Текст книги "Прежняя любовь"

Автор книги: Дороти Кумсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

Глава 17

Либби

Гектор сидит в нашей гостиной со стаканом виски в руке.

Цезарь Евы сидит в нашей гостиной и ждет, чтобы его накормили.

Я вожусь в кухне с тех пор, как они пришли, хотя Хэрриет и пытается заставить меня сесть на диван и побеседовать с ними. При виде Гектора у меня все тело начинает чесаться, как будто вся моя кожа покрылась скользкой, отвратительной слизью. Каждый раз, когда на него смотрю, я вижу человека, который был способен совершать по отношению к Еве такие жуткие вещи.

С кем еще он это делал? Скольким женщинам платил за секс? Платил. За. Секс. Даже думать об этом тяжело. Но знать, что, вручив конверт с деньгами, он начинал видеть перед собой не человека, а кусок плоти, с которым был волен поступать, как ему вздумается…

– Что случилось? – спрашивает меня Джек, и от испуга я едва не роняю из рук блюдо.

Я, насколько это возможно, сосредоточиваюсь на приготовлении обеда. Я пытаюсь выбросить из головы все остальное. Иначе я просто не смогу сесть за один стол с находящимся в соседней комнате мужчиной. Я была настолько сконцентрирована на этом, что не слышала, как подошел Джек.

Знает ли Джек? Знает ли он, чем зарабатывала на жизнь загнанная в угол нищетой Ева? Знает ли он о Еве и своем отце?

Я оборачиваюсь к нему и вымученно улыбаюсь.

– Ничего. А что?

Он протягивает руку, чтобы положить ее мне на плечо. Я вздрагиваю и морщусь. Его рука повисает в воздухе, а в глазах вспыхивает обида.

– Ты очень взвинчена, – справившись с разочарованием, произносит он. – Может, хочешь, чтобы мы сказали им о разводе? Если тебе так не хочется притворяться. Возможно, тебя это напрягает?

«О каком разводе? – думаю я. – Кто разводится?» Потом я вспоминаю. Мы. Я.

– Нет, нет, дело не в этом, – говорю я. – Я только хочу, чтобы обед удался.

– Ты уверена, что тебе не нужна моя помощь? – спрашивает он.

– Да, уверена.

– Знаешь, Либби… – начинает он, но замолкает.

Я машинально делаю шаг к нему и обнимаю его за талию. Я так давно к нему не прикасалась, что у меня даже дух захватывает. Это совершенно невероятное чувство. Я закрываю глаза и кладу голову ему на грудь, присушиваясь к биению его сердца. Он медленно и осторожно обнимает меня в ответ. Его ладонь замерла у меня на затылке. Он ласково прижимает меня к себе.

«Я тебя люблю, – думаю я и надеюсь, что он чувствует это в моем объятии, в касании моей кожи. – Я так сильно тебя люблю!»

– Они ненадолго, Либби, – говорит он мне. – Как думаешь, мы сможем поговорить?

Мы ведь этого так и не сделали. Это слишком мучительно, а результат слишком очевиден. Зачем терзать меня излияниями по поводу того, как он на самом деле относится к Еве и ко мне? Но разве я могу уйти, так ничего с ним и не обсудив? Я ведь даже не спросила его, какие чувства он испытывает ко мне. Я просто решила, что и так все знаю.

– Да, мне этого очень хотелось бы.

Он прижимает меня к себе еще крепче. Этим объятием ему удается до минимума сократить разделяющее нас пространство.

Я ощущаю, как колотится его сердце. Так же учащенно, как и мое.

– Либби, это просто потрясающе! – говорит Хэрриет, осторожно складывая на тарелку вилку и нож.

Я смотрю на стоящие на столе тарелки. Они все пусты, кроме моей. Я не предполагала, что не смогу есть, находясь в непосредственной близости от Гектора, и поняла это, только когда села за стол. Говорить мне тоже тяжело, как и дышать.

– Курица в вине – это, пожалуй, одно из моих любимых блюд, – жизнерадостно восклицает Гектор. – И теперь я не знаю, кто готовит его лучше – ты или моя жена. – Он протягивает морщинистую, покрытую вздувшимися венами руку и накрывает ею пальцы Хэрриет. – Только не обижайся, дорогая, – ласково произносит он.

Она улыбается благодарно и нежно в ответ на прикосновение супруга.

– А я и не обижаюсь.

Я в ужасе отвожу глаза в сторону, встаю и начинаю собирать посуду.

– Нет, ты все приготовила, и я не позволю тебе убирать со стола, – протестует Хэрриет.

Она вскакивает на ноги и хватает тарелки и вилки с ножами. Джек начинает ей помогать, а я понимаю, что сейчас произойдет. Сейчас они соберут посуду и отнесут ее в кухню, где начнут ее мыть или загружать в посудомоечную машину. В любом случае я останусь здесь наедине с ним. Мне придется беседовать с Гектором.

– Нет-нет, я вам помогу, – отчаянно сопротивляюсь я.

– Ничего подобного ты не сделаешь! – заявляет Хэрриет.

– Не спорь, – поддерживает ее Джек. – Сиди здесь и отдыхай.

Когда мы остаемся наедине, Гектор откидывается на спинку кресла и улыбается мне. Я смотрю на стол. Его лицо так и стоит у меня перед глазами, поэтому мне ничуть не легче оттого, что я на него не смотрю. Я и представить себе не могу, как на моем месте чувствовала себя Ева. После всего того, что он с ней делал.

– Ты выглядишь просто замечательно, – произносит Гектор.

– Спасибо, – бормочу я.

– Должно быть, ты уже подумываешь о том, чтобы выйти на работу.

Я пожимаю плечами, прислушиваясь к скребущим и звенящим звукам, доносящимся из кухни. Я пытаюсь мысленно поторопить Джека и его мать. Скорее бы уже они пришли и избавили меня от этой пытки.

Гектор замолкает. Он уже не пытается поддерживать беседу, и все пространство гостиной заполняет неловкая тишина.

– Я чем-то тебя обидел? – наконец спрашивает он.

Я застываю; мне кажется, что мое тело заледенело. Что мне ему сказать? Он ничего не сделал мне, зато сделал Джеку и Еве. Мне иногда кажется, что я прошла через те же испытания, что и Ева. Но это не так.

Я качаю головой.

– Может, ты все-таки удостоишь меня взглядом и словесным ответом на мой вопрос? – спрашивает он.

Мой рассудок погружен в такой хаос, что я делаю то, о чем он просит.

Я поднимаю голову и делаю глубокий вдох.

– Нет, – говорю я.

Его глаза, той же формы, что и у Джека, пристально смотрят на меня, и мне не удается отвести взгляд в сторону. Я хочу всмотреться в самую глубину его глаз и попытаться увидеть скрывающееся в его душе и мозгах зло. Я хочу отвести глаза в сторону и больше никогда на него не смотреть.

–  Чемя тебя обидел? – спокойно спрашивает он.

В этом совершенно нормальном вопросе мне чудится угроза. В комнате находится не тот Гектор, с которым я все эти годы была знакома. Напротив меня сидит человек, издевавшийся над Евой. Я понятия не имела, что один может так стремительно занять место другого, что на самом деле они оба уживаются в нем. Я не вижу смысла лгать.

– Я знаю о вас и Еве, – сообщаю я ему. – Или вы хотите, чтобы я называла ее Хани?

В моем голосе больше уверенности, чем в моей душе.

– И что же, по-твоему, ты знаешь? – спрашивает он.

При этом выражение его лица почти не меняется. Разве что губы сжимаются еще плотнее.

– Я нашла ее дневники, – говорю я.

Мне тут же хочется запихнуть эти слова обратно себе в рот. Это сделал он. Это он ее убил. Конечно же, это был он. Он убил ее из-за этих дневников, пытаясь заполучить свидетельство своих злодеяний.

И теперь я сообщила ему, что они у меня. Я практически попросила его убить и меня тоже.

Джек

Я часто задаюсь вопросом, неужели мать действительно не знает, каков на самом деле мой отец? Может, она все знает, но просто делает вид, что все в порядке?

После того как мы с отцом на мое пятнадцатилетие съездили в Лондон и вернулись домой, мама с тортом ждала меня в кухне. В торт были воткнуты пятнадцать свечек.

– Я знаю, милый, что это очень глупо, – произнесла она. – Ты уже слишком взрослый и все такое, но мне так хочется, чтобы ты еще хоть один год побыл моим маленьким мальчиком.

От того, что произошло в этот день, я просто онемел. В этот момент мне больше всего на свете хотелось быть ее маленьким мальчиком. Отец уже скрылся в кабинете, как он часто делал, когда гневался.

Я подошел к маме и крепко ее обнял. Я всегда шарахался от нее при попытке приласкать меня, когда она испытывала потребность обращаться со мной, как с малышом. Но в этот момент я хотел ощутить, что у меня есть мама, которая может меня утешить. Она растерянно обняла меня в ответ.

– Что случилось? – испуганно и озабоченно спросила она. – Ты поссорился с отцом?

– Нет, – ответил я, стараясь не разрыдаться. – Нет.

– Ну же, расскажи мне, – уговаривала она. – Ты можешь все мне рассказать. Я же вижу: что-то случилось.

Я посмотрел на часы на своем запястье. Он купил их после всего – взамен того, что должно было стать мне настоящим «подарком». Он практически швырнул мне эти часы.

– Мне… э-э… не понравились часы, которые он мне купил, – произнес я, убирая из своего голоса все признаки слабости и незрелости. – И он немного рассердился.

Мама помолчала. Я понимал, что она пытается решить, верить мне или нет.

– Спасибо за торт, – добавил я, делая шаг назад.

Впервые в жизни я был вынужден поступить, как взрослый мужчина. Я не имел права сваливать на нее этот груз. Разве мог я ей сказать, что видел его с другой женщиной? Та девушка была достаточно молода, чтобы…

– Шоколадный, мой любимый! Давай зажжем свечи.

Какое-то мгновение мама стояла неподвижно. Потом она улыбнулась своей ласковой улыбкой, которую я очень любил, и выдвинула один из ящиков, чтобы достать оттуда спички.

– Загадай желание, – предложила она после того, как заплясали маленькие веселые огоньки свечей.

«Никогда не стать таким, как мой отец, – подумал я и с силой дунул. К счастью, мне удалось задуть все до единой свечи. – Спасибо, – поблагодарил я, обращаясь к тому, кто мне помог, кто бы это ни был. – Спасибо, потому что я ни за что не хочу быть таким, как он».

– Как чувствует себя Либби? – спрашивает мать.

Я всегда завидовал легкости, с какой Либби так легко называет своих родителей мамой и папой. Она так и говорит – «моя мама» или «мой папа». Мне это никогда не удавалось. Я никогда не чувствовал себя с ними непринужденно. Наши отношения всегда были несколько официальными, не очень близкими. Ева никогда не говорила о своей семье до той самой ночи, когда она рассказала мне все. И эта информация затерялась среди всего остального, что она мне сообщила. А потом так и не подвернулся подходящий момент, чтобы я снова ее расспросил. Это еще раз доказывает, что я был уверен, что в нашем распоряжении вечность.

– Ей лучше. Пока ей трудно выходить из дома, но она уже не… переживает так сильно.

Я вспоминаю объятие, совсем недавно объединившее нас в этой самой кухне. Возможно, еще не все потеряно. Возможно, она даст мне еще один шанс?

– Она просто прелесть, – говорит мать.

– Я знаю, – отзываюсь я.

Какое-то время мы трудимся молча. Потом мать решительно кладет чистую тарелку на стопку других вымытых и вытертых тарелок и оборачивается ко мне.

– Мне очень хотелось бы, чтобы ты, наконец, перестал сторониться отца, – говорит она. – После той поездки в Лондон на твой день рождения отношения между вами так и не наладились. Что тогда произошло?

– О какой поездке ты говоришь? – спрашиваю я, одновременно задаваясь вопросом, имею ли я право рассказать ей все сейчас.

Я смотрю на нее. Ее волосы с ниточками седины уложены в красивую прическу, которая идет к мягким чертам ее лица. Ее глаза, всегда такие добрые и понимающие, окружены сеточкой морщин, что указывает на то, что в жизни ей доводилось часто смеяться. Моя мать замечательная женщина, и это всегда заставляло меня недоумевать: почему отец это делает? Что такое он от них получает, чего не может дать ему она?

– О поездке в Лондон на твое пятнадцатилетие, – спокойно отвечает она.

Я понимаю, что мне не удастся сбить ее с курса, сменив тему разговора.

– Когда мы поссорились из-за часов? – уточняю я.

– Джек, – говорит она и протягивает руку, чтобы погладить меня по щеке. – Маленький мой мальчик. Не надо меня оберегать. Расскажи мне, что тогда произошло на самом деле.

Если ее не буду оберегать я, кто еще это сделает?

– Мама, мамочка… – говорю я. Мне с большим трудом удается произнести это слово. Но я все равно его повторяю, пытаясь ощутить его вкус. Возможно, оно мне понравится. – Мама, это было слишком давно. Я забыл подробности. Да и Гектор, наверное, тоже.

Она кивает и улыбается, но в ее глазах затаилась грусть.

– Я тоже так думала, – говорит она. – Но не стоит обманывать себя, Джек. Твой отец никогда ничего не забывает.

Либби

Я сижу и играю в гляделки с человеком, который, скорее всего, убил Еву.

И я знаю, что он выиграет. Потому что холодное спокойствие его взгляда и невозмутимость, с какой он воспринял мои откровения, подтверждают то, что я поняла спустя долю секунды: передо мной человек, способный на хладнокровное убийство.

Я отвожу глаза первой, не испытывая при этом ни малейшей неловкости. Он пытается загипнотизировать меня взглядом, но я уже смотрю на свои руки. Грейс больше не ухаживала за моими ногтями, а я пренебрегаю кремом для рук. В итоге мои руки ожидает преждевременная старость. Я усматриваю жуткую иронию в том, что мое тело будет стареть, как ему и положено, но мои шрамы всегда будут на тридцать шесть лет моложе всего остального. К тому времени как через семь лет мое тело обновится, шрамы состарятся, но все остальное будет еще старше.

– Ева была не вполне нормальной молодой женщиной. Ее отличали безумные фантазии и бесконтрольный полет воображения, – размеренным тоном информирует меня Гектор.

Меня не удивляет то, что Ева боялась сбежать, пока ей не придал храбрости более весомый мотив, чем страх за собственную жизнь. Меня отделяет от Гектора стол, а в соседней комнате находятся двое людей, которые служат гарантами моей безопасности. Но в этот момент я не просто встревожена. Я вот-вот поддамся панике.

– Если бы ты показала мне дневники, я смог бы объяснить тебе, что она подразумевала, написав то, что написала.

Я помню, что в тот день, когда познакомилась с Джеком, я улыбалась консультанту салона, поджав губы и глядя куда-то в сторону. Это получилось само собой. Этот человек был мне настолько неприятен, что иначе я вести себя не могла. Я награждаю Гектора вариацией той улыбки, потому что больше не хочу ни о чем говорить. Я и без того уже себе могилу вырыла. Возможно, мне удастся не подпустить его к себе, пока из кухни не прибудет помощь.

– Я не люблю, когда мои вопросы игнорируют, – говорит он, и мороз пробирает меня до костей.

Я опускаю голову и молчу. Я понимаю, что мне не стоит его злить, но разговаривать с ним я тоже не могу. Да и вообще, я не знаю, как держаться с самым опасным человеком из всех, с кем мне приходилось иметь дело.

– Кофе или чай? – спрашивает Хэрриет, входя в комнату за секунду до того, как я была бы вынуждена что-то предпринять.

Я вскакиваю на ноги.

– Хэрриет, присядьте. Я настаиваю. Мы с Джеком приготовим кофе. Мне срочно надо с ним поговорить.

Хэрриет открывает рот, чтобы возразить, но я уже у двери. Она переводит взгляд с меня на Гектора, но даже если она что-то заподозрила, то это не отражается на ее лице.

– Мне, пожалуйста, кофе, – говорит Гектор, снова превратившийся в самого обычного мужа и отца.

– Мне тоже, – кивает Хэрриет.

– Значит, все будут кофе, – заключаю я и, выскользнув за дверь, спешу в кухню.

– Все хотят кофе, – говорю я Джеку, который стоит возле чайника, ожидая, когда он закипит, и вглядываясь в его сверкающую поверхность.

– Обычно ты в это время кофе уже не пьешь, – оборачивается он ко мне.

– Да, не пью. Вообще-то, я, наверное, прилягу. Как ты смотришь на то, чтобы поговорить завтра? Я немного устала.

Он разочарован, но я не позволю ему разжалобить меня и уговорить провести остаток вечера в компании Гектора.

Раздеваясь, я вспоминаю дневники Евы. Я должна как можно скорее их дочитать, чтобы узнать, что же с ней произошло. Чтобы узнать, в самом ли деле я только что обедала с убийцей.

И стану ли я его следующей жертвой.

Глава 18

Либби

Весь день какой-то придурок звонит мне по телефону, но стоит мне ответить, как он бросает трубку.

Я не могу игнорировать телефон, потому что не хочу пропустить какой-нибудь важный звонок. А поскольку я целый день сижу в подвале, где мобильный принимает достаточно неуверенно, мне приходится каждый раз подниматься наверх и отвечать на звонок.

Как только я это делаю, человек на другом конце линии выжидает несколько секунд, после чего кладет трубку.

Я надеюсь, что скоро шутнику надоест трепать мне нервы и он найдет себе другую забаву. Я ужасно устала целый день ходить вверх-вниз по лестнице.

– Бутч, ты идешь со мной? – спрашиваю я.

Сегодня он какой-то притихший. Ложась вечером в постель, я поняла, что он проскользнул в комнату вслед за мной. Он запрыгнул на кровать и свернулся калачиком. Я начала поглаживать его по голове и осознала, насколько спокойнее я себя чувствую, когда он рядом. Мне даже показалось, что мне ничего не угрожает. Сейчас мне не помешали бы подобные ощущения.

Он радостно лает, выпрыгивает из корзины и, опередив меня, мчится вниз.

Ева

5 января 2000 года

Я не порвала с Джеком. И я не сказала ему, что знакома с его отцом. Я поняла, что не могу это сделать. 

Да, я знаю, знаю: слишком много тайн. Тайны вредят отношениям, лучше обходиться без них. Особенно с учетом того, что Джек начал намекать на брак. Возможно, мне это кажется, но в последнее время он часто заводит разговоры о нашем совместном будущем и интересуется моим мнением относительно декора его изумительного дома.

Он уже несколько раз просил меня окончательно к нему переехать, отказаться от своей квартиры и поселиться у него. И каждый раз я не соглашаюсь, мотивируя свой отказ тем, что это преждевременно.

Это не преждевременно. Это страшно. Если я скажу «да», не рассказав ему о своем прошлом, я буду очень скверным человеком. Если я буду продолжать жить так, как сейчас, одной ногой за дверью, за пределами наших отношений, то смогу оправдываться тем, что не обязана рассказывать абсолютно все о себе человеку, в отношения с которым я не окунулась с головой, окончательно и бесповоротно.

Джека это ранит. Но я сделаю ему гораздо больнее, рассказав, кем являюсь на самом деле. Впрочем, очень скоро должно произойти событие, которое поставит меня перед решающим выбором. Я это точно знаю. Для этого достаточно просто столкнуться с Цезарем на улице.

И тогда останется только подождать, придет он за мной сам или уничтожит меня, вначале уничтожив Джека сообщением о том, что он спит с проституткой. Пока я этого не знаю.

Конечно, было бы проще, если бы я не любила Джека так сильно. Я знаю, что за прошедшие годы стала намного спокойнее. А потеря ребенка научила меня осмотрительности. Но я не могу обманывать себя относительно своих чувств. Я точно знаю, что он – тот самый человек, с которым я хочу прожить всю оставшуюся жизнь.

Но ведь это во мне говорит мой эгоизм? Как ты считаешь? Была бы я для Джека той женщиной, с которой он хочет прожить всю оставшуюся жизнь, если бы он все знал? Я в этом сомневаюсь. Я очень и очень в этом сомневаюсь.

Это меня убивает.

Ева

25 января 2000 года

Он только что был здесь.

Гектор, Цезарь, отец Джека только что побывал у нас и внес полную ясность.

Наверное, я сама его раздразнила. Я помахала красной тряпкой перед быком, каковым Цезарь, по сути, и является, поэтому ничего иного я и ожидать не могла. Все началось в выходные, когда Джек настоял, чтобы я познакомилась с его родителями. Как я уже рассказывала, я пыталась любой ценой уклониться от этой встречи. Я придумывала разные предлоги, сказывалась больной, даже умоляла, чтобы меня срочно вызвали на работу. Но в эти выходные Джек категорически отказался принимать мои аргументы. По его тону я поняла, что это для него действительно важно. Моя уклончивость причиняла ему боль. Он даже начинал думать, что я его стыжусь, в то время как на самом деле все было с точностью до наоборот.

Я оделась как можно скромнее – на мне было кремовое платье в цветочек и туфли-лодочки. Я не стала укладывать волосы в прическу, а просто распустила их по плечам. По пути то и дело приступы паники, заставлявшие меня задыхаться и хватать ртом воздух, сменялись приступами тошноты.

– Я понимаю, что ты нервничаешь, – произнес Джек, заметив мое состояние. – Но поверь, ты переживаешь совершенно напрасно. Я уверен, что ты им понравишься.

– Джек, насчет… – несколько раз начинала я, но каждый раз слова застревали у меня в горле, и мне уже никакими силами не удавалось их оттуда извлечь.

Как сообщить ему, что его отец был моим сутенером? Что я спала с его отцом задолго до того, как начала спать с ним?

– Да не волнуйся ты так! – успокоил меня Джек после моей пятой или шестой попытки. – Как только мои родители увидят, какая ты красивая, умная и добрая, они сразу же тебя полюбят.

– Я в этом сомневаюсь, – сказала я, стараясь, чтобы это прозвучало небрежно, и борясь с терзающей мою душу тревогой. – Кроме тебя, никто меня такой не считает.

– Тебя любят все без исключения, – возразил Джек.

Я смотрела на его руки и вспоминала их ласковые прикосновения. Даже в пылу страсти его руки и все остальные части тела были со мной неизменно осторожны и заботливы. И, несмотря на все то, что мне пришлось пережить, я знала, что настоящие мужчины именно такие. Любящие и внимательные. Они любят своих женщин и никому не хотят делать больно. Они заботятся о близких, потому что иначе не могут, и они ничего не требуют взамен. Они страстные, но не жестокие. Они ласковые и никем не стремятся манипулировать. И об этом мне напомнил Джек.

Он был полной противоположностью своего отца.

Когда Джек подошел к дверце машины, чтобы открыть ее для меня, я чуть было не прыгнула на водительское сиденье, чтобы, закоротив провода, угнать его автомобиль. Единственная проблема заключалась в том, что я не умела соединять провода. Я вообще не умела водить машину.

Мы все пожали друг другу руки. Я отводила глаза в сторону, будучи не в силах встретиться взглядом с Гектором. Я не хотела заглядывать в душу человека, который так долго контролировал мою жизнь. Наверное, рабы всегда испытывают подобные чувства в присутствии своих бывших хозяев. Стоит им обрести свободу, и они начинают ощущать себя внутренне независимыми, но воспоминания об избиениях и издевательствах настолько сильны, что не позволяют им это проявить.

Мне хотелось быть сильной, гордой и независимой. Я хотела высоко держать голову, всем своим видом говоря: «Посмотри на меня. Посмотри, чего я достигла, несмотря на все, что ты со мной сотворил». Но я не могла этого сделать. Я уверена, что этого не смог бы сделать почти никто. Я умею притворяться, но не настолько хорошо.

Он тепло пожал мне руку, и то же самое сделала его жена, Хэрриет. Мы пили чай в гостиной и болтали обо всяких пустяках. Мама Джека, жена Цезаря, держалась дружелюбно, но сдержанно. Думаю, точно так же она встретила бы любую женщину, которую привел бы в дом один из ее драгоценных сыновей.

Мы с Джеком сидели рядом на диване, он держал меня за руку и сыпал анекдотами, а мы все покатывались со смеху. Тем не менее в комнате ощущалось напряжение, а я не могла даже смотреть на Цезаря… на Гектора (надо запомнить, что теперь я должна называть его Гектором). Всякий раз, когда я пыталась на него взглянуть, меня начинало тошнить, потому что я вспоминала его руки, его прижимавшееся ко мне тело, его власть надо мной, позволявшую ему сдавать меня в аренду своим друзьям.

Я пыталась не чувствовать себя жертвой, но мне с трудом удавалось справиться с тошнотой, вызванной тем, что я сижу в его гостиной, куда он приходил, проведя время со мной, где он читал газеты, беседовал с женой и, возможно, даже занимался с ней любовью перед пылающим камином.

Наконец все закончилось и мы смогли уйти. Я прошла осмотр, выдержала допрос в легкой форме и получила предварительную положительную оценку. Я это поняла по тому, что у двери Хэрриет сказала:

– В ближайшее время мы устроим семейный обед. Ждем вас обоих. Там у нас будет возможность познакомиться поближе.

Возможно, она поняла, что я сильно люблю Джека, и поэтому пригласила меня к себе. Я, конечно, не пойду, но я знала: это приглашение значит для Джека очень много. Я чувствовала, что он улыбается до ушей, стоя рядом со мной. Я хотела улыбнуться Хэрриет в ответ на приглашение, но краем глаза заметила, как напрягся Цезарь. Это было предостережение: «Даже не думай!» Вот почему я это сделала и тем самым торжествующе показала средний палец человеку, считавшему, что он способен контролировать всех и вся. Я улыбнулась Хэрриет, взяла ее за руки и сказала:

– Спасибо, огромное спасибо за приглашение. Мы его с радостью принимаем. И если вы готовите так же вкусно, как печете булочки, меня ждет потрясающее угощение.

Хэрриет улыбнулась, а улыбка Джека стала еще шире. «Пошел ты, Цезарь, – подумала я. – Пошел ты!»

Разумеется, он не мог это просто так оставить. Таких оскорблений он никому не прощал. Он рассказывал мне о юных выскочках, работавших в фирме, в которой он является одним из партнеров. Некоторым из этих юнцов порой приходила в голову идея подвинуть Цезаря. Они думали, что смогут подняться наверх, используя его как трамплин. Он никогда не прощал этих людей.

Он всегда делал так, что в течение полугода они покидали фирму. При этом он растаптывал их доброе имя, из-за чего им не удавалось устроиться ни в одну приличную фирму. Однажды один из его деловых партнеров, чтобы кончить, ударил меня по лицу, после чего остался кровоподтек. Когда я сказала об этом Цезарю, он впал в неистовство. Я увидела это по его глазам и по тому, как его тело буквально раздулось от ярости. Да, Цезарь предоставил ему меня, но он не позволял ему так себя вести. Несколько недель спустя Цезарь сообщил мне, что этот партнер разводится с женой, получившей доказательства того, что он спал со своей секретаршей, а еще он попался на уклонении от налогов и потерял работу. Цезарь упомянул об этом небрежно, как бы вскользь, но я поняла, что он дал мне понять, что накажет любого, кто нарушит установленные им, Цезарем, правила. Он также напомнил мне о том, что раздавит меня без всякого сожаления, если я всего лишь задумаю сбежать.

Поэтому его сегодняшнее появление на пороге нашего дома не должно было стать для меня сюрпризом. Все его шесть футов, облаченные в темный костюм и черное пальто, нависали надо мной зловещей глыбой.

Не успела я ничего сказать, как его рука схватила меня за горло и начала душить. Затолкав меня в прихожую, он пинком захлопнул за собой дверь и швырнул меня о стену.

– Слушай меня внимательно, ты, дешевая шлюха! – прорычал он. – Вздумаешь со мной тягаться, от тебя и мокрого места не останется!

«Мне нечем дышать, я задыхаюсь! – мысленно кричала я, пытаясь оторвать его пальцы от своей шеи. – Мне нечем дышать!»

– Оставь моего сына в покое и впредь держись от него подальше! – продолжал рычать он. – Мне все равно, что ты ему скажешь и скажешь ли вообще что-нибудь. Но ты от него уйдешь. Сегодня же. И никогда не вернешься. Больше я предупреждать не буду!

Он отнял руку, и я упала на пол, брызгая слюной, пытаясь наполнить легкие воздухом, держась за горло и дрожа всем телом.

– Нет! – сказала я. Продолжая хватать ртом воздух и сдерживая слезы, я все же нашла в себе силы восстать против него. – Я никуда не уйду.

– ЧТО ТЫ СКАЗАЛА? – заорал он.

– Я сказала, что никуда не уйду, – повторила я. – И ты ничего не сможешь с этим поделать.

Я смотрела на него снизу вверх и, наверное, выглядела очень жалко. Но чувствовала я себя совершенно иначе.

Он сжал кулаки так, что ногти впились в его ладони, и я поняла, что сейчас он меня ударит. Он мог меня покалечить, но я не считала это достаточным основанием для того, чтобы делать то, что он хочет, или произносить слова, которые ему понравятся. В ту секунду, когда он переступил порог, я поняла нечто такое, что прежде, до того, как он раскрыл свои карты, казалось мне совершенно невозможным. Если он полностью контролирует ситуацию и уверен, что ему ничто не грозит, что никто от него не уйдет и не осудит его поведение, тогда почему он ничего не сказал ни Джеку, ни жене? Если он так всемогущ, как пытается внушить мне, зачем ему понадобилось мне угрожать? В конце концов, кто я такая? Дешевая шлюшка – вот кто.

– Ты рискуешь потерять больше, чем я, – заявила я. – Если ты хоть пальцем меня тронешь, я все расскажу Джеку. И тогда ты потеряешь жену и сыновей. И еще я знаю людей, с которыми ты работаешь. Они, может, и смотрят сквозь пальцы на твои грязные делишки, но их отношение изменится, если все это вылезет наружу. Можешь меня убить. У меня все зафиксировано, включая даты, имена и адреса. И ты ни за что не найдешь мои дневники раньше Джека. Так что можешь делать все, что хочешь, только не забывай, что больше всех пострадаешь при этом именно ты. Я шлюха и привыкла к страданиям, я их не боюсь.

– Если ты скажешь кому-то хоть слово… – заревел он, раздавшись в это мгновение и ввысь и вширь.

– Я этого не сделаю, если этого не сделаешь ты, любовничек, – ухмыльнулась я.

Это было нечто из репертуара Хани. Я такого сказать не могла. Но я ведь рассталась с Хани. Или не рассталась? Что, если все эти годы я обманывала себя, считая, что Хани – это вымышленный персонаж, который я использовала для маскировки? Что, если она – это на самом деле я?

– Будь осторожна, малышка! – снова зарычал он, еще больше обнажая свои идеально ровные зубы.

В следующее мгновение он уже исчез, грохнув дверью с такой силой, что у меня даже сердце в груди замерло.

Я целую вечность лежала на полу, ощупывая истерзанное горло и спрашивая себя, как я смогу объяснить это Джеку. Может, оно только немного покраснеет? Может, обойдется без кровоподтеков? А тем временем я могу поносить шарф или гольф с высоким воротом.

Я знаю, что отец Джека еще вернется. Возможно, он не явится сюда сам, но он найдет способ свести со мной счеты и отделаться от меня. Это всего лишь вопрос времени. Может, ему и есть что терять, но он этого так не оставит. Не такой он человек. Сбежав от него, я задавалась вопросом, станет ли он меня разыскивать. Возможно, он рассчитывал, что я вернусь. Я сомневаюсь, что он меня искал, пустив в ход все те возможности, которыми хвастал.

Да, я была его собственностью, и он мог после моего исчезновения прочесать весь Брайтон. Но в мире было полно других проституток, готовых занять мое место. И даже если он поручил кому-то меня разыскать, вряд ли меня искали с большим усердием. Я ведь никуда не уехала и особенно не пряталась. Вообще-то я пряталась у него под самым носом, на самом деле не прячась.

Он мог оставить меня в покое, если бы я не подцепила его сына, если бы не вернулась в его жизнь. И если бы не начала ему угрожать. Но что сделано, то сделано.

Я знаю – это глупо, но больше всего остального меня пугает то, что во мне больше от Хани, чем я предполагала. Если это так, то… все, что я делала в прошлом, я делала потому, что я – ЕВА – была на это способна. Я не покидала свою оболочку, чтобы позволить Хани совершать эти действия вместо меня. И на моем лице не было маски, защищавшей меня от ужасов происходившего.