звонок стих. Я не знаю, сдался Цезарь или начал искать способ войти в здание. Как бы то ни было, мне все равно. Чтобы войти в квартиру, ему придется взломать дверь.

С улицы дом Джека Бритчема выглядел просто восхитительно. Это было огромное строение на одной из супердорогих улиц, выходящих на набережную. Фасад выцвел от соленого воздуха и солнца, но по сохранившимся следам было ясно, что когда-то он был прелестного сливочно-кремового цвета. Краска облупилась с потрескавшихся деревянных рам и металлических переплетов прекрасных старинных окон, а ведущие к входной двери каменные ступени были вытерты ногами людей, поднимавшихся и спускавшихся по ним на протяжении не одного десятка лет.

Поднимаясь по этой лестнице, я спрашивала себя, многие ли из этих людей, подобно мне, преодолевали эти ступени, будучи убеждены в том, что идут на встречу с кем-то, кого они любят всей душой? Часто ли любовь поднималась в дом по этим истоптанным ступеням и оставалась внутри?

Не прошло и нескольких секунд, как дверь распахнулась. Увидев друг друга, мы расплылись в улыбке – так же, как и на променаде. Я ничего не могла с собой поделать (наверное, как и он). Джек Бритчем вызывал на моем лице улыбку.

– Ты пришла, – произнес он.

– Ты оказался дома, – отозвалась я.

Судя по одежде, Джек Бритчем работал в офисе. А судя по стоящему у самой двери портфелю и переброшенному через перила пиджаку, он только что приехал с работы.

– Ты только что вернулся домой? – спросила я.

– Да, – ответил он, покосившись на кожаный портфель. – Я не смог перенести встречу, поэтому мне пришлось просто сбежать, сославшись на срочные дела.

– И ты думаешь, они тебе поверили? – спросила я.

– Об этом я узнаю завтра. Либо у меня на столе будет лежать пистолет, либо я обнаружу там чашку чая. Будь что будет. Я согласен на любой вариант.

Он показал мне дом, каждая комната которого представляла собой отдельный маленький мир, отдельную увлекательную историю. Некоторые из комнат были ободраны до дощатого попа и голых серых стен. В других комнатах стены покрывала новая красновато-коричневая штукатурка, а в центре гладкого, ожидающего замысловатой отделки потолка на кривом шнуре покачивалась единственная лампочка. Часть комнат все еще находилась в состоянии полного разорения: стены, из которых была вырвана проводка, зияли огромными дырами и трещинами; пол, под которым меняли трубы, был разворочен; со стен все еще свисали остатки древних обоев и куски деревянных панелей, а камины напоминали зловещие черные пасти, угрожающие поглотить всякого, кто к ним приблизится. Но были тут и почти готовые комнаты, которые оставалось только покрасить. Радиаторы отопления были установлены на свои места, потолки украшали изящные светильники, соответствующие периоду постройки дома; отремонтированные и выкрашенные полы оставалось лишь застелить коврами, стены были абсолютно гладкими, а окруженные черными чугунными решетками камины лишь ожидали зимы, чтобы в них запылало, потрескивая, яркое пламя.

Несколько комнат – его спальня, главная ванная и кухня – были полностью готовы. Это явно было сделано для того, чтобы он мог здесь жить, продолжая ремонтировать остальные помещения. Я обошла все комнаты, скользя руками по стенам, наслаждаясь возможностью прикоснуться к самой настоящей истории. Квартирка, в которой я жила, находилась в старинном, но разбитом на квартиры викторианском особняке. Из него вырвали сердце, а вместе с ним и все следы хранимой им истории. В результате дом превратился в безликое строение бежево-белого цвета.

Это здание, которое так бережно и любовно восстанавливал Джек Бритчем, продолжало дышать историей. В нем ощущалась жизнь, которая когда-то бурлила в этих стенах, жизнь с ее драмами и страстями. Мне казалось, что кончиками пальцев я ощущаю биение сердца этого дома, и мне хотелось послушать его, прижавшись ухом к стене. Мне хотелось уловить витающие повсюду обрывки прошлого, хотелось, чтобы те, кто жил здесь прежде, не были забыты. Я бы о них помнила.

Я понимала, что веду себя глупо, но Джек Бритчем не смотрел на меня как на сумасшедшую. Он просто водил меня из комнаты в комнату, позволяя постоять немного в каждой из них, и я прикасалась к стенам, чтобы ощутить себя частью окружающего пространства.

– Это прекрасный дом, – сказала я, когда мы вернулись в кухню и он подошел к плите, чтобы поставить чайник.

– Спасибо, – отозвался он.

– Хотя слово «прекрасный» и близко не передает его сути. Оно кажется мне неподходящим.

– Я тоже так думаю, когда представляю тебя. Когда я пытаюсь мысленно тебя описать, я понимаю, что ты прекрасна, но это слово кажется мне недостаточным.

От неожиданности я замерла, растерянно глядя на него. Мне никто и никогда ничего подобного не говорил. Эти слова настолько выходили за рамки обычного комплимента, что я пришла в замешательство, не зная, смущаться мне или чувствовать себя польщенной.

– Ты всегда так откровенен? – только и смогла произнести я, встретив его прямой, почти вызывающий взгляд.

– Почти никогда, – признался он. – Это из-за воспитания. Я вырос в семье, в которой принято весь мусор заметать под ковер и больше о нем не вспоминать. Но рядом с тобой я ничего не могу с собой поделать.

Я продолжала молча на него смотреть. На этот раз меня поразила моя собственная реакция. Вопреки ожиданиям, я не смутилась. Я не была польщена. Я была… Все происходящее казалось мне совершенно естественным, нормальным, потому что с его губ срывались слова, описывающие все то, что я чувствовала. Если бы передо мной стоял другой человек, к которому меня не влекло бы с такой силой, все это показалось бы мне нелепым и глупым. Мне почудилось, что моя душа смотрит на свое отражение в зеркале, которое держит в руках Джек Бритчем.

– Я ничего о тебе не знаю, – сказала я ему. – И тем не менее я без опаски явилась в твой дом. Мне и в голову не пришло, что ты можешь оказаться убийцей или маньяком. Ты не находишь это странным?

– Ты пьешь черный кофе эспрессо с тремя ложечками сахара, – произнес он.

– С четырьмя.

– Ты курила по пачке легких сигарет в день, но бросила, хотя и не из соображений здоровья.

– Да.

– Ты живешь одна в квартире с двумя спальнями, потому что так долго жила в стесненных условиях, что нуждаешься в большем пространстве. Тем более что сейчас ты можешь себе это позволить.

– Да.

– Ты родом из Йоркшира.

– Ты что, за мной следил? – спросила я.

– Нет, – покачав головой, ответил Джек Бритчем. – Я обо всем догадался, за исключением того, что ты из Йоркшира. Временами у тебя еще заметен легкий акцент. Все это просто пришло мне в голову, и я произнес это вслух. Кстати, если хочешь знать, мне еще много чего приходит в голову. Например, я думаю, что ты очень несчастлива в браке со свергнутым президентом какой-то маленькой страны. Что ты наследница, которой рано или поздно достанутся огромные деньги. Еще ты двойной агент, скрывающийся от разведок всего мира. И мне не верится, что ты находишься в моем доме уже больше двадцати минут, а я еще ни разу даже не попытался тебя поцеловать.

– Все это тоже правда, – рассмеявшись, сказала я. – Все, до единого слова. Что касается тебя… Я думаю, что ты выбрал свою профессию под нажимом отца. Ты ткнул пальцем в небо, решив купить этот дом, и ты до сих пор не уверен, правильно ли поступил. Ты предпочитаешь футбол, хотя в школе и колледже играл в регби. И ты, наверное, самый молодой сотрудник из всех, кому удалось достичь такого положения там, где ты работаешь.

– Кажется, это ты за мной следила.

– Да, следила, – отозвалась я.

Он так заразительно смеялся, что я тоже не могла удержаться от смеха. А потом он внезапно оказался передо мной. Он привлек меня к себе и начал целовать. А я целовала его в ответ и думала о том, как я люблю целоваться. Меня охватило совершенно потрясающее чувство чистоты и невинности.

Я не знаю, как долго мы простояли посреди кухни. Время как будто замерло и перестало существовать. А потом, по взаимному, но молчаливому согласию, мы взялись за руки и начали подниматься по лестнице. Я знаю, что не должна была этого делать, но с ним это казалось мне таким естественным! Войдя в спальню, мы остановились возле кровати и снова начали целоваться.

Потянувшись к его галстуку, я подумала о том, сколько мужских галстуков мне приходилось развязывать в своей жизни, обо всех мужчинах, которым я помогала раздеваться, обо всех мужчинах, с которыми падала на кровать и отключала свое сознание, как только мы переходили к сексу. Потом я подумала о поцелуях и о том, что они все меняют. Я тянулась не к галстуку клиента, а к галстуку Джека Бритчема. К галстуку человека, в которого я влюблена уже несколько месяцев. И у нас все иначе. Все это имеет отношение только к нам двоим и больше ни к кому. Я знала, что не впущу сюда всех тех мужчин. Здесь не будет никого, кроме Джека Бритчема, меня и наших идеальных поцелуев. Я расслабилась и приготовилась слиться с ним, как вдруг он остановил мои руки и отстранился.

– Я никогда этого не делал, – пробормотал он.

– Что ты имеешь в виду?

Он сжал мои руки в своих ладонях. На его лице было написано смущение, смешанное с испугом.

– Я никогда… – он поморщился, как от боли, – я никогда ни с кем не спал.

– Никогда? – переспросила я.

– Я ждал свою женщину. Я знаю, это звучит смехотворно, но я… Я просто хотел, чтобы в первый раз это было только мое, особенное.

Проститутка и девственник. Кто мог такое ожидать? Я должна была сразу же ему все рассказать, но не смогла этого сделать. С ним я была совершенно другим человеком.

– Тогда, может, ты хочешь подождать? Мы ничего не обязаны делать. Мы можем просто полежать рядом и поговорить.

Он поцеловал мои руки.

– Нет, я этого хочу. Я действительно этого хочу. Если ты все еще этого хочешь. Возможно, это не доставит тебе большого удовольствия, потому что я не очень хорошо представляю себе, что следует делать… Я и подумать не мог, что буду говорить все это человеку, который даже не сообщил мне свое полное имя.

– Ты же знаешь, что мое имя Ева.

– Ева? – растерянно переспросил он.

– Да, я же сказала тебе, что меня зовут Просто Ева.

Он улыбнулся, и я ощутила, как вся моя душа вспыхнула лучезарным светом. Больше всего на свете я хотела быть с ним. Я понимала, что это жуткий эгоизм. Я хотела выразить все, что и к нему чувствую. Я хотела разрушить барьер, который возводила вокруг себя во время секса. Я хотела быть с ним для того, чтобы убедиться, что это возможно. После всех этих лет я хотела заниматься сексом с человеком, к которому испытывала чувства.

– Если этого хочешь ты, то я тоже этого хочу, – произнесла я. – Вот и все.

Когда он снова меня поцеловал, я мысленно закрыла дверь, в которую могли войти мужчины, прошедшие через мою постель до него. Я закрыла глаза и отдалась поцелуям этого единственного мужчины.

Я знаю, это очень опасно, но я себя не сдерживала. Я легла с ним на кровать, я занималась с ним любовью, я позволила ему заниматься любовью со мной, и я этому не сопротивлялась. Я не позволила привычной стене вырасти вокруг меня. Я сполна ощутила, что это такое – быть с Джеком Бритчемом.

После всего мы долго лежали обнявшись. Мы молчали и лишь изредка поглаживали друг друга. Мы просто были вместе. Я могла быть с Джеком Бритчемом. С ним я могла быть ничем и всем одновременно. Я могла просто существовать.

Я ушла, когда он заснул. Я оделась в коридоре, за дверью, чтобы его не побеспокоить. Несколько секунд я стояла у двери, наблюдая за тем, как он спит, укрывшись до пояса простыней, любуясь его откинутой на подушку головой, его спутанной сексуальной шевелюрой, длинными ресницами закрытых глаз, точеными чертами его лица. Передо мной лежало само совершенство, и ничто не могло его затмить. Я сжала губы и через разделяющее нас пространство послала ему воздушный поцелуй. Я представила себе, как этот поцелуй едва ощутимо опускается на его губы, а потом отвернулась и начала спускаться по лестнице.

У входной двери я попрощалась и с домом. Он был невероятно красив и являл собой неотъемлемую часть Джека Бритчема, и мне внезапно стало грустно оттого, что я, скорее всего, уже никогда не увижу ни дом, ни его владельца. То, что я сделала, было с моей стороны неописуемым эгоизмом. Я не должна была ложиться с ним, узнав, как важен для него этот секс. Для меня секс тоже важен, но это совершенно другое. Меня секс кормил, позволял мне иметь крышу над головой и не быть отвергнутой обществом. Для него это было нечто, к чему он долго готовился, потому что не считал это простым физическим актом.