Текст книги "Виноградник Ярраби"
Автор книги: Дороти Иден
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 25 страниц)
– Принесите свет, – распорядился он.
Тихонько охнув, женщина поднялась и вошла в дом. Через мгновение она вернулась с зажженной свечой. Гилберт поводил свечой над лицом лежавшего и хладнокровно отметил, что оно точно такого же цвета, как и эта сальная свеча.
Ему привелось на своем веку повидать немало покойников. Этот человек если еще не умер, то явно недалек от кончины. Он был тощ, как изголодавшаяся собака динго.
Гилберт медленно поднялся и отдал свечу женщине.
– Что случилось?
Она не плачет, заметил он про себя. Хотя еще дыхание ее было тяжело от бега, она вполне связно рассказала, что шла домой из трактира, где работает на кухне, и за ней увязались двое мужчин. Они приняли ее за уличную женщину. Когда она отказалась остановиться, они начали сыпать оскорблениями и стали открыто преследовать ее. Подумав, что ей удалось благополучно добраться до дома, она рванула дверь, окликнула мужа. Он сразу же появился на пороге и загородил проем двери, прикрывая собой жену, – этот худой и не очень высокий человек. И вот один из мужчин вытащил пистолет и застрелил его. Вот так – ни за что ни про что. Убийца, как и его спутник, был пьян, впрочем, не настолько, чтобы не удрать со всех ног.
– Это ваш муж? – спросил Гилберт.
Он был удивлен: по его предположениям, убитый скорее мог приходиться ей отцом.
– Да, – сказала женщина. – Он перенес много всего. Семь лет в Ван-Дименз Лэнд[2]. Это его и состарило. Ему только сорок шесть ...было, – поправилась она. Впервые голос ее дрогнул. – Он действительно мертв, сэр?
– Боюсь, что да. Но мы позовем врача.
– Врача? Это здесь-то и в такой поздний час? – В голове женщины прозвучало презрение. – Бог ты мой, да ведь никто вокруг даже дверь не отворил, чтобы узнать, что за шум на дворе.
– А есть среди ваших соседей порядочные люди?
– О да. Но они просто не желают попадать в неприятности. Вон там живет миссис Мерфи.
Она указала пальцем, и Гилберт перешагнул через шаткую изгородь, разделяющую два дома.
– Я разбужу ее. Вы можете побыть там, пока я схожу за врачом. Обещаю: я приведу врача.
Женщина опустила голову, и волосы рассыпались по плечам.
Она плакала, хотя и беззвучно; об этом говорили лишь чуть подрагивающие шелковистые пряди.
Гилберт слегка похлопал ее по плечу:
– Вы вели себя отлично. Не сдавайтесь же и теперь. Я скоро вернусь.
Ему пришлось разбудить своего друга, доктора Филиппа Ноукса, который только что лег в постель, вернувшись из гостей.
– Что, хорошим вином вас угостили за ужином? – спросил Гилберт. – Можете не отвечать. Сам вижу по вашим затуманенным глазам.
– Портвейн. Слишком усердно угощали. Что происходит? Приехала ваша невеста? Уж не заболела ли она?
– Рад вам сообщить, что Юджиния в полном здравии. Нет, речь идет о бедолаге, которого кто-то подстрелил в Роксе. Я думаю, он мертв. Будьте так добры, пойдемте со мной.
– Воскрешать мертвых? Напрасная затея. Что случилось? – Доктор Ноукс скосил глаза на Гилберта. – Вы, надеюсь, никак в это дело не замешаны?
– Упаси бог. Нет, я просто проходил мимо.
– Слава тебе господи! Вряд ли ваша невеста обрадовалась бы такому происшествию в первую же ночь после приезда. Ну что ж, как видно, мне придется пойти, хотя я не понимаю, с чего вам вздумалось разыгрывать доброго самаритянина. Не скажу, что эта роль так уж вам подходит.
Филипп Ноукс был одним из ближайших друзей Гилберта. До того, как навсегда поселиться в Австралии, он служил судовым врачом. Гилберт охотно поселил бы Юджинию не у Келли, а у Ноуксов, если бы не Мерион Ноукс – сердитая, не стесняющаяся в выражениях англичанка, которая с первого дня возненавидела Австралию. Гилберт не хотел, чтобы его невеста в первый же день по прибытии в Сидней выслушивала ядовитые замечания о колонии.
Фил же просто один из лучших людей на свете. Он много пьет и много работает. Он откровенен, честен и неустанно борется за права ссыльных. Не раз Ноукс навлекал на себя недовольство тем, что разоблачал садистское поведение некоторых хозяев. Неприятный скандал произошел в связи со смертью одного работника, которого хозяин подверг жестокой порке. Хозяин этот принадлежал к числу недавно разбогатевших землевладельцев, и у него было немало влиятельных друзей. В течение нескольких дней оставалось неясным, кто победит в борьбе – человек, орудовавший плетью, или Фил Ноукс, дружок ссыльных, как его начали называть. К счастью, делом заинтересовалась газета «Остралиэн», напечатавшая статью, в которой содержался страстный призыв к справедливости и гуманности. Где граница между справедливым наказанием и убийством? – спрашивала газета.
Осужденный общественностью землевладелец покинул колонию, а доктору Ноуксу пришлось тратить еще больше сил на лечение бессчетных больных, чтобы оправдать свои выступления в защиту тех, кого он называл отбросами общества, ставшими жертвами несправедливости социальной системы. Это нравилось его жене еще меньше, нежели вынужденное пребывание в стране с такими ужасными нравами.
Когда доктор пришел на место трагедии, единственное, что он мог сделать, – это констатировать смерть от огнестрельного ранения и порекомендовать овдовевшей женщине отправиться в полицию и рассказать дежурному полицейскому о случившемся.
Она спокойно согласилась. Ей уже удалось взять себя в руки. Пригладив волосы, она надела шляпу. Дверь убогой лачуги, где осталось тело убитого, захлопнулась, и бедняжка обреченно двинулась по улице в сторону казармы, сопровождаемая Гилбертом и врачом.
Отвечая на вопросы доктора Ноукса, вдова сообщила, что ее зовут Молли Джарвис. Она состояла в браке с покойным Харри Джарвисом всего полгода. У Харри были больные легкие, и, вероятно, прожил бы он недолго, но считал, что брак хоть в какой-то степени защитит ее от жизненных невзгод. Ведь на большее женщина в ее положении рассчитывать не может.
Да, заявила Молли с вызовом, она приехала сюда на корабле с партией ссыльных восемь лет назад и лишь недавно была отпущена на свободу. Она работала поварихой в трактире «Севн Белз» – место достаточно скверное, – но никогда не выходила на панель. Эти сегодняшние мужчины приняли ее за проститутку, а получив отказ, пришли в ярость. Нет, она никогда их раньше не видела и описать не может, так как было слишком темно и лиц она не разглядела. Они выйдут сухими из воды, а тем временем бедняга Харри убит, мужчинам всегда удается ускользнуть от наказания, не так ли?
Это было сказано без горечи – просто она констатировала факт.
– Не всегда, – сухо возразил доктор Ноукс, а Гилберт внимательно взглянул на молодую женщину, пытаясь разглядеть ее лицо под низко надвинутой на лоб черной шляпой.
Ее голос и манера говорить его заинтриговали – это не была речь настоящей леди, но и не говор прислуги. Наверное, Молли служила где-то, где научилась говорить лучше, чем обычно говорят люди ее положения. Но что ему нравилось больше всего – это ее умение владеть собой. Какие бы сильные чувства гнева и скорби ни бушевали в ее душе, Молли находила в себе силы изъясняться спокойно и логично.
Так значит, она имеет зуб против мужчин. Ну что ж, для женщины в ее ситуации это вещь достаточно обычная. Необычным было ее спокойствие. Она не впадала в истерику, не ругалась. Да, таких женщин сыщется не так уж много. К такому выводу они с Филиппом пришли единодушно, оставив вдову на попечении сержанта полиции.
Доктор Ноукс смертельно устал, ведь он начал свой рабочий день в пять утра – принимал роды. Гилберт вспомнил, куда первоначально собирался направиться – к смотрителю Ботанического сада. Но сейчас было уже за полночь, ничего не успеть. Остается только лечь спать.
Однако Гилберту не спалось, неожиданно для себя он начал гадать, какое преступление могло повлечь за собой ссылку Молли Джарвис. Ему, конечно, не было до этого никакого дела, и все-таки размышления, а также шок, пережитый от совершенного на его глазах преступления, не давали ему уснуть.
Утро занялось изумительное – в воздухе ни малейшего дуновения ветерка, солнце ярко освещает синие воды гавани. Скоро начнется жара, но пока что все так и блестит. Поют и щебечут птицы – крикливые попугаи, черные воронообразные курравонги, агрессивные зимородки кукабурра, извергающие какофонию звуков.
Гилберт надеялся, что Юджиния сейчас прислушивается к этому птичьему концерту, восхищенная своим первым утром в Австралии. Он представлял себе ее у открытого окна, в ночной рубашке, с волосами, распущенными по плечам. И вдруг, как-то без всякого перехода, он представил себе совершенно другую, потрясающую картину – Молли Джарвис, сидящую возле тела покойного мужа.
Но не станет же Молли этого делать! Неужели она на это способна? Наверное, она провела ночь у своей соседки, миссис Мерфи.
В любом случае стоит посетить ее и выяснить, чем кончилось ночное происшествие, справиться, какие сделаны приготовления к похоронам мужа. Похороны бывшего каторжника в лучшем случае удавалось организовать тайком. Возможно, Гилберт сумеет добыть приличный гроб, за которым вдова сможет проследовать на кладбище. Жаль, что среди духовенства у него нет такого же влиятельного друга, какого он имеет среди медиков.
Сам Гилберт в это сияющее утро был полон энергии и оптимизма. То, что другие люди пребывают в горе, казалось ему несправедливым. Он посетит Молли Джарвис, а потом заявится к Келли на завтрак и там снова увидится с отдохнувшей и посвежевшей Юджинией. Позднее он проследит за выгрузкой на берег ящиков с мебелью и посудой и отправит все это на воловьих упряжках в Ярраби. День будет очень деловой – прекрасный, ударный, придающий сил день.
Но сначала – к Молли Джарвис.
Он нашел ее в лачуге, которая при дневном свете выглядела еще более убогой. Молли вышла на его стук и остановилась в дверях, вопросительно глядя на Гилберта.
Глаза у Молли оказались теплого каштанового цвета, светлые волосы аккуратно зачесаны назад и уложены пышным узлом на затылке. Полные губы красиво изогнуты. На ней было унылое тускло-коричневое платье, не скрывавшее, однако, прелестной фигуры с округлыми формами. Да она, ей-богу, просто красавица. Настроена, впрочем, далеко не дружелюбно. Она спросила, кто он такой, и голос ее прозвучал враждебно и подозрительно.
– Где же ваши глаза, миссис Джарвис? – улыбнувшись, отозвался Гилберт. – Я был тут прошлой ночью. Я привел доктора.
– А, вы тот самый джентльмен. – В голосе ее по-прежнему звучало подозрение. – Что вам угодно?
– Я пришел узнать, не могу ли быть чем-нибудь еще вам полезен. С вами случилась большая беда. Что сказал сержант?
– То же самое, что и я. Искать убийц так же бессмысленно, как искать иголку в стоге сена.
– Полиция наведет справки о тех, кто побывал вчера вечером в «Севн Белз». Это облегчит поиски.
– Но эти люди не были в трактире. Они просто проходили мимо, когда я направилась домой.
– Да, это действительно осложняет дело. Но не будем пока говорить об этом. Как с похоронами?
Миссис Джарвис махнула рукой через плечо:
– Он там, если вы спрашиваете об этом.
– Вы провели ночь здесь?
– А почему бы и нет? Мертвый мужчина мне не страшен. Особенно если это мой собственный муж. Его похоронят власти. Харри не будет в обиде; наоборот, он бы сказал, что имеет на это право: немало он от них натерпелся.
– Ну а вы, миссис Джарвис? Вы что теперь собираетесь делать? Вернетесь в «Севн Белз»?
Губы у Молли вытянулись. Она кивнула, но в глазах ее мелькнул страх. Вероятно, она поняла, что это замечено, и смутилась. Но тут же довольно вызывающим тоном спросила:
– А что мне еще остается?
– У меня есть дом в Парраматте. Там нужны слуги.
Слова сорвались у Гилберта с языка как-то сами собой.
Впрочем, это было не совсем так. Смутные мысли на этот счет появились у него с той минуты, как он вышел из хижины прошлой ночью.
Чего он никак не ожидал, так это того, что Молли Джарвис отпрянет от него в темную прихожую.
– Слуги, для чего, сэр?
– Ну, повариха, горничная. Моя фамилия Мэссинхэм. Я только что построил дом для своей жены. Я ждал ее приезда, прежде чем нанимать домашнюю прислугу. Мне кажется только справедливым, если она сама выберет тех, кто будет работать в нашем доме. Вы хорошо стряпаете?
Громадные карие глаза внимательно смотрели на Гилберта из темной прихожей.
– Вы женаты, сэр?
– Еще нет, но собираюсь жениться. Моя невеста, мисс Личфилд, только вчера приехала. И я был бы вам очень признателен, миссис Джарвис, если бы вы перестали вести себя со мной как с человеком, не заслуживающим доверия. Я делаю вам совершенно честное предложение; а если хотите знать, что побудило меня его сделать, скажу: мне нравится ваша внешность, и я восхищен тем, с каким достоинством вы вели себя прошлой ночью. И, кроме всего прочего, мне нужны хорошие слуги.
– А ваша жена – как она посмотрит на бывшую ссыльную?
– Моей жене придется привыкать к жизненному укладу, сложившемуся в этой стране. Но я вам уже сказал: если вы ей не понравитесь, о работе в Ярраби и речи быть не может. Мое предложение – предварительное.
Гилберт улыбнулся, зная, насколько убедительна его улыбка. Ну а кроме того, он ведь говорил сущую правду.
Хотя миссис Джарвис производила самое благоприятное впечатление, ему и в голову не пришло бы нанять ее, если Юджиния оказалась бы против.
Или, может, все же пришло бы?
– Войдите, – коротко пригласила она и исчезла во мраке лишенной окон прихожей.
Следуя за миссис Джарвис, Гилберт увидел ее у двери кухни, пристроенной к дому.
– Мой муж там, – сказала она, кивнув головой влево. – В другой комнате – в спальне. Надеюсь, вы не против того, чтобы поговорить на кухне. Или мы можем посидеть возле Харри. Он не услышит.
Что это было – мрачная шутка? Нет, не шутка, ибо серьезные карие глаза глядели на него с тихим отчаянием.
Внезапно Гилберт пожалел о том, что не познакомился с Молли Джарвис месяцев за шесть до прибытия Юджинии. Быть может, ему удалось бы изменить ее мнение о мужчинах.
Но как бы то ни было, они очутились в маленькой кухоньке, где уже чувствовалась жара. Вероятно, к полудню здесь будет как в печке. А по другую сторону тонкой стенки лежал покойник с запрокинутым к потолку заострившимся носом.
– Если я приму ваше предложение, мистер Мэссинхэм, вы должны знать, за что меня сослали.
– Конечно. Хотя не думаю, что вы совершили серьезное преступление.
– Я вообще не совершала никакого преступления! – с неожиданным пылом воскликнула Молли Джарвис. – Это все подстроено. Я была служанкой у одной леди, и муж моей хозяйки захотел сделать меня своей любовницей. Он даже предложил снять для меня комнатку. Когда я отказалась, он озверел и выдумал целую историю, будто я украла у его жены бриллиантовую брошку. Ее нашли в шкатулке, где я держала свои безделушки. Никто не поверил, что я ее не крала. Да и как они могли поверить? Ведь я была всего лишь прислугой. Так что пришлось предстать перед судом, который приговорил меня к ссылке на пять лет. Когда мы прибыли в Ботани-бэй, мне прибавили еще три года ссылки за нападение на офицера. Удар пришелся по ноге... да синяк под глазом. Но я всего лишь защищалась. – Губы женщины искривила гримаса боли. – Бедный Харри... За все восемь лет это единственный добрый человек, который мне встретился.
– Восемь лет? Так вы, наверное, были еще совсем ребенком, когда вас осудили.
– Мне сейчас двадцать шесть, сэр, и, если вы в самом деле предлагаете мне место, вам придется выслушать все до конца. У меня будет ребенок.
Это было нечто неожиданное. Неприятное.
– Когда?
– Месяцев через шесть или около того.
Гилберт внимательно поглядел на бледное напряженное лицо. Сейчас на нем лежала печать горя и усталости, но интересно бы увидеть, подумал он вдруг, каким бывает лицо смеющейся Молли Джарвис, если она вообще когда-нибудь смеется. Он не мог поверить в то, что она не умеет смеяться: очень уж выразительно изогнуты кверху уголки ее губ.
А все-таки чертовски досадно, что она беременна. Ему трудно представить, как отнесется к этому Юджиния. Придется объяснить ей, что найти хороших слуг чрезвычайно трудно, а миссис Джарвис, похоже, просто настоящая жемчужина.
Он ни на секунду не усомнился в том, что Молли рассказала правду. Вряд ли она стала бы лгать, искренне веря, что к ее словам прислушивается покойный муж, лежащий в соседней комнате. Гилберт и сам почти верил в то, что несчастный Харри Джарвис слышал его совершенно честное предложение, имевшее целью лишь облегчить и сделать более счастливой жизнь его бедной вдовы. Она взяла бы на себя кухню; можно отвести ей отдельную комнату и поручить присматривать за остальными слугами. Для Юджинии это была бы огромная помощь.
– Я полагаю, что место для ребенка найдется, – сказал он. – Ярраби – достаточно просторное поместье. У меня имеется небольшой виноградник, но я намерен в ближайшие годы значительно расширить его. Со временем он станет знаменитым.
Вероятно, вид у Гилберта был уверенный и оптимистичный, потому что наконец-то Молли Джарвис улыбнулась. Сверкнул ряд крепких белых зубов, а глаза женщины смягчились и потеплели.
Гилберт ощутил легкий трепет во всем теле. Он подумал о Юджинии в безукоризненном утреннем туалете, ждущей его, и торопливо сказал:
– Мне пора идти. Не могли бы вы завтра или послезавтра прийти в дом мистера Эдмунда Келли на Кинг-стрит? Моя будущая жена захочет побеседовать с вами. Я заранее расскажу ей всю вашу историю, так что можете не волноваться.
Волноваться? Вряд ли на это способна женщина с таким прямым и теплым взором.
Vin ordinaire[3] – подумал Гилберт.
Если Юджиния – шампанское, то Молли Джарвис – крепкое приятное вино, которым запивают хлеб и сыр.
Ну и фантазия же у него! А ведь он сам не вполне ясно понимал, что сделал и во что себя вовлек. Уверен Гилберт был лишь в одном: Молли Джарвис – весьма ценное приобретение для Ярраби.
Глава V
Между ними возник первый разлад. Причиной его стала женщина, Молли Джарвис. Казалось бы, Юджиния ничего не имела против Молли. Но она никак не могла подавить неприятное чувство, которое вызвал у нее рассказ о прошлом Молли и о тех обстоятельствах, при которых Гилберт с ней познакомился.
Разве можно даже представить, чтобы в Личфилд Коурт наняли в прислуги женщину, которая побывала не только в Ньюгейтской тюрьме, но и на одном из этих ужасных кораблей, перевозящих ссыльных? Юджиния повторяла, что она готова принять уверения миссис Джарвис в ее невиновности. Но сам факт столь длительного пребывания в ужасных условиях, конечно же, не мог не сказаться на характере этой женщины. Мало этого, она должна родить ребенка от ныне покойного каторжника. Ну хорошо, бывшего каторжника, хотя Юджиния особой разницы тут не усматривает. И потом, что же будет с Джейн Кинг, от услуг которой миссис Эшбертон уже с радостью согласилась отказаться? Джейн, видите ли, слишком много плачет от тоски по родине и забывает о своих обязанностях. Разумеется, Юджиния может взять ее к себе когда захочет...
И вот теперь Гилберт великодушно, но без всякого сочувствия, что не могло не вызвать у нее досады, заявляет:
– Ради бога, возьмите эту девицу Кинг, если вы в состоянии переносить ее нытье. Должен предупредить, что ей придется здесь основательно потрудиться, и вам, пожалуй, следует подготовить ее к тому, что Ярраби – место изолированное и уединенное. Такая женщина, как миссис Джарвис, ничего не будет иметь против этого обстоятельства. Все это весьма существенные соображения, которые надо иметь в виду, когда нанимаешь прислугу в Австралии.
– Вчера вы так не говорили.
– Действительно не говорил, дорогая моя. Простите! Мне следовало бы это сделать.
Лицо Гилберта было точно таким же, как вчера, но теперь Юджиния не могла смотреть на него, не думая о загадочных и страшных событиях прошлой ночи. Ее удивляло, что эти события никак не отразились на его лице; только синие глаза от пережитого волнения, пожалуй, стали еще ярче. Вчера, перед тем как уснуть, она смотрела на звезды, и они казались такими умиротворяющими; а когда проснулась и увидела сияющее солнечное утро за окном, на нее нахлынула волна счастья и радостного оживления...
Однако сейчас крышу обдавал пышущий жаром полдень. Миссис Келли задернула шторы, чтобы ослепительный свет не проникал в комнату. В результате воцарилась полутьма, которая не приносила прохлады, и было трудно дышать. Постоянный стрекот цикад в саду действовал на нервы. Юджинии нестерпимо хотелось вытереть покрывшийся испариной лоб. Маленький лоскуток кружевного платка, зажатый в ее ладони, сразу же намок, от него явно нет никакого толку...
Гилберт со своим непреклонным выражением лица тоже ее огорчал. Он когда-то говорил, что всегда добивается того, чего хочет. В данном случае по какой-то причине, без сомнения вполне уважительной, он хотел, чтобы в его доме служила ссыльная женщина.
Юджиния вынуждена была признаться самой себе, что, узнай она о Молли Джарвис при других обстоятельствах, она тоже прониклась бы сочувствием к горю, постигшему эту женщину.
История про хозяина-волокиту была вполне правдоподобной. Такие случаи далеко не редкость. В прошлом Юджиния и ее сестры испытывали глубокое сочувствие к несчастным служанкам.
Почему же сейчас она ведет себя столь неразумно? Ведь не приревновала же она Гилберта, проявившего вдруг такой большой интерес к бедной женщине?
– Но ведь у нее будет ребенок? – воскликнула она.
– Вы не любите детей?
Разве дело в этом? Юджиния вся кипела от негодования.
– Почему же? Конечно, я люблю детей, но бывают такие обстоятельства, при которых их появление на свет не слишком желательно.
– Миссис Джарвис зачала этого ребенка, состоя в законном браке. Но даже если бы дело обстояло иначе, в этой стране существуют условия, делающие появление незаконнорожденного ребенка простительным. Здесь не Англия. Или, правильнее будет сказать, не та Англия, которую знаете вы.
Глаза Юджинии сверкнули.
– Вам незачем напоминать о том, что мне повезло в смысле рождения и воспитания.
– А ведь, пожалуй, именно об этом я и должен напомнить, чтобы вы больше сочувствовали тем, к кому судьба была менее благосклонна. А теперь давайте покончим с этой проблемой.
Голос Юджинии стал таким же холодным, как у Гилберта:
– Если вопрос уже решен окончательно, почему вы просите меня побеседовать с этой женщиной?
– Потому что я надеялся, что вы отнесетесь к этому совершенно так же, как и я. Я надеялся увидеть в ваших глазах жалость.
– Вы считаете меня бессердечной?
– Вовсе нет. Но, сочтя возможным вступиться за Джейн, почему вы отказываетесь помочь кому-то, нуждающемуся в помощи гораздо больше, чем она?
– Вероятно, потому, что она не моя протеже, а ваша, – заявила Юджиния и тут же спохватилась – как это у нее вырвалась такая бессмысленная необдуманная реплика?
Досада Гилберта мигом исчезла, и глаза заискрились добродушным юмором:
– Дорогая моя, мне нравится ваша честность. Может, вы испугались, что я не позволю вам управлять вашим собственным домом? Конечно же, позволю. Вы будете полновластной хозяйкой. Я попросил вас всего лишь побеседовать с этой женщиной. Если она вам не понравится, мы больше не станем говорить об этом, я вам обещаю. А теперь послушайте: сегодня вечером мы приглашены на обед к моему старому другу Уильяму Уэнтуорту в Воклюз, а потому я хочу, чтобы мы перестали хмуриться и выглядели как можно лучше. Побеседуйте с миссис Уэнтуорт и другими дамами о том, как у них обстоят дела с прислугой. Вы убедитесь, что по здешним требованиям Молли Джарвис – просто находка.
Однако случилось так, что женщины, собравшиеся в тот вечер за обеденным столом, гораздо больше интересовались модами, чем прислугой. Каждая деталь туалета Юджинии подверглась обсуждению. Ее пышные сверху и суживающиеся книзу рукава – сейчас самый модный покрой в Лондоне? Какие в этом сезоне носят шляпки? Войдут ли когда-нибудь снова в моду прохладные муслиновые платья с высокой кокеткой? Они были такие прозрачные, что просто оторопь брала. Одна из дам припомнила, как ее тетя, младшая сестра матери, явилась в таком платье на обед. Надо сказать, оно было красивым – по прозрачной ткани рассыпаны розовые бутончики. Но ее формы под платьем были настолько ясно различимы, что находившийся в гостях священник, не говоря ни слова, вышел из комнаты и уже не вернулся.
Если бы не удушливый зной и непрерывный стрекот цикад, Юджинии могло показаться, что она присутствует на званом обеде где-то в Англии. В спальне, где дамы оставляли свои накидки и шали, стояла старинная кровать под ситцевым балдахином. Стены, по обеим сторонам винтовой лестницы, и вестибюль украшали большие, писанные маслом картины. Гостиная была выдержана в строго английском стиле: полосатые обои, зеркала в позолоченных рамах, массивная, удобная мебель. Дом оказался гораздо более пышным, чем она ожидала. Даже на обеденном столе – серебро, хрусталь и очень красивый фарфоровый сервиз.
Все это подействовало на Юджинию ободряюще. В конечном итоге, оказывается, здесь люди могут вести цивилизованный образ жизни. Теперь она радовалась тому, что бабушка уговорила ее взять с собой тонко отделанную французскую кровать и антикварные вещицы, которые раньше казались совершенно здесь неуместными. Она постарается сделать дом, построенный Гилбертом, таким же красивым, как этот. Они тоже будут принимать гостей, притворяясь на какое-то время, что нет за стенами дома первозданных, диких земель. Эти мысли заставили ее посмотреть на Гилберта, и она перехватила его взгляд. Когда он улыбнулся в ответ на ее легкую, сдержанную улыбку, сердце Юджинии затрепетало: она поняла – таким взглядом смотрят любящие. Наверное, все-таки и она его любит.
Мистер Уэнтуорт, о стремительной карьере которого Юджиния мало знала, кроме того, что в Сиднее к нему относятся очень по-разному и далеко не везде охотно принимают, вел себя по отношению к ней очень галантно. Это был красивый мужчина с высоким аристократическим лбом, гладко зачесанными назад густыми, блестящими волосами, чуть вьющимися на затылке. Однако он был деспотичен и самоуверен. Когда речь зашла о вине, производимом Гилбертом, мистер Уэнтуорт сказал, что, по его мнению, Гилберт совершает ошибку, делая ставку только на вино.
– Вы ведь слышали, что вчера сказал губернатор в палате представителей: наше богатство – шерсть, и если колонисты хотят сохранить богатство, им необходимо заниматься овцами.
– Я никогда не был богат, – мягко возразил Гилберт.
– Не были и можете никогда так и не разбогатеть, если не начнете разводить овец. У вас масса земли. Ведь вам дали тысячу акров, не так ли? Не можете же вы занять всю эту землю под виноградники.
– Совершенно верно. У меня есть стадо коров и немного овец, которых я держу, чтобы иметь, когда захочу, баранину, но в остальном, – упрямо заявил он, – я намерен вложить всю свою энергию в виноградник. Если хочешь преуспеть, нельзя разбрасываться, надо ставить перед собой какую-то одну цель.
– Ну что ж, желаю удачи, – сухо сказал Уэнтуорт. Он жестом приказал слуге открыть еще одну бутылку вина Ярраби, преподнесенную Гилбертом, и произнес уже громче, обращаясь к сидевшему за столом обществу: – Надо выпить столько, сколько мы сможем, чтобы способствовать преуспеванию нашего друга.
После обеда мистер Уэнтуорт пожелал показать Юджинии свои сокровища. Он купил Воклюз на открытом аукционе, и хотя юридическое право на дом и поместье не было окончательно определено и судебная тяжба по этому поводу еще продолжалась, он, не теряя времени, сооружал пристройки, кое-что ремонтировал и благоустраивал. Ему хотелось, чтобы его дом стал одним из лучших в колонии.
– Но, как я слышал, мисс Личфилд, вы тоже будете жить в очень хорошем доме в Парраматте.
– Да, хотя я его еще не видела. Пока что мистер Мэссинхэм только рассказывал мне о нем.
– В таком случае позвольте мне сказать, что для его ноной хозяйки он никогда не будет слишком хорош.
Юджиния потупила глаза. Право же, этот человек немного больше, чем следовало бы, выказывает ей свое восхищение.
Бесс Келли говорила, что он незаконнорожденный сын одного молодого удачливого мошенника, который вскоре после вынужденного прибытия в Австралию быстро нажил большое состояние, что позволило ему послать своего сына учиться в Англию. Но Уильям Уэнтуорт и сам был человеком новой породы – человеком, родившимся в Австралии и принимающим ее интересы близко к сердцу. Он еще заставит о себе говорить. С этим человеком стоит водить знакомство, говорил Гилберт. Ведь именно в таких домах, как дом Уэнтуортов, австралийцы научатся по-новому – цивилизованно – относиться к вину.
Хороший вкус, царивший в Воклюзе, произвел на Юджинию отрадное впечатление, и она была счастлива, что Гилберт сегодня доволен ею. Она быстро усваивала, что от нее требуется. В этой стране самое главное для человека – быть терпимым. Поэтому она решила быть как можно любезнее с хозяином дома, восхищаться мебелью, купленной в Венеции и Берлине, громадными картинами, итальянскими мраморными каминами, французскими часами и дорогим фарфором. Она почти забыла о такой неприятной теме, как ссыльные и нищета.
Кто-то спросил, умеет ли она петь и играет ли на рояле. Когда Юджиния ответила утвердительно, ее начали умолять исполнить хоть что-нибудь. Право же, совсем как на приятном вечере с гостями в Личфилд Коурт. Ей даже начало казаться, будто где-то здесь, в тени, сидит Сара и ждет конца песни, чтобы зааплодировать. У Юджинии был приятный благозвучный голос, и даже без Сары аплодисментов она получила предостаточно. Юджиния услышала, как Гилберт сказал:
– Да, поет она прекрасно...
А когда миссис Уэнтуорт спросила его, уж не за голос ли он полюбил свою невесту, тот ответил:
– Что ж, это немалое достоинство, не правда ли?
Позднее, когда он на минуту остался один, Юджиния дотронулась веером до его руки и шутливо спросила:
– Кажется, вы выставляете мне отметки за достоинства, которыми я обладаю? Столько-то за пение, столько-то за умение танцевать, рисовать и шить, столько-то за умение со вкусом одеваться? Ну а позднее – разумеется, когда я стану более образованной, – столько-то за умение оценить хорошее вино?
Юджиния говорила легким поддразнивающим тоном. Она и в самом деле получала от вечера громадное удовольствие, и в данный момент было не важно, что Гилберт, возможно, в уме сложил выставленные ей отметки. Если сумма приближается к той, что требуется от хорошей жены, ее это вполне устраивает. Разве не так складываются наиболее удачные браки? Хотя нельзя не признать, что неожиданный полный нежности взгляд Гилберта – тогда, за столом, – значил для нее больше, чем сухая цифра, означающая сумму всех ее достоинств.
