Текст книги "Прежняя любовь"
Автор книги: Дороти Кумсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 26 страниц)
Он понял, что перед ним не приличная женщина, а одна из шлюх.
Его лицо теперь выражало отвращение, он покачал головой.
– Будь осторожнее, – повторил он, после чего развернулся и ушел.
На самом деле второй мужчина сделал мне гораздо больнее, чем первый.
Но ведь это правда, как ты считаешь? Я ведь и в самом деле не отношусь к числу приличных женщин? Приличная женщина не стала бы делать то, что делаю я.
О боже, как же иногда я себя ненавижу!
Я больше не буду подписываться именем Ева. Какой в этом смысл? Я ведь и так знаю, кто я такая.
8 ноября 1988 года
Платье исчезло из витрины.
Меня затошнило.
С бешено бьющимся сердцем я вбежала в магазин. Я не могла в это поверить. Спустя столько времени его все-таки кто-то купил! Это совсем маленький магазин. Такие называют бутиками. Хозяйка магазина смерила меня взглядом.
– Чем могу быть полезна? – высокомерно поинтересовалась она.
Я поняла, что кажусь ей чем-то гадким и вонючим, но мне было все равно. Меня интересовало только платье.
– Платье из витрины, – заговорила я срывающимся от беспокойства голосом. – Его больше нет?
Ее злобные глазки снова обежали меня с ног до головы. На ее лице отчетливо читалось отвращение.
– Его меряет покупательница. Настоящая покупательница, с деньгами. Хотя каким образом это тебя касается, я себе и представить не могу, – фыркнула она.
– Я хотела купить это платье, – заявила я, тем самым давая ей власть над собой, позволяя вести себя еще более высокомерно и презрительно.
– Это дизайнерское платье. Единственное в своем роде, – уточнила она. – Оно стоит больше четырех сотен. У тебя есть такие деньги?
Было ясно, что она считает меня вполне способной украсть это платье. Но я ни за что не украла бы такую божественную вещь. Я вообще никогда и ничего не украла бы. Точка.
– Да, – собравшись с духом, ответила я.
Уголки ее рта дрогнули. Я поняла, что еще немного – и она засмеется мне в лицо. Я почувствовала, что слезы вот-вот горячими ручейками потекут из моих глаз. Я не хотела перед ней расплакаться. Вдруг помещение заполнил металлический шорох – это отдернулась ширма кабинки примерочной, расположенной в дальнем конце магазина. Мы с хозяйкой одновременно обернулись и увидели выходящую из кабинки женщину. На ней было мое платье.
Мне показалось, что она надела мое свадебное платье, и теперь благодаря этому присвоит и моего жениха. Мне показалось, что она натянула на себя мою кожу, вначале живьем содрав ее с меня. Боль была совершенно невыносимой. Ничего похожего мне никогда не приходилось испытывать. Она надела нечто, принадлежащее мне. Более того, она могла себе это позволить. Она могла купить это платье, когда ей заблагорассудится. В то время как я… Я всегда буду по другую сторону витрины, всегда буду смотреть на то, что находится внутри, никогда ничего не покупая, потому что никогда не смогу позволить себе по-настоящему красивые вещи.
– Вы выглядите божественно! – воскликнула хозяйка, и это прозвучало скорее для меня, чем ради потенциальной покупательницы.
Тем самым она сообщала мне, что считает меня полным дерьмом. Она вышла из-за стойки и подошла к женщине в моем платье, исключая меня из разговора, давая мне понять, что я должна уйти, что мне нечего здесь делать.
– Вы просто обязаны его купить! Я настаиваю.
– Оно для меня несколько дороговато, – сказала женщина.
– Пусть это вас не волнует. Для наших любимых клиентов у нас существует разумная система скидок и рассрочка, – очень громко, потому что на самом деле она обращалась ко мне, произнесла хозяйка. – Оставьте небольшой задаток, а остальную сумму внесете в течение месяца.
– Я не знала, что вы такое практикуете, – обрадованно произнесла одетая в мое платье женщина.
– Как я уже сказала, мы делаем это только для высоко ценимых нами покупателей.
– О боже, даже не знаю, стоит ли… Платье такое красивое! Оно смотрелось просто великолепно в…
– Такой красавице, как вы, оно, несомненно, идет. Очень немногие дамы могут позволить себе надеть такую изумительную вещь, не опасаясь, что она их затмит. Оно не всякой пойдет.
– Ах… оно прелестно!
«И вовсе оно не прелестное!» – хотелось крикнуть мне. Оно не прелестное, и не красивое, и вообще к нему не подходит ни одно из этих убогих и никчемных словечек, которыми ты пытаешься его описать. Это божественная вещь. Она родилась там, где солнце берет свои лучи. Оно сшито из материала, сотканного из нитей радуги. Его сшили ангелы. Оно не красивое и не прелестное. Оно – само совершенство.
Я отвернулась, с трудом оторвав взгляд от женщины в платье. Я не желала присутствовать при том, как она покупает то, что не в силах оценить по достоинству. Ведь я любила бы его гораздо сильнее. Наверное, точно так же я чувствовала бы себя, если бы мужчина, которого я любила бы всем сердцем и за которого готова была отдать жизнь, женился бы на другой. Ни за что на свете я не хотела еще раз испытать такую боль.
Я знала, что владелица магазина улыбается, глядя мне вслед. Наблюдая за тем, как униженно я покидаю ее магазин, она наверняка испытывала чувство превосходства и радовалась тому, что поставила на место грязную потаскушку, каковой меня считала.
Я шла домой как в тумане. Мне казалось, что земля уходит у меня из-под ног, что я теряю всякую связь с реальностью. Я и не подозревала, что это платье служило для меня путеводной звездой. Оно стало для меня своего рода целью в жизни, хотя на самом деле я понимала, что никогда не смогу его купить. И все же существовала теоретическая возможность этого, и она поддерживала меня на плаву. Возможность того, что когда-нибудь у меня тоже будет что-то красивое и элегантное, как у тех девушек, с которыми я когда-то работала и которых каждый день видела на улицах, не позволяла мне окончательно утратить рассудок. Эта возможность не позволяла мне упрекать себя в том, что я вечер за вечером возвращаюсь в клуб и выхожу оттуда, источая зловоние, впитанное от тех грязных существ, которые являются его завсегдатаями, вместо того чтобы все свои силы бросить на поиск достойной работы.
Наверное, это платье служило напоминанием о том, что я могу изменить свою жизнь, что мне по силам чего-то добиться, снова стать «нормальной» и не отворачиваться от собственного отражения в зеркале.
А сейчас я пойду спать. Выспавшись, позвоню и скажу, что у меня месячные. Завтра мне незачем вставать с постели.
С любовью,
Я
29 ноября 1988 года
Я много недель не проходила мимо этого магазина. В этом не было никакого смысла. Мне по-прежнему было больно думать о том, что это платье, мое платье, принадлежит другой. И мне все еще было больно вспоминать, как обошлась со мной эта высокомерная сука.
Можешь себе представить мою реакцию, когда на днях, все же пробегая мимо этого магазина, чтобы не опоздать в клуб, я снова его увидела. Платье. Мое платье! Оно опять было в витрине, надетое на блестящий безликий манекен, как будто его вообще никогда с него не снимали и не давали примерить той женщине.
Магазин был закрыт, поэтому попасть внутрь я не смогла. Но зато я могла остановиться и, забыв о том, что опаздываю, полюбоваться своим платьем. Я смотрела на него во все глаза, а потом протянула руку и коснулась стекла, представляя себе мягкие складки ткани под кончиками пальцев. Я ощутила вибрации этого божественного платья даже на расстоянии, они ласково проникали в меня и распространялись по всему телу.
Я получила еще один шанс. Для меня это был шанс доказать той суке, доказать самой себе, что я способна на большее, что я могу стать владелицей даже такой изумительной, такой совершенной вещи.
Я осторожно отняла руку от стекла и бросилась бежать. Я бежала всю дорогу до клуба. Но теперь я знала, что мне делать. Я знала, что должна пойти на все, на ЧТО УГОДНО, лишь бы добыть деньги и купить это платье. «Все что угодно», – твердила я себе.
Глава 12
Джек
Иногда, находясь в Брайтоне, я чувствую себя так же, как в Лондоне, где меня окружает множество людей. И все они такие разные, все озабочены своими проблемами, все живут своей жизнью. Время от времени я проводил вечера в Лондоне и оставался там на ночь. Я жил в Оксфорде и Брайтоне. Сейчас я осел в Хоуве. Но мне никогда не надоест прятаться у всех на виду, в толпе. В Брайтоне это сделать еще легче, чем в Лондоне, потому что до самых удобных в этом смысле мест добираться гораздо ближе и проще.
Шагая по мощеным улочкам в Норт-Лэйнсе, я снова чувствую себя свободно и раскрепощенно, как будто я стал прежним Джеком Бритчемом. Я молодой мужчина чуть за тридцать, и впереди у меня целая жизнь. Я могу делать все, что захочу, и тогда, когда захочу. Ничто меня не удержит. В этой толпе я всего лишь очередное препятствие на пути остальных. Так уж вышло, что я тоже живу в этом городе в одно время со всеми этими людьми, спешащими мимо меня. Я не являюсь важной персоной. Я всего лишь человек, и мне нравится это осознавать. Мне часто хочется быть просто никем. В моем мире быть никем среди окружающих меня людей недопустимо.
На углу Гардинер-стрит и Чарч-стрит, как раз перед тем, как улочка становится угрожающе узкой, окаймленной с обеих сторон магазинами и магазинчиками, мое внимание привлекает лоток уличного торговца. Это доска, которая опирается на оранжевую пластмассовую емкость из-под молока. В высверленных в доске отверстиях светятся аккуратные ряды сердечек. Некоторые из этих сердечек гладкие и прозрачные, другие подвергнуты жесткой, почти жестокой огранке, а некоторые лишены граней, но шероховатые на ощупь. Они удивительны в своей простоте, тем, как они отражают свет и переливаются мириадами огоньков. Вся доска усеяна огнями, она сияет всевозможными цветами. Сердечки дешевые, но безумно красивые совершенно особой и крайне редко встречающейся красотой.
Я как завороженный смотрю на эти сердечки. Я не в состоянии отвести от них глаз. Торгующему ими мужчине, наверное, столько же лет, сколько и мне. Он одет в замусоленный пиджак странного горчично-желтого цвета, на руках – зеленые перчатки без пальцев. У него светлая спутанная борода, запавшие глаза и красный от холода нос.
– Я сам их делаю, дружище, – сообщает он мне, демонстрируя сильный лондонский акцент, и тут же теряет ко мне всяческий интерес.
Он начинает сворачивать самокрутку, а я понимаю, что эти стеклянные «самоцветы» меня просто загипнотизировали.
Либби была бы счастлива, если бы я подарил ей такое сердечко. Во всяком случае, мне так кажется. Я уже давно блуждаю по улицам Брайтона в поисках идеального подарка. Но все, что, по моему мнению, ей подошло бы, слишком дорогое, а значит, не доставит ей радости. Я уверен, что многие мужчины позавидовали бы мне, узнав, что у моей жены такие скромные запросы. Она любит красивые вещи и сразу видит, где оригинал, а где подделка, но она редко позволяет себе дорогостоящую одежду и украшения. Она не может заставить себя потратить на них много денег, хотя и не признается в этом. Я не сомневаюсь, что, когда речь заходит о приобретении предметов не первостепенной необходимости, она думает: «Эта сумма почти равна ежемесячному платежу по закладной. Как мы будем жить, если не получится оплатить счета?» Либби всегда пытается определить, может она без чего-то обойтись или это ей действительно необходимо.
Когда мы только поженились, я сказал Либби, что готов оплатить ее аспирантуру и работу над диссертацией. Она только улыбнулась, при этом ее лицо озарила неподдельная радость.
– Спасибо, большое спасибо за такое предложение, – сказала она. – Но я не могу его принять. Этот поезд ушел. Теперь я косметолог. Признаюсь, я откладывала деньги, надеясь когда-нибудь вернуться к своей теме. Но теперь я понимаю, что мне это уже не нужно.
– Может, ты боишься того, что сильно отстала и не сможешь догнать? – поинтересовался я.
Она покачала головой и задумчиво произнесла:
– Нет, просто я косметолог.
– В таком случае мы могли бы вложить средства в твой собственный салон здесь, в Брайтоне, или в Хоуве, – предложил я.
И снова она радостно улыбнулась и подняла на меня глаза, и которых светился восторг.
– Это изумительная идея, Джек. Спасибо, но нет.
– Почему? – удивился я.
– Просто я не настолько честолюбива.
– Ты необычайно честолюбивый и целеустремленный человек, и ты страстно влюблена в свою работу.
– Я хотела сказать, что не настолько честолюбива, чтобы добиваться поставленной цели любой ценой, чего бы мне это ни стоило. Я не смогла закончить диссертацию, потому что не захотела быть обязанной людям, соглашавшимся финансировать мои исследования. Я не хочу открывать салон на твои деньги, потому что не хочу быть в долгу перед тобой.
– Я твой муж. Мои деньги – это твои деньги.
– С моральной и юридической точки зрения ты, возможно, прав, но здесь, – она положила ладонь на лоб, – и здесь, – теперь она прижала руку к груди в области сердца, – это твои деньги. Ты их заработал или получил в подарок до того, как познакомился со мной.
– Что за вздор! – возмутился я.
– Может, это и вздор. Может, если бы у нас были дети, я относилась бы к этому иначе. Но пока наша семья состоит только из нас двоих, я буду считать эти деньги твоими. Теперь, когда мы вместе, все деньги, что мы зарабатываем, сразу становятся нашими общими.
– Все равно это вздор.
– Джек, я была бедной, и я видела, что делает с людьми отчаяние и нехватка денег. Когда у тебя нет средств к существованию, у тебя нет свободы маневра. Жизнь подталкивает к страшным вещам. К счастью, до сих пор мне удавалось не совершать ничего непоправимого. И если честно, то, когда я занялась косметологией, у меня были определенные идеи и планы. Я мечтала создать собственную линию косметических средств. Но я должна добиться этого сама, а не получить все на блюдечке. Какой смысл что-то создавать, заранее зная, что в случае неудачи ты совершенно ничем не рискуешь? Я люблю вкладывать в свое дело все силы, а затем пожинать плоды этих усилий. Я горжусь тем, что я делаю. Разве я смогу этим гордиться, если буду рассчитывать на то, что в случае ошибки меня непременно выручит мой богатый муженек?
Это заставило меня задуматься о моих сложных взаимоотношениях с отцом. Гектор всегда пытался приучить меня полагаться на него. Ему не нравилось, когда я что-то делал, предварительно не посоветовавшись с ним. Ему хотелось полностью контролировать мою жизнь. Думаю, ему это было необходимо. Он постоянно давал нам с Джеффом деньги, настаивая на том, чтобы в случае каких-либо затруднений мы обращались к нему за помощью. Он не хотел, чтобы мы твердо встали на свои собственные ноги. И получалось так, что любой наш успех, как и поражение, был всего-навсего отражением его собственных действий и практически не имел к нам никакого отношения. Чтобы выйти из-под этой гиперопеки, мне постоянно приходится утаивать от отца свои проблемы, ведь мама настаивает на том, что мы должны оставаться дружной семьей. Я всегда опасался того, что, если она узнает, как сильно я его ненавижу и какого он низкого мнения обо мне, это разобьет ей сердце. Я вижу в отце все то, что делает мужчин скотами. Но потом я вспоминаю, что не имею права причинять боль маме.
Ева с самого начала протестовала против попыток отца контролировать нашу жизнь. Она все время твердила, что мы не должны принимать от него финансовую помощь, но мне было очень трудно от нее отказываться, потому что я знал, как высоко мама ценит возможность помогать нам с Джеффом. Еве в конце концов удалось донести до них наше отношение к этому: она взяла и подарила девяносто тысяч фунтов, которые отец получил в результате какой-то сделки, центру защиты женщин от насилия и приюту для бездомных. Сам я никогда не отважился бы сделать это. Впрочем, когда я рассказал отцу, на что пошли эти деньги, он перестал делать нам такие подарки.
Я хочу купить для Либби стеклянное сердечко. Эти безделушки совсем недорогие, зато очень красивые, но я не уверен, что это именно то, чего ей хотелось бы. Еве такое сердечко точно понравилось бы. Во всяком случае, мне так кажется. Я в этом не уверена. Они перемешались в моей голове настолько, что я не могу сказать наверняка, кому из них что нравится, а что – нет. Обе равнодушны… были равнодушны… к деньгам. Обеим нравятся… нравились… красивые вещи. Обе заставляют мое сердце биться с утроенной скоростью. Но они неодинаковые. Они очень и очень разные, но иногда я забываю, кто есть кто и кому что нравится. Характерные черты, отличающие этих двух любимых мною женщин, иногда так перемешиваются в моем сознании, что мне страшно обращаться к женщине, на которой я женат в настоящий момент.
Я боюсь приписать Либби какие-то слова или поступки Евы и боюсь того, что она меня за это не простит.
Мой взгляд замирает на дымчатом прозрачном сердце в центре доски.
Мои пальцы смыкаются вокруг него, и оно оказывается у меня в кулаке. Кровь, пульсирующая в моих жилах, как будто сосредоточилась в моей руке, и мне кажется, что в кулаке бьется стеклянное сердце. Я почти уверен, что оно живое и действительно бьется!
Ева наверняка восхитилась бы этим сердцем, но я уверен, что Либби оно тоже понравится. Да и что еще я могу подарить ей после всего, через что она прошла? Разве что мое несовершенное сердце.
Ева
1 декабря 1988 года
Сегодня я обратилась к Конни за советом, как мне заработать больше денег. Деньги мне нужны, чтобы купить мое платье, но я ей этого не сказала. Я сомневаюсь, что хоть кто-нибудь способен понять, зачем мне необходимо это платье. Я просто сказала ей, что мне очень нужны деньги – чем скорее, тем лучше. Мы с Конни находились в тускло освещенной комнатушке с вызывающим смех названием «гримерка». Она сидела на вращающемся стуле, наклонившись к зеркалу, и делала макияж. Услышав мой вопрос, она резко развернулась ко мне. Она – единственный человек в этом клубе, кому я действительно доверяю.
Она танцует очень давно и относится к этому совершенно спокойно. Она не такая стервозная и озлобленная, как остальные. У нее невероятно красивая фигура с удлиненными, обтянутыми гладкой кожей мышцами. Она и в обычной жизни напоминает амазонку, но в туфлях на высоком каблуке и с подобранными назад волосами она становится похожа на богиню. Мужчины устремляются к ней так, как будто мечтают, чтобы она их укротила или растоптала каблуками своих туфель. Но она сохраняет такое спокойствие, словно не замечает их повышенного внимания. Чтобы выйти в зал, она ни в кого не превращается. Перед этими пускающими слюни мужиками появляется сама Конни. Она остается собой и в гримерке, а также после работы. Меня в гримерке и перед мужиками зовут Хани, а после работы я снова становлюсь Евой.
– Зачем тебе деньги, малышка? Конечно, если это не слишком личный вопрос. – Она, склонив голову набок, изучающе смотрела на меня своими темными, знойными глазами.
Она произнесла это очень тихо, не желая, чтобы наш разговор кто-нибудь подслушал.
Я пожала плечами.
– Надо.
Все эти танцы не оказывают на нее никакого воздействия, и поэтому ей ни за что не понять, зачем мне нужно это платье, каким образом оно может мне помочь.
– Я надеюсь, не для мужчины?
Я помотала головой.
– Ничего подобного. Я никогда не пойду на это ради мужчины.
– Никогда не говори никогда, – вздохнула Конни. – Так значит, ты хочешь зарабатывать больше? Что ж, тогда ты могла бы попробовать приватные танцы в VIP-апартаментах. Скажи об этом Адриану и другим, и они начнут направлять к тебе тех, кто этим увлекается.
– А там только танцуют? Просто делают это дольше или там необходимо полностью раздеваться? – уточнила я.
Конни смотрела на меня так долго и пристально, как будто пыталась определить, действительно я такая наивная или прикидываюсь. Я никогда не танцевала в апартаментах и впервые спросила о приватных танцах. Обычно мне хватало денег и на то, чтобы рассчитаться с клубом, и на то, чтобы заплатить за квартиру, по счетам, прокормиться и т. д. Я приходила, делала свою работу и уходила. Все остальное меня не касалось.
Она вздохнула.
– Хани, в апартаментах правил, которых мужчины якобы придерживаются у всех на виду, не существует. Как тебе известно, если мы позволяем им коснуться себя в зале, мы притворяемся, что делаем для них исключение. Там, наверху, они могут трогать тебя сколько захотят. Они могут дрочить, наблюдая за тем, как ты танцуешь, лапать тебя, хватать за сиськи. Они могут заставить тебя поиграть с собой или с ними. Некоторые девчонки соглашаются отсосать у них или… – Заметив, что на моем лице отразился ужас, она замолчала и в отчаянии уставилась на меня. – Если тебя интересует мое мнение, я думаю, что приватные танцы не для тебя, – закончила она.
– Но мне нужны деньги, – не унималась я.
Конни прикусила нижнюю губу, измазав зубы губной помадой. Я впервые видела ее такой нерешительной.
– Хорошо, но тебе придется стать гораздо жестче. Если там, наверху, ты проявишь хоть малейшую слабость, тебя сожрут заживо. И я не преувеличиваю. Сюда приходят и такие подонки, которые могут вынудить тебя взять в рот и попытаются в тебя кончить, если им покажется, что это сойдет им с рук. Одну из девочек там изнасиловали. Вышибалы стояли под дверью, но она побоялась звать на помощь. А потом эти ублюдки, хозяева нашего заведения, на нее надавили, запретив ей заявлять на насильника в полицию. Они, видите ли, опасались, что их лишат лицензии. Они сунули ей пачку купюр и фактически велели убираться вон. Что случилось с тем мерзавцем? Он продолжал приходить, но все девочки отказались для него танцевать, и менеджерам пришлось закрыть перед ним дверь. – Конни пожала плечами. – Наверное, теперь он занимается этим в других клубах.
Я прижала ладонь ко рту.
– Почему же ты продолжаешь здесь работать? – спросила я, зная, что не смогла бы работать там, где изнасиловали мою подругу.
Губы Конни снова изогнулись в горькой и мудрой улыбке. Она отвернулась к зеркалу и потянулась к кисточке, чтобы подрумянить свои щеки.
– Мне нужны деньги.
Я тоже развернулась к зеркалу и вгляделась в свое отражение. Зачесанные назад и стоящие дыбом волосы, жирно подведенные черным, синим и коричневым карандашами глаза, искусственные ресницы, кроваво-красные губы и сияющая кожа щек. Мое горло охватывал золотистый, сверкающий собачий ошейник. Мне действительно были нужны деньги. Они мне были нужны, чтобы я могла снова стать Евой.
– Мне очень не хотелось бы, чтобы ты за это бралась, – продолжая делать макияж, снова заговорила Конни. – Думаю, ты не отступишь, но знай, что я против. Я помню, как впервые тебя увидела. Я еще тогда поняла, что тебе здесь не место. Ты не создана для такой жизни, Хани. Ты слишком мягкая. Всего через пару лет ты оглянешься назад и возненавидишь себя за все это.
– Ты себя возненавидела? – спросила я.
– Я ненавидела себя задолго до того, как появилась здесь. Это место всего лишь подбрасывает мне дополнительные основания для ненависти.
– Мне нужны деньги, – повторила я, пытаясь убедить в этом не столько ее, сколько себя.
– А кому они не нужны?
«Мне нужны деньги, мне нужны деньги, мне нужны деньги», – твердила я себе, подходя после смены к Адриану, чтобы попросить его позволить мне заняться приватными танцами в апартаментах.
– Ты уверена? – явно удивившись, спросил он.
С тех пор как я попала в клуб, я не интересовалась ничем, кроме своей непосредственной работы, после окончания которой забирала заработанные деньги и уходила домой.
Я кивнула. «Мне нужны деньги, мне нужны деньги, мне нужны деньги».
– Клиенты будут счастливы. Немного свежей плоти им не помешает. Да и ты подзаработаешь. Только сразу четко давай им понять, на что ты согласна, а на что – нет. Тебе это понравится, – добавил он, похлопывая меня по заднице. – Они будут так за тобой упадать, что тебе это понравится.
«Мне нужны деньги, мне нужны деньги, мне нужны деньги».
8 декабря 1988 года
Сегодня я впервые исполняла приватный танец.
Мужчина не был отвратительным или пьяным. Он был в костюме и показался мне довольно приятным. И еще у него на пальце было обручальное кольцо. Это почему-то меня расстроило. Я старалась не смотреть на его руки.
Мне пришлось полностью раздеться и сесть верхом ему на колени. Одну руку, ту, на которой сверкало золотое обручальное кольцо, он положил мне пониже спины, а второй дрочил, пока не кончил.
Придя домой, я трижды приняла ванну, но продолжаю ощущать его трущуюся о мой живот правую руку, совершающую ритмичные движения вверх-вниз, и чувствую, как золотое кольцо, символ его верности и пожизненной привязанности к другой женщине, касается моей спины, чуть ли не прожигая кожу.
Заработанные сегодня деньги я положила в пустую и обледеневшую морозилку холодильника, потому что так мне проще о них забыть. Пока я и думать о них не могу. Вообще-то, что мне сейчас необходимо, так это еще одна ванна.
19 февраля 1989 года
Сегодня я вошла в бутик, чувствуя, как пачка банкнот прожигает дыру в моем кармане. Я заработала всю необходимую сумму до последнего фунта. «Новая девочка» в VIP-апартаментах явно воодушевила завсегдатаев заведения и залетных любителей подобного рода развлечений. Они считают, что меня очень легко задешево развести на «дополнительные услуги», что меня легко склонить к «продолжению танца», не доплачивая при этом, или убедить в том, что они могут мне пригодиться в будущем, если сейчас я сделаю им скидку вплоть до бесплатного обслуживания.
Конни посоветовала мне стать жестче, и я последовала ее совету. Поначалу я очень нервничала, и перед тем, как идти к клиенту, мне приходилось собирать все свои силы. Но мысль о том, что эти мужчины, и особенно обладатели обручальных колец, попытаются лишить меня законного заработка, пугала меня гораздо больше. Это пытались сделать все, кого я развлекала здесь впервые.
– Дениза делает это на двадцать фунтов дешевле, – заявляли они.
Поначалу я не знала, что им на это ответить, и говорила, что не могу уступить так много, но все же позволяла торговаться. Потом я поумнела.
– Ах, милый, – стала говорить я в такой ситуации, – какая жалость! Мне так хотелось для тебя потанцевать. Но если ты хочешь Денизу из-за цены, подожди здесь. Я ее позову.
Самолюбие неизменно вынуждало их заплатить мне все, что я просила.
Я никогда не соглашалась на сексуальные контакты, в какой бы форме они ни предлагались, и это позволяло мне относиться к такой работе достаточно спокойно. За право в конце песни потрогать меня внизу в течение нескольких секунд я брала цену пяти танцев. Я делала вид, что это мне нравится и что мне хотелось бы продолжения и после того, как стихнут последние аккорды.
Меня очень удивляло то, что они этому верят. Они нисколько не сомневались в том, что я могла бы дважды взглянуть в их сторону, уже не говоря о том, что я согласилась бы при них обнажиться, если бы мне за это не заплатили. В глубине души я жалела этих мужчин. Я спрашивала себя, что заставляет их верить в то, что мне это может нравиться, что я способна обратить внимание на мужчину, который платит за то, что-бы его возбудили. Но вообще-то я запрещала себе что-либо чувствовать. Я позволяла клиенту проводить руками по моей груди, прежде чем начать теребить молнию на брюках. Я кружилась перед ним и раскачивала над ним бедрами, а он суетливо кончал; тем временем стена, которую я начала возводить вокруг себя, приступив к этой работе, все утолщалась. Я ненавидела свою роль, но постоянно повторяла в уме: «Мне нужны деньги». Мои мысли были сосредоточены на этой цели, а мои чувства надежно защищены стеной.
Я заработала, сколько было надо. Я все это время складывала деньги в морозилку и старалась о них не думать. Теперь я собиралась потратить их на то, для чего они и предназначались. Вряд ли кто-нибудь понял бы, как я смогла пойти на все это ради того, чтобы купить платье, но оно было мне необходимо. В моей жизни было очень мало такого, в чем я действительно нуждалась бы. Разумеется, были вещи, которые я хотела иметь, ведь все мы чего-нибудь хотим. Но это платье было мне необходимо для того, чтобы почувствовать себя… настоящей, что ли.
Тот мир, в котором я жила, и то, чем я занималась, вызывали у меня ощущение нереальности. Я очень часто испытывала отвращение к себе самой. А когда я развоплощалась из Хани в Еву и переставала делать вид, что в моем занятии нет ничего дурного, меня и вовсе охватывал страх. Мне начинало казаться, что я вот-вот исчезну, что мало-помалу Хани вытеснит Еву и однажды, очень скоро, я выйду из клуба и уже не стану Евой. По улице зашагает Хани. Хани займет мою квартиру, Хани отнимет у меня одежду, Хани заберется в ванну, Хани начисто отмоет мое тело, Хани будет сидеть в кресле, укутавшись в махровый халат, и курить сигарету за сигаретой, глядя куда-то вдаль. А потом Хани ляжет в постель и уснет. Утром Хани проснется и займется всеми теми делами, которыми обычно занималась Ева.
С каждым днем мне было все труднее становиться самой собой. Процесс превращения Хани в Еву занимал все больше времени. Мне было необходимо это платье – вещь, которой так нравилось любоваться Еве. Это платье, четки тети Мэвис, сумка дяди Генри и фотография, где я была снята с родителями и где мне было всего два года, – все это были предметы, которые что-то значили лично для меня, для Евы. Я поняла, что коллекционирую предметы, указывающие на то, что я существую на самом деле. Они служили мне своеобразным якорем и казались гарантией того, что я не исчезну.
Я толкнула дверь и вошла. Тихий звон колокольчика известил хозяйку о моем появлении. Стерва, которая в прошлый мой приход заставила меня плакать, перестала сворачивать на прилавке джемпер и подняла голову. На ее губах играла улыбка; предназначенная для высоко ценимого покупателя, переступившего порог ее райского уголка. Она меня узнала, я поняла это по тому, что она сразу же нахмурилась. Но почему-то ее губы не сложились в презрительную усмешку, а глаза не сузились. Быть может, она выжидала, пока я не подойду поближе, чтобы тотчас же разорвать меня в клочья? Но ведь она уже не могла этого сделать, верно? У меня были деньги. Я была ничем не хуже ее. Как бы она ко мне ни относилась, как бы она меня ни презирала, она будет вынуждена продать мне это платье.
Я слегка дрожала, но пачка денег в кармане придала мне смелости сделать следующий шаг, а потом еще один, и еще…
– Слушаю! – бросила она, когда я остановилась перед ней.
Теперь нас разделял только прилавок.
– Можно примерить вон то платье с витрины? – вежливо, но уверенно произнесла я.
– Конечно, – кивнула женщина, а я от удивления даже немного отпрянула.
Я ожидала, что мне придется достать деньги из кармана и показать их ей, чтобы убедить в том, что я не просто отнимаю у нее время и у нее нет оснований отказать мне в примерке платья.
